Медицинские и социальные проблемы однополого влечения

Ошибка Игоря Кона

И. С. Кон (1998) сожалеет, что отечественные сексологи никогда «не только не сомневались в том, что гомосексуальность – болезнь, но и брались, ни много, ни мало, осуществить перестройку личности с помощью …аутогенной тренировки. <…> В кандидатской диссертации Г. Е. Введенского <…> получены сенсационные результаты. Мало того, что 49 % изученного контингента (гомосексуалов – М. Б.) составили "лица с истероидными расстройствами”, для большинства испытуемых характерны: "1) психический, психофизический или дисгармонический инфантилизм, проявляющийся в виде личностной незрелости прежде всего эмоционально-волевой сферы; 2) признаки органического поражения центральной нервной системы; 3) сверхценность сексуальной сферы, проявляющаяся в фиксации на половой жизни"».
Приведенные Коном цитаты из работы Введенского вовсе не удивляют специалистов. Что с того, что исследователь обнаружил истероидные черты у 49 % гомосексуалов? Лычёв рассказавший о пережитом им сумеречном истерическом состоянии; Руслан, Ю., Аскольд, Ф. – все они истерики. Может быть, Кона шокирует сам термин? Действительно, в быту слова "истерик”, "истеричка” оскорбительны. Но диагноз – не бранный ярлык, а способ ориентации в особенностях психогенной ситуации и в характере больного. Без учёта диагноза, даже если он на чей-то слух звучит обидно, врач не выстроит системы медикаментозного лечения и психотерапии того или иного больного. Если бы Аскольд был акцентуантом не истероидного, а шизоидного круга, то потребовались бы иные способы лечения его сексуального расстройства. Наличие у пациентов истерии как невроза, акцентуации характера или даже психопатии не делает их в моральном плане ни лучше, ни хуже, чем скажем, Андрей "Рембо”.
Кон  расценивает как очередной гомофобный выпад утверждение, что инфантилизм – частый спутник гомосексуальности, Но следует заметить, что это черта проявляется по-разному: кого-то из геев она делает человеком малонадёжным, а кому-то нисколько не мешает реализовать недюжинные творческие способности.
Что касается органических нарушений центральной нервной системы, то их наличие у Виктора, Максима, Леонида, Ф., Руслана, Володи (непоследовательного любителя Брамса), словом, у достаточно большой прослойки гомосексуалов, не вызывает ни малейших сомнений.
Можно ли называть органическим нарушением тот сбой половой дифференциации головного мозга, приуроченный ко второму триместру зародышевого развития, с которым связана "ядерная” гомосексуальность? Доказано, что речь при этом идёт не только об изменениях на уровне обмена веществ в нейронах, но и о существенном различии в количестве нейронов, образующих соответствующие половые центры (Le Vay S., 1993). Как бы ни квалифицировать эти отличия, степень их выраженности доступна оценке клинициста, и играет роль в выборе лечебной тактики при эго-дистонической гомосексуальности и в иных случаях, когда девиация отягощена невротическим развитием личности.
Многообразие форм гомосексуальной активности заставляет сексолога скрупулёзно анализировать особенности характера и темперамента, определять тип половой конституции, решать вопрос о наличии или отсутствии психогенной ситуации в родительской семье и в близком окружении; искать органические нарушения центральной нервной системы и оценивать их характер; исследовать эндокринный статус; судить о наличии нарушений в периоде половой дифференциации мозга и оценивать их степень, определять характер и выраженность невротического развития пациента. Только с учётом множества параметров можно решить вопрос, о какой ("ядерной”, транзиторной, заместительной, невротической) гомосексуальности идёт речь; нуждается ли пациент в помощи сексолога и в какой именно.
Не будучи врачом, Кон предпочитает размывать границы гомосексуальности, ведь он беспомощен в оценке форм девиации: "Гомосексуальность, очевидно, имеет определённые природные предпосылки, взаимосвязь которых остаётся пока гипотетической (не так уж она и гипотетична! – М. Б.). Но хотя природа задаёт предрасположенность, склонность к той или иной ориентации, только социальный опыт индивида определит, как именно эта склонность проявится, и что из неё разовьётся”. ("Эксперимент” с превращением Джона в Джоан, похоже, так ничему его и не научил!). Такая расплывчатость понятий, связанных с гомосексуальной активностью, на руку лишь гомофобным экстремистам, считающим всех геев преступниками, извращёнными соблазнителями и насильниками.
Кон прав, полагая, что одной лишь аутогенной тренировкой нельзя добиться перестройки личности. Для этого нужно то, о чём сам он, однако, умолчал: искусство врача и наличие соответствующих бессознательных установок самого пациента. Нижегородский сексолог Ян Голанд, который ошибочно верил, что гомосексуальность – болезнь, разработал методику постепенного перевода влечения из однополого в гетеросексуальное. Именно её Кон подверг суровой критике и назвал безответственным "экспериментом на людях”. Но Голанд не хватал пациентов с улицы. Они сами ехали к нему со всех сторон, надеясь, что станут наконец-то гетеросексуалами.
По правде, добиться этого ему удавалось тоже не часто (пациенты, которых я послал к нему лечиться, так и остались геями), но процент лиц с удавшейся трансформацией влечения в Нижнем Новгороде был явно выше, чем у сексологов из других городов. Этот факт в качестве аргумента в нашем споре о природе гомосексуальности и приводил Голанд. Однако успех его терапии определялась не столько справедливостью концепции о болезненной сущности девиации, сколько двумя факторами: во-первых, стихийным предварительным отбором, ведь в Нижний Новгород в первую очередь ехал тот, кто желал перемен всерьёз; во-вторых, личностью самого психотерапевта, молодого и энергичного в те далёкие 60-е и 70-е годы.
Врача боготворили почти все его пациенты, мужчины и женщины. Геи не были исключением; они старались походить на него, быть такими же мужественными и гетеросексуальными! К этому надо добавить и человечность их кумира. Вечно занятой, ведущий палаты в психиатрическом отделении, загруженный сексологическим приёмом и психотерапевтическими сеансами, он находил время выбивать у чиновников разрешения на длительное проживание и на работу, которые были необходимы его иногородним пациентам.
Влюблённость в своего доктора принесла добрые плоды как тем, кто приобрёл способность к гетеросексуальной жизни, так и тем, кто оставался гомосексуалом. Геи сохраняют тёплые чувства к своему былому кумиру, который относился к ним без привычного в те годы предубеждения. Это избавляло их от комплекса вины, так что они уезжали домой с меньшими проявлениями невроза, чем до лечения.
Сейчас, когда со сменой научной парадигмы, наивность концепции Яна Голанда стала очевидной почти всем (но, похоже, не ему самому, если судить по его публикациям в 2002 и 2003 годах!), вряд ли уместны упрёки в его адрес. В конце концов, он виноват не больше, чем сам Кон, призывавший когда-то в своих книгах строить коммунизм, искренне веря, как и большинство представителей нашего поколения, в возможность "социализма с человеческим лицом”. Не выбрасывать же из домашней библиотеки его добрую старую "Социологию личности”, хотя сегодня её марксистско-ленинская наивность тоже всем очевидна! Ошибочные концепции вполне могут приносить добро. Вряд ли те, кто благодаря Голанду обзавелись семьёй, так уж пострадали от его "экспериментов над людьми”.
Удача и прежде вознаграждала порой такие приёмы лечения, которые, по современным меркам кажутся абсолютно несостоятельными. Вот, скажем, смешные и наивные формулы внушения, которые давал в гипнотическом сеансе своему гомосексуальному пациенту Рихард фон Крафт-Эбинг:
"1. Я ненавижу онанизм, ибо он делает меня несчастным и больным.
2. Я не ощущаю больше никакого влечения к мужчинам, ибо любовь к мужчине противоречит природе, религии и законам.
3. Я ощущаю склонность к женщинам, так как женщины милы, привлекательны и созданы для мужчин”.
А между тем Крафт-Эбинг добился-таки своего! На его стороне оказалось подсознание пациента, о чём сам врач и не ведал (ведь он был психотерапевтом дофрейдовского периода).
Карл Густав Юнг, психотерапевт гораздо более современный и изощрённый, чем Крафт-Эбинг, напротив, даже не заметил того, что юноша-гомосексуал, которого он лечил, оставил его в дураках. История этого лечения настолько поучительна, что её стоит пересказать.
Двадцатилетний юноша, привезенный матерью к Юнгу в Швейцарию, чтобы избавить его от гомосексуального влечения, рассказывает свой сон (Юнг K. Г., 1994):
"Я нахожусь в большом готическом соборе. У алтаря стоит священник. Я вместе со своим другом стою перед ним и держу в руке маленькую японскую фигурку из слоновой кости, с таким чувством, как будто бы над ней надо было совершить обряд крещения. Вдруг появляется некая немолодая дама, снимает у моего друга с руки цветное кольцо и надевает его себе. Мой друг опасается, что это каким-то образом может связать его. Но в этот момент раздаётся чудесная органная музыка”. По поводу японской фигурки юноша заметил: "Это был маленький, карикатурного вида человечек, который мне напоминал половой член. Во всяком случае, удивительно, что этот член следовало окрестить. Это, возможно, относится к моей гомосексуальности; ибо друг, стоявший со мной перед алтарём, – это тот, к кому я гомосексуально привязан. Он находится в такой же связи со мной. Цветное кольцо, очевидно, выражает нашу связь”.
Анализируя сон, Юнг истолковал его как бессознательное признание пациента в том, он "направился на лечение с величайшей готовностью и радостной надеждой, будучи совершенно готовым к тому, чтобы сбросить с себя детскость и стать мужчиной”. В то же время врач не переставал удивляться тому, что сознание пациента, нисколько не догадываясь об этом намерении юноши "исцелиться” и стать гетеросексуалом, словно бы противоречило бессознательному. По словам Юнга, это выражалось в том, что юноша: "был исполнен колебаний и сопротивления; и в дальнейшем ходе лечения он постоянно оказывал сопротивление, демонстрируя тяжёлый характер и постоянную готовность к тому, чтобы снова впасть в свою прежнюю инфантильность”.
Между тем, будь Юнг более знаком с гомосексуалами, он бы менее радужно истолковал этот сон, не переоценивая ни бессознательной, ни сознательной готовности юноши расстаться с гомосексуальностью и со своим любовником.
Ведь в сновидении фигурка, символизирующая половой член, ни что иное, как ребёнок (раз над ним должны произвести обряд крещения!). В то же время в символике бессознательного – член это подарок (любимому человеку, женщине). Иными словами, то, что друг дарит юноше, – член, – становится законным основанием для признания их связи (сам факт крещения их "ребенка” наделяет их союз статусом семьи).
Но и этого мало. Женщина, появляющаяся в соборе, по возрасту годится юноше в матери, и таким образом символизирует или замещает собой его мать. Надевая кольцо друга на свой палец, она, тем самым, как бы выходит за него замуж. На первый взгляд, это выглядит угрозой союзу юноши с его любовником, недаром друга охватывает сомнение. Но ведь кольцо-то цветное, а не обручальное! Да и женщина слишком стара, чтобы стать его женой по-настоящему. Словом, их венчание – лишь формальность. Зато оно оформляет, делая вдвойне законным, вступление друга в семью юноши: – во-первых, в качестве отца (ведь он стал мужем матери!) и, во-вторых, – мужа юноши (ведь он – отец их только что окрещённого "ребенка”!). Нешуточность такого признания подтверждается торжественной музыкой органа.
Пока врач, по-иному истолковавший сновидение, полагал, что его пациент покорно следует по пути исцеления, тот бойкотировал терапию и самым недвусмысленным образом, судя по признаниям Юнга, издевался над ним. Юноша сопротивлялся бы любым посягательствам на его гомосексуальность и остался бы самим собой, повези его мать к Крафту-Эбингу или даже, – преодолевая пространство и время, – в Нижний Новгород к Голанду!
Сегодня акценты в сексологии сместились, но это означает лишь утверждение большего уважения к требованиям пациента. Гомосексуал волен хотеть стать гетеросексуалом (хотя, справедливости ради надо заметить, что подобное желание овладевает геями куда реже, чем во времена, когда мужеложство преследовалось законом). Кон, отказывая людям в праве реализовать его, посягает на свободу выбора немалого числа гомосексуалов. Ещё хуже то, что под вопросом оказывается оказание помощи геям с эго-дистонической формой девиации и с вызванной этим депрессией.
За 40 лет работы в Центре сексуального здоровья пришлось выводить из тяжелейшей депрессии 12 пациентов, пытавшихся покончить с собой и лишь чудом избежавших смерти. Побывав, в Центре, никто из них попыток суицида больше не предпринимал, точно так же, как и остальные 230 гомо- и транссексуалов, находившихся под наблюдением сексолога. Остаётся лишь гадать, сколько геев остались бы жить, обратись они за помощью вовремя? Кто, кроме сексолога, сумеет вникнуть в суть проблем сексуальной дисгармонии гомосексуальных партнёров? Ведь при всей кажущейся "простоте” расстройств, связанных, скажем, с несовпадением взаимных экспектаций, речь в таких случаях идёт о невротическом развитии, об акцентуациях характера и т. д. Медикаментозное лечение, подобранное самым искусным образом, недостаточно для тех пациентов, кто подобно Максиму, страдает органическими поражениями головного мозга, невротическими расстройствами и вегетативными пароксизмами. Полный эффект возможен лишь при системном лечении, включающем методы специфической психотерапии, а их может предложить только сексолог.
Абсолютизируя принцип демедикализации гомосексуальности, Кон отказывает сексологам в праве исследовать природу гомосексуальности и лечить порождённые ею невротические расстройства. В этом его ошибка. Устранение гомосексуальности из перечня психических заболеваний – благо, но утверждение, что все геи свободны от невротических комплексов, связанных с девиацией, – миф, тем более вредоносный, что он способствует закреплению ятрофобии, свойственной многим из них. Вряд ли уместно радоваться тому факту, что "что российские геи и лесбиянки избегают общения даже с наиболее благожелательными психиатрами” (Кон И. С., 1998), хотя следует согласиться с тем, что обращаться за советом и помощью им надо к сексологу.
И всё же есть один аспект, в котором правота Игоря Кона очевидна: пациенты не должны доверять врачам слепо; они вправе отличать благожелательных специалистов от невежд, гомофобов и алчных дельцов от медицины.