Это стилизация под любовную переписку девушки и солдата, которая могла случиться в августе 1991 года. Арфаграфия возможного подлинника бережно мною сохранена.

"...Я охвачена любовью, как массовыми беспорядками, как революцией, как чёрти чем, во мне куда-то бегут с чем-то наперевес, во мне тревожно и сладко, во мне неизлечимо, непоправимо, невыносимо, во мне маленькое сердце сжимается в предрасстрельной тоске."

Хорошо, когда есть с кем поговорить. Например, с другом. Или с Кафкой.

Она – о, она была совершенно, гладко безопасна. Пятилетний ребенок, муж, престижная работа. Она работала на небольшой, но постоянно мелькающей передаче в телеке. Красивая и, судя по глазам, которых гулял дымчатый сквозняк, не слишком счастливая женщина, она сначала вызвала во мне то же чувство инакомыслия, что и все остальные тетки с моей работы.
Но красота её, какая-то осмысленная, необычная, нешаблонная, зацепила меня за плавничок души.

Как уже было подмечено одной талантливой барышней, "если плакать лёжа, то капли смешно шевелятся по ушам". Так вот, глупо с полными ушами слёз пытаться негнущимися словами объяснять, что я безумно, несносно, обморочно счастлива, потому что ее голова лежит у меня на плече.

Вы, конечно, скажете, что мои молодые бывшие это нечестная выборка. Лишенные в детстве отцовского внимания, они получали его от меня. Вот и набралась моя коллекция несчастливых. Я тоже так думаю.

Отставив костыли в сторону, он садится на диван. Я плюхаюсь рядом и чувствую, будто это я девственник, а не Серёжа. Что мне нужно сейчас сказать? Что предпринять? С чего начать? Придвинувшись к нему, я всё же делаю первый ход: провожу тыльной стороной ладони по его щеке и тут же целую в губы. Он отзывается, но робко, без языка, будто нащупывает ту точку, в которой мир ещё может сохранять равновесие, существовать. И вот я целую его и чувствую, как у кого-то из нас колотится сердце. У меня или у него? А чёрт его знает?

- Уехать бы куда-нибудь… Я бы давно уехал, да мой не хочет…

- Ну, теперь-то тебе фиолетово? - хехекаю я.

- Фиолетово! - зло сплёвавыет он, - Ладно тебе тридцать восемь. А вот когда тебе уже сорок пять, вот тогда задумаешься, поднимать ли тебе свой зад.

- Всегда лучше задумайся, прежде, чем поднять зад, и перед кем! - поднимаю я палец.

- Говнюк! - сплёвывает Гоша и поднимается с бревна, - Вот почему мы должны жамкаться по каким-то лесам и канавам? Почему должны всю жизнь скрываться, прятаться, кому-то врать? Прежде всего, самому себе?

Что такое жизнь? Ничто — и всё. Самое нехорошее, что эта гадина протекает…
Текст содержит нецензурную лексику, неизбежную в таких обстоятельствах.

 

Две недели до конца лета осталось! Нужно себя веселить всеми подручными средствами.