Спортивная. Выход на правую сторону

13. 
- Ты есть не хочешь? – Костя раскрыл меню и просмотрел страницу с первыми блюдами. Аппетит пришёл вовремя. Лаврив был признан абсолютно безопасным и, глядя на него, такого вот, с кольцами на тощих, почему-то покрасневших пальцах, и манерными ужимками профессиональной стервочки, Костя не испытывал ни капли желания. Может быть, стоило раньше поговорить с ним «по душам» или просто присмотреться получше. Спокойно, без истерик и разыгравшихся фантазий. Всё-таки девочка из Лаврива получается весьма непривлекательная, а пацан вообще не получается, даже с натяжкой. Обычный неадекват со своими тараканами. С души свалился тяжеленный камень. О том, что Лаврив специально корчит из себя непривлекательную особу, Костя старался не думать. Пусть всё идёт как идёт.
- А я думал, ты на мне экономишь, - усмехнулся Лаврив и тоже раскрыл меню.
- Мне-то какая разница? Каждый платит сам за себя, - отбрил Костя, не отрываясь от списка гарниров. Он не стал договаривать, что не считает Тутти-Фрутти девушкой, за которой стоит ухаживать. Сам догадается, раз такой гениальный. Да и к тому же на эту тему он уже шутил, повторяться не хотелось.
- Люблю, когда не церемонятся, - с ноткой довольства в голосе ответил Лаврив и подозвал официанта.
Мальчик-официант выслушал заказ с каменно-учтивым выражением на лице и скрылся в кухне. Никого Лаврив не эпатировал своим видом. Никого кроме Кости, в своё время. А у других есть чему поучиться порой!
Костя заказал жареного кролика в белом соусе без гарнира, Лаврив какую-то морскую лабуду в водорослях. Решено было пить красное вино. Как-то без спора, единогласно. Лаврив спросил у Кости, будет ли он красное, тот кивнул.
- Спрашивай свои вопросы.
Вино было чудесным. Густым и насыщенным, сладковатым и тёплым, как кровь. Давненько Костя не пил такого вкусного вина, обычно Людка выбирала. Но вкуса у неё не было, ни в чём.
- Кто ты по специальности?
Костя на миг растерялся и не сразу сообразил, о чём его спрашивают. Готовился совсем к другим вопросам, интимным, провокационным, откровенным. Чтобы можно было соврать, не краснея. Отчего-то очень хотелось соврать Лавриву и посмотреть на его реакцию: догадается или нет.
- Я маркетолог.
- Рекламщик? – Лаврив жевал свои ярко-зелёные водоросли и запивал вином. Бокал он держал так, словно тот не весил ни грамма, легко, тремя пальцами, постукивая кольцами о стекло. И всё-таки Костя не мог не признать, что он был красивым. Не как девочка или модельный мальчик. А как человек, уверенный в себе и знающий, как он выглядит со стороны. Лавриву явно нравилось, как он выглядит со стороны. И Костя не мог не проникнуться его уверенностью.
- Экономист-маркетолог.
- А причём здесь лес и госслужба? Нравится ничего не делать?
Взгляд напротив мгновенно стал жёстким. И Костя нервно усмехнулся, поняв, в чём дело и куда будет направлена атака Лаврива. Знакомая, навязшая на зубах ситуация, мама избирает ту же самую тактику.
- Мне нравится моя работа, - парировал он.
- Да что ты? – острая как бритва улыбка полоснула по глазам. Лаврив обнажил блестящие клыки и тут же облизал их. Откусил резиновую на вид водорослину и, скосив на неё глаза, буднично добавил: – Ты поэтому хочешь покончить с собой?
Костя похолодел. По рукам прошла дрожь, словно кто-то прикоснулся к позвоночнику оголённым проводом. И на секунду всё тело онемело от неосознанной ещё боли. Откуда? Чёрт тебя побери, откуда ты знаешь?! Нужно что-то сказать, обязательно нужно как-то загородиться. Но так близко, изнутри на него ещё никто не смотрел. Лаврив как профессиональный охотник содрал с него кожу и смотрит, чуть улыбаясь, на окровавленную тушку. Думает, что с ней сделать: зажарить или съесть живьём.
- Не фантазируй, - только и смог выдать Костя. Он надеялся, что прозвучало беспечно. Плеснул вина в бокал, пара капель сорвалась с дрогнувшего горлышка бутылки на белоснежную скатерть. Вытесненная шелковая лилия стала кроваво-красной.
- Ты пользуешься услугами проституток?
И опять вопрос мимо кассы. В сторону, на сто восемьдесят градусов. Лаврив гонял Костю по углам. И попадал в то, что было неприятным, болезненным и необсуждаемым. Мстил. Тутти-Фрутти выбирал темы в ответ на Костины вопросы о первом разе и отношениях с родственниками. Значит, ему было настолько же неприятно? Хотелось бы, чтобы это оказалось истиной.
- Нет. Не пользуюсь тем, чем пользовались другие.
- А если бы я сказал, что стою две штуки, ты бы снял меня? Полная анонимность, никаких напоминаний после… просто секс на час.
Костя фыркнул, вдруг развеселившись.
- Переигрываешь, товарищ. Если бы ты стоил две штуки, я бы на тебя даже не посмотрел. Не уважаю тех, кто продаётся.
- Ты знаешь, что я делаю депиляцию, и что я сплю с мужчиной. Но ты всё равно меня хочешь. Тебя насиловали в детстве? Какой-то дальний родственник, тот, кому ты не мог не доверять, поэтому не был готов.
Костя несдержанно усмехнулся, слишком громко, слишком нервно. Это получилось непроизвольно. Словно эти бестактные вопросы как рыболовным крючком зацепляли что-то на дне воспоминаний и тянули на поверхность. Костя не хотел увидеть, что там было, на дне. Всё, что угодно, грязное, мерзкое, затхлое. В душе зарождался страх и желание просто встать и уйти. Молча встать и, забив на гордость и мужское достоинство, уйти. К чёрту эти разговоры, к чёрту этого пидараса с ледяными глазами и всезнанием. Холодная, расчётливая сучка. Нафига ему это? Но Костя продолжал сидеть, словно его приклеили к стулу. Встать было физически невозможно.
- Нет, даже ремнём не били за провинности.
Лаврив о себе говорит, предположил Интуитивный Костя. Каждый говорит о себе и на других смотрит сквозь призму своего личного опыта. Костя на секунду представил, как мелкий Лаврив идёт в ванную со маминым знакомым, например, с дядей Вовой. Он не знает, что его ждёт. Как он может знать? Только в общем, как в порнушке показывают. Думает, что будет круто, будет секс. Наконец-то будет секс. Экстремальный, горячий секс с женатым мужиком. Он предвкушает, его греет ощущение, что он уводит от жены такого классного мужчину, что дядя Вова всё-таки повёлся. И никто не знает, что они затеяли. Секрет. В ванной прохладно и темно, но это хорошо, это очень хорошо, потому что внутри всё горит. И сначала всё происходит именно так, как представлялось, очень хорошо и приятно. И даже немного лучше, потому что неправильно. Но это же дядя Вова. Он заботливый, как говорит его жена, он уважает Федю, он всегда слушает, что тот говорит и смотрит так, словно раздевает и ласкает. А потом что-то меняется в ощущениях. И сразу этого нельзя понять, потому что голова уже лёгкая и возбуждение мешает сосредоточиться и почувствовать жёсткость рук, нетерпение и абсолютное безразличие. А потом становится плохо, очень плохо и больно. И страшно. Кажется, что это никогда не закончится. И внутри всё дрожит от боли и унижения. И вода шумит, ледяная, и брызги обжигают лицо, а руки давят на шею, чтобы не вырвался, грубо зажимают рот, чтобы не кричал. Главное, заставить себя терпеть и не плакать от мысли, что что-то закончилось, сломалось. Детство закончилось, и что с этими взрослыми играми делать - вопрос открытый. И больше нет уважения к большим надёжным мужчинам, больше нет страха перед болью, нет слёз, потому что смиряться он не будет, себя жалеть не будет. Он теперь взрослый мальчик, знающий один секрет. Потерпит и выиграет.
Всё это пронеслось в голове Кости со скоростью электрического разряда, как и желание убить этого дядю Вову, сломавшего Тутти-Фрутти. Всех этих дядь, ломающих то, что им вздумается. А может быть, это и не история про Лаврива, просто эмоция… просто что-то знакомое. А ему казалось, что ничего общего у них быть не может априори.
Лаврив отставил пустую тарелку и долил вина в бокал себе и Косте. Поднял вверх, предлагая тост.
- За тебя, за твою искренность. Я впервые встречаю такого милого гомофоба.
Лаврив улыбнулся, сузив глаза, мягко, не кусаясь. Та муть, что поднялась со дна, постепенно рассеивалась, просачивалась сквозь настоящее мгновение. Растворялась в улыбке напротив. Лаврив спрашивал о постыдном, но это нисколько не унизило Костю. Наоборот, стало не по себе от того, насколько стало легче. И смотреть на гомосексуалиста, не паникуя, смотреть его глазами на себя, на окружающий мир. И не так уж он и плох, этот мир. Совсем не плох.
- Ну с пидараснёй твоей тоже можно смириться, если продолжать быть честным.
- Значит, мир? – Лаврив подмигнул и коснулся Костиного бокала своим, слегка потёрся, привычно заигрывая.
- Мир, - ответил Костя уверенно и легко стукнул бокалом в ответ. – Чин-чин.


14. 
После памятного ужина в «Мюнгхаузене», где Костю спрашивали про изнасилование в детстве и проституток, смотреть на Лаврива стало легче. И сосуществовать с ним на единой территории тоже стало возможным. К Лёшке он не лез хихикать, к Косте тем более. Здрасти, до свидания, где договор и когда будет директор на месте. Других общих тем у них не было. Ну разве что одна про поездку в Выборг. Но и там Лаврив проявил чудеса скромности, сказав, что приставать не будет, и Костя может не корчить такую убитую гримасу. Кажется, с ним собрался ехать в Выборг его мужик. Это всё Маринка распространяла сплетни. Шушукалась с Марией Игнатьевной, которая тоже любила обсудить, кто во что одет и как будет расплачиваться за ипотеку. Костя не хотел, конечно, слушать. Но обрывки разговора долетали до его рабочего места, и приходилось воспринимать.
Так прошло три дня. А потом Лёшка вышел в аську и сообщил новость, от которой Костя опять ощутимо напрягся.
Lex123: Завтра не смогу забрать твои колёса.
KoST: А чё так? Тебе ж по пути
Lex123: Я через Яхтенную поеду.
KoST: А чё ты там забыл?
Lex123: Федьку буду подхватывать с утра на работу. Его раньше Андрей подбрасывал. Теперь что-то у него не получается.
KoST: А ты-то тут при чём? О_О Тебе ж не по пути?!
Lex123: Ну буду на полчасика пораньше выезжать, заодно Славку в садик сдам, а Любаша поспит.
KoST: Лёш, ты как мать Тереза, чесслово. Он тебя приворожил, что ли?
Lex123: Ну нехорошо бросать человека в беде.
KoST: а метро ему на что?! Трамваи ещё есть, такси, блин, в конце концов!!
Lex123: слушай, ты же там недалеко живёшь?
KoST: О_О ты меня вообще слушаешь?!!
Lex123: ладно, я уже с Любашкой поговорил
KoST: Лёш, бля, ты там с кем говоришь? Может, покурим?
Lex123: пошли

Лёшка до курилки не дошёл, попал к Григоричу под раздачу и залип в директорских хоромах. Пришлось Косте топать одному. В курилке кто-то был. Костя услышал тихий голос Лаврива на подходе, хотел уже было повернуть назад. Ещё не хватало тереться с ним рядом в курилке и опять съехать с катушек и напридумывать всякой ерунды. Странным было то, что по официальной версии Лаврив не курит, он же весь такой из себя правильный. Чистенький, аккуратненький педантик. У него даже на рабочем столе идеальный порядок, при его-то объёме работы! Но уйти Костя не смог. Замер на подходе, невольно прислушиваясь, что-то было в этом тихом голосе, что-то до ужаса сентиментальное и тревожное. Лаврив говорил по телефону, и ясно было, с кем именно. С комитетскими товарищами таким голосом не разговаривают.
- Я понимаю, конечно… В следующий раз съездим вместе. Дети… да, мне не понять, конечно, не злись… Я сделаю всё, что нужно. Нет, нет, я не обижаюсь. Голос? И вовсе он не грустный… это из-за акустики. Я поеду с коллегой по работе. Нет, нет, это не тот… точно не тот. Другой, да. Лёша. Помнишь, как их зовут? Ты отдыхай… на море сейчас хорошо, детям нужно внимание, они растут… Я знаю, я тоже буду веселиться. Если будут кандидаты, то почему бы нет? Ты тоже… Пока.
Вот так. Мужик отвалился. Костя нервно передёрнул плечами, отгоняя вновь атакующие мысли о том, что в номере отеля они будут только вдвоём, рядом. Что дыхание слышно и каждый шорох. Интересно, Лаврив спит в одних трусах или в пижаме? Скорее всего, в пижаме. Бабской ночнушке! Костя представил Тутти-Фрутти в розовой полупрозрачной ночной сорочке с кружевными оборками, как у матери была в стародавние времена. Ничего нелепее Костя в своей жизни не видел. Он с трудом сдержал смешок, когда Лаврив вышел из курилки без ночнушки. Что-то в нём изменилось, словно лёгкая тень набежала на лицо. Глаза потемнели и мимические морщинки, залёгшие в уголках губ, стали заметнее.
- Покуриваем? – усмехнулся Костя, доставая сигареты из кармана рубашки. Ему-то можно, он-то не гонится за красотой.
- Подслушиваем? – Лаврив мгновенно перенял Костин тон и тоже усмехнулся, проходя мимо. А потом улыбка завяла на его губах, словно кто-то стёр её упрямой рукой. И больше Тутти-Фрутти ничего не сказал, прошёл мимо, как-то устало опустив плечи. Костя мельком глянул ему вслед и подумал, что, наверное, мужик Андрей не стоит таких страданий. Женатый, с детьми, завёл любовника. Лапшу на уши всем вешает, а потом они ходят тут, страдают.
- Ненавижу пидарасов, - прошептал Костя и прикурил сигарету, вдохнул едкий дым. Перед глазами стояло это печальное, повзрослевшее лицо Лаврива с морщинками. И надо было так переживать из-за какого-то мужика? Знал же, с кем связался. Сам, наверное, прилепился, влез в нормальную семью, а дети? О них вообще никто не думает! Получай что заслужил. Справедливость, мать твою. Возмездие.
Костя затушил недокуренную сигарету. В груди росло какое-то мерзкое чувство. Тревожное и неконтролируемое.
- Это жалость, Костенька, - активизировался Интуитивный Костя. – Тебе жаль Тутти-Фрутти. Ты не хочешь, чтобы он грустил. И тебе всё равно, что он пидарас. Абсолютно всё равно.
- Спасай принцессу, рыцарь! – Разумный Костя издевательски подхватил пришёдшую в голову мысль о жалости. – Белый конь у тебя есть, подбрось до работы. Тебе ж не трудно? Да и хочется же. Разве нет?
- Ни черта подобного, - огрызнулся Костя сам на себя и вышел из курилки. – Обойдётся. Лёшка довезёт, он у нас герой! Ненавижу пидарасов и героев…

Lex123: завтра с утра придется ехать в Лугу, накосячили там опять… Григорич зверствует.
KoST: бросишь пидараса в беде?=))))))))))
Lex123: есть метро)
KoST: адрес говори
Lex123: Яхтенная, 15, третья лестница. Спасибо
KoST: потом отработаешь=))
Lex123: свои люди, сочтёмся.

Костя был неприятно удивлён, когда подъехал в семь сорок к третьей лестнице новенькой многоэтажки со стеклянными балконами и увидел стоявшего навытяжку Лаврива в обнимку с ноутбуком. Тот даже не удивился, что «Ауди» сменилась «Хондой». Наверное, Лёшка предупредил, а так хотелось сделать гадкий сюрприз. Лицо Тутти-Фрутти было предельно безразличным к окружающей действительности. Не выспался, что ли? Костя вот точно не выспался, всю ночь какая-то мутная муть снилась. Он бегал по заброшенным подвалам и крышам, ползал по грязным чердакам и искал что-то. Проснулся, так и не найдя. Лаврив открыл дверь салона и, тихо поздоровавшись, плюхнулся на переднее сидение, рядом с Костей. Привычные раздражающие кудряшки были гладко зачёсаны и собраны в пидарский хвостик на затылке. Одежда представляла собой одно чёрное пятно, узкая юбка поверх штанов, джемпер с высоким горлом, ещё какая-то мотня сверху. У Зайцева с Первого канала случился бы инфаркт, если бы он увидел шмотки Тутти-Фрутти. А убитое лицо его тянуло на парочку хороших инсультов.
- Ночью плохо спалось? – спросил Костя, чтобы хоть что-то спросить. Конечно, Лаврив не всматривался в него и не ждал разговора. Но с ним интересно было разговаривать, особенно когда он в настроении.
- Особо не старайся, Константин Сергеевич. Учтивость тебе не к лицу, - Лаврив сказал всё это, не поворачивая головы и по-прежнему глядя в окно. Его бледные длинные пальцы с аккуратным маникюром спокойно лежали на чёрном чехле ноутбука. И Костя невольно завис, глядя на них. Найди десять отличий, блин! Кольца на безымянном пальце не было. В мозгу что-то замкнуло, и Костя почувствовал, как в животе мгновенно всё скрутилось и заныло от болезненного предвкушения, как перед кабинетом стоматолога. А сейчас откройте ротик и не закрывайте, и уже наркоз не помогает, и все нервы натянулись до предела, того и гляди треснут. И вот-вот будет больно, очень больно и сладко, потому что адреналин вспрыснулся в кровь, и он несётся по венам, стучит в висках. Костя громко сглотнул и посмотрел на дорогу, продолжая зависать.
Принцесса-то развелась. Свободная касса! Свободная касса!

15. 
По радио крутили заунывную «You are beautiful», да, что бы ни случилось, знай, что ты прекрасна. Забей на всех, ты прекрасна и заслуживаешь всего самого лучшего. И Костя не мог поспорить. Люби себя, чихай на всех.
Лаврив прислонился лбом к стеклу и, похоже, дремал. По крайней мере, глаза его были закрыты. Костя побарабанил пальцами по рулю и нажал на газ, вписываясь в прекрасную утреннюю пробку. Мельком глянув на спящего Лаврива, Костя заметил, как ворот его джемпера закатался наполовину, обнажая белую, какую-то нелепо беззащитную шею. Костя выдохнул и посмотрел ещё раз, а потом ещё… Ну подумаешь, просто тощая шея, и мочка уха, розовая, покрытая едва заметным наивным пушком. И скула, острая и высокая. Гладкая кожа тоже была слегка розоватой и с пушком, поблескивающим на солнце, словно Лаврив никогда не брился. Аккуратные крылья носа, ровная яркая линия губ. И две маленькие родинки над верхней губой, почти незаметные, если не присматриваться. Да, Тутти-Фрутти умел за собой ухаживать. Наверное, часами просиживает в косметических салонах в компании с гламурными девочками. Общается, наверное, как с подруженьками. Шутка получилась какой-то вымученной, инертной. Костя отвёл взгляд от лица парня, который, пожалуй, мог бы посоперничать с Людкой в миловидности, и решил подумать о чём-нибудь полезном. Например, о том, как он будет говорить этой самой Людке, что у них всё закончилось. Будет скандал. Костя это знал наверняка. Такие жизнерадостные и недалёкие особы, как Людка, могут разнести полквартиры на раз. И мозги съесть чайной ложкой. Они с Костиной мамой были слишком уж похожи! Но дальше тянуть не хотелось. Лучше быть одному, или… с кем-нибудь иногда, а всё остальное время посвятить работе. Как Лаврив. Ему же жениться не надо. Живёт в своё удовольствие. Трахается с женатыми мужиками, работает, учится и тусуется в клубах. Может быть, и не тусуется… Интересно, что он делает по вечерам? Может, пригласить куда-нибудь, позадавать нескромные вопросы. В прошлый раз понравилось, хоть и не без некоторого мазохизма.
Хотелось курить, Костя открыл окно и достал одной рукой пачку из бардачка, покрутил в пальцах. Лаврив слегка вздрогнул, открыл глаза и выпрямился. Он громко выдохнул, явно раздосадованный перспективой зависнуть в пробке.
- Ты в этот четверг свободен?
Костя смотрел на Лаврива и видел, как тот нескрываемо удивлённо округляет заспанные глаза. У самого глаза, наверное, были не лучше. Это же… ****ец! Костя же только подумал, он совершенно не хотел говорить этого вслух. И никогда не стал бы! И вообще уже жалеет. Лаврив сейчас поржёт над ним и забудет. Да, это было бы самым лучшим решением.
- У меня занятия в спортзале в этот четверг, - ответил он и улыбнулся привычной кусачей улыбкой. Костя почувствовал, как волоски встали на загривке от ощущения приближающегося апокалипсиса. А значит, сейчас он будет делать глупости и говорить всякий бред, потому что Остапа уже понесло.
- А в пятницу? В субботу? В воскресенье?
Лаврив улыбнулся шире, и Костя увидел эти чёртовы блестящие вампирские клыки. Слишком много солнца, дурацкое лето, дурацкий пидарас, дурацкая ситуация. Ну блин, скажи уже «да»!
- То есть ты уже не гомофоб? – продолжал издеваться он и придвинулся к Косте. Сощурил глаза от яркого солнца, светившего в лобовое стекло, и, понизив голос, прошептал: - Может, ты меня и поцелуешь тогда, Костя-чемпион, в знак смирения?
Костя повернул голову и посмотрел на нескромно лыбящегося Тутти-Фрутти. Тот явно не верил, что произойдёт то, о чём спрашивает. Только не у них. Это же полный абсурд. Целоваться с пидарасом, потому что тот спровоцировал, посмеялся. Возомнил себя невъебенным психологом, кошкой, которая поймала мышку и наступила ей на хвост. И та дёргается в агонии, нелепая, глупая мышка, верящая в чудо. Костя очень бы хотел, чтобы единственным его желанием было врезать Лавриву, вот прям так, неожиданно, чтоб больше не улыбался, чтобы даже не думал, что над Костей можно смеяться. Но он не врезал. Резко вскинул руку и, крепко схватив Лаврива за шею одной рукой, притянул к себе. Тутти-Фрутти растерялся, на секунду глаза его стали большими и испуганными, как у маленького ребёнка, которого впервые побили и тот не понимает, за что. И уже чувствует, что ни за что, что просто больше ничего не осталось, последняя мера. Неопытность родителей, их страх, их слабость… а он тут совершенно ни при чём. Он просто оказался не в то время, не в том месте. Жертва.
Костя никогда не целовался так отчаянно и грубо, так сладко и больно, стукаясь зубами, кусая мягкие горячие губы, так, что хотелось бы умереть, но только не отрываться. Звуки смолкли, красок не было. Мир сузился до точки, до нуля, схлопнулся, превращая всё в ничто. Всё, кроме ощущения твёрдых плеч под руками, гладкой щеки, пьянящего конфетного запаха кожи. И всё равно, что ему не отвечают, всё равно, что Лаврив пытается вырваться и не может дышать от страха. А потом вдруг смиряется, расслабляется, позволяет лапать себя в машине, в пробке, подставляется и даже смеётся. Он смеётся всё громче и громче, и именно этот болезненный истерический смех заставляет Костю прийти в себя и остановиться. Оттолкнуть.
- Костя… настоящий чемпион, ха-ха… - сквозь всхлипы прорываются слова, и взгляд напротив горит ненавистью и презрением. Лаврив вытирает искусанные губы кончиками дрожащих пальцев. Кажется, на них выступила кровь. Но Косте уже пофигу. Ему уже всё пофигу. Это полный конец, мир не развернулся, он остался нулём, точкой, ничем. Опять сорвался, опять вёл себя как последняя свинья. Но сейчас он трезвый и свалить всё на алкоголь нельзя. Можно свалить на ненавистного пидараса с наивным пушком и розовыми мочками ушей. Это всё Лаврив, опять всё из-за него. Нельзя вернуться к прежнему состоянию равновесия, нельзя остановиться.
- Заткнись, - устало выдохнул Костя и вырулил на освободившуюся полосу. – Если не прекратишь смеяться, я тебя выебу прямо здесь.
Лаврив замолчал и брезгливо поморщился. Отвернулся к окну. Руки его по-прежнему дрожали.
- Сука, - бросил он, поправляя одежду. – Подлая, трусливая сучка.
Костя свернул в подворотню и остановил машину. Внутри всё горело и тряслось. Ехать на работу в таком состоянии было нельзя – слетит с моста и поминай как звали. Теперь уже точно конец. Невозможно находиться рядом с Лавривым. Мира не будет, ни худого, никакого. Костя его раздавит, убьёт. А потом и себя.
- Прости… - тихо, одними губами.
Лаврив сидел на месте, не двигаясь. Дышал тяжело. Если бы Костя знал его чуть меньше, подумал бы, что он плачет. Но тот никогда не позволит себе разреветься в Костином присутствии, теперь уже никогда.
- Без проблем, Костя-чемпион.
- Господи, как же всё достало! – Костя стукнул раскрытыми ладонями по рулю и посмотрел на безучастного Лаврива, облизывающего верхнюю губу. Дрожащие пальцы опять как-то нелепо покраснели, как гусиные лапки, и весь его вид был вызывающе отстранённым и закрытым. Костя опять хотел сделать какую-нибудь гадость. Довести начатое до конца, чтобы уж точно никогда больше не видеть Лаврива. Костя знал, что тот напишет по собственному завтра же, если позволить себе окончательно слететь с катушек. Вот и выход. – Больно?
Лаврив повернул голову и в упор посмотрел на Костю. Верхняя губа слегка распухла, и розовый язык медленно скользил по ней, собирая ярко-алые капли. Как самый настоящий вампир. Только кровь была не жертвы… он сам оказался жертвой. На стороне Кости всегда была сила, которой он никогда прежде не пользовался. Даже и не знал, насколько она опасна.
- Ты вообще можешь хоть раз повести себя не как мудак?
- Я же извинился! Что мне ещё сделать?! – закипал Костя, с трудом отрывая взгляд от скользящего по губам языка. Он помнил его мягкость, его вкус… это знание проросло под кожу и укоренилось там как сорняк. Вредоносный сорняк. Яд. В венах Лаврива тёк яд, и Костя отравился. Необратимо.
- Уже ничего, Костя-мудак-чемпион. Ты всё сделал, что мог. Можешь продолжить, как ты там сказал, выебать меня. Ты ж мужик, который хочет, тебе трудно себя контролировать. Давай, начинай, и поедем на работу уже.
- Нахуя ты сказал, чтоб я тебя поцеловал? Думаешь, что умнее всех тут? Я ненавижу, когда со мной играют, и когда меня провоцируют, тоже ненавижу!
Лаврив забыл облизывать губу и повернулся к Косте всем корпусом. Его губы дрожали и на порозовевших скулах заходили желваки. Отчего-то Костя решил, что это красиво. Черт побери, это было очень красиво и по-настоящему.
- Ты не имел права меня трогать! И я не хочу объяснять, почему. Если ты сам не понимаешь, то это твои проблемы. Адекватные люди так не делают. Если они чего-то хотят, то сначала пытаются это заслужить. В конце концов, поинтересоваться, а хотят ли этого другие! Мы не в диком лесу живём, чтобы брать всё, что нам заблагорассудится.
- Я не хочу ухаживать за пидарасом! Это полный идиотизм. Я нормальный мужик, я не какой-нибудь педик.
Лаврив скривил губы и отвернулся, плечи его опять поникли.
- Я вижу. Я педик, а ты не педик. Поехали на работу.
- Ты извинишь меня? – примирительно спросил Костя, чувствуя запоздалое раскаяние и жгучий стыд. И отчаянное желание всё повернуть вспять, отмотать плёнку и попросить разрешения. Почему-то ему казалось, что Лаврив разрешил бы. И от этого стало ещё паршивее на душе.
- Я же сказал, что без проблем. Поехали.
- Поехали…


16. 
Официальная версия звучала, как «кот губу поцарапал». И неважно, что у Лаврива не было кота, никто даже не усомнился, что могло быть иначе. На драчуна он не похож, слишком хорошо язык подвешен, на невнимательного тоже, чтобы врезаться в косяки и падать на разные разбросанные под ногами предметы. Любовник у него был не агрессивный. Никаких следов не оставлял, иначе бы слухи о брачных игрищах давно распространились по коллективу.
Главное в таких ситуациях - всегда говорить уверенно и каждый раз одно и то же, не забывая мелочей. А Лаврив врал уверенно. И на Костю ненавистных и обиженных взглядов больше не бросал. Игнорировать его тоже не пытался. Обращался исключительно по делу, сверкая разбитой губой, давя на все красные кнопки в Костиной душе. И тому было плохо, настолько плохо, что даже с Лёшкой в курилке говорить не хотелось. Обычно Костя любил обсудить свои проблемы с Лёшкой, просто чтобы озвучить их, чтобы попросить совета, услышать одобрение. Но о затмении, случившемся в утренней пробке, Костя говорить не мог. Быть может, потому что это было даже хуже пьяного ора на любовника Лаврива. Так низко Костя не падал. Он вообще никогда не падал, предпочитая всегда держаться золотой середины. А сейчас было дно, и даже ниже. Минус тыщапяцот километров.

- Ты завтра тоже за Лавривым заедешь? Если нет, то я сам могу, - спросил Лёшка, внимательно вглядываясь в Костино унылое лицо. И что за дурная привычка всматриваться в то, что и без того унылое?
Костя пожал плечами.
- Могу заехать, мне всё равно по пути.
Лёшка многозначительно хмыкнул и глубоко затянулся.
- С Людкой разговаривал?
- Нет. Она сегодня после обеда прилетает. Сказала, что купила мне рубашку. А я собрал её чемоданы. Здорово, да?
Костя невесело усмехнулся, пытаясь действительно переключиться на проблему взаимоотношений с Людкой. Не получилось. Опять он подумал о Лавриве и о том, что тот считает Костю мудаком. И имеет на это полное право. Наверное, никогда в жизни гениальному мальчику-одуванчику не говорили, что хотят его выебать. Может быть, хотели, но не говорили в открытую, чтобы не унижать.
- Лёш, ты когда-нибудь говорил девчонке, что хочешь её выебать?
- В смысле? – Лёшка растерянно уставился на Костю, пытаясь уследить за ходом его мысли. Бесполезно, друг-товарищ, этого даже сам Костя не может. Всё так запуталось, причины, следствия, комплексы, желания…
- ****ь, ну чего ты не понимаешь? Девчонке говорил: я хочу тебя выебать? Наверное, это ужасно оскорбительно… если девчонка нормальная…
- Нет, я не говорил, - уверенно ответил Лёшка. И Костя ему поверил. – Я даже так и не думал никогда. Это нетактично. А зачем так говорить?
- Чтоб оскорбить.
Костя замолчал и затушил окурок. Хотел ли он оскорбить Лаврива? Наверное, всё-таки не хотел. Он же жалел Тутти-Фрутти, и смотрел на него в машине, когда тот спал. И хотел пригласить в ресторан. Не хотел он его оскорблять, даже в глубине души не хотел. А значит, нужно сказать об этом. Донести эту мысль до непрошибаемого Лаврива с его «без проблем».

Людка приехала румяная, располневшая слегка и довольная как слон. Трещала без умолку, суетилась и бегала по дому, пытаясь найти пятый угол. Что-то в ней изменилось, как-то глаза она отводила подозрительно, когда Костя хотел чмокнуть её в щёчку при встрече. Болтала-болтала-болтала… пока Костя не остановил за руку и не заставил посмотреть на себя.
- Романчик закрутила? – улыбнулся он испугавшейся вдруг Людке. – С малолеткой?
- Костя, ты же меня не любишь! – зло ответила Людка, вырвавшись из объятий. И перестала изображать счастливую хранительницу очага. Села на диван, сложив ручки на обтянутых цветастой мини-юбкой бёдрах. Смотрела на Костю открыто и по-деловому. Явно где-то подсмотрела, в одном из своих бесконечных сериалов. Сцена под названием «окончательное выяснение отношений». По сценарию Костя должен был нападать, а Людка обороняться, говоря, что он никогда её не любил, а только использовал. И что она, Людка-главная героиня, вынуждена была податься на сторону в поисках ласки и внимания.
- Это тот рыжий, что ли? Паша, кажется.
Людка потупила глазки и театрально тяжело вздохнула, соглашаясь. Костя помнил этого Пашу, тот ещё кадр. Нигде не учится, ни работает, свободный художник, блин. Кажется, у него даже паспорта не было. Людка ещё тогда весь вечер распиналась на тему, как же можно быть таким безалаберным. Наверное, уже тогда всё и началось. Всё начинается с интереса.
- И где же вы жить-то будете, Люд? – Костя не мог злиться на Людку. Ну она ж как была дурочкой, так и осталась. Тем она Косте и нравилась. Всё у неё легко и беззаботно всегда было.
- Квартиру снимем. Паша нашёл работу у какого-то бизнесмена, обещал долю выделить. Он очень умный, Паша… Он много чего умеет. Его главное направить.
- Люд, он же бестолочь. Его надолго не хватит.
- Мне всё равно, Костик. Я впервые почувствовал себя нужной и важной. Пашка во мне нуждается. А ты нет… я тебе не нужна. И ты мне тоже не нужен, Костя. Прости, что говорю так, но я хочу, чтобы мы разошлись по-хорошему, чтобы поняли друг друга.
- Без проблем, - улыбнулся Костя, чувствуя себя уязвленным. Всё-таки они два года прожили вместе. И вдруг стал «не нужен». И никаких скандалов, никаких заездов по мозгам. Просто «ты мне не нужен, дорогой». И поумерь-ка чувство собственной значимости.
Людка забрала две лёгкие сумки с вещами на первое время, за остальным приедет потом, когда Паша-раздолбай будет свободен. А Костя был уверен на сто процентов, что Паша будет свободен очень скоро.
Ночью Костя спал как убитый и никаких снов ему не снилось. А утром совершенно внезапно ему пришла в голову идея.

В цветочном магазине сонная продавщица медленно и печально разбирала привезённые розы. Разматывала бумажные кульки со свежими, мягко пахнущими срезанной зеленью цветами и устанавливала их в вазы. Белые, рыжие и ярко-бордовые крупные бутоны смотрелись призывно и вульгарно. Костя прошёл вглубь павильона, впитывая разноцветье и разновкусье. В магазине было прохладно и светло. Косте здесь нравилось. Над цветами витала атмосфера ожидания праздника, сюрприза и подарков. Никогда в жизни Костя не дарил цветов, считая это занятие бесполезной тратой денег. Всё равно завянут на следующий же день. Лучше подарить какое-нибудь украшение или пригласить в ресторан. Приглашение в ресторан закончилось полным провалом, а подношение в виде украшения попахивало идиотизмом. Оставались цветы, тем более, что завтра же завянут. С глаз долой – из сердца вон.
Костя увидел их не сразу. За вазой с размашистыми лилиями стоял букет крупных садовых ромашек. Оставшиеся от вчерашней партии, выжившие, дышащие на ладан, но всё ещё живые и улыбающиеся солнышки.
У Лаврива была заставка с ромашкой на компьютере. Костя точно знал, что до прихода травести на экране того компа была виндоузовская зелёная долина. В стандартных картинках ромашек не было, значит, Тутти-Фрутти нашёл картинку в инете и поставил на заставку.
Лаврив, как и днём раньше, стоял около дома, готовый к поездке.
- Привет, - сухо поздоровался он и мельком глянул на заднее сидение, где лежал букет ромашек. Всех, что остались в магазине. Костя с чувством глубокого удовлетворения закрепил в сознании этот момент. Заметил. Это было очень хорошо. Это было, пожалуй, слишком хорошо, чтобы быть правдой.
- Привет.
Ехали молча. Лаврив не спал, как вчера, прислонившись лбом к стеклу. Никаких провокационных действий не предпринимал и вообще как-то притих и даже в размерах уменьшился. Костя хотел бы, чтобы он думал о лежащих на заднем сидении ромашках и жалел бы о том, что никто ему такие никогда не подарит.
Пробка началась там же, где и вчера. Костя нервно постукивал по рулю кончиками пальцев и вообще с трудом представлял, что делать дальше. В воображении всё выглядело намного проще, хотя там вообще не было ничего конкретного, какие-то обрывки картинок: Лаврив с ромашками улыбается, и Костя чувствуется себя лучше. Его уже никто не считает мудаком. А быть не-мудаком намного лучше.
- Цветы бы положил вниз, на солнце завянут, - сказал наконец Лаврив, и Костя с превеликим трудом сдержал растягивающую губы победную улыбку. Вот ты и попался!
- Да пофигу, уже не актуальны, - отмахнулся Костя.
Лаврив вопросительно изогнул бровь, но от вопроса удержался, поэтому Костя решил продолжить сам. Театр одного актёра, блин!
- Девушке своей купил, а она роман с другим закрутила. Решил лишить её цветов и своего общества. Со вчерашнего дня здесь валяются. Надо будет выкинуть.
- Зачем выкинуть?.. – Лаврив вдруг растерялся. Как-то неожиданно это было даже для отрепетированного концерта. Он должен был держать лицо до самого конца. Неужели так нравятся ромашки?
- А тебе надо, что ли? – снисходительно фыркнул Костя. – Забирай.
Лаврив закусил нижнюю губу и, поколебавшись ровно две секунды, пожал плечами.
- Возьму. Красивые цветы, жалко… Подарю девчонкам, - сказал он и улыбнулся уголками губ, предельно сдержанно.
Костя согласно кивнул, довольный собой просто до неприличия. Всё-таки взял. Лаврив всё-таки взял его цветы! И то, что он совсем забыл о цели такого подарка, Костя даже не подумал. Весь кабинет будет в ромашках… его ромашках. И он не мудак. Он уже не Костя-мудак-чемпион.
Собрав ромашки в охапку, Лаврив остановился у машины и, лукаво улыбнувшись, посмотрел на Костю.
- Спасибо за цветы и за историю про подружку.
- Плохой из меня актёр? – Костя почувствовал, что краснеет, отвернулся к машине, зачем-то полез в бардачок, типа за сигаретами. Смотреть на Лаврива было невозможно.
- Скверный. Но я тебя прощаю.
- Ну и хорошо.


17. 
В Выборге лил дождь. Серый, мелкий и колючий. Старинные европейского настроя улочки выглядели продрогшими и печальными. Плотные серые облака накрыли городок и стойко не пропускали солнечный свет. В гостинице было прохладно, сыро и тихо. Лаврив всю дорогу шмыгал носом и вообще выглядел неважно. История разрыва с мужиком явно не сказалась положительно на его здоровье. Это Костя не сам придумал, это всё Маринка насплетничала. Говорила Марии Игнатьевне за чаем, что вчера видела, как Тутти-Фрутти ревел в коридоре. Конечно, ей показалось. Такая романтично настроенная особа, как Мариночка, могла принять желаемое за действительное. Вроде как отношения накрылись медным тазом, а значит, кто-то должен реветь. Ну не будет же женатый мужик с двумя детьми реветь из-за разрыва отношений с мелким пидарасиком. Абсурд. А мелкий пидарасик может, и даже должен. Обязательно на работе, глядя в окно на унылый дождь. Вот Мариночка и увидела то, что хотела увидеть. А на самом деле Лаврив простудился и ходил с красными вампирскими глазами из-за простуды, и думать уже забыл о мужике с усами и никакущей внешностью. Сдался он ему? Укатил на юга, туда и дорога.
Костя искренне надеялся, что Тутти-Фрутти вообще не поедет в Выборг. Заболел, так сиди дома, пей таблетки и сморкайся в платок. Хочется же ходить с отсутствующим видом и каждые пять минут прижимать руку ко лбу, проверяя температуру. И без того видно, что температура зашкаливает: глаза блестят, губы красные-красные, как переспелая вишня… Костя периодически подвисал, глядя на его приоткрытые болезненно горящие губы и чувствовал себя слизняком, бесхребетным пресмыкающимся, который теряет волю и всякое подобие разумности. Где-то на периферии сознания Костя понимал, что это ненормально и что нужно держать себя в руках, но он не мог справиться со своим порабощающим либидо. Он хотел Лаврива. Хотел со всей страстностью, на которую был способен. Особенно сейчас, когда Лаврив был болен и растерял все свои колючки и вампирские заморочки. Просто существовал рядом как растение в горшке на окошке. Безопасный и привлекательный – только руку протяни и возьми. Правда, на работе его болезненное состояние никак не сказывалось. Лаврив всё нагружал и нагружал себя, словно решил выложиться по полной, отдать работе всего себя и даже больше, чтоб ничего не осталось. Мариночка пыталась помочь ему, правда, толку от неё было мало, очень уж она была суетливая и громкая. Лёшка тоже протянул руку помощи, куда же без него-то? Но даже при их рвении Лаврив утопал в заданиях и поручениях по самую макушку, отчего Григорич выписал ему какую-то губернаторскую премию и сказал, что все должны так работать. Ага, щаз.

Тутти-Фрутти первым вошёл в гостиничный номер и прямиком прошмыгнул в ванную комнату. Зашумела вода. Болезнь его пошла на убыль, по крайней мере, он уверил Костю, что температуры у него нет и кашель не заразный. Иначе давно бы уже все перезаражались, и Костя в первую очередь, как самый восприимчивый и безвольный. Это Лаврив сказал по дороге в Выборг, глядя в окно автомобиля и пытаясь подавить зевоту. С того дня, когда у них случился этот поцелуй, Лаврив не засыпал в Костиной машине, зондировал ситуацию всеми своими невидимыми, но обязательно присутствующими локаторами. Костя знал, что следующего раза Тутти-Фрутти не допустит.
- Меня всегда поражали люди, которые плывут по течению, - сказал Лаврив и опять проверил свою температуру. Пальцы его слегка дрожали, и показались Косте ещё тоньше, чем в тот раз, когда он заметил, что нет обручального кольца. – Никаких страхов, никакой ответственности… ты даже злишься инертно, как-то необоснованно и бесцельно. Это пугает.
- Ядерный реактор, - сыронизировал Костя, понимая, что это неуместно. Но так уж привык. Лаврив не сказал ничего нового.
- Лень, - пожал плечами Тутти-Фрутти. – Лень и нежелание что-либо с этим делать. Часто встречающееся явление у русских. Это ещё называют менталитетом, оправдание пофигизма и сволочизма.
- Не любишь Россию?
Костя посмотрел на Лаврива, на его красные воспалённые губы, и отвернулся. Ну какого чёрта ему не сиделось дома?! Больные должны болеть! А здоровые спокойно себе ехать в Выборг! И не смешивать личное и работу.
- Нет, - уверенно ответил тот. – Россия меня душит.
- Ну так уезжай, мы ж не в Советском Союзе живём.
- Аспирантуру закончу и уеду к отцу в Канаду.
Костя опять посмотрел на Лаврива. Отчего-то было неприятно слышать слова про нелюбовь к России и про возможность переезда в Канаду. В конце концов, несмотря на нетрадиционную ориентацию, Лаврив был умным, очень умным и ответственным работником. Таких мало. Таких Костя, пожалуй, не видел никогда.
- А когда закончишь?
- Через год, ещё один курс.
И он уедет. В том, что Лаврив уедет, Костя нисколько не сомневался. Всего-то год потерпеть, и никаких кудрявых пидарасов в его жизни больше не будет. И это уже не гипотетический расчёт, а реальность. Дожить бы до этого времени, не наделав глупостей больше тех, что он уже наделал.

На обед Лаврив не пошёл. Завалился на неразобранную кровать и отрубился через пять минут. Серьёзно всё-таки он заболел. Костя жевал в чистенькой буржуйской столовой жареную курицу и запеченный картофель, и думал о какой-то фигне. На вечерний семинар идти не хотелось. Вообще находиться здесь не хотелось. А где хотелось бы быть, Костя не знал. Но чувствовал, что где-то есть такое место, где как дома. Там спокойно и тепло, там кто-то его ждёт. Тот человек из сна, с драгоценными камушками-сокровищами. И отчего вдруг вспомнился сон про сокровища на доверчиво раскрытых ладонях? Дождливая погода за окном навеяла. Костя оставил ужин и поднялся в номер. Аппетит так и не пришёл. Лаврив спал, завернувшись в одеяло с головой, только пара светлых локонов выбилась наружу. Костя помотался по комнате, сел на свою кровать, потом лёг на спину, заложив руки за голову, и уставился в потолок, вновь и вновь прокручивая в голове чудесный сон. То, как ветер обдувал разгорячённую кожу, как пахло солью и мокрым песком. Камни блестящими, яркими осколками соскальзывали с одной ладони и ссыпались в другую.
- Это наш секрет, - говорит обладатель сокровищ мягко и влюблённо. – Ты сохранишь его?
- Сохраню, - отвечает Костя и берёт в руки эти узкие податливые ладошки с зажатыми в них сокровищами-секретами. Он поднимает взгляд и смотрит в голубые, почти прозрачные глаза, и жар опаляет его изнутри, затопляет, и больше нет моря, и солнца тоже нет. Огненная река, раскалённая добела, течёт сквозь Костю. И он чувствует власть над рекой, над огнём, над этим взглядом напротив. И взгляд тоже загорается красным, и вишнёвые губы раскрываются, обнажая блестящие клыки и непристойно влажный язык.
- Поцелуй меня, - требует Лаврив и прижимается всем телом. Горячим, податливым, абсолютно обнажённым. И его кожа прохладная, с запахом конфет. Кажется, что на вкус она тоже как конфета, стоит только облизать и почувствовать вкус. Вкус власти и порока. – Это будет наш секрет.
И Костя поддаётся. Целует раскрытый рот, облизывает эти опасные клыки, сосёт мягкий язык, вливает свой жар в распластанное под ним тело, и огненная река проходит и сквозь Лаврива, объединяя их в едином движении. И больше нет ничего раздельного, больше нет Кости, нет Лаврива, есть только поток, единый, пульсирующий, беспредельный и бесконечный. И это хорошо, это очень хорошо… И ещё, ещё… не прекращайся, не заканчивайся никогда.

- Другого места не нашёл?
Костя резко открыл глаза и увидел тот же потолок, что и полчаса назад. Он задремал. Он задремал и ему приснился сон. Он видел сон о сексе. О сексе с Ларивым. И он… Он опять дрочил себе, как в прыщавой юности, как озабоченный нелепый подросток, не способный справиться с гормональными всплесками. И вслед за возбуждением накатила злость, штормовой волной смыв все решения не делать глупости и не говорить гадости. К чёрту!
- Что уставился? Помочь хочешь? Тебе ж не привыкать.
Лаврив сидел на кровати сонный и простуженый, кутался в одеяло и медленно моргал, как рыбёшка в аквариуме. И бледный как покойник, и растерянный от резкого отпора. Костя знал, что злость направлена не на него, она вообще не имеет адресата. Просто гадость, выходящая наружу, уродливая и неконтролируемая. Спрятанная давным-давно, разросшаяся до катастрофических масштабов и нашедшая, наконец, брешь. Чернобыльская АЭС.
Лаврив исподлобья посмотрел на Костю пару секунд, кивнул чему-то своему и опять лёг на кровать.
- Не шуми, пожалуйста, - едва слышно проговорил он и закопался в одеяло с головой.
И чему он там кивнул, мать его?! Тому, что не привыкать дрочить мужикам? Тому, что он не прочь помочь Косте?! Или что?
Подтянув штаны, Костя встал с кровати и пошёл в ванную, приводить себя в порядок. Реактор всё ещё дымился, но спасатели на самолётах уже прилетели. Волшебники в голубых вертолётах. Костя всегда считал сарказм отличным средством против меланхолии. Потом сарказм заменил и чувство радости. А сейчас стал ответом на всё, вне зависимости от Костиного желания.
Через полчаса начнётся семинар. Лавриву можно ставить прочерк. Тот явно никуда сегодня не пойдёт. Ну и чего ему дома не сиделось, придурку болезному? Что-то совсем плохо он выглядит. В обычное время Костя не отделался бы одним невнятным кивком, опять бы поругались. Лучше бы поругались. Заболевший Лаврив напрягал раз в десять больше, чем здоровый. Горячий, расслабленный и абсолютно безвредный. Что с ним таким делать, Костя не знал и боялся лишний раз представить. Уже попался…
- Парацетамол выпей и таблетку анальгина.
- Я в норме, - раздалось из-под одеяла. – Сколько времени осталось до начала?
- Полчаса, - Костя раскрыл чемодан и достал парадно-выходную рубашку. Критически осмотрел и остался доволен. – Не думаю, что тебе стоит идти.
- Я пойду. Сейчас выпью таблетку и пойду.
Лаврив на семинар, конечно же, не пошёл. Уснул. Костя не стал его будить и вообще старался не шуметь. Достал из внутреннего кармана чемодана пачку парацетамола и анальгина. Положил таблетки на тумбочку рядом со спящим Лавривым, налил стакан воды, чтобы тот запил. Задёрнул шторы и вышел из комнаты.


18. 
На семинаре расхваливали площадки для размещения аукционов и котировок от «Сбербанка». Расхваливали от души, с энтузиазмом и пьяной радостью в глазах. Костя подпёр рукой подбородок и давил зевки. Уже пятый, а выступающие всё никак не заканчивали. На восьмом или девятом зевке предельно миловидная девушка проплыла по рядам и раздала яркие буклеты с коммерческими предложениями. Костя даже не открыл, потому что знал, что там внутри – получил на прошлой неделе по почте. И чего Лаврив так рвался на этот семинар? Комплекс отличника, не иначе. Везде надо быть, всё знать. Всех просканировать, победить, пережевать и выплюнуть. Пидарас-ботаник, смешно, ей-богу… Пидарас-ботаник в женских шмотках, ещё смешнее. И почему он такой не смешной? Слишком адекватный. Какой-то слишком «слишком»… И сарказм больше не помогает.
Косте было тошно. Хотелось встать, запулить в милую девушку буклетом, обложить всех матом и даже подраться с кем-нибудь определённо. Очень хотелось кому-нибудь врезать. Или не врезать. А просто встать и выйти. Вернуться в комнату, тоже завалиться спать. Утро вечера мудренее. Но Костя не успел смотаться. Его окликнула девушка из соседнего ряда. Знакомое лицо. Она помахала Косте ручкой и дружелюбно улыбнулась. Кажется, она была бухгалтером из филиала в Приозерске. Да, определённо она – Ольга. Ольга – Тридцать Три Романа. Так её звали в Управлении. Крутила служебные романы со всеми более-менее обеспеченными мужиками и успешно двигалась вверх по карьерной лестнице, буквально летела. А ноги у неё ого-го! Добежит до канадской границы и даже не запыхается.
Костя посмотрел на Ольгу и подумал - почему бы нет? Он теперь абсолютно свободен, открыт новому и прекрасному. Две ночи ни к чему не обязывающего секса с красивой девушкой, что может быть лучше? Вот именно, ничего.
Костя улыбнулся в ответ, что значило – «да». Они жестами договорились встретиться на ужине после семинара. Поэтому пришлось остаться ещё на часик. О драках и прочей ерунде Костя уже не думал, предвкушая неземное удовольствие. Будет целовать Ольгу столько, сколько ему захочется, и никто не назовёт его мудаком и пидарасом. Интуитивный Костя, конечно же, поведал, что дело не в ориентации, а в поведении, ибо у слова «пидарас» есть другое значение - почти то же самое, что и «мудак».

Он влетел вверх по лестнице на третий этаж, чтобы заскочить в номер и снять жёсткую, холодную рубашку, захватить денег и вообще… Почему-то в номер тянуло как магнитом. Прям даже чесотка какая-то началась, так не терпелось зайти в номер. Даже не из-за рубашки. Хотелось узнать, как там Лаврив, болеет или уже не очень, словно Костя обязан был о нём заботиться. Ну как о цветке в горшке на окошке. Он же сам не может, хилый.
Лаврива в постели не было. В ванной шумела вода, и слышался хриплый кашель. Значит, уже ползает. Можно немного расслабиться.
- Ты там жив? – Костя коротко стукнул в дверь ванной комнаты, обозначая своё присутствие, и присел на корточки около распахнутого чемодана, привалился спиной к кровати. Оля - девушка крайне требовательная к внешности партнёра. Нужно было постараться произвести приятное впечатление. Прям как экзамен: зачёт – незачёт.
- Что говорили на семинаре? – почти шепотом спросил Лаврив, выйдя из ванной. Костя отвлекся от мыслей о том, что он уже сто лет не пытался произвести на девушку впечатление и подзабыл, как это делается, и поднял голову. Стоящий у дверного косяка субъект не имел никакого отношения к планете Земля. Белый-белый, тощий-тощий. Гостья из будущего, мать его. В детстве Костя именно так представлял себе инопланетян. Только глаза не красные, а зелёные. Лаврив был в простой белой майке и таких же белых штанах. Спать, что ли, уже собрался? Костя нервно сглотнул и с трудом отвёл взгляд от созерцания инопланетного видения.
- Да фигню всякую. Хвалили Сбер и агитировали вступить в партию почитателей. Я отказался.
- Значит, я ничего не потерял, - Лаврив оттолкнулся от косяка и бесшумно прошёл к кровати, стал разбирать. Аккуратно складывал покрывало, потом так же аккуратно забрался под одеяло, помял подушку. – Ты не шуми, когда вернёшься. Я когда болею, плохо сплю.
- Может, тебе чего-нибудь принести? Сок апельсиновый, хочешь? Витамин С. Таблетки какие-нибудь... – Костя стоял посреди комнаты, размахивал руками и ни черта не знал, чего хочет добиться от Лаврива. Нужно было просто свалить к Оле и потрахаться с ней всю ночь напролёт, и так и эдак. Говорят, что она по-всякому умеет.
- Нет, спасибо. Я выпил парацетамол и анальгин. Больше не буду.
- Нафига ты вообще поехал? Болеешь же. Вызвал бы врача, посидел дома. Вдруг воспаление лёгких будет…
Лаврив приподнялся на кровати, подложил под спину подушку. Он смотрел на Костю, не моргая. Изучал как занятную букашку. Или чего он так смотрел внимательно?
- Заботишься обо мне? – в своей привычной вампирской манере усмехнулся Тутти-Фрутти.
Удар ниже пояса. Костя замер на миг, прекратил размахивать руками и, громко хмыкнув, вернулся к распахнутому чемодану. Порылся там, достал любимый серый джемпер, помял его в руках и засунул обратно. На скулах ходили желваки, и слюна во рту стала вязкая и противная, хотелось сплюнуть её в чемодан. Пидарас никогда не перестанет быть пидарасом, даже если будет подыхать от воспаления лёгких. Всё равно будет злорадствовать, сучка кудрявая.
- Похуй, - прошептал Костя, представляя самые развратные сцены из порнухи. С чёрными резиновыми членами и цепями с наручниками. Именно это он и будет делать с Олей сегодняшней ночью. И будет счастлив, будет офигительно счастлив и удовлетворён. Настоящий самец!
Как Лаврив оказался рядом, Костя не услышал. Внутри всё клокотало от праведного гнева, и в ушах стоял гул. А потом Тутти-Фрутти коснулся его головы. Лёгко, почти неощутимо.
Костя отреагировал мгновенно. Схватил за тощее костлявое запястье и не позволил выскользнуть. Дёрнул на себя, стащил Лаврива с кровати и прижал к себе, заломив руки за спину. Заглянул в глаза. Лаврив не сопротивлялся, только дыхание его сбилось – стало жаркое и частое. Обжигающее.
- Зачем… ты? – выдохнул Костя навстречу и понял, что это ****ец. Необратимый и безвариантный ****ец. Лаврив медленно опустил тёмные, длинные девчоночьи ресницы и приоткрыл губы. Это было больше, чем достаточно. Это был самый лучший ответ, самый правильный.
И Костя подумала, что Оля с её опытом и бесконечными ногами – ничто. Всё, что было раньше – это ничто. Первый раз хотелось так, что к чёрту всё и всех, и себя тоже к чёрту. Отпустить, позволить волне подхватить и нести, кружить и смывать все прошлые разы, все сказанные кому-то слова. Поцелуи, ласки, обещания – репетиция, пыльные разводы на прозрачной гладкости кристально чистого желания.
Костя запрокинул голову Лаврива, сжал подбородок, чтобы не выскользнул, чтобы не передумал.
- Пожалеешь потом, - прошептал Тутти-Фрутти и попытался улыбнуться, но Костя быстро переместил руку на его шею, слегка сжал, показывая, кто хозяин положения.
- Уже жалею, - усмехнулся он и лизнул шершавую солоноватую щёку. Скользнул кончиком носа по влажному виску, принюхиваясь к тёплому уютному запаху распаренной кожи.
- Я привык забывать… а ты нет. Не надо…
- Научусь.
Лаврив был огненным как печка, расслабленным и, несмотря на мальчишескую худобу – мягким, податливым и округлым. Это Костя быстро определил, задирая майку и трогая спину и живот, грудь и шею. Хотелось целовать всё, что потрогал, наставить засосов, искусать и приласкать потом. Лаврив действительно был гладким везде… Он держался одной рукой за Костино плечо, мял ткань рубашки и дышал громко и поверхностно. Больше ничего не говорил и не останавливал. Второй рукой бесцельно гладил Костю по голове и, словно большого кота, почёсывал за ухом. И это было безумно приятно, это было даже приятнее поцелуев, болезненно сладких, с привкусом лекарств и шоколадных конфет. И Костя уплыл, опьянел от вседозволенности и того давно забытого чувства сопричастности. Лавриву тоже нравилось, что делает Костя.
Секс был простым до предела, да по сути ничего серьёзного и не было. Просто… пара-тройка рваных и неуклюжих движений, как у малолеток, только-только начинающих познавать радости половой жизни и ничего не смыслящих в растягивании удовольствия. И восторг тот же - пряный, острый, как лезвие хирурга и всеобъемлющий, безо всяких «но»… И ощущение полёта после, когда хочется просто сидеть, обнявшись, несколько часов, потому что устал, потому что немного стыдно посмотреть в глаза, потому что страшно, что сделал что-то неправильно, потому что… не хочется, чтобы контакт прервался, и каждый оказался тем, кем он есть - отдельно.


19. 
Сидеть на полу, рядом с распотрошённым чемоданом было здорово. Было здорово ни о чём не думать и только прихватывать губами влажные локоны, слабо пахнущие цветочным шампунем и едва уловимым запахом тёплого тела. Это было словно под наркотой, словно во сне, и потому не могло длиться бесконечно. Отходняк приближался быстро, и неотвратимо нависал над ними дамокловым мечом. Лаврив завозился первым, сказал, что у него затекла нога и ему нужно в ванную. Костя отстранился, выпустив изо рта мягкий локон, и наконец посмотрел на Тутти-Фрутти. Тот слегка улыбался, как пьяный или очень-очень заболевший. Он явно не понимал, где находится и с кем. Может быть, он вообще подумал, что был со своим усатым Андрюшей. Или он всё прекрасно понимал, просто придуривался… Он может. Костя встал на ноги, застегнул штаны и сел на кровать, провёл руками по лицу. Руки пахли Лавривым, ядом, тем самым душным запахом сжавшихся тисков. От него Костя бежал больше двадцати лет, к нему и пришёл, приполз на коленях, как к живительному источнику, в нём и утонул, захлебнулся. И что теперь делать, было не понятно настолько, что даже и думать было страшно. Он теперь весь от макушки до пяток погряз в Лавриве, в его желаниях, в его запахе, вкусе… в том, что они делали здесь десять минут назад, в этой самой комнате.
Лаврив молча поднялся с пола и ушёл в ванную. За то, что он не лез к Косте, тот был ему крайне благодарен. Пусть лучше так, без слов, без лишних эмоций. Просто спокойно посидеть одному и всё обдумать.
Костя на автопилоте снял рубашку, натянул свою любимый серый джемпер. Теперь он был не уверен, в том, что ему нравится этот джемпер. Такая мелочь… Костя был на сто процентов уверен, что если сейчас ему скажут - «твоя квартира, товарищ, сгорела дотла, и тебя попёрли с работы и из страны вообще», ему было бы всё равно. Да хоть потоп, хоть война. Всё это мелочи… «неприятность эту мы переживём». С Лавривым было слишком хорошо. С пидарасом Лавривым было охренительно хорошо. Никогда прежде не было так, ни с кем не будет. В этом Костя был уверен. Потому что никого и никогда он не боялся настолько же сильно, насколько хотел.
Костя запер дверь номера и спустился вниз, где столетия назад договорился встретиться с Ольгой или с её ногами, задницей и грудью. Человека нет. Подумаешь, фигня какая, главное, ноги и жопа!

- Я считаю, что мужчина к тридцати годам должен определиться, а до этого времени может гулять. Кошачья натура должна развернуться во всю ширь.
Оля несла полнейшую ахинею, смеялась своим же шуткам и Костиным коротким репликам, словно гостья из психбольницы. Конечно, она была умнее Людки, и вела себя как полная идиотка, чтобы казаться лёгкой и ненавязчивой, но на самом деле таковой не являлась. Чем и разнилась с искренне недалёкой и абсолютно прямолинейной Людкой. Оля была девушкой-ловушкой. И Костя ещё месяц назад с удовольствием бы попался. Но теперь он испортился. И подыгрывать не хотел. Сидел и просто слушал Олину болтовню, пил виски, чтобы не думать о том, что будет завтра, послезавтра и после-после-послезавтра, и каждый день. Лаврив теперь был не только рядом, он был внутри. Он был во сне, в фантазиях, в воспоминаниях. По всем параметрам это была любовь, та любовь, о которой пишут стихи и песни. Но любви не было. Костя знал наверняка. Желания быть до гроба вместе не было, разделить жизнь на двоих казалось абсурдом.
Костя посмотрел на Олю, улыбающуюся ему доверчиво и белоснежно, и представил, как бы она отреагировала, скажи он, что только что трахнул парня. И ещё хочет. Очень-очень хочет, но боится привыкнуть, поэтому сидит тут и слушает всякую ***ню.
- Я пойду. Голова вообще чугунная. Мой коллега приехал больной, наверное, я тоже заразился.
Оля разочарованно поморщилась, но тут же собралась и пожелала Косте не заболеть, и посоветовала кучу всяких средств от простуды. Наконец-то она перестала быть идиоткой и показалась вполне милой, сочувствующей девушкой. Вышла бы замуж, и цены бы ей не было. И ногам её было бы регулярное применение.
Лаврив спал, уже привычно завернувшись в одеяло. Костя несколько секунд посмотрел на него, не решаясь войти в номер. Словно, если он сделает шаг навстречу, всё повторится вновь, и Костя не сможет остановиться.
Ничего не изменилось вокруг. Всё тот же раскрытый чемодан, всё тот же спящий Лаврив, задвинутые шторы и тикающие на стене часы.
Костя устало опустился на кровать, как был, в одежде, закрыл глаза. Ему казалось, что он умер, что его больше не было. И это было хорошо, это было так же хорошо, как обнимать Лаврива.
А потом Костя открыл глаза. Было уже утро.

Тутти-Фрутти в номере не было. Кровать его была заправлена, и сумка с ноутбуком, лежащая на кресле, исчезла. Значит, уже выздоровел и куда-то смылся работать. Ну и чёрт с ним. Всё равно на семинаре встретятся. Обсуждать с Лавривым вчерашнее ужасно не хотелось, но Костя знал, что разговора не избежать. За ночь никаких умных мыслей в голову не пришло. А утром всё казалось нереальным и наполовину придуманным. Особенно все эти розовые сопли и восторги по поводу секса. Ну да, бывает. Чем же плох секс-то? Никто ж и не спорит, что это здорово - вот так неожиданно потрахаться. Не замуж же Лаврива теперь звать после этого? Да ему-то самому Костя нафиг не нужен. Ему ж нравятся мужчины постарше, чтоб с женой и детьми обязательно…
Костя вышел из ванной и копался в чемодане, выбирая одежду на семинар, когда дверь номера открылась, и в комнату вошёл Лаврив. Костя мельком глянул на него, и вернулся к чемодану.
- Привет, - буркнул он своим трусам и почувствовал, как волоски на руках встали дыбом. Лаврив как всегда был одет в бабские яркие шмотки, которые были сдержанно сексуальными и подчёркивали все его достоинства. Чертовы шмотки! Их хотелось снимать медленно, растягивая удовольствие, или срывать быстро, подгоняя и нагнетая желание. А потом… потом трахаться так, чтобы кровать скрипела и от криков Лаврива срывало бы крышу.
- Ну привет, - усмехнулся чему-то там Лаврив и бесшумно прошмыгнул мимо Кости, поставил ноутбук обратно на кресло. Расстегнул сумку, прошуршав молнией. – Ольга Кораблёва передавала тебе привет.
Костя наконец выбрал одежду и посмотрел на Лаврива, с трудом припоминая, кто такая Ольга Кораблёва и с какого она передаёт ему привет. Вот вкус Лавривских кудряшек – это то, что Костя знал. То, чего он желал ощутить вновь прямо сейчас… А Ольга Кораблёва – это лишняя информация, которая может пойти лесом.
- И ей тоже привет, - пожал Костя плечами и поднялся с кровати. Опять посмотрел на Лаврива, остро ощущая разницу в росте и весе. Это было удобно. Лаврив же как девчонка, одет как девчонка, пахнет как девчонка, возбуждает так же. И в то же время он циничный, жёсткий и бескомпромиссный. Самодостаточный мальчик.
- Вот смотрю я на тебя, Константин Сергеевич, и радуюсь, - укусил улыбкой Лаврив, подходя ближе к Косте. Он помнил о том, что было вчера. И никакого усатого мужика не представлял. Трахался с Костей и только с ним. Хотел вчера, а сегодня нет. Ни капли не хотел сегодня.
- Чему же ты так радуешься? – исподлобья посмотрел на него Костя, и тут же не смог сдержаться и подхватил пальцами один тугой локон, попытался выпрямить, но он тут же собрался вновь.
- Тому, что не влюблён в тебя, - презрительно сверкнув глазами, ответил Лаврив, тем не менее позволяя Косте теребить свои локоны.
- Считаешь, что я настолько плох?
- Ты даже хуже, чем я мог предположить, - Лаврив говорил абсолютно серьёзно, не кокетничал, не жеманничал. Прямо смотрел Косте в глаза и перестал улыбаться. – Каждый раз, когда я начинаю думать, что ты всё-таки больше мужик, чем мудак, ты меня тут же удивляешь.
Костя убрал руки от головы Лаврива и сложил их на груди.
- Да? Интересно, в чём же моя вина на этот раз? Не подоткнул тебе одеялко? Не чмокнул в щёчку, не пожелал спокойной ночи?
- Нет. Меня стереотипы не трогают. Я не девка. Дело в тебе. Ты трахаешь то, что хочешь, и идёшь дальше. Скатываешься в объяснениях к банальным приколам. Ты действительно считаешь, что мне нужно было подоткнуть одеяло, чтобы я был доволен? Тебе нравится меня унижать. Тебе нравится думать обо мне плохо. И я никак не могу понять: только ли в моей ориентации дело или в чём-то ещё. Вроде бы ты дружишь с Лёшкой, Марина хорошо к тебе относится, Мария Игнатьевна тоже тебя уважает. Значит, ты не со всеми такой мерзкий как со мной… значит, дело в том, что я гей? Или в чём?!
Костя нервно улыбнулся и по инерции хотел выдать какую-нибудь саркастическую ерундень, но более чем серьёзный вид Лаврива не позволил скатиться в отшучивание.
- Мне не нравятся геи. Я их терпеть не могу. Их взгляды, их желания, их привычки. Вот уж кто трахает всё, что движется, не спрашивая! Я не хочу быть геем, я не хочу быть с геем.
- Их? – тихо переспросил Лаврив и закусил нижнюю губу, словно сдерживая дальнейшие комментарии. Костя смотрел на него и понимал, что действительно выделяет его из общей массы геев. Вот он, со своими бабскими шмотками, иногда болеющий, горячий и чувственный, с острыми углами и гладкими, бритыми ногами, кудрявый и разведённый… любящий ромашки и поцелуи. Весёлый, интересный, умный… раздражительный, лукавый, страстный.
- Их, - глядя себе под ноги, ответил Костя. – К тебе я при всём желании не могу относиться плохо. Извини.
- Да не извиняйся ты! Надоело уже одно и то же! – психанул Лаврив. – Просто определись: да или нет. Я подожду.

20. 
На семинаре Лаврив сел отдельно от Кости, вообще отдельно от всех. На первой парте. Мальчик-отличник. Костя с трудом оторвал взгляд от его кудрявого затылка и посмотрел на лектора. Лектор – кругленький мужичок с хитрыми чёрными глазками, как у зверька, серьёзно и нудно рассказывал о применении Федерального закона по госзакупкам. Закон был дебильный вдоль и поперёк, видно было, что мужичок с этим полностью согласен, но поскольку деньги ему платят за другое мнение, пытается усидеть на двух стульях и искать логику там, где её, по сути, не было.
Лаврив сидел ровно, что-то педантично конспектировал и даже задавал уместные вопросы. К середине семинара у Кости сложилось устойчивое мнение, что хитренький лектор рассказывает свою нудню только Тутти-Фрутти. И ещё он как-то разнервничался. Едва заметно. Быстрыми движениями стирал клетчатым платочком выступивший на лбу и щеках пот. В кабинете было прохладно, публика засыпала, значит, ни жара, ни напряжённая обстановка не могли послужить причиной для повышения температуры холёного плотного тела мужичка в пиджачке.
Костя постукал кончиком ручки по листку с редкими каракулями конспекта и понял, что он хочет сесть рядом с Лавривым и заглянуть в эти хитрые чёрные глазки напротив. Посмеяться над ним, престарелым пидаром. Педофил чёртов. Подрочи на кого-нибудь другого. И что за напасть? Костя вовсе не хотел ревновать, он даже и не думал ревновать. Лаврив же ботан, он же действительно про закон слушает! Или нет? Может быть, он сам строит глазки? Он же умеет, ещё как умеет, и улыбнётся ещё так, что всё зашевелится, что может. Даже у таких престарелых толстяков.
Да и похуй. Косте всё равно, кому там Тутти-Фрутти строит глазки, и кто пыхтит и потеет, глядя на него. Детский сад какой-то, ревность, кровавая месть. Не дождётесь!
Пора включать Разумного Костю и внимательно его слушать. И выполнять все заветы. Трепетно выполнять!
- Влюбился, ты товарищ, - изрёк Разумный Костя, очевидно, чтобы добить. – Все симптомы налицо. Смирись и радуйся, что вообще способен на такие глупые человеческие чувства.

После семинара Лаврив задержался в кабинете с лектором. Задавал какие-то вопросы по одноимённым товарам, когда Костя прошёл мимо и сказал, что займёт ему место на обеде. Лектор даже головы не повернул в его сторону, пялился с нескрываемым интересом на Лавривские кудряшки. Наверное, тоже с трудом сдерживался, чтобы не потрогать. Или даже больше того… представлял, как бы разложил мелкого пидарасика прямо здесь, в аудитории, на столе. И конечно, тот бы получил неземное наслаждение от процесса. Ещё бы! С таким-то профессиональным трахальщиком. Потом три дня ходить не сможет…
Костя бесцельно втыкал вилку в зелёную фасоль и абсолютно не хотел класть еду в рот. Было гадко и мерзко от мыслей о том, что делает сейчас Тутти-Фрутти с лектором в аудитории. И пусть он прекрасно знал, что не станет Лаврив трахаться с первым попавшимся мужиком, потому что просил Костю подумать, да и просто… не такой он. Его вообще уговорить сложно, это невооружённым глазом видно. Просто не хотелось терять Лаврива из поля зрения. И вообще не хотелось, чтобы его как-то использовали… и вообще… что за дурацкие мысли про любовь и прочую ерундень. Ну потискались немного, ну понравилось обоим. Ну да… Костя нарушил все запреты и человеческие законы.
Надоело всё. Всё, что было в прошлом, всё было плохо сделано. И нет смысла цепляться за такое прошлое.
Он уже убежал тогда, в семь лет, убежал, спрятался, забыл, и потом постоянно только этим и занимался. Бегал и прятался и ещё забывал. Лаврив был не прав, когда сказал, что Костя не умеет забывать. Ещё как умеет! Он же чемпион в первенстве по забыванию. И до недавнего времени был очень себе благодарен за это умение.
Убежал, спрятался, забыл. И жизнь продолжалась дальше до следующего события, выбивающего из колеи.
Сейчас тоже можно убежать. Всего-то ответить «нет». Посмеяться, послать, отпугнуть. И Лаврив больше не предложит и не подойдёт никогда. Он же гордый. Или только кажется таким, а на самом деле он коварный демон-искуситель. Пожиратель слабовольных гомофобов.
Костя улыбнулся своим изобличающим мыслям и поймал в толпе перед шведским столом взгляд прозрачных светлых глаз. Махнул Лавриву рукой. Всё-таки хорошо, что он поехал на семинар не один. Хоть за столом есть с кем сидеть…

Костя курил на балконе, когда Лаврив вышел из ванной, раскрасневшийся от сморкания. Он вообще дышал ртом, потому что нос был капитально заложен и даже вонючие ментоловые капли не помогали. Хотя Тутти-Фрутти регулярно вливал в себя лекарства.
- Ещё дня три по-любому будет насморк, - сказал Костя, выходя с балкона и протискиваясь между кроватью и Лавривым, не вовремя подошедшим к зеркалу.
- Пожалуй, ты прав, - улыбнулся Лаврив Костиному отражению. И прям так хорошо стало, почти как тогда… когда…
Они молча смотрели друг на друга пару секунд, а потом Костя обнял Лаврива со спины и развернул к себе лицом. Светлые тугие локоны обрамляли разрумянившееся лицо, и ещё потрескавшиеся от простуды губы были приоткрыты и дыхание тяжёлое, сладкое… Костя не стал долго думать. Он решил вообще прекратить думать сейчас. Потом, может быть, если возникнет желание, он опять подумает. А сейчас хотелось целоваться.
Лаврив привстал на цыпочках и обнял Костю за шею руками. Отвечал уверенно, без сомнения, не пытался пококетничать и позлорадствовать лишний раз. Облизывал Костин рот, впускал в свой, позволял всё самое смелое. Вообще Косте нравилось, что Тутти-Фрутти в вопросе секса был предельно честным. И даже не хотелось думать, что он такой со всеми своими мужиками, начиная с того, в ванной комнате в новогоднюю ночь. Костя вдруг почувствовал его, словно лёгкий удар током. Того мужика с новогодней вечеринки. Ведь это Лаврив его соблазнил. Ненавязчиво, мягко обвил силками, потянул к себе, приманил. И не было выбора. У них обоих не было выбора. И у Кости тоже не было. С того самого дня, когда он увидел Лаврива в офисе лужского филиала. И всё остальное было просто привычным бегством и игрой в прятки.
- Подожди пять минут, - Тутти-Фрутти отстранился и развратно облизал налившиеся кровью губы. Костя подумал, что его удар хватит от этого откровенного зрелища. Это было даже погорячее лесбийской порнушки, которую в зелёном возрасте нашёл у отца. – Мне нужно подготовиться. Всего пять минут.
Костя отпустил руки Лаврива и согласно кивнул. Где-то на периферии сознания он понимал, что Лавриву действительно нужно что-то сделать, чтобы подготовиться. Правда, что тот должен сделать, Костя не знал, и даже представлять не хотел. Всё это такие мелочи… пустяки. Главное, чтобы не передумал. Костя услышал, как в ванной зашумела вода, и достал пачку сигарет. Курить хотелось нестерпимо. Возбуждение уже кружило голову, и в паху было тяжело и нетерпеливо.
Кончики пальцев подрагивали. И по спине волнами пробегал озноб. Да что за ***ня? Он же взрослый мужик, сколько раз занимался сексом, и всё было предельно просто и спокойно. Нужно собраться, как-то собраться и успокоиться. Лаврив… умел же, зараза, работать языком. Костя затянулся сигаретой и тут же придушил её, подумав, что после во рту будет неприятный вкус. И запах… Ничто не должно перебивать запаха конфет.
Кто бы мог подумать, что и месяца не пройдёт после встречи, как Костя будет стоять тут, на балконе и ждать пидараса из ванной, чтобы заняться с ним сексом. С ним… с пацаном. Трахать его, в задницу трахать, словно и нет ничего иного. Словно грязный извращенец, словно ни на что больше не способный. Как тот… и он опять смотрит на Костю и сально улыбается. «Ты такой же как я, Костенька. Тоже хочешь мальчика. Зачем же ты тогда убежал?»
Костя почувствовал, как рука Лаврива коснулась его спины, вызвав непреодолимое желание отпрянуть пока не поздно, оттолкнуть. Как это вообще случилось, что он попался? Что он почти… почти согласился на это извращение. Это кошмар. Один из тех кошмаров, что ему снились в самом начале, и сейчас он проснётся и всё возьмёт под контроль. Он опять забудет, и будет дышать спокойно. Останется человеком.
- Я думаю, что нам не стоит начинать, - хрипло проговорил Костя, не оборачиваясь. – Я не хочу.
Рука со спины исчезла. И стало холодно. Стало очень холодно, пусто и правильно. Да, так будет правильно. Когда сделаешь что-то правильное, сначала не понимаешь этого. Осознание придёт потом, обязательно придёт. Ведь так?
- Я принимаю твоё решение.
Лаврив бесшумно прошмыгнул в комнату и чем-то зашуршал в своём чемодане. Костя обернулся и увидел его склонённую голову, белый воротник халата и тонкие пальцы, быстро перебирающие вещи. Бледные-бледные тонкие пальцы с поблёскивающим на левом мизинце кольцом.
- Федя… это выше меня.
Лаврив нервно хмыкнул и, откинув на кровать ярко-рыжую рубашку и чёрные брюки, поднялся на ноги. Быстро заправил лезшую в глаза прядку за ухо, посмотрел на Костю. Глаза его опасно блестели.
- Больше не говори со мной, - тихо сказал он, поднял вверх указательный палец, словно оратор, вдруг решивший помудрствовать, потом сжал кулак и бессильно разжал вновь. Губы его вдруг задрожали, но он справился с собой. – Ты - сам по себе, я – сам по себе. В понедельник я перееду в кабинет к экономистам, и мы не будем пересекаться на работе. Подвозить меня тоже не нужно. Ничего больше не надо… мне от тебя. И никогда не надо было. Ошибка… вышла ошибка.
- Да, ошибка, - согласился Костя, пытаясь унять дрожь и куда-нибудь деть бесполезные руки. Какая же к чёрту ошибка?! Ошибка то, что сейчас происходит… ну посмотри на него! На Федю Лаврива! Только на Федю Лаврива, Тутти-Фрутти… Костя возвёл глаза к потолку и крепко зажмурился, пытаясь прекратить этот внутренний диалог. Всё уже решено! Хватит! Хватит…
Лаврив распахнул дверь ванной, взял с полки дезодорант и расчёску, вернулся в комнату. Прошёл мимо Кости, кинул дезодорант и расчёску в раскрытый чемодан. А потом Костя услышал, как тот всхлипнул. Едва слышно, не смог сдержаться. И Костя тоже не смог сдержаться. Подошёл, прижал к себе, пресекая все попытки вырваться. В задницу так в задницу! Это его личное дело, кого и куда трахать. Тем более, что не в этом вся соль, совсем не в этом. И тот из прошлого не прав! Костя не такой же! Он любит то, что хочет, к тому же Федя – не ребёнок, он всё понимает.
Кажется, Лаврив ударил его по лицу, потом ещё раз всхлипнул, но уже громче, обозвал сукой, мудилой и уродом, потом ещё раз ударил, а потом угомонился. С отчаянной страстью стал отвечать на поцелуи и помогал раздеваться, и даже пару раз хихикнул, когда Костя толкнул его на кровать, и она скрипнула под их весом. А потом он развёл ноги и заставил Костю лечь сверху, прижаться к нему, почувствовать себя, всего себя.
- Господи… я люблю тебя… - выдохнул Костя, целуя Лаврива в висок. – Гореть мне в аду… как же сильно я тебя люблю.

21. 
Это был конец августа. Костя только-только вернулся с дачи. Загоревший, вытянувшийся, отдохнувший. На даче у него был клан. Тот самый, мафиозный, и штаб-квартира. Самая настоящая штаб-квартира, спрятанная в кустах за мостом. Там было две смежных комнаты, крепкая дощатая крыша, защищённая клеёнкой от дождя. Там, в штаб-квартире каждый вечер собирался Костин мафиозный клан «Коза ностра», чтобы доложить обстановку и разработать план действий на следующий день. Шла война. Всё лето, с конца мая до последних, наполненных предосенней прохладой августовских дней шла настоящая ожесточённая война за территорию. Приезжие против местных. Город против деревни. Сила и ум против хитрости и подлости. Город победил, отвоевал пространство от реки до пастбища. Ни один местный не имел права показываться на завоёванной территории, иначе ему несдобровать. Победа принадлежала целиком и полностью Костиной выдержке и решительности. Он хладнокровно раздавал распоряжения, вступал в открытые столкновения с неприятелем, не отступил не шаг, ни разу не струсил. Городские мальчишки уважали Костю, местные боялись. Война закончилась в последний день перед отъездом, и вкус триумфа Костя привёз домой. Он всех сделал!
Дома были гости. Костя не любил гостей, потому что мать гоняла его со всякими поручениям к соседям и заставляла убираться в комнате.
На кухне сидели мамин брат со своей женой и что-то громко обсуждали. Какие-то взрослые глупости, кажется, они купили диван и теперь думали, куда его поставить.
- Костенька! – заверещала тётя Таня и поманила Костю к себе. – Как же ты вытянулся! Прям красавец! Да, Петя? Скажи, ведь вырос, да? С прошлого-то года очень вырос…
- Да, вырос, - коротко согласился дядя Петя и лишь мельком посмотрел на Костю, но так, что тому стало не по себе, словно раздели и холодной водой окатили. И захотелось уйти с кухни и не видеть дядю Петю. Всё было так хорошо, пока они не припёрлись!
Костя весь праздничный обед просидел рядом с тётей Таней, и та постоянно трепала его по голове и говорила, что он вытянулся, загорел и стал похож на настоящего мужичка. Говорила, что, наверное, у Кости отбоя не было от девчонок и что скоро он станет завидным женихом. Изо рта её пахло гнилыми зубами и глаза были какие-то бешеные. Костя боялся тётю Таню, но больше он боялся дядю Петю. Тот сидел напротив и не спускал с Кости внимательного взгляда, следил за каждым его движением и иногда казалось, что он чокнутый. Реально ненормальный. Костя видел таких, они прогуливались за оградой психоневрологического диспансера. Психи. И слюни ещё у них текут, и они на людей бросаются.
А вечером мама с тётей Таней собрались в гости к своим подружкам из университета. И Костя остался с дядей Петей дома. Мама строго-настрого запретила Косте уходить гулять, потому что дяде Пете будет скучно одному, а хорошие мальчики не станут заставлять гостей скучать.
- Как лето? – дядя Петя сидел на диване, одной рукой гладил спинку, как кошку, медленно-медленно, а в другой держал раскрытую книгу. Мамину книгу.
- Нормально, - ответил Костя, сидя в кресле напротив. Он усердно пытался придумать, как не заставить дядю Петю скучать, и поменьше с ним болтать. Иначе мама будет ругаться. А ругается она всегда очень неприятно. – Строили шалаш.
- На дереве? – дядя Петя смотрел на Костю не как мама и говорил с ним иначе. Почти как со взрослым. Но от этого было не легче. Даже наоборот, было ещё страшнее, потому что Костя не знал, как разговаривают взрослые. Мог только подражать, играть роль.
- Нет, в кустах… Мы с местными дрались. И победили… на следующий год у нас будет своя территория, и они не посмеют к нам сунуться.
- У тебя много друзей?
- Да, пятеро. Двое живут в Москве, остальные здесь… только далеко. Мама не разрешает ездить к ним. Но когда я закончу первый класс, буду к ним ездить на трамвае.
- Ты хороший друг?
Костя растерянно потеребил бахрому на покрывале. Он не понимал, о чём его спрашивает дядя Петя. Какой-то глупый вопрос.
- Да. Наверное…
- А девочки? Ты дружишь с девочками?
И опять глупый вопрос. И дядя Петя всё гладит и гладит диван, достал уже. Смотрит, смотрит на Костю, на его голые исцарапанные коленки. И словно не диван гладит, а Костины коленки. Хочется закрыться от его взгляда, пойти переодеться.
- Нет, с девчонками дружат только слабаки.
Дядя Петя улыбается. И глаза его превращаются в узкие щёлки, как у китайца.
- Ты не прав. С девочками дружат не для этого.
- А для чего?
- Для того, чтобы целоваться, чтобы получать удовольствие.
- Пфф… - фыркнул Костя и съехал по креслу чуть ниже. – Мне это не нужно. Когда я стану взрослым, тогда нужно будет целоваться, а сейчас мне не нужно целоваться.
- Ты ещё такой маленький, Костенька. Скоро ты поймёшь, насколько заблуждался.

Костя целовал Лаврива глубоко, без тормозов. Облизывал его губы, кусал подбородок, прижимался щекой к его щеке и слушал сбитое влажное дыхание, смотрел в прикрытые от удовольствия глаза и запрещал себе вспоминать. К чёрту дядя Петю… к чёрту тот день перед первым сентября. Всё это осталось в прошлом. Дядя Петя умер в прошлом году от инсульта. Его больше нет, а Костя остался. И хочет всё исправить, хочет прекратить бояться. Прямо сейчас исправить! Нужно же с чего-то начинать.
- Костя… - Лаврив шепчет его имя и пытается подстроиться под Костины движения. Они просто скользят друг по другу, касаясь, не проникая… Хочется насытиться, хочется попробовать всё. На ощупь, на вкус… Костя гладит руками гладкие бёдра Тутти-Фрутти, мнёт упругую горячую кожу, спускается ниже, к изножью кровати. Целует грудь, живот. Он такой тощий. Лаврив совсем худой, миниатюрный. Его бледная, чувствительная кожа с просвечивающими зеленоватыми венками мгновенно краснеет от прикосновений. И ещё он боится щекотки. Смеётся и дёргается, когда Костя пытается трогать его рёбра и целовать за ухом. А потом он переворачивается на живот и говорит, что хочет Костю, хочет, чтобы тот вошёл в него. Говорит, что он не привык к долгим ласкам, что ему стыдно, и ещё что-то говорит, но уже в подушку, и Костя не слышит. И в ушах шумит, как прибой, как тот самый ветер из сна про море, розовые ладони и драгоценные камни. Костя сжимает ладони Лаврива, лежащие на кровати – они узкие и розовые, наклоняется к его спине, целует выступающие лопатки, прикусывает позвонки. Нависает, едва касаясь. Не торопится. Он никогда прежде не делал этого. Никогда прежде не думал, что ему понадобится такой опыт. И всё-таки это хорошо, что никого до Лаврива не было. Всё прошлое только мешает. Костя бы хотел, чтобы у него вообще никого никогда не было. Жаль, что у Тутти-Фрутти было… Как оно вообще могло у него быть? Как у него мог кто-то быть до Кости? Это невозможно.
И первый громкий выдох, в унисон. Костя чувствует пробегающую по спине Лаврива дрожь, а потом тот напрягается. Ему больно… но остановиться уже нет сил. Грань перейдена и можно только двигаться вперёд. В него и из него. Каждый раз всё сильнее и напористее, чтобы до дна, чтобы наконец отключить все страхи и предубеждения. Хорошо же… Вместе двигаться очень хорошо…
А потом Костя чувствует, как его накрывает. Смывает волной. И он плывёт, плывёт в свободном и мягком океане, который качает его освободившееся от земной тяжести тело. И это прекрасно и бесконечно. Костя уверен, что когда он умрёт, будет так же. И бояться нечего. Больше нечего бояться.
Лаврив лежит, отвернувшись от Кости, дышит хрипло, и мелко вздрагивает всем телом.
- Замёрз? – Костя заглядывает в его лицо, отводит влажные волосы со лба.
- Да, немного.
Он слегка улыбается Косте и обессилено пытается убрать оставшиеся прядки с лица. Его пальцы всё ещё дрожат, и вообще он выглядит очень уставшим. Кажется, что Костя выпил из него все силы.
- И на кой ты поехал в Выборг? – вздохнул Костя, поднимаясь с узкой кровати. Лежать на такой вдвоём было практически нереально. Тем более с Костиным телосложением. Он стянул со своей кровати покрывало и накинул его на Лаврива. – Чокнутый ботаник…
- Моё здоровье – это только моя проблема, - прошептал тот, закрывая глаза и, собравшись с силами, закашлялся. Косте не понравился его кашель. Сухой и хриплый, он шёл откуда-то из глубины лёгких. Нужна микстура и антибиотики, иначе точно будет осложнение. – Нужно в ванную…
- Полчаса тебя не строят, отдохни.
- Хорошо. Пятнадцать минут.
- Да хоть пять, спи уже.

Костя спустился вниз, спросил у тётеньки на ресепшене, где находится ближайшая аптека, и вышел на улицу под непрекращающийся со вчерашнего дня дождь. Ему было хорошо. Ему было хорошо, как никогда прежде. Даже этот дождь, даже кашель Лаврива, даже эти дурацкие семинары… всё было таким настоящим и замечательным. Обычные жизненные мелочи. Идёт дождь, люди болеют, семинары проводятся… А Костя живёт, участвует во всём этом. И ему интересно. Ему ужасно интересно быть здесь и сейчас. Может быть, это ненадолго, а может быть, навсегда. Без разницы. Уже без разницы.


22. 
- Я не угадал с изнасилованием, да?
Лаврив сидел на кровати, закутавшись в одеяло. Его мокрые волосы, вьющиеся крупными кольцами, поблёскивали в свете лампы. Костя опять почувствовал это - острое, нежное, щемящее грудь чувство. Любовь, блин… Лаврив послушно выпил все таблетки, что купил Костя, и кашлял уже реже. Но всё равно долго и изматывающе. Губы его были красными и на щеках тоже горели яркие пятна. Костя хотел бы помочь Тутти-Фрутти чем-то более существенным, чем таблетками. Теперь, когда он принял его в свой круг, очертил вселенную вместе с ним, Костя считал себя ответственным за Лаврива.
- Нет. Ничего такого не было, - усмехнулся Костя, усаживаясь на свою кровать. На вечерний семинар было решено не ходить. Вернее, Костя решил, что Лаврив никуда не пойдёт сегодня. Только через его труп, а это было весьма проблематично, учитывая разницу в физической подготовке.
- Я всегда думаю самое худшее. И часто угадываю…
- Жизнь – отстой, что тут угадывать? – Костя засмеялся и подложил под щёку подушку, вытянулся на кровати. Посмотрел на Лаврива. Захотелось быть к нему ближе. Чем ближе, тем лучше. Уменьшить бы его до размеров кошелька и положить в карман. Чтобы всегда был рядом. Мысли были идиотскими, ленивыми. Медленно протекали в голове, норовя остановиться вообще. Хотелось спать, желательно в обнимку.
- Нет, ты не прав. Жизнь разная. Кому как повезёт.
- Твоя какая?
Лаврив пожал плечами и привычно куснул Костю улыбкой. Теперь это был уже приятный укус, как ласка, как прелюдия, как обещание чего-то большего. Крыша явно сползала куда-то в небытие. Если бы сейчас Лаврив попросил Костю снять штаны и пройтись голым по коридорам гостиницы, он бы так и сделал. Потому что это так весело. Такой детский сад, такая вседозволенность, свобода, когда наплевать на всех, кто кроме.
- Разная.
- Очень содержательно. Моя вот жизнь отстой, потому что мне ничего не хочется. Знаешь, реально всё равно: живу я или сдохну завтра. Вот скажут мне, что у меня рак крови, а мне бы было всё равно. Правда, всё равно… Или машина бы сбила, я бы и не пожалел… подумаешь.
- Неправда, ты так говоришь, потому что здоров, умён, неплохо обеспечен… У тебя никогда не было реальных проблем. Настоящих. А если бы у тебя, предположим, было бы повышенное давление, то те дни, когда ты себя хорошо чувствовал, стали бы самыми яркими и ценными.
- Может, стоит заболеть, чтобы проверить твою теорию, - улыбнулся Костя и поймал внимательный взгляд Лаврива, тот явно думал о чём-то своём. И в этом «своём» Кости не было. Казалось, что его для Лаврива вообще не было по-настоящему. Так, как для самого Кости. – Или окончательно опидараситься. Губы накрасить, надеть женские туфли и пойти гулять по Невскому проспекту.
Лаврив засмеялся, видимо, представив Костю в подобном антураже. Его нисколько не оскорбило Костино пренебрежение к его шмоткам. Наверное, привык уже. А потом он кашлял, долго и вымученно, прикрывая рот ладонью и вздрагивая всем телом. А когда приступ кашля прошёл, устало прикрыл глаза и откинулся на подушке.
- Давай сдвинем кровати? – предложил вдруг Костя, понимая, что ему ужасно хочется прикоснуться к Тутти-Фрутти. Обнять его. Вернуть те силы, что забрал. Костя чувствовал себя ребёнком, неопытным, нелепым, познающим новое. Проснувшимся и жаждущим получить всё, что предоставил ему этот новый, неизведанный ещё мир.
- Давай.

- Почему вы с Андрюшей разбежались?
Костя лежал на спине, поперёк сдвинутых кроватей, прижимая к себе притихшего Лаврива. Тот задрёмывал и всё медленнее водил пальцем по Костиной груди, прихватывал волоски, тянул слегка на себя, отчего по спине периодически пробегали приятные, волнующие мурашки.
- Я его отпустил.
- Отпустил?
Костя провёл рукой по влажным кудряшкам, накрутил на палец. Наверное, у Лаврива тоже по спине бегали мурашки, знать бы наверняка… Вообще хотелось знать, о чём он сейчас думает.
- У него семья, ему было слишком тяжело обманывать их.
- Так и не начинал бы.
- Их одних ему было мало. Но теперь выбор сделан.
- Какой благородный, - усмехнулся Костя и потрепал Лаврива по уху. – Прям картинка.
- Порнографическая, - Лаврив приподнялся на локте и заглянул Косте в лицо. Коснулся пальцем его нижней губы, чуть надавил, потом повёл вниз, заставляя приоткрыть рот. – Никогда не целовался с гомофобами.
- А я с пидарасами, - улыбнулся Костя и обхватил рукой шею Тутти-Фрутти, заставил наклониться к себе для поцелуя. У Лаврива губы солёные вдруг стали, влажные и ещё под рукой дыхание подозрительно неровное.
- Ты чего?
Смотрит сверху вниз, слёзы с ресниц срываются и падают на Костино лицо. Одна, вторая… А сам улыбается, пьяно и как-то безумно.
- Я когда первый раз влюбился, постригся наголо. Знал, что это ненадолго, пытался задержать. Унижался… господи, каким я тогда был дураком… Просил, ждал у подъезда… Ты же несерьёзно? Скажи сейчас. Давай договоримся сейчас.
- Что несерьёзно? – Костя понимал, что ни черта не понимает. Только целовались как умалишённые, аж скулы свело от усердия, а теперь слёзы и бред какой-то. Лавриву-то чего сомневаться? У него ж всё по старой схеме идёт… должен бы привыкнуть.
- Ты завтра будешь по-другому думать. А я не узнаю, почему. Ты же не скажешь, никогда мне не скажешь, почему всё изменилось. Решишь сам и сделаешь.
Костя нервно усмехнулся, большими пальцами стал стирать слёзы с лица Лаврива.
- Это вот совсем лишнее, - тихо сказал он. – Ты ж не девка, чтоб реветь из-за всяких мудаков. Теперь рассказывай всё по порядку.
- Я сейчас не в форме, - смущённо ответил он, шмыгнул носом. – Я устал, ещё и болезнь эта не вовремя… Мне всегда нравились мужчины, настоящие мужчины, у которых жёны, дети. Ответственные, надёжные, сильные мужчины. А я… я мог только портить им жизнь. Портить то, что мне нравилось. Потому что нормальные мужики не станут увлекаться мальчиками вроде меня. Для этого они должны измениться, и они менялись. И у них всё менялось… из-за меня. А потом они понимали, что со мной теряют себя, и уходили. Или я делал так, чтобы они ушли.
- Интересная у тебя логика, - Костя приподнялся на кровати, сел. – По твоей логике получается, что мужик, который спит с тобой, уже не мужик, и перестаёт тебе нравиться?
Лаврив неопределённо дёрнул плечом, то ли соглашаясь, то ли отмахиваясь от вопроса.
- Зашибись какая логика. И далеко ты собрался с такой логикой уехать?
- Это мой жизненный опыт. Я готов к тому, чтобы поменять своё мнение.
- А пидары тебя не привлекают? С ними всё понятно. И никаких изменений.
- Второго такого же как я я не вынесу.
- Да в тебе противоречий больше, чем во мне, - широко улыбнулся Костя, искренне радуясь своему открытию. Действительно, кто из них двоих сложнее – это вопрос.
- Ты не ответил мне, - Тутти-Фрутти не разделил Костиной радости. Смотрел серьёзно, насупив свои тонкие, аккуратно выщипанные брови. Или, может быть, они у него природы такие? Как и волосы, которые кажутся завитыми и уложенными искусным стилистом. – Пока это можно остановить, стоит остановиться.
- Ты хочешь? Вижу, что нет, - Костя обхватил запястье Лаврива и потянул к себе, прижал. Тот совсем не сопротивлялся, обнял за шею, но продолжал смотреть внимательно, выжидающе. – Я уже всё решил.
- Быстро… - выдохнул Лаврив. Костя уже гладил его спину ладонью, спускался вниз на поясницу. – Ты слишком быстро меняешь свои решения.
- Боишься? – Костя медленно опрокинул Лаврива на спину, навис сверху, раздвинул ноги коленом. – Не стоит. Я тебе надоем быстрее, чем ты мне. Обещаю.
- Если ты меня обманешь, я испорчу тебе существование окончательно. Я могу быть очень несговорчивым.
Лаврив улыбнулся волнующей кусачей улыбкой, и Костя смог наконец-то сделать то, о чём фантазировал уже так давно. Он облизал чуть выдающиеся вперёд клыки, все остальные зубы, губы, язык… Угрозы Лаврива казались такими настоящими, такими возбуждающими. Тутти-Фрутти мог действительно испортить жизнь любому. Маленький пожиратель любовников… «Мой маленький пожиратель любовников», - подумал Костя, чувствуя себя ужасно счастливым, преступно счастливым.
- Сладкая конфетка, - выдохнул он в раскрытый рот Лаврива и поцеловал глубоко, до головокружения. – …Тутти-Фрутти.



23. 
В тот день мама с тётей Таней так и не вернулись домой. Костя напряжённым взглядом гипнотизировал телевизор. Там показывали «Чудеса на виражах», любимый Костин мультик. Он старался не пропускать ни одной серии. Но сегодня не хотелось смотреть о приключениях весёлого мишки Балу. Они казались каким-то глупыми и детскими. Косте хотелось, чтобы дядя Петя лёг уже спать и не сидел рядом. Он по-прежнему гладил спинку дивана, иногда его рука соскальзывала и как бы невзначай касалась Костиного плеча. И тот вздрагивал, словно его било током. И пытался отсесть подальше, но дядя Петя приближался вновь. Длилось это до тех пор, пока Костя не прижался вплотную к подлокотнику, и двигаться было уже некуда. Конечно, он мог встать и уйти в свою комнату, наврать, что у него там какие-то дела. Но, во-первых, дел не было, а врать Костя не умел, а во-вторых, дядя Петя не делал ничего страшного. Просто почему-то хотел сидеть близко к Косте и говорить с ним о странных взрослых вещах. Наверное, ему просто не с кем поговорить, наивно думал Костя, умаляя свой страх перед присутствием рядом этого человека. Взрослого, остро пахнущего одеколоном мужчины, который силён и опасен. Костя однажды смотрел по телеку фильм про маньяка, который нападал ночью на женщин, душил струной от гитары, а потом бросал их тела в реку. Дядя Петя был похож на актёра, играющего роль маньяка. У него был такой же добродушный пустой взгляд и злая улыбка, которая совсем не соответствовала его взгляду.
- Костенька, я пойду позвоню другу, а ты смотри мультик. Смотри внимательно, а потом мне расскажешь, найдут они хранилище или нет.
- Хорошо.
Дядя Петя встал с дивана, и Костя вздохнул свободнее. Наконец-то! Вали и не возвращайся.
Не возвращался дядя Петя долго, Костя уже успел посмотреть следующую серию «Чипа и Дейла» и даже подумать, что тот вообще не вернётся. Может быть, он ушёл из квартиры в магазин, например, или к этому своему другу. А вдруг повезёт? Нужно проверить.
Костя бесшумно прошмыгнул по коридору и, коснувшись ручки закрытой двери маминой спальни, чуть толкнул дверь вперёд. Недавно смазанные петли не скрипнули. Костя увидел дядю Петю сидевшим на кровати в странной позе. Он слегка отклонился назад, словно очень устал. Широко расставил ноги. В одной руке дядя Петя держал телефонную трубку, а другой трогал себя там, двигал рукой быстро, словно хотел оторвать или выжать. И при этом шептал в трубку, что он «трахает медленно и глубоко, потом быстро, резко, до самой глотки достаёт». Что «его мальчик» самый красивый, что он «шлюшка, развратная и наглая сучка». Что у него соблазнительный ротик, что он хочет трахнуть его в ротик, а потом в задницу. Что он любит сладкие попки нежных мальчиков… Что у маленьких мальчиков очень сладкие попки. А потом дядя Петя выдохнул Костино имя и тот не смог сдержаться, охнул, тут же зажал рот рукой. Дядя Петя открыл глаза, быстро повернулся в его сторону и блаженно улыбнулся, облизываясь. Он громко выдохнул и обмяк, повалился на кровать…
Костя метнулся в коридор. Сердце бешено стучало в его груди, как угорелое, как в мультике про Балу, рвалось из груди наружу. И перед глазами кружили звёздочки. К чёрту маму! К чёрту её уговоры! Костя не будет оставаться с дядей Петей в одной квартире. Он плохой, плохой, плохой! Он хочет сделать Косте плохое. Он уже почти… почти. Он его трогал, он считает, что у мальчиков «сладкие попки». У Кости «сладкая попка»… И он может, может её «трахнуть», если захочет.
- Извращенец, маньяк, урод… - Костя прыгал через две ступеньки, он бегом бежал на улицу. На лестничном пролёте между пятым и шестым этажом он споткнулся и чуть кубарем не полетел вперёд. Вовремя успел схватиться за перила и удержать себя от падения. По щекам его потекли слёзы обиды и ужаса. В его квартире сидит маньяк и хочет «трахнуть его сладкую попку», хочет… - Мама… вернись, мама…
Костя выскочил из парадной и побежал к трубам, там, за трубами в кустах было укрытие местных мальчишек. Они там играли в карты по вечерам и курили. Костя знал, что ему будут там не рады, но он сможет напроситься. У него есть знакомый, сосед с восьмого этажа – Гарик. Гарик хоть и старше его на два года, но он не прогонит Костю… Пока мама не придёт, он будет сидеть там. А потом он всё расскажет, расскажет маме про дядю Петю, про его извращения, про то, что он маньяк и урод… Обязательно расскажет! Пусть только она вернётся. Мама… ну пожалуйста, вернись быстрее.
Мама вернулась только на следующее утро и подняла на ноги всё местное население. Искали Костю до десяти часов утра. А потом Гарик случайно сказал, что видел, как Костя прятался в кустах за трубами.
Мама, конечно, не поверила Косте. А Костя не стал настаивать. Он был слишком уставшим и напуганным. А потом стало уже поздно. Страх пророс под кожу, укоренился внутри Кости. Если тебя что-то пугает, нужно бежать, бежать далеко от этого, не оглядываться.

Лаврив сидел на переднем сидении рядом с Костей и молчал. Бросал короткие внимательные взгляды, но ничего не говорил. В Выборге было хорошо. В одном номере, на сдвинутых кроватях, за закрытыми дверями. А теперь каждый должен был ехать к себе домой. Завтра на работу.
- Я не хочу ехать домой, - честно признался Костя, глядя на Лаврива. Тот сдержанно поджал губы, оценивающе глядя на Костино лицо. Предложение было неприкрыто нетактичным, но после того, как они занимались сексом пять часов подряд вечером, а потом ещё два часа утром, Костя имел право быть слегка нетактичным. Даже больше того, он считал, что может поставить вопрос ребром. Людка с ним больше не живёт, у него большая двушка, а Лавривскую квартиру-студию можно сдавать. Костя впервые за долгое время строил планы. Быть может, вообще впервые страстно желал исполнения задуманных планов. И идти на уступки не хотел. Иначе ни черта не получится, как всегда. Лаврива отпускать далеко было нельзя, и Костя понимал, что дело не только в его вдруг появившихся чувствах, а и в характере самого Феди, который тоже предпочитает «всё или ничего».
- Поехали ко мне, - сказал Лаврив и смахнул со лба мешающиеся кудряшки. Улыбнулся светло и беззаботно. – Покажу тебе свои маятники.
- Маятники? Коллекционируешь?
- Сам делаю, - не без гордости в голосе ответил Федя. – Заболел после «Игры в бисер» Гессе. Читал?
- Нет. Но знаю, что там про какую-то школу.
- Про методы воспитания, - Лаврив повернулся к Косте всем корпусом и положил руку ему на плечо, погладил. Если бы не усталость, Костя бы не смог спокойно отреагировать на такой жест. Но сейчас ему хотелось воспринимать руку на плече, как руку поддержки и одобрения и никак не больше. Хотя что может быть больше? – У меня больше двух тысяч маятников. Когда они двигаются синхронно, нельзя оторвать взгляда. Я иногда по получасу смотрю. Это может сравниться разве что с сексом, - понизив голос до интимного шепота, закончил Лаврив. И на это Костя уже не смог не отреагировать. В салоне автомобиля мгновенно стало жарко и как-то слишком тесно.
- Блин, ты так аппетитно рассказываешь, что я уже обожаю твои маятники. Заочно.
- Есть маятники, посвящённые людям, которые имели для меня значение. Есть даже посвящённый тебе.
Костя присвистнул и громко рассмеялся.
- Представляю, что это за приспособление! Наверное, самое мелкое и постоянно ломающееся.
Лаврив тоже засмеялся и провёл ладонью по Костиной шее сзади. Ласково и возбуждающе одновременно.
- Он ещё не закончен. Я над ним работаю.
- Звучит обнадёживающе.
- Тебе понравится. Он похож на тебя… экспрессивный, механизм с характером. Он пока чуть-чуть спешит, но я найду способ выровнять его ритм.
- Конечно, найдёшь. Он же не против. Уже не против…

Костя никогда не целовался в парадной. Всегда считал это глупым ребячеством. Куда как лучше целоваться дома, удобно сидя на диване, чтобы можно было тут же и продолжить. А теперь он зажимал Лаврива в углу, мешая тому открывать дверь. Это было божественно, особенно эти Лавривские всхлипы заложенным носом, словно его уже… И Костя знал, что будет и это, потом, а пока и так приятно и хорошо тут потираться спиной о стену и лапать руками тощую прохладную спину и живот. И ещё можно за задницу полапать. Дядя Петя был несомненным уродом и маньяком, но теперь Костя мог понимать, что ему тоже не было хорошо от своих извращений. Куда лучше, когда по согласию можешь получить всё, что только ни захочешь.
- Давай войдём уже, - Тутти-Фрутти пьяно смеётся и облизывает Костины губы, а потом отстраняется немного, позволяя тискать свою задницу, и открывает дверь. Два оборота. И дверь подаётся вперёд.
Костя всё ещё увлечённо целует шею Лаврива, обнимая со спины за пояс. И не сразу понимает, что тот напрягся. А потом поднимает голову и смотрит из-за плеча Феди вглубь квартиры. Следует за ним. Шаг за шагом…
Костя видел такое только в фильмах про бандитов. Главный герой прятал что-то в своём доме, а ночью приходили бандиты и переворачивали дом вверх дном в поисках украденного. Только они не писали на облитых кислотно-зелёной краской стенах «Смерть пидарам!» На стенах, на окнах, на потолке… «сдохни пидар», «я тебя убью пидар сраный», «гореть тебе в аду сука-пидар!» Всюду было разбитое стекло, рваная одежда, сломанные маятники, рассыпанные по полу металлические шарики…
Костя крепче прижал к себе Лаврива. Тот дрожал и молчал. Молчание было убийственным, и с каждой секундой всё больше причиняло Феде боль. Костя чувствовал это, но не мог ничего сделать. Ему казалось, что это его первые, дрянные мысли вернулись бумерангом, снеся им обоим голову. Но он никогда бы такого не сделал! Может быть, подумал, может быть, рассказал бы Лёшке, но ничего больше! Никогда бы не сделал такого. Наказание.
- Собери шмотки, какие остались, на первое время. Переночуешь у меня, а завтра мы позвоним в ментовку, пусть разбираются.


24. 
Вот уже полчаса Лаврив топчется по своей раздолбанной комнате, бесцельно что-то трогает, вытаскивает из-под разломанной мебели яркие тряпки. Костя их знает, эти бабские канареечные шмотки. Они похожи на перья экзотических птиц, яркие, бестолковые, неизменно привлекающие внимание. Костя помнит, как впервые увидел Федю в голубой блузке, как разъярился, как его потом накрыло, дома, после разговора с Людкой, смеявшейся над Костиной фобией. Каким далёким казался сегодня тот день, нереальным, словно приснившимся.
Теперь этими шмотками можно было вытирать пол. Вся одежда была порвана или залита краской. Лаврив молча откидывал одну тряпку за другой, потом зависал, поднимал с пола металлические шарики от сломанных маятников, и они поблёскивали в его ладонях, как те сокровища из Костиного сна. Голова кружилась от наслоения реальности на фантазии, воспоминаний на кошмары. Костя хотел увести Тутти-Фрутти отсюда, как можно скорее увести туда, где не будет пахнуть едкой краской и сломанным деревом.
- Ничего не украли? – спросил Костя, и его тихий голос прозвучал как гром в наэлектризованном воздухе комнаты. Лаврив вздрогнул и выронил металлический шарик. Тот глухо стукнулся об пол и покатился в угол комнаты. – У них был ключ… Тебе кто-то угрожал?
- Я уеду. Завтра, - невпопад ответил Федя, по-прежнему не глядя на Костю. Присел на корточки и попытался вытащить из-под перевёрнутого дивана клетчатую дорожную сумку. – Я уеду…
- Так, началось, - Костя порядком заколебался уже смотреть на этот театр абсурда. Конечно, обидно. Шмотки, маятники, столько труда и любви вложено. Наверное, целыми вечерами просиживал над каждым маятником. Да, какие-то уроды разрисовали комнату дебильными надписями. Тоже бывает. Чего только в жизни не бывает! Но никто ж не умер. Все живы и даже вполне выздоровели. – Поехали отсюда, всё равно ни хрена не осталось шмоток. Мои наденешь, где-то остались старые, по размеру, думаю, подойдут. А потом ты успокоишься и со всем здесь разберёшься.
Костя подошёл к мнущему в руках какую-то ярко-красную тряпку Лавриву и погладил его по голове. Опустился рядом на колени и заставил посмотреть в глаза.
- Поехали отсюда, - тише добавил он. Костя хотел поцеловать бледные губы, но решил, что сейчас это будет более чем неуместно. – Я обещаю тебе, что те козлы, которые это сделали, ответят за каждое слово.
Федя устало прикрыл глаза и мягко улыбнулся ему, снисходительно и немного безумно.
- Я не поеду к тебе. Я поеду к отцу, в Канаду.
- Прямо сейчас, что ли, поедешь? – Лаврив явно был не в себе. В шоке, точно-точно. И что-то подсказывало Косте, что Тутти-Фрутти знал, кто был в его квартире. Дверь была закрыта на замок. Оттого он и не бесится, не истерит. Значит, не такой уж и сюрприз получился. – Это кто-то из твоих бывших?
- Нет, они бы никогда не решились. Я привлекаю только слабых людей, - Лаврив продолжал улыбаться, при том, что в глазах его стоял страх и обречённость. Старый страх и привычная обречённость. Словно со дна поднялся мутный осадок. А у Лаврива-то, пожалуй, скелетов в шкафу было побольше, чем у Кости.
- Но ты же знаешь, кто это сделал? – Костя пропустил мимо ушей фразу про слабаков. Не сейчас. Чувство уязвлённой гордости может пока помолчать.
- Ну конечно, Костя, - Лаврив выскользнул из неловких объятий и встал на ноги. – Иди домой. Завтра тебе на работу. А мне нужно ещё собраться, заказать билеты… Спасибо, что подбросил.
Костя потёр виски. Пальцы его были ледяными, и в груди всё сжалось от этих неправильных слов. Лаврив чокнулся, совсем чокнулся от страха. И всё забыл - как хорошо было в Выборге, о том, что так могло бы быть всегда.
- Да не за что. Может, хоть намекнёшь, кому я обязан таким твоим решением?
Костя тоже встал и посмотрел сверху вниз на склонённую голову Лаврива. Всё было так просто. Теперь вот он собрался уезжать, навсегда уезжать в свою Канаду. И года ждать не нужно. Мечты, ****ь, сбываются.
- Это лишняя информация. Ты всё равно ничего не сделаешь.
- А если попробовать? – Костя положил руку на плечо Лаврива и сжал. – Я много чего могу. Ты меня ещё плохо знаешь.
- Не так уж и плохо, Костя-чемпион, - Федя поднял голову и посмотрел Косте в глаза. По его щеке скатилась одна мелкая слезинка, впиталась в воротник джемпера. А потом ещё одна… - Пора прощаться. Я думал, что получится задержаться ненадолго, попробовать.
Костя сжал губы и сильнее сдавил плечо. Упрямый товарищ. Однако, очень упрямый.
- Здорово, Фёдор Батькович! Просто замечательно! Ты сваливаешь, а я остаюсь. Сценарий как в мелодрамах, ****ь. Но знаешь, что я тебе скажу… бегать можно бесконечно. И нихуя не найти в конце. Спроси у Кости-чемпиона, он расскажет, каково это - бегать и прятаться! Я же хочу тебе помочь. Кем бы этот урод ни был, он больше никогда не станет тебя беспокоить, если ты скажешь мне его имя. А Канада твоя подождёт, у тебя же ещё год в аспирантуре… Ты и учёбу бросишь из-за него, столько времени корячился и на финишной прямой бросишь? Из-за того, что какой-то двинутый гомофоб накалякал ***ню на стенах? Ты же сильный, бля. Ты же сама невозмутимость, Лаврив! Приди в себя, наконец!
- Это бесполезно, Костя. Не уговаривай меня, я уеду…
- Да, ****ь! – Костя понял, что начинает закипать. Чёртов Тутти-Фрутти! Как же с ним трудно! После Людкиного тотального безволия и Лёшкиной невозмутимой рассудительности такие вот навороты казались идиотическими и раздражающими. – Конечно, уедешь, раз решил. Но сначала закончи учёбу, опыт работы получи, а потом уезжай.
- Всем нравится меня трахать, - прошептал Лаврив, игнорируя Костины вопли. Он прошёл в угол комнаты и наклонился, чтобы взять что-то в руки. Что-то тонкое, помещающееся в ладони. Шарик, сплетённый из металлических ниток. – Не подменяй понятия. Это не любовь, ты справишься без меня. Ты со всем справишься, и я тоже.
- Нет, я ничего не подменяю. И я не хочу тебе ничего объяснять, ты сейчас невменяемый и несёшь какую-то ерунду. Жалеешь тряпки, феньки, мебель, ****ь. Как девка сопливая… плач Ярославны, смотреть противно.
Лаврив зло прищурился и широко улыбнулся, обнажая свои блестящие опасные зубы.
- Так не смотри. Уезжай домой. Мы здорово потрахались, спасибо. Всё равно долго бы это не продлилось.
Костя вмиг оказался рядом, сжал руку в кулак. Ну что за противный пидарас?! Ну что же, ****ь, с ним делать?! Хотелось врезать по лицу, так, чтобы до бесчувствия, сгрузить потом в машину и увезти к себе, и пусть потом орёт что хочет. Только не оставаться больше здесь, где сами стены пропитаны негативом. Эти дурацкие надписи давят на Лаврива, заставляют оправдывать их.
- Врезать бы тебе, Лаврив, только боюсь, что не оклемаешься потом, - процедил Костя сквозь зубы. – Самодовольный ублюдок. Ты ни черта обо мне не знаешь! И не смей обнулять то, что было. Не смей! Понял?!
Федя смотрел на Костю, улыбаясь дрожащими губами. А потом засмеялся, трясясь всем телом. Громко, с надрывом, как вчера кашлял. И на щеках расползлись те же красные болезненные пятна.
- Так это было лучшее для тебя? – сквозь смех просипел он. – Господи, какая жалость… а я-то думал, что ты и впрямь чемпион! Трахать бесчувственное тело… самое лучшее! Ха-ха….
Костя понял, что его сносит, что-то внутри выключилось, заскрипело и треснуло. Зажглась лампочка аварийного света, и тоже погасла. Лаврив бил прицельно, бил безжалостно и точно, не жалея ни себя, ни Костю. Быть может, только одного Костю. Мстил, отталкивал, унижал. Хотелось въебать ему в ответ и уйти. Развернуться и уйти навсегда. Пусть уезжает в свою чёртову Канаду. Пусть проваливает ко всем чертям. Кажется, Костя говорил именно это, посылал Лаврива подальше, обзывал чокнутым эгоистом, пока тот не прекратил смеяться и уже стал внимательно вслушиваться в Костины слова, потом он сполз по стене на пол и закрыл уши руками, как напуганный и беспомощный маленький ребёнок. Но даже тогда Костя не остановился, вутри всё ещё кипел гнев, обида. Чистейшая детская обида - ну почему ты так со мной? Ну что плохого я тебе сделал?… А потом они целовались, кусались до расползающегося во рту вкуса крови, сжимали друг друга до синяков.
- Не смей бросать меня! – прошипел Лаврив, расстёгивая Костин ремень и усаживаясь сверху на его бёдра, фиксируя крепко. – Не смей даже думать об этом!
- Ты псих… - выдохнул Костя, подаваясь навстречу ловким горячим ладоням, забравшимся под резинку штанов. – Совсем чокнутый…
- Любишь меня, такого психа? – Лаврив сжал Костин член мягко и требовательно одновременно, обещая наслаждение и отказывая в нём. Маленький садист… Костя задержал дыхание, положил руку на затылок Феди, заставил опустить голову, прикоснуться к своему лбу.
- Люблю, чёрт бы тебя побрал… люблю.
Вампирская улыбка расползлась по лицу напротив, безумная, триумфальная, абсолютно счастливая.
- И я тебя люблю, Костя-чемпион. Запомни это. Больше не скажу.
- Отлично, - на выдохе протянул Костя, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и он взорвётся от напряжения. Ладонь в паху была огненной и пугающе неподвижной. – Давай… двигай… сдохну сейчас.
- Не сдохнешь, - Лаврив лизнул его в щеку, потом провёл языком по губам, не проникая, просто пробуя на вкус. Уселся удобнее, потираясь ягодицами о Костины бёдра, возбуждая ещё больше, хотя казалось, что больше уже нельзя. – Я не позволю…
- Не позволяй, хороший… мальчик.
Костя наконец поймал губы Лаврива, проник в податливый горячий рот и утонул в сладостном тумане проснувшегося движения. Теперь всё будет хорошо, теперь точно всё будет хорошо.


25.
- Когда моему младшему брату было пятнадцать лет, он заболел менингитом. Врачи больше полугода боролись за его жизнь. Тогда я только закончил школу, пошёл учиться в университет. Подрабатывал продавцом сотовых телефонов, мать тоже работала сутками. Лечение стоило немалых денег. За полгода Серёже сделали пять операций. Он выжил, но повреждения мозга были необратимыми. Нет, он не дурачок, всё понимает, воспринимает, но с трудом может себя контролировать. Когда мать узнала, что я гей, она долго переживала, и Серёжа мне не простил её слёз. Даже когда я переехал в новую квартиру, он не перестал меня ненавидеть, хотя мать уже давно перестала переживать из-за меня. Теперь она переживает за Серёжу. Замкнутый круг… я просто хочу вырваться из него.
- Да, семья – это непередаваемое удовольствие! Рассказать тебе о моей семье? У нас тоже очень интересные личности есть.
- Расскажи.

Лаврив сидел на разложенном диване и пытался разобрать ту свалку, что принёс с собой. Около десяти маленьких маятников остались не сломанными. Их расставили на письменном столе, как спасшихся после Армагеддона. Лаврив сказал, что это самые ценные экземпляры теперь. Рассказал о каждом. Потом занялся своим огромным пакетом с запчастями. Попросил Костю пока не беспокоить, ему нужно было что-то обдумать, собраться с мыслями. Костя не стал настаивать: надо так надо. Он молча смотрел на Федю в своих школьных спортивных штанах и в выцветшей футболке с Человеком-Пауком на груди, которую носил классе в седьмом. Любимая футболка была… Сейчас Костя полюбил её ещё больше.
- Я схожу в магазин, пожрать вообще нечего.
Костя пялился на склонённую голову Лаврива, на эти его кудряшки и не понимал, как его могло не быть в этой комнате всегда. Не было отторжения, несоответствия. И от этого к щекам приливала кровь, и ритмично пульсировала, словно при повышенной температуре. Лаврив поднял голову и посмотрел на Костю. Щеки загорелись ещё больше, и шея, плечи, грудь, в паху тоже стало жарко и тяжело. Вот, блин, незадача. Идти со стояком в магазин ужасно не хотелось.
- Иди сюда, - улыбнулся Федя и похлопал по обивке дивана рядом со своей ногой. Он сидел по-турецки. Видны были белые пятки и тонкие щиколотки. Аккуратные, гладкие ноги, с ровными ноготками на пальцах.
- Девчачьи ноги, - выдохнул Костя, плюхаясь рядом и обхватывая пальцами ногу Лаврива, погладил большим пальцем косточку щиколотки. – Никогда не видел таких ног у мужиков… Дюймовочка…
- Золушка, - поправил Федя и отодвинул останки поломанных маятников в сторону. – Ты так мило краснеешь, как мальчик.
- Отвали.
Костя не смотрел на Федю, было действительно стыдно и как-то по-домашнему уютно. Непривычно, как будто он действительно был дома. Там, где всегда хотел бы оказаться. С тем самым, единственным человеком.
- Я подумал, - Лаврив провёл пальцами по щеке, потом обнял Костю за шею и чмокнул в щёку. Потёрся носом о висок. – Я останусь до конца сессии, а потом… если ты захочешь, сделаю тебе приглашение в Канаду. Только если ты захочешь.
- Хочу, - Костя сжал рёбра Лаврива, повалил на кровать. Магазин может и подождать. Вообще всё может подождать. – Меня здесь ничто не держит.
- Я серьёзно, Костя. У тебя год на раздумья.
- Я уже подумал, - Костя задрал футболку Лаврива и поцеловал в живот. Стал стягивать штаны, под которым он точно знал – трусов не было. Там было мягко и нежно, и гладко. Каждый раз от этой гладкости и доступности голова шла кругом. Теперь уже точно для Кости. Только для Кости…
- Как будто никогда не трахался… - выдохнул Тутти-Фрутти, кусаясь улыбкой. Противный-противный пидарасик.
- Не трахался. Никогда не трахался, первый раз собираюсь делать минет, быть может… и последний.
- Подумай, я буду ждать, - серьёзно проговорил Федя и развёл ноги шире, позволяя Косте удобнее устроиться, и губами, на ощупь оценить искусство депиляции. Определённо пять баллов.

В аэропорт Костя не поехал. Теперь жалел. В квартире стало пусто и мрачно. Никаких ярких тряпок, никаких пиханий в ванной, разборок на тему, кто пойдёт первым, никаких гламурных журналов для «отвлечься» на каждом шагу. Не осталось маятников, ко дню отъезда их было уже больше сотни. И у каждого было имя. Трём Костя сам выбрал имена: Матильда, Эдмунд и Костя. Костя особенно нравился Косте. Тонкий, длинный маятник, напоминающий по форме детские качели, не останавливающиеся качели. Никогда не заканчивающееся детство.
Не было сладких, конфетных духов, утренних сонных поцелуев, когда хочется ещё и ещё чуть-чуть… и можно даже потискать упругую задницу, пока Тутти-Фрутти не проснулся, и не сбежал в ванную. Утренние запахи: кофе, сливки, мятная зубная паста и тёплая кожа за ухом. Там очень сладко пахнет… И можно даже на подоконнике трахаться, если держать крепко. Костя всегда держал крепко. А потом курить в открытую форточку и слушать недовольное сопение за спиной. Федя не любит мыть посуду, у него ногти портятся от жидкости для мытья посуды. И тогда становится непонятно, кто он: мальчик или девочка. Но так хорошо, что он рядом.
И на работу Костя отвык ездить один. А потом в шесть ещё забирать Лаврива после аспирантуры. Больше не нужно. Мелочи, только глупости всякие и вспоминаются, словно не о чем больше подумать!
Он сказал, что через два месяца пришлёт приглашение на работу. Подожди, Костя, сказал Лаврив. Подумай ещё.
А вечером особенно хотелось разговоров о прочитанных книгах, подколок, кусачих улыбок и тихой возни под какую-нибудь дурацкую мелодраму. И спать одному на широком диване неуютно. И страшно, а вдруг больше не увидит. Жизнь, она ведь разная бывает.

KoST: давай напьёмся сегодня после работы?
Lex: так всё хреново?
KoST: подыхаю, телефон второй день недоступен
Lex: да, хреново. напьёмся
KoST: может, нашёл себе другого Костю
Lex: это нереально
KoST: хочешь сказать, что хуже меня не может быть никого? О_о
Lex: хочу сказать, что Лаврив так не поступит. Если найдет кого-нибудь, то предупредит, чтобы ты не волновался
KoST: здорово, ****ь Стопудово не буду волноваться!!!! Да ладно, шучу я… просто волнуюсь, *****, что там с этим его чёртовым телефоном?!!
Lex: пошли покурим пока ты полкабинета не разнёс
KoST: да, пошли Ой! погодь… телефон

- Значит, ты серьёзно надумал ехать в Канаду? – Лёшка дует на пивную пену, и она разлетается как мыльная, опускается на деревянный столик. Тает, тает…
- Да. Некуда деваться, - Костя курит уже третью сигарету подряд, а покоя нет и в помине. Всё-таки дозвонился. Поговорили десять минут. Всё там у Тутти-Фрутти нормально, какие-то цветы посадил под окном. Там дом, на берегу озера. За городом, конечно, но на машине можно доехать за полчаса до работы. Но у него нет машины, он боится водить, поэтому ездит на автобусе. Выходит чуть дольше, зато спокойнее. Познакомился с каким-то геем на работе, ходит с ним в бар по пятницам. Пытается общаться. Скучает.
- Он же, ****ь, никогда не скажет, что скучает.
Костя прихлёбывает пиво. Ячменная горечь растекается по нёбу, не пьяня, а наоборот отрезвляя. Чем больше времени проходит, тем больше кажется, что ничего не получится. И тот дом, на берегу озера с цветами под окном на самом деле не существует. И скоро Костя проснётся и поймёт, что цветные коварные сны лучше любой реальности.
- А тебе нужно, чтобы он говорил?
Костя отодвигает пиво. Достаёт очередную сигарету, закуривает. Он обещал себе, что если доберётся до канадской границы, то тут же и бросит. Лаврив ради любви наголо брился, а Костя бросит курить.
- Нужно. Он же ничего не говорит. Только ерунду всякую…
- Зато всегда в позитиве.
- Кто в позитиве? – Костя чуть не поперхнулся сигаретой. – Я, что ли? Или он, может быть, в позитиве? Нихуя, Лёшка. Никто не в позитиве… Он сказал, что звонить нужно пореже, а то никакой жизни нет. Иногда я его прибить хочу…
Костя замолчал. Отвернулся к окну, посмотрел на прохожих. На улице шёл осенний дождь. Ещё месяц из обещанных двух. В конце октября должно прийти приглашение. Без него нельзя. Без него нет смысла ехать. Или навсегда уезжать, или тут оставаться.
- Нужно подождать. Лаврив не передумает, ты тоже. Значит, просто успокойся и займи свои мозги чем-нибудь полезным.
- Уже занял. В Канаде разрешены однополые браки… - Костя затушил недокуренную сигарету и усмехнулся, посмотрел на Лёшку сквозь сизый дым. Подумал, что он поймёт. – Жениться хочу.
Лёшка присвистнул и улыбнулся с лёгким сожалением в глазах. Жалел Костю и его туманное будущее. Но Костю эта улыбка не задела. Ему, в принципе, уже было всё равно, что здесь о нём подумают. Главное, добраться до того дома на озере Онтарио. Главное, чтобы его там ждали.
- Знаешь, Костя, я всегда тобой восхищался. Даже несмотря на то, что иногда ты ведёшь себя как идиот, всё равно ты клёвый парень. Отчаянный.
- А ты уже пьяный парень, - засмеялся Костя и достал вибрирующий телефон из кармана куртки. Тутти-Фрутти прислал сообщение – приглашение будет готово через три недели. Можно бронировать билеты на самолёт. – На свадьбу-то прилетишь?
- Конечно. Как можно пропустить такое событие. Мы с Любашей обязательно будем присутствовать. Друг женится на друге, чего только в жизни не бывает…
- Жить захочешь - и не такое вытворишь! Я ещё и детей хочу…
Костя рассмеялся, глядя на прифигевшее Лёшкино лицо. Сказал только чтобы его удивить сильнее. А потом подумал, а почему бы нет? Чёрт возьми, почему бы нет?! На самом деле для принятия решения нужно ровно две секунды: или да, или нет. А остальное всё лишнее, кокетство и жеманство. Тьфу.


- И зачем надо было столько пить в самолёте?
- Конфетка моя… Тутти-Фрутти…
- Русский менталитет, блин.
- Конфеточка… сладкая.
- Не трогай застёжки, сломаешь же, блин… Костя, ну возьми себя в руки, Костя!
- Сдохну же…
- Не сдохнешь. Тебя не убьёшь, Костя-чемпион!.. ****ь, на ноги поставь меня!..
- Куда?
- Второй этаж, направо, первая дверь. Уронишь – убью! Костя… ну два шага же осталось…
- Увы.

июнь-август 2011