Киев, 12 июня 2016 г. Дневник участника

А Киев чертовски красивый город, наша Одесса все больше разваливается и отстает.
Сегодня воскресенье, но подъем в восемь утра, идем на прайд, марш ривности.
Добираемся пешком, тут недалеко.
Владимирская улица с редкими прохожими, солнце улыбается нам, мы улыбаемся друг другу и делаем вид, что нисколько не боимся.

У парка Шевченко вдруг куча полиции, дальше пройти можно только через металлодетектор. Люди в форме подчеркнуто вежливо просят показать содержимое карманов и попробовать воду из принесенных с собой бутылок.

Медленно, но верно собирается народ.
Дипломаты, в галстуках и без. Их строят впереди, там, оказывается, безопасней.
Наши, много, больше, чем я ожидал. Кто-то в инвалидной коляске, кто-то ведет слепую, у кого-то ребенок на руках. За них страшно, толпа большая, при панике могут и задавить.
Активисты бегают в жилетках, строят людей в ряды по восемь, могли бы суетится и поменьше.
Огромное количество журналистов.

Появляется маленькая Деканоидзе, глава киевской полиции, ее обступают десять колец людей с камерами. Маленькую женщину, которая это все устроила, совсем не видно в центре круга, корреспонденты держат камеры и мочалки в высоко поднятых руках. Сквозь кольца все же прорывается какой-то парень, из несогласных, он, видимо, слишком навязчиво высказывает свои претензии и не хочет успокаиваться. Полицейские терпят его какое-то время, потом все же валят, скручивают и бегом уносят за металлодетектор. Половина журналистов бегут прочь от потерявшей актуальность Деканоидзе, вслед за несущими скрученного парня полицейскими, и не перестают произносить что-то в свои мочалки.

Мы строимся в ряды по восемь, на нас глядит огромный и каменный Тарас Шевченко. Мой знакомый, у которого я остановился в Киеве, рассказывает, что до Тараса Григорьевича тут стоял Николай первый, тоже огромный и каменный, а в недавние в исторической перспективе доинтернетные времена в этом парке была главная киевская гей-плешка, так что все неслучайно. Про Николая первого не рассказывают, что он был гей, а вот про Тараса Григорьевича ходят упорные слухи.

Двинулись. Идем.
Я ненавижу демонстрации со школьных времен. Седьмое ноября и первое мая в Питере - не самые теплые дни. Холодно, хочется есть и домой, а нельзя - ты вставлен в этот людской частокол и двигаешься вместе, с армией таких же батраков, как и ты, и тащишь в руках тяжелую намокшую от дождичка славу кпсс.

Здесь, в Киеве, хотя бы тепло. И сюда я приехал по своей воле, потому что: ну кто, если не я.
Оглядываюсь вокруг, нас много, думающих также: кто, если не он, не она, не мы.

Полиция везде, со всех сторон, кажется, даже с неба кто-то следит за порядком.
Люди в форме заполнили собой все перекрестки, все дворы, сплошным слоем, в несколько слоев.
Справа и слева от нас совсем молоденькие курсанты в трогательных взрослых шлемах идут друг за другом гуськом, держа руку на плече впереди идущего, формируют живую изгородь.
Полицейские постарше делают селфи себя и своих отделений.
С нескольких балконов нам машут руками жители улицы Льва Толстого.
Я понимаю, что зрителей, кроме полиции и журналистов, не будет, и перестаю боятся.
В общем, тоже неплохо, их тут всех вместе на круг тысяч шесть, если вместе с нацгвардейцами, большинство из них впервые видят нас так близко и привыкают к мысли, что мы не верблюды.

Мы выкрикиваем положенные кличи: "право понад усе" и тд. Некий гражданин, сбоку, идет параллельно с нашим рядом, он держит листок А4 с эскизом традиционной семьи на нем и возражает нам умоляющим тоном: нет, не "понад усе", нет, не "понад усе"... Его не очень замечают. Двигаемся дальше.
Я мямлю пару раз вместе со всеми про понад усе и еще чего-то, потом вдруг вспоминаю про славу кпсс и иду дальше молча.

Минут через пятнадцать подходим к метро, это финишная точка. Семь сотен метров позади.
Это всё, конец фильма про гражданскую свободу в постсоветской Украине.
Опять страшно, ведь могучая Деканоидзе не будет сопровождать тебя до дому. Кто-то стоит на месте, не решаясь покинуть защищенную зону.
Метро открыто только на вход, верное решение, любвеобильное население столицы никак не может сюда пролезть, чтобы выразить горячую толерантность.

Друзья-одесситы собираются куда-то идти, отмечать, я хочу побыть один.
Мне не надо на метро, прохожу через ограждения, иду по Большой Васильковской, по Крещатику.
День, солнце, красиво, прохожие идут навстречу с покупками. Опять не страшно.

С бульвара Хмельницкого выбегают, наконец, экстремисты, очень деловые, штук 50, смотрю мельком на рожи, есть симпатичные, парочка явно геи, но еще не знают об этом или не хотят знать. Экстремистам в среднем лет по 19, им срочно надо кого-нибудь побороть.
По мне не очень видно, что я гей, я рад, что я один. Если бы со мной был кто-то более откровенный, избили бы обоих.
Звоню друзьям-одесситам: не идите по Крещатику, здесь бандиты. Друзья уехали на метро, подальше, отсидеться и слиться с толпой. Одного, с крашеными волосами, все же выследили и отпиздили на метро ВДНХ.

А друзья-киевляне на прайд не пошли. Почти ни один.
Говорили, что это тупо, устраивать ивент в воскресенье в 9 утра, ведь в ночь на воскресенье приличные люди танцуют, курят и нюхают в клубе часов до пяти ночи, ну кто нормальный встанет после этого так рано. И, вообще, организаторы получают там свои гранты, вот пусть они и демонстрируют.

Вечер, мы гуляем компанией, город занят футболом, зрелищем гораздо более важным и массовым. Да и гранты там покрупнее.
На общественных лужайках установлены огромные мониторы, люди свистят и гикают, обращаясь к мониторам, как к живым.
Все это странно, глупо, и все-таки это и есть жизнь и я её люблю, хотя терпеть не могу футбол и славу кпсс.