Я буду ждать его вечно

Он приходит ко мне, когда вздумается. То чуть ли не раз в полгода, а то заглядывает каждый день. Может утром заявиться с первыми петухами, а может и ночью, перед рассветом. 

Но чаще всего – вечером, как только начинает смеркаться. Это его время, самое любимое, когда ему некуда спешить и нечем себя занять. 

Тогда он идёт ко мне. 

На раз открывает запертую на все замки дверь, неторопливо раздевается и скидывает обувь в прихожей. Безошибочно определяет, где я нахожусь: на кухне, в ванной, в спальне, в туалете – и замирает на пороге, улыбаясь краешком губ. 

– Опять ты не вовремя, – вздыхаю я. – Дай хоть на горшок сходить, что ли. 

Он привычно машет рукой и уходит на кухню. Занимает свою коронное место напротив окна между столиком и пеналом и ждёт, пока я приду, чтобы сварить ему кофе. 

А я из вредности заставляю его потерпеть. Мне нравится его слегка поддразнивать и доводить до того, что он почти испытывает обычные человеческие чувства. Мне кажется, что он за этим и приходит. За возможностью почувствовать себя живым и настоящим, ненароком заглянувшим к старому другу на чашечку кофе вечерком.

А вот я в эти моменты чувствую себя старым, древним, дряхлым и ни на что уже не годным. 

Тщательно вытираю задницу, иду мыть руки, потом делаю вид, что ищу очки по всей комнате, хотя они у меня лежат на кухонном столике между сахарницей и ланкой со специями. Пусть поскучает. Ему полезно, для душевного равновесия. 

– А, вот они где, оказывается!  – ехидно удивляюсь я, якобы заметив их, наконец. Водружаю себе на нос блестящие стёклышки и смотрю на него укоризненно:

– Что-то ты бледный какой-то сегодня, – говорю. – Плохо чувствуешь?

Он вежливо улыбается и мотает головой. Нет, мол, всё в порядке. Просто устал. Много работы. 

– Бывает, – говорю я. – Тяжело тебе, наверно. 

Он пожимает плечами: типа, я привык, не в первый раз. И смотрит на меня испытующе, пока я мелю кофе в ручной меленке, насыпаю в турку и ставлю на огонь, залив водой.

– Перестань, – не оборачиваясь, говорю я. – А то я и впрямь решу, что ты в меня влюбился. 

Он вздыхает чуть слышно и отводит свой тяжёлый, почти невыносимый взгляд. Я перевожу дух и сердито интересуюсь:

– Неужели нельзя было выбрать кого-то другого? 

Искоса глянув на него, вижу, как он медленно качает головой.

– Ты смешной, – говорю. – Этим ты мне и нравишься.

Он возмущённо смотрит на меня, а потом расплывается в улыбке и озабоченно кивает на турку.

– Не волнуйся, я за всем слежу, – говорю я почти уверенно. А сам любуюсь им безо всякого стеснения. Он самый красивый на свете парень, которого я когда-либо видел.  

Разливаю кофе по чашкам, сажусь напротив и смотрю в холодные немигающие бледно-голубые глаза. 

В них ни тоски, ни боли, ни интереса, ни скуки. Ни надежды, ни отчаяния, ни сочувствия. Только терпеливое ожидание и тихая нежность. Он смотрит на меня, как садовник на свой любимый цветок, которому давно пора распуститься.

– Как дела вообще? – спрашиваю. 

Он благодарно кивает и усмехается. И проводит рукой в воздухе: так, серёдка на половинку! 

– Ну вот и хорошо, – искренне радуюсь я. И пододвигаю ему чашку с чёрным кофе. 

Он втягивает запах ноздрями и его лицо моментально преображается. На бледных щеках разгорается нездоровый румянец, а бескровные губы наливаются спелыми вишнями. Разглаживается упрямая морщинка на переносице и как будто пропадают тени под нижними веками. А глаза темнеют, растекаясь чёрными расширившимися зрачками. У него смешно подёргиваются крылья носа и мелко дрожат губы.

Теперь он хоть на человека стал похож.

– Пей, не бойся, – медленно говорю я. – Он такой, как ты любишь. Как любишь только ты. 

Он кивает и отпивает маленький глоток. Облизывает губы, уставившись в чашку. Поднимает на меня глаза, словно спрашивая: как ты это делаешь? 

Я пожимаю плечами. 

– Не торопись, – прошу я. – Не спеши. Почувствуй каждую каплю. 

Он снова кивает и отпивает второй глоток. И ещё один. И ещё. 

У него начинают дрожать от возбуждения руки и клацать зубы о край чашки. Он смотрит на меня исподлобья, приоткрыв рот и чуть привысунув язык между ровных белых зубов. 

– Как тебе? – небрежно спрашиваю я, чуть с насмешкой. Я знаю, что сейчас он простит мне всё, что бы я ни сделал. – Нравится? 

Он томно закатывает глаза и разражается беззвучным смехом. Допивает чашку, смакуя глоток за глотком, и смотрит на меня глазами побитой собаки или обиженного малыша.

– Хорошенького помаленьку, – сердито бурчу я негромко. Он неуверенно вздыхает и оставляет чашку. Сейчас у него такое спокойное и умиротворённое лицо, что хоть портрет с него пиши. 

Он непроизвольно зевает и виновато на меня смотрит, прикрываясь ладошкой. 

– Иди, поспи, – то ли предлагаю, то ли разрешаю я. И машу рукой в сторону своего логова. – Отдохни. Хочешь, я тебе свежее постелю?

Он смущённо мотает головой: нет, не надо! И снова зевает, тряхнув головой. И мгновенно засыпает прямо за столом, откинувшись на спинку стула. С полуоткрытым по-детски ртом и не до конца сжатыми вместе веками. Будто подглядывает за мной, чтобы я чего не натворил. 

И пока он нежится в своём глубоком и спокойном сне, я встаю и подхожу к нему так близко, как только могу. Обычно он меня к себе на расстояние вытянутой руки не подпускает.

Смотрю на его чуть вытянутое овальное лицо, расслабленное и счастливое, как у спящего ребёнка. На чистый высокий лоб. На ровные тонкие брови. На узкие скулы и острый упрямый подбородок без единого волоска. На нежный пушок над верхней губой. Он так прекрасен, что у меня перехватывает дыхание. 

И я плачу, даже не вытирая слёзы. У меня было всё, кроме него. А его не будет никогда. И он сам это знает. И не позволяет даже прикасаться к себе. Он бережёт меня от себя. 

Потому что ему некого больше беречь.

Его зовут Смерть, и он приходит ко всем, рано или поздно. К каждому в свой черёд, когда наступает время.

И уводит с собой навсегда. 

А ко мне он заходит на чашечку кофе. Иногда мы играем в шахматы или молча курим, стоя на балконе и глядя на звёзды. Он никогда не заговаривает со мной. Ему не нужны слова. Это просто моя дурацкая привычка трепать языком. 

Я жду его каждый день. Каждый час. Каждую секунду. И он знает об этом, и старается не терять времени всякий раз, как только может. Он знает, что я люблю его. С первого взгляда и до конца времён. Это делает его почти живым.

И он не даёт мне умереть. 

Давным-давно я в первый раз заглянул Смерти в глаза – и понял, что пропал. Никто с тех пор мне не был нужен, вообще никто. Кроме него. Я влюбился так, как никто и представить не сможет. Раз и навсегда. Но я о нём мог только мечтать.

Я нарочно искал погибели, каждый раз преданно и жадно заглядывая Смерти в лицо, как будто ничего прекраснее не мог себе вообразить. И он начал смущённо отводить свой взгляд и прятаться от меня. И даже нехотя приглядывать за мной, чтобы ничего плохого не случилось. Я научился различать его следы и чувствовать издалека его дыхание, догадываться о его присутствии и предупреждать его приход. Я изучил его так, как никто, и не переставал им восхищаться. Мне всё-таки удалось его удивить своей настойчивостью, граничащей с безрассудством.

И однажды он молча кивнул и сдался, позволив себя любить. Но как не подпускал меня к себе ни на шаг, обходя стороной, пока не поверил, так и по сей день держит меня на расстоянии. Пусть, я согласен на всё, лишь бы хоть изредка видеть его, говорить с ним, проводить вместе хоть немного времени…

А ему-то что ещё остаётся, ведь я первый и последний, кто его когда-нибудь любил таким, какой он есть!

Сейчас он проснётся и уйдёт собирать свою жатву. А я останусь в маленькой квартирке на втором этаже в старом доме на краю Вечного города. И буду ждать его снова и снова, чтобы хотя бы поглядеть на него и поговорить. 

Больше ничего. 

Никогда. 

Пока он сам не поцелует меня на прощанье. Один раз, как всех и каждого. Но он не торопится с этим. Как я ни прошу, как ни молю его подарить мне всего один поцелуй. Первый и последний. Но мой. 

Он качает каждый раз головой и пропадает надолго.

Но потом возвращается ко мне, безнадёжно заглядывая в глаза: ты всё ещё любишь меня?

Ведь ему тоже нужен кто-то, кто любит и ждёт. 

И я буду ждать его вечно. 

2023