Под панцирем

- Можно с вами здесь помолчать? – спросил разрешения я у молодого человека. Ноги гудели, ужасно хотелось присесть. Да и мороженое начало таять. Не люблю его слизывать при всех. Так приучен.
Парнишка лишь хмыкнул и отодвинулся на краешек скамейки, подергивая головой, в такт звучавшей в ушах музыке.
Мороженное оказалось настолько вкусным, что я не заметил, как полностью отдался этому чересчур интимному действию.
Интересно, подумал я тогда, если бы я предложил его и парнишке тоже, он бы согласился? Но у меня их не два, а всего лишь одно. Я ведь не знал, что буду соседствовать с таким довольно приятным юношей. Как все же неприятно получилось. Он с таким интересом разглядывал, как я его ем. А, может, сходить и купить для него? Такое же, как у меня, с клубникой. Мало кому еще не нравится клубничное мороженое. 
Да, наверное, так и сделаю! И встав быстрым шагом, направился к киоску. Я с опаской поглядывал на парнишку, не ушел ли он. И стоило, мне появится перед его глазами с еще одним таким лакомством, как меня обдало волной явного презрения.
- Зря вы так, это для вас! - сказал я.
- Че! - удивился парень, вытаскивая наушник из левого уха.
- Бери, угощаю. За твое молчание. За то, что не прогнал и не убежал сам.
- Спасибо, - произнес он, глядя на меня. Я, правда, не знал, что нужно делать.
Мальчик протягивать руку не собирался. Я положил конвертик рядом с ним. И снова мы сидели поодаль друг от друга и молчали. Сначала минут десять, потом двадцать, тридцать. Парнишка приподнялся, перекинул через плечо свой рюкзачок и, взяв в руки мороженое, разорвал обертку над запрокинутой головой и раскрыв маленький клювик выжал все содержимое вафельного рожка. Демонстративно, повернувшись так, чтобы я его видел.
А дальше он предложил мне помолчать в каком-нибудь другом месте.
Мы молчали, помню весь вечер. Потом условились встретиться через день и снова шли по набережной и молчали. Мы учились находить общий язык без слов. Я не мог запомнить его лица долгое время. Лишь глаза, из которых сквозила молодость, многое объясняли. Инициатором физического сближения был именно он. Подавленное некогда мною состояние не давало повода высказаться, потому интуитивно чувствуя это, юный проказник дал волю своим желаниям и спустя некоторое время вошел во вкус.
- Тебе хорошо со мной? – спрашивал он то и дело.
Он, не появлявшийся у меня неделями, кажется, по мне нисколько не скучал. И как само собой разумеющееся, дабы ещё больше определиться, все задавал и задавал один и тот же вопрос.
Эх, если бы я был в другой роли, я бы точно также наслаждался. Но его проявление любви было несхоже с моим.
Я так хотел спросить его, как дела в институте, все ли предметы ему нравятся, но не смог этого сделать. Он проявил ко мне «чувство» так быстро и неожиданно, что я не успел сказать, что не совсем готов к этому.
Мне хотелось нежности, а он как будто ничего об этом не знал. Не понимал он и того, как хотелось мне его обнять и прижать к себе при встрече. А также оставить его у себя дома. Но грубость, с которой он делал свое дело, ничего мне не оставляла.
Заканчивались движения, в атмосферу вырывался стон, смешанный с органикой жидких тел, делая счастливым их обладателя.
Я говорил, что очень его люблю. Он лишь усмехался, но продолжал лежать. Темнота, которую он так старательно создавал, не давала рассмотреть его тело. Податливое, прекрасное, в каких-то местах крепкое, в каких-то нет, просила моего прикосновения. Я осторожно клал руку на него, но он отшучивался, что ничего особенного в его теле нет. И не разрешал включать свет.
«Почему ты так редко приходишь ко мне?» – спрашивал про себя, обогревая своим телом его холодную ступню.
- Мне ужасно скучно без тебя, - тихо шепнул я.
- Хм, - усмехнулся он. - А хочешь я куплю тебе вибратор?
- Ты думаешь, он мне так нужен?
- Приятно же, когда меня нет, чувствовать в себе кого-то.
- Хорошо, покупай, - согласился я. А действительно, не все ли равно, что чувствовать внутри себя, его плоть, до которой я не имею возможности дотронуться или безделицу, которая как раз и предназначена для таких дел.
Он вернулся к своему обычному состоянию и, согласившись приличия ради выпить чая, укатил на «девятке». На сколько дней? Если бы я только знал.
И если бы я после этого ненавидел мужчин, я бы стал ненавидеть половину человечества.
Муки, рожденные в постоянной борьбе против желания, которому ты подчиняешься, неспособно угомонить разъярившуюся плоть. И потому я решил больше не лишать себя
возможности отдаваться этому занятию без остатка.
А в итоге одинокие долгие дни в ожидании возлюбленного. Именно его и никого более. Милый, как же грустно без тебя! Как заставить тебя быть со мной чуть ласковее?
Может всему виной возраст? Я ведь старше его на 18 лет. Ему удобно со мной. И я ничего не знаю о нем. Где живет, с кем. Даже имени точного у меня, его нет. Он прикинулся Сашей, но нет, вижу, что не Саша. Таких Саш не бывает. Может Станислав?
Да и я сам хорош! Обучил его этому делу однажды, и он согласился приезжать. Вы разве не знаете, я художник. Художник человеческих душ. Рисую их прекрасные стороны жизни и безобразные иногда. И кажется иногда – свет, что заполняет меня, готов озарить полгорода. И я невероятно умиротворен и спокоен. Я позволил сделать себе пластику, а массажные spa салоны удивительно омолодили мое тело. И только по языку милый юноша определил, что я старше намного более его. О, восхитительный! Ты так и стоишь передо мной. И во снах ты снишься мне, если часто тебя не бывает в моем доме. Почему же ты приезжаешь ко мне, зная разницу? Зачем? Только лишь потому, что я кормлю тебя самым изысканным? Денег я тебе принципиально не даю. Хотя подарки сыплются на тебя. Вряд ли бы ты смог позволить себе на студенческую стипу духи Clive Christian. Воздыхатель без ума от тебя и ты это прекрасно знаешь. Этот аромат вдыхаю, наверное, не я один. И мне все равно, ведь я не собственник. Я твой возлюбленный. Ты дышишь мной, ты наслаждаешься мной. Знаешь ли ты, что никого я не подпускал к себе вот уже двадцать лет. И тут появляешься ты, мой дельфинчик. Есть ли у тебя мама? Да, ты говорил, что есть, она помню, звонила как-то раз, а ты отшучивался, что у девушки, которая без ума от тебя.
Учишься ли ты в том институте, о котором однажды рассказал? Мне все равно. Правда, она так непонятна, хочется до нее добраться, а в итоге понимаешь, что докапываться до нее не имело смысла. Бесполезное созерцание увядания. Иллюзия так невероятна, хороша, что хочется изобрести еще более интересное, облечь тебя в форму собственного удовольствия. Что я и делаю. Я нарисовал тебя. В тех душевных красках, что есть у меня в запасниках, на случай. Никогда не думал, что он все-таки наступит. Я хранил их для себя, чтобы разрисовать старость. Если можно, назвать любовью то, что ты делаешь со мной, то пусть будет так. Теперь ты стал более послушным, что ли? Или податливым. Бывало, ты не разрешал поворачиваться к тебе, пока с тебя не соскочит последняя капля. И я должен был молчать, пока ты, переваривая в голове сделанное, со вздохом не откидывался на спину. Так продолжалось из раза в раз, и я отчаялся уже стать для тебя кем-то. И вот, спустя несколько месяцев ты разрешил мне быть твоим другом. Претерпела ли метаморфозу моя интеллигентная, творчески-эгоистичная личность? Я никогда точно не сумею ответить на этот вопрос. Задам его кому-нибудь другому. Понял лишь, что стал как сыпучий песок в пустыне, меняющий то и дело свое положение.
И все время в любых инертных состояниях ты присутствуешь во мне.
Дзинькало во всех комнатах сразу. Я установил систему везде, где только можно. Пропустив однажды его звонок, я метался по всей квартире, в страхе, что больше никогда его не услышу.
- Привет, мой дорогой! – обрадовался я, увидев его номер.
- Чё делаешь? – холодный, полный сарказма тон говорил, чего он, в самом деле хочет.
- Жду тебя!
- Ща, приеду. Разогрей чё нить! – и гудки монотонные и однообразные. Я их дослушал все и только потом отправился на кухню.
Как же я хочу с ним напиться. Чтобы узнать, насколько значу для него. И вечно эта машина, и постоянная дежурная фраза: «Я за рулем!», набившая оскомину. И мне, и ему.
Кто научил его так отвечать? Интересно, есть ли хоть какая живая душа, с которой он делиться по поводу наших отношений?
- Привет! Ты очень быстро! – обрадовался я.
- Да, недалеко был, решил, думаю, дай заеду.
- Есть сильно хочешь?
- А то? – улыбнулся он.
Минимум скучных фраз и дистоническая тяжесть внизу живота от предчувствия чего-то ощутимого не давали сосредоточиться на еде.
«Тебя опять не было две недели», не то упрек, не то мое подтверждение и опять не вслух.
Как хотелось сказать ему, судя по довольному виду, что он не терял времени зря.
Сытость и успешность, отображенные на лице, говорили за себя без его особого участия.
- У тебя есть какое-нибудь животное дома?
- Что? – испугался он вопроса. – Есть. Черепаха.
- Ты и сам как черепаха.
- Ну, спасибо! – обиделся он.
- В том смысле, что закрыт ото всех. Или только от меня, не знаю.
- Я же не люблю эти расспросы! - забил он хвостиком.
- А нравится тебе у меня? – все равно не отставал я.
- Вроде того. Здесь как-то легко, хочется много думать. О хорошем, - ответил он, глубоко вдыхая мой воздух.
- Приходится создавать гармонию без единого существа. С каждой вещью я веду разговор, и каждая исправно мне служит. Книги и те говорят со мной на своем языке.
- Странный ты человек. У меня таких уникальных больше нет.
- И все же… - как хотелось сказать ему, чтобы больше проводить время вместе. Я согласен был увезти его за границу, благо средств для этого предостаточно. Но он как-то грубо отказал мне, и более я таких попыток не повторял.
- Когда приходит в жизнь некий образ, оформленный под человека, от которого сносит крышу, теряешь всякую связь с внутренним гармоничным состоянием. Тебе, наверное, этого не понять. Ты постоянно у меня в голове. Днем и ночью. Посмотри, я даже похудел, - обхватил я свою руку.
- Неужели тебе интересно со мной? – проговорил он, пригладив скатерть.
- Я не смогу ответить на этот вопрос.
- Мне бывает так тоскливо иногда, не знаю чем себя занять вечерами.
- А мне наоборот, никогда не бывает скучно. Я обслуживаю себя, устраиваю быт и постоянно нахожусь в чистом расположении духа. Потому мне не бывает грустно. Все, что я делал в жизни, я делал во благо.
- Скажи, а то, что произошло между нами, это тоже во благо? – спросил он, уткнувшись в тарелку.
- Я лишь приоткрыл в тебе данность.
- Это как? Ты опять говоришь со мной на понятном только тебе языке, - резко произнес он.
- Бесконечное пространство нераскрытой любви, уместной только лишь на основании твоего двуличия постоянно ждет своего выплеска и не находит его даже в наших отношениях, - витиевато ответил я.
- Тебе трудно угодить. Не понимаю, чего тебе от меня еще надо. Ты отлично понимаешь, что я теперь не могу без этого. Мне нравится это, только не знаю, правильно ли я поступаю. У меня в институте таких, как я, наверное, нет.
- Есть, не беспокойся, - рассмеялся я.
- Тебе смешно. Чудак ты. Почему ты никогда не говоришь, сколько тебе лет? Сам требуешь какой-то откровенности, и даже не хочешь показать свой альбом, который вырвал однажды у меня из рук.
- Там ничего интересного, - растерялся я.
- Ну, конечно, я не достоин этого.
- Тебе правда будет скучно его глядеть. Там меня всего чуть-чуть. В основном Неаполь, Маврикий и Тибет.
- Ты хочешь сказать, везде побывал? А откуда у тебя столько денег?
- Тогда ответь для начала, как тебя зовут? – спросил я, внимательно следя за его реакцией.
- Опять начинаешь? – раздраженно произнес он. - Так как? Дашь посмотреть альбом?
- Ну и настырный же ты мальчик! – потрепав его по щеке, произнес я.
От этого прикосновения у него кажется, взыграла кровь. Он живо взглянул на меня и густо покраснел.
Два взрослых существа, понимали, что ожидает их после обеда. Без особых ненужных слов, лишь следование собственным инстинктам приводит обычно нас в спальню. И если бы не было любви в моем сердце, я бы, наверное, прекратил эти отношения.
«Интересно, если в один прекрасный день мальчику не захочется больше появляться у меня, как мне реагировать и что предпринять?» – задал я себе вопрос, укладываясь спать. И проснувшись, снова его вспомнил. Могущественная сила готовила меня к каким-то определенно-конкретным делам. Иначе не возникла бы та фраза, которая преследовала меня в течение трех вечеров и трех утр.
- Привет! Я стою за дверью, открывай! – услышал я как-то взволнованный голос.
«О, мое маленькое чудо, ты здесь, рядом!» - обрадовался я, подходя к двери. За ней не было никого и только внизу шевелилось что-то темно-зеленое и, перебирая лапками, стремительно начало пробиваться в квартиру.
- Давай помогу, красавица! - произнес я, внутренне сосредоточившись на биении его сердца. Оно стучало между этажами. Моим и верхним. Я не стал запирать дверь, в надежде, что он шутит и обязательно зайдет обратно.
Какими умными глазами из-под морщинистых век смотрела на меня небольшая черепашка, будто признавая во мне кого-то. Вот, значит, кому он рассказывал о нас.
Я тихонько взял ее на руки и понес в зал.
- Теперь ты пришла вместо него? – спросил я. – Милая, а может и милый, кто тебя сейчас разберет, ты нерасторопно? - проговорил я. Панцирь удивительным образом холодил ладонь, никогда прежде не приходилось держать этих созданий. Внизу на брюхе была приклеена записка. Я осторожно развернул ее. «Это маленький подарок тебе. Прости меня, но я понял одну важную вещь – я недостоин тебя. Мне тяжело находиться возле такого Человека. Ты сносил мои выходки в течение полугода. Я ведь даже ничего тебе не подарил за время нашего знакомства даже на твой день рождения. Даже, помню, я говорил тебе, что таких, как я, как грязи. Я имел в виду другое: «Таких, как ты, зрелых чурбанов, полным полно как грязи!» Никогда не прощу себя, я виноват перед тобой и чувствую себя из-за этого полнейшим ничтожеством».
- Так вот почему ты здесь, жалкая тварь, - вздохнул я. И сил не было, чтобы выскочить в коридор и догнать этого маленького придурка.
Дождливое лето все пыталось преобразиться, но это довольно плохо получалось. И даже тот день, прозванный мною «День черепахи», не поделился кусочком светлого неба.
Замерло все вокруг с появлением медлительного создания, застыло чувство, и непонятно, сколько было выпито чая, съедено сухарей и сушек.
- Ну что, маленькая бестолочь, располагайся пока здесь! – произнес ласково я, расстелив на полу большой электроплед. И сам улегся рядом с ней. Шершавые лапки зашелестели по мягкой ткани, от тепла, кажется, рептилии стало уютно. Маленький торшер поодаль от нас играл светом, и мы не заметили, как уснули. Проснулся я от странного звука. Черепаха скреблась по паркету, заставляя меня найти для нее что-нибудь съестное. Беспомощное создание требовало внимания. И я обязан был его дать.
- Как мало я о вас знаю, странные существа. Вы, небось, все вегетарианцы, а я им быть не привык. Я, правда, в раздумье. Хочешь отведать буженины? - спросил я Тортиллу и рассмеялся. Рептилия, умно взглянув на меня, подмигнула.
Мы отправились с ней в тот же вечер к ветеринару, чтобы тот объяснил, что это за вид и чем ее кормить.
- Очень непростой вид, скажу тебе. Emys marmorata. Ты за ней замучаешься ухаживать.
- Что еще за мармарата?
- Мраморная черепаха, и обитает в Мексике. Интересно, откуда она у тебя?
- Да, подкинул один знакомый. А кто это? Самец?
- Нет, девочка. Ты, Ланин, что хочешь сказать, что тебе ее просто так подарили? – удивился его знакомый доктор.
- Лучше скажи, что она ест! – пытался я увернуться от расспросов.
- Только растительную пищу: салат, капусту, фрукты, овощи, грибы. Корм надо измельчать или резать на маленькие кусочки. И про террариум не забудь. По полу пусть она у тебя не ползает.
Террариум привезли на следующий вечер, мы ждали хозяина до полудня и, не дождавшись его, смело обосновались в новых владениях.
Как удивительно поменялась моя жизнь с присутствием этого странного существа. Я желал ей доброго утра, и в ответ она шипела что-то на своем языке, все также умно поглядывая на меня.
Прошла целая неделя, но черепаший владелец так нам и не позвонил, и мы с новой подругой решили съездить в гости. Перед самым отъездом телефонный звонок заставил меня вздрогнуть.
- Привет! Ты знаешь, я вот что хочу сказать. Я соскучился. Очень! Я вот уже не видел ее сто лет.
- Да? – вырвалось у меня.
- Можно я приеду и расскажу, чем ее кормить.
- Если успеешь. Мы уезжаем сейчас, но я понял одну вещь, черепахи довольно умные создания и там, где за ними есть надлежащий уход, живут долго и далеко не уходят.
- Не уезжайте, я буду через полчаса, - взволнованно произнес он, не успев переварить услышанное.
«Как же странно, кого же больше я хочу видеть? Его или свою черепаху?» - спрашивал он себя, нажимая, что было силы на газ.