Северный цветок

– Динео?.. – Эйрих взглянул на графа, и тот подсказал: "Возлюбленный Конрада...”
– Да, государь, я уверен, что все расслышал и понял верно!
– И они смеялись при этом?.. Сговариваясь погубить и тебя, если ты займешь его место?.. – в черных зрачках императора плескались боль и отчаяние.
Эйрих едва выдерживал этот взгляд безумца, но не опустил головы, повторяя: – Да, я уверен, что эти двое намереваются причинить тебе не только вред, но и еще более сильную боль...
Мгновение Конрад смотрел на него своим жутким застывшим взглядом и внезапно разразился громовым хохотом, от которого у юноши по всему телу пробежал озноб: – А я не доставлю им такой радости! Я больше не чувствую боли! Потому что я умер! Я умер вместе с Динео!!! – он согнулся пополам, захлебываясь собственным смехом, от которого дрожали стены.
Граф де Вер попытался зажать ему рот рукой, но безуспешно – император метался по своим огромным покоям в накатившей истерике, выворачиваясь из крепких объятий и не слушая друга.
Взгляд Эйриха упал на кувшин с водой и льдом. Он схватил его, подскочил к Конраду и выплеснул содержимое прозрачного сосуда прямо в лицо правителю, облив и руки графа заодно.
– Простите, но так в моей стране приводят в чувство бесноватых и застигнутых горем...
Император застыл неподвижно, затем фыркнул, отплевываясь от воды, граф молча подал ему сухое полотенце, взятое с накрытого для легкой трапезы столика, коротким взглядом выражая одобрение внезапному поступку юноши и успокаивая его самого.
– Итак... что ты позволишь мне предпринять?..
Конрад отбросил полотенце и остановил друга и советника жестом руки: – Позже...– затем он обернулся к Эйриху, – я должен поблагодарить тебя, юноша... – глаза мужчины больше не сверкали безумием, они вновь казались двумя бесстрастными темными омутами, – Эйвинд, да?..
– Пусть – Эйвинд, мне все равно... – бывший конгер глубоко вздохнул, отступая назад, осознав, что расстояние между ним и правителем мира составляет всего пару шагов. – И не стоит благодарности, государь, я поступил так, как должно, и только.
– Ты имеешь представление о законах чести, – император снял с пальца массивное кольцо с желтым, словно глаза зверя в темноте, большим овальным камнем, – носи мой дар в память об этом дне, и если тебе самому когда-нибудь понадобится помощь...
Эйрих отступил еще на шаг, загораживаясь обеими руками от протянутой на ладони драгоценности.
– Нет, нет, государь, я не могу это принять... если ты, конечно, не хочешь погубить меня...
Граф де Вер кивнул: – Действительно, Конрад, юноша прав – нельзя давать им понять, что он вообще был здесь, и что удостоился твоего внимания! Отблагодари его как-то иначе, повелитель, когда все закончится...
– Да, это разумно, – согласился правитель, возвращая кольцо на место, – а пока что сделаем вот что, – он подошел к высокому деревянному бюро, взял лист светлого пергамента и перо с причудливым переливчатым оперением, каких Эйрих прежде ни разу не видел, и написал несколько слов, затем передал лист другу. – Как тебе такое решение?
– Совсем другое дело! – улыбнулся граф. – И, главное, ни у кого не вызовет подозрений, что ты не пожелал видеть раба хранителем Гробницы!.. – он, в свою очередь, передал пергамент юноше. – Это твоя свобода, храбрец. Если пожелаешь, можешь в любой момент вернуться на родину. Или остаться здесь и верно служить нашему господину, достойному и не такой преданности! Тебе решать...
Под изучающими и внимательными взглядами двоих мужчин Эйрих слегка растерялся.
– Я не знаю, что и сказать...
– Сейчас тебе нужно отдохнуть, выспаться, и постараться забыть обо всем, чему ты стал невольным свидетелем, – грустно улыбнулся император, – позже решишь... И спасибо, что не побоялся заговорить!.. Бертран, выведи его незаметно и позаботься, чтобы юношу хорошо устроили.
Эйрих остался во дворце и вскоре приступил к обязанностям хранителя Гробницы Динео – прекрасной беломраморной усыпальницы покойного фаворита, предмета неусыпной заботы и внимания правителя Ланмарка. Бывший конгер, который вот уже второй раз в жизни невольно сменил имя, и теперь звался Эйвиндом, вскоре перестал даже опасаться за собственную жизнь – принц Манфред через месяц отбыл в новый победоносный поход, а их с императором дядя отправился в свой замок, расположенный на острове, в трех днях морского пути от столицы. Сам же Эйрих делал вид, что с трудом постепенно привыкает к новому для себя языку и новому миру вокруг. Последнее не было неправдой.
Доброжелательный и степенный мажордом двора ввел нового хранителя в круг его обязанностей, а любезные и предупредительные мальчики-пажи в течение первых дней службы неизменно сопровождали Эйриха от его комнат до витой решетки, ведущей на мост, соединяющий замок с Гробницей, выстроенной на отвесной скале над морем, и окруженной стройными кипарисами и ажурными соснами. Никто, кроме императора и хранителя не мог вступить на этот мост. Даже граф де Вер, теперь неизменно сопровождающий повсюду своего друга и повелителя, оставался по ту сторону ворот, терпеливо ожидая императора, который мог часами грезить о несбыточном, прижавшись лбом к каменной крышке саркофага, или безмолвно глядя на статую прекрасного длинноволосого юноши с задумчиво склоненным лицом и точеным телом. Эйрих слышал от придворных и слуг, что скульптор ничуть не приукрасил достоинства покойного – Динео, сын одного из советников императора, покоривший сердце Конрада, и проведший рядом со своим повелителем пару счастливых лет, погиб при загадочных обстоятельствах в возрасте двадцати лет и в расцвете своей красоты...
Также Эйрих узнал историю сватовства принца Манфреда к прекрасной леди Марион, с которой был помолвлен с детства – принцу отказали в угоду его старшему брату, чья невеста внезапно умерла от болезни легких, и Конрад решил вступить в брак с невестой брата, представительницей наиболее знатного из родов государства. Младший брат искал забвения в войне – это Эйрих еще мог понять, но ненависть всегда вызывала в нем негодование – сам он так и не научился ненавидеть, не взирая на все удары судьбы.
Сложнее было понять мотивы дяди императора, толкавшие его к предательству, но и здесь все складывалось в логичную и более или менее ясную картину – из обрывков чужих разговоров и сплетен, до которых юный хранитель не был охоч, но с которыми неизменно сталкивался, живя во дворце. Верховный жрец считал старшего племянника излишне мягким правителем, опирающимся не на грубую военную силу, а на силу интеллекта и предпринимательских способностей. Конрада окружали эстеты и торговцы, архитекторы и ученые, путешественники и поэты. Он не особо жаловал грубых вояк, сплотившихся вокруг младшего брата, предпочитая войне охоту, насилию – легкие забавы добровольной любви, пьяным пирушкам – музыкальные и спортивные состязания. Исключение составляли монсеньор де Вер и его бравые гвардейцы, неизменные стражи и спутники императора, негласное покровительство которых не раз спасало Эйриха от домогательств со стороны излишне пылких поклонников. Поскольку в Ланмарке принято было открыто ухаживать за представителями обоих полов и любых возрастов, и двор вскоре убедился, что юный хранитель отнюдь не проводит ночи в опочивальне императора, что не соответствовало бы и соображениям местной морали, у красавца дана вскоре появилась целая армия знатных, богатых и талантливых обожателей. Поэты посвящали ему свои стихи. Меценаты искусств заказывали его изображения. Ему присылали дорогие подарки и приглашения на пиры и охоты. Но Эйрих отвергал всех, не желая вступать даже в разговоры с огорченными поклонниками. Он привык к странным нравам своей новой родины – а иначе он и не желал воспринимать этот дивный по красоте край с лазурными небесами и бескрайними солнечными просторами! – но не желал покоряться им в угоду чьей-то прихоти. А его собственное сердце молчало, как и прежде...
Обделенные мужским вниманием дамы также бросали на прекрасного хранителя пылкие взгляды. Не раз и не два Эйрих заставал в своих покоях пробравшуюся тайком стройную фигуру в струящихся шелках, но и здесь он оставался холодным, словно лед, оправдывая собственное прозвище – Северный цветок, полученное с легкой руки принца Манфреда, сейчас осаждавшего города его далекой заснеженной родины...

... Эйрих давно уже научился находить дорогу к Гробнице, самому отдаленному строению вне пределов Коронного замка, без помощи пажей и рабов. Вот и сейчас он уверенно шествовал через дворы и переходы, пока не достиг центрального двора, больше похожего на главную городскую площадь, и бросил взгляд на подножие лестницы, по которой поднялся ровно полгода назад... Больше ему не доводилось бывать в Тронном зале и парадных покоях замка. Ему там нечего было делать. Его обязанности уводили его далеко-далеко от журчащих фонтанов, разноцветных витражей и уютных беседок – в строгий полумрак особого мира Гробницы, мира, где царили Печаль и Смерть.
Однажды, будучи вынужден покинуть место службы раньше, чем император совершит свой ежедневный визит, после которого Эйрих мог быть свободен, – внезапно закончился запас благовонного масла, которым он заправлял светильники для ночного времени, – юный дан вернулся к решетке, отделяющей замок от моста над пропастью, когда там уже расположился эскорт правителя во главе с командиром гвардии.
– Приветствую тебя, Эйвинд, – граф де Вер церемонно поклонился, следуя этикету, но улыбка его была неофициально-теплой. Юноша в длинной белой мантии с капюшоном, какие носили все жрецы и служители заупокойных культов, слегка улыбнулся в ответ – он чувствовал, что при иных обстоятельствах знакомства этот внешне строгий аристократ вел бы себя с ним гораздо свободнее... это и задевало самолюбие крылом лести, и все еще вызвало легкое неприятие...
– Я выходил за маслом для светильников, – он не обязан был отчитываться перед графом, поскольку подчинялся лично императору, и больше никому, но счел нужным объяснить свое отсутствие – Конрад, погруженный в свою непроходящую печаль, может и не заметить его отсутствия. – Давно он там нынче?..
– Не дольше обычного, – граф взглянул на солнечный диск, едва затуманенный полупрозрачными облаками.
– Ясно, – Эйрих взялся за створку решетки, но его остановил вопрос Бертрана де Вера.
– Ты ведь хотел еще о чем-то спросить, Эйвинд?..
Юноша обернулся. Их взгляды встретились. Напряженное внимание и тень надежды в одном, и легкое смущение в другом.
– Да... я понимаю, что не должен интересоваться... но как на самом деле погиб Динео?..
«Что они с ним сделали?!» – синие, будто небо над головой, глаза дана впились в темные зрачки императорского друга.
– Хм... – граф положил руку на парапет ограждения, защищающий площадку перед мостом, и взглянул вниз, в глубокую пропасть под мостом, на дне которой неслышно шелестел узкий ручей, едва различимый среди острых скал и обломков камней. – Он неловко оступился, зачем-то взобравшись на ограждение балкона в своей комнате... это видели несколько слуг... должно быть, потянулся за цветком... он любил цветы...
– Да, я слышал об этом...
«Значит, его сбросили?!»
– Почему же вы так ничего и не...
Граф внезапно схватил его за рукав мантии и вскинул руку перед собой.
– Смотри, Эйвинд, орел парит над пропастью! Это добрый знак!
«Замолчи сейчас же, глупый! Ты обещал быть осторожным! Что же развязало тебе язык?!»
«А почему вы до сих пор ничего не предприняли? И убийцы все еще свободны?!»
– Ступай, хранитель, императору может понадобиться твоя помощь, – Бертран де Вер отпустил руку юноши и распахнул перед ним створки решетки, пропуская на узкий, сверкающий под солнечными лучами каменный мост.
Эйрих шел по нему, приближаясь к белому зданию Гробницы, и впервые в его душе вскипало незнакомое доселе возмущение. Этим прекрасным краем под солнечными небесами, этими просторами полей и лесов, благословенными плодородием самими богами, всеми этими землями, пастбищами, стадами, пашнями, виноградниками, шумными городами, охотничьими угодьями, фигурными замками, завоеванными странами и тысячами рабов, бескрайней гладью моря с флотилиями и россыпью диковинных островов – всем этим миром владел мертвец, живущий в сердце императора! Которому не было дела до мира живых! Который без улыбки встречал рассвет на ложе с очередным коротким увлечением, и который оставался безучастен к прелестям своей все еще бездетной жены! Который рассматривал планы нового строительства, торговых предприятий и завоеваний, не испытывая тяги к жизни!
Эйрих знал, что он увидит сейчас, шагнув в холодный сумрак последнего пристанища столь страшно погибшего фаворита – коленопреклоненную фигуру у строгого саркофага с выбитой на крышке краткой и красноречивой эпитафией, также отвергающей жизнь: «Незабвенный»! И если до сего дня юноша считал это если уж не правильным, то хотя бы незыблемым и достойным благоговейной тишины, то сейчас ему хотелось ворваться внутрь с громким криком: "Опомнись, повелитель, вспомни, на каком ты свете!” – сломать тяжелые двери, впустить в усыпальницу яркий свет, и заставить Конрада подняться с колен – ради себя самого, ради этого прекрасного мира... и ради будущего... Взять бы сейчас и расколоть молотом Тора эту крышку! И показать заживо хоронящему себя, ради чего он так убивается – ради тлена!
Эйрих в ужасе зажал себе рот рукой и прислонился пылающим лбом к холодной стене, пытаясь унять бешено бьющееся сердце и успокоить свой взбунтовавшийся разум. Он и сам не понимал, что на него вдруг нашло, откуда эти ужасные мысли и почти неодолимая тяга к святотатственному поступку.
– Ты вернулся? – глухой голос императора вывел его из состояния шока.
– Да, государь, прости, что я так долго отсутствовал...
Конрад слабо махнул рукой, поднялся с колен, и чуть коснувшись губами венка из свежих цветов на плоской крышке саркофага, вышел из гробницы. Вскоре его шаги стихли на мосту. Только ветер завывал далеко внизу, а его собрат с горных вершин ворвался на миг в приоткрытую дверь, и тут же умчался прочь.
Эйрих сделал несколько шагов вперед и остановился перед статуей из искрящегося даже в сумраке внутренним светом мрамора с розовыми прожилками, вглядываясь в прекрасное спокойное лицо изваяния широко открытыми глазами.
– Если ты тоже любил его, отпусти... или я за себя не ручаюсь! – гордый потомок конунгов севера стиснул кулаки, в его синих глазах впервые вспыхнула ненависть. – Живым не место в мире мертвых! Чего ты хочешь? Отмщения? Крови? Отвечай! Клянусь предками – ты получишь свою виру, Динео, если уйдешь из сердца Конрада навсегда!
Он смотрел, как по белым ступеням поднимаются и спускаются другие – слуги, охранники, секретари совета – люди, которые видят императора ежедневно, при свете солнца, но будто не замечают, что ими правит живой мертвец, принесший себя в жертву той любви, что осталась в прошлом... Или любовь не имеет времен? И не зависит от того, жив ли тот, на кого направлено чувство, или ушел в мир теней?..
Эйрих потряс головой, отгоняя эти странные мысли, все чаще закрадывающиеся в голову и странно тревожащие душу, и направился своей привычной дорогой к Гробнице.

Мосты в прошлое

Спустя несколько дней замок облетела тревожная весть о внезапной болезни леди Марион. Супруга императора почувствовала недомогание и боль в груди, возвращаясь после прогулки в столицу, куда она частенько наведывалась по своим, женским делам. Злые языки поговаривали, что, не вполне доверяя искусству придворных лекарей, леди Марион втайне посещает колдунов и знахарок, надеясь найти у них средство приворожить мужа и понести наследника – не взирая на редкие посещения Конрада в течение вот уже пяти лет, императрица оставалась бездетной.
В тот день, огорченный и встревоженный слухом не меньше других придворных, заперев за собой решетку, Эйрих направился не в собственные покои, а на поиски графа де Вера.
– Монсеньор, выслушай меня, – он нашел графа в коррегардии императорских покоев. – На родине я был учеником очень умелого и знающего лекаря. Я мог бы попытаться помочь леди Марион, если бы мне позволили осмотреть больную...
Бертран не Вер был немного изумлен.
– Ученик лекаря?.. Я бы сказал, что ты благородных кровей, Эйвинд...
– И все же, поверь мне на слово и помоги посетить госпожу – ради ее блага!
– Я поговорю с Конрадом, жди здесь.
Вечером того же дня Эйрих второй раз в жизни оказался в личных покоях императора. Конрад был один и занимался чтением каких-то документов. Он поднял голову, услышав легкие шаги юноши.
– Эйвинд? Что скажешь о состоянии больной?..
Тонкие ноздри хранителя затрепетали от еле сдерживаемого волнения.
– Государь, позволь быть предельно откровенным!
– Да, разумеется, иного от тебя я и не жду. И не стой, присядь.
Конрад кивнул на свободное кресло у стола, но юноша отрицательно покачал головой.
– Нет, государь, спасибо. Я уверен, что это яд! А твои лейб-медики применяют лечение от болезни легких!
– Яд?! – император резко поднялся, смяв руками хрупкие листы пергамента. – Ты считаешь, мою жену отравили?..
– Я видел все признаки действия одного из наиболее опасных растительных ядов, государь, – Эйрих тяжело вздохнул и провел рукой по влажному лбу. – Он медленно, но верно разрушает внутренние ткани... и от него нет противоядия, кроме немедленного извлечения из тела и тщательного промывания сразу после приема... увы!
– Значит, Марион умирает... – император тяжелой походкой подошел к приоткрытому на вечерний залив окну. – Когда?..

– Дней через пять, самое большее... – Эйрих с недоумением и возмущением смотрел в сгорбленную спину правителя огромной империи и, наконец, решился. – Государь, почему ты позволяешь им оставаться на свободе?!
Конрад медленно обернулся к нему, и в глазах императора Эйрих увидел знакомое выражение – то самое, которое было во время разговора о смерти Динео полгода назад.
– Потому что у меня нет иного выхода... и нет достойного наследника... и я не убийца, хотя знаю, что многие осуждают меня за это... ты тоже, Эйвинд?
Юноша стиснул руки перед грудью и сделал шаг вперед.
– Нет! Не нужно становиться убийцей, но ты вправе вершить правосудие! Я готов выступить свидетелем того, что слышал – ты на законных основаниях можешь взять преступников под стражу и заточить до конца жизни!
Конрад лишь слабо улыбнулся.
– Мальчик мой, кто поверит твоему слову против слова моего брата и дяди – верховного жреца Ланмарка?
– Так что же, ты позволишь убийцам и дальше уничтожать тех, кто тебе дорог?! – оторопел Эйрих, и уже совершенно не следил ни за тоном, ни за собственными словами. – И чем это кончится? Однажды тебя найдут с кинжалом в сердце в собственной спальне! Может, тебе и наплевать на жизнь, но подумай о тех, кто тебе служит, о тех, кто искренне любит тебя!!!
Услышав вопли Эйриха, в кабинет влетел граф де Вер с обнаженным мечом в руках.
– Хвала богам! Я опасался худшей картины... Что за крики, хранитель?
– Императрица умирает от яда, но я не могу достучаться до разума нашего повелителя, монсеньор! – Эйрих горестно взмахнул рукой и выбежал прочь.
Эту ночь он провел без сна, а утром, как обычно, но с еще более тяжелым сердцем, отправился на службу. Император появился, едва взошло солнце – гораздо раньше обычного. Возложив венок из свежих цветов на крышку саркофага, как он это делал ежедневно, Конрад не опустился на колени для заупокойной молитвы и общения с ушедшим возлюбленным, а повернулся в сторону наблюдающего за ним из пристройки юноши и подошел к нему.
– Вчера я вызвал из столицы двух опытных лекарей, Эйвинд. Оба подтвердили твой страшный диагноз...
– А придворные медики? Они столь беспечны, или в сговоре с преступниками?!
– Тссс, тише, не забывай, где мы... – без гнева и неудовольствия попросил император. – Я вновь обязан тебе, юноша... и хотел бы попросить об еще одном одолжении, – Конрад подвел хранителя к узкой каменной скамье у стены. Оба сели и некоторое время хранили молчание.
– Ты говорил, что хочешь мне поручить, – начал было Эйрих, но Конрад перебил его.
– Не поручить, не приказать, а именно попросить... судя по всему, ты сведущ в отравляющих веществах более моих лейб-медиков... поскольку диагноз подтвердился, и состояние леди Марион к утру ухудшилось, я бы не хотел заставлять ее мучиться еще несколько дней...
Эйрих нервно сглотнул, поняв, какая просьба готова сорваться с языка правителя – он не раз слышал подобное из уст поздних посетителей старика Огги. Иногда его учитель не отказывал.
– Все, что в моих силах, государь...
– Приготовь самый быстродействующий яд, мой друг. Две порции... – взгляд императора был устремлен в никуда.
– Уверяю тебя, государь, чтобы прекратить мучения несчастной, достаточно будет и одной!
Конрад повернулся к нему и взглянул в глаза, умоляя не спорить.
– Я хочу быть абсолютно уверен!..
– Хорошо, повелитель, я приготовлю две порции, и не позже сегодняшнего вечера передам лично тебе в руки, – кивнул юноша, сглатывая нервный ком в горле.
– Спасибо тебе, Эйвинд, я не забуду... – на мгновение прохладная ладонь правителя накрыла горячую руку юноши. – Иди же и скорее займись этим!
Через сутки леди Марион не стало. Ее хоронили в закрытом гробу, чтобы скрыть жуткие иссиня-черные пятна на лице и теле. Конрад стоял у открытого саркофага, молча сжав тонкие губы, и все так же глядя в пространство, подобный статуе самому себе. Зато его дядюшка, прибывший на похороны одним из первых аристократов, развил бурную деятельность – пригласил лучшего в стране архитектора для украшения новой усыпальницы на склоне живописной горы, заказал изображения усопшей и памятные монеты из чистого золота.
Монсеньор де Борнейль не знал, что за всеми его действиями внимательно наблюдают холодные синие глаза, скрытые капюшоном неприметной в пестрой толпе придворных белой мантии хранителя. Глаза, уловившие блеск торжества во взгляде верховного жреца: «Празднуешь победу, старый мерзавец? Ну что же... Динео! Леди Марион! Прежде, чем солнце зайдет за горизонт, вы получите свою виру!..»
Эйрих забросил в рот крупную темно-бордовую сливу и, поправив на груди складки мантии, уверенным шагом направился к охраняемым дверям покоев императорского дяди.
– Я – хранитель Гробницы. Монсеньор де Борнейль желал видеть меня.
Стражники переглянулись – они не получали никакого приказа относительно столь позднего визита, но четкий голос юноши и надменный взгляд его синих глаз сделали свое дело – перед ним распахнулись обе створки дверей.
Верховный жрец уже отпустил свою прислугу и готовился к отходу ко сну, хотя еще не снял длинного роскошного халата, расшитого крупным жемчугом. Готфрид де Борнейль изумленно уставился на хранителя Гробницы: – Ты?..
– Монсеньор.., – Эйрих грациозно опустился на одно колено и склонил голову в самом почтительном поклоне, – я посмел потревожить вас, простите...
– Надеюсь, для подобной дерзости у тебя найдутся достаточно веские основания! – проворчал верховный жрец, но по голосу юноша понял, что его маневр произвел должное впечатление, и как бы несмело поднял голову и уставился умоляющими глазами на скептически выжидающую физиономию императорского дяди.
– Если монсеньор будет столь милостив... и найдет горячее желание служить ему весомой причиной... – чуть слышно, с восторженным придыханием пролепетали влажные темно-розовые губы, то и дело увлажняемые кончиком язычка. – Я мечтаю стать жрецом, монсеньор герцог! И лишь вы в силах помочь мне!
– Вот как?.. Бывший раб мечтает служить бессмертным богам?.. – де Борнейль прищурился, плотоядно оглядывая стройную коленопреклоненную фигуру. – И даже научился смирению, как я погляжу...
– О, да, мой господин! И я готов доказать вам свою преданность! – Эйрих театрально воздел руки ладонями вперед. Старик клюнул – он ухватил юного красавца за тонкие запястья и рывком поднял с колен, притянул к себе.
– Посмотрим, каково твое смирение на деле, желающий добиться священного сана!.. – и впился сморщенным ртом в приоткрытые, покорные губы. Едва скользкий язык верховного жреца коснулся его десен, Эйрих с силой выплюнул в смердящий рот сливовую косточку, одной рукой зажал верховному жрецу нос, а другой с неожиданной силой заломил назад обе руки старика.
– Охрана! Сюда! Помогите! Монсеньор поперхнулся костью от сливы! – юный хранитель, за мгновение до того высыпавший на серебряное блюдо у постели горсть спелых слив из собственного кармана, изо всех сил дубасил покойника по спине, имитируя действия лекаря, пытающегося помочь задыхающемуся. – О, боги! Все тщетно! Господин ушел в мир теней! – Эйрих едва не рыдал на глазах у сбежавшейся охраны и приближенных монсеньора, которые видели лишь одно – тело своего господина с жутко выпученными глазами, вываленный язык, и злополучную черную косточку, впившуюся в гортань...

Прошло еще несколько спокойных месяцев, окрашенных в траурные тона осени и зимы.
Возвращаясь из Гробницы уже под вечер, в одном из переходов замка Эйрих заметил императора и графа де Вера, о чем-то беседующих с молодым флотским офицером. До юноши донесся краткий вопрос правителя: – Ты все передал ему?
И ответ моряка: – Да, государь, принц обещал вскоре прибыть домой.
Эйрих издали поклонился Конраду и его спутникам и продолжил свой путь. «Принц? Неужели он вызывает Манфреда с войны? Но для чего?..» – по слухам, брат императора уже захватил его родной Норрдан, пленил родителей и прочую родню, и собирался перебросить военные действия на лежащие еще севернее острова полудиких племен, отколовшихся от прочих данов. Из всех близких юношу волновала лишь судьба матери. Он собирался просить Конрада о снисхождении к пленнице, но сомневался, стоит ли открывать правду о своем происхождении, поскольку подобные вещи или говорятся сразу, или же никогда... Да и сам он привык жить под спокойной и надежной маской хранителя и лекаря Эйвинда. После трагической гибели леди Марион император позволил Эйриху заняться врачеванием, чтобы юноша не загубил свои выдающиеся способности из-за недостатка практики. Стоит ли говорить, что пациентами и пациентками прекрасного юного лекаря мгновенно пожелали стать многие из обитателей Коронного замка и окрестных владений, но Эйрих не отказывал в помощи никому: ни солдатам, вернувшимся с войны инвалидами, ни рабам, ни их господам.
– Ты снискал всеобщее уважение, дорогой Эйвинд, своим заботливым отношением и глубокими знаниями, – граф де Вер встретил юношу у решетки Гробницы, когда Эйрих запирал ее за собой в конце дня, и отвесил церемонный поклон. – Остается пожелать тебе, чтобы ни за одно из свершенных во благо справедливости и человеколюбия дел, тебе не пришлось оправдываться перед собственной совестью...
– Что это значит? – Эйрих взглянул в глаза другу императора.
– Ничего, мой юный друг, просто давно хотел тебе сказать, что без одного коварного и зловредного старика в этом мире дышится значительно легче!..
Он знал. Определенно знал – Эйрих прочитал это во взгляде мужчины, но было на дне черных глаз де Вера что-то еще, кроме благодарности и обещания хранить тайну...
Хранитель встряхнул головой, сбрасывая капюшон, и спросил, дабы сменить тему: – А что это опять собираются строить, или переделывать зодчие нашего государя? – он указал взглядом на крышу ближайшего зала, на которой вот уже несколько дней суетились рабочие, собирающие некий странный механизм, похожий не то на осадную катапульту, не то на гигантскую телегу с крючьями вместо колес.
Граф покосился в ту сторону: – А, это?.. Так, временная конструкция... для замены прогнивших балок... – но Эйрих понял, что де Вер не пожелал ответить правду. И ему почему-то вдруг стало неуютно на душе.
– Да? Ну что же, хвала богам, сей ужас не портит общий вид прекрасного замка, – он поклонился графу и продолжил свой путь, унося в сердце крохотную колючую льдинку тревоги...
Но множество навалившихся в зимний сезон хлопот с пациентами не оставляли лишней минутки и сил для долгих раздумий. Едва заканчивая с делами в Гробнице, Эйрих спешил к простуженным и страдающим подагрой, лечил многочисленные переломы и ушибы, заживлял раны после боев чести и схваток с дикими хищниками на охоте. Время от времени, бросая взгляд на растущую на крыше странную конструкцию, юноша задавался вопросом – а не опасается ли император нападения на замок со стороны своего вероломного брата, который, кстати, не спешил возвращаться, вопреки тому разговору...
«Но если это и впрямь катапульта, и каменные ядра – это снаряды, почему машина обращена в сторону Гробницы, а не главных ворот? Неужели Конрад опасается, что Манфред посягнет на прах его драгоценного Динео?..» – это было и дико, и, несомненно, глупо, но иные мысли не посещали голову юного хранителя, который ежедневно видел странные подготовительные работы над самой головой. Задавать вопросы Конраду, казалось, окончательно погрузившемуся в свой внутренний мир, он опасался, чтобы не бередить душевные раны несчастного.
Накануне того, как получить официальное приглашение на дворцовый пир, наравне с рыцарями и знатными сеньорами юга, Эйрих был свидетелем душераздирающей сцены в усыпальнице – он слышал, как полубезумный император пел колыбельную, обняв руками угол саркофага... У юноши волосы зашевелились на голове от ужаса, и тут же кровь прилила к щекам при обидной в своей очевидной простоте истине, что он ничего не может поделать! Его талант лекаря бесполезен в борьбе с силами иного мира, а его любовь – да, любовь, пустившая ростки и выросшая из сострадания и отчаянного желания понять, что же за сила такая увлекает его прекрасного господина в безжизненную бездну, – эта хрупкая любовь оказалась незамеченной и ненужной. Много раз Эйрих твердил себе, что нельзя сдаваться, что в один прекрасный день Конрад отзовется на увиденную в его глазах нежность, оценит желание спасти его и покинет этот жуткий мир теней навсегда, но в награду за заботу о себе и беломраморном монстре император платил звонкой монетой и дорогими дарами, замыкаясь в себе все сильнее и сильнее...
В назначенный вечер Эйрих впервые переступил порог пиршественного зала, где был почтительно встречен распорядителем и усажен за главный стол, недалеко от самого Конрада и его высших сановников. Юного дана уже не смущало ни присутствие смазливых оруженосцев и пажей, которых открыто ласкали их высокие покровители, ни танцы и акробатические номера в исполнении обнаженных танцоров с разрисованными телами, ни громко зачитываемые произведения придворных поэтов, насквозь пронизанные гомоэротикой и высокой романтикой мужских союзов.
– А я хочу выпить – с позволения нашего государя! – один из придворных льстецов и краснобаев с холеным лицом и телом атлета отвесил поклон в адрес Конрада, – за будущее счастье всеми обожаемого и такого жестокого Эйвинда, истинной жемчужины севера, радующей наш глаз вот уже целый год!
– Ого, уже год? И за целый год никто из нас так и не соблазнил прелестного лекаря? Позор на наши головы, господа! – поддержал приятеля маршал де Гарр, недавно прибывший из действующей армии.
Бертран де Вер поднял свой кубок, призывая собравшихся к молчанию.
– Друзья, довольно смущать юношу! Давайте лучше выпьем за его здоровье и долгие лета нам на радость, а уж за выбором дело не встанет, когда заговорит его сердце!..
Слегка смущенный Эйрих благодарно улыбнулся другу императора и взглянул на Конрада, молчаливо греющего в ладонях свою объемистую чашу – навряд ли император слышал хотя бы половину сказанного – он снова был не здесь...
– Эйвинд, а может, твое сердце молчит, напуганное суровостью законов твоей родины? Так расслабься, малыш, мы разбили данов, и больше никогда не услышим о жутких кровавых казнях, которые устраивал своим соратникам этот бешеный Харальд, который достоин прозвища Кровавого, но никак не Ясноглазого! – маршал де Гарр попытался утешить и поддержать юношу, но лишь задел глубоко спрятанную боль воспоминаний.
Эйрих побледнел и тихо прошептал: "Нет, я ничего такого не слышал”...
– Ты не слышал? Эй, зовите-ка сюда менестрелей! Пусть Гвидо споет нам свою грустную балладу о северном принце и его наставнике! – заорал маршал на весь зал, и прежде чем Эйрих успел возразить, все гости дружно выразили желание послушать лучшего трубадура Ланмарка и его печальную историю.
Бывший конгер сидел на своем месте, словно пригвожденный звуками прекрасного голоса к мягкому креслу, но душа его витала в сырых и темных чертогах подземной тюрьмы, где раздавались стоны матери и гневные крики отца, взмывала в небеса над запруженной народом площадью с окровавленным помостом, разрываясь между прошлым и настоящим. А по окаменевшему лицу текли крупные беззвучные слезы – он плакал впервые с того дня, когда палач жестоко изуродовал его лицо шесть лет назад.
– Гвидо, довольно! – граф де Вер сделал знак менестрелю прекратить выступление, едва заметил, что с юным хранителем вот-вот случится нервный припадок. – Господа, а мы тоже хороши!.. Вспомните, многие из вас утирали слезы, впервые услышав эту жуткую историю! – он приказал управляющему проводить Эйриха в его покои. Выходя из зала, юный конгер услышал негромкий, хриплый от волнения голос императора: – Я помню тот день, когда, вестник рассказал о казни сына конунга и его наставника...и если прежде я сомневался, стоит ли идти на данов, в тот день позволил Манфреду перейти границу Норрдана и смести с лица земли этих жестоких нелюдей!
Эйрих замер, прижавшись пылающим лбом к холодной стене. В его ушах прозвучал, словно это было вчера, сильный и звучный голос ярла Сверрира: «: – Один, ты видишь бесчинства этих тупиц – отомсти за нас!» – и свист меча, рассекающего воздух и живую плоть.
В этот миг преграда, возведенная в его душе воспитанием и традициями предков, окончательно рухнула – если сам суровый бог его родины услышал голос приговоренного и внял его мольбе, значит, Темногривый не был виновен! И он, Эйрих, зря терзался сомнениями и стыдом из-за испытанного в объятиях ярла жара! Ибо чего не запрещают боги, того не запретить смертному, а его отец, сломленный и покоренный мечом ланмаркского принца, был смертным!
Управляющий суетился рядом с осевшим на пол в полуобморочном состоянии юношей, предлагая свою помощь, но Эйрих поднялся на ноги.
– Нет, благодарю, Альберий, к себе я дойду самостоятельно. Возвращайся к гостям.
Уютно свернувшись калачиком на своем ложе и закрыв глаза, Эйрих мысленно возблагодарил всех богов этого мира, позволивших ему увидеть свои чувства в истинном свете, и с улыбкой прошептал, обнимая подушку: "И завтра же я все скажу ему”...
Он проснулся гораздо позже обычного, когда солнце уже сияло высоко в лазурном небе, очистившемся от густых зимних облаков. Наскоро умывшись холодной водой и одевшись в новую, сверкающую снежной белизной мантию с изящными серебряными отворотами и галунами по краям, хранитель бодрой походкой направился к месту службы.
Миновав последнюю галерею, Эйрих распахнул дверь, ведущую на площадку перед мостом, и замер на пороге, вцепившись в кованую ручку. Сквозь оседающий туман из каменной пыли, пронизанный яркими косыми лучами света, юноша видел белый силуэт Гробницы и обломанные края моста, нависающие над пропастью – но самого каменного перехода, по которому привык проходить дважды в день, больше не было...
– Выходит, это все же катапульта?.. – он обращался к самому себе, и не сразу заметил стоящего рядом графа де Вера.
– Да, ты угадал правильно...
Что-то в голосе императорского друга заставило юношу внутренне сжаться, подобно пружине. Он медленно обернулся и заглянул в лицо графу – в осунувшееся и почерневшее от горя лицо человека, за один день пережившего тысячу смертей.
– Монсеньор... что это значит?.. Где государь?.. Он знает?..
– Он там, мой друг... – де Вер указал вытянутой рукой в направлении Гробницы. – Это его решение...
Эйрих смотрел сквозь водопад струящихся по воздуху частиц пыли расширенными от ужаса глазами, не в силах сформулировать мысли и чувства, накатившие мощным валом и окончательно разрушившие защитную плотину. Наконец, он судорожно вздохнул и бросился к краю пропасти: – Конрад, нееет!!! Вернись!!! Я... – сильная рука зажала ему рот, другая обхватила за плечи. Граф с трудом оттащил извивающегося юношу от страшного обрыва, быстро шепча на ухо: "Тише, малыш, тише, он все знал... но его больше нет... понимаешь? Он ушел к Динео... Ушел навсегда!”
– Не верю! – Эйрих все же вырвался. – Он жив! И будет жить, если мы спасем его! Если успеем собрать лестницы или навести новый мост! Что ты стоишь, граф? Зови людей, каждое мгновение дорого!
– Ты забыл о второй порции яда, умелый лекарь... – Бертран де Вер смотрел на развороченные ударами снарядов плиты под ногами, извлекая из складок своего плаща знакомую Эйриху склянку из темного стекла. – Он выпил перед тем, как вступить на мост...
Юноша выхватил из рук графа сосуд, перевернул его, словно надеясь на чудо, и со страшной силой запустил в пропасть: – Проклятье! Чтобы я еще хоть раз в жизни откликнулся на подобную просьбу!..

– Это не твоя вина, Эйвинд... – ладонь графа опустилась на его плечо. – Он просил передать тебе письмо.
«Не вини ни себя, ни меня, мой юный прекрасный друг, настоящего имени которого я так и не узнал. Да хранят тебя милостивые боги. Будь счастлив!» – изорванный и смятый трясущимися руками листок также полетел в пропасть, а Эйрих, пошатываясь от горя, побрел прочь от места, которое показалось ему еще более жутким, чем эшафот палача из его воспоминаний.

Время перемен

– Монсеньор граф, к вам граф де Вер, – доложил мажордом и скрылся за дверью, пока в него не полетела очередная ваза, или пара сандалий.
– Никого не желаю видеть!
– Ну-ну, так ты друзей принимаешь в своих новых покоях, мой драгоценный Эйвинд? – Бертран де Вер, который не видел бывшего хранителя Гробницы около пяти дней, которые юный дан провел в полном одиночестве, подошел к ложу, на котором скорчился заплаканный Эйрих, с давно нечесаными, спутавшимися волосами, одетый в измятую и залитую вином мантию. Расправил край покрывала и присел на край ложа, положив тяжелую теплую ладонь на спину Эйриха.
– Довольно скорби, пора браться за дела, мой дорогой. Конраду было бы приятнее видеть тебя в зале совета, нежели в этой неубранной комнате!
– Конраду было наплевать на меня, и на тебя, и на всех, – Эйрих уткнулся носом в подушку, еще не просохшую от пролитых слез.
– Если бы это было так, он бы не стал в последнее утро заниматься твоим будущим, превращая тебя в графа и владетельного сеньора, – возразил Бертран де Вер, – так что, монсеньор граф, поднимайся.
– И не подумаю, – Эйрих крепче вцепился руками во влажную ткань, – вернее, я поднимусь, но только для того, чтобы навсегда покинуть этот прекрасный край, обреченный жить под властью тупоголового Манфреда...
– Вот уж этому не бывать!
– Что ты говоришь, граф?.. – Эйрих приподнялся на локтях и обернулся, изумленно глядя на де Вера через плечо.
– То, что слышишь, мой друг... – граф поднялся с постели, прошелся до окна и обратно. – Сегодня на совете я оглашу завещание покойного императора касательно престолонаследования. Нашим новым повелителем станет его высочество Теодор, герцог де Бриз, единственный кузен Конрада и Манфреда.
– Час от часу не легче – сын де Борнейля на престоле! Яблочко от гнилой яблоньки, – Эйрих скривился от отвращения при одном воспоминании о последним минутах высшего жреца. «И весь этот ужас, все это глумление над собственной честью – напрасны!»
– У монсеньора Борнейля не было детей, а Теодор – сын давно погибшего на войне герцога Сезари, также приходившегося нашему императору родным дядей, – терпеливо и с улыбкой пояснил Бертран де Вер.
Эйрих вскочил с ложа, запахивая мантию.
– Впервые слышу об этом принце! Где вы его прятали, этого тайного наследника?!
– Он сам себя упрятал, этот неугомонный странник морей, – граф указал рукой в перстнях на синюю гладь за окном. – Принц проводит на море больше времени, чем на суше. Незадолго до того, как уйти, Конрад вызвал Теодора в столицу, объяснив ему в письме, какое будущее его ждет, и принц обещал вскоре вернуться.
Эйрих закусил губу, вспомнив сцену в галерее.
– Если бы ты только намекнул, монсеньор Бертран!.. Если бы дал мне шанс предотвратить весь этот ужас... – юноша содрогнулся при мысли о скорченной окоченевшей фигуре рядом с мраморным саркофагом. – Но ведь молчал до последнего!..
Граф тяжело вздохнул.
– Я долго боролся, Эйвинд, можешь мне поверить! Но воля императора, и его огромная не проходящая любовь оказались сильнее моих доводов и желаний... Я просто следовал данному моему другу и повелителю слову, хотя сердце обливалось слезами при виде твоих мучений...
– Довольно об этом! – Эйрих мотнул головой, отгоняя новый приступ отчаяния и желание завалиться обратно на ложе в слезах. – Позволь мне привести себя в порядок, граф. Я приду на совет.
– Прекрасно, монсеньор де Монтель, жду тебя для оглашения тестамента и решения других срочных вопросов.
Согласно воле покойного императора Конрада, его друг возглавил совет и до возвращения и воцарения принца Теодора назначался верховным правителем и регентом империи с неограниченными полномочиями в отношении принца Манфреда, всех имперских войск, всех сословий, казны, земель и завоеванных территорий.
Высшая аристократия и члены совета приняли эту волю покойного без малейших возражений. Как ожидал регент, возражений следовало ожидать от его высочества Манфреда и его верных рыцарей.
Чтобы немного забыться, выплеснуть гнев и скорбь, и подготовиться ко встрече с врагом, Бертран де Вер и Эйвинд де Монтель по много часов проводили в фехтовальном зале и в гимнасии, как и другие рыцари, верные регенту и будущему монарху, на чье скорейшее появление очень рассчитывали, чтобы уменьшить риск вооруженного восстания в случае, если первым в столицу заявится родной брат покойного.
Однажды вечером, вернувшись к себе, Эйрих, уставший после целого дня тренировок, прилег отдохнуть, и был разбужен на закате осторожными прикосновениями чьих-то теплых рук и нежных губ, ласкающих шею прерывистым дыханием. Обернувшись, он увидел знакомое лицо юного аристократа Марио, одного из пажей графа де Вера.
– Хм... твой господин решил позаботиться и о моем досуге?.. – спросонья Эйрих не успел возмутиться, но легкое смущение все же присутствовало в его сознании.
– Монсеньор граф не против? – юноша потянулся к нему и поцеловал в губы, попутно развязывая мягкий халат графа и запуская ладони внутрь. От прикосновения нежных губ и умелых рук к своему обнаженному телу, Эйрих сначала замер. Прикрыв глаза ресницами, он настороженно следил за тем, как темная кудрявая макушка спускается все ниже по его пробуждающемуся телу, потом откинул голову и судорожно выгнулся навстречу мягким губам, обхватившим его естество тугим, горячим кольцом. Конец его невинности ознаменовался взрывом эмоций, кипением крови и мощным выплеском любовной влаги. Глядя, как Марио стирает густые белые капли его семени со своего лица и жадно облизывает ладонь, Эйрих откинул в сторону халат и рывком притянул юношу к себе, благодарно и страстно целуя в приоткрытые губы, хранящие его запах и вкус. Все для него было внове, но молодой граф уверенно перевернул Марио на живот и прошелся дорожкой поцелуев по смуглым плечам и выступающим косточкам позвонков, сжал ладонями гладкие полушария, массируя и разогревая, заставляя юношу нетерпеливо постанывать и прикусывать ткань подушки. Он наслушался достаточно откровений южан, и знал, чем заменить отсутствующее под рукой масло – смазав себя слюной, он погрузился в узкую, пульсирующую от вожделения щель. Сама природа подсказала ритм движений, вскоре приведших к новому, общему для двоих пику наслаждения.
– Спасибо, милый, – Эйрих шепнул на ухо распростертому без сил Марио и поцеловал его во влажный от пота висок.
– Мне прийти завтра, монсеньор?..
– Да, – Эйрих улыбнулся в темные кудри, мысленно представляя себе, как отблагодарит графа де Вера – он давно обещал монсеньору другу и покровителю совместную охоту вне пределов замка.
Подстрелив из арбалета пару гусей и косулю, регент отправил добычу с егерями и рабами на кухню, а сам предложил Эйриху верховую прогулку в объезд замка. Некоторое время спутники молча ехали рядом, касаясь головами густых, нависающих над тропинкой ветвей со свежей листвой. Потом обсудили надежность укреплений нижнего яруса крепостных стен в случае вооруженного нападения сторонников принца Манфреда. К удивлению графа де Вера юный дан высказывал весьма точные и емкие замечания, свидетельствующие о серьезной военной подготовке. Эйрих отшучивался: "На моей далекой родине всем мальчикам с раннего детства вбивают эту науку вместе с тумаками наставников, подзатыльниками, и прочими нежностями!”
– Да уж, наслышан! – регент натянул поводья, придерживая своего скакуна и преграждая Эйриху дорогу. – Давно хотел спросить тебя... – граф склонился в седле, кончиками пальцев касаясь щеки юноши. – Откуда эти шрамы, навсегда придавшие прекрасному лицу улыбку сфинкса?..
Эйрих опустил глаза, стараясь унять внезапное сердцебиение. Ночь, проведенная с Марио, сотворила с ним что-то невероятное – кожа стала чувствительней во сто крат, и от легчайшего прикосновения вспыхнула пожаром, а по всему телу прошла волна озноба.
– Это старая история, и не слишком веселая, чтобы ее вспоминать, монсеньор Бертран...
– Просто Бертран, – ладонь мужчины более уверенно погладила горящую щеку юного графа, скользнула в густые волосы, отливающие серебром. – Настало время сбросить маску и рассказать о прошлом, сколь бы печальным оно ни было – не находишь?..
– Не знаю... – Эйрих покачал головой, теребя поводья собственной лошади и заставляя ее стоять спокойно.
– Я не достоин твоего доверия, Эйвинд? – крепкая рука твердо ухватила его за подбородок и вскинула лицо юноши к свету. Взгляд горящих черных глаз регента впился в самую душу: – Неужели не видишь, что я схожу с ума при виде тебя?! Неужели не понимаешь, что наши судьбы, возможно – надолго... связаны самой судьбой?! Эйвинд, будь же милосердным, подари мне хотя бы тень надежды!
– Бертран, я готов на многое ради дружбы такого человека, как ты, но не проси рассказать о том, что я стараюсь вычеркнуть из памяти! – вздохнул молодой человек. – Возможно, позже...
– Если у нас будет это «позже», – в свою очередь вздохнул граф де Вер, привлекая Эйриха к себе для долгого поцелуя, – но я буду молить богов, чтобы было!
Юный граф, ошеломленный прозвучавшим признанием и новыми волнующими ощущениями, которых и ждал и страшился, все же нашел силы вынырнуть из расслабляющей неги ласк, которыми осыпал его страстный любовник, уложивший его на дерновую поляну, прогретую солнцем, и обнажающий его тело под градом поцелуев.
– Бертран, мгновение!.. Я хочу знать, что огорчает тебя? К чему эти вздохи и недомолвки?
– Позже, мой сладкий... – руки графа обвились вокруг тонкой юношеской талии.
– Ты сам заговорил о доверии... и мне тревожно... – Эйрих из последних сил пытался удержаться на грани разума.

Граф развел его обнаженные ноги, его рука скользнула по внутренней поверхности бедра к самым нежным потаенным местам, а губы шепнули на ухо вздрагивающему юноше: "Грош цена моему благородству, если я сделаю признание, держа тебя в объятиях... В должный момент ты все узнаешь... а будет ли прощение, я прочту в твоих глазах... а сейчас доверься мне, милый, я очень хочу сделать тебя счастливым!”
Эйрих откинулся затылком на теплый дерн, смежив веки и отдаваясь страсти.
В синем небе над слитыми телами любовников плыли стройные журавлиные клинья – птицы возвращались в старые гнезда. А в мозгу Эйриха, вместе с гулкими толчками крови, прозвучал хриплый голос Сверрира: «Не бойся, малыш, это не страшно! И не сердись, что так вышло... глупо... я хотел сделать тебя счастливым!..»
Юноша содрогнулся в острейшем спазме наслаждения, смешанного с болью, и распахнул глаза, устремив затуманенный взгляд в бесконечность небес: «Да, Темногривый, глупо вышло... Но сейчас порадуйся за меня, пирующий в вечных чертогах Асгарда!»

*Хроники Эйриха*
написанные Альберием, управляющим императорского двора Ланмарка

«...а в конце 1724 года со дня правления Императорской Династии случился ужасный штурм замка и захват столицы войсками мятежного принца Манфреда, не желающего признавать волю покойного брата, регентство графа де Вера и грядущее правление своего племянника, монсеньора де Бриза. Убив почти всех защитников крепости, принц с сообщниками ворвались в зал совета, охраняемый гвардейцами Регента, и потребовали выдачи самого Регента для расправы. Принц Манфред в присутствии всех пэров обвинил графа де Вера в смерти Динео и участии в заговоре против покойного императора, который составили сам принц и его покойный дядя, монсеньор де Борнейль, дабы оградить страну и подданных от правления императора-безумца. Принц Манфред настаивал на том, что предатель не может быть попечителем высшей власти, тем более – назначенный на пост Регента невменяемым, и не желая ждать прибытия герцога Теодора, настаивал на немедленной казни де Вера и собственной коронации, как единственного законного правителя Ланмарка. Мнения рыцарей и членов Совета разделились. Многие верили в невиновность монсеньора де Вера и были готовы защищать его ценой собственной жизни. И тут случилось невероятное – монсеньор Бертран сделал признание, из коего следовало, что он собственноручно столкнул с парапета балкона юного фаворита своего покойного господина, будучи уверенным, что смерть Динео послужит благом государству, что император забудет несчастного юношу и станет больше времени уделять вопросам управления... При полном молчании членов Совета и всех, кто прибыл с принцем, внезапно вперед вышел юный граф де Монтель, бывший хранитель Гробницы. Он призвал собравшихся к справедливому суду над убийцей Динео, а сам вызвался немедленно покончить с претендующим на власть жестоким подлецом Манфредом и извлек из ножен меч прямо в зале Совета. Принц ответил надменным отказом принять вызов безродного выскочки. И тут случилось невероятное – Эйвинд де Монтель назвался именем давно сгинувшего конгера Норрдана Эйриха, чья жестокая и ужасная гибель вошла в легенды. Таким образом он утверждал свое право сразиться с принцем Ланмарка на равных. Рыцари пораженно молчали, не зная, чему верить. Принц же Манфред приказал привести в замок содержащегося в кандалах пленника – низложенного им конунга Харальда Ясноглазого, который со слезами на глазах подтвердил, что бывший хранитель Гробницы действительно является его кровным сыном, чудом избежавшим смерти. Тогда принц Манфред, бахвалясь пуще прежнего, и припоминая все свои военные победы, вышел на поединок с прекрасным юношей. Исход поединка решили светлые боги, присудив победу мстителю за покойных Конрада и Динео. Тело побежденного погребли в императорской Усыпальнице, а победителю, единодушным решением Совета и примкнувших к нему рыцарей были вручены бразды Регентства – до прибытия герцога Теодора. Конгер Эйрих отпустил с миром своего отца, не держа на него зла за прошлое, и вернул ему власть над страной предков. Также он дал свободу графу де Веру, предоставив его прегрешения собственной совести. В раскаянии монсеньор Бертран наложил на себя руки.
Прибывший вскорости герцог Теодор не пожелал принять высшую власть, выступив перед Советом с речью, он утвердил на престоле наилучшего из кандидатов – Регента Эйриха, посланного Ланмарку самой Судьбой, выдал за него свою юную сестру Кармелин, и отбыл в новое плавание после их бракосочетания и коронации Императора Эйриха Первого, основателя Второй Династии, правящего с величайшей мудростью и справедливостью вот уже шестнадцать лет», – Император закончил чтение и скрутил длинный свиток, пряча улыбку в уголках губ, – это похоже на надгробную эпитафию, мой добрый Альберий!
– Что ты, государь, что ты! – старый управитель двора замахал руками. – Да хранят тебя светлые боги еще многие лета! Я лишь написал правду, стараясь не растекаться мыслью и придерживаться исключительно самого важного!
– Хм... неплохо получилось, и впрямь – ничего лишнего, – Эйрих протянул старику свиток. – Пусть хранится в моем кабинете, а ты продолжай в том же духе, чтобы хронисты моих сыновей и внуков имели перед глазами достойный пример.
– Государь, раз уж речь зашла о твоих сыновьях, – старый управляющий смущенно кашлянул. – Принц Конрад вот уже второй раз позволил себе вернуться в замок далеко за полночь... и охрана потворствует этим его поздним вылазкам в город... Государыня беспокоится...
Эйрих вновь улыбнулся.
– Я в курсе всех дел Конрада, старина, не о чем переживать, я сам поговорю с супругой, – пятнадцатилетний наследный принц был предельно откровенен с отцом, и Эйрих знал, кого навещал его сын в столице. – Что-нибудь еще?
– Принц Харальд, государь... с этим вовсе сладу нет – то драгоценные вазы из лука расстреливает, то статуи с крыши сбивает из своих чудных «машин»! – пожаловался управляющий.
– О да, энергия из Харви так и бьет! – согласился Император. – Потерпи еще немного, старина, скоро я отправлю среднего сына на флот к монсеньору Теодору – там его инженерно-разрушительные таланты разовьются в должном русле. Но ведь это не все?
– Ты как всегда видишь насквозь, государь, – старик вздохнул. – Педагоги третьего принца, Сверрира, жалуются, что мальчик постоянно убегает с уроков в конюшни и псарни, и предпочитает постигать мастерство коновала в ущерб философии и прочим высоким наукам!
– Должна же моя страсть к медицине передаться хоть кому-то из детей! – рассмеялся правитель, лукаво щуря большие синие глаза, столь же ясные, как и в юности. – Ну, это все?
– Ох, государь, если бы...пока ты объезжал дальние провинции, младший из твоих сыновей, Бертран, тоже отличился – заявил, что не хочет постигать знания под опекой мудрых жрецов, что это скучно и нудно, и он предпочел бы взяться за меч и лук... и это в десять лет!..
– И это ни капли не удивительно, старина, поскольку я сам в его годы вовсю упражнялся с оружием и стрелял мелкую дичь. А что леди Кармелин, здорова?
– Хвала богам, ваше величество, и в прекрасном здравии после рождения малышки принцессы ожидает вас в своих покоях! – управляющий низко поклонился и указал жезлом в направлении золоченых дверей, соединяющих аппартаменты Императора и его жены.
– Позже, Альберий, сперва разберемся с подготовкой к торжествам. Когда прибывает монсеньор Теодор и что там с посольствами от наших вассалов? – Эйрих опустился в удобное кресло.

По извечному кругу

Покончив с делами и навестив супругу с новорожденной дочерью, Император по обыкновению отправился прогуляться по своему огромному дворцу. Навестил сыновей и больных сановников, выслушал несколько срочных донесений и новости из столицы.
Эйрих поднялся на внутреннюю крепостную стену и прошел до угловой смотровой башни, откуда открывался вид на морской залив. В просторной гавани, окруженной кипарисовыми и пальмовыми рощами, стояли на рейде многочисленные военные и торговые корабли под алым флагом Ланмарка, а на далеком горизонте виднелась эскадра герцога де Бриза, о приближении которой ему только что доложили. На душе у Эйриха стало тепло – он неизменно радовался визитам герцога Теодора, своего изумительного свободолюбивого шурина, подарившего ему престол, свою искреннюю дружбу и немало горячих ночей...
Взгляд Императора сместился налево, к сияющей в солнечном свете Гробнице, отделенной от замка непроходимой пропастью. В первые годы своего правления Эйрих еще хотел восстановить мост и должным образом похоронить останки покойного Конрада, но чем больше проходило времени, тем это желание казалось Императору все менее правильным, и в конечном итоге он решил оставить все, как есть – памятником Вечной Любви, в том виде, как того пожелал сам Конрад, принявший смерть, обняв саркофаг своего возлюбленного...
Эйрих много думал о любви, был очень привязан к своей жене, гордился детьми, но ни один из коротких, пусть и ярких, романов Императора с красивыми юношами и отдаленно не походил на глубокие и верные отношения Конрада и Динео. А сердце Теодора лишь наполовину билось для него – вторая, и, очевидно, что большая половина жила любовью к морским просторам и путешествиям в неизведанные края.
«Как говорится, каждому свое... – Эйрих глубоко вздохнул, глядя на сияющий идеальной белизной купол Гробницы, – и мне уже поздно мечтать... но иногда так и подмывает взмолиться к Небесам, не пожелавшим послать мне ТАКОЙ любви – возьмите все! И пусть...»
– Государь, прости, что тревожу, прибыло посольство из Норрдана, – дежурный адъютант почтительно склонил голову.
– Да, иду... «Воистину – глупо и поздно мечтать!» – Эйрих быстро спустился по лестнице и направился к себе, чтобы переодеться для торжественного приема гостей.

*Наконец это бесконечное шествие за пропахшим потом рыцарем в сверкающих доспехах, и необходимость смотреть в его багровый бычий затылок закончились у подножия трона, возвышающегося над замолчавшей вмиг толпой придворных, подобно кораблю, воздетому на гребне пенной волны – белый мрамор подножия, синий ковер с золотыми узорными кантами по краям, массивные львиные лапы опор, подлокотники в виде туго скрученных морских раковин, изрыгающих потоки золотых вод, точеные смуглые пальцы, украшенные огромными сапфирами и рубинами в изысканной оправе, столь же загорелые, странно безволосые ноги в сандалиях из золоченой кожи, край багряной, словно свежая кровь, туники, широкий пояс, охватывающий сильное, жилистое тело молодого мужчины на троне...*

Дион не смел, да и не хотел поднять глаз, чтобы взглянуть в лицо правителю этого мира, игрушкой которого его намеревался сделать ненавистный захватчик, соловьем разливающийся у престола – он де и любит, и почитает своего брата и друга наравне с богами, если не больше! И всю непокорную Атлантиду он скоро бросит к его ногам! Он заставит тупых варваров лизать подошвы богоравного Эйриха, величайшего из правителей во всей истории!.. Из уважения к коему он, верный солдат и первый подданный короны Ланмарка, даже не притронулся к прелестному и невинному юноше-рабу, которого преподносит в дар своему великому брату! – вот так, открыто, перед всеми! – Дион чуть не задохнулся от ярости и боли, его низко склоненное лицо вспыхнуло темным румянцем. Он желал бы провалиться в самую глубокую из тех пропастей, что отделяют неприступное замковое плато от всего света, лишь бы не быть выставленным на всеобщее обозрение перед этой безумной развратной толпой и их отвратительным господином!
– Возможно, ты хорошо обращался с этим несчастным, дорогой братец, но вполне очевидно, что юноша не в себе от волнения и переутомления. Как его зовут? – голос с вершины оказался отнюдь не громоподобным и не грубым, скорее приглушенно-усталым и чуть хриплым.
– Я не стал спрашивать его варварское имя, государь. Назови его так, как сочтешь нужным, сиятельный! – усмехнулся адмирал де Бриз.
– И напрасно, мой дорогой! – Император спустился по ступеням, отделяющим его от невысокого золотоволосого создания с глазами цвета неба и нежным румянцем на безволосых щеках. – Как тебя зовут, милый?.. Только не придумывай, назови свое, данное тебе при рождении имя!
Дион, борясь с внутренним напряжением и вслушиваясь в ласковые интонации, не сулящие ничего ужасного и унизительного, все же поднял голову.
– Меня зовут Дион, сын Геспера.
– Что же, прекрасно, будь моим гостем, если пожелаешь, Дион. Гостем, а не пленником, поскольку монсеньор Теодор еще не знает, что рабства в Ланмарке вот уже полгода как не существует! – Эйрих перевел взгляд с прекрасного лица юного атланта на изумленно вытянувшееся бородатое лицо своего друга. – Да, да, дорогой Теодор. Что же до твоих убытков, казна возместит их, но впредь я запрещаю работорговлю даже тебе!
Адмирал справился с удивлением и сверкнул белыми зубами в ответной усмешке.
– Ну, отчудил! А что, вообще-то верно, давно пора, но решиться на подобное мог только ты!

Прошел месяц.

Император встретил рассвет на привычном для себя месте – в смотровой башне, обращенной к морю. Его глубокие размышления прервали легкие, почти невесомые шаги за спиной – кто-то поднялся в башню. Сердце Эйриха на миг замерло и застучало быстрее, когда он подумал, что этим дерзким, прервавшим его уединение мог быть один человек, о котором были все его мысли в последнее время. Император не спешил оборачиваться, все так же неотрывно глядя в сумрачные очертания белой башни с сияющим куполом на фоне темно-синего моря.
– Государь, сегодня отбывает эскадра адмирала де Бриза...
– Я знаю, – от этого тихого голоса с певучим акцентом сердце падает в пропасть, а ноздри трепещут от горько-сладкого аромата сверкающих золотом волос.
– Государь желал узнать мое решение, поэтому я здесь...
– Слушаю тебя, – Эйрих впивается ногтями в каменное ограждение площадки.
– Моя родина так прекрасна, что расставание с ней сулит смерть, – шепчет нежный голос, все приближаясь.
– Так уезжай! Почему ты до сих пор не на борту адмиральской галеры?! – Император резко оборачивается, в его синих глазах вспыхивает темное пламя, брови сурово сдвигаются над точеной переносицей.
– Потому, что ты похож на богов моей родины... и я решил остаться, – Дион смущенно улыбается и протягивает тонкую руку, перевитую причудливыми золотыми браслетами.
Первые лучи солнца отбрасывают яркие блики на паруса отплывающих кораблей, окутывают мягким сиянием погруженную в вечный сон беломраморную Гробницу, и согревают своим теплом прекрасную пару, страстно целующуюся в башне над морем.