Новогодний корпоратив: взгляни на шефа с другой стороны

Кирилл не любил опаздывать. Равно как ждать или догонять, поэтому всё всегда старался планировать так, чтобы любое мероприятие происходило вовремя, и довел это умение до совершенства, благо в просвещенной Британии, где он прожил последние пять лет, это было нетрудно: ни безалаберностью, ни «авосем» там не страдали. И на родине благоприобретенное свойство не подвело - к ресторану Женьки он подъехал минута в минуту, даже с учётом вечерних московских пробок.
Целуя в прохладную щёку бывшую жену, он в очередной раз подивился её способности быть одновременно сдержанной и раскованной. И ещё излучать ту специфическую подспудную сексуальность, которая так импонировала Кириллу в людях, даже была, можно сказать, его личным фетишем: едва заметная на первый взгляд, всё более очевидная по мере общения. Причем попавший в поле этого притяжения чувствовал себя наделенным эксклюзивным открытием, словно видел то, что никому вокруг не заметно, как будто был единственным, кто разглядел странное, скрытое очарование, неброскую, но цепляющую красоту.
- Я хочу тебя кое с кем познакомить, - сказала Женька, когда первые приветствия-объятия улеглись. - Уверена, ты знаешь, что я собралась замуж, - взгляд на удивление настойчивый. Она вообще почти никогда не смотрела прямо, не её это - «глаза в глаза». Короткие ускользающие взгляды когда-то умиляли, потом неимоверно раздражали, а теперь, когда все быльем поросло, опять смотрелись милой особенностью.
- Не особо, - ответил Кирилл, Женька улыбнулась, и, ничего больше не объясняя, повела его к уединенному кабинету в глубине зала.
- Познакомьтесь — Кирилл, Олег, - блондинистый крепыш протянул руку, вставая. Кирилл машинально пожал её, отметив, что ладонь сухая и крепкая, что было плюсом, и ещё, что Олег Сосновский выглядел моложе, чем на фото. Разумеется, он был в курсе жизненных перипетий бывшей жены, хотя как раз Женька сама по себе его интересовала меньше всего.
Беседа лилась неспешно, и была почти такой же приятной и непринужденной, как выбранное Женькой французское вино. В общем, Сосновский нравился Кириллу, он производил неплохое впечатление. Немного прошлись по теме торговли медоборудованием, которым занимался Олег, и Кирилл подумал, что если двоюродный дядюшка не откажется от мысли продать бизнес, то они с будущим мужем бывшей жены окажутся конкурентами. Во время десерта у Сосновского зазвонил телефон, и, извинившись, он встал из-за стола и, прихрамывая - неудачный отдых в горах, направился в холл.
- Я вижу, что ты склонен одобрить мой выбор, - произнесла Женька с утвердительной интонацией.
- В общем, да, хотя его проблемы со здоровьем печалят.
- Да разве это проблемы, - махнула рукой она, и немного помолчав, продолжила: - Короче, дело не в этом даже, не в свадьбе. Олег собирается открыть филиал в Испании, и какое-то время мы будем жить там.
Кирилл порадовался своему умению держать на лице нечитаемое выражение - годы тренировок и всяческих па-де-де в бизнесе.
- Живите.
- Вместе со Стасом. Ты же не думаешь, что я уеду без сына так надолго? - её глаза смотрели холодно и прямо.
Закипала злость. Цену её упрямству и способности следовать принятым решениям Кирилл знал слишком хорошо.
Одно примиряет - эти её качества даже отдаленно не дотягивали до аналогичных его собственных.
- А ты не думаешь, хорошо ли это будет для Стаса? Здесь у него друзья, школа...
- Ты теперь, да? - Женька прищурилась. - В общем так, Кир, я тебя проинформировала, просто прими к сведению.
- Я не подпишу документы на выезд.
- И не надо. Ты чувствовал себя таким виноватым после развода, что не возражал, когда я записала Стаса на свою фамилию. И даже не удосужился посмотреть, какое у него отчество, - она ничем не напоминала ту Женьку, которую он знал, вернее, думал, что знает. - Я записала его на своего отца. Так что ты к Стасу никаким боком — нигде не указано, что ты его отец.
Она помолчала и добавила:
- Можешь думать обо мне, что хочешь, но тогда меня оскорбляла мысль, что ты все знал о себе, когда женился на мне, и ничего не сказал. Решил использовать втёмную, как ширму, как лекарство. Сейчас мне это не кажется таким возмутительным, но тогда... - она холодно усмехнулась. Кирилл молчал — не было смысла что-то доказывать, если она не понимала, не чувствовала, - ни раньше, когда это имело значение, ни сейчас. Женька, словно ожидая, но не дождавшись ответа, продолжила: - Я даже не думала в то время, что этот мой истерический финт со временем пригодится. Рада, что интуиция и тогда меня не подвела. Можешь подавать в суд — пока дело дойдёт до экспертизы, мы к тому времени уедем. А там уже станет неважно. Или ты устроишь похищение в духе какого-нибудь говнюка типа ***? Разлучишь сына с его новыми друзьями?- нежные губы кривились в улыбке. Да, что-то он в ней всегда не успевал разглядеть.
Кирилл отставил бокал и спокойно посмотрел на жену:
- Нет, Женя, нет. Стасик не поедет в Испанию. Извини, мне пора. Спасибо за ужин.
Больше не глядя на Женьку, Кирилл вышел из кабинета, попрощался, извинившись, с попавшимся на пути Сосновским, и сев в машину, набрал номер Васильича:
- Дядя?.. Ну здравствуй... Я тоже... Да, приехал... Да, похоже насовсем... Да... Да, отец сказал...Кстати, я хотел бы об этом поговорить. Да. Завтра. Вообще, думаю, ты не будешь возражать, если я у тебя немного поработаю?.. Осмотрюсь изнутри, так сказать... Ха! Да, неизлечимо болен дотошностью и ещё трудоголизмом, не забывай.. Нет, это надо мне. Есть причина. Конечно, при встрече... Ну да... Вот и хорошо. Тогда до завтра.
Руки уверенно легли на руль, машина плавно тронулась с места.

Кирилл не хотел возвращаться в Россию. Не так скоро, по крайней мере. Туманный Альбион покорил слишком многих, и Костровский не был исключением. Пять лет, проведенные в Брайтоне, как и любое время, условно называемое счастливым, пролетели, как один миг. У него не было оснований предполагать, что контракт не будет продлён — руководство было чрезвычайно довольно его методами и, ещё больше, результатами, коль скоро они приумножали доход фирмы.
Точку на всём этом поставил разговор, который состоялся бы рано или поздно, и в общем был ожидаемым. Но всё равно, показалось, что всё как-то слишком внезапно.
За пять с половиной лет после памятного скандала, когда отец вне себя от бешенства орал: «У меня нет больше сына!», это был третий случай, когда он заявлял о том, что Кириллу следует вернуться. В первый раз был намёк в один из нечастых визитов в отчий дом и на родину вообще - «Не надоело на чужбине? Домой-то не пора?», который Кирилл легко проигнорировал, второй раз это уже был почти приказ: «Кирилл, пора бы тебе вернуться», на что он ответил отказом, зная прекрасно, что отец рано или поздно настоит на своем. Но простых слов, сказанных по телефону: «Ты мне нужен здесь. Очень нужен именно сейчас», - от отца он не ожидал, настолько это шло вразрез с его принципами и характером.
Надеясь, что голос звучит достаточно безэмоционально, подавляя нарастающее беспокойство, Кирилл спросил:
- Что-то случилось?
- Пока ничего. Но чувствую себя неважно. Люди меняются, Кирилл, не удивляйся так, - и, резко меняя тему, в своей обычной манере, добавил: - И тут вот ещё что. У Васильича проблемы. Хочет продать своё дело. Сам понимаешь, отказать я ему не смогу, но хотелось бы, чтобы ты взглянул, что там. Насколько мы влетаем.
Кирилл понимал, что совсем легко, даже дешево, сдает позиции, но ничего не мог с собой поделать. Даже слов «ты мне нужен» не надо было — он давно всё простил, отец не раз дал понять, что жалеет о сказанном тогда в гневе, под влиянием эмоций. Что бы не случилось, отец для сына всегда фигура номер один, как не трепыхайся. Даже когда ловишь себя на схожести поступков, реакций, бессильно раздражаясь от этого...
И сейчас это «мы» тоже согревало, так глупо...
- Хорошо...
- Я рад, сынок, - теплая улыбка в голосе отца дорогого стоила, и Кирилл со светлой грустью и смирением признал, что его независимость — самообман. Будто и не было всех этих лет.


Глава 2
Петя Малахов часто думал в последнее время, что эпитафией на его надгробии будут слова «его сгубил кофе». Если оно вообще будет, то надгробие. Скорее всего, после Костровского от Пети не останется ничего, достойного погребения. Костровский просто высосет его, как паук муху, а скальп прибьёт в своём кабинете на видном месте, чтоб всяк входящий заранее проникался и трепетал.
Подумать только, ещё каких-то два месяца назад Петя был счастлив, и, как обычно это бывает, даже не подозревал, что ему вот так вот хорошо, что жизнь удалась, что он, Петя, - счастливчик. Не знал, не ведал. Как и о том, что суетливое питьё кофе непосредственно перед выходом из дома, то есть при полном параде – в костюме и при галстуке, обернётся потенциальным Петиным личным Армагеддоном. То есть, он, конечно, знал о всех возможных рисках типа обожженного языка или заляпанной одежды. Но даже представить не мог, чем ему грозит второй вариант, не предусмотренный небесной страховкой для грешного Пети. Речь о залитом банальным и благородным напитком пиджаке. Как у него так вывернулись пальцы, что он сумел довольно щедро окатить коричневой жижей серый пиджак и брюки заодно, непонятно. Однако было ясно, что просто замыть не получится. Матюкнувшись злобно и от души (но не поминая собственно «матери» - от этого его предостерегала в прыщавой юности бабушка, женщина набожная, поэтому Петя матерился только вариациями на тему мужских причиндалов), он засуетился пуще прежнего, торопливо разоблачаясь от костюма, по которому теперь химчистка плакала. Один из двух Петиных костюмов как раз там был в настоящий момент, из-за дня рождения Ольчика, - после работы отмечали в «Роднике». Петя там отличился, перебрав и перевернув на себя тарелку с отбивной и салатом.
Так что надеть в тот памятный день было решительно нечего - более ничего, хоть отдаленно напоминающего костюм, в Петином гардеробе не водилось. Работал на фирме он недавно, летних офисных доспехов ещё не приобрёл, а два костюма – более, чем достаточно, так Малахов считал. Вчерашний студент, он не признавал другой одежды, кроме джинсов и свитеров или опять же джинсов и футболок-рубашек, в зависимости от сезона. Позже он думал, что надо было ехать в заляпанном. Как-нибудь бы пересидел денёк. Любопытным бы отвечал, что это только что случилось, вот пять минут как.
Но на новой, к тому же и самой первой Петиной работе, был свой порядок. Строгий дресс-код диктовал костюмы пять раз в неделю, и в короткий день по субботам - свободный стиль. В субботу все отрывались, кто как мог, в субботу можно было.
А День Пролитого Кофе оказался пятницей. И опоздание грозило карами более ужасными, чем наказание за несоблюдение правил внутреннего распорядка касательно одежды. Поэтому, проклиная всё на свете, Петя натянул джинсы посинее, свитер потемнее, накинул куртку, шапку, влез в ботинки и рванул бегом, хлопнув дверью.
«Скажу, если вдруг спросят, что перепутал дни недели», - нервно думал он, качаясь в толпе таких же рабов, набившихся в вагон метро. Он, сам не замечая, никак не мог отделаться от детской привычки оправдываться.
На работу он успел секунда в секунду, но не успел открыть рот, чтобы ответить на невысказанный вопрос Лютика из бухгалтерии, как секретарша шефа, Леночка, проходя по отделам, позвала всех в зал для тренингов (в народе «изба-мозгоебальня» или просто «ебальня» или просто «изба», смотря с кем общаешься и в зависимости от контекста беседы). Петя, поймав случайное отражение своей персоны в стекле двери, нервно пригладил непослушные даже в стрижке волосы, и поплёлся со всеми, надеясь затеряться в дальних рядах. Однако такой умный он был не один, и народ из отдела маркетинга, стратегически более удачливый, поскольку их отдел располагался ближе к залу, занял все хорошие места. Так что Петя сел в серединке, и уже ничто не могло его спасти.
Когда все расселись, вошел сам генеральный (что было дико) с каким-то мужиком. Петя даже глянул на него заинтересованно — мужик был из разряда «ничётак», видный — высокий, темноглазый, с классическими чертами героя боевика, девушки влюбятся неотвратимо. Малахов уже немного разбирался в костюмах, поэтому сразу разглядел, что мужик в порядке и очень даже. Явно дорогие часы, сверкнувшие из-под левой манжеты, когда мужик усаживался, отодвигая папки и карандаши-ручки на столе, разложенные порхающей, как махаон, Леночкой, тоже семафорили о статусе владельца.
- Дорогие коллеги, с вашего позволения, перейду сразу к делу, - завёл спич жизнерадостный Андрей Васильевич, гендир. - Позвольте представить вам моего нового заместителя, Костровского Кирилла Сергеевича. Он временно возглавит отдел сбыта, пока мы не найдём подходящую кандидатуру.
Мужик милостиво кивнул, с надменной улыбкой глядя на «коллег», неспешно приподнялся, произнёс «надеюсь, сработаемся» офигенно сексуальным голосом и опять сел, нагло поглядывая на трудовой народ. Петя видел алеющие уши сидящего впереди Лукьянова - тот мнил себя без пяти минут начальником отдела, а тут такой облом. Петя даже посочувствовал сволочному Лукьянову — тот стопицот раз уже перезаложил душу во имя карьеры, а пирог уплыл из-под носа.
Дальше представляли других начальников и главбуха, они деликатно приподнимали задницы при звуках своих имен, и всё заняло минуты, Малахов уже предвкушал утренний перекур. Вообще-то Петя не курил почти, но иногда хотелось, за компанию и если нервничал. И тут он с тоской услышал, как новое руководство изъявляет желание познакомиться теперь только с вверенным отделом, прямо здесь и сейчас.
Петя сжался, стараясь не привлекать внимания, пока остальные во главе с генеральным покидали «избу». Он сидел, глядя в свои колени и осязая тяжелый взгляд нового начальника.
И понеслась. Повторилась процедура поднятия задниц, только теперь сотрудники вставали как следует, представляясь по всей форме. Очередь дошла до Пети:
- Малахов Петр Константинович, менеджер по продажам.
Он рискнул поднять глаза. Во взгляде Кирилла Сергеевича читалась энтомологическая неприязнь хозяйки, включившей свет на кухне среди ночи. Петя замер.
- А что это вы так странно одеты, Петр Константинович? Дни недели перепутали?
- Э... Ну да... Так получилось, - Петя покраснел, понимая, что и правдивая версия выглядела бы не лучше.
- Остается только надеяться, что такая невнимательность не затрагивает непосредственно вашу работу. В чем я лично уже сомневаюсь.
Петя сел. Дальше всё пошло своим чередом, он даже добрался-таки до курилки в своём отделе, но только добавил там стресса — ничего хорошего о новом начальнике он не услышал.
- Ну, это генерального кореш какой-то, ага, - выдохнул носом дым Валик. - Я видел, как они с утра сегодня шли, ржали, как близкие родственники. Ленка сказала, что он где-то в Лондоне до этого стажировался.
«Ясен пень, с Валькой такого бы не случилось», - думал Петя, глядя на приятеля по отделу — у того было штук пять костюмов, не меньше.
- Говорят, что умный мужик, но злой, придира, - подхватила Ольчик, кривя накрашенные дорогой помадой пухлые губки. Помада глянцево блестела, как расплавленная медь, и не оставляла следов ни на сигаретах, ни на кромке чашки. Ольчик округлила свои большие голубые на Петю, мол, «утютю, бедный котёночек»:
- Как же тебя угораздило-то сегодня, Петюнь?
Сказать, что Петя не любил своё имя — ничего не сказать. В стране, где народная мудрость предостерегала зарекаться не только «от сумы», коннотации прославленного библейского имени уводили в такие дебри, что страшно становилось. Поэтому он признавал только нейтральное «Малахов» или по имени-отчеству. Его трясло, если он слышал от мужика «Петя», «Петруша», даже в официальном «Пётр» чудилась издёвка, а школьный «Пятак» не примирял, а отсылал на свежий воздух, к свинарнику. Так что только девушкам Малахов позволял называть себя по имени.
Он грустно вздохнул:
- Ты не поверишь.
Начать общение с новым шефом отдела, представ в качестве идиота и разгильдяя — просто офигеть, какой профит.
Валик ухмыльнулся:
- У тебя, что, в натуре сегодня шаббат?
- Нет, блин, Ханука! - рыкнул Петя и затянулся нервно. Ольчик утешила, ласково глядя смеющимися глазами:
- Ну, ты не переживай, Петь, подумаешь – первое впечатление! Главное – проявить себя хорошо, ну и заодно не высовываться, - она замолчала, видимо, задумавшись над смыслом того, что сморозила только что.
Ещё потрепались ни о чём, да и разошлись. По пути Малахов свернул к кулеру, и только приник к стаканчику, как за спиной послышалось:
- Вы вообще работать собираетесь сегодня? –блин, Костровский со своим сексуальным голосом. Петя вздрогнул и немного пролил на себя. «Круть, - подумал он, - второй раз за утро, руки с дыркой». Торопливо глотнув, он бросил стаканчик в корзину, и обернулся:
- Собираюсь, - тихо произнёс, глядя в сторону.
- Незаметно, - с насмешкой произнёс новый шеф и сухо добавил:
- Идите, наконец, займитесь делом. Или у вас много свободного времени?
Малахов, по-прежнему не глядя в лицо Кириллу Сергеевичу, ретировался в свой закуток – кабинетик, который он делил с двумя такими же менеджерами, немолодыми молчаливыми тётками.
Остаток дня он пахал, обзванивал, улаживал, и больше курить не ходил. По пути домой забрал из химчистки один костюм, поклялся себе завтра завезти туда серый, дома поужинал и завалился спать пораньше. Во сне он куда-то бежал, но не успевал, и бежал снова, в итоге проснулся с головной болью.
Суббота и воскресенье пролетели незаметно и лениво. Слегка разобравшись с бумагами в офисе в субботу, в воскресенье Петя тупо валялся на диване, немного побегал по постъядерному Лас-Вегасу, где постреливал в рейдеров, диких гулей и прочие мозговывихи разработчиков. Думал о том, что если быть внимательным и собранным на работе, то никакой начальник не страшен. Ну на самом деле, не уволят же его только за то, что он не нравится шефу отдела? Через минуту этот вариант уже не казался таким уж фантастическим, и Петя загрустил.
Работой Малахов дорожил. Компания была престижная, платили хорошо. Ему просто невероятно повезло попасть туда, стечение обстоятельств. Петя был ещё на испытательном сроке — гады, растянули на полгода! Но они могли себе позволить выбирать и перебирать. Поэтому вся эта история с неодобрением Костровского была очень некстати.


Глава 3
В понедельник обнаружилось, что Пете подкинули работёнки. Вдруг оказалось, что он должен заполнить таблицу с паспортами и сертификатами на все «свои» договора. Кто это делал раньше — непонятно, все эти бумаги прилагались к «делу». Спросить у Светика, которая, собственно, и огорошила его этим новым фронтом работ, он постеснялся. Потом решил, что раз уж договора его, то логично, что базу по ним составляет именно он. Петя торопливо заполнял таблицы, метался между заказчиками и перевозчиками, звонил, выяснял, выезжал на объекты раз десять за три дня, и чувствовал, что его затягивает в какую-то воронку. Начальника он не видел эти дни, тот, похоже, тоже не отдыхал. В четверг стало поспокойнее, Петя заметил, что стал чаще покуривать, вознаграждая себя за труды, и чувствовал, что втянулся. Ну да он не барышня, чтобы беспокоиться о вредных привычках. К тому же захочет — бросит сразу.
Такой вот подрасслабленный после отпустившей наконец суеты последних дней и попался он на глаза Кириллу Сергеевичу на пути из курилки к рабочему месту. Тот остановился, весь шикарный, и недовольно скривился:
- Петр Константинович, да что вы всё по перекурам бегаете? У вас там скоро пеня начнёт нагорать по договору с Диагностическим центром в Королёве, за нерастаможенный груз, а вы всё прохлаждаетесь! - тёмные глаза смотрели насмешливо и недовольно. Петя похолодел — о проблемах с таможней он слышал впервые.
- Я не... Я-я первый раз об этом... - с ужасом и стыдом он почувствовал, что начинает заикаться. Но гораздо сильнее страшила мысль, что он так серьёзно накосячил. В груди неприятно заныло. Костровский удивлённо приподнял брови:
- Только не говорите, что вы не отслеживаете графики поставок на всех этапах.
- Я-я отслеживаю... Я с-смотрел, груз прибыл в срок... - залепетал Петя.
- Куда прибыл, Пётр Константинович? И какой именно? И что с ним дальше стало? Вы вникали, что в комплекте к радиологической лаборатории идут реактивы с изотопами, и что этот груз имеет особый приоритет, и досматривается отдельно? И что в вашем конкретно случае имел место быть недокомплект необходимой заводской документации, заключение о радиологической безопасности? - начальник подавлял Малахова на всех планах бытия — если было у Пети астральное тело, то сейчас оно тоже корчилось от вины и стыда. Он стоял красный, как помидор, к тому же было ужасно стыдно, что весь отдел видел и слышал Петин позор.
- Я сейчас позвоню...Поеду... выясню всё, - он был по-настоящему испуган. Костровский, видимо, что-то прочитал на лице своего несчастного подчиненного, и голос его смягчился:
- Не надо никуда ехать. Я всё уладил ещё вчера. Они прислали документы ближайшим рейсом, - помолчал и добавил, глядя на щуплого Петю с высоты своего роста:
- Будьте внимательнее, Петр Константинович, учитесь. Я понимаю, что вы молодой сотрудник без опыта, так вам тем более не следует без конца бегать по перекурам да обедам.
Петя вскинул было голову и открыл рот, чтобы начать протестовать и оправдываться, но глянул в лицо Костровского, и понял, что от того ничтожества, каким он видит своего менеджера, шеф именно этого и ждёт, и заранее презирает. Поэтому он опустил глаза, и произнёс тихо:
- Простите. Такого больше не повторится. И.. спасибо, что...
Костровский, досадливо поморщившись, перебил:
- Только вот без сиропа. Делайте свою работу нормально, и не придётся сваливать её на других.
Пете опять бросилась в щёки схлынувшая было краска, и он опять открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Кирилл Сергеевич обогнул его и вошёл в свой кабинет. Все вокруг сделали вид, что ничего не было.
Остаток дня Малахов пахал, не разгибаясь, и даже на обед не пошёл. Ольчик принесла ему круассан и сок, и пожалела, погладив по вихрастой тёмно-каштановой голове:
- Да наплюй ты, Петюнь, всё с опытом приходит, шеф прав.
И он согласно кивал, вздыхая и облизывая с губ крошки.
На следующий день Петя узнал, что ему надо заполнить очередную огромную базу по отгрузкам, теперь уже отчего-то по всем договорам отдела. Стало ясно, что придётся брать работу домой, на выходные. Чувствуя себя узбеком-нелегалом, он вбивал данные, одновременно пытаясь понять — кто же раньше делал эту херову тучу бумаг.
Опять он мотался, как жучка, а когда попался Костровскому возле кулера, то ничего не сказал на несправедливое: «Снова вы прохлаждаетесь», даже глаз не поднял. Впрочем, эта реплика и не требовала ответа — шеф уже составил мнение о молодом сотруднике, и мнение это было неутешительным для новичка.

Так начался Петин кошмар на работе. И всё из-за чёртового кофе.

Малахов, и без того худой, даже спал с лица. Заострились скулы, исчезла детская припухлость щёк, белая кожа словно посерела, и веснушки на переносице перекликались с синяками под глазами, образовавшимися от недосыпа.
А работа, не только своя, но и дурная, неведомо кем раньше исполняемая, всё не прекращалась. Затурканных жизнью и семьями соседок по кабинету он ни о чём не спрашивал. Ни с Валькой, ни с Ольчиком поговорить не удавалось, в курилку он почти не бегал, к кулеру тоже не частил.
Дни недели слились в один рутинный конвейер, и только яркими пятнами на этой каторге бодрили столкновения с начальником. Придирки не иссякали и каждый раз это было что-то новенькое. Петя никогда не мог угадать, во что выльется очередной акт внимания со стороны шефа отдела.
В кабинете у Костровского на Малахова вообще ступор нападал. Когда шеф вызвал его первый раз, Петя взмок, гадая о причине, и судорожно проглядывая договора. И всё равно не угадал.
- Объясните мне, Петр Константинович, каким образом контактное лицо Вашей компании связывается напрямую с главным руководителем отдела продаж? Почему Ваши клиенты действуют мимо Вас? С какой стати я должен был разъяснять ситуацию со сроками поставок, чем занимались Вы все это время? Вы так и не сделали выводов из прошлого опыта? – чеканил шеф, особенно упирая на «вы».
Услышав, зачем именно его вызывали, Петя взбеленился. Эта внутренняя вспышка ярости была неожиданной для него самого.
- Наверное, звонивший ошибся? В контакте был указан мой телефон, - процедил он, едва сдерживаясь. «Бля, как будто я мог предвидеть, что этот придурок там что-то напутает и позвонит именно на телефон руководителя! А ты, гад, мог бы не распинаться и перевести звонок на меня».
Костровский явно забавлялся. Кирилл Сергеевич был хорош - откинувшийся на спинку кожаного офисного кресла, поигрывая «Паркером», он с недовольством и насмешкой в красивых глазах смотрел на Петю.
- Наверное, потому, что надо чаще общаться с клиентами, тогда бы они ничего не путали.
Петя промолчал. Невольно он отметил, что у Костровского офигенно классный парфюм, что-то холодное и надменное, очень ему подходит. И голос...
- Подготовьте аналитическую справку по заказам за последний квартал. Вы, конечно, можете спросить, зачем нам тогда аналитический отдел, но вот не советую вам проявлять инициативу подобным образом. Можете идти.
Петя скрипнул зубами, мысленно матюкнулся, но опять промолчал. Впереди намечались весёлые выходные.
Справку Петя сделал, но оказалось, что не совсем правильно, что и доказал ему Кирилл Сергеевич, просматривая бумаги, поглотившие остаток субботы и всё воскресенье. Потом неожиданно для Малахова спокойно и доходчиво объяснил, как сделать правильно. Петя даже осмелился задать пару вопросов, на которые шеф ответил подробно, без той издевки, которая всегда чудилась Малахову, когда он имел честь общаться с Костровским, а проще говоря, - попадать под раздачу.

Вообще, надо заметить, что отдел довольно быстро принял нового руководителя. Требовательный и жесткий, он не давал спуску никому, но и сам отнюдь не бездельничал. Успехи, как из рога изобилия обрушившиеся на компанию со времени появления в ней Костровского, выводили её в лидеры своего рыночного сегмента. Под его началом был заключён солидный договор на поставку оборудования в новую сеть частных офтальмологических клиник, да ещё и тендер, к которому отдел приложил руку, прошёл с успехом, и, обойдя солидного конкурента, теперь они были включены в государственную программу, что означало безбедную жизнь года на три, как минимум. Ну, и, конечно, жирные премиальные к Новому году, который, что называется, был на носу.
Существовали и маленькие нюансы – народ теперь курил украдкой. Ну, то есть, если шли на перекур, и вдруг появлялся Костровский, то все сворачивали к кулеру, или делали вид, что им срочно что-то понадобилось в бухгалтерии или ещё где, но просто безотлагательно и крайне важно, словом, начинали имитировать кипучую деятельность и трудоголизм на грани патологии. Потом, тихонько перемывая кости Костровскому в курилке, с нежностью вспоминали бывшего руководителя – пожилого Михал Семёныча. Хотя с Семёнычем таких охренительных успехов не было и близко, это да. Но, глядя на несчастного Петю, заваленного придирками и работой по самое «не могу», никто не хотел повторения подобной участи. Ну любит новый шеф, как оказалось, вцепиться в тех, кто имел неосторожность попасть к нему на зуб, и гнать жертву долго и со вкусом. У каждого свои недостатки, что уж. И всем казалось, что Малахов на волосок от увольнения, а вот этого боялись всерьёз. Так что помилуйте, какие там перекуры, когда шеф на горизонте!
Костровский продолжал придираться, Петя продолжал безропотно тонуть в работе, терзаемый страхом наделать ошибок, и апогеем для него стала встреча с контрагентами, на которую взял его начальник. «Пипец, теперь меня ещё и используют, как тупую секретутку», - думал он, записывая за шефом и подавая нужные бумаги. Впрочем, польза от Пети была — после всех этих баз и справок он знал почти все цифры отдела наизусть и мог легко дать нужную информацию. Причём он видел, что Костровский именно это от него и ожидал. Петя был вымотан, но чувствовал, что на сей раз не налажал. Переговоры прошли удачно, и когда Кирилл Сергеевич вёз Петю к дому, оборвав его робкие попытки убедить, что доберется самостоятельно, то даже его молчание в машине казалось одобрительным. Малахов пару раз ловил на себе пристальный взгляд руководителя, не то, чтобы удивленный, но без обычного недовольства - точно.
- Завтра с утра подготовьте отчет о переговорах, - сказал Костровский, высаживая Петю у подъезда.
- Сделаю. Спасибо, что подвезли.
- Не стОит. До завтра.
- До свидания, - Петя поёжился под странным взглядом, брошенным на прощание, и потом ещё зачем-то стоял, выдыхая пар на морозном воздухе, глядя вслед габаритным огням шефового «Лексуса», и ему казалось, что запах Костровского продолжает витать вокруг него, Пети, и это было приятно. После чего утомленно поплёлся домой, раздумывая о Кирилле Сергеевиче.

Вообще, в последнее время странное творилось с Петей. Он так привык к разносам начальства, что даже начал находить в этом внимании с отрицательным знаком извращенное удовольствие. Петя испытывал алогичную симпатию и одновременно раздражение пополам с интересом. И всё чаще мысли крутились вокруг личности шефа. Он думал о том, как тот живет, как отдыхает. Есть ли у него слабости, как у простого смертного, увлекается ли он чем-нибудь. И молчаливое одобрение шефа в этот раз будто сорвало стоп-кран. Когда Петя, намыливаясь в душе, поймал себя на размышлениях, спит Костровский в пижаме, в трусах, или вообще голяком, и растут ли у начальства волосы на груди, или же он гладкий, как сам Малахов, то как-то даже растерялся, потом неловко хохотнул, будто кто-то мог прочитать эти мысли в Петиной распутной, как оказалось, голове. «Докатился, Малахов... Допрыгаешься, мазохист...», - подумал он, засыпая.

Вообще знал Петя за собой кое-что... В последний год школы случилась с ним большая неприятность, даже не так, - катастрофа, которая почти совпала по времени с катастрофой настоящей, но обо всем по порядку.
В начале декабря в классе появился новый парень. Умный, наглый, сильный. Сын небедного папаши. Была у него какая-то мутная история в предыдущей школе, такая, что даже средства родителя не помогли, проще оказалось перевести сына доучиваться в другом месте. Парень был прирожденным лидером, и все в классе только что в рот ему не глядели. Петя тоже попал под влияние, понятное дело. А Олег (так звали новую школьную звезду) неожиданно стал выделять Малахова, и тот оказался под таким впечатлением, что не только в огонь и воду, а и медные трубы полировать готов был. И когда Олег за месяц до выпускного впервые поцеловал Петю, тому даже в голову не пришло его оттолкнуть, наоборот. Он как на крыльях летал. Дело дальше взаимной мастурбации не зашло, но и этого было довольно. На одной из вечеринок они попались. Причем, Олега никто презирать и гнобить не стал, а Петя хлебнул в полной мере. Сначала любопытные и презрительные взгляды, будто у Пети две головы оказалось, шепотки. В присутствии школьного кумира его не задевали, а вот когда того рядом не было... «Ко-ко-ко» за спиной и в глаза, смешки, противные прозвища, пару раз до драк доходило. Естественно, он не собирался ничего говорить об этих трудностях Олегу, но это и не понадобилось — всё закончилось как-то быстро, отношения почти мгновенно сошли на нет. Петя понял, что тот просто развлекался, к тому же у звезды появился мальчик из параллельного, нежное созданье, так что Петюня хлебнул и горькой участи отвергнутого любовника. Однако страдать о том, что его бросили, поменяв на другого, не получилось — отрицательные последствия этой «дружбы» перевесили все те приятные моменты, которые между ними были. Добила его окончательно история с родителями — кто-то добрый просветил предков относительно наклонностей их ребёнка. Отец рвал и метал, мать скорбно поджимала губы, боль и разочарование в её глазах лупили по нервам похлеще, чем мысли о покинувшем возлюбленном. Петя клялся, что "никогда, никогда больше", просил прощения, сам не понимая, за что, и мать с отцом вроде как решили сменить гнев на милость... Тот факт, что родители погибли буквально через неделю, разбившись на старом отцовском «Жигуле», заставил Петю чувствовать себя невыносимо виноватым, будто это из-за него случилось, и необратимость произошедшего давила тяжким грузом. Умом он понимал, что эти события никак не связаны, но эмоционально всё как-то безобразно наслоилось...
Так что об Олеге он больше не думал совершенно, перед парализующим кошмаром гибели родителей первая любовь просто скукожилась и померкла.
В родительскую квартиру вернулась Петина сестра, она была намного старше, развелась до этого с мужем, и с близнецами-племянниками ушла на съёмную квартиру к любовнику. Мать тогда категорически не одобряла поступка дочери — новый зять жениться не спешил, да и был моложе на восемь лет, нищий школьный учитель... Но Анжелка любила его, и ей плевать было на всё. А теперь и отчёт держать вроде как не перед кем...
Петя мешаться не хотел, поэтому решено было после похорон, что он поживёт у бабули. Та, к счастью, не знала ни о ссоре с родителями, ни о причине этой ссоры, а то неизвестно, как бы отнеслась — она была женщиной верующей, так что на понимание рассчитывать не приходилось, да он бы и не выдержал больше скандала на эту тему. Когда бабуля умерла всего лишь через год, Петя чувствовал себя одиноким, но к сестре не вернулся, да она и не настаивала...
На выпускной он тогда не пошёл, и с одноклассниками больше никогда не встречался. Ну разве в магазине или на улице — мелькнёт знакомая рожа, а чтоб специально видеться — этого он избегал. И ещё избегал всяких двусмысленностей с парнями. Малахов понимал, что как минимум би, но ни на какие такие контакты больше не велся. Встречался в универе с девчонками, но ничего серьёзнее недолгого перетраха не получалось. И эти встречи не грели. От слова «совсем».
Временами, особенно после жарких непонятных снов с участием неведомых мужских тел, Малахов готов был повернуться лицом к этой стороне своей натуры. Ну, или не совсем лицом... Короче, понятно. Но, побывав несколько раз в клубах со специфическим уклоном, он понял, что там его просто банально и цинично оттрахают, и на любовь это будет похоже меньше всего. Не то чтобы хотелось любви, думал он, наелся вроде как тогда, а впрочем... Наверное, всё-таки хотел. Именно любви. Он уже сам не понимал, что ему нужно было, о чём говорит этот голод, неясное томление, запутался в себе конкретно. Но к тупой *бле готов не был однозначно, хоть это было ясно.
И когда ему вдруг приснился Костровский, Петя не был так уж шокирован. Было странно, что это именно шеф. Хотя, чего странного, если вдуматься... Нет, ничего такого, против обыкновения: приснилось, будто он сидит где-то, а напротив Кирилл Сергеевич, и он смотрит на Петю своими офигенными глазами, а Петя так влюблён, что просто дышать не может, смотрит и плавится от любви... Весь день Малахов проходил как под наркозом, и поглядывал на шефа с новым интересом. Потом как-то потускнело, но ненормальная тяга к шефу с тех пор только росла.


Глава 4
- Дорогой, ты в курсе, что ты мерзавец? - голос Женьки не предвещал ничего хорошего. Кирилл устало усмехнулся, порадовался, что бывшая жена не видит, насколько он вымотан, и ответил:
- Здравствуй. Тоже рад тебя слышать. Полагаю, ты хочешь сказать, что никто никуда пока что не едет?
Раздался холодный смешок:
- В общем, мне всегда импонировала твоя упертость. И сразу говорю — мелко пакостить, не пуская сына к тебе или тем более к твоим, я не собираюсь. Кстати, надеюсь ты прилично себя ведешь?.. Вариант, когда Стас может застать тебя с твоей педовкой в двусмысленной ситуации, исключен? - она выстреливала все эти фразы тем насмешливым сухим тоном, который сигнализировал о крайней степени бешенства. Немногие знали, что вежливая и приятная в общении Женька довольно груба, особенно с близкими людьми. Ну, или условно близкими, как он теперь. Хотя, куда уж ближе.
- Женя, успокойся, - разумеется, виноватым он себя не чувствовал. - Он даже в моей квартире не бывает, всегда только у родителей. Да Стасик Романа и видел-то всего раза два.
- Умеешь ты, Костровский, зубы заговаривать, - она хохотнула уже мягче и Кирилл понял, что буря в принципе улеглась. Женька умела проигрывать, как и извлекать выгоду из проигрыша, в чём он и убедится, не пройдёт и пары минут, Кирилл был уверен.
- Вообще не думай, дорогой, что я собираюсь скрывать от сына твою ориентацию, или как-то настраивать его определенным образом в связи с этим. Мы живем немного не в то время, чтобы такие финты были адекватны, хотя и в достаточно дремучей стране. Но всему своё время. И мне просто не нравится эта крашеная бл*дь рядом с тобой. Мой тебе добрый совет — найди себе, пока не слишком поздно, хорошего мальчика, которому от тебя нужен только ты.
Вспомнились почему-то веснушки Малахова на белой коже. Он спокойно улыбнулся в телефон:
- Милый совет. Буду работать над этим.
- Вот и славно, дорогой, не забудь потом нас познакомить. Я же должна знать, кто будет новой мачехой моего сына, и я надеюсь, это всё же будет не брутальный самец, ты ведь по-прежнему предпочитаешь... активную жизненную позицию? - яд у неё обычно тянулся ещё некоторое время. Хотелось нахамить, Женька явно напрашивалась, но он сдержался:
- Ты просто на страже моего имиджа. Не переживай, не брутальный. Познакомлю. Первой.
- Успокоил. Ах да, я дала согласие на генетическую экспертизу, - небрежно добавила она, Кирилл напрягся.
- Спасибо, я в тебе не сомневался.
- Я в себе тоже. Кстати, о работе, - голос её приобрел деловые нотки. «Началось» - подумал Кирилл.
- Прекращай обдирать Сосновского, поделИте рынок мирно, иначе ты рискуешь одновременно с конкурентом лишить благополучия мать своего ребенка.
- Что, ресторанный бизнес тебя уже не кормит? - хмыкнул Костровский.
- Дорогой, неужели ты считаешь «это» больше, чем развлечением? - в голосе её почудилась утомленная усмешка, и тут же она добавила совсем другим тоном:
- Кстати, раз уж мы опять об этом, продай мне свою долю наконец.
Ну, логично. Ничего другого ожидать не приходилось, и Кирилл все для себя решил ещё до этого разговора. Стасик уже не младенец, через каких-то шесть лет ему уже будет четырнадцать, и в суде его голос будет приоритетным, если они до этого вообще дойдут, в чём Костровский всё-таки сомневался. Вслух он произнёс:
- Во-первых, я не считаю «это» развлечением, ты в курсе, так что твой сарказм не по адресу. И ты хорошо справляешься с делом, о чём тоже прекрасно знаешь. Во-вторых, я не обдираю Сосновского, просто ему нужно больше внимания уделять бизнесу, а не предстоящей свадьбе. Хотя, я его понимаю, - тут же добавил Кирилл, предупреждая готовые сорваться возражения, и продолжил: - Но я учту твои пожелания. И по поводу ресторанов. Свою долю я дарю Стасу, как только будут готовы все документы об отцовстве. Надеюсь, тебя устроит такой вариант. И, разумеется, я по-прежнему буду давать деньги на содержание ребенка, твой семейный статус не имеет никакого отношения к обеспечению нашего сына.
После короткой паузы она ответила:
- Что ж, посмотрим, как это сработает на деле. И я всё же подумаю, приглашать ли тебя на свадьбу.
- Хм. Надеюсь, ты всё же сменишь гнев на милость.
- Посмотрим на твоё поведение, - вот теперь было слышно, что она вовсю улыбается. - Пока.
Кирилл положил телефон на стол, откинулся в кресле. В общем, все складывалось, как он планировал. Оставалась пара нерешенных вопросов и об одном из них напомнила Женька.

Ромашка. Надо было что-то решать.
Он был сейчас в Лондоне, проводил пафоснейшую выставку, и собирался ненадолго приехать буквально на днях. Но отчего-то эта перспектива не радовала. Раздражал даже дизайнерски выверенный гламурный уют — заслуга того же Ромашки. Он жил в квартире Кирилла на Патриарших последние года три, после того, как вынужден был продать своё жильё, чтобы вывести личный бизнес, посвященный музам под командованием Гермеса, на качественно иной уровень. Кирилл предлагал помощь, но Ромка отказался, мотивируя это тем, что Кир и так ему достаточно помог в своё время — стартовал он благодаря Костровскому, познакомившему с нужными людьми и вложившему энную сумму. Сейчас, зная любовника как облупленного, он имел все основания предполагать, что это был всего лишь психологический ход — поступиться малым, дабы набрать бонусы и иметь возможность напиться из колодца ещё не раз. Да и не рисковал он особо — Кирилл не дал бы утонуть при любом раскладе, Ромашка знал это, но любил перемудрить.
И в последнее время любовник несколько отбился от рук — Кириллу не нравился новый Ромкин партнёр по бизнесу, лощеный неприятный тип с аристократическими корнями, которые неожиданно вызвали к жизни в его неглупом смешливом парне какой-то мещанский дремучий снобизм, откуда только что взялось... И отношения Ромашки с этим мутным субъектом довольно быстро приближались к тому, чтобы перейти некую условную черту, что в данном конкретном случае Костровского не устраивало.
Другие никогда не были проблемой ни для Кирилла, ни для Ромки, всё с самого начала было довольно свободным, в разумных пределах, конечно: всё-таки есть разница между транзитным минетиком в клубе и полноценными шашнями черт знает с кем. К тому же этот тип неотчетливо настораживал, хотя ничего особо компрометирующего найти не удалось, кроме некоторой склонности к азартным играм.
Но главное, главное... Кирилл отдавал себе отчет, что вся эта совокупность серьёзных претензий была только предлогом, поводом, а не причиной. А причина крылась в том, что отношения исчерпали себя совершенно, и надо было расставаться как можно скорее друзьями, пока недовольство не переросло в неприязнь. Ромка всё же не заслуживал неприязни, - несколько лет, проведенные вместе, обязывали. И ведь когда-то казалось, что между ними есть что-то настоящее, имеющее значение...
Пора, пора было закруглять этот перманентный роман. И пора Ромасику обзавестись собственным жильём, благо денег теперь на это у него более чем хватало — что ни говори, а галерист он был талантливый, с чутьём.
Словом, предстоял непростой разговор.

С неуютных мыслей о Ромашке, Костровский перескочил на участившиеся в последнее время, большей частью насмешливые, раздумья о своём новом развлечении.
Парень этот бросился в глаза, когда ещё жался в конференцзале, пытаясь выглядеть незаметным, что само по себе о многом говорило. Он, может, и думал, что из-за нарушения дресс-кода попал под раздачу, но Костровский все равно бы его заметил, вопрос времени.
Он был до жути похож на Женьку.
Ну, как похож. Он же мужчина всё-таки. Похожи они, как если бы были братом и сестрой, близнецами. Хотя, так не бывает. Ну, не суть. В общем, это была вылитая Женька, моложе только лет на десять, не та стерва, которой стала впоследствии. Такая же белая прозрачная кожа. Те же прямые брови. И глаза, да, особенно глаза, зеленоватые, тёмные... Хотя у него взгляд был прямым и наивным. Женька всегда была какой угодно, только не наивной. И смешные веснушки на переносице и щеках, - у Женьки не было.
Петя... С ним это имя сочеталось по-хорошему. Как-то шло ему. Сам-то он, наверняка не любил его, Кирилл мог поспорить. В школе, небось, доставалось, особенно с такой нежной внешностью.
Вообще Петя этот, тощенький, как подросток, доставил Кириллу немало приятных минут. С первого взгляда он уловил в нём идеальную жертву — доверчивую и послушную. Он так смешно старался держать себя в руках! Костровский давил, проверяя границы. Нахмуренные брови и сжатые зубы - вот максимальная реакция. И это не было здравомыслием взрослого зависимого человека, хотя понятно, что мало кто отказался бы от окладов компании. И это не трусость или слабоволие, вот уж чего не выносил Кирилл в людях.
Парнишка просто оказался зашуганным. Привык слушаться и привык себя не ценить. Виктим. Уж Костровский в этом разбирался. Так и тянуло над ним поиздеваться в рабочем порядке, цеплялось одно за другое. Кирилл не считал себя садистом до такой уж степени, но этот словно сам приглашал развлечься за свой счёт.
И настораживало, что в бочку веселья откуда-то вкралась в последнее время нотка дёгтя. Вследствие всех этих игр мысли подозрительно часто крутились вокруг мальчишки, хотя всяческих томных фиалок Костровский видел-перевидел. Но ещё после встречи с «Сигмой» он стал смотреть на него не только, как на бесплатное развлечение. Сдержанный, неглупый, старательный, он производил приятное впечатление. Не слишком высокий, ладный, несмотря на худобу, опять же - глаза эти... К тому же он оказался левшой - ещё один личный фетиш Кирилла. Ещё в ранней юности, когда он не понимал, что с ним не так, и гнал от себя мысли о привлекательности некоторых парней, девочки, пишущие левой рукой, ему нравились сразу и безоговорочно. Была в этом особая необычность, и словно бы уязвимость, и нежность...
Западать на менеджеров Костровский не планировал, но Малахов как-то вдруг начал обращать на себя внимание. Кирилл этот внезапный интерес с трудом себе объяснял, всё было на уровне смутных эмоций.
Хотя было то, что просматривалось довольно отчётливо. Он был неловкий, в отличие от знающей себе цену Женьки, очень неуверенный, но в нём проглядывало то самое, фирменное, скрытое...

Только вот дурацких шашней с персоналом не хватало! Вообще пора завязывать с этим, повеселился и хватит ...