Педагогическая этика

Когда Валерка появился в их школе, Дэн на него внимания не обратил. Ну, пришел новый учитель. Так все к тому и шло. Все были в курсе, что физичка Мария Константиновна по прозвищу Маруся вот-вот уйдет в декрет. То, что новый учитель - мужчина, было немного непривычно, но тоже случается. Так что, когда перед началом урока вошел директор и представил Валерия Андреевича 10-му «Б», Дэн не придал этому никакого значения. Вообще ничего не почувствовал и не признал важность момента лично для него, Дениса Фомина. Валера тоже ничего не почувствовал. Он Дениса тогда вообще не заметил, потому что волновался и видел перед собой не отдельные лица, а весь класс в общем.

Директор вышел, и все тут же уставились на нового физика. Строго говоря, по мнению Дэна, смотреть было не на что. Молодой. Очень. Встреть Фомин его на улице, подумал бы, что ровесник. Если бы вообще обратил внимание. Физик с виду был совершенно никакой, с волосами стандартного светло-русого цвета, стянутыми в «хвостик» черной «махрушкой». Тощий, словно подросток. Невысокого, наверняка ниже ста семидесяти, росточка. Сам Дэн уверенно приближался к ста девяноста.
- Что скажешь? – сидящий рядом Герка Павлов – верный друг с первого класса, легонько пихнул Дэна локтем.
- А что тут скажешь? Ни то, ни сё.
- Ага. Мелкий нынче учитель пошел.
Обменялись мнениями. Все. Валерий Андреевич, тем временем, открыл журнал и начал знакомиться с классом. Дэн слегка удивился. Он ожидал услышать несолидный писклявый тенорок, но голос у физика был ничего: приятный и довольно низкий, пожалуй, слишком низкий для такого заморыша. Но все равно, бубнил он занудно, и Фомин отвернулся к окну. В окно пёрло солнце, за окном сиял апрель, и мысли Дэна были очень далеки от физики. А от физика – тем более.

***
До лета оставалось всего ничего, класс был промежуточный, десятый, поэтому никакой головной боли в виде экзаменов не предвиделось, и Дэн уже с трудом заставлял себя ходить в школу. А иногда не заставлял и вместо этого гонял по городу на мотоцикле. Мотоцикл у Дэна был старше него самого – почтенная, пенсионного возраста «Хонда». Когда-то давно, еще до рождения Дэна, «Хонду» купил его отец, и она уже тогда была подержанной. Когда Денису было четыре года, отец от них с матерью ушел. Он жил в другом городе и в жизни Дэна не участвовал никак.
"Хонда» стояла в гараже на даче у деда, и Дэн с интересом поглядывал на нее лет с десяти. Прошлым летом отец впервые за много лет приехал в отпуск повидать деда с бабкой и две недели жил у них на даче. Наверное, он все же чувствовал себя виноватым перед почти взрослым, незнакомым сыном, потому что, заметив его интерес к «антиквариату», не только переоформил «Хонду» на него, но и помог довести до ума. Хонда больше десяти лет простояла без движения, смазка засохла, масло загустело. И ее пришлось разбирать, отчищать, собирать, заново смазывать, менять масло, но к тому времени, как отец собрался домой, «антиквариат» ожил. Хонда, конечно, была старушкой, но старушкой породистой и далеко не развалиной, надежной, послушной рулю, легко набирающей скорость. В октябре того года Денису исполнилось шестнадцать и он сдал на «мотоциклетные» права.
Весна кружила головы, вызывала желание испытывать сильные чувства, и вокруг кипели страсти. Народ влюблялся, выяснял отношения, расставался. Дэн, конечно, тоже во всем этом участвовал, но особо не втягивался и в сильные чувства не очень верил. По крайней мере, с ним пока что не случалось. Он вообще считал, что дружба ценней и честнее любви. Хотя бы потому, что всегда взаимна. В девятом классе у него завязался роман с Танькой Одинцовой, в результате которого они совместно лишились невинности, и который почему-то очень быстро сошел на нет. После этого Денис встречался с другими девчонками, но о любви там и речи не шло. Дэн ухаживать не любил, считая это пустой тратой времени, всегда старался побыстрее перейти к делу, вернее, к телу и поэтому выбирал девушек легких, веселых, которым нужно было то же, что и ему. Такие романчики вовсе не подразумевали длительных отношений, поэтому Денис ни с кем надолго не задерживался. В промежутках Дэн неизменно возвращался к Таньке ради честного дружеского траха. Одинцова была красивой девчонкой, хорошим товарищем, к тому же жила в соседнем подъезде, так что далеко ходить было не надо.
Вторым Одинцовским секс-френдом был Герка Павлов, что, в общем-то, было закономерно. Они все учились в одном классе и со времен Танькиного с Дэном романа, можно сказать, дружили втроем, что не мешало никому из них мутить на стороне. Существующее положение их полностью устраивало и как-то даже стали возникать туманные разговоры о тройняке, но до дела так и не дошло. Как-то смущало. Последнее время Татьяна иногда прикалывала парней, утверждая, что для полной гармонии им следовало бы еще трахнуться друг с другом. При этом Герыч с чудовищно сладострастной гримасой на лице тянул к Фомину лапы и, похотливо блестя глазами, бормотал:
- Иди сюда… Персик мой сладкий…
Эта томность в сочетании с коротким белобрысым Геркиным «ежиком» и простецкой среднерусской физиономией, украшенной конопатым носом-картошкой, выглядела особенно смешно. В ответ Дэн кокетливо щурил глаза и высоким манерным голосом верещал:
- Уйдите, пра-ативный!! Мужчина, я вас боюсь! Вы меня задавите!
Герасим действительно мог задавить кого угодно. Они вместе ходили в тренажерку, но Денис особо не рвал и время от времени забивал на занятия. Поэтому все, что надо, у него было: бицепсы, трицепсы, дельтовидные и косые мышцы, кубики на пузе. Но все – не чересчур, в меру. Герка же таскал железо яростно, поэтому был накачан до безобразия и, по мнению Дэна, уже напоминал вышибалу ночного клуба. Он хоть и был ниже Фомина на полголовы и почти на полгода младше, казался куда мощнее и крупнее.
Подурачившись, друзья хором советовали Одинцовой лечиться, с больной психикой, мол, не шутки шутить. Всерьез об однополом сексе ни один из них даже не думал. Зачем? Ведь девушек вокруг достаточно.

Денису, в общем-то, нравилось смотреть на симпатичных парней, но только в чисто эстетическом смысле, как смотрят на картину или скульптуру. Никакого сексуального подтекста в этом, как он сам считал, не было. В конце концов, он и красивые автомобили разглядывал с удовольствием. Рядом с собой в качестве подружки или возлюбленной, которая, наверное, когда-нибудь все же появится, он видел только девушку.

***
Валерий Андреевич постепенно из нового физика превратился в просто физика. Поначалу ему приходилось довольно сложно, учитывая его несолидную внешность, смешной для препода возраст и то, что после Маруси все воспринимали уроки физики как свое личное, неприкосновенное время. Последние два месяца Маруся перманентно пребывала в счастливом заторможенном состоянии будущей матери. Задав самостоятельно изучать параграф или включив какой-нибудь учебный фильм, она отрешенно смотрела в окно, сосредоточившись на том, что происходит внутри нее. Класс в это время занимался, чем хотел, стараясь, впрочем, не сильно ходить на головах, чтобы директор или завуч, привлеченные шумом, не пресекли этот праздник. Вот это безобразие Валера и получил в наследство.

Кроме того, если на безобидную беременную Марусю было всем плевать, то Валерка был совсем другое дело. Парни оживились и бросились доказывать, кто здесь самцы. На учителя посыпались шуточки, иногда достаточно обидные. Недоразвитый Сушкин вообще развлекался приколами в духе шестых-седьмых классов вроде воровства мела или намазывания учительского стула клеем. Но Валерий Андреевич бдительности не терял, на клей не сел ни разу, а отсутствие мела просто игнорировал. Еще у него оказалось неплохое чувство юмора, и на все провокации он отвечал, не повышая голоса и вполне в педагогических рамках, но так, что в итоге выходил сухим из воды. Иногда даже получалось, что смеялись над самим провокатором. Некоторые девчонки с появлением в школе взрослого парня воодушевились и принялись активно строить глазки. Валера делал вид, что не замечает.

Потом кто-то случайно прислушался и выяснил, что объясняет физик коротко, понятно, и довольно интересно. Постепенно стали слушать почти все. Дэн тоже слушал, но в пол-уха и отвернувшись к окну. Потому что мысленно уже был на каникулах, а физик своим видом его никак не цеплял. Фомин в то время считал достойными внимания только людей с выразительной внешностью, в свои шестнадцать наивно полагая, что яркость формы непременно отражает неординарность внутреннего мира. Вообще-то Валера не был таким уж невзрачным, как тогда считал Денис. Просто он, соблюдая учительский дресс-код, надевал в школу исключительно унылые брюкаши, нигде не облегающие и ничего не подчеркивающие, и рубашечки под стать им. И стягивал волосы в такой тугой хвост, что чуть не лезли на лоб глаза. И, стараясь казаться серьезней и старше, не позволял себе улыбаться. И от этого сильно проигрывал. Поэтому Фомин поставил ему диагноз «ни то, ни сё» и не видел причин его пересматривать.

Валера Дениса тоже не замечал, хоть и вызывал несколько раз отвечать. Он в тот момент был так занят доказательством прав и установлением границ, что ему было не до тех, кто на уроке спокойно глазел в окно. Так они и продолжали друг друга игнорить, не желая понимать, что сама Судьба свела их в этой школе, решив посмотреть, что из этого может выйти. Судьба по этому поводу не парилась. Она знала, что убежать от нее не удалось еще никому.

***
Неизвестно, сколько бы продолжалось это взаимное невнимание, если бы в последнюю неделю летних каникул они не встретились на городском пляже. Хотя встречей это вряд ли можно назвать. Просто Дэн уже уходил, а Валерка только пришел. И Дэн Валерку увидел, а тот его – нет.

В тот день с ним на пляже кроме Татьяны и Герки были еще Димка Колесов и Ирма Брауде из параллельного «А». Еще был Серега Крылов из их класса, таращившийся на высоченную, шикарно загорелую, холеную, в нужных местах округлую Ирму как дошкольник на новогоднюю елку. Танька тоже была высоченной, где надо округлой и загорелой, но с Ирмой они отличались друг от друга как ночь и день. Причем, как ни странно, Одинцовой, с ее гривой черных, вьющихся крупными кольцами волос и темными глубокими очами, пошло бы быть знойным тропическим днем, а натурально блондинистой, льдисто-голубоглазой Ирме – морозной арктической ночью. Дэн смотрел, как девчонки носятся за волейбольным мячом, мелькая бесконечно длинными загорелыми ногами, и удивлялся. Нет, откуда что берется? Одинцова, к примеру, всегда была ногастой, еще с тех невинных детских лет, когда во дворе вместе в прятки играли. Но тогда это было так, что-то голенастое и страусиное. А тут надо же, какие подставки отрастила. Просто коллекционные. Вообще, девчонки были секси.

Часа в четыре, назагоравшись, наплававшись и набесившись так, что больше не лезло, они засобирались домой. Денису, как и остальным парням, всех сборов было – одеться. Поэтому он уже давно был готов и ждал, пока девчонки сложат в большие пляжные сумки полотенца, коврики, лосьоны, расчешут спутанные локоны, отряхнут друг друга от мелкого речного песка. В общем, совершат все положенные в такие моменты девичьи ритуалы. Он сидел на берегу, курил, слушая крики речных чаек, и думал о том, что лето уже практически кончилось, промелькнуло как один день, и скоро опять в школу, когда услышал Танькино удивленное: «Ой… Валерик!»

- Какой Валерик? –без особого интереса спросил Дэн решив, что Одинцова заметила кого-то из своих «сторонних» поклонников.

- Ну, Валерий Андреич, физик наш.

- Где? – просто так, от нефиг делать, вяло поинтересовался Денис.

- Вот, -- Татьяна показывала на компанию в десятке метров от них. Народ там был постарше, чем они, возраста где-то студенческого или чуть больше. Ребята только что пришли и выбирали свободное место.

- Да где? – Дэн, хоть и смотрел в направлении Одинцовской руки, все равно не видел.

- Ну вот же, ты прямо на него смотришь!

Но Фомин все еще не видел, хотя в следующий момент уже понял, почему. Потому, что он искал глазами замухрышку физика, а Танька показывала на невысокого симпатичного парня, который действительно был их учителем и в то же время никак не мог им быть. Не могло у скучного Валерия Андреевича быть таких выгоревших почти добела, не стянутых дурацкой резинкой, свободно рассыпанных волос. Такого золотистого светлого загара. И такого голоса, мягкого, но с какой-то хриплой ноткой внутри, царапающей нервы как маленькая зазубринка, от которой, несмотря на жару, по коже бежали колкие мурашки. Эту волнующую нотку Денис никогда раньше не замечал, потому, что на уроках физик всегда бубнил, как приглушенное до минимума радио.

До него вдруг дошло, что он молча пялится на физика, и, наверное, выглядит при этом очень странно, раз Одинцова уже какое-то время тормошит его:

- Дэн, ты чего? Тебе голову напекло, что ли?

Денис, должно быть, и правда, слегка перегрелся, потому что все вдруг стало каким-то очень резким, ярким: синее небо, кипящие серебром солнечные блики на речной воде, крики чаек, пляжный шум. Мир вокруг него нереально звенел и искрился и посреди всего этого был он – Валерка. Нелепо было звать Валерием Андреевичем этого мальчишку. В простой белой майке, красиво подчеркивающей загар. В обрезанных по колено старых джинсах. В пляжных шлепках-«лягушках», почти не заметных с такого расстояния, отчего он казался босым.

Фомин потряс башкой, прогоняя наваждение:

- Точно, Танюх, чего-то схренело.

- Смотри, в обморок не хлопнись.

Забытая им сигарета, дотлев до самого фильтра, обожгла пальцы, и Дэн окончательно пришел в себя.

- Да прошло уже…

***
Дома было пусто и тихо. Мать укатила со своим бойфрендом в отпуск и ожидалась только через неделю. Воздух в квартире был душным и безжизненным, как застоявшаяся вода в аквариуме. Проигнорировав сплит, Денис распахнул все окна. Хотелось впустить в дом живой уличный ветер. Пусть жаркий, пусть отравленный автомобильными выхлопами, но чтобы гулял по комнатам, надувая парусами занавески и выметая вон тишину и застой.

Дэн послонялся по пустой хате, забрел в ванную, задержался перед большим, в рост, зеркалом. В детстве зеркала его завораживали. Он мог подолгу смотреть в них, пытаясь разгадать тайну нереального потустороннего мира, отделенного от него гладкой прозрачной границей. Казалось, что если смотреть очень долго, тот, другой, во всем похожий на него, в точно такой же комнате, вдруг сделает какое-то движение, в то время как он сам по-прежнему останется неподвижен, и начнет жить своей, отдельной от Дениса жизнью. Каждый раз, подходя к зеркалу, он ждал и боялся, что, наконец-то, это случится. Может быть, поэтому теперь он не любил зеркала, заглядывал в них редко и только с чисто практическими целями: ну там, причесаться, быстро кинуть взгляд, чтобы убедиться, как хорошо сидят новые джинсы и все такое. Но сейчас он снова надолго завис, вглядываясь в собственное примелькавшееся, но почему-то вдруг как бы увиденное заново отражение.

Отражение было загорелым. Одетым в черную борцовку и рваные джинсы. У отражения были широкие плечи и грудь, крепкая стройная шея, темно-каштановые, почти черные, волосы, растрепанные за долгий пляжный день. За лето волосы выгорели и оттого местами отливали какой-то ржавчиной. Лицо с высокими скулами. Золотисто-карие, «чайные», глаза, россыпь мелких коричневых веснушек на переносице. «Чувственный», как говорила Танька, а, по мнению Дэна, совершенно обычный, может только чуть великоватый, рот. Широкоплечим, длинноногим сложением, крупной тяжеловатой костью, немалым ростом Денис пошел в отца, всем остальным в маму. Смуглость кожи, черты лица, «чайные» глаза, мелкие веснушки, рот – все это было мамино. Только мать была изящной и хрупкой и казалась Дэну похожей на итальянку. И волосы у нее были не чуть-чуть волнистыми как у него, а абсолютно прямыми, и спускались до середины спины совершенно гладким без всяких там «утюгов» полотном. Денис повернулся в профиль, стараясь рассмотреть закрывающие шею пряди, подумал, что они слишком отросли и надо бы сходить подстричься.

Он всматривался, пытаясь увидеть обычного, знакомого себя как бы со стороны, понять, каким его видят другие. Вот каким, к примеру, его видит тот же физик? От мысли о физике щеки его зазеркального двойника вдруг потемнели. Именно так выглядела краска смущения на загорелой физиономии. «Да блин… -- с досадой подумал Дэн, -- ну чего я к нему прицепился? Тоже мне, сделал открытие: учитель в жизни совсем не тот, что учитель в школе. А то ты этого раньше не знал. Было бы из-за чего в лице меняться. И с чего ты взял, что он вообще тебя видит? У него таких как ты – несколько классов. Все, уймись, надоел, смешно даже…». Дэн в раздражении показал «близнецу» в зеркале нехилый кулак и вышел из ванной.

***
Тридцатого августа в школе был сбор. Фомин уже года три не посещал это как бы подводящее под летними каникулами черту, мероприятие, узнавая все необходимое от кого-нибудь из одноклассников. Но сегодня его просто подмывало пойти. Хотелось посмотреть на физика. Посмотреть и понять – он действительно видел на берегу что-то такое или ему тогда просто голову напекло? Ведь не может же быть, чтобы «физик в школе» и «физик не в школе» совершенно никак не пересекались? Все-таки один человек. «Не факт, конечно, что он там будет, -- прикидывал Дэн, открывая замок на толстой цепи, которой к фонарному столбу во дворе была «пристегнута» любимая Хонда, -- туда ведь только классные ходят. Так что, если ему никакого класса не дали, то и не будет его там».

Физик там был. Дэн почему-то сразу выхватил его взглядом из кучи народа на школьной спортплощадке, где проходил сбор. Он стоял, держа над головой картонку, на которой красным фломастером было жирно намалевано 5 «А» и вокруг него уже толпилась какая-то мелочь с родителями. Фомин здоровался с одноклассниками, отвечал на вопросы, спрашивал сам, острил, одновременно умудряясь кидать косяки в сторону Валерия Андреевича. Может быть из-за летнего загара, но сейчас физик совсем не казался блеклым. И волосы, снова убранные в аккуратный хвостик, вовсе не выглядели бесцветными, а, наоборот, словно были присыпаны мелкими золотистыми блестками. «Ну с чего я решил, что он невзрачный? – недоумевал Денис, искоса разглядывая невысокую фигуру, на которой вполне ладно сидели простые темно-синие джинсы и приталенная голубая рубашка, -- И не тощий он ничуть. Просто… изящный, что ли». И мускулы там какие-никакие имеются. Не такие, конечно, как у Герки, и даже не как у самого Дэна, но все-таки что-то там обрисовывается под покрытой светлым загаром кожей. В рубашке с коротким рукавом это заметно. А тогда на пляже было еще виднее.

Денису вдруг захотелось подойти и посмотреть, какого цвета у физика глаза. «Не сходи с ума, -- одернул он себя, -- бледный он там или яркий – тебе какое, нахрен, дело? И глаза его тебя абсолютно не касаются». Дэн совершенно честно не понимал, отчего его так заклинило на этом Валерии Андреевиче, и старался освободиться от этой неожиданной напасти. Он посмотрел вокруг, надеясь отвлечься и удивился. Небо, тополя за оградой спортплощадки, девчонки в разноцветных летних платьях, шум голосов – все опять было неестественно ярким, звучным и почему-то тревожным. «Как странно, -- подумал он, -- Словно все это вот-вот исчезнет. Как будто последний день перед войной». Залетевшая в голову мысль была нелепой, но Дэн чувствовал, что для него определенно что-то заканчивается. И что-то начинается. Потому, что так бывает всегда. Где у чего-то конец, там у чего-то другого начало.

***

- Денька, вставай! В школу опоздаешь.
Денису через две открытых двери – его комнаты и материной – было видно как маман, собираясь на работу, уже накрашенная, расчесывает перед зеркалом свои гладкие итальянские волосы. Сам он, пять минут как проснувшись, лежал, медленно расставаясь с остатками сна.

- Вставай, кому говорю!

- Мне сегодня ко второму.

- Будешь валяться, и ко второму опоздаешь, -- крикнула мать уже из прихожей.

- Не опоздаю.

Хлопнула дверь. Оставшись один, Денис еще немного полежал, давя щекой подушку, но в голове уже крутилась мысль, которая так и выталкивала из постели, тем более, что времени, и правда, оставалось в обрез.

Опаздывать Дэн был не намерен. Вторым, а по сути как бы первым, был урок физики. Черт знает, какой по счету урок физики за всю его школьную жизнь и пятый за этот учебный год. И ни одного из предыдущих четырех он не пропустил. И этот не собирался.

«Нет, ну надо же разобраться, -- думал Дэн, заталкивая себя под душ, запихивая в себя бутерброд, напяливая узкие джинсы и черную майку, щелкая пряжкой широкого клепаного ремня, все под тяжелую долбежку Rammstein`а, -- надо же разобраться, из конца-то в конец». «Надо, определенно надо»,-- повторял он про себя, кликая «мышью», закрывая на компе проигрыватель, обрывая на середине песни жесткий голос Линдеманна, хватая сумку, скатываясь вниз по лестнице, «отстегивая» Хонду, вскакивая в седло. Надо же разобраться, что там за фигня творится с этим физиком. Надо же все-таки понять, как можно так меняться. О том, что, возможно, фигня творится не с физиком, а с ним, Дэн пока думать не хотел.

Вообще, если быть совсем уж честным, разбираться было не в чем. Он во всем разобрался еще в первую учебную неделю. Конечно же, можно было рассмотреть в учителе того парня с пляжа, никакого парадокса тут не было. Но если в этом признаться, то как тогда объяснить себе, почему так ждешь вторник и пятницу, по которым у них физика? Почему продолжаешь смотреть? Почему в который раз внимательно следишь, как тонкие, испачканные мелом пальцы небрежно забрасывают за ухо выбившуюся из-под резинки прядку? И почему этот простой, абсолютно обычный жест так волнует? Почему так волнует тот факт, что ресницы у него почти такие же светлые, как волосы и из-за этого только вблизи можно заметить какие они длинные? Например, когда стоишь у доски. И никак не можешь сосредоточиться потому, что чувствуешь запах дезодоранта и пены для бритья. Почему снова и снова задаешь себе вопрос: «Куда я смотрел раньше? Как же ничего этого замечал?» Не замечал, что когда он надевает голубую рубашку, его серые глаза тоже становятся голубоватыми, а когда водолазку цвета хаки – явно отливают зеленью. Не замечал двух родинок на шее, не замечал симпатичный, чуть вздернутый нос. Не замечал трех дырочек в аккуратных мочках – две в правой, одна в левой, интересно, что за серьги он в них носит? Не замечал волнующую охриплость в голосе? Как он вообще мог всего этого не видеть?!

Все это, разумеется, объяснить было можно, но тогда пришлось бы признаваться себе еще кое в чем, а Дэн вовсе не был уверен, что готов. Поэтому продолжал убеждать себя, что не испытывает ничего кроме обычного любопытства. И твердил, что надо же, наконец, во всем разобраться.

***
Лето все никак не хотело уходить и бессовестно хозяйничало, рассыпая жаркие солнечные улыбки, завлекая пестрыми астрами и царственными георгинами, делая вид, что по-прежнему в своем праве. Но Осень все-таки незаметно, маленькими шажками наступала, вытесняя нахалку из города, понемногу добавляя желтизны в зеленые шевелюры деревьев, укутывая по утрам улицы сырыми туманами, вплетая острые холодные струйки в прогретый воздух.

Денис безоглядно отдавался своему новому странному увлечению, увязая в нем все сильнее, не в силах прекратить, да, в общем-то, и не желая. К концу сентября он уже перестал себя обманывать и, наконец, признал что влюбился. Нельзя сказать, что это открытие далось ему легко, но и большой трагедией тоже не стало. Должно быть, потому, что его подсознание с самого начала понимало, что происходит, и, как это ни странно, ничего против не имело. Его больше беспокоило другое. Раньше, обратив внимание на какую-нибудь девчонку, он всегда знал, как себя вести и что говорить. Тем более, что рассудок его при этом всегда оставался спокойным и ясным, а сердце билось ровно. Теперь же Дэн наконец-то был влюблен, и влюблен в парня, к тому же в учителя, и все это было так непривычно, что он был в полной растерянности и совершенно не представлял, что ему в этой ситуации делать.

Зато он теперь точно знал, что такое любовь. Это когда тебе мало сорока минут во вторник и пятницу, и ты как лунатик слоняешься по школе, страстно желая увидеть и в то же время не быть увиденным. Когда на уроке внимательно слушаешь, но не можешь запомнить вообще ничего, потому, что слышишь только голос с волнующей трещинкой. Когда мир вдруг становится ярким и звонким оттого, что он рядом. Когда наизусть знаешь его расписание. Когда провожаешь до троллейбусной остановки по другой стороне улицы, начисто забыв, что у школьной ограды ждет верная Хонда. Когда в груди все время болит. Когда снова и снова твердишь его имя – пишешь на чем попало, бормочешь под нос, повторяешь в уме. Дивное имя – вначале мягкое бархатное «Ва-», затем летучее легкое «-ле-», и в конце твердое звонкое «-рий»: Ва-ле-рий. Валерий, Валера, Валерка, Лерка… С ума сойти от счастья.

Герка не сразу заметил, что творится у него под носом. А заметив, не поверил глазам. Когда же все-таки поверил, испытал шок оттого, что творится это не с кем-нибудь, а с Денькой. Павлов вовсе не считал себя гомофобом, но одно дело толерантность в принципе и совсем другое – когда это касается лучшего друга, а, значит, по большому счету, тебя. Герасим мучился несколько дней, не зная как поступить. С одной стороны, хотелось отгородиться от этого, откреститься, чтобы, не дай бог, никто не подумал, что он тоже... С другой стороны, куда тогда деть десять лет дружбы? Как теперь жить дальше, без Дениса? Не то что бы Павлов не мог без него обойтись, но не хотел – это точно. Герка давно привык, обнаружив что-нибудь интересное, делать в памяти пометку: надо обязательно рассказать (показать, дать послушать, попробовать и т.п.) Дэну. И что теперь делать с этой привычкой? С кем тогда обсуждать знакомых девчонок? Хотя, Деньке, наверное, теперь про девчонок неинтересно… Павлов психовал, злился и всерьез подумывал о том, чтобы как следует начистить придурку дыню, может, мозги на место встанут. Хотя, глядя на Дэна, понимал, что вряд ли. Герка переживал из-за внезапного поворота Денькиной сексуальности намного больше чем он сам. Дэн, кажется, вообще из-за этого не очень парился. Промаявшись с неделю, Герыч решил на все забить. Друг – это друг, тем более, что Фомин вроде бы не собирался красить глаза, ходить модельной походкой и грязно домогаться самого Герыча. И если кто-то его, Павлова, за такую снисходительность осудит, так его это не долбёт. Он не красный «Феррари», чтобы всем нравиться. А будут нарываться – так зря он, что ли, в спортзале потеет? Больше Павлов к своим сомнениям не возвращался. Только иногда вздыхал, наблюдая, как клинит друга.

***

Одинцова тоже заметила. И тут же поделилась наблюдениями с Павловым. Обсудив ситуацию, они решили, что пора бы с Фоминым поговорить начистоту, как только будет подходящий момент. Случай представился, когда Дэн с Геркой в кабинете биологии приводили в порядок два огромных шкафа. В них биологичка держала свой хабар: скелеты ящериц и лягушек, гипсовые мозги и печень, плакат с ободранным до мяса чуваком, у которого половина тела бесстыдно выставляла наружу все органы и все в таком духе. На последней биологии Павлов с Фоминым здорово повыпендривались, из-за чего урок чуть не был сорван. Биологичка согласилась не выносить сор из кабинета и не посвящать в этот случай директора школы с условием, что преступники наведут красоту и культуру в этих самых шкафах.

Танька под раздачу не попала, но решила своим присутствием скрасить унылые каторжные работы. Она устроилась с ногами на широком подоконнике, выставив умопомрачительные загорелые коленки, и иногда поглядывала на улицу. Дэн с Герычем копались в шкафах, расставляя биологический хлам в относительном порядке. Они успели уточнить планы на вечер, обсудить уже близкую днюху Дениса, и теперь Герка развлекал их очередной порцией гонева. Гнать Геракл умел и любил. Его рассказы всегда отличались красочностью и множеством деталей. О правдоподобии он не особенно заботился. Народу и так нравилось. Гнать он мог что угодно. Например, в пятом классе, посмотрев Лару Крофт и Индиану Джонса, Герка гнал, что на летних каникулах они с отцом ездили в Африку и там искали всякие сокровища и научные артефакты. При этом его ничуть не смущало, что рядом обычно стоял Денис, с которым они все лето вместе полоскались в реке, рубились в приставку и учились курить по всяким закоулкам. В старших классах рассказы, конечно, видоизменились. В них теперь фигурировали поп-дивы, топ-модели и голливудские звезды, которые толпами приезжали инкогнито в их город, чтобы предложить Павлову что-нибудь неприличное. Ну, и в тайных боях без правил он все время участвовал. Драться в этих боях надо было непременно досмерти, и получалось, что раз Павлов до сих пор жив, то он убивец еще тот. Еще Герка уже два года всем рассказывал, что пишет романтический детектив под интригующим названием «Загадка старого влагалища» и уж когда допишет – тогда, чуваки, держитесь: русский букер у него в кармане. А может, даже нобелевка. Нобелевский лауреат Георгий Павлов – звучит клево. Произведение, разумеется, существовало только в воображении автора. В нем, в зависимости от Геркиного настроения, все время менялся сюжет, состав действующих лиц, время и место действия – вплоть до смены геологического периода и галактики. Сейчас он как раз с выражением цитировал последнюю главу, и тут Одинцова, снова взглянув в окно, его перебила:

- Дэн, гляди, Лерочка твой идет.

- Где?!

Дэн среагировал не раздумывая. Его тут же отнесло от шкафов, и он рванул к окну, отпихивая Танькины ляхи, прилипая к стеклу, жадно ища глазами. И тут же, опомнившись, обернулся, глядя в серьезные лица, понимая, что спалился и, кажется, даже не сейчас.

- В смысле, какая еще Лерочка? Не знаю такой, -- попытался он как-то спасти положение и тут же заткнулся, осознав нелепость этой попытки.

Несколько секунд в кабинете биологии было тихо-тихо. Молчание нарушил Герка:

- Фомин, ты нам ничего рассказать не хочешь? Мы, конечно, в общих чертах сами доперли, но хотелось бы тебя заслушать. Мы ведь друзья, нет?

- Давай, Дэн, колись, -- поддержала Одинцова, -- нас уже запарило прикидываться, что мы ничего не замечаем.

Дэн почувствовал, как в груди тяжело и мутно заныло и ему захотелось тут же, на месте, провалиться сквозь все четыре школьных этажа, подвал, фундамент, землю – до самой городской канализации. Или, хотя бы, опять отвернуться к оконному стеклу. До этого момента он даже не задумывался о том, как его сумасшествие выглядит со стороны. И, честно говоря, такого вопроса никак не ждал.

- И до чего же вы там доперли?

- До того, что ты за Валериком бегаешь, -- пояснила Татьяна, -- в смысле влюбился.

Момент истины настал. Дэн понял, что сейчас выяснится все. Не только тонкости его сексуальной ориентации, но и чего на деле стоит их дружба. Или они все поймут, или он останется один.

- Ну, влюбился. Бегаю. И что?

- Ну и какого?.. Девчонок мало, что ли? – Герасим действительно не въезжал, но разобраться хотел.

Дэн в ответ промолчал, только вздохнул тоскливо. Что тут объяснять? Он и сам не понимал, почему ему вдруг стали безразличны девчонки, и по какой такой причине для него вдруг свет сошелся клином на мелком худом парне.

- Он ведь мужик. Ни сисек, ни задницы. И в штанах у него все то же самое, что и у нас. Ты хоть это понимаешь?

- Все я понимаю…

- И как это тебя угораздило?

- Гер, ну не долби ты мне мозги, -- взмолился Денис, -- Ну, не знаю я, как это получилось. Честно, не знаю. Просто взял и влюбился. Что мне теперь, под трамвай бросаться? Ну, не общайтесь со мной, раз так противно…

- Тихо, тихо! Чего прям так сразу «не общайтесь», «противно»? Да мне, если хочешь знать, до звезды, я просто понять хотел, -- Герка пожал широченными плечищами, -- Бегай за кем хочешь. Меня, главное, не домогайся.

- Расслабься, Гертруда, на тебя у меня не встанет, -- огрызнулся Дэн, немного нервно, но в целом, беззлобно.

- А на Валеру, значит, встает? – оживился Герыч, -- Слушай, расскажи!
- Отвали, извращенец.

- Это я извращенец?

- Ты. Расскажи ему… Может, еще показать?

- Не надо, не надо, -- в притворном испуге выставил вперед обе ладони Герка, -- Не надо ничего показывать. И злиться тоже не надо. Мне просто интересно.

- Интересно – пойди, сам влюбись в парня, узнаешь.

- Хватит вам, -- вклинилась Одинцова, -- оба вы извращенцы неслабые. Мне вообще нравится. По-моему, очень романтично.

- Да вам, деффкам, гомосятину только подавай, -- отозвался Герыч. «Ой, ой, це ж яой!» -- заныл он, подняв к потолку томный взгляд словно в невыразимом экстазе.

- Много ты в деффках понимаешь, -- отмахнулась Танька.

- Как же вас понять? Научно доказано, что вы, бабы, о логике никакого представления не имеете.

- Глупости, -- дернула точеным плечиком Татьяна, -- Ваша мужская логика – это арифметика, а женская – алгебра, вот вы и не понимаете. Простые слишком.

- Ух ты, здорово как! – Герасим, будучи сам мастером художественного трепа, не заценить не мог,-- Где вычитала?

- Сама додумалась.

- Мать, ты реально крута! Можно я это в свое «Влагалище» вставлю?

- Вставишь КУДА?? – вытаращился Фомин. Не то, чтобы он действительно не понял, но раз уж Герка так подставился.

В кабинете биологии грянул гогот, в котором, что ни говори, была повинна не только дурацкая оговорка Герасима, но и нервозность предыдущего момента. Минут пять они выли от смеха, еще минуты три успокаивались, тихо хихикая, фыркая, беззвучно трясясь. Дэн почувствовал, что его, наконец, отпустило, и теперь он был рад, что все так неожиданно выяснилось и можно больше ничего не скрывать.

- Еще кто-нибудь знает? – поинтересовался он.
- Да считай, весь класс, -- честно ответила Одинцова, -- Ну, может, кроме Грачевой и Сушкина, но, по-моему, уже и они что-то подозревают.

Денис снова затосковал. Сушкин и Грачева были признанными классными тупицами. Раз уж даже они… Вдруг вспомнились странные взгляды, усмешки, намеки, которые он, одержимый своей навязчивой идеей, до сих пор попросту не замечал.

- Ну что за… Не школа, а деревня какая-то. Всем все надо.

- Да уж, нарисовался ты – хрен сотрешь, – охотно согласился Геракл.

- Да насрать… Кому какое дело, кого хочу того и люблю…

- Ты бы все-таки шифровался хоть как-то. А то скоро вся школа будет в курсе.

- Да пожалуйста…

- Да ты-то, понятно, – встряла Танька, – Ты у нас круть, тебе море по колено, горы по пояс. Но ты ведь и Валеру палишь. Думаешь, он спасибо тебе скажет, если его через твою горячую любовь из школы выпрут?

- Его-то за что?

- Разбираться не будут. Выпрут и все. На всякий случай.

- Да понял я, понял.

В словах верной подруги был резон. Она вообще в последнее время поражала Дэна неожиданной зрелостью суждений. Наверное, права была маман, утверждая, что девочки взрослеют раньше.

***

- А что ты вообще собираешься делать? – спросил Герка примерно неделю спустя после откровенного разговора в кабинете биологии.

Они втроем после школы сидели на скамейке в парке, засыпанном пестрой осенней мишурой.

- Не знаю, Гер, -- честно ответил Денис, -- ты бы сам что на моем месте делал?

- Но-но-но, -- запротестовал Герыч, -- что значит «на твоем месте»? Я за вашу команду не играю!

- Да какая разница? Просто представь, что ты влюбился в учителя. Ну ладно, в учительницу, не дергайся ты так!

- Представил.

- И?

- Фигня какая-то. В кого мне тут влюбляться? У нас все училки -- старухи, моложе тридцати нет никого. Маруся не в счет, она в декрете.

- Блин, Гер, ты ж писатель у нас, напряги свое разнузданное воображение.

- Ну, представил, представил, -- перестал придуриваться Герыч.

- И что бы ты делал?

- Если бы влюбился – признался бы. А что еще?

Дэн вздохнул. Герка признался бы точно, он такой – абсолютно без комплексов.

- Тебе надо как-то начать с ним общаться, -- подала голос Одинцова, -- Лучше всего в неформальной обстановке.

- Например, в бане! – радостно подхватил Герка.

- Иди ты сам в баню, Геракл недоразвитый!

- Ну, я подумал, что может быть неформальней бани?

- Я имею в виду, не в школе. Чтобы он обратил на Дэна внимание.

- А ты думаешь, он еще не обратил? – удивился Герка, -- Если бы на меня кто-нибудь так лупился, я бы точно заметил.

- Нужно, чтобы он в Деньке видел не ученика, а просто парня. Тебе надо с ним подружиться. Он всего-то лет на пять-шесть нас старше, ерунда.

- Чего-то тебя, мать, не туда поволокло. Ты думаешь, Дэн с ним дружить хочет?

- Ну, для начала…

-Заткнитесь оба, а? – попросил Денис, -- О чем вы вообще? Ну, допустим, я как-то начну с ним общаться. Я понятия не имею как, но допустим. И хули толку? Дальше что? Он ведь все-таки парень, если вы помните.

- Ну, ты тоже парень, а вон чего… -- пожал плечами Герыч.

- А если он как ты, за другую команду играет?

- Тогда ты в пролете, чувак.


Глава 2
Приближался день рождения Дэна, и тут он получил возможность оценить масштабы падения своей популярности в полном объеме. До сих пор ему неизменно приходилось решать, кого пригласить, а кого аккуратно, без обид отцепить. В этом же году казалось бы верные друзья-приятели, с которыми вместе распивали в туалете дешевое вино во время школьных дискотек и делали первые вылазки в ночные клубы, один за одним уклонялись от приглашения под явно надуманными предлогами. Получив шестой по счету отказ, Фомин, не привыкший к игнору, психанул и хотел уже отменить днюху, но Одинцова с Павловым такое малодушие не одобрили и в довольно резких выражениях напомнили, что кроме всяких там предателей у него есть и настоящие друзья. Таких оказалось не очень много, но настоящих много и не бывает.

В итоге кроме Татьяны и Герки пришли Игорь Мартин и Ирма Брауде из параллельного «А» и Серега Крылов из их класса, причем Дэн не вполне был уверен, согласился ли Серега просто так или потому, что приглашение приняла Ирма. Кроме того были близняшки Дина и Яна из десятого, Дэн не помнил точно из «А» или «Б», приглашение которых пролоббировал Герасим.

День рождения пришелся на четверг, но праздновали как обычно в субботу. В пятницу вечером маман при активном содействии Дэна и Таньки нарубала салатов, замариновала в майонезе и луке прямо на противне мясо, и, загрузив в холодильник, дала Татьяне подробные указания насчет его дальнейшей судьбы. И с утра пораньше отправилась в гости к школьной подруге, предупредив, что вернется в воскресенье ближе к вечеру, совершенно справедливо рассудив, что так будет намного интереснее, чем прятаться в своей комнате от компании веселящихся деток. Разумеется, были даны подробнейшие указания насчет того, что и сколько пить, как громко включать музыку и во сколько расходиться по домам. Впрочем, без особой надежды на то, что все обещанное будет выполнено.

Гулянка набирала обороты. Посреди комнаты томно топтались в медленном танце две пары – Серега с Ирмой и Татьяна с Игорем. Серега умирал от счастья, уткнувшись носом в Ирмину шею. В углу на диване Герасим развлекал Дину и Яну красочным описанием охоты на гигантских полярных кайманов. Татьяна в маленьком черном платьице с рискованным декольте, с черной струящейся гривой и Ирма в белой короткой тунике, перехваченной в поясе толстой «золотой» цепью, с копной светлых волос, обе высокие, длинноногие, красиво загорелые в этот раз были похожи на двух шахматных королев – Черную и Белую. Дина и Яна, миниатюрные, как статуэтки, были похожи друг на друга. Причем до того, что казались Денису клонами. Парни тоже были на высоте. Дэн, по крайней мере, нравился себе в новых, подаренных матерью, брендовых джинсах из дорогущего бутика и черной майке-«алкоголичке». Алкоголичку Дэн надел потому, что она оставляла на виду обвивающую правый бицепс нарисованную черной хной змею. С утра они с Танькой смотались в тату-салон и сделали по временной татуировке – у Одинцовой на том же месте что и у него сверкала «хрустальная» ящерка. Дэн решил, что если и дальше не разонравится, сделает себе постоянную.

В первом часу ночи возникла идея все бросить и пойти в «Антигуа». Но тут компания начала разваливаться. Ирма с сожалением вспомнила, что обещала родителям быть в двенадцать и отбыла. Крылов, естественно, ушел вместе с ней. Клоны храбро вызвались идти, но, протрезвев на холодном осеннем ветру, тоже засобирались домой. Галантный Мартин не мог отпустить девчонок ночью одних и, тяжело вздохнув, поплелся их провожать. Дэн слегка удивился – он думал, что за близняшками увяжется Герасим. В результате до клуба добралось только ядро – Павлов, Фомин и Одинцова.

В «Антигуа» было людно, жарко и накурено – вентиляция не справлялась. На танцполе в рваном мерцании прыгал народ, гремел клубняк, который Дэн вообще-то терпеть не мог, но подвыпившему человеку как музыка для ног он вполне годился. Денис тоже отрывался по полной, когда почувствовал, как знакомо перехватило дыхание и в щеки ударила кровь – неподалеку в густой толпе скакал Валерка. Дэн по инерции продолжал дергаться, в то время как взгляд его метался, выхватывая раскрасневшееся лицо, рассыпанные по плечам волосы, подхваченные сбоку тонкой серебряной заколкой, маленькие сверкающие «гвоздики» в ушах – два в правом, один в левом. Стройные, обтянутые черными джинсами ноги, серебристо-серую маечку с воротничком-стойкой и косой «американской» проймой, полностью открывающей плечи.

Музыка сменилась, зазвучал медляк и толпа стала распадаться на пары. Герасим подхватил Татьяну и затерялся с ней в дебрях танцпола. Дэн устроился на диванчике с «отверткой» в руках и ел глазами Валеру, сидящего на высоком табурете у стойки со стаканом минералки и какой-то девицей, с которой они о чем-то болтали, вызывая у Фомина приступы жесточайшей ревности. Он нервно глотал апельсиновый сок с водкой, размышляя, не пригласить ли девицу на пляс и не придушить ли ее втихаря, все равно в такой толчее никто не заметит. Но тут ее пригласил кто-то еще, и физик, судя по всему, совсем не возражал и даже ничуть не расстроился. Фомину полегчало. Он стал думать о том, чтобы подойти и заговорить (вот оно – неформальное общение, неформальней, действительно, только баня!), он бы сейчас смог – три принятых отвертки плюс выпитое дома раскрепощали необыкновенно, в то же время, сомневаясь, что стоит это делать – вряд ли учитель обрадуется, столкнувшись с учеником в таком месте.

Медляк закончился и человеческий клубок задергался снова, но Валерка все еще сидел у стойки, поэтому Фомин тоже не покидал свой пост. Дэн все еще маялся дилеммой «подойти -- не подойти», как вдруг откуда-то возникла перепуганная Одинцова. Глаза у Черной королевы были каждый размером с пятирублевую монету и она, стараясь перекрыть орущий клубняк, кричала Дэну в самое ухо, что нужно срочно уходить, потому, что Павлова плющит и надо спешить, пока его не потянуло на подвиги. Дэн вскочил и кинулся к танцполу, отыскивая взглядом Герку, который вот-вот мог начать куролесить по пьяни – была у Геракла такая особенность. Они с Танькой вытягивали Павлова из густой колышущейся толпы, тот отчаянно сопротивлялся, не понимая, почему надо куда-то уходить, ведь он только развеселился как следует.

Дэн уже чувствовал легкую панику, понимая, что если они с Одинцовой сейчас не справятся с этим качком-переростком, то дальнейшее развитие событий вполне предсказуемо: охранники, и хорошо, если только они, а то может быть, даже наряд милиции, обезьянник, звонки родителям, письмо в школу, постановка на учет в ПДН. Вдруг рядом оказался Валера и с ним еще трое парней и две девушки. Парни обступили Герку со всех сторон и как-то так ловко вытолкали его с танцпола, и Денис сам не заметил, как все они оказались в холле. Он испугался, что пьяный Геракл сейчас полезет в драку, но Павлова прямо на глазах развозило, и было видно, что ему уже не хочется никаких подвигов, а хочется только одного – где-нибудь лечь и уснуть. Валера тем временем куда-то звонил, одновременно ухитряясь расспрашивать Дэна, где живет Павлов и у кого из них гардеробные номерки.

- Так, -- физик наконец дозвонился, -- Сейчас придет такси. Фомин, поможешь мне отвезти Павлова. А ты, Одинцова, иди домой. Хватит, нагулялись. Поняла?

- Ага.

Танька утратила свой королевский вид и сейчас выглядела тем, чем и была – перебравшей одиннадцатиклассницей, чуть не влипшей в крупные неприятности.
- Саша, проводи, пожалуйста, девушку, хорошо? – попросил физик одного из друзей.

Тот молча кивнул и, подхватив Таньку под руку, направился к выходу.

***

В такси Герыч сначала громко интересовался, куда и зачем они едут, затем, тыкая пальцем в Валеру, допытывался, что это за пацан и откуда он здесь взялся, потом захрапел – все за какие-то десять минут поездки до его дома.

Кое-как растолкав Герасима, они вдвоем доволокли его до квартиры и сдали на руки отцу. Денис бормотал извинения. Валера старался держаться позади, видимо, не хотел, чтобы узнали. Впрочем, на этот счет он мог не переживать, Павлов-старший в школе не показывался никогда, так как был полностью согласен с национальной немецкой мудростью: кирхен, китчен и киндер – удел матери семейства. Дверь захлопнулась. Дэн повернулся, соображая, что же сказать, но тут его тоже догнало, и он, зажав рукой рот, бросился мимо Валеры, мимо лифта, вниз по лестнице, во двор, к кустам сирени, и там его вывернуло буквально наизнанку.

Вышедший следом Валера вздохнул и снова взялся за телефон.

- Не надо… такси… -- остановил его Дэн, -- Сам дойду… Я… близко… -- он махнул пальцем в направлении своего дома, -- через два двора…

- Ладно, пошли. Держись за меня.

Холодный осенний воздух делал свое доброе дело, и Дэн уже чувствовал себя гораздо лучше. Он запросто мог бы идти сам, но все равно цеплялся за Валеркины плечи. Плечи были неширокими, но крепкими, вполне мужскими. В лифте его снова стало накрывать, и Валера, посмотрев, как он бестолково тычется в замочную скважину, отобрал ключ и открыл дверь в квартиру. Денис не разуваясь, на ходу сбрасывая куртку, рванул к унитазу. Минут пятнадцать он горячо обнимался с «белым другом», чувствуя лбом теплую узкую ладонь, поддерживающую голову. Потом его тащили в ванную, наклоняли, умывали, поили водой. Дэн отплевывался, хватал за руки, бормотал, сбиваясь с вы на ты: « Ва… Валерий… Андре…ич… Вале…ра… прости… в-виноват… Испортил вам… Вечер тебе испортили…»

- Ерунда, -- отмахнулся Валерка, -- сейчас с тобой закончу и назад вернусь. Ты как, лучше?

- Угу.
Дэн сидел на полу в ванной, трезвел, его уже колотил отходняк.

- Вставай, пошли баиньки. Где твоя комната?

Денис чувствовал, что его снова тащат, теперь в комнату, толкают на диван, стягивают с ног берцы, набрасывают сверху плед.

-- Все, я пошел. Дверь сама захлопнется?

- Захлопнется… Валера… -- Дэн поймал за руку, -- Валер… не уходи… пожалуйста.

Руку безжалостно отобрали.

- Спи, горе мое.

Щелкнул выключатель, погружая комнату в темноту, хлопнула дверь. Денис остался один. «Ну и пусть, -- подумал он, проваливаясь в сон, -- Пусть горе. Главное, что твое. Если бы правда…»

***

Дэн проснулся, в полной мере ощущая все последствия вчерашнего разгула. Тело ныло, оттого что он спал одетым, в неудобной позе, голову распирало изнутри, во рту было гадко, шершаво и сухо. Хотелось в душ, хотелось таблетку анальгина, хотелось запить ее целой бутылкой ледяной минералки, кажется вчера в холодильнике еще оставалась. Вспомнив это самое «вчера», Денис от стыда скорчился и нырнул с головой под плед.

Кроме того, существовала еще одна проблема. Всю ночь ему снился Валера. Сначала они были вдвоем в «Антигуа». В клубе гремела музыка, мерцал безжизненный свет стробоскопа, но было совершенно безлюдно, и посреди пустого танцпола Дэн прижимал к себе Валерку, запускал пальцы в светлые волосы, смотрел в погибельные серые глаза, целовал открытые плечи. Очень хотелось поцеловать в губы, но губы все время куда-то ускользали. Потом они оказывались в его комнате, падали обнявшись на диван, но тут он понимал, что обнимает не Валеру, а Таньку, вставал и уходил в другую комнату, разочарованный до слез. В комнате был Валера, и все начиналось заново. Неопытное тело не знало как это – целовать парня, быть с парнем, наверное, поэтому во сне происходили все эти обломы. И сейчас в «новых, брендовых, из дорогущего бутика» джинсах стояло так, что с этим срочно надо было что-то делать.

Решив, что все остальное – горячий душ, холодная минералка, анальгин, угрызения совести -- подождет, Дэн стащил с себя все что было ниже пояса и обхватил пальцами измученного «младшего брата». Закрыв глаза, он двигал под пледом рукой, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы, думая о том, как лезет нахальными лапами под серую маечку, задирает к самым подмышкам, гладит спину и грудь… Наяву организм оказался намного сговорчивей и он быстро кончил, содрогаясь от наслаждения. Дэн тихо лежал, приходя в себя. Он словно только что поимел Валерку, нагло, без согласия, и от этого было сладко и стыдно. И голова почему-то перестала болеть.

***
Мать, вернувшись домой, осталась довольна -- Денис вылизал хату чуть ли не языком. Он даже был рад, что они вчера так насвинячили, и яростно тер, мёл, мыл, пылесосил, словно наказывая себя за вчерашнее безобразие. Кроме того, за работой как-то легче переносились тоскливые мысли.

Вечером Фомин списался с Одинцовой и Павловым в аське. Танька отделалась сравнительно легко. Ей удалось сохранить лицо, и она отхватила только за то, что допоздна где-то шлялась. Да еще не брала трубу. Родители, мол, волновались, звонили Фоминым домой и даже ходили в соседний подъезд ломиться в дверь, но дочу вместе с остальными ХЗ где носило.

Зато Павлов огреб по полной. Его закрыли под домашний арест на две недели.

- Прикинь, -- жаловался Герка, не дописывая от волнения слова, отчего казалось, что выходящий из под его пальцев текст тоже пьян, не хуже, чем сам Герасим вчера, -- Две недели только в школу и в магазин за хлебом! Па-ма-ги-те!!!

«Мало тебе», -- пробормотал себе под нос Фомин.

Дэн был зол на Герку, считая его виноватым во всем, что вчера произошло, в том числе в собственном позорище.

- Хули ж ты так нажирался вчера, Гер? – злобно отстучал Денис и вышел из аськи.

Ему сейчас не хотелось ни отчитываться в собственных подвигах, ни обсуждать Валеру, к чему все шло. Может быть, потом. Но только не сейчас.

***

Понедельник злосчастная троица провела в растрепанных чувствах. Танька с Герасимом гадали, сдал их физик или нет, и весь день сидели на уроках тише воды, каждую минуту ожидая вызова к директору. Дэна, конечно, это тоже волновало, но он больше парился совсем по другому поводу. Денис страдал от того, что ухитрился нарисоваться перед Валерой в таком непотребном виде. «Называется, пообщались в неформальной обстановке. Возле унитаза», -- мрачно думал он, разрисовывая тетрадь буквами «В» самых разных размеров и стилей. Он-то мечтал, чтобы его увидели симпатичным, взрослым парнем, а вовсе не пьяной в хлам обезьяной.

Дэн маялся целый день, не решаясь показаться Валере на глаза. Между уроками он не рыскал по школе, а стоял в коридоре у окна в черной тоске, не зная как ему быть, ведь завтра вторник, а значит – физика. Валера сам разыскал его на последней перемене. Подойдя, негромко спросил:

- Ты как? В порядке?

Он стоял совсем близко, глядя прямо в лицо, и в этом прямом взгляде, как и в том, что вопрос был задан так, чтобы слышали только они двое, было что-то настолько интимное, что Денис на несколько мгновений забыл, как дышать. Валера был одет в тонкий белый свитерок, и глаза его в кои-то веки были чисто серыми и прозрачными. Дэну хотелось стоять и молча смотреть в них, но от него ждали ответа, поэтому он, наконец вдохнув, ответил так же тихо:

- Нормально. Спасибо, Валер…рий Андреевич. Простите, пожалуйста.

- Ладно, -- Валера улыбнулся – чуть-чуть, лишь уголки губ слегка приподнялись, -- По какому же поводу вы так набрались?

- День рождения… был… У меня.

- Правда? И сколько же тебе стукнуло? Шестнадцать? Семнадцать?

Дэн подумал, как бы здорово было, если бы он мог сказать «двадцать», а еще лучше -- «двадцать пять», и, глядя в эти невозможные глаза, ответил:

- Семнадцать.

- Ух ты, мужик… Ну… Поздравляю. Ты, все-таки, полегче бы. А лучше вообще завяжи с этим. Пока школу не закончишь.

Валера скользнул взглядом вниз, куда-то к подбородку, а может к губам, и Денис опять задержал дыхание, увидев так близко золотистые ресницы.

Разрушая очарование момента, загрохотал звонок.

- Валер…рий Андреич, -- заторопился Дэн, -- Вы не думайте, я не всегда так… Я…

- Серьезно? Кто бы мог подумать… Ну, пока, -- Валерка быстро пошел по коридору.

Отойдя на несколько шагов, он обернулся:

- Директору я ничего не скажу, не дергайся.

Дэн смотрел ему вслед и боялся верить. Ему показалось или только что с ним действительно заигрывали? Во всяком случае, было совершенно ясно, что он, наконец, замечен. Фомин почувствовал, как у него на лбу проступает надпись «все могут короли» и, чуть ли не припрыгивая как первоклассник, заторопился на последний урок, размышляя по пути, сказать ли сразу Таньке и Герасиму, что опасности нет, и они могут расслабиться, или пусть помучаются еще немного.

***

Дэн больше не таращился на Валеру так откровенно, не выслеживал его в школьных коридорах. Но все равно на переменах старался держаться поближе к кабинету физики, а на уроке поглядывал, прячась за сидевшей перед ним Одинцовой, стараясь понять, в самом деле между ними что-то произошло или он просто принял желаемое за действительное, и не было в том разговоре у окна ничего особенного.

Физик вел себя как обычно, никак Фомина не выделял, больше не подходил и не заговаривал, и Денис, чуть не плача от разочарования, готов был поверить, что ошибся, но все-таки не мог. Ведь было же это, было: слова вполголоса, только для двоих, долгий взгляд в глаза, в губы, медленно опущенные ресницы. И все его вопросы были только о нем, Танькой и Герычем он вообще не интересовался, как будто их и не было тогда в клубе. Все это можно было расценивать только как заигрывание. Девчонки часто кокетничали с Дэном, и он хорошо знал, как это выглядит. И не мог ни с чем перепутать.

Тогда почему теперь на него смотрят как на пустое место? Даже не так, все было еще хуже. Если бы его в упор не видели, это было бы полбеды. Это все-таки какое-то внимание, пусть со знаком минус. Но с ним обращались так же, как со всеми, ни на грамм ни хуже, ни лучше. Вызывали к доске, делали замечания, но не больше чем остальным. И внимания в изменчивых серых-голубых-зеленых глазах было ровно столько, сколько положено учителю проявлять к ученику. Это нежелание отличать его от других ранило смертельно.

Кроме того, подходили каникулы, и впервые в жизни Фомин их не ждал и даже думал о них без всякого удовольствия. Ведь это значило, что он целую неделю вообще не увидит Валеру. И Дэн мучился, как наркоман в ожидании ломки, страдая уже заранее.

***

Каникулы все-таки начались, несмотря на то, что Дэн был категорически против, и грозили стать самыми нудными за всю его жизнь. Но все оказалось к лучшему. То ли опять вмешалась Судьба, то ли черт взялся немного поворожить, а может, в соответствии с непостижимыми законами мироздания так повернулись и встали звезды, но на третий день каникул Дэну повезло. Осень как будто отыгрывалась за свое позднее начало и неспешно проходила все этапы, не пропуская ни одного. Поэтому ноябрь пока был теплым и солнечным, и Валера вывел своих пятиклашек на экскурсию в дендрарий. Как утверждала биологичка, дендрарий был уникальным и имел огромную научную ценность. В нем было собрано множество пород деревьев, воспроизводились различные ландшафты, но по сути своей это был огромный лесопарк в городской черте. В глубинах дендрария скрывались какие-то делянки, опытные посадки, но окраина была вполне окультуренной. Там были аллеи, лавочки, столики и даже площадки для барбекю, и там можно было просто погулять.

Пятиклашки по биологии как раз проходили растительный мир, и экскурсия в дендрарий стояла в учебном плане. Обычно ее проводила в первой четверти сама биологичка, но в этом году из-за пожароопасной обстановки дендрарий был закрыт для посетителей весь сентябрь, потом биологичка заболела, потом помешало что-то еще, и вот в результате из всего этого получилось маленькое, специально для одного Фомина, чудо.

Денис как раз проезжал мимо школы. На школьном дворе копошилась детвора в ярких курточках и шапочках, и среди них стоял Валера. По случаю теплого дня куртка на нем была расстегнута, под ней виднелся серо-голубой свитер, над головой ярко синело небо, и Дэн подумал, что глаза у физика сейчас тоже, наверное, голубые. И сам не заметил, как тормознул, прицепил Хонду к школьной ограде, вошел в калитку, приблизился, и, обмирая от собственной наглости, набился в компанию. И Валерка, как ни странно, на это повелся. Хотя у него уже были в помощницах две мамаши.

До парка надо было добираться троллейбусом. Был день, к тому же будний, и в салоне было свободно, о чем Денис даже пожалел – он не возражал бы, если бы его посильней притиснули к Валерке. Но видно хорошего и правда должно быть понемножку и такого счастья ему не перепало.
Прибыв, они прослушали двадцатиминутную лекцию и с чистой совестью отправились гулять. В парке правила бал Осень. Деревья, смыкавшие свои ветви высоко над аллеями, уже растеряли часть листвы, и от этого их своды казались ажурными и легкими. Но листьев было еще много и они яркими флажками висели на ветках, нарядным конфетти кружились в воздухе, пестрыми ворохами лежали на земле и скамейках, пахли осенней свежестью, шуршали под ногами.

Поначалу Денис не знал, что он будет делать в этой компании и боялся, что они с Валерой не найдут тем для разговора, и из всего этого выйдет не общение, а сплошная неловкость, но все наладилось как-то само собой. Кто-то из мальчишек захватил футбольный мяч, и, пока девчонки с «вспомогательными» мамашами собирали разноцветные листья в пучки, мужская часть класса разбилась на две команды и устроила товарищеский матч прямо на широкой аллее. Капитаном одной команды был Дэн, другой – Валера. Крика, азарта и страсти было столько, что плэй оф чемпионата мира запросто мог отдыхать. Вратари самоотверженно бросались на мяч, защита творила чудеса, но нападающие тоже не дремали, и счет рос прямо на глазах, приближаясь к баскетбольному. В конце концов, команда Дэна победила, и девчонки наградили героев красно-желтыми букетами.

Валеркины волосы вольно рассыпались по плечам, потому что в пылу футбольного сражения кто-то случайно сорвал с них «махрушку» и ее тут же втоптали в землю, лицо от игры и осеннего воздуха порозовело. Дэн не мог отвести глаз и щелкал камерой мобильника снова и снова, жалея, что нет с собой настоящего фотоаппарата, но кто же знал! Конечно, для маскировки ему пришлось снимать и детвору, и мамаш, но зато теперь телефон был под завязку набит Валеркиными фотографиями, и на одной они с ним даже были сщелканы вдвоем кем-то из малышни.

Пятиклассники в силу своего возраста долго отдыхать не умели и вскоре уже носились по аллее в догонялки, а они с Валеркой сидели на скамейке и активно общались. Они поговорили о музыке, о компьютерах, о том, что Дэн собирается поступать в строительный университет. Потом Валера рассказывал, как с друзьями прошлым летом ездили на двух машинах в Сочи и целую неделю жили у моря в палатках. А Дэн рассказал, как работал в каникулы официантом в одном кафе и какие там случались приколы. Тут он впервые увидел, как Валерка смеется, и что один клычок у него немного длиннее и острее другого, и этот острый зубик почему-то растрогал его до полного умиления.

Вернуться надо было к назначенному часу, потому что многих ребят должны были встречать. Час пик еще не начался, и троллейбус в этот раз был почти совсем пустым, и всем хватило сидячих мест. Дэн, конечно, сидел рядом с Валерой и тихо млел. Детвору быстро расхватали подтянувшиеся дедушки и бабушки и Денис с физиком остались на школьном дворе вдвоем.

- Валерий Андреич, давайте я вас довезу до дома, -- предложил Дэн, решив, что раз ему сегодня так прёт, надо наглеть и дальше.

Валерий Андреевич не возражал. Денис отцепил от ограды Хонду, надел шлем, второй протянул физику.

Они уселись, и Валера ухватился за идущий поперек седла ремень, предназначенный именно для этого, но коварный Фомин посоветовал держаться за него, потому что так, мол, удобнее. И ехал в кольце Валеркиных рук, чувствуя его спиной. Это, конечно, не могло дать таких богатых ощущений, как давка в троллейбусе, но было тоже очень неплохо. Физик жил не так уж далеко от Дэна: одна улица выше и две еще вбок, а сам Дэн жил недалеко от школы и оттого не успел как следует насладиться этой поездкой. Впрочем, если бы даже Валерку надо было везти в другой город, Денису все равно показалось бы мало. Поэтому уже во дворе он снова набрался наглости и спросил, не хотел бы Валерий Андреевич как-нибудь покататься еще, на этот раз по-серьезному, за городом. Например, послезавтра. Валерий Андреевич на это ответил, что послезавтра он занят, но вот в субботу, пожалуй, можно. Почему бы и нет? Только пусть Денис ему позвонит в пятницу вечером, а то мало ли что.

Фомин отбыл восвояси, унося в клюве богатую добычу: мобильник с целой галереей Валеркиных фоток и его номером телефона и массу потрясающих впечатлений. Матери дома не было, она с утра предупредила, что задержится. Дэн зашел на кухню, заглянул в холодильник. Задумчиво посмотрел на кастрюли. Разогревать было лень, а мыть после посуду – тем более, поэтому он быстро соорудил два нехилых бутерброда, подумал, отхватил еще толстый кружок колбасы и так – с куском колбасы в зубах и тарелкой в руках отправился к себе в комнату. Там он перегрузил в комп фотки, безжалостно выкинул мамаш и детвору и устроил закрытый, для себя одного, просмотр. Кто бы мог подумать, что обычный с утра день вдруг обернется таким счастьем!

Позже пришли Танька с Герычем, и Дэн вспомнил, что они собирались в кино на новую 3D-шку. За всеми сегодняшними событиями он совсем об этом забыл. По дороге в кино Дэн, конечно, похвастался, как ему сегодня свезло.

- Что, прям так и потащился за ними? – восхитился Герасим, -- Молодец, чувак. Респект.

Одинцова промолчала. Дэн с Геркой обсуждали уже совсем другое, и тут Татьяна сказала:

- А все потому, что ты наглый, Фомин.

- Я?! Наглый?!

- Ага, ты. Я думала, на твою наглость только девки ведутся, но, видать, некоторые парни тоже.

Денис обиделся за Валеру. Ему не понравилось, что Одинцова поставила его в один ряд с другими. И тем самым как бы принизила чувства самого Дэна.

- А с чего ты взяла, что он на что-то там повелся? Я просто помог ему с мелюзгой. Знаешь, как с ними трудно? Они там все носятся как ракеты.

- Ну, да. А вместо «спасибо» он в субботу с тобой на свиданку идет. И телефон свой тоже поэтому дал.

Дэн молча смотрел на Таньку. Он даже мысленно не осмеливался называть свиданкой то, о чем они с Валерой договорились. Но если это так выглядит со стороны…

Татьяна тоже смотрела на Дэна.

- Здорово ты в него втрескался, -- с неожиданной завистью вдруг сказала она.

- Завидуй молча, подруга, -- посоветовал Герасим.

- Ну, завидую, а что? – разозлилась Танька, -- ты, что ли, не завидуешь? Сам не хотел бы, что бы в тебя кто-нибудь так влюбился?

- Это смотря кто. Если Фомин – то нет, а если, к примеру, ты – то хотел бы.

- Хорош придуриваться, я серьезно.

- А я нет, что ли?

- Обойдешься, -- буркнула Танька и почему-то смутилась.

***

Четверг и пятницу Фомин провел в ожидании. И в мольбах о том, чтобы ничего не помешало: чтобы никто из них не заболел, не пошел дождь, не забарахлила Хонда, не началась третья мировая война, потоп, землетрясение, нашествие инопланетных захватчиков. Он в который раз пересматривал фотографии, сделанные в парке, особенно задерживаясь на той, где они были сняты вдвоем. Они сидели рядом, и рука Дэна лежала на спинке скамейки за плечами Валеры. И при желании можно было подумать, что Дэн только что его обнимал. Валерка сидел с серьезным лицом, чуть склонив в сторону Дэна голову. Денис долго любовался фоткой, потом подумал и сделал из нее обои для рабочего стола.

В пятницу он, еле дождавшись вечера, позвонил и в первый момент растерялся, услышав голос, который трубка делала чуть-чуть ниже, но в котором все равно слышалась та самая, царапающая нервы трещинка. Но потом все-таки взял себя в руки, назвался, получил подтверждение, что завтра все в силе, пожелал спокойной ночи, услышал в ответ хрипловатое «тебе тоже», умер от счастья и отправился нарезать диск с фотографиями для Валеры. Сначала он немного пожалел, что так опрометчиво выкинул детвору и мамаш, потому что это, что говорить, было палево. Но потом забил на это, решив, что в принципе, совсем не против спалиться.

***

В субботу утром Денис просигналил под Валеркиным балконом (второй этаж, справа от подъезда), тот на секунду выглянул, спустился, и вскоре они уже выезжали из двора. За городом, как обычно, осень продвинулась гораздо дальше. Деревья в посадках, тянущихся с одной стороны шоссе, облетели почти полностью и их силуэты китайскими иероглифами чернели на фоне неба. С другой стороны дороги стелилась степь, поросшая пожелтевшей травой. Дэн крепче сжимал руль, прибавляя скорость, Валерка крепче сжимал руки, цепляясь за Дэна. Встречный ветер выбивал слезу, Дэн прятался от него за большими очками, Валерка – за спиной Дэна. Разговаривать было невозможно: ветер подхватывал слова и уносил в мировое пространство, но было и так хорошо.

Погоняв с часок, Денис свернул в дачный поселок, где располагалась фазенда деда. Хотелось остановиться передохнуть. Дед с бабкой калитку на зиму не запирали, они даже дом оставляли открытым, чтобы забредшие бомжи не разнесли дверь и забор. Садоводческое общество уже лет десять нанимало охрану, и грабежей давно не было, но привычка была сильнее. Старики даже выкладывали в кухне на виду небольшой запас продуктов: консервы, сухари. Как показывал их многолетний опыт, так обходилось дешевле. Денисовы предки были садоводами старой, еще советской формации, и дача у них была соответствующей, тоже в советском стиле. Без всяких новых примочек: газонов, бассейнов, обширных цветников. Половина участка – огород, уже перекопанный на зиму, вторая половина – сад.
В поселке, среди дачных построек и садов ветру разгуляться было негде, было тихо, солнечно, и они, пригревшись, разделись до свитеров, пристроив куртки на ветках деревьев. Дэн прошелся по двору, подобрал набросанный соседями мусор. Соседи были людьми веселыми, прочно сидели на стакане, а опустошенную тару любили бросать через забор на участок деда. Все-таки было в них стремление к гигиене, не смотря ни на что. Валера сидел на качелях в саду. Качели тоже были обычными: не длинный диванчик с подушками и тентом – две сбитых вместе широких доски, подвешенных к перекладине на крепких тросах. Качели дед сделал сам, когда Денису было три года. Сделал на совесть и на вырост. Дэн до сих пор помещался, а Валерка – так вообще свободно.

Дэн подошел, качнул. Валерка не успел подобрать ноги и проехался кроссовками по земле, пропахав в опавшей листве две борозды. Кроссовки по сравнению с Денисовыми берцами выглядели смешными.

- Валер, какой у тебя размер ноги?

К этому моменту Денис уже как-то очень легко перешел с сухого «вы» на «ты», отбросив подальше совершенно ненужное отчество.

- Не скажу, -- завредничал Валерка.

- Тогда я сам посмотрю.

Дэн присел перед качелями, оторвал один кроссовок от земли и принялся всматриваться в подошву. Подошва оказалась забита лиственной трухой, ничего не разобрать. Ну и ладно. И так было понятно, что не больше сорокового. Может, даже тридцать девятый.

- Пусти.

- Не-а, -- Фомин тоже решил повредничать.

Он по-прежнему держал в руках согнутую в колене ногу, и если бы Валера ее выпрямил, то Дэн получил бы хорошего пинка. Но Валера не двигался. Он сидел, склонив голову к плечу, и молча смотрел Дэну в лицо, и Дэн почувствовал, что если он сейчас посмеет, то его, наверное, не оттолкнут. Аккуратно поставив кроссовок на землю, он встал на колени между Валеркиных ног и потянулся к бледным губам. Валера, и правда, не оттолкнул. Он сразу сомлел, прильнул к Денису, чуть съехав с качелей, и, закрыв глаза, отдался поцелую. Его губы были слегка обветренными и прохладными, зато во рту, куда Дэна впустили без сопротивления, было жарко, и от этой разницы он еще сильнее сходил с ума. В смысле поцелуев Фомин был не новичок, но чтобы вот так, с одного касания губ, повело голову – такого не было никогда. Язык Дэна скользнул по зубам, нащупал острый зубик, задержался на нем ненадолго, проник глубже и принялся ласкаться с другим языком. Одной рукой Денис крепко держал Валеркины плечи, другой обхватывал спину, съезжая по ней все ниже, к талии, к краю свитера. Спина была хоть и узкой, но крепкой. Совсем не такой, как у девчонок. Не такой была и талия – твердая, без впадинки, делающей девичью фигуру похожей на греческую амфору. Крепкими были обнявшие шею руки, ноги обхватившие бедра. И поцелуй отличался. Девчонки всегда целовались томно и податливо, как будто покоряясь и отдаваясь во власть, даже если начинали сами. Валера тоже уступал, позволяя хозяйничать у себя во рту и не пытаясь отнять у Дениса ведущую роль, но в этой уступчивости покорности не было, наоборот, чувствовалась готовность в любой момент перейти в наступление. И все это почему-то так нравилось, что Дэна даже пробивала дрожь.

Почувствовав под свитером Денькину руку, Валера опомнился.

- Хватит!

Дэн, которого вдруг так резко отпихнули, ничего не понял и снова потянулся к губам, уже не прохладным и не бледным – ярким, припухшим, намучанным его губами.

- Хватит, я сказал!

- Валера…

Дэн не хотел отпускать, совался лицом куда-то в ухо, чувствовал сквозь знакомые запахи – шампунь, дезодорант, пену для бритья – собственный запах Валерки, сопел как ищейка, которой дали понюхать перчатку преступника.

- Хватит.

Дэн, наконец, отлип.

- Валер, почему? Потому, что я парень?

- Потому, что ты школьник.

- Бли-и-ин… -- Денис почувствовал, как сильно ненавидит свои никуда не годные семнадцать.

- Валер, какая разница?

Дэн снова потянулся к губам, но был остановлен решительно выдвинутой вперед ладонью.

- Большая. Хочешь, чтобы я под статью угодил? Ты еще и мой ученик, а это вообще полная лажа.

- Никто же не узнает…

- Узнает, -- теперь Валера смотрел мягко, немного грустно, хоть и по-прежнему сверху вниз.

- Понимаешь, это ведь видно, -- объяснил он, -- Всегда. Не спрячешь.

- Почему не спрячешь? Спрячем, -- кинулся убеждать Денис, просящими, щенячьими глазками заглядывая снизу в Валеркины глаза, -- Спрячем. Я смогу.

- А я нет, -- отрезал Валерка.

Дэн обнял Валеркину ногу, прилег щекой на коленку:

- Валер… А то, что я парень?

Валера очень по-взрослому усмехнулся:

- А это скорее плюс.

- Валер, а когда я школу закончу?

- Тогда другое дело. Все, поехали назад.

Денис не отпускал, терся носом о бедро, балдел, чувствуя под синей джинсой теплое тело. И, в конце концов, все-таки получил пинка. Не сильно, но хватило, чтобы, выпустив ногу, приземлиться на пятую точку. Валерка встал с качелей, надел куртку. Протянул Дэну руку:

- Вставай, горе мое, простынешь.

- Точно?

- Что -- точно? Что простынешь? Или что горе?

- Что твое.
- А то чье же…

Дэн ухватил тонкую кисть, вскочил на ноги. Кисть тоже была сильной. Валерка был изящным, но совсем не хрупким. И это сочетание изящества и твердости волновало Дэна до безумия.


Глава 3
Валерке Дорошину парни нравились всегда. С тех самых лет, когда душа начинает томиться, тело хотеть, а мальчишки заниматься известно чем. Пацаны дрочили на журнальных красавиц, поп-звездочек, голливудских актрис, иногда на старшеклассниц. Валерка – на то же самое, только в мужском варианте. Приятелям снились мокрые стыдные сны, в которых к ним приходили то юные прелестные девушки, то зрелые страстные женщины. Валерке же снились парни, парни, парни, парни. Высокие, смуглые, с длинными ногами и широкими плечами, с красивыми, в меру развитыми мышцами. Снились брюнеты, шатены, темно-русые, рыжие. Только блондины не снились никогда. Сам будучи светленьким, Валера в сексуальном смысле на «свою породу» никак не реагировал. Мальчишки росли, начинали мутить с девчонками, получать первые сексуальные опыты и первые навыки отношений. У Дорошина ничего этого не было.

В девятом классе ему нравился парень из одиннадцатого, который встречался с Валеркиной одноклассницей. Валерка ревновал, но понимал, что шансов никаких, ведь у него не было ничего того, что так нравилось парням, к примеру, этих мягких пухлых выростов. Одноклассники по ним тащились. Когда они принимались обсуждать знакомых девчонок, которых с взрослой небрежностью звали телками, этой части тела уделялось огромное внимание. Самому Дорошину «это» казалось каким-то дефектом внешности, вроде заплывшего жиром брюха. «Телки и есть, -- думал он, -- Телки с дойками. Насколько привлекательнее мужская грудь – гладкая, загорелая, красиво подкачанная, с коричневыми плоскими сосками. Неужели кроме меня этого никто не видит?» Поискать кого-то, кто тоже видит, Валера не решался, ужасно боялся спалиться. И даже думать не хотел, во что превратится его школьная жизнь, если это все-таки произойдет.

Его единственный за всю школу сексуальный опыт случился в одиннадцатом классе. Во время школьной дискотеки он обжимался с одноклассником в темном пустом коридоре четвертого этажа. Оба они были пьяны, и Валерка был готов зайти намного дальше поцелуев, а одноклассник – нет. На следующий день, протрезвев, Дорошин до смерти испугался, что одноклассник его сдаст, но, увидев его в школе, понял, что парень боится того же. До самого выпускного они почти не общались.

После школы надо было куда-то поступать, причем обязательно, или – армия. А в армии Валерка себя как-то не представлял. В то время ЕГЭ был только по математике, остальные экзамены при поступлении надо было сдавать, а в школе Дорошин учился далеко не блестяще. Поэтому и выбрал педагогический. Парни в педюшник шли неохотно, и на вступительных к ним относились трепетно.

На втором курсе он понял, что учителем быть не хочет категорически и подписался на параллельное образование по специальности «электроника и вычислительная техника». И на втором же курсе познакомился с Вадимом. Они группой отмечали Новый год, конечно, не в самый праздник, а около. У Женьки – хозяйки квартиры, где проходила гулянка, был старший брат, заявившийся в разгар веселья. Вадим сразу предупредил Валерку, что на долгие отношения рассчитывать не стоит. Месяц, два – не больше. Он, мол, вообще-то не по мужикам, просто зашел в темную комнату, увидел милую девчонку, а когда разобрался что к чему – было поздно. Валерка уже так ему нравился, что все стало пофиг. Валере в то время так хотелось этого – отношений, секса, что он согласился. Вадим, правда, к Валерке здорово привязался, и два месяца растянулись почти на два года. Дорошин даже стал думать, что, может быть, они так и останутся вместе. В Вадима он влюблен не был, тот своим предупреждением сразу в нем что-то придушил. Но вообще Вадька ему нравился, несмотря на то, что был блондином. Он был старше, работал в фирме, торгующей иномарками, головной офис которой находился в Москве, снимал квартиру, так что можно было встречаться без опасений, что вломится кто-нибудь из родственников. Кроме того, он помог Валерке с военным билетом, решив раз и навсегда все проблемы с армией.

Два года скрывать от всех отношения невозможно, где-нибудь обязательно проколешься, и, в конце концов, все стало достоянием общественности. Парней на их специальности было мало, семь человек на три группы, поэтому все они дружили. После того, как все открылось, из шести друзей осталось двое: Лешка, который признался Валерке, что сам в этом смысле не без греха, вот только никак пока не определится, кто ему нравится больше – парни или девушки, и Саша. Сашке было все параллельно, он не имел ни единого комплекса, зато имел твердый принцип: друзей не сдаем никогда, а дружили они довольно тесно. Санек вначале даже ему нравился, в смысле, как парень. Он был в Валеркином вкусе: высокий, темноволосый, хорошо сложенный. Но, к счастью, Дорошин вовремя понял, что у Сашки есть еще один твердый принцип. Он был убежденным натуралом и переходить под другие знамена не собирался ни под каким видом. Может, и к лучшему. Как говорится, друзей не надо иметь, с ними надо дружить.

В конце Валеркиного четвертого курса Вадима послали на стажировку в Москву с прицелом на его карьерный рост. Было все: СМСки, переписка в аське, долгие телефонные разговоры на ночь и даже секс по телефону. Через три месяца Вадим вернулся, они отметили его возвращение сначала в ресторане, потом в постели, после чего Вадька сказал, что уезжает в Москву насовсем. И что у него там невеста. Конечно, он без ума от Валеры и больше всего на свете хотел бы остаться с ним, но ты же понимаешь, Валер, мне уже двадцать шесть, пора определяться в жизни, а голубые отношения – это не совсем то, что нужно для карьеры. Вадька был нежен, целовал Валеркины губы, глаза, руки. Вздыхал: «Ну почему ты не девушка». Валера молчал, отвечал на поцелуи и при этом понимал, что для того, чтобы получить Вадима в бессрочное пользование, мало просто быть девушкой. Надо как минимум, быть девушкой с московской пропиской. Валерка, в общем-то, был благодарен Вадиму за их два года и претензий не имел, в конце концов, его в свое время предупреждали. Но все равно было очень обидно, что его бросили так хладнокровно и расчетливо. На неизвестную ему москвичку он зла не держал, вполне допуская, что наивная девушка искренне влюблена в Вадьку и даже в какой-то мере ей сочувствовал.

После отъезда Вадьки Дорошин не то чтобы впал в депрессию, но сильно затосковал. По Вадиму он не убивался и даже ни в чем его не винил. Он просто думал, что, наверное, он полное барахло, неспособное вызвать какие-то чувства, раз с ним можно так. Поэтому новых отношений не искал, скорее боялся их. Да и трудно кого-то найти, если твои пристрастия осуждаются обществом, и ты при этом застенчив, а самооценка твоя ниже подвала.

И тут его неожиданно поддержала Женька – сестра Вадима. Плакаться друзьям Валера не мог: Сашку он не хотел грузить своими голубыми страданиями, полагая, что натуралу они будут неприятны, с Лешей не откровенничал, опасаясь, что тот решит, будто Дорошин ищет у него утешения. Женька охотно служила жилеткой. Брата она осуждала, Валерку поддерживала, убеждала в том, что он ничуть не хуже других и, в конце концов, поставила на место его разъехавшиеся в разные стороны мозги. После этого они с Женькой крепко сдружились.

Личной жизни практически не было. Изредка он бегал на свидания вслепую, по интернету. Такие встречи были хорошей разрядкой для тела, но ничего не давали сердцу. Валерка убеждал себя, что и не надо, но душа все равно хотела любви. Конечно, можно было попытаться совратить Лешку, но к нему как-то не тянуло. Когда Дорошин был на пятом курсе, то осмелел настолько, что несколько раз заглянул в гей-клуб. В клубе было полно пидовок, которых Валерка терпеть не мог – сладких мальчиков, манерных, броско накрашенных, в блестках и стразиках. Настоящих мужиков, какие ему нравились, было немного и все они были заняты. Один раз он, правда, подцепил дядьку лет тридцати пяти и получил большое удовольствие, когда тот оттрахал его прямо в клубном сортире. На этом их отношения закончились. По обоюдному согласию.

Больше ничего подобного не было. У дядек больше пользовались спросом пидовки, а превращаться в такое Дорошин не хотел, хоть и был в сексе стопроцентным пассом. Ему нравились мужественные парни, и сам он хотел нравиться именно как парень, а не как демографически чистый заменитель девочки. Насчет себя он знал, что выглядит слишком женственно и всячески с этим боролся, подчеркивая, как мог, свои мужские качества – не позволял себе никакой слюнявости, лишней игривости в одежде, раз в неделю ходил в тренажерку, правда, занимался недолго, часа по два, не больше. Гипертрофированная мускулатура ему тоже была не нужна. Сигареты он курил только крепкие. Но не много. От частого курения одежда и волосы пропитывались запахом табака, а во рту было противно и воняло – никакая жвачка не отбивала.

Все эти меры помогали, к концу пятого курса с девочкой его уже никто бы не перепутал. Тем, с чем Валера не смог расстаться в своей борьбе за мужской облик, были серьги и длинные волосы. Подстриженным Валерка себе не нравился. Волосы у него были красивые, природно-светлые, но не блонд, а все-таки русые, еле заметно отливающие на свет золотистой рыжиной. Но если пользовался заколками – то только строгими, простыми. И в ушах носил исключительно «гвоздики», других серег он не признавал. Гвоздики, так же, как и военник, были, в некотором роде памятью о Вадиме – он подарил их Валерке на первую годовщину, тогда Вадька еще не собирался жениться и Валеру баловал. Впрочем, Дорошин продолжал их носить не из каких-то сентиментальных соображений, они ему просто нравились: не то чтобы очень дорогие, но и не дешевая бижутерия – золотые штыречки и малюсенькие «шляпки» из бриллиантовой крошки.

Родители, конечно, со временем тоже все узнали и, понятно, не обрадовались. Они долго полоскали Валерке мозг, но тут, на том же пятом курсе, у него появилась возможность жить отдельно, в бабушкиной квартире, куда он и сбежал. Родаки, в виду отсутствия под рукой Валерки, переключились друг на друга. Папаша Дорошин пилил супругу, что вот, мол, вроде бы родила парня, а оказалось – девку. Мамаша Дорошина целиком брать вину на себя не хотела, и бурчала в ответ, что нечего все валить на нее, еще неизвестно чьи тут гены подгадили. Отец семейства ярился и орал, что это все ее бабское воспитание и попустительство: нечего было позволять патлы отращивать и ухи дырявить. Его половина на это резонно возражала, что он как бы тоже позволял, и потом, у Джигурды, вон, патлы такие, что их детищу и не снились, а мужик, каких поискать, не то, что некоторые, хоть они и с лысиной. После этого Дорошин-старший о сыне начисто забывал и принимался гнобить жену за то, что она, вместо того, чтобы почитать законного мужа, засматривается на всяких там волосатых артистов.

Неизвестно, чем бы это закончилось, возможно, разводом, но, слава богу, Валеркиным предкам надоело пить друг у друга кровь и они унялись. К тому же, Валера был их единственным и горячо любимым сыном и долго терпеть разлад в отношениях они не смогли. А может быть, втайне надеялись, что непутевое чадо когда-нибудь образумится, и они все-таки дождутся от него внуков. С тех пор в семье Дорошиных эту тему старательно замалчивали. Но Валерка старался все равно как можно меньше зависеть от родителей материально – подрабатывал в одной провайдерской компании: по вечерам бегал по квартирам, продвигал интернет в массы. Кроме того, ставил бухгалтершам ломаные программы, чистил им компы от скопившегося хлама и все в таком духе.

Закончив универ, он попытался найти работу по своей второй специальности, и тут оказалось, что в городе не так уж много фирм, которым в штате нужен айтишник, большинство обращалось от случая к случаю. К тому же возможным работодателям не очень нравился диплом педуниверситета, они традиционно предпочитали выпускников технического, в крайнем случае, строительного. Учителя требовались, но в школу Дорошин не хотел. Так и мотался почти год, перебиваясь на временных работах. Отец, поглядев на эти мучения, напрягся и раскопал в техническом университете старого школьного товарища. Товарищ в принципе брался устроить туда Валерку ассистентом преподавателя, но не сейчас. Вчерашнего выпускника не возьмут. А вот учитель с педстажем года хотя бы в два – другое дело. Это было уже неплохо. Университет – это совсем другая зарплата. Да и прочих возможностей масса. К тому же, ассистент – это только звучит лево, а на самом деле тот же препод, только не лекции читает, а ведет практические занятия. Валера вздохнул и отправился в школу зарабатывать педстаж. Но бухгалтерш тоже не забросил, очень уж смешной была зарплата начинающего учителя.

***

Первое время Валерка ходил в школу, как на войну. Шестые – восьмые классы были еще так-сяк, но вот девятые -- одиннадцатые… Эти детки, многие из которых были на голову выше него и выглядели едва ли не старше, как учителя его не воспринимали. Парни разговаривали иронично, шутили злобно – пытались показать свое превосходство, девчонки кокетничали. Шум в классе стоял, как на вокзале. Дорошин сам не так уж давно был школьником и понимал, что силовыми методами ничего не добьется. Имидж у него для этого не тот. Поэтому старался заинтересовать, подолгу готовился к каждому уроку, копался в интернете. Так он не выкладывался никогда: ни в свои школьные годы, ни в универе. Но Валера должен был доказать им, что он учитель, иначе они превратят его жизнь в ад. Сработало. Глупые шуточки прекратились, на уроках стали слушать.

Девчонки кокетничали по-прежнему, интригующих взглядов вроде бы даже прибавилось. Валеру эти заигрывания, естественно, никак не трогали. Но наступил новый учебный год, и он заметил еще один взгляд. Этого парня, который пялился на него, причем, совершенно не стесняясь, Валерка не помнил. Что, в общем, было не удивительно, он пришел в школу в середине последней четверти и запомнил только тех, кто больше всего выпендривался. Парень был чудо как хорош. Темные волосы, карие глаза. В эти волосы хотелось зарыться пальцами, а в глазах утонуть. Высоченный. Длинные ноги, широкие плечи. Красиво подкачанные руки. Дорошин ловил себя на мысли, что не отказался бы как следует рассмотреть и остальную мускулатуру. В общем, все было его, Валеркино – и фасончик, и размерчик. Даже странно, что Дорошин его раньше не замечал. Хотя, они вначале для него все сливались – в одну враждебную массу. Парень не только на уроках на него смотрел, он еще и на переменах старался на глаза все время попасть. Теперь уж Валера его, конечно, запомнил. И фамилию, и имя.

Дорошин, когда понял, что заинтересовался, себя одернул. Конфликт с уголовным кодексом в его планы не входил. Это не только ставило жирный крест на университете, но и прокладывало прямую дорожку в зону. К тому же никуда не годилось с точки зрения педагогической этики. Спасибо, конечно, за внимание, но он как-нибудь обойдется.

Когда он увидел Дениса в «Антигуа» -- сделал вид, что не заметил. Правда, не удержался. Сидя за стойкой, поиграл немного в наблюдение за наблюдающим. Но аккуратно, чтобы Дэн его не спалил. И скорее из любопытства. Ему в тот момент казалось, что он все глупости из головы выкинул. И помог он им тогда абсолютно без всякой левой мысли. Как учитель ученикам. Но дома у Фомина опять началось. Он тащил Дениса в ванную, наклонял к ледяной струе, умывал, потом волок в комнату. И тело, которого он касался, было таким большим и сильным, руки, что за него цеплялись – такими мужскими, глаза смотрели так влюбленно, что Валерка поплыл. А когда Дэн попросил его остаться… В общем, он один знает, чего ему стоило отнять руку и выйти из квартиры.

В понедельник он даже разочарован был, что Денис на глаза ему не лезет и под ногами по всей школе не путается. Он хотел его увидеть. Надо же убедиться, что у парня все в порядке. На последней перемене сам пошел искать. Нашел. Думал просто издали глянуть, как он там, но тот стоял у окна с таким потерянным видом, что Валера не выдержал. Подошел, заговорил и сам не заметил, как начал заигрывать. Хотя, видит бог, не собирался. Он за это дурацкое кокетство себя потом весь вечер материл. Самыми страшными матами. Слово себе давал, что все, хватит, больше с его стороны никакого внимания.

Только про это слово он даже не вспомнил, когда Денис за ними на экскурсию потащился. И потом тоже, когда покататься с ним соглашался. Хотя все это уже ни в какие ворота не лезло. В субботу утром долго расчесывал волосы. Выбирал, что надеть. Потом сообразил, что собирается, как на свидание, разозлился. Волосы резинкой стянул, как в школу. Все равно под шлемом не видно будет. Свитер надел самый скучный – простой, серый. Коробочку с серьгами подальше убрал. Посмотрел в зеркало: все равно плохо. Глаза сияют, как электрические лампочки, сроду так не блестели. Раскраснелся, будто у него температура градусов пятьдесят. Сам себя спросил:

- Что творишь, Валер?

И сам же себе ответил:

- А что? Вроде ничего плохого пока не делаю.

Это предательское «пока» внушало опасения. Так же как сияющие глаза и порозовевшие щеки.

- Ох, смотри, Валера. Доиграешься ты.

Доигрался, конечно. Когда Денис его поцеловал, он не то что не сопротивлялся – сразу обмяк, словно из него все кости вытащили и растекся как амеба. Потому что впервые в жизни все было так, как он всегда хотел. Обнимали так, как хотел, не слабей и не крепче. И целовали – тоже. Целовал Дэн умело. Даже слишком. В его возрасте опыта и поменьше могло бы быть. Но эта ревнивая мысль его уже после посетила. А тогда он ни о чем думать не мог, только чувствовал. И готов был впустить Дениса не только в свой рот, но и в свою жизнь. И отдавал ему в тот момент не только свои губы, но и всего себя без остатка. И его тоже хотел получить целиком и полностью. Потому что уже был уверен, что его целует парень его мечты. Наконец-то. Просто каким-то чудом сумел себя в руки взять. Пока объяснял Денису, что к чему – успокоился немного. Но в душе чуть не плакал: столько лет такого ждал, наконец встретил, и на тебе, облом – зелен виноград. Во всех смыслах зелен. По-хорошему все это надо было тут же прекратить раз и навсегда, но он не смог. На что-то там намекнул и даже что-то такое вроде бы туманно пообещал: мол, школу закончишь – видно будет. Но уж очень ему хотелось перекинуть в будущее хоть какой-то мостик. Пусть даже такой хлипкий. Хотя и понимал, что у этой дурацкой лав стори шансов на продолжение самый минимум. До выпускного еще ох как далеко, не станет Дэн ждать так долго, другого найдет.

***
Через несколько дней после каникул похолодало, последние листья попадали чуть ли не за одну ночь, пошли нудные ноябрьские дожди и Фомин отогнал Хонду в дачный гараж на зимовку. Павлову и Одинцовой он по поводу той субботы высказался коротко: покатались, мол, и все. Друзья сделали вид, что поверили и в душу не лезли. А Дэн мучился неопределенностью. Его вроде бы не отвергли. Но и не скажешь, что приняли. Когда они возвращались в город, он об этом всю дорогу думал. И решил прямо спросить. Но когда подъехали, Валера быстро соскочил с мотоцикла и, на ходу попрощавшись, скрылся в подъезде.

В школе Денис на Валеру старался внаглую не пялиться, чтобы не подставлять. Кроме того, хотел доказать ему и себе что он парень-кремень и способен сохранить в секрете что угодно, просто готовый резидент внешней разведки. Но все равно не выдерживал – осторожно косился из-за Танькиной спины и даже иногда ловил ответный взгляд, который тут же прятался под опущенными ресницами. И по-прежнему провожал до троллейбуса, делая вид, что идет исключительно по своим личным Фоминским делам. Хотя, в общем-то, так оно и было.

Дэн по несколько раз за день закрывал глаза и томился, заново переживая их единственный поцелуй. Со временем ощущения стерлись и потеряли остроту, и он перестал это делать. Но поцелуй все равно занимал особое место в его коллекции воспоминаний. Был его сокровищем, его якорем, Валериным обещанием и залогом будущих отношений. И еще Дэн скучал. Он как будто не просто поцеловал, он словно выпил из Валеркиных губ колдовского зелья. Он был отравлен этим поцелуем, и ему хотелось еще. Хотелось обнять, прижаться, почувствовать под ладонями узкую спину, стянуть с волос махрушку. Трогать губами родинки на шее, целоваться, чувствуя языком острый зубик. Хотелось спрашивать и отвечать, и слушать голос, и чувствовать запах, и чуть касаться пальцами опущенной вниз ладони. Если одним словом, то хотелось быть вместе. И абсолютно, ну просто напрочь, не хотелось видеть в Валере учителя.

Валере тоже много чего хотелось, и весь список его желаний тоже можно было изложить очень кратко. Ему хотелось плюнуть на все и отдаться преступной страсти, пофигистически понадеявшись на то, что Судьба, руку которой лично он во всем этом уже почувствовал, поможет сохранить все втайне. Ради любви ведь стоит рискнуть? Но рассудок, пока еще не бросивший Валерку на полный произвол безответственного сердца, призывал не пороть горячку и не подставляться под крупные неприятности. К тому же, в его представлении, в самой идее связи учителя с учеником было что-то такое пошлое и грязное, что совсем не подразумевало любовь и опускало все до уровня примитивной похоти. Против примитивной похоти Дорошин ничего не имел, но только не в этом случае.
В конце концов, измучившись, он решил, что ни в какие отношения он сейчас вступать с Денисом не будет. Если это все и вправду его, так оно никуда и не денется. А если денется – значит, не судьба. Ради любви ведь можно не только рисковать, но и ждать? Приняв решение отложить любовь на потом, Валерка немного успокоился и продолжал в отношении Фомина придерживаться сухих школьных рамок. Но совсем не смотреть тоже не мог, и тоже косился, быстро пряча взгляд, если случайно сталкивались глазами. И очень при этом надеялся, что никто в классе этих переглядок не видит. Ну, и, конечно же, теплело на сердце при виде высокой фигуры, движущейся параллельным курсом по другой стороне улицы к троллейбусной остановке.

Дэн все-таки не выдержал отчуждения и, в конце концов, воспользовался тем, что в пятницу физика была последним уроком, и не только у их класса, но и у Валеры тоже. Народ быстро похватал рюкзаки и бэги и понесся в раздевалку. Фомин, пережидая, медленно складывал в сумку учебник, тетрадь, ручку, линейку, карандаш, калькулятор, старательно отыскивая каждому предмету достойное место, чтобы, не дай бог, ничего не помялось, не сломалось, не выпало и не завалилось под подкладку. Герка, с изумлением понаблюдав за этими тщательными сборами, было решил Дэна поторопить, но более понятливая Одинцова подхватила Павлова под ручку и потащила к дверям, в которые они вышли последними, если не считать Дениса и Валеру.

Валерий Андреевич уже собрался и тоже ждал, когда все уйдут, чтобы запереть кабинет. Он, конечно, заметил, что Денис намеренно долго копается и не спешит уходить, поэтому не сразу сумел застегнуть свою сумку: дрожащие руки дергали язычок молнии слишком резко и от этого ее заедало. Наконец, они остались одни, и в кабинете наступила тишина. Валера молча сидел за учительским столом, не собираясь облегчать Фомину жизнь наводящими вопросами. Дэн никак не мог решиться и тоже сидел молча, низко согнувшись и уперев глаза в изрисованную столешницу. Немая сцена затягивалась. Валерка вздохнул, все-таки подошел поближе и присел на стол в соседнем ряду.

- Ну, чего молчишь? Говори, что хотел.

Денис вышел из летаргии:

- Валер… Я так не могу…

Валера и тут не стал помогать, он просто сидел на столе и ждал продолжения.

- Я скучаю…

Дэн снова состроил щенячьи глазки, впрочем, совсем не преднамеренно, просто так само получалось. Валерка опять вздохнул:

- Я же все тебе объяснил. Повторить?

- Ты насчет статьи?

-- И насчет нее тоже. Представляешь, как мне в зоне обрадуются? Там мужиков с такой статьей любят. И очень страстно. Но и тебе скандал тоже удовольствия не доставит, поверь. И, в результате, ничего кроме мерзкого осадка от всего этого не останется. Ведь можно от чего-то отказаться сегодня, ради того, чтобы завтра было все хорошо?

Но Денису совсем не хотелось ждать.

- Завтра, послезавтра… Завтра может и не наступить, слышал такое? – сумничал он.

- Балда… -- усмехнулся Валерка, -- Это же просто так говорится. На самом деле завтра всегда наступает. Не спорь с учителем, до твоего выпускного ни о чем и речи быть не может. Иди домой, чудовище.

Это «чудовище» было сказано так мягко и с такой интонацией, что прозвучало почти как «сокровище», и это немного примирило Дениса с суровой реальностью. И он даже попытался чего-нибудь выторговать.

- Можно я к тебе иногда заходить буду?

- Нет.

- А звонить?

- Нет.

- А по скайпу?

- Нет.

- Ну Валер…

- Нет!

- Ну, можно я тебя хотя бы провожу, хоть один раз, сегодня.

Валера опять усмехнулся:
- Ты же и так все время провожаешь. Думаешь, я не заметил?

- Я хочу по-нормальному, рядом. И до самого подъезда.

- Обойдешься. Иди домой, кому говорю.

Валерка запнулся, но потом все-таки сказал, хоть и очень не хотелось:

- И не считай, что ты чего-то там мне должен. Делай, что хочешь. Если найдешь кого-то еще, я пойму.

Дэн уже знал, что если Валера говорит «нет» – это действительно значит «нет», даже если ему на самом деле хочется сказать «да». К тому же его очень задело, что Валерка нисколько не заинтересован в его верности и даже вроде бы не против уступить его кому-то другому. Поэтому он молча встал, повесил на плечо сумку и так же молча вышел.

Разговор с «чудовищем» так вымотал Валеру, что он какое-то время посидел неподвижно, восстанавливая душевное равновесие. Потом поставил себе пятерку за стойкость, запер кабинет, отнес в учительскую журнал, там же оделся и отправился на остановку. Сегодня его никто не провожал. Вот и хорошо.

***

Дэн долго думал о том, что сказал Валера и в итоге все понял и принял, и согласился с тем, что ради светлого завтра стоит помучиться сегодня, тем более, что выбора у него не было. Татьяне с Геркой он снова ничего не стал объяснять, просто сказал, что его отшили. На физике он или демонстративно смотрел в окно, или шептался с Танькой и даже иногда заигрывал с другими одноклассницами. Во-первых, для конспирации, во-вторых, чтобы заставить Валерку ревновать, мстя за позволение делать все, что ему вздумается. Валерий Андреич в ответ даже бровью не вел, только делал Фомину замечания, когда тот слишком резвился. Но трояк Одинцовой влепил, а следом – двойку. Причем за то, за что все обычно отделывались точкой в журнале и обещанием спросить на следующем уроке, поэтому класс удивленно ахнул. Тройбан Танька еще вытерпела, но отхватив пару, разозлилась и предъявила Фомину насчет того, что пусть он к ней на физике больше не лезет. Она не желает провести все зимние каникулы под замком с учебником в обнимку из-за того, что два идиота что-то там друг другу доказывают. Дэн возмутился, посоветовал подруге лечить голову, но слышать было приятно.