Первый раз

«В этом городе меня никто не знает. Через день я уеду отсюда, если вернусь – то вот так же, на двух-трехдневные курсы, и не скоро. Значит, сейчас можно быть абсолютно свободным».
Эти мысли не оставляли меня в покое, пока я добирался от образовательного центра до гостиницы, принимал душ и обедал в гостиничном ресторане (на командировочные деньги можно позволить себе ресторан вместо кафешки подешевле). Когда с обедом было покончено, на часах сравнялось только четыре. Целый свободный вечер впереди…
Чем чаще всего занимаются приезжие в незнакомых городах? Осмотром достопримечательностей, конечно. В образовательном центре я краем уха слышал разговоры коллег, таких же как я иногородних, о разных памятниках и музеях. В других обстоятельствах тоже был бы не против приобщиться к искусству и местному историческому наследию – но вот именно что в других. А сейчас всё никак не мог отделаться от этой «абсолютной свободы», которую должен чувствовать… но не чувствую даже здесь, даже теперь.
Почему?! Почему я никогда, ни на миг не могу избавиться от внутренней скованности, от постоянного самоконтроля, от чёткого разграничения – «вот так можно, а так нельзя никогда и ни за что… и наплевать, что хочется».
Я поднялся в номер и какое-то время сидел на кровати, тупо уставившись в одну точку перед собой. Собственные неподвижность и бездействие сводили меня с ума. Нет, так больше нельзя… Я не хочу до завтра безвылазно сидеть в этой клетке, и не хочу осматривать исторические здания. Раз в жизни можно поддаться своей слабости… или наоборот – проявить силу воли. Да, для того чтобы быть самим собой, необходима сила. И смелость.
Я достал из кармана телефон. Надо всего лишь посмотреть в Интернете, где в этом городе находится такой клуб…

Он назывался «Ривьера». Дорога от гостиницы до него заняла полчаса. Таксисту я назвал нужную улицу, но про дом малодушно соврал, отняв три от правильного номера. И вот теперь топтался на месте, изредка бросая взгляды на светящуюся неоновую вывеску, делал вид, что меня интересует вовсе не клуб, а просто тут я дожидаюсь чего-то… И понимал, что через минуту-другую развернусь и уйду. И ненавидел себя за это. А ещё за то, что даже перед случайными прохожими, которым до меня нет дела, зачем-то разыгрываю спектакль. По привычке. Как же мерзко от этого…
– Что, не решаешься зайти?
Я вздрогнул и обернулся. Обращались ко мне.
Он стоял, засунув руки в карманы, и улыбался. Почти такой, какого я представлял в мечтах… Разве так бывает? Примерно одного со мной возраста, под тридцать, высокий, с хорошей фигурой – насколько позволяла судить осенняя куртка. Тёмные коротко остриженные волосы. Взгляд, который как будто проникает под мою одежду… И эта улыбка – кажется, даже когда он перестанет улыбаться губами, улыбка всё равно останется в чуть насмешливом и немного дерзком выражении лица.
Несмотря на то, что было довольно холодно, по бокам и по спине у меня стекали капли пота.
– Да, – с трудом выдавил я из себя.
– Пошли. Это не страшно.
– А давай лучше ко мне поедем. У меня в гостинице «Кристалл» номер. – Не знаю, как я решился это предложить.
– Поехали, – легко согласился он.
Пока мы ждали такси, я не мог сказать ни слова. И вообще, наверное, выглядел полным идиотом. В конце концов он рассмеялся негромко:
– Может, ты какой-нибудь маньяк, и я из этого «Кристалла» не выйду живым?
– Не маньяк, – с дурацкой серьёзностью ответил я. – Волнуюсь просто.
– А-а… – протянул он. – Что, в первый раз?
– Я… натурал, вообще-то. То есть, нет, но…
– Понятно.
Почему-то одно это единственное слово заставило меня поверить, что он действительно меня понимает. Может, дело было в том, как он его произнёс.
Испугаться, что он развернётся и уйдёт, я не успел, потому что он сразу продолжил:
– Меня, кстати, зовут Джек.
Мысль, что он мог бы уйти, пришла мне в голову уже потом. Моё невразумительное признание означало, что у меня нет никакого опыта с мужчинами. Джек мог бы решить, что со мной ему будет скучно. Но если и подумал так про себя, то всё равно не ушёл. Вместо этого достал сигареты, прикурил и протянул пачку мне. У меня были свои, но я не отказался.
– Спасибо. А меня Лоуренс. Ларри.
Мне даже хватило духу назвать своё настоящее имя.

В номере мы без лишних предисловий стали раздеваться. Джек ненадолго исчез в ванной, а я, не веря до конца, что это происходит со мной, снял с себя всё и лёг на постель. Лежал на спине, согнув и плотно сжав колени, а руки положил на бёдра так, чтобы чуть-чуть прикрыться – словно какая-нибудь девственница. Впрочем, в определённом смысле слова я и был девственником.
Таким меня и увидел Джек, когда подошёл и сел на край постели. Его нагота притягивала меня, но застрявший глубоко в сознании запрет заставлял отводить глаза. Он, похоже, снова прекрасно понял меня, весь мой противоречивый настрой. Опять улыбнулся.
Лицо у него было мужественное, даже волевое – обычно именно этим определением называют такую внешность. Но я не ошибся, с первого взгляда угадав в его характере долю насмешливой несерьёзности. И обращена эта ирония была не на меня, а как бы на всё вообще, не исключая него самого.
– Выключить свет? – спросил он.
– Не надо, – охрипшим голосом отозвался я.
Взгляд его тёмных глаз, скользящий по моему телу, заставлял меня ощущать одновременно жгучий стыд и острое до болезненности удовольствие. Джек не спешил. Он убрал с бедра сначала мою правую руку, потом левую, отодвинул одно моё колено от другого. Теперь уже совсем ничего не мешало ему видеть, насколько я возбуждён. Я лежал перед ним, точно распятый. Кажется, никогда в жизни я не чувствовал себя более обнажённым. А он пока не делал ничего, просто смотрел – или, точнее, прикасался взглядом. На мгновение мне показалось, что уже от одного этого прямо сейчас кончу. С женщинами я не испытывал ничего подобного. Ни у одной из них не было настолько физически ощутимого взгляда.
Когда Джек, наконец, начал медленно меня поглаживать, я как будто лишился части своего обычного, повседневного мироощущения. Перестал воспринимать течение времени и, может быть, в какой-то степени даже собственное «я». Осталось только одно – меня ласкает мужчина… Каждая клеточка тела, каждый нерв – словно заряженные электричеством. Наслаждение было двойным – от самой ласки и оттого, что внутри меня ломался психологический барьер. Я нарушал какое-то древнее, тёмное табу, почти что совершал святотатство… Даже притом, насколько я далёк от религии, на периферии сознания маячило «не ложись с мужчиной, как с женщиной» и ещё что-то такое же ортодоксальное, неоспоримое, осуждающее «отклонения» и «извращения», провозглашающее превыше всего норму, нормальность, правильность. И вот – я превратил все эти незыблемые догмы, все эти «традиционные ценности» в ничто, наплевал на них, переступил через тесные границы ханжеской морали – и как же это оказалось восхитительно…
Восхищало меня и то, насколько естественно для Джека происходящее между нами. Уж он-то сейчас точно не задумывается ни про какие правила и догмы. Чувствует себя непринуждённо, потому что не боится быть собой. Я тоже хочу так… Но смогу ли? Ведь даже теперь на той же самой «периферии сознания» время от времени на долю секунды вспыхивает и гаснет чуть ли не огненными буквами начертанная мысль: что сотворит со мной завтра, при свете дня, моя совесть? Сходу, за один раз, от своих комплексов и предрассудков не избавишься.
Но это – завтра. До завтра ещё так далеко, а пока… Пока я видел Джека, целующего моё бедро с внутренней стороны. Он склонялся всё ниже… Не в силах больше смотреть, я закрыл глаза, доверился осязанию. Поцелуй – там? Господи… Его губы и язык, там…
А потом Джек сделал самое жестокое, что только мог – прервал ласку. Я сел на постели так резко, как будто меня что-то толкнуло, и почти не видя его, почти вслепую подался к нему:
– Нет, нет, пожалуйста, ещё…
– Не торопись так.
Он прижал меня к себе. Но я высвободился, стал целовать его в грудь, в живот, и понял вдруг: больше всего на свете мне хочется сделать для него то, что минуту назад он делал для меня. Эти чёртовы мысли-вспышки про завтра и про совесть продолжались даже теперь. Погасить их раз и навсегда… Никакого «завтра», никакой «совести». Я взял в руку напряжённый член Джека и потянулся к нему губами.
Но Джек меня остановил:
– Нет, малыш, нет.
– Что? Почему?.. – я задыхался и, кажется, готов был расплакаться.
– Вот так, – Джек вернул мою ладонь, которую я было убрал от него, себе между ног. – Давай.
Я обхватывал его крепче, чем он меня, и быстрее двигал рукой. На месте Джека я давно бы уже кончил. Но он лучше меня владел своими эмоциями и своим телом. Правда, и его запас терпения был не безграничен.
– Хватит, – придержал меня Джек.
Я подчинился, потому что понял – сейчас мы должны будем ещё дальше зайти за границы… так далеко как только можно.
Мы ничего не обсуждали заранее. Поэтому я начал упрашивать, почти умолять Джека, чтобы он овладел мной. Всё повторял:
– Пожалуйста, сделай это…
– Ну, тише, тише, – прошептал Джек. И я скорее почувствовал, чем увидел на его губах улыбку. Так же как я свои «вспышки совести» он и теперь сохранял свою способность к иронии. – Давай…
О, это его «давай» – для меня тогда оно значило всё. Я совершенно потерял голову, даже не подумал о том, что Джек не надел резинку, хотя в номере имелась упаковка. Встал на колени и локти – это должно быть именно так… В последние секунды предвкушения всё внутри замирало, сгорало и холодело одновременно. Вспомнилось где-то слышанное – что это больно, особенно в первый раз и без смазки. Ну и пусть, всё равно я хочу принадлежать ему…
Джека хватило ещё на ласку – он погладил меня вдоль ягодиц. Это уже самое последнее… сейчас он…
Но почему-то Джек вместо того, чтобы шире раздвинуть мои бёдра, стиснул их и велел:
– Сожми сильнее.
Я послушался. Как-то даже чуть завалился на сторону, чтобы плотнее прижать ноги одну к другой.
Джек всё-таки не сделал того, о чём я его так просил. Проник только между бёдер. Двигался – и одновременно водил ладонью по моему члену. Потом, когда я уже привык к этому ритму, вдруг с силой сжал, и я кончил ему в руку. А мгновение спустя его семя потекло по моим ногам.
Я не то со стоном, не то с каким-то всхлипом повалился на бок и сунул ладони между колен, в эту влагу. Мне хотелось, чтобы она прошла сквозь мою кожу, впиталась внутрь, стала частью меня. А Джек сошёл с кровати и снова направился в ванную. Когда вернулся, я всё ещё неподвижно лежал. Он стал одеваться.
– Джек…
– Да?
– Почему ты не позволил мне сделать это ртом? И не взял меня… по-настоящему?
Он присел на край кровати, как перед нашей близостью.
– Потому что завтра ты стал бы так жалеть об этом, что захотел бы убить или меня, или себя самого. К чему-то ты готов, Лари-Лоуренс, а к чему-то ещё нет, вот и всё.
Чёрт возьми, как за какую-то пору часов один человек может так хорошо узнать другого? Прочесть, словно открытую книгу? Он что, умеет угадывать чужие мысли?
– Можно подумать, ты лучше меня знаешь, к чему я готов, а к чему – нет, – попытался я изобразить возмущение. – Ты с самого начала так решил, да? Поэтому и о резинке не побеспокоился?
На эту тираду Джек ничего не ответил. Только улыбнулся своей всепонимающей улыбкой не то демона-искусителя, не то ангела милосердия. А потом сказал:
– Сходи помойся. Когда начнёт засыхать на тебе, приятного будет мало.
После этого мы попрощались. Он ушёл, а мне не оставалось ничего кроме как послушаться его совета насчёт мытья.

Проснувшись наутро, я приготовился, что, собираясь в образовательный центр, каждый шаг буду делать через силу, преодолевая зверские внутренние терзания и изо всех сил стараясь думать о чём угодно, кроме вчерашнего. Но, к моему удивлению, совесть вцепилась в меня не так злобно, как я ожидал. Может, именно благодаря Джеку? Конечно, даже если бы мы переспали «по-настоящему», до желания кого-нибудь убить у меня вряд ли дошло бы – но, с другой стороны, убивать себя морально вполне в моём духе. А «постепенный» метод Джека, похоже, оказался как раз тем, что мне вчера было нужно. Подготовка… переходный момент. Жалко, что мы с Джеком больше не увидимся, что я не спросил его телефон… Но зато теперь я точно знаю – следующей командировке буду рад сильнее, чем всем прежним.