Попытка философии

Колька

...жалеть не могу, поскольку
Все сами во всем виноваты.
Скажи, ты ведь помнишь Кольку?
Со шрамом такой, рыжеватый...
Скажи, кто ж его заставил
Роман замутить с перуанцем?
Ах, секс без границ и правил
С чернявым этим засранцем!
С кем пол-Москвы переспало.
Длинная, гришь, бандура?
И ты?! Считай, не попала
В тебя эта пуля-дура.
А Кольку она сразила.
Какой там москвич, да что ты!
Всегда так и есть, и было:
На всех не хватает квоты.

И вот мы сидим с тобою,
И ты ревешь как белуга
Иерихонской трубою.
И льешь про измену друга,
Какая он тварь-паскуда...
Сочувствия жаждешь в горе
И кары для грешного уда.
Печально. Даже не спорю.

Печаль -- что поделать с нею
И с жизнью, лишенной глянца?
Спросил бы я, будь умнее:
Дорога у нас длиннее,
Чем... у того перуанца?



Такой мир

У кого-то по жилам огонь течет...
Их всегда в мире было -- наперечет.
И не пишут они никаких стишков,
Не до виршей -- таков этот мир,таков!

И сгорают, яркие, в том огне,
Успевая лишь улыбнуться мне,
Прошептав: Мы такие смешные, мля,
Говорят, для нас моря и земля,
Только вот гарантийный срок невелик:
Отпылали -- и гаснет последний блик...

Чтобы вспыхнуть вновь -- там, где нет луны,
Где мы все опять...
                    Говорят -- должны.



Вопрос-ответ

Там меж мирами пролегли тоннели,
И кто-то видит в них нездешний свет,
Который принимает за ответ,
А он ведь лишь вопрос на самом деле.

И на него ответить -- не успели.



Рождество

Рождество. Новый свет... Повседневная жизнь
Провалилась куда-то. Шепчу себе тихо:
Ничего, потерпи, ну, что делать, - держись,
Ведь бывало и хуже… Но нынче так лихо,

Что не верится – правда ли воздух вокруг?
Это – жизнь? Но моя ли? Мои ли то муки?
Ускользнули минуты-песчинки из рук…
И вот руки пусты. Я свободен. До скуки.

Доиграть бы трагедию -- или же фарс?
Дошуршать маскарадным прикидом до точки,
Дожевать лихорадочно: "твикс"  или "марс",
А потом превратиться, смеясь, в эти строчки.



Ё-моё

Проваливаюсь в сон, выскальзываю из объятий и до утра ищу: где он?! Совсем во сне от горя спятил...
А ты лежишь, сопишь в затылок, бормочешь имя. Не мое. Да вот же я -- горяч и пылок!
И это -- счастье. Ё-моё...
Такое вот житьё-бытьё.



Ждал-ждал и пенелопнул

Быть Пенелопой? Это -- право.
Не завоюешь.
Ты далеко... Чужие травы.
Чужих целуешь.

А женихи... Как ни бывало.
Мечты -- туда же.
И от всего, что там наткал я:
Лишь горстка сажи.

Года проходят. Знаю точно:
Не надо счастья.
Ты далеко. Твой парус прочен?
Не возвращайся.



Попытка философии

Что раньше? Это самое яйцо?
Звучит вполне двусмысленно по-русски.
Иль курица с ногами Джорджа Буша?

Так что? Окаменевшее лицо
Над грудой недоеденной закуски?
Или слова -- не в бровь, не в глаз, а в душу?

Мои ли полупьяные глаза?
Или твоя дежурная улыбка?
А может, -- ложь, которой мы сыты?!

Теперь неважно, кто и что сказал,
Раз наше счастье -- золотая рыбка,
И не поймал ее ни я... Ни ты.



Фантасмагория

Нет-нет, не в стылом Петербурге, нет --
Убей в себе старуху поскорее!
До хруста проломи избыток лет
И -- на вокзал, обратный брать билет,
А там, глядишь, и кто-нибудь согреет,

И пожалеет... Соня! Да-да-да!
Обнимет сонно лапками своими,
И Шляпник переставит города,
Как чашки с чаем. Впрочем, чай -- бурда.
А я смогу твое припомнить имя,

Печалясь на остывшую золу
В тупой надежде: Золушка воскреснет,
И будет веселиться на балу...

Очнешься вдруг, как нищий, на полу...
Припомнив почему-то «Песнь Песней».


Поэты не щедры на похвалы,
Тебя они почти не замечают.
И ты бредешь -- вокруг стволы, стволы,
И ветви ветер, как дитя, качают.

И Соня причитает: чаю, чаю...

А после, после -- у Пяти Углов --
Топор тебе простится, и старухи...
Ты -- на коленях. Вот он, твой улов
Из еле дышащих бессмертных слов.

А мнится: панацея от непрухи.




Страсть

И на спине, от страсти влажной,

Мне родинок не перечесть…

Вот, наконец, вздохнул протяжно…

И важно, что есть ты, я – есть,

А что умрем – совсем не важно!