Двадцать тыщ гвоздей
свитер
он отдал ей свой старый свитер
и, согревшись, она ушла.
он не знал, что такое Твиттер,
где она до сих пор жила.
он хотел, чтобы было скромно:
кольца, пиво и на каток.
а она на диете дробной,
чтобы с пяточки на носок.
он назвал их ребенка Сашкой
и купил ему самокат.
а она покупала чашки,
чтобы парами были в ряд.
он мечтал о старинном саде,
подбирая ей нежный беж.
а она притворялась бл*дью,
перешагивая рубеж.
он скончался в четверг под вечер,
удалившись из соцсетей.
в свитер старый улегся ветер
и заплакал в нем вместе с ней.
...
Он, уходя, зачем-то мыл посуду
И в мусор прятал все свои следы.
А я просил: оставь себя повсюду.
А он мне: что ты из-за ерунды?
Не оставался на ночь, даже если
Держался еле-еле на ногах.
И уползал в наушниках под Пресли
Такси искать в нехоженых дворах.
Он не звонил, вдруг чем-то окрыленный,
Не восхищался дамами весной,
И говорил, что быть навек влюбленным -
Такая глупость, ох ты, боже мой.
Не позволял купить ему хоть что-то
И не знакомил со своей семьей.
Он был таким, как будто где-то кто-то
Облил его водою неживой.
Я с неба звезд ему срывал букеты,
А он смеялся и не ел из рук.
Я душу рвал на страсти и сонеты,
А он мне: может быть, покурим, друг?
И время шло, сжигая снег над летом,
И я в какой-то день устал от нас.
Он будто понял все и как-то сразу
Пропал совсем, как будто свет погас.
И было той весной безумно жарко.
Из клумб поперли дикие цветы
Куда-то в небо. И до боли ярко
Я вдруг постиг весь ужас пустоты.
...
он не уходит. я гоню, а он ни с места.
стоит столбом, в котором двадцать тыщ гвоздей.
и смотрит взглядом одурманенно-небесным,
стесняясь истинной неловкости своей.
на теле шрамы близнецами пулевыми,
костяшки пальцев помнят хрусткость скул чужих.
он спит не много. амплитудами кривыми.
и делит ночь с бухой надеждой на двоих.
он некрасив той красотой, с которой впору
под шум Чикаго ярких гангстерских эпох
поджарить танго, уложив ублюдков свору
с обеих рук. красиво, четко. с двух стволов.
он ловит пули в траектории полета
настолько ловко, что взрывается стекло.
и пьет, и ласково сжимает он кого-то
в железной хватке так, чтоб помниться могло.
гоню его в дорогу пыльную, чужую.
не верю всем его растерзанным словам.
а он зачем-то понимает мразь такую
и ждет, и терпит, а пошто - не знает сам.
но как же сладок крепкий сон в тени рассвета,
когда ладонь в ладонь сожмутся в полный ноль,
и мы уйдем, не получив опять ответа,
сложив из тех осколков сказочное "боль"
...
возлежит Регина Петровна томно
на диване в блоке своем приватном
и обводит пальчиком очень скромно
ободок бокала с вином приятным.
смотрит мягко и взглядом ласкает стены,
обещает что-то с волшебным вкусом,
и смеются тени, обняв колено,
и Регине, в общем, совсем не грустно.
ночью город пьян, ночью город сложен,
и Регина знает, что скоро баста -
и отдаст Петровна все то, что сможет,
а пока кивнет и шепнет "прекрасно",
оставаясь нежной, насколько хватит,
вдруг полюбит так, что погаснут свечи,
и замрет до вдоха, да бога ради,
с губ стирая блеск, что наносит вечер.
не рифмуя жизнь, отдается дозе,
счастье снова там, где закон просрочен -
и успеть бы взять от любви хоть в прозе.
бьют Регину так, что Петровна в клочья,
и лупасят в спину и на дорожку.
кровь подыщет рифму себе другую,
фонари слабеют, а зубы в крошку -
у Регины Петровны лицо вживую
вновь разбито вхлам этим красным летом,
а внутри пожар - не договориться,
солью бьет в упор, выжигает ветром,
на десерт кромсая родные лица.
на плече затертая татуировка,
а в глазах озера из слез и боли.
"ты ж мужик, терпи" - стиснет зубы Вовка.
и молчит Регина.
Петровна, что ли.
...
Просрали жизнь до нас другие,
Просрем когда-нибудь и мы.
Легенды ходят, что иные
С сумою перлись до тюрьмы.
А нам досталось то, что вышло:
Немного денег, сон, вранье,
Под первым снегом ржа на крышах
И в лобовуху - вороньё.
...
что же такое с тобой, убогая?
что ж ты, поистине, вечно в снах?
в церковь кривыми пошла дорогами,
путаясь в "умных" своих словах.
снова забитая, молью съедена,
джинсы повисли, как белый флаг,
родинки? боже. не те отметины,
чтобы тащиться от них вот так.
крем от морщинок? ну да, спасение.
кошка к подушке - уже среда.
был там один... пусть молчит в забвении.
ты не нужна была никогда.
ты не нужна была в том тридцатнике,
ветром размоченным злой весной.
и ослабела, как баба в ватнике
в поле, согнувшись над бороздой.
город трещит и зовет неонами,
к вечеру ты молода и зла.
и под чужими стоишь балконами,
приговоренная: не смогла.
ты бы хотела. готовность высшая.
ты бы рожала - да не дано.
кто-то парит и кричит над крышами,
счастлив, свободен, ну прям кино.
плач ярославны припевом с хрипами:
вот же я, кто-нибудь, я ж люблю!
а до утра лишь кошмары всхлипами
с ценником скидочным по рублю.
офисом гулким идешь уверенно:
то лореаль, то диор, то брют.
ты отравилась, когда поверила.
просто подумала - не убьют.
...
я не знаю. я Вас совершенно не знаю.
но в любом совершенстве я Вас принимаю.
и в уродстве врожденном. и в приобретенном.
и в машине с кондишеном. лучше включенным.
я люблю Вас. без толка, без пола, без денег,
без зубов, что в стакане. и даже без тени.
я люблю Вас насильно, без скрытого смысла.
так, как ведра без памяти от коромысла.
так, как бусы отчаянно втрескались в шею,
и таскаются, сволочи, следом за нею.
я Вам верю. и снова поверю, конечно.
даже в то, что история не бесконечна.
в то, что Вы тут таитесь, вискарь допивая.
Вы навечно родной. или даже родная.
мне плевать на оттенки помады любимой
и на вес Ваш - пройду я, поверьте мне, мимо.
и на пол Ваш, на стул Ваш, на чайник со сколом -
я люблю Вас и так. даже с грубым помолом.
и хочу Вас - хоть в самом вонючем сарае.
я билет оккупирую - ждете? "не знаю"?
не валитесь от страха - мы слишком знакомы
для того, чтобы знать цвет калитки у дома.
не молчите. скажите же нервное "слышу" -
я же тут. я займу эту скромную нишу
и дышать не посмею - я это умею,
потому что от Вас я смертельно завишу.
я прощаю. и Вы, умоляю, простите.
мне ответа не надо - Вы только кивните.
и примите меня... так, как я принимаю,
не имея
не слыша
не рядом
не зная
я люблю Вас. пишу и стираю статично.
возвращайтесь.
чайку?
без всего, как обычно?..
...
гражданин зашуганного мира,
представитель клана ,,нах*я,,
с видом пережравшего вампира
вновь бредет больная тень моя.
я за ней стираю отпечатки,
берегу от солнца до грозы
и снимаю кончиком перчатки
с век продукты слезной железы.
жду с бухлом за темным поворотом,
раскрываю зонт, вонзаю шприц,
и законно прерванным полетом
награждаю стон дрожащих мышц.
днем и ночью бью, люблю и грею,
из иллюзий жизнь сотворив,
веря в счастье, жэк, зубную фею
в доброту и скидочный тариф.
...а вообще-то гнись оно налево -
вечный шах не так уж плохо, бля.
и целуя в губы королеву,
все равно желаю короля.
© ам
он отдал ей свой старый свитер
и, согревшись, она ушла.
он не знал, что такое Твиттер,
где она до сих пор жила.
он хотел, чтобы было скромно:
кольца, пиво и на каток.
а она на диете дробной,
чтобы с пяточки на носок.
он назвал их ребенка Сашкой
и купил ему самокат.
а она покупала чашки,
чтобы парами были в ряд.
он мечтал о старинном саде,
подбирая ей нежный беж.
а она притворялась бл*дью,
перешагивая рубеж.
он скончался в четверг под вечер,
удалившись из соцсетей.
в свитер старый улегся ветер
и заплакал в нем вместе с ней.
...
Он, уходя, зачем-то мыл посуду
И в мусор прятал все свои следы.
А я просил: оставь себя повсюду.
А он мне: что ты из-за ерунды?
Не оставался на ночь, даже если
Держался еле-еле на ногах.
И уползал в наушниках под Пресли
Такси искать в нехоженых дворах.
Он не звонил, вдруг чем-то окрыленный,
Не восхищался дамами весной,
И говорил, что быть навек влюбленным -
Такая глупость, ох ты, боже мой.
Не позволял купить ему хоть что-то
И не знакомил со своей семьей.
Он был таким, как будто где-то кто-то
Облил его водою неживой.
Я с неба звезд ему срывал букеты,
А он смеялся и не ел из рук.
Я душу рвал на страсти и сонеты,
А он мне: может быть, покурим, друг?
И время шло, сжигая снег над летом,
И я в какой-то день устал от нас.
Он будто понял все и как-то сразу
Пропал совсем, как будто свет погас.
И было той весной безумно жарко.
Из клумб поперли дикие цветы
Куда-то в небо. И до боли ярко
Я вдруг постиг весь ужас пустоты.
...
он не уходит. я гоню, а он ни с места.
стоит столбом, в котором двадцать тыщ гвоздей.
и смотрит взглядом одурманенно-небесным,
стесняясь истинной неловкости своей.
на теле шрамы близнецами пулевыми,
костяшки пальцев помнят хрусткость скул чужих.
он спит не много. амплитудами кривыми.
и делит ночь с бухой надеждой на двоих.
он некрасив той красотой, с которой впору
под шум Чикаго ярких гангстерских эпох
поджарить танго, уложив ублюдков свору
с обеих рук. красиво, четко. с двух стволов.
он ловит пули в траектории полета
настолько ловко, что взрывается стекло.
и пьет, и ласково сжимает он кого-то
в железной хватке так, чтоб помниться могло.
гоню его в дорогу пыльную, чужую.
не верю всем его растерзанным словам.
а он зачем-то понимает мразь такую
и ждет, и терпит, а пошто - не знает сам.
но как же сладок крепкий сон в тени рассвета,
когда ладонь в ладонь сожмутся в полный ноль,
и мы уйдем, не получив опять ответа,
сложив из тех осколков сказочное "боль"
...
возлежит Регина Петровна томно
на диване в блоке своем приватном
и обводит пальчиком очень скромно
ободок бокала с вином приятным.
смотрит мягко и взглядом ласкает стены,
обещает что-то с волшебным вкусом,
и смеются тени, обняв колено,
и Регине, в общем, совсем не грустно.
ночью город пьян, ночью город сложен,
и Регина знает, что скоро баста -
и отдаст Петровна все то, что сможет,
а пока кивнет и шепнет "прекрасно",
оставаясь нежной, насколько хватит,
вдруг полюбит так, что погаснут свечи,
и замрет до вдоха, да бога ради,
с губ стирая блеск, что наносит вечер.
не рифмуя жизнь, отдается дозе,
счастье снова там, где закон просрочен -
и успеть бы взять от любви хоть в прозе.
бьют Регину так, что Петровна в клочья,
и лупасят в спину и на дорожку.
кровь подыщет рифму себе другую,
фонари слабеют, а зубы в крошку -
у Регины Петровны лицо вживую
вновь разбито вхлам этим красным летом,
а внутри пожар - не договориться,
солью бьет в упор, выжигает ветром,
на десерт кромсая родные лица.
на плече затертая татуировка,
а в глазах озера из слез и боли.
"ты ж мужик, терпи" - стиснет зубы Вовка.
и молчит Регина.
Петровна, что ли.
...
Просрали жизнь до нас другие,
Просрем когда-нибудь и мы.
Легенды ходят, что иные
С сумою перлись до тюрьмы.
А нам досталось то, что вышло:
Немного денег, сон, вранье,
Под первым снегом ржа на крышах
И в лобовуху - вороньё.
...
что же такое с тобой, убогая?
что ж ты, поистине, вечно в снах?
в церковь кривыми пошла дорогами,
путаясь в "умных" своих словах.
снова забитая, молью съедена,
джинсы повисли, как белый флаг,
родинки? боже. не те отметины,
чтобы тащиться от них вот так.
крем от морщинок? ну да, спасение.
кошка к подушке - уже среда.
был там один... пусть молчит в забвении.
ты не нужна была никогда.
ты не нужна была в том тридцатнике,
ветром размоченным злой весной.
и ослабела, как баба в ватнике
в поле, согнувшись над бороздой.
город трещит и зовет неонами,
к вечеру ты молода и зла.
и под чужими стоишь балконами,
приговоренная: не смогла.
ты бы хотела. готовность высшая.
ты бы рожала - да не дано.
кто-то парит и кричит над крышами,
счастлив, свободен, ну прям кино.
плач ярославны припевом с хрипами:
вот же я, кто-нибудь, я ж люблю!
а до утра лишь кошмары всхлипами
с ценником скидочным по рублю.
офисом гулким идешь уверенно:
то лореаль, то диор, то брют.
ты отравилась, когда поверила.
просто подумала - не убьют.
...
я не знаю. я Вас совершенно не знаю.
но в любом совершенстве я Вас принимаю.
и в уродстве врожденном. и в приобретенном.
и в машине с кондишеном. лучше включенным.
я люблю Вас. без толка, без пола, без денег,
без зубов, что в стакане. и даже без тени.
я люблю Вас насильно, без скрытого смысла.
так, как ведра без памяти от коромысла.
так, как бусы отчаянно втрескались в шею,
и таскаются, сволочи, следом за нею.
я Вам верю. и снова поверю, конечно.
даже в то, что история не бесконечна.
в то, что Вы тут таитесь, вискарь допивая.
Вы навечно родной. или даже родная.
мне плевать на оттенки помады любимой
и на вес Ваш - пройду я, поверьте мне, мимо.
и на пол Ваш, на стул Ваш, на чайник со сколом -
я люблю Вас и так. даже с грубым помолом.
и хочу Вас - хоть в самом вонючем сарае.
я билет оккупирую - ждете? "не знаю"?
не валитесь от страха - мы слишком знакомы
для того, чтобы знать цвет калитки у дома.
не молчите. скажите же нервное "слышу" -
я же тут. я займу эту скромную нишу
и дышать не посмею - я это умею,
потому что от Вас я смертельно завишу.
я прощаю. и Вы, умоляю, простите.
мне ответа не надо - Вы только кивните.
и примите меня... так, как я принимаю,
не имея
не слыша
не рядом
не зная
я люблю Вас. пишу и стираю статично.
возвращайтесь.
чайку?
без всего, как обычно?..
...
гражданин зашуганного мира,
представитель клана ,,нах*я,,
с видом пережравшего вампира
вновь бредет больная тень моя.
я за ней стираю отпечатки,
берегу от солнца до грозы
и снимаю кончиком перчатки
с век продукты слезной железы.
жду с бухлом за темным поворотом,
раскрываю зонт, вонзаю шприц,
и законно прерванным полетом
награждаю стон дрожащих мышц.
днем и ночью бью, люблю и грею,
из иллюзий жизнь сотворив,
веря в счастье, жэк, зубную фею
в доброту и скидочный тариф.
...а вообще-то гнись оно налево -
вечный шах не так уж плохо, бля.
и целуя в губы королеву,
все равно желаю короля.
© ам
8 комментариев