В стране мужчин

Весна! Мысли путаются... причём, Бог знает с кем. Разве можно их остановить? Да и нужно ли? История, в общем-то, ни о чем. Просто в стране мужчин сейчас государственный праздник, а стало быть – выходные. Куда деваться местному населению? Правильно, либо окучивать чужие грядки, либо копаться в собственных кашпо. На часах – понедельник, на календаре – полдень, в руке сигарета, а на плите – чайник, и мы оба дымим. И можно было бы спокойно покачаться в гамаке. Но это если бы он был, а так, зажав зубами фильтр и выключив конфорку, могу покачаться лишь с пятки на носок.
По стенке комнаты вяло ползут облака, а яркие лучи солнца поганят ровный паркетный пол лучами-полосками. Вот и замечательно, значит, я не в полном вакууме и укромной пустоте, а можно даже представить, что я временно живу внутри ночника. Хотя порою кажется, что ты хомяк и бежишь куда-то внутри прогулочного шара-клетки. Ну и пусть, зато вовнутрь никто не просочится! А ещё порою я вижу сны… 

Вот он я, весь в белом, вокруг запах фиалок и только что закончившегося дождя из сада, а в комнате сплошной «шебби шик» в лавандовых оттенках, потёртость Викторианской романтики и много мягкого света. Где-то за окном слышны лай собаки и заливистое пение незнакомой птицы, кто-то бойко скрипит колесом ворота, набирая из колодца воду. Звук тяжелых шагов по половицам, и вот в дверях появляется фигура: крепкая, ладная, затылок – в притолоку, плечи – в дверной проём, ручищи, как тиски, а сам с трогательным румянцем да улыбкой в пол-лица. 

Что, говорю, мужик, тебе нужно? А он и отвечает, мол, приехал издалека, не евши, не спавши, и просит разрешить погостить. Приютишь, спрашивает? А я такой – проходи, мил человек, гостем будешь, а сам уж всего облапил глазами. Вот же чудеса, сам детина здоровый, а по лицу вижу, что он дитё дитём, несмышлёныш. Тут же предлагаю присесть, отдохнуть. На стол накрываю, кормлю его, с умилением наблюдаю, как он жадно куски хватает, да как по подбородку питьё течёт. А после, когда он, сытый, из-за стола поднялся, предлагаю в баньку сходить, мол, попариться да расслабиться. И он соглашается. Идём мы, значит, в натопленную уже кем-то баню, я раздеваюсь вместе с ним и заодно любуюсь его первозданностью. А гость вовсе не из стеснительных, меня разглядывает да всё голову склоняет на бок, опуская взгляд всё ниже по мне. Вокруг маревом пар клубится и рваными кусками съедает наши абрисы, душно становится не только от изнуряющего жара, да и пот вовсе не холодит кожу, а лишь щекочет тело. Потом кивком головы зову его поближе, и он покорно подходит, опускается на колени с глухим стуком о дощатый пол и прижимается лицом к моему животу. Отчего-то не ожидаешь от такого нежности, а вот оно как…

Внезапно за окном забарабанил дождь, и сигарета, выгорев до фильтра, обожгла пальцы. Чайник остыл, зебра лучей на полу исчезла, а в животе довольно грациозно заурчало от голода. Если бы кто-то в темноте услышал, подумал бы, что где-то роют метро. Я опять зажёг огонь под чайником, качнулся с пятки на носок, насвистывая, чиркнул зажигалкой пару раз и снова раскрыл пачку курева, но так и не достал табачную палочку, а всего лишь начал легонько постукивать по фильтру пальцем…

Иногда я и во сне курю, мне снится, что я в кофешопе, и вокруг мягким дурманом витает сладкий запах травы. Непременно звучит психоделическая музыка, и вокруг много не совсем адекватных людей, но в момент, когда сизоватый дымок от самокрутки разъедает глаза при затяжке, я замечаю его. Странно, что в таком заведении появился такой сладкий мальчик, но это, скорее, повод заинтересоваться, чем причина отмахнуться, поэтому, передав косяк кому-то рядом, поднимаюсь и, небрежно выдохнув тонкой струёй дыма, прикрываю один глаз и оценивающе смотрю на парня. Он лишь стыдливо отводит взгляд, но уже через мгновение снова ловит меня тёмными глазищами, и я утвердительно улыбаюсь. Подняв обе руки, согнув их в локтях и неспешно потянувшись, прогибая позвоночник и сводя лопатки, снова опускаю руки вниз, прячу их в карманы джинсов и направляюсь к выходу из душного зала.

Уже на улице, жмурясь желтым кляксам света городских фонарей и болезненно вдыхая безвкусный и совершенно пресный ночной воздух, медленно шагаю вдоль стены фасада и останавливаюсь лишь у поворота на задний двор. Развернувшись боком ко входу, вижу его – маленького, довольно тощего и слегка морально растрёпанного. Он довольно комично выглядит со своей пугливой мнительностью, робко ощупывая взглядом улицу вокруг, но, завидев меня, снова опускает голову и широко шагает к углу здания, глядя лишь себе под ноги. 

В подворотне мне удаётся довольно легко обезоружить его при помощи беглых поцелуев и расслабить спешными поглаживаниями. И вот уже вместо «золотого мальчика» с идеальной стрижкой, в белой рубашке под плотно облегающим его стройное тело кофейным джемпером и узких шерстяных брюках в классическую мелкую клетку передо мной уже диковатый щенок. Его шумное, слегка сиплое дыхание и тихое поскуливание, которое с каждой минутой становилось всё более нетерпеливым, развратно заполняли небольшой дворик. Из невнятного скулёж перетекал в надрывный, потом становился возмущённым и снова заискивающим, затем хриплым, почти животным, но снова превращался в сдавленный, чтобы через несколько мгновений стать по-щенячьи визгливым, почти отчаянным, какой-то период - монотонным, затем дико прерывистым и под конец отчаянно протяжным…

Уже через минуту после этого, вжикнув своей молнией и звякнув пряжкой ремня, я шагал вдоль фасада ко входу, спрятав пальцы в тугие карманы джинсов. На прощание я лишь бросил «Ты был хорош» и скрылся за углом. Меня уже мало интересовало, как он будет в темноте искать свои ключи, которые выпали из стянутых до коленей брюк, как будет приводить в порядок остальную одежду. Я даже к его словам, бегло проговоренным мне вдогонку, особо не прислушивался…

Снова засвистел чайник, подтвердив готовность клокотанием воды в своей утробе. На этот раз я всё же налил кипяток в чашку, но так ничего и не добавил. Можно было бы сначала сыпануть коричневой пыли с искусственным запахом, плохо имитирующим аромат жареных кофейных зёрен. Можно было бы утопить бумажную наволочку с остатками измельчённых чайных кустов с холмов Цейлона. Но резко расхотелось. Несмотря на тёплую погоду и горячую чашку в руке, по коже побежали мурашки, будто сквозняком по мокрому телу после душа. Очень явственно всплыла картинка заспанного утра, шлёпанье босых ног по прохладному паркету в направлении кухни и звук урчащего холодильника, матовый серовато-дымный туман рассвета за окном, квадрат которого был очень похож на погасший экран кинотеатра. Можно было бы стоять посреди кухни и слепым взглядом всматриваться в туманность заоконья, чтобы попытаться рассмотреть в нечётких набросках утреннего города размытую улицу и маленьких людей, упорядоченные прямоугольники окон дома напротив или худую вышку местного телецентра, но внезапная трель входного звонка не дала посмотреть этот занимательный «фильм», пришлось тащиться в прихожую, тоскливо шаркая босыми пятками.

– Доброе утро, это вы сдаете комнату? – спросил молодой человек, а мне почему-то очень захотелось добавить, что сдаётся пустующее помещение внутри меня, но промолчал, лишь дёргано кивнув головой. - Я бы хотел её снять.

– Да-да, конечно, проходите, - и отступаю в сторону, чтобы впустить его к себе.

Хотя странно, вроде впускаю в квартиру, а такое впечатление, что в свою жизнь. Наверное, в высшей степени было бы неразумно, расправив плечи, начинать занимательную экскурсию, расхаживая по квартире и манерно размахивая руками, презентуя свой ареал обитания: «Прошу вас, проходите, осматривайтесь, знакомьтесь с вашими новыми соседями! Здесь, в маленькой комнате по соседству, на коврике, в окружении старых обшарпанных детских игрушек и мятых фантиков от конфет, школьных чёрно-белых фотографий и странных поделок из спелых каштанов и спичек, виниловых пластинок грамзаписи и магнитофонных кассет МК-60 с пиратскими записями запрещённых рок-групп, в глуповатом свитере в ромбиках и брючках с подранным коленом живёт Счастье. Почему оно маленькое и довольно потёртое, слегка дёрганое, абсолютно запуганное и молча сидит в тёмной комнате? Наверное, потому что давно должно было вырасти, но сложно быть «взрослым», когда питаешься лишь воспоминаниями детства».

Дальше также молча провожаю до второй двери и также беззвучно «знакомлю» с жильцом просторной комнаты с окнами на юг. Балконная дверь приоткрыта, и лёгкий тюль танцует в одиночку под шум гула троллейбуса, проехавшего по проспекту куда-то вдаль.

«Эта просторная комната была когда-то спальней: тут витал аромат свечей со вкусом чёрного инжира, и прозрачным фоном играла музыка с нежным пианиссимо, гладь прохладного струящегося шелка согревалась жаркой страстью, и в зеркалах отражалась её пьянящая красота… Что? Непонятно, кто она? Так вы сами посмотрите, вон она - спящая красавица, на краю огромной кровати, свернувшись клубочком и натянув на голову одеяло, спит, высунув лишь кончик носа и тонкие пальчики, в которых, как малышка, до сих пор сжимает плюшевое сердечко. Да, это она – Любовь». 

- Уютно, - чуть слышно говорит гость и, сняв обувь, проходит по коридору. 

Хочется тут же выкрикнуть: «Осторожно, смотрите под ноги! Лампочки тут давно нет, поэтому практически ничего не видно, а ещё лучше – не разуваться, ведь, несмотря на высокий ворс ковра, здесь небезопасно - весь пол усыпан мелкими осколками разбитой Надежды, я привык, а вы можете и пораниться…». Но я молчу и сопровождаю гостя по квартире дальше.

– А горячая вода есть? – вдруг задают мне вопрос, и я пожимаю плечами, но иду проверять, потому что её, и правда, иногда отключают. Открыв двери в комнату с кафелем цвета серого жемчуга, ожидаю вопроса: «Почему ваша ванна наполнена льдом?». Или только я это вижу? А если спросят - я должен что-то ответить? Придумать? Или сказать как есть, мол, там лежит моя Душа. Почему, спросите? Ведь холодно ей! А что я могу сделать, если лёд очень уж хорошо помогает ей не чувствовать боль...

Показав всю квартиру и дойдя по узкому коридору до дверей дальней комнаты, я нажимаю вензель тёмной латунной ручки и распахиваю поскрипывающую на старых навесах дверь с мелкой сеточкой кракелюра по выцветшей бежевой краске.

- А вот комната, которую я могу вам предложить, - сквозь жалюзи на окне просачивается довольно яркий утренний свет, и я невольно жмурюсь от полосатости солнечных бликов. Мельчайшие частички пыли чудно клубятся искристым туманом и поблескивают в тончайших солнечных лучах. Кажется, что можно провести рукой, разрезая воздух как сгусток мыльной пены, и увидишь, как причудливым водоворотом закружится пыльная галактика… - Она опустела совсем недавно, но тут полный порядок.

- А кто в ней раньше жил? – спрашивает он и с интересом озирается по сторонам, стоя в центре и осматривая пустые глазницы фоторамок на стенах, голые плечики, тоскливо висящие в распахнутых объятиях шкафа, одинокий венский стул, стоящий анфас под окном, и высохшую розу в пустой замысловатой коньячной бутылке с остатками аромата благородного напитка, стоящей на узком подоконнике поверх пожелтевших страниц раскрытого журнала.

Молча окидываю взглядом стены с потёртыми, но когда-то очень весёленькими обоями и ажурными облаками на белом потолке. Пытаюсь сильнее сжать губы, чтобы не проговориться и не шепнуть на выдохе: «Моя мечта…». Теперь же хочется поселить сюда хоть кого-то. А вдруг именно этот парень с узкими плечами и еле заметной сутулостью, в тёмно-синей толстовке с капюшоном и вытертых голубых джинсах, вихром на затылке и довольно ясно уловимым запахом недавно съеденного гамбургера и еле различимым – выкуренной сигареты сможет мирно сосуществовать с моими «жильцами»? Вдруг в темном коридоре появится свет, а ванная вместо льда заполнится горячей водой? 

И уже очень скоро начинаю понимать, что непримечательный на первый взгляд паренёк вдруг стал навязчивой идеей и смыслом всех действий от моего утреннего пробуждения и до момента мертвого проваливания в сон. Вот уж точно, никто не совершенен, до тех пор пока вы не влюбитесь в него. И я уже начинаю болеть им. Провожаю взглядом, жду ничего не значащих слов, радуюсь обычным жестам, восторгаюсь молчанием, грущу от невозможности сделать шаг, наслаждаюсь простым присутствием. Несмотря на опыт других, все равно не веришь, что самое сильное чувство — разочарование. И пусть твердят, что это - не обида, не ревность и даже не ненависть, ведь после них, мол, остается хоть что-то в душе, а после разочарования - лишь пустота. Но ты всё равно не боишься! Если в твоё сердце кто-то постучится, ты снова и снова будешь пускать, потому что Любовь - это та сука, без которой ты, идиот, не проживешь...

И если бы я однажды не захотел вылезать из постели ранним утром, если бы не открыл входную дверь и не впустил в себя новое чувство, то все эти шизофренически абсурдные картинки я бы видел не в своих снах, а болезненно ощущал бы своей кожей и сердцем наяву. И сегодня, когда кипяток в чашке снова остыл, сигарета в пальцах окончательно сломана, за окном лениво и вразнобой стучат по подоконнику капли закончившегося дождя, когда опять виден размытый блик уставшего солнца, и близится вечер, вернётся домой тот, кто сумел разукрасить не только мою квартиру, но и весь окружающий мир. Именно с ним я и буду смотреть сегодня самые немыслимые сны. Именно его я и увижу во сне во всевозможных декорациях, построенных моей чудачкой-фантазией. Именно с ним буду там высокомерным или трогательным, возможно, жёстким или очень заботливым, наверняка пылким или удивительно скромным. Именно ему захочу рассказать поутру всё то, что увижу в параллельной реальности. Ведь именно ради него хочется просыпаться каждый день, чтобы сделать сегодня ещё что-нибудь прекрасное. 

***

В стране мужчин, так же как и в остальном мире, идут дожди, бывает и вовсе нелётная погода, то жарит так, что невмоготу, то вдруг ливнем окатит, а после этого знобить начинает, и ты понимаешь, пришла зима, но очень не хочется, чтобы она превратилась в полярную ночь. Но я знаю, что мой внутренний Гидрометеоцентр попытается угадать «прогноз на завтра», и что можно абсолютно всё преодолеть, со всем справиться, именно поэтому снова и снова благодарю всевышнего за то, что родился именно таким, со своими странностями и прелестями, с дерзким характером и обезоруживающим всепрощением, дикой самоуверенностью и открытой улыбкой, с возможностью любить и шансом быть любимым. Если всё это я не успею почувствовать за отведённое мне время – я вернусь! И не думай, что ты скроешься от меня, я тебя найду и в следующей жизни, даже если ты в неё не веришь. А сегодня, когда ты уснёшь, сжав мои пальцы в своей руке, я буду продолжать жить с тобой в снах. Тебе действительно никуда не деться от меня, потому что это наш мир, наша страна – страна мужчин, где мы построили свой собственный город, где стоит наш собственный дом, в котором мы хотим хоть иногда ощутить себя единственными жителями большой планеты и быть только вдвоем. А по утрам, в комнате с кафелем гридеперлевого цвета, стоя за влажным стеклом перегородки как за гранью реальности и украдкой наблюдая, как ты, встав под душ и сунув ладони под мышки, закрываешь глаза и подставляешь лицо под душ, потом смахиваешь ладонями воду с плеч, стираешь с лица непослушные струи, которые, естественно, всё равно стекают по твоему телу, проводишь ладонями по груди, по животу… я чувствую себя счастливым. Потому что если мне очень захочется, я всегда смогу протянуть руку и раздвинуть дверцы, сделать шаг к тебе и оказаться рядом. Ведь если чего-то очень сильно желать, то любая стена превращается всего лишь в закрытую дверь, а это уже шанс…