Алеся

Был последний день cентября. Яркое утреннее солнце проникало в комнату и бросало свои лучи на инвалидную коляску, даря последние отголоски прошедшего лета. Я проснулся, бросил взгляд на фотографию Алеси, стоящую на столе в деревянной рамке, и вспомнил, что у нее сегодня день рождения - ей двадцать восемь.               

***
С Алесей я близко познакомился, когда умер ее отец, и мать ушла с горя в долгий запой. Дети начали бродяжничать, побираться, потом их забрали в детдом, - и мы с мамой решили взять ее к себе.

Сначала она была колючей как ежик, хотела установить свои правила игры: не желала гулять с собакой, не соглашалась убирать нашу комнату - требовала моего посильного вклада, ревновала маму ко мне. Помню, когда мы купили ей диванчик и поставили его у меня, то она запретила не только садиться на него, но и класть в него мои вещи. Я наблюдал за всем этим с улыбкой. Вскорости она пошла в школу – в пятый класс. Приходилось нанимать репетиторов, просиживать вместе с ней за домашними заданиями до одиннадцати. Дисциплина у нее тоже была на низком уровне, нужно было убеждать, внушать, говорить, что учеба - это ее работа, если она хочет нормально учиться - должна забыть про слова «не хочу, не буду». Слезы, конечно, тоже были – куда же без них. Но постепенно она вошла в свою колею. Стала хорошо учиться, даже учителя удивлялись, что она за столь короткий срок смогла освоить свою учебную программу. Дома она тоже поняла, что ей никто не желает зла, приняла наши законы, про диванчик забыла даже и думать, во мне она увидела своего самого лучшего друга – свою плюшевую игрушку. Стала читать Есенина, делиться своими секретами, рассказывать бесконечные истории из своей коротенькой жизни. Я тоже расцвел, как тюльпан в конце апреля, наконец-то появился человек, которому нужды были моя нежность, моя ласка.

Время шло. Ей уже пятнадцать.  Мы сидим в беседке и едим огромную сладкую клубнику под песни «Руки Вверх». Дача, с ней у меня связаны самые яркие картинки моей памяти. На самой первой я хожу в своем тренажере. Прошел сильный дождь, появилась яркая радуга, но она была вне поля моего зрения, и Алеся в восторге от такого зрелища, помогает мне выйти из моего «стойла», и мы потихоньку идем любоваться этим явлением. Меня поразил душевный порыв этой девочки. Ведь она тогда не думала ни о том, что ей будет тяжело меня вести, ни о том, что мы могли бы спотыкнуться и упасть, ей просто хотелось поделиться своей радостью, показать мне это чудо - подарить лишнюю светлую минуту. Еще на одной картинке я вечером сижу в кухне в кресле, она перед зеркалом причесывает свои длинные, густые, черные волосы, собираясь на местный Бродвей. Ситцевое тоненькое платьице облегает ее гибкую фигурку. Были ли у меня к ней какие-то иные чувства кроме братских? Не знаю – возможно. Да наивно надеяться, что у человека в моем положении таких чувств никогда не должно было бы возникнуть. Ведь эти чувства изначально заложены в нас, и в должный срок они выливаются на подходящий объект, но если этого объекта не находится, то неизбежно с ними происходят разные метаморфозы.    

Но я тогда ее любил любовью брата, точнее, любовью отца, потому что я был старше ее на тринадцать лет.               

Вскорости она познакомилась с нашим соседом, моим ровесником, Романом. Она говорила: «Какие у него жирные ноги, волосатые руки, и вообще, такой он весь фу-у-у противный!». Но я видел, что моя милая девочка влюбилась.

Ревновал ли я ее? По-видимому, да. Ревность наверно самое странное чувство, которое досталось нам от наших предков. Ты хочешь, чтобы твой любимый человек принадлежал тебе, весь, без остатка, до последнего волоска, до последней клеточки, и тебе не хочется ни с кем его делить, в особенности с твоими потенциальными соперниками. Разумеется, о своих чувствах я ей не говорил. Только однажды вскипел, когда она без спроса ушла с ним на речку. Как потом она объясняла «я была зла на тебя, и поэтому не попросила твоего разрешения», за что-то я тогда ее не простил.               

Вообще, мы достаточно часто тогда ругались. Мама работала, приезжала к нам только в выходные, все руководство было возложено на меня. А она в сущности была еще ребенком, ей хотелось подольше погулять вечером, побольше поспать утром, посмотреть свои любимые мексиканские сериалы. Все это меня раздражало. В особенности мне в ней не нравилась ее неряшливость, она могла бросить нижнюю одежду куда попало и целый день не замечать ее. Но наши ссоры не носили затяжного характера, и в девяносто девяти процентах случаев заканчивались разными нежностями и такой милой фразой «прости – я больше так не буду…».        

В шестнадцать у нее появились друзья. Я им разрешил бывать у нас - так было мне проще контролировать ее. Они приняли меня за своего. И я увидел современных детей, так сказать, изнутри – век не забуду. Особо запомнилась упитанная, достаточно миловидная барышня, она, кажется, была немного младше Алеси: Говорила она только  матом, курила через каждые пятнадцать минут, алкоголь по словам Алеси ей тоже был не чужд. Хотя она была из вполне благополучной семьи: мать, отец, брат.

Понимали ли мы с мамой, что эта компания может оказать на Алесю негативное влияние? Да, конечно. Но у нас была безвыходная ситуация: Сидеть все лето в городе и обливаться потом для нас было неприемлемо, держать ее целыми днями на участке мы тоже считали варварством. Я, разумеется, на правах ее лучшего друга проводил с ней беседы, внушал, что хорошо, что плохо. Она даже возмущалась некоторыми поступками своих друзей, товарищей. Но мировоззрение человека формируется до семи лет, а этот период своей жизни она провела, мягко говоря, в не очень благоприятных условиях. Поэтому все, что для обыкновенного человека является нонсенсом, о котором нужно бить во все колокола, ею воспринималось с легким удивлением, как лишний повод для шутки, и совершенно не касалось глубин ее души. Хотя, может быть, тут не последнюю роль играл и ее возраст – не знаю.

Роман к нам тоже несколько раз заходил, наверно, хотел увидеть того монстра, что связал его маленькую подружку невидимыми путами. Познакомились, «до этого видели друг друга только издалека», посидели, даже выпили. Он мне показался вполне умным, адекватным человеком, которому не нужны лишние проблемы, да и профессия его, адвоката, тоже внушала доверие.

Несмотря на наше девятимесячное отсутствие на даче, влюбленность Алеси продолжала развиваться, теперь все наши разговоры сводились только к Роману. То она рассказывала, с какими типами ему приходится иметь дело на работе, то какие у него планы на постройку большого дома, то он вдруг ей обещал научить водить машину. А я все думал и гадал, куда все это приведет.

И вот в один из вечеров эта огнеопасная смесь из первой любви,  пробуждающейся женской природы и жаркого лета вылилась на меня. Я не дал отпор – оказался слаб. Точнее, я вообще не понял, как очутился на запретной территории, ведь я за минуту перед тем и помыслить не мог ни о чем подобном. Ее уважение ко мне после этого не упало, напротив, к моему великому удивлению, многократно возросло. Объясняю я это тем, что в этот незабвенный вечер я не пересек последнюю черту – остановился на краю бездны. Почему? Меня вдруг пронзила такая жалость к этому маленькому, разгоряченному, совершенно беззащитному существу, которое верит в меня, что я только смог сказать: «Иди спать, спокойной ночи». Что я потом чувствовал? Эта была довольно противоречивая гамма. С одной стороны мне было стыдно за всю эту историю, причем стыд был какой-то жгучий, все испепеляющий, доныне никогда мною не испытанный. А с другой стороны, и это поразило меня больше всего, сожаление, так сказать, за упущенные возможности. Ведь я понимал, что второго такого случае у меня наверняка не будет, и для меня эта сторона человеческой жизни останется навсегда Terra Incognita.

Время шло. У Алеси начался трудный возраст, она начала сдавать в учебе - прогуливать уроки. Начались скандалы. Она стала устраивать мне истерики. Говорила, что она не может так жить, что ей нужно хоть немного свободы, что она хочет не бежать со школы домой, а погулять с подружками, сходить к ним в гости, посидеть около подъезда. Хотя мы отпускали ее и на дни рождения к друзьям, и в кино, и в театр - а про разные кружки и курсы я уж и не говорю, это как говорится, у нее было по умолчанию. Но она хотела совсем другую свободу. Тогда я стал убеждать маму ослабить гайки, пока не сорвало резьбу, и пока мы ее не потеряли. Но мама твердо стояла на своих позициях. Конечно, когда мы жили на даче, и когда вся власть была у меня, я отпускал ее на свой Бродвей, сначала до одиннадцати, потом до полуночи. Насчет безопасности я не волновался, у нас был дог, он вырос с ней – постоянно находился рядом, да и массив у нас цивильный: свет, люди, музыка. Но человеческая натура ненасытна, и там где двенадцать, там и час и два. Однажды она вообще пришла под утро, в плену у Бахуса. Я был в шоке. Запретил неделю выходить с дачи. Она не возражала, по-моему, даже была рада. Меня всегда удивляла мазохистская черта ее характера. Она в особенности ярко проявлялась в первые годы жизни ее у нас. Она всеми силами пыталась вызвать огонь на себя, а когда ей это удавалась, она была как будто счастлива, ходила несколько дней после этого как овечка. Я приписывал это к трудному детству.

В семнадцать она встретила прекрасного мальчика, Глеба, - Роман остался в милом прошлом. Он учился на втором курсе политеха, жил в общаге, занимался каратэ и, вообще, был целеустремленной личностью. Мы думали, что он ей не пара, но его накрыла первая любовь. Начали встречаться. Он быстро вошел в нашу семью, стали вместе справлять все праздники, со мной он тоже очень быстро подружился. Помню, как-то, после двух недельной отлучки, он, кажется, домой ездил, в другую область, пришел к нам и приобнял меня - я так удивился. Кажется он догадывался, что мои чувства к Алесе были схожими с его, и даже где-то жалел меня, что я не могу очутиться на его месте. Начитался Федора Михайловича? - возможно.

Моя ревность на этот раз, к моему удивлению, тоже отступила на второй план. Мне очень хотелось, чтоб у нее был такой умный, сильный, надежный человек, за которым она могла бы себя чувствовать, как за каменной стеной.

Чуть погодя он купил машину, конечно, б/у. Стали брать меня с собой. Я даже начал лелеять надежду, что, когда мама уйдет в мир иной, я останусь с ними. Смешно? – да, смешно. Правда она говорила, что «я никогда тебя не оставлю». Но у меня эти слова вызывали только улыбку - юным созданиям обычно свойственен максимализм.

В том году Алеся окончила школу, со скрипом сдала экзамены в техникум с перспективой поступления в институт. И казалось, живи не тужи. У нас - трехкомнатная квартира, машина, дача. У нее - Золотой мальчик, в теории хорошее образование, потом нормальная работа. Жизнь, выстелена ровной дорогой до горизонта - что еще надо? Но, как я уже сказал, у нее были совсем другие взгляды. Наши конфликты с ней, несмотря на Глеба, продолжались. Теперь мама отпускала ее полетать на волю только с ним – но никогда одну, чего ей безумно хотелось. И однажды, после очередного разбора полетов, она собирает вещи и уходит к своей матери - ей уже исполнилось восемнадцать.

Для нас это было землетрясение, я, вообще, неделю не мог найти себе места, обвинял маму во всех грехах. Глеб тоже очень сильно переживал, пытался вернуть ее обратно. Но она его не любила, так, просто нравился, и поэтому его влияние на нее было не так велико. А через некоторое время она бросает его.

Почему? Как потом она говорила: он был жадный, выманивал деньги, которые ей платили в техникуме, хотел дорогие подарки. Но мне кажется, что он был из другого класса – другой химический элемент. Пока она жила у нас, эта разница была заметна минимально, а в родном доме Алеси он выглядел как белая ворона. Естественно, она не могла это не замечать, и по-видимому, все это ее тяготило. Еще она видела в нем продолжение нас. Он тоже хотел, чтобы она училась, поднимал ее на свой интеллектуальный уровень, знакомил со своими друзьями, со своими родителями, при общении с которыми нужно соблюдать определенное поведение. Все это ее раздражало – не нравилось, да любовь в ее возрасте тоже немаловажный факт.

У Глеба был стресс, он стал каждый день ходить к нам, просить, чтоб мы что-нибудь сделали, чтоб она была вновь с ним. Но мы были уже бессильны – наша девочка ушла в свободный полет. А еще через пару месяцев вот этого, свободного полета, она уходит из техникума и сходится с таджиком – с маленьким носатым азиатом.               

Я вообще всегда был чужд националистических взглядов и думал, что все народы - братья, а уроды есть в каждой нации. Но с этого момента я стал все чаще и чаще прислушиваться к лозунгам «ура-патриотов» и даже, к стыду своему, некоторые из них разделять – червь национализма проник в мою душу.

Алеся тоже недолюбливала всех этих гастарбайтеров. Вот почему мы очень удивились, когда узнали про такой экстравагантный ее поступок.

Я долго потом размышлял над ним. По-моему, и тут тоже не обошлось без подсознания. Дело в том, что мы постоянно ее принижали перед Глебом. Хотели чтоб она была на него похожа, слушала его. Ей, естественно, все это не нравилось, ей хотелось самой быть королевой – царить на Олимпе. А азиат был значительно ниже нее по развитию, она могла над ним доминировать. И он не требовал от нее, чтобы она училась, напротив, ему было выгодно, чтобы она не получила образования – так ему было проще запутать ее в свои сети.      

Глеб тоже очень эмоционально прореагировал  на такой шаг Алеси. Хотел даже разобраться с азиатом, насилу уговорили его не делать этого. Потом он как-то сник, наверно, понял, что все мосты в прошлое сожжены, и нужно начинать жизнь сначала. Через некоторое время он познакомился с девочкой, говорил, какая она ласковая, как ему с ней хорошо, уютно. Рассказывал, как он пришел однажды к ней в гости, устал, уснул, как она укрыла него пледом, выключила свет, заварила чай - бедному мальчику не хватало женской ласки. Обещал даже познакомить нас с ней, но не познакомил, а через пару недель он вообще исчез с нашего горизонта.        

Алеся через год родила девочку. Еще через полгода они решили сыграть свадьбу. Очевидно, азиату понабилось российское гражданство, заодно ему хотелось, по-моему, блеснуть перед своими друзьями – устроить праздник души среди серых будней. Тем более, что все деньги на этот праздник взяла она у своей сестры, которая вышла в то время из детдома – умно, не правда ли?

Алеся попросила, чтоб невесту брали от нас, - мы, естественно, не возражали. Шум, музыка, веселье наполнили нашу квартиру. Потом затащили меня на банкет. В общем,  запомнился этот день плохим настроением и очень грустными мыслями, не такого счастья я желал своей девочке.

Она знала о моем негативном отношении к азиату - тогда она еще не совсем оторвалась от меня, и ей не безразлично было мое мнение. И они как-то в новогоднюю ночь пригласили меня к себе, так сказать, на праздничный ужин при свечах, в тесном семейном кругу.

Я не стану описывать все, что я у них увидел, это отдельный сюжет для криминальных новостей, скажу только, что от всей этой картины с восточным колоритом волосы на голове у меня начали шевелиться. Об ужине в тесном семейном кругу не приходилось даже мечтать, о свечах тем более. Я на следующий день приложил все усилия, чтоб исчезнуть оттуда. Хотя Алеся уговаривала меня пожить с ними хотя бы «недельку». Азиат, видя мое настроение, оскорбился, мы окончательно рассорились.

Время шло. Алеся родила еще троих – стала многодетной мамой. Азиат, несмотря на свои восточные взгляды на большую многодетную семью, все же был современным человеком, прожил почти всю жизнь в городе. И, по-моему, ему тоже хотелось покоя, домашнего уюта, женского тепла. А Алеся, очевидно, этого не могла никому дать, а куча детей превращала дом в ад - да и своего дома по сути дела у них никогда не было, ютились на съемных квартирах. Он начал постепенно гулять, пить, даже бить ее. И когда все это стало невыносимо ей терпеть, она ушла от него. Детей поделили, как мебель, пополам – впрочем, и эти половники ни ему, ни ей не нужны – они мешают им устраивать свою личную жизнь.               

Теперь она нашла опять Рыцаря копья, из тех же степей. А дети? А дети живут у ее матери. По-видимому, через несколько лет станут хозяевами улиц, и история повторится.   

***
Я глубоко вздохнул, взял мобильник и набрал номер Алеси. На пятом гудке в трубке раздался хриплый, сонный, недовольный голос. Я поздравил ее, она поблагодарила. Я задал несколько дежурных вопросов, она ответила. Повисла  пауза, я сказал «пока», она отключилась.

Нет ничего постоянного в этом бренном мире. И самая крепкая дружба разрушается, словно песочный домик. И самая горячая любовь превращается в невесомый прах.      

Автор выражает благодарность Stylist за корректуру текста.