Синица

Оказывается, он умел улыбаться. Он даже умел смеяться, что и делал сейчас, пока я наблюдал за компанией шумных студентов, где Ру явно числился в лидерах. На него смотрели, к его словам прислушивались, на шутки тут же реагировали взрывами хохота. Особенно старалась одна белобрысая — её звонкий смех затихал последним, а полные обожания глаза не отрывались от лица моего любовника.

Девять человек: пять девчонок, четверо парней — они были так увлечены общим разговором, что не обращали внимания ни на кого вокруг, и, уж конечно, не замечали меня в разношёрстной толпе абитуриентов около стенда с расписанием экзаменов. Да я особо и не выделялся из неё: джинсы, защитного цвета куртка, капюшон худи надвинут на лоб — так сразу и не скажешь, что давно не студент.

Интересно, если я сейчас подойду к ним, протяну ему телефон и скажу: «Милый, ты забыл под подушкой утром», — он перестанет улыбаться?

За время нашего знакомства, а это не так и мало, уже полгода мы периодически трахаемся, я ни разу не видел, как он улыбается. Как его рот кривится от сдерживаемых стонов  — часто; как сжимаются губы, когда ему что-то не нравится — неоднократно; как нижняя нетерпеливо облизывается языком — бог сподобил полюбоваться; но ни улыбки, ни смеха. Ни разу.

Я считал его замкнутым и одиноким пареньком, самодостаточным и непрошибаемым. Из того сорта людей, у кого внутренняя неуверенность выливается в демонстративную наглость и хамство. Но чаще такие закрыты на все замки и засовы — проще стену пробить, чем вытащить эмоции наружу.

Мне казалось, он такой всегда, со всеми. Изгой, одиночка, не подпускающий к себе близко. Оказывается, я его плохо знал. Проблем с социумом у него, как видно, нет.

Словно в доказательство, Ру обнял за плечи ту смешливую девчонку, притягивая к себе, она с готовностью обхватила его за пояс руками, прижалась всем телом, потёрлась щекой о его подбородок. Ну спасибо, хоть не засосались на публику. Остальные никак не отреагировали, похоже, не в первый раз парочка демонстрировала особую степень близости, и все уже привыкли к их проявлениям нежности.

Тот Ру, которого, я думал, что знаю, никогда не показал бы чувств. Более скрытного человека мне не довелось встречать. Да чёрт, его бы воля, то и трахался бы под одеялом! И расслаблялся он уже в процессе, словно последним, что он снимал с себя, были какие-то моральные запреты, внутренние оковы, мешающие получать удовольствие без вины или стыда.

Сейчас, среди сверстников, он вёл себя раскрепощённо, без капли напряжённости: движения плавные, улыбка открытая и доброжелательная. Слов его я разобрать не мог — они тонули в шуме галдежа студентов вокруг, но говорил он часто, не пытаясь отмалчиваться в разговоре.

Стоит ли сделать вывод, что его отчуждённость и нежелание душевной, а не физической близости, проявляются лишь со мной? Это соображение неожиданно укололо обидой.

Но, если отбросить раздражение и нелепое ощущение обмана, то что я знал о том, с кем занимался сексом? Не так уж много. А о чём спрашивал — ещё меньше. Пожалуй, только один вопрос я задал с искренним желанием получить ответ — откуда взялось его прозвище.

Мы были в кровати, я лежал голый, он, уже замотавшийся в одеяло, сидел, поджав колени к груди, и курил. Из одеяльного кокона торчали лишь голова и кисть руки с сигаретой. Его поза навеяла ассоциацию с детёнышем кенгуру, выглядывающим из материнской сумки. И в глазах читалось выражение — не трогай меня, я в домике.

Вот тогда и спросил, думая — не первому ли мне пришло это сравнение, или какой-то его любовник подметил то же сходство.

— Почему Ру? Да когда я в новую школу перевёлся, и меня перед классом представляли, ну знаешь, как это: «Познакомьтесь, это наш новый ученик…», — он скривился, словно уже пожалел, что начал — так оно и было наверняка, но все же продолжил: — В общем, когда прозвучало «Иннокентий Гуров», а она ещё так ударением «кен» выделила, будто никогда такого имени не слышала. С задней парты остряки тут же среагировали: «Кен, Гу… только Ру не хватает!». Ну и сперва так и звали — Кенгуру, потом сократили. Ну и почему бы нет? — он взглянул на меня с вызовом, будто ожидая насмешки. Я молчал. — Назовёшь хоть раз Крошкой, больше меня не увидишь.

— И не собирался, — я пожал плечами с недоумённым видом, хотя искушение тут же назвать его «крошкой Ру» было, признаться, велико, но понимал, что он не шутит.

Я тогда думал, что он вообще не умеет шутить. Может быть, в этом и заключалась моя ошибка? Я принял его, не задумываясь о возможном двойном дне, отнёсся к его закрытости, как к само собой разумеющемуся факту: есть экстраверты, есть интроверты. Меня больше интересовали тело и лицо. А не то, что там скрывается за высоким лбом с вечно падающей на глаза прядью. Я знал, где и на кого он учится — подвозил иногда на пары; что живёт с мамой — Ру отзванивался ей, если оставался у меня ночевать; что слушает инди-рок — поставил как-то в машине свой плейлист; что у него аллергия на морепродукты и он терпеть не может шампиньоны — выяснилось, когда вместе заказывали еду на ужин. Полученная случайно и неинтересная мне информация. Для меня намного важнее было то, что он ничего от меня не требует, не лезет в душу с придуманными чувствами и с готовностью раздвигает ноги.

А остальное меня не касалось.

Именно это я повторял, когда садился в машину и выезжал со стоянки, отправляясь обратно на работу: «Меня не касается».

Всё же не самая лучшая мысль была потратить свой обеденный перерыв, чтобы съездить к нему в универ, отдать мобильник. Интересно, какие тайны скрывались под пластиковым корпусом? Что ещё я не знаю об Иннокентии Гурове по прозвищу Ру тысяча девятьсот девяносто седьмого года рождения? Например, когда именно у него день рождения. Потребовав паспорт перед тем, как вести к себе, я посмотрел только на год, а на дату внимания не обратил — зачем? Главное, что восемнадцать стукнуло, проблем не будет.

Мы познакомились в баре клуба, куда такие, как я, приходят снять таких, как он. Одноразовые мальчики, так я называл их про себя: достаточно свежие, чтобы не выглядеть потасканно, но вполне опытные, чтобы после секса уйти без претензий. Не шлюхи, нет, просто желающие развлечься.

Завсегдатаем клуба я не был, заходил в него не чаще раза в месяц-два, когда наваливалась усталость и тоска — снять напряжение хорошим трахом без всяких обязательств и долгих прелюдий. И домой никого не водил, снимал номер в отеле по соседству.

Ру стал исключением. Хотя сперва всё шло по накатанной: заметил у стойки одинокого парня перед чашкой кофе, одетого более скромно, чем большинство, никаких обтягивающих шмоток и ярких цветов: синие джинсы, чёрный свитер — классика. Да и стрижка под стать, без бритых висков и крашеных прядей. Встретившись с ним взглядами, решил подойти. Не красавец, но лицо чем-то интересное, и глаза цепкие. Подкатил к нему с какой-то стандартной фразой, он ответил не менее банально, но после непродолжительного трёпа, он меня удивил. Обычно тема продолжения общения в более интимной обстановке поднималась ближе к концу вечера после нескольких заказанных мной коктейлей, а не через пять минут после знакомства. А от такого правильно выглядящего вьюноши я бы ожидал скорее услышать, что он вообще ошибся адресом, и зашёл в клуб кофе выпить, не подозревая о его направленности. Но прозвучало:

— Поедем к тебе? — и, не дожидаясь ответа, он двинулся на выход, будто не сомневался, что я пойду следом.

Конечно, я пошёл. Сзади он мне понравился ещё больше, чем анфас. На улице тормознул его за плечо и мотнул головой в сторону гостиницы:

— Может, туда? Чего на дорогу время терять?

— Не собираюсь трахаться в дешёвых мотелях.

— А в дорогих? — поинтересовался, не сдержав циничной ухмылки. Он не ответил, только губы скривил. — Ну, а предположим, у меня дома бардак, ремонт, жена злая, дети сопливые, тёща приехала… Ты как насчёт групповухи с тёщей? — я осёкся под его взглядом. Ни тени улыбки в ответ, он стоял, смотрел и спокойно ждал, когда мой словесный поток иссякнет. — Ладно, неудачная шутка, согласен. Не женат, бездетен, нет, не был, не привлекался, морально устойчив, здоров, привит, хорошо воспитан, отличаю Мане от Моне, пользуюсь презервативами и мою руки до и после. Но с чего ты решил, что у меня дома лучше, чем в дешёвом отеле?

— Это дом, — он так сказал, будто объяснил всё.

— Убедил, — я ухмыльнулся ещё шире: он меня забавлял своей серьёзностью. Необычный, а оттого любопытный экземпляр. Ради такого можно и изменить правила. — Сейчас такси вызову. Только паспорт покажи, домашний мальчик, я растлением малолетних не занимаюсь.

Без слов он вынул паспорт из внутреннего кармана куртки, протянул мне. Я мазнул взглядом по развороту, отметив год рождения и имя.

— Приятно познакомиться, Иннокентий-Кеша.

Ещё одна жертва родительских потуг выпендриться с именем ребёнка.

— Ру. Называй меня Ру.

Почему так, я не спросил тогда, какая разница, лишь кивнул и представился сам. Через пять минут подъехало такси. По дороге мы не разговаривали. Да и в квартире тоже, перешли сразу к тому, зачем и приехали.

Через неделю раздался звонок:

— Ты не против встретиться сегодня?

— Кто это?

— Ру. Мы в прошлую субботу…

— Да, понял. Откуда у тебя мой телефон, Ру?

— Позвонил с твоего на свой, когда ты был в душе, — индифферентным тоном признался он. И добавил, не дожидаясь следующего вопроса: — А потом стёр звонок в истории вызовов.

Пообещав мысленно, что сразу же по окончании разговора поставлю блокировку на телефон, я спросил:

— И что ты хочешь?

— Повторения. Мне понравилось.

Однако. Я хмыкнул:

— А мне, знаешь, не особо.

Уже отнёс телефон от уха, собираясь прервать разговор, как услышал:

— В этот раз будет лучше!

Меня удержало не самоуверенное заявление, а голос — в нём звучала отчаянная смелость, из разряда «пропадать, так с музыкой!» Мне была знакома подобная интонация. Признаться гетеросексуальному приятелю, что он тебе нравится, заявить в лицо начальнику «Да, я гей», выйти одному против троих быдло-уродов в подворотне — отвага, готового к поражению, но не сдающегося вопреки всему человека.

— Приезжай. Адрес помнишь?

— Да.

Сказав, что мне не особо понравилось, я не соврал. Секс с ним не потянул бы и на тройку по пятибалльной шкале. Даже со случайными партнёрами мне хотелось чувствовать отклик, ощущать взаимность желания и понимать, что секс нужен не только мне. Будь иначе, я бы снимал проституток — да и то, они хотя бы притворяются. Ру же по безынициативности мог соперничать со статуей. Как я ни пытался, расшевелить его не удалось. Единственное, что выдавало его заинтересованность в процессе — это стоящий член. И мне казалось, мы не трахаемся, а проводим какой-то лабораторный опыт, настолько серьёзным и отрешённым Ру выглядел, будто прислушивался к себе и скрупулёзно анализировал впечатления. Он даже кончил беззвучно, не издав ни стона, только дыхание задержал на секунду и с силой выдохнул.

Я бы понял — девственник, это объяснило бы зажатость, но на вопрос был ли у него секс раньше, Ру ответил утвердительно.

Значит, сделал вывод я, это его обычное поведение и он не более темпераментен, чем снулая рыба. В общем, закрывая за ним дверь, я не сомневался, что больше его не увижу.

Наш второй раз получился действительно неплохим, Ру всё равно вёл себя достаточно скованно, но замороженную лягушку больше не напоминал.

Потом он снова позвонил в какой-то из будних дней, и я не стал отказывать. А через несколько недель уже сам набрал его номер, и он приехал. Мы не встречались в широком понимании этого слова, просто занимались сексом и расставались, пока кому-то не захочется снова.

Синица в руке лучше журавля в небе, а средненький трах лучше дрочки под порнуху — эта причина лежала на поверхности. Но в глубине души я знал, что меня зацепило — непохожесть Ру на других. Он был странным, но не напрягающим.

Даже его дурацкая привычка раздеваться по-армейски быстро и нырять под одеяло, предварительно зашторив все окна и выключив свет, меня не раздражала, я просто стаскивал с него одеяло и включал прикроватное бра. При всех закидонах он не выглядел забитым и робким, если чего-то не хотел, то не стеснялся сказать решительное «нет», как, например, на использование игрушек или связанные руки.

На включённое бра и стащенное одеяло он молчал, но переворачивался на живот и утыкался лбом в сгиб локтя. Это стало для меня своеобразным вызовом — сделать так, чтобы он сам развернулся ко мне лицом, чтобы раскрепостился и перестал меня стесняться. Ру с какого-то момента понял, чего я добиваюсь, и включился в игру: он провоцировал, проверяя мою выдержку, тёрся задницей, прогибался в пояснице, даже томно стонал, засранец, всячески напрашиваясь и подставляясь именно в такой позе. Почти всегда я побеждал, вынуждая его проявлять активность, но иногда сам не выдерживал и, шепча ему в ухо всякую похабщину про скромных домашних мальчиков с развратной ненасытной дыркой, брал его со спины.

Однажды я спросил, не хочет ли он поменяться ролями, и получил категоричный ответ:

— Меня это не интересует. Если тебе надо, то не со мной.

Больше эту тему мы не поднимали, меня и так всё устраивало.

И только увидев Ру в обнимку с девчонкой, я понял, почему его не прельщала активная позиция со мной — у него было с кем утверждать свою самцовость. Я думал, что использую его, а оказалось, что и он преследовал свои цели. Поэтому и от игрушек отказался, их он мог тестировать с подружкой. Ну, а с запретом на связывание ещё проще — не доверял мне. А с чего бы ему мне доверять? Что нас объединяет помимо того факта, что я его регулярно трахаю? В том-то и дело, что ничего.

Ру позвонил в дверь в восемь вечера:

— Прости, что без звонка, но…

— Ты забыл телефон утром.

— У тебя? Уф, я уж думал, что потерял.

То есть, он приехал не за ним? Достав мобильник, я протянул ему:

— Держи. Я его выключил, когда нашёл. Сложно было бы объяснить, почему по твоему телефону отвечает кто-то другой. Ужинать будешь?

— Да. Спасибо.

Кроме первого раза мы никогда не отправлялись с порога в постель, ели, пили чай, кофе или вино, хотя бы курили вместе — я давал время Ру вновь привыкнуть к себе и немного расслабиться. Если он согласился на ужин, значит, действительно вернулся не ради телефона. Не хватило вчера? Или уже соскучился?

— Почему ты не предложил своей девушке использовать страпон? — спросил, когда сели за стол.

Небольшая пауза, на секунду в его глазах мелькнуло удивление, но он тут же вернул себе прежний невозмутимый вид:

— С чего ты решил, что я не предлагал?

— Вот как, значит, она отказалась, и ты нашёл альтернативу? Или что это — затянувшийся эксперимент?

Он опустил взгляд на тарелку, принялся кромсать мясо — говядина получилась жёсткой.

— Мои ответы что-то изменят?

Туше. Сказать «да» — признать, что я отношусь к нему не просто как к необременительному секс-партнёру. А если покажу заинтересованность в нем, где гарантия, что для него это ничего не изменит? Вдруг он решит прекратить встречи? Пусть будет всё, как есть. Я привык, мне удобно с ним. Синица в руках.

— Нет.

— Я останусь на ночь? — он поинтересовался вежливо-отстранённым тоном.

— Оставайся, — я постарался ответить таким же.

— Маме только позвоню.

— Конечно.

Пока Ру традиционно втирал маме про ночёвку у друга: «Да-да, мы занимаемся, мам, ну а как же, я помню, сессия скоро», — я рассматривал его, придирчиво отмечая недостатки: неровные передние зубы, мелкий прыщик на лбу, тонкие недобритые волоски за изгибом подбородка ближе к уху, закровивший заусенец у ногтя большого пальца, чернильный след на фаланге. Обычный студент, ни ухоженности, ни шика, ничего общего с теми мальчиками, которые мне всегда нравились.

Но они все соглашались на отель. И исчезали из моей жизни так же легко, как и появлялись, не оставив следа.

— Эй, я уже поговорил. Ты так смотришь, будто впервые меня видишь, что-то не так?

В чём-то он оказался прав. Я взглянул на него по-другому. Но это действительно ничего не меняло. И спрашивать, как он объясняет девушке, где пропадает вечерами, ведь она-то наверняка знала всех, с кем он мог готовиться к сессии, я не стал. Меня это не касалось.

Но один вопрос все же интересовал:

— Когда ты сказал, что у тебя уже был опыт с мужчинами, соврал?

— Нет, ты спросил, был ли у меня секс, а с кем именно не уточнял.

А ведь точно. Про пол партнёров я не уточнял. Теперь ясно, из-за чего он так себя вёл. Если бы я знал раньше, постарался бы быть нежнее. Нет, если бы знал, секса бы не было.

Пока я загружал тарелки в посудомоечную машину и курил на кухне, Ру принял душ и быстрой тенью проскочил в спальню, чтобы, не дай бог, не запалиться передо мной в одном полотенце. И смех и грех.

Переступив порог, сперва я не понял, что не так, но тут же сообразил — горел свет, а голый Ру лежал сверху покрывала, а не под ним. На спине, раскинув руки и ноги в стороны наподобие морской звезды, он демонстрировал себя в полный рост.

— Ух ты, и за что мне такое счастье? — говоря, я подходил к кровати, торопливо снимая с себя одежду.

— Ты прав, глупо стесняться, когда… ну когда ты и так меня видел.

— Так, — я сделал ударение на слове, — я тебя, по-моему, ни разу ещё не видел.

А про себя подумал — мальчик переходит на следующий уровень своих экспериментов. И как же мне повезло, что именно меня он по счастливой случайности выбрал в качестве инструмента для опытов. За полгода, что мы знакомы, я успел неплохо изучить его тело руками, губами и языком, но впервые он добровольно предоставил возможность рассмотреть себя во всех подробностях. И я не намерен был её упускать.

— Ты красивый, знаешь? — он скривился, и я повторил: — Ты красивый.

Сел рядом и провёл пальцами по его плечу, окидывая взглядом распростёртое тело. Под ключицами притаилась россыпь родинок, покрытая редкими волосами грудь выглядела ещё по-юношески впалой, рёбра выступали дугами над животом без намёка на мышцы пресса, окрепший, но пока не полностью вставший член лежал на левом бедре. Вряд ли бы Ру взяли рекламировать мужское белье, а вот дефилировать в модных шмотках по подиуму он смог бы: угловатость и отсутствие мускулов полностью искупали гибкость и пропорциональность фигуры — широкие плечи, узкие бедра, длинные ровные ноги. Я погладил его по колену, и он приглашающе чуть отвёл ногу в сторону.

— Ру, у меня к тебе есть просьба.

— М? — его глаза чуть расширились в ожидании, а губы, наоборот, сжались. Боялся, что просьба ему не понравится.

— Улыбнись мне.

Ру никак не показал облегчения, но его диафрагма поднялась чуть выше, чем при обычном вдохе.

— Оу, ну ты попросил, не знаю, получится ли, — он говорил, и уголки губ растягивались с каждым словом. — Так? — спросил, широко улыбаясь.

— Так.

Одним движением я навалился сверху и закрыл его улыбающийся рот своим. Никогда ещё я не хотел его настолько сильно. Может быть, потому что раньше не боялся его потерять?

Я не сказал ему, что ездил в институт, а он не спросил, откуда мне известно про девушку, и мы оба не произнесли ни слова о том, что будет дальше, увидимся ли мы завтра, на выходных или никогда. Да и зачем? Будет день, будет пища.

Но засыпал я счастливым.

Ведь пока я держал его в руках. Мою синицу.