Леший хочет подружиться

Этот мир отторгает меня. Выталкивает из своего пространства, загоняя в стерильную клетку стеклянных стен, сжимает мертвым пластиком, отрезая от внешнего мира. Каждый раз, когда приступ усиливается, по непонятным науке причинам меня одолевает удушье, я задыхаюсь в коробе из бетона и стекол, уличный воздух нагревает легкие до такой степени, что не могу вдохнуть не обжигаясь, температура тела выше сорока — это убивает меня. Врачи поставили диагноз «аллергия», но на что именно, выяснить так и не смогли. Как предполагаю — на все, в особенности — на людей.

Меня зовут Марк, мне тридцать пять лет, сегодня восьмое июня, и это предел, больше не могу терпеть это существование, зависящее от внешних факторов. Состояние становится все хуже, работа (высокооплачиваемая, кстати) не приносит удовольствия, от секса и алкоголя никакого удовлетворения, я устал. Последней моей надеждой стало предсказание мужика, встретившегося мне в магазине. Довольно странный тип: волосы длинные, глаза дурные, на бабу похож. Столкнулся со мной у прилавка с табачкой, забрал последнюю пачку и, вцепившись взглядом в саму душу, долго рассматривал, а потом как ни в чем не бывало заявил: «Надо тебе бросать курить, а заодно перебраться ближе к лону природы». Я, проживший всю жизнь в мегаполисе, пришел в ужас, но, сопоставив некоторые факты, решил рискнуть, в парках и скверах мне действительно становилось легче, это был крохотный шанс на нормальную жизнь, а почему бы и нет? Почему бы не просрать все свое состояние и не поменять шикарный пентхаус на избушку в глухой тайге? И сдохнуть там от инфекций и дикого зверья, а заодно от одиночества и, пожалуй, спиться с горя! Решено! Еду.

Если сразу, даже не разбирая вещей, поехать обратно, это сочтется трусостью?.. Я просто стою на глухом пустыре, за спиной тарахтит мой джип, словно урчит: «Валим, валим отсюда, бензин здесь невкусный и кочки высокие…» Избушка оказалась вполне сносным двухэтажным домом, расположенным посреди мини-степи, с парой построек для хранения и маленькой банькой, прежние хозяева продали участок вместе с лесом за бесценок еще моему отчиму, не став уточнять почему… бежали. Однозначно. А тот это место оставил как есть, только налоги на землю платил исправно, но нас никогда сюда не возил.

На пятой минуте пребывания, а я все еще стою, стала закрадываться мысль, а не завести ли мне корову… Пришлось смывать дурные мысли стареньким виски, помогло не особо, страх перед неизвестным никуда не делся, но, ребята, я чуть не описался от кайфа, когда смог дышать полной грудью без фильтров, без страха — вдыхаешь воздух, такой щекотный, и он не застревает в груди, а легко покидает тело! Это кайф, поэтому можно дать этой дыре шанс.

День первый: Все местное комарье, включая их дальних родственников, решило меня сожрать! Эти твари сосут только в свое удовольствие, и ни один дихлофос их не берет. (P.S. Кажется, слышал в гуле ветра чей-то смех).

День второй: Местные белки — наркоманки! Таскают сигареты, и я не хочу знать, что с ними делают. Жирнючий ёж хотел укатить бутылку с виски. Подумываю бросить пить и закрыть все шкафы на замок. (P.S. Пока гонялся за ежом, точно слышал чей-то смех, наверно, это ржет мое сумасшествие).

День третий: Картинки в интернете врут! Сидящие среди поля люди, выглядящие там счастливыми, — муляж. Битый час наслаждаюсь природой, муравьи кусают пальцы и строят колонию у меня в носках, комары досасывают, что не высосали, трава щекочет жопу, вода в лужах холодная, и даже не утопишься от всего этого. Еж пришлепал обратно, сидит в кустах и сопит, как астматик, отдал ему носки с муравьями, теперь он еще и чавкает. (P.S. Смеха не слышал, странно).

День четвертый: Кто-то из местных жителей подкинул мне петуха! Теперь эта тварь орет с четырех утра до шести. Из плюсов (раз уж я проснулся так рано) — начал бегать. Из минусов — заблудился. Каждый раз после пробежки часами ищу дорогу домой, местные сказали — леший шалит и надо одежду наизнанку надевать или меняться с кем-то своей. Встретил старого вонючего лесника, меняться не захотел, пришлось выворачивать наизнанку. Пока переодевался, слышал «М-м-м-м…» — немного смутился.

День пятый: Херачит дождь, ёж ломится в дом, но не пускаю, гладиться он все равно не дает, а я почему-то резко захотел погладить ежовое пузо. Гонялся за живностью по мокрой траве. Из минусов: весь в грязи, трава даже в трусах, возможно, и глубже, морда грязная, руки все крапивой обжёг, на башке шишка, оказывается, если хорошо оттолкнуться, то можно проехать по траве метров пять… головой в забор. Из плюсов: поймал колючего, почти получилось погладить, но он свернулся в круглик, а когда попытался его расправить, последовал писк, побоялся сломать ему позвоночник и отпустил. Обиделся. Повернулся жопой ко мне и сопит.

День шестой: Разговаривать с самим собой вовсе и не сумасшествие, оказывается, можно обсудить много тем, и ты всегда прав. Лужи наконец подсохли. Дурманя запахами, густая чаща манит к себе, аромат настолько упоительный, что пьянит лучше виски. Прогулки стали ритуалом, каждый день прохожу все дальше, ну и возвращаюсь еще дольше, в одежде наизнанку. Смеха больше не слышу, но иногда кажется, что за мной кто-то следит. Наверное, все это с непривычки. Приступов больше не было, тоска по дому не гложет, наоборот, кажется, здесь мое место, но не хватает секса…

День седьмой: Еж со мной не разговаривает, сидит возле печки и стучит лапками по деревянному полу. Я всего лишь подружился с местным населением, наладив контакт с барышней, скрасившей беззвездную ночь. Кстати, девушка на следующий день пошла в лес, и нашли ее только к ночи, перепуганную диким зверьем. Говорят, леший сердится, странный он у них тут, с припиздью… (P.S. Оказывается, ежи кусаются… и умеют читать, потому что иначе я взбесившегося игольчатого, заглянувшего в мой дневник, понять не могу) (P.P.S. Я пытаюсь понять ежа… Может, пора ехать обратно и я уже здоров?)

Туалет на улице — это круто! Пока идешь туда по мокрой росе, поскальзываясь и побаиваясь, как бы не расплескать то, с чем шел, спотыкаясь об ежа, петуха, снова ежа — вот же приставучая живность! — в принципе, мысль пометить ближайшую березу уже и не кажется такой уж бескультурной. Ветер снова воет, тянет заунывную песню, и противно плачет небо, в городе с этим проще — закрылся в четырех стенах, и непогода тебе до одного места, а здесь не получается разделять внутреннее и внешнее, оно все едино, и ты часть этого странного мира.

Прогулка остужает мысли, начинается самокопание и переосмысливание ценностей, жизнь уже не кажется такой идеальной, с дальнего расстояния и став более приземленной, она видится в черно-белом, и друзья, как таковые переходя в ранг товарищей, и бывшие пассии, ну и парни тоже, — не такими идеальными, и сам ты по сути никто, не более, чем часть чего-то целого.

Сегодня день особенно пасмурный, погода расшалилась, настроение падает ниже плинтуса, и ко всему прочему я опять заблудился. Это начинает надоедать, тем более, что переодеваться под дождем холодно.

— Может, хватит! — мой голос в тишине разносится на дальнее расстояние и возвращается обратно едва слышным эхом.

— А то что?.. — некто перекрывает мой крик грубовато совсем рядом, и тут я присел. Как стоял, так на корточки и упал, голова сама запрокинулась к небу, ища источник звука, к моему сожалению, я его нашел.

— Какого… лешего?!

— Самого обыкновенного. Чего вылупился? Леших не видел?

Пацан, все это время сидевший на раскидистой лапе сосны, спикировал вниз. Его волосы, показавшиеся мне зелеными (зелеными!), при ближайшем рассмотрении стали золотистыми, а вот глаза горели яркой зеленью, привлекая внимание, и даже уши, как у эльфа на картинках в детских книжках, не казались такими уж странными… почти.

— Мутант, что ли?

Пришлось брать себя в руки, все-таки я старше и не солидно так пацана бояться. Вроде обычный, ну, не больше двадцатки на вид, выражение глаз только глубокое, так сразу и не нырнешь, не прочитаешь, ухмылка вредная и кожа с сероватым отливом. Свободные мешковатые брюки и рубашка интереса не вызвали.

— Бестолочь, — подвел итог, сложив руки на груди, — своих уже не признает.

— Свои дома сидят, а не по елкам скачут…

Мне очень захотелось его рассмотреть, даже рискнул подойти поближе. Собеседник, не ожидая такого напора, стушевался и хотел отступить, но, видно, гордости слишком много, стоит, хмурится, пока я его шевелюру трогаю и уши щипаю. Волосы мягкие, как шелк, по пальцам струятся, а вот ухи твердые, хрящ крепче нашего. Муляж, что ли…

— А-а-а-а!

Не, не муляж. Настоящие. А это значит… значит… Куда он делся?!

Я только отвернулся, прикидывая, как далеко сумасшествие шагает по стране и дошло ли оно и до меня, какова вероятность, что еж принес мне галлюциногенные грибы и на кой-черт я их вообще ел, хотя с жареной картохой было вкусно, а главное, не могут же мои детские кошмары сейчас, когда все более или менее налаживается, воплотиться в жизнь! Я же их перерос! Каждый из них! Я воды перестал бояться! Но словно картинка с рисунка, что так неумело нарисована детской рукой, ожил один из ее персонажей.

— Это все бред, — говорю сам себе, пока стираю холодный пот с лица. — Это все грибы.

— Нормальные были грибы, — голос за спиной обиженно возмущается, толчка в спину вообще не ожидал, но последовал указанному направлению. — Вали отсюда, пока не простудился… — это слышу четко, а уже потом, то ли вспоминая, то ли наяву представляя, тем же голосом: — Или пока не разбудил лихо…

Не чувствуя собственного веса, иду как по облаку, в голове дурман, в глазах белесая пелена, даже стало казаться, что густой заросший ковер леса передо мной пригибается, чтобы я не спотыкался, но все это глупости, конечно. Глаза того пацана забыть не могу, пытаюсь вспомнить, где я их видел, но пока глухо, только внутри теплеет, как вспомню. Напрягаю память — и ничего, лишь мигрень начинается. Чем дальше ухожу из леса, преодолев расстояние через свой участок, тем черты лица становятся более расплывчатыми, но глаза забыть не могу и впервые за долгое время берусь за карандаш. Художественная школа дает о себе знать, хотя и бросил в последнем классе. Отчим сказал, мужик должен заниматься настоящим делом, а рисовать — это удел женщин. Вскоре на листе бумаги появляется знакомый парень, только волосы до плеч и зеленые, как первая весенняя трава, в тон глазам, а вместо насмешливой ухмылки сияет улыбка.

Пока ходил себе за кофе, еж, гадина колючая, забрался на стол и сожрал половину рисунка, причем самой вкусной оказалась голова портрета, словно видеть ему такого счастливого героя не хочется. Что б ты, зараза, не просрался! Ну или подавился. А он и подавился, когда догрызал правую руку. В ступоре стал гуглить, как делать ежам искусственное дыхание… поисковик завис, а потом и вовсе вырубился телефон, благо живность сама откашлялась, а то я уже испугался.

— Вкусно?

Еж, изображая скорбь во всю морду, удалился за дверь, я немного помог, решив, что на природе ему будет лучше, но каким-то образом он проник обратно.

Весь следующий день посвятил самокопаниям, не шел у меня из головы тот мальчишка, уж больно он… не похож на человека. Я, конечно, слышал мифы и прочее, да и местные здесь жутко суеверные, но все-таки предпочитал убедиться лично в том, что видел, специфика адвокатуры обязывает прямые доказательства рассматривать в первую очередь, но уже к обеду забыл напрочь о своих думках — в поселке случилась беда.

Староста, мужик лет за пятьдесят, довольно крепкий, сильный, с мудрым взглядом, у меня ассоциирующийся с медведем, прибежал весь красный, вломился без стука, едва переведя дух.

— Марк, выручай, беда, — он похрипывал от долгого бега, не удивлюсь, что разделяющее нас расстояние в пару километров бежал без остановки, весь в поту и с нескрываемым испугом смотрел так, что я не смог отказать.

Что случилось, спрашивал уже на ходу, пока грузились в мой джип.

— Ребятня утром в лес ушла, срок для возвращения десять, с этим у нас строго, наказание суровое, и ни один не вернулся, даже мой.

— У тебя есть дети? Может, заигрались?

— Внук. Он старший пошел, всего шестеро, давай, дружище, быстрее, сил нет на месте сидеть. Правила есть правила, не могли они просто заиграться.

К тому моменту, как мы и еще двое крепких ребят рванули по объездной, заходя с тыла в чащу, остальные цепью пошли следом. Крики и зов матерей продирали до костей, и чем дольше поиски были пустыми, тем сильнее паника передавалась и мне. Ноги уже гудели от бесконечного поиска, лес не заканчивался, он словно разрастался на глазах, увеличиваясь в размерах и делаясь необъятным. Я слышал плач и панику, слышал, как колотится собственное сердце, но хуже всего было видеть отчаяние и беспомощность в глазах сильных мужчин, опустивших плечи, но продолжающих поиски.

— Я могу помочь, — голос в голове все тот же, он вынуждает остановиться и прислушаться, староста следует моему примеру и не сводит с меня взгляда, словно чего-то ждет. — Только слово дай, что в воду не полезешь.

При упоминании воды меня бросило в дрожь, руки похолодели и сделалось дурно. Ненавязчиво киваю, стараясь выглядеть не конченным психом, а так, всего лишь слегка не в себе, дальше действия меняются картинками: вот я иду через чащу, это дерево точно помню — словно плача, обнимаются две березы, прижавшись друг к другу и срастаясь стволами; следующее воспоминание — криков больше не слышу, меня зовут, но ноги сами несут вперед, а тело двигается на автомате, и последним, самым ярким, рябь дрогнувшего озера и детский крик, крик, который из воспоминаний вырвался, но так созвучен с тем, что звенит в настоящем…

В воду не просто кинулся, рванул без раздумий, лес затрещал и хлестнуло по спине ветром, но это было уже неважно. Трое на плоту прямо посередине, совсем маленькие, их лица сливаются в одно расплывчатое пятно, они все до ужаса похожи между собой — наверно, тройняшки. Старший парень держится за край, сил не хватает, он опускается в воду, она заливает лицо, из последних сил он тянется вверх на ослабевших пальцах и жадно глотает воздух. Еще двух… не вижу.

Воду — ненавижу, почему — так и не знаю, но плыл уверенно, руки свое дело помнят, отчим, видя мои страхи, отдал в бассейн, потому что… да-да, страх — удел женщин, им для того мы и нужны, чтобы защищать, а меня защищать некому, значит, со своими надо бороться. Наверное, после такой философии во мне и проснулась голубая жилка.

Малого вытащил через силу, тот зацепился ногой за водоросли, они так туго сплелись вокруг щиколотки, что пришлось нырять и рвать их зубами в несколько заходов. Мелкоту уже тащил как есть — на буксире вместе с плотом. Долго нырял, ища остальных, даже когда боли в мышцах мешали грести, даже когда сил не осталось, и чем глубже нырял, тем сильнее была вибрация по воде, тем глубже холод дна передавался и тем больше манил к себе. Забыв вдохнуть, опустился последний раз, разгоняя руками мутную воду, почувствовал, как кислородный обморок сдавливает гортань…

Губ коснулось тепло и прошло насквозь, легкие тут же скрутило спазмом, их стянуло, и сразу вода из груди хлынула через рот и нос на землю. Слабость лишила возможности двигаться, только свернуться клубком и завалиться на бок, сплевывая остатки жидкости. Надо мной стоял староста с глазами полными ужаса, весь мокрый, вода стекала с него ручьями. На заднем фоне причитали матери, дети плакали от радости, и все вроде бы нормально, я даже слышал, что двое оставшихся нашлись, убежали звать на помощь, но что-то во взгляде мужчины меня парализовало, а еще чувство, что долго был в отключке, не отпускало.

— Нельзя было в воду лезть, — причитая, он помог мне подняться и, закинув мою руку себе на плечо, повел в неизвестном даже мне направлении. — Дурак ты, Марк.

Чем дальше мы удалялись, тем сильнее казалось, что реальность искажена и все происходящее не больше, чем фарс. Догадки подтвердились, когда мимо нас пробежал староста, тот самый, который меня выводил! Нервно сглотнув, я опустил взгляд и не сразу понял, что ведет меня тот ушастик, а не мужик, которого видели все!

— Надо было бросить их там? — внутри все всколыхнулось.

— Это была приманка, идиот, — теперь он не просто возмущается, а рычит и делает это не так и не с тем, с меня его злость как масло с тефлона стекает, — нельзя тебе было в воду.

— Объяснишь?

— Хватит с тебя того, что жив остался, — и уже резче, — опять!

Мне захотелось рассмеяться, но больно ситуация была неподходящей, особенно если учесть, что минут за пять прогулки я оказался возле крыльца своего дома. Парень попытался отцепиться, но тут я для себя решил, что разговор не окончен. Что-то во мне перетряслось и резко всхлынуло, жар бросился к лицу, и разум помутнел. Вместо крика и требования объяснений я пацана к себе притянул, держа за пояс, чувствовал его напряжение и смущение, такое настоящее, что его невозможно было скрывать. Залипнув на вспыхнувшие злостью глаза, притянул к себе и… прижался к губам.

Я видел, что так же, как хреново мне, так же нехорошо и ему, он стал выглядеть иначе, человечнее, слабее, и его беззащитность пробудила во мне нечто древнее и жестокое — желание обладать. Чувство так быстро поработило, и сам не понял, как уже прижимал крепче к себе. Руки мои были у него под одеждой, собирая с кожи тепло и чувствительную дрожь, а губы, лаская, исследовали рот, и когда желание затребовало большего, парень, ослабевший в моих руках, прогнулся ко мне, ведомый запретными ласками, язык коснулся его языка, обоих пробило дрожью, словно током, но попытавшись углубить поцелуй, почувствовал удар. Не ожидая подвоха, выпустил жертву, и сложился пополам — колено парня попало точно между ног. Пока я хватал воздух ртом и заново учился дышать, пацан куда-то исчез. Весь матерный запас был ему вдогонку!

К тому моменту, когда я уже почти успокоился и перестал крыть матом и себя, приехал староста, пригнал авто и, как бы странно это не звучало, поцеловал меня в рот, чмокнув со звоном, поблагодарил, вручив корзину с домашними разносолами и вяленым мясом, пожелал выздоровления и позвал завтра в гости… Отказ не принял, а я, впрочем, и не собирался — была пара вопросов, на которые он мог знать ответы, и что-то в его плутовских, обманчиво теплых глазах мне подсказывало, он сам хочет мне рассказать нечто важное.

Ночью почти не спал, каждый раз, проваливаясь в дрему, тонул, чувствуя привкус грязной воды во рту и невесомость. Открывая глаза, все искал кого-то, с грустью понимая — опять один. По сути, у меня никого и не было. Отчим, да и то виделись, пока мать была жива, а после он, за что ему спасибо, не скинул в детский дом, а отдал в хорошую школу и высшее образование оплатил, правда, не дожил до вручения диплома — сердце оказалось слабое. Своей семьей так и не обзавелся, все казалось — рано, а сейчас как никогда захотелось тепла. Ежа, что ли, погладить… Больше-то некого…

Колючка, чувствуя мое настроение, стал удирать, забавно перебирая длинными тонкими лапами и при этом умудряясь топать, как слон, и врезаться во все углы. Это было бы забавно, если бы не шло вразрез с моими планами. В тоске и печали снова остался один. Стал рассматривать дом: высокие потолки, натуральное светлое дерево облагородило стены, никаких обоев или краски, все настоящее, дом дышит, только все равно кажется — чего-то не хватает, души, что ли. И того пацана. В голову сразу полезли пошлые мысли, вспоминаю изгиб тела, кажущегося таким хрупким в руках, чистоту поцелуя со вкусом невинности и то, как мое дыхание участилось, прямо как пульс сейчас.

Кто-нибудь знает, как вызывать нечисть? Я в кино видел, но там черные свечи, пентаграммы, еще вызову не того, ну его, просто заблудиться в лесу — надежнее, хотя и звучит глупо.

Брожу между сосен который час, и куда бы ни шел, через какой-то промежуток времени оказываюсь около своего дома. Это одновременно умиляет и бесит просто до трясучки, мелкий отказывается идти на контакт, а я устал уже отплевываться от листвы и веток, хлещущих меня по роже при каждом неудачном движении.

— Тогда пойду и утоплюсь! — рявкаю в расстроенных чувствах, у меня под ногами из-под земли поднимается корень старой ивы, и, не успев отреагировать, цепляюсь за него и лечу лицом вниз, благо муравейник чуть левее. — А просто поговорить ты не можешь? — осматриваюсь по сторонам, знаю же, что следит, зараза, нахожу глазами белку, та и так толстая, но активно жрет орех и сыплет мне на голову скорлупки. — Я, между прочим, с благими намерениями, и вообще…

Тут я развернул лекцию на тему моего переезда, о нелюбви природы к моей персоне с упоминанием всех эпизодов, распалялся до тех пор, пока по спине не похлопали. Честно?.. Чуть не испортил всю красоту флоры!

Обернувшись, узнаю в хмурой сероватой мине знакомую моську и сразу прячу руки в карманы, чтобы не распустить их. А хочется. Просто до невозможности, это видно по моему лицу, потому что парень отступает и снова краснеет.

— А белка, — рыжий ком продолжает хомячить, хотя лекцию слушал внимательно, — не ты?

— Не я, — мотает головой и хмурит тонкие брови. — Тебе надо уехать.

Не знал, что слова могут так задеть, обычно не особо прислушиваюсь к чужому мнению, не каждый авторитет доказать может, а тут пацан, неизвестно как забравшийся мне в голову, посылает к черту, и это оказывается больнее, чем простой отказ. Протест, еще юношеский, поглотил сознание, губы тронула злая усмешка. Он попытался оправдаться, но было уже поздно, в ход пошли принципы.

— Это для твоей же пользы.

— Да ну? — копирую его позу, тоже защитным жестом, он тогда сразу опускает руки. — И в чем его польза?

— Ты не понимаешь, во что ввязался и куда приехал.

— Дружище, я с ежом по утрам здороваюсь, наверно, меня уже можно посвящать в вашу секту! — Он попытался сдержать улыбку, но вышло паршиво. — Я дал себе три месяца, чтобы отдохнуть, и это время проведу здесь, даже если тебе это не особо и нравится.

— А потом ты уедешь? — глаза стали теплеть, это свечение, заметное только мне, снова всколыхнуло все в груди.

— Уеду, — соглашаюсь с неохотой. — Моя жизнь не может вечно быть вне социума. Но сейчас мне это надо.

— Хорошо, — нехотя соглашается и даже кивает, это настораживает. — Тогда это время ты проведешь со мной, дав слово, что никаких глупостей делать не станешь.

Мою физиономию перекосило похабной усмешкой, и как бы не старался взять себя в руки, получалось только хуже, пацан опять вспыхнул.

— А сам не сбежишь?

Он же не говорил, что его трогать мне нельзя, только в болото не ходить, ну и по лесу не бродить в одиночестве. Представил возможные перспективы — желание выходить из дома вообще пропало, а именно — из спальни…

— Ты забываешь, человек, кто перед тобой!

— А кто передо мной?

— Леший, — звонкий голос резанул сталью, столько силы и гордости было в нем, что стало не по себе, интонация, вроде бы мелодичная, зазвучала в унисон с гулом леса, мальчишка растворялся в нем, и я, сопоставляя мощь дикой природы и свою, — почувствовал себя ничтожеством.

Я сидел на подоконнике и во все глаза рассматривал парнишку: причудливые волосы, от смены его настроения меняющие цвет с насыщенного зеленого до ярко-золотистого; пушистые ресницы, длинные, совсем как у девчонки; острые скулы и такие же плечи, сейчас напряженные из-за бдительного контроля. На фоне общей стройности силуэта ноги кажутся бесконечно-длинными, на них-то я и завис.

— В городах все такие? — Не сразу сообразив, что обращаются ко мне, сморгнув оцепенение, поднял голову, нахмурился, прося повторить вопрос. — В городе, спрашиваю, все такие пришибленные, как ты?

— Да, — ответил без ложной скромности, проглотив подковырку. — Кто-то — больше, кто — меньше, каждый сходит с ума по-своему, но в целом да, люди по своей природе все одинаковые. А лешие?

Распирало от любопытства: я хотел знать все о мире других существ, о которых раньше читал только в книгах или видел их прототипы в дешевых сказках по «ящику». Не до конца веря во все это, хотелось доказательств.

— Каждый леший уникален по своей природе. Мы не рождаемся, как вы, всякий из вида — это сгусток силы, рожденный природой, дабы оберегать ее.

— А ты?

— А я вообще супер. Только маленький еще. Шестьдесят зим, по нашим меркам — еще молодой, сила не развита, не раскрыта полностью, поэтому толку от меня пока мало.

— Сколько… зим?!

— Время для нечей идет иначе, не сравнивай с вашим циклом жизни. — Глядя в мои тупые глаза, он нервно фыркнул. — Ну… примерно, по-вашему, около восемнадцати.

— Уже можно!

— Что?

— Что?! — прикрыв рукой улыбку, почесал нос, пацан предсказуемо вспыхнул и, подобрав под себя ноги, сел ровнее. — Кстати, ты ешь?

— Девственниц обычно… — Теперь настало моё время впасть в ступор. — Шучу, — видно было, что отвечать мне — ему в радость, — то же, что и люди, кроме мяса, разумеется.

— Типа своих не ем?

— Типа вегетарианец по собственному выбору. Но тебя ждут на ужин сегодня, хотя я бы не ходил.

— Ты и не пойдешь. Боюсь, наши добрые крестьяне не поймут, если из леса к ним выйдет нечто…

Пока я разглагольствовал, он напустил туман, а когда тот развеялся, передо мной сидел самый обычный парень в драных джинсах и толстовке, коротко стриженный, разве что челка спадала до подбородка и закрывала половину лица.

— Фокусник?

— Леший, — терпеливо пояснил он. — Каждый выживает, как может, адаптируясь к новой среде. Но с тобой я все равно не пойду.

— Как знаешь.

Спрыгнув с насеста, прошел мимо, растрепав парню волосы и создав сущий хаос на голове, на меня в ответ злобно зыркнули, но в глазах были искорки веселья, такое чувство, что он, как и я, просто устал быть один.

До дома старосты шел пешком, наслаждаясь сумеречной прохладой. Прогулка пошла на пользу, мысли мало-мальски выстроились в голове, создав цепочку вопросов, и ответы я хотел получить уже сегодня.

Подходя к воротам, отметил для себя, что, несмотря на большую семью Иваныча, сейчас во дворе царила абсолютная тишина, сам же хозяин сидел за накрытым столом под пушистой яблоней и приветливо мне улыбался. Поначалу растерявшись и не зная, как подступиться, просто ели вроде бы простой, но довольно вкусный ужин, не брезгуя домашним самогоном. Уже и не вспомню, на чем его настаивали, но Иваныч рассказывал мне об этой технологии минут сорок, так что в середине рассказа я просто отключился.

— Я смутно припоминаю эти места, — произнес, когда тишина стала давить на нервы, а взгляд собеседника прожигать насквозь. — Такое может быть?

— Может, — он покачал головой и ненадолго его взгляд стал мутным, нечитаемым, мужчина ушел глубоко в себя. Стало неуютно находиться рядом, что-то отталкивало, тянуло в разные стороны, но я никак не мог заставить себя встать и уйти, мне нужны были ответы. — Раньше вы с матерью жили здесь. Давно это было. Отец твой без вести пропал, когда тебе и года не исполнилось, ушел в лес и не вернулся, — голос старосты загрубел, хотя обычно в такие моменты упоминают, что погибший был хорошим человеком, но тут пояснений не последовало, хотя, может, он и не был лучшим, однако мать никогда про него не рассказывала, а я и не спрашивал. — Вы у нас в поселке жили, это уже потом приезжий мужчина дом построил и вас с собой забрал, а вскоре и вовсе в город увез, больше мы и не знали ничего.

— Мать умерла, когда я был подростком.

— Оно и понятно…

И тут в голове что-то щелкнуло, это была необъяснимая злость, а еще страх — страх перед неизвестным.

— В смысле — понятно?

Нехотя, буквально сквозь зубы, он рассказал, что поселок этот построен еще сотни лет назад, его нет ни на одной карте и чужих здесь не бывает. Люди живут в изоляции поколениями и уехать не могут. То ли не хотят, то ли есть другая причина, но староста продолжать не стал, сказал быстро, что все, кто пытался уйти, болели сильно, а потом умирали, задыхаясь в городских джунглях, то же случилось и с моей матерью, она умерла от астмы, начавшейся на пустом месте и резко прогрессирующей. Отчим тогда был в командировке.

Мы еще какое-то время посидели, подбирая нейтральные темы для разговора. Он рассказал про поселок, про всех двести человек, перечисляя каждого, в конце подытожил перечень вакансий, кем мог бы меня пристроить. Когда я рассмеялся, уточнив, что задержусь только на лето, глянул так, что у меня яйца поджались, а нутро все вымерзло, даже пальцы похолодели, и не помогало растирание конечностей, в лед, и все тут.

— Не повторяй ошибок матери, Марк, живи, раз живется, женим тебя, детей нарожаешь.

— А те еще детей, и сдохнем мы все дружно в один день. Нет уж, у меня жизнь уже распланирована.

Как прощались и что мне на это ответил мужик — не помню. Помню, как шел домой винтом, путаясь в собственных ногах, меня мягко пружинило к земле от выпитого, и была на удивление пустой голова. Но подойдя к своему крыльцу, чуть протрезвел на фоне чувства вины, видя, сидящего пацана в одиночестве и с волнением отслеживающего мои хитрые петляния по неровной местности.

— Ты бы еще жить там остался, — ворчит вполне натурально.

И это из-за общего беспорядка на душе кажется таким трогательным, что просто распирает парня обнять, что и сделал, сгреб его с лестницы и впечатал в себя. От его волос, снова нечеловеческих, приятно пахнет хвоей, прохладная кожа так и манит прикоснуться, поделиться летним зноем, пальцы ловко ныряют под рубашку, пока губами обтираюсь о его скулу.

— Почему все уговаривают меня остаться тут жить?

Подхватывая дрогнувшее тело на руки, заношу в дом, в темноте помещения все чувства обостряются, особенно сильно — желание.

— Я не уговариваю, — упирается ладонями мне в плечи, пока мягко укладываю его на диван, сам нависнув сверху. — Я прошу уехать!

В глазах напротив лед и пламя, дикий интерес, совсем новая для него, неизученная похоть и юношеский стыд. От вида нетронутой простоты и искренности, возбуждение затмевает рассудок. Он настолько резкий и мучительный, что хочется стонать, а еще…

— Не могу, — отвечаю честно, но сейчас, видя только его причиной остаться, и пускай это будет всего лишь ночь, но ее я не отдам никому.

Привычно-напористо действовать не получается, и вовсе не от расторможенности и выпитого спиртного, меня кроет переполняющая душу нежность, она, как путник, по невытоптанным тропам идет, спотыкаясь, ранясь, но сдержать ее не получается. Поэтому нет ни хватки на запястьях, ни откровенных поз, и выдолбленных толчками стонов — тоже, всего, к чему привык, нет, оно кажется неуместным, есть легкий поцелуй, дающий обоим попробовать близость.

Сопротивление было, но настолько фальшивое, что, не придав ему значения, лег сверху, ненавязчиво раздвинув парню бедра. Он вздрогнул, почувствовав, как твердая плоть прижалась к его паху, и еще сильнее, поняв, что я его чувствую тоже.

Он опять стал человеком, словно ослабев в моих руках. Позволив стащить одежду, сам только держался за мои плечи, прятал на груди лицо и все время уворачивался от поцелуя, словно стесняясь.

Я тонул в ощущениях, настолько все было остро, перехватило дыхание, тело изнывало от неудовлетворения, я сходил с ума, не узнавая себя в этом образе, но как же это было восхитительно-ярко, почти до слепоты, приходилось крепко зажмуривать глаза и переводить дыхание. Отрывался на парне полностью, исследуя губами и языком грудь, впалый, втянувшийся от мокрой ласки живот, небольшой аккуратный член. Впервые услышав, как леший стонет, стыдливо прикрыв рот руками, выгибается, встав на лопатки, и обессиленно сползает обратно. Он был абсолютно гладким, а я настолько голодным, что, не останавливаясь, спустился ниже, вылизывая его уже там, языком скользя между упругих ягодиц, исследуя все, что мог достать. Тогда его капитально сломало, он забился в моих руках, пришлось притянуть к себе, усаживая обнаженным на колени — парня успокаивало, когда он не видел моего лица. Поглаживал по спине и… ниже, шептал на ухо всякие пошлые глупости. Держа одной рукой крепко, чтобы не сбежал, второй разрабатывал тугие мышцы, размазывая по пальцам густую смазку, собранную с презерватива, всегда хранящегося в заднем кармане джинсов. И брал я его так же: подсадив, осторожно опускал на ствол. Зная, что будет больно, целовал в губы, теперь уже по-настоящему, протолкнув язык ему глубоко в рот, посасывал его, и чем глубже любовник насаживался на член, тем нетерпеливее были поцелуи.

Мы оба слились в одно целое, дышали вместе, и стоны смешались в единый звук, где не удавалось различить тональность одного, они стали целой музыкой, ненадолго соединив нас воедино. Меня туго сдавливало внутри него, каждый толчок был вымучен, поэтому и двигались не спеша, короткими плавными фрикциями, не вынимая плоть полностью.

Тела были покрыты холодным потом, голос сел от частого дыхания, все тело ныло в предоргазменной эйфории, но ни я, ни он, пребывая на пике удовольствия, не могли кончить, поэтому продолжали до тех пор, пока парень просто не уложил голову мне на плечо. Перестав сдерживаться, он глухо стонал, а я, найдя силы, подкидывал его все выше, натягивая на себя до самых яиц и со шлепком разрывая тишину пустого дома.

Почувствовав, как леший сжался в клубок, с трудом оторвал его от себя, придержал, наслаждаясь выражением его лица, быстро ему надрачивая, провоцируя оргазм, и он не заставил себя ждать. Я даже испугался, когда парня выгнуло, он весь задрожал и выстонал так, словно вместе со спермой из него хлынула глубокая боль. Плохо соображая, оставался в нем, и когда он от спазмов стал сокращаться внутри, не выдержал, следом кончив глубоко в него. И это казалось таким правильным, что еще долго не хотел снимать того с себя, чем вызвал просто панический протест. Пришлось быстро реабилитироваться, обмывать, делая вид, что так и надо, а сам пальцами играл с его еще слабыми мышцами, видя отклик ненасытного тела, но вот хозяин всего этого чуда в данный момент растекся в моих объятьях и даже стоять не мог. Глаза его были закрыты, рот, наоборот, открыт в попытке полноценно вздохнуть, и я не смог себе отказать и своровал еще один поцелуй. Его все еще потряхивало от слабости, поэтому и вырубился он прямо у меня на руках, пока нес до постели. Лег рядом, вплотную прижавшись к горячему телу, укрыв собой. Сон завладел мной сразу, погрузив в благоденственную нирвану. Проснулся от жуткого крика… своего крика…

Вырвавшийся из горла раздирающий душу крик оглушил и в то же время спровоцировал приступ кашля, меня сложило к земле, хотя и так стоял на коленях. Безлунная ночь была прикрыта пластом густых облаков, кромешная темнота больно жалила глаза, мог только слышать, как гудит лес, как вода подступает все ближе, журча, и уже обволакивает лежащие в траве ладони, мягко берет их в плен и… начинает тянуть. Дернуло вперед, протащило по каменистой почве, грудь оцарапали крупные камни, но это было не важно, по-прежнему не получалось проснуться, дать отпор, словно наблюдал со стороны.

Дальше хруст, свист ветра и комья земли мне на спину и голову, всплеск воды, краем глаза замеченное второе летящее все туда же дерево, и рывок за ноги такой силы, от которого, не удержав равновесия, упал, ударившись головой о камень, и… темнота.

Открыв глаза, какое-то время просто смотрел в потолок, узнавая свой дом, и только потом, когда мало-мальски загрузился мозг, смог прислушаться к ощущениям: грудь ныла адски, что-то мешало, сковывало. Откинув порывисто одеяло, от неожиданности выругался. Нет, меня не особо напугали свои голые ноги, а вот окровавленные повязки, перетянувшие торс, — ДА!

— Прости, — слышу сбоку сбивчиво-жалостливое и даже оборачиваюсь не сразу, пока не становлюсь уверен, что перекошенная злостью рожа может походить на нормальную.

Пацан сидит на коленях тут же на кровати и смотрит так… Сам с трудом сглатываю вставший в горле ком.

— За что?

— Я обещал заботиться о тебе. Это, — его палец коснулся бинтов, и рану снова зажгло, — моя вина. Марк, тебе нужно уехать.

— Значит, не сон?

Он помотал головой, я, выматерившись повторно и более витиевато, все же сел, притянул пацана к себе, злости на него не было, привык на себя полагаться, но вот мелкий на чувстве вины зациклился капитально.

— Может, пора уже рассказать мне правду?

Перебирая светлые пряди, собрал их на затылке и, сжав в горсть, потянул назад. Когда ему в глаза посмотрел, уже тогда понял, что ни на кого так смотреть не смогу, наверное, поэтому и поцеловал, по-настоящему, всей душой открываясь. Парень мелко всхлипнул и исчез, но вскоре обнаружился на кухне, снова как человек, разливая кипяток по стаканам и бросая в каждый по чайному пакетику.

Умывшись и обработав как положено глубокие воспалившиеся царапины, заклеил широким пластырем и, накинув рубаху, чтобы не провоцировать собеседника еще больше, уселся напротив. Кружка приятно грела руки, самого знобило, я знал, что это была паническая атака, но привык с нею справляться, главное, не зацикливаться. Леший хлюпал пакетиком по краям кружки, создавая воронку, и тянул время.

— Давай по порядку. Что за деревня тут находится и что с ней не так?

Вопрос его удивил, он думал, сразу начну про сегодняшнее происшествие, но нам обоим надо было потянуть время.

— Они все прокляты. — В обличье человека его голос изменился, стал тише и глубже, приходилось прислушиваться, но мне уже не нравилось услышанное. — Все. С первого до последнего потомка. Но вместо того, чтобы честно искупить вину и сгинуть, они плодятся, как тараканы, обрекая на муки все следующие поколения.

— Прокляты?.. — По коже прошел холодок. — Кем?

Он осторожно поднял взгляд и убрал с глаз челку.

— Мной, — холод перерос в дрожь, я даже осмотрелся, не открыто ли часом окно, но дом был запечатан наглухо, ни единого сквозняка. — И моими предками. Люди сами виноваты. Браконьеры уничтожили молодой лес, священный для нас, а их предупреждали. Им давали выбор. Но они не услышали. Теперь навсегда останутся в этих чащах. — Кружка треснула у него в руке, он убрал пальцы, рассматривая, как кипятком обожгло кожу. Чай разливался по столу из трещины, а я все продолжал смотреть на неча, ждал, что тот скажет дальше. — И ты, Марк, тоже проклят. — Сделал пробный глоток, но вкуса не почувствовал, только стало жечь в желудке. — Твои родители родились здесь…

— Мой отец? Староста сказал, он пропал в лесу…

Мальчишка ссутулился и вовсе отвернулся.

— Его забрал лес.

— Ты?

— Не я один там хозяин. Лешие не убивают людей, они защищают свои владения, для грязной работы есть другие руки.

— Тогда как мы с семьей смогли покинуть вашу обитель? Не сходится.

— Это сложно объяснить человеку…

— А ты попроще. Не тупой. Что не пойму — додумаю.

— Ты должен был умереть, понял?! Еще тогда. Пока душа и тело твои были невинны. Все дети-первородки попадают под удар, те, кого выберут, их приходится отдавать водяному. Люди думают, что если они будут кормить его, то он сможет меня нейтрализовать и лес поможет им прокормиться. Они сами лезут в свои же капканы, нарываются на зверье и гибнут, тонут в болоте, проклинают неурожайный год и во всем винят меня.

— Но ты же не убиваешь людей, — напоминаю, подозрительно прищурившись, и натыкаюсь на сухой протест в его взгляде. Обиделся.

— Так и есть, но тем, кто живет так веками и видит в этом спасение, никакие знаки не подскажут. Тех, кто пытался им перечить, они отдавали в жертву первыми.

— Хочешь сказать, куча молодняка тонет в том озере только потому, что у горстки фанатиков съехала крыша?!

— Все сложнее, чем ты думаешь. Проклятие накладывает свои отпечатки. Это наказание, а не подписка о невыезде. Сумасшествие — часть его.

Не укладывалось в голове, что кто-то мог по доброй воле отдать ребенка, невинного ребенка, чудовищу, чтобы спасти свою шкуру. Видимо, я вырос в другой среде, и их порядки для меня были дикостью. От переполненности чувств подкинуло на ноги, а стул позади грохнулся на пол. Парень даже не пошевелился, пока я метался по кухне от стены к стене.

— Не так часто, — он ухмыльнулся, продолжая отвечать на незаданные вопросы. — Жертвоприношения редко случаются…

— Например, пару дней назад? Внук старосты? Я прав?!

— Да. Мальчика хотели отдать взамен…

— Взамен кого? — нервы стали подводить, я повысил голос.

— Взамен тебя. Ты был последней жертвой. Он хотел тебя. Ждал, пока ты вырастешь. Ты же не такой, как они, ты мир по-другому видишь.

— Тогда почему я живой?! — Леший сломленно улыбнулся и опустил глаза, плечи поникли, ему было неприятно сейчас тут находиться, но он ждал, и я был ему за это благодарен. — Ты спас?

— Мы подружились с тобой, и я не смог тебя отдать. Поэтому и уговорил лес создать тропу, по которой твой отчим нашел это место.

— Он-то здесь при чем?

— Он оберег. — Я просто тупо поднял стул и уселся обратно. Руки сжимались в кулаки. — Человек, не обладающий никакой силой, которой мог бы управлять, но кого-то из его близких благословил неч, наделив такой особенностью. Он оберегает того, кто ему дорог. Так и произошло с твоей матерью, а позже и с тобой. Их не должны были отпустить, но так как твоя мать дочь старосты…

— Он еще и мой дед?!

— Им разрешили остаться, все пытались понять, как он сюда попал, думали, это их спасение. Он был следователем и быстро разузнал что к чему, поэтому и увез вас, хотел спасти обоих.

— Мать умерла, потому что он оставил ее слишком надолго?

— Да. Его сила небезгранична. К тому же он о ней не знал.

— А я?

— Не знаю как, но он смог тебе ее передать. Смог отдать свою силу, защиту.

— Летом мы поехали отдыхать, я тогда ни с того ни с сего поймал в озере судорогу, а он вытащил меня. Через неделю погиб сам.

— В этом нет твоей вины.

— Все близкие мне люди умерли. А нет, — сам не заметил, как рассмеялся, — дед живой, но я бы здоровья ему не пожелал.

— Марк, я боюсь, что они думают, будто, отдав тебя водяному и завершив тогдашний обряд, смогут спастись. Но.

— Что но? Опять будешь просить меня уехать?

— Боюсь, теперь это будет сложно, — он твердо встал, подошел ко мне, огибая стол, и порывисто упал мне на плечи, обняв до хруста. — Когда ты спас мальчика, ты передал ему свою силу. Ты так хотел его спасти, всей душой. Больше тебя защищать нечему. И если здесь ты еще выжить сможешь, то в городе — нет. Но и тут тебе не будет покоя. Без оберега тебя заберет вода. Сегодня… Я не знал, что ты без защиты, поэтому не почувствовал опасности. И с каждым днем я становлюсь все слабее, а я и так недостаточно сильный, чтобы помочь. — Я гладил его по спине, по выступающим острым лопаткам, подрагивающим от волнения плечам и впервые в жизни не знал, что делать. — Лешие не могут быть с людьми, — сказал он шепотом, и я обнял его еще крепче.

— Почему? Люди так ужасны?

— Нет, — его улыбку почувствовал кожей, — наоборот, они наполнены смыслом. Но рядом с человеком леший сам становится смертным. Потому что… потому…

— Потому что влюбляется? — Безмолвный кивок и тяжелый наш общий выдох.

— Значит, мои похороны организуешь ты, как самый близкий. Я хочу здоровенную сосну и чтобы белки пели хором.

— Ты дурак? — очень серьезно спросил он.

— Есть такое. — Попытка разрядить обстановку пошла через жопу. — И ежа позови.

— В этом лесу нет ежей.

— Как нет?! У меня есть. Просто сейчас он прячется.

— Марк, если бы тут были ежи, я бы об этом знал.

Следующие часа два я рыскал по дому и всему участку в поисках пропажи, чисто из вредности не соглашаясь ни под каким предлогом, что сошел с ума сразу, как только приехал. Зараза обнаружилась под кустом: прикрывшись лопухом, нагло дрыхла, вытянув лапы. Леший, увидев вещдок, начал чихать, а после и вовсе выскочил на улицу, весь побледнев и с красными глазами. На всякий случай завернул колючку в полотенце, мало-ли, вдруг он заразный…

— Убери от меня эту тварь!

Впервые вижу, как леший истерит и выглядит даже милым. Вообще, со скотским желанием взять его на руки надо что-то делать.

— Брось, он же безобидный, — мы с ежом переглянулись, он кивнул. Он кивнул! Я охренел. — Скажи, что он просто ежик? — прошу серьезно, отодвигая от себя сверток.

— И как ты умудряешься собрать всю нечисть вокруг себя?! — вопрос философский, сам не нарадуюсь. — Это бес!

— А где рога?

— Он еще маленький и не принял свой вид, к тому же они могут принимать разные формы, но в любом случае — это ходячая катастрофа!

— Он нас с тобой свел. И обжиться помог. И в принципе ничего плохого не сделал, только портрет твой сожрал.

— Мой что?..

— Неважно! — К лицу бросилась краска. — Оставлю его себе.

Парень вскинул руки, задрал голову и заорал на небо, потом выдохнул, что-то смекнул и ухмыльнулся.

— Это может нам помочь. — Тут мы оба обернулись на звук, из леса в нашу сторону вышли шестеро, дед нес ружье, а я почему-то был уверен, что не на охоту он решил меня позвать… — Слушай, я помогу тебе выбраться, — леший говорил быстро, пока, схватив меня за запястье, затаскивал в дом. Он мигом достал мел из кармана и начал что-то чертить вокруг, когда я попытался оттуда выйти зашипели они оба, включая ежа, сидевшего, как кенгуреныш, в сумке, махавшего лапами и вроде подсказывающего, куда вести следующую линию. — У тебя будет дня два, прежде чем проклятье возьмет над тобой верх, за это время ты должен придумать, как спастись.

— Идеи?..

— Нужно убить водяного. Это остановит сельчан, и ты сможешь остаться здесь.

— Не уверен, что такая информация хранится в библиотеке.

— Бес поможет найти искомое. Нужна сильная ведьма. Очень сильная, только она может убить его.

— А ты?

— Лешие не могут приблизиться к воде, таков закон.

— Пойдем со мной!

Мне вдруг стало невыносимо тоскливо, словно в последний раз его вижу, а когда он обнял на прощание и шепнул на ухо, что если я смогу найти другой выход, то лучше мне не возвращаться, понял — мальчишка берет удар на себя, прикрывая мое отступление.

Это вызвало неконтролируемый протест в каждой клетке тела, я дернулся было к нему, но отвлекся на укус вонзившихся клыков в большой палец правой руки, и чувство было такое, будто в капкане руку зажало, а после земля под ногами разверзлась, и я провалился в пустоту, почти сразу приложившись об пол и ненадолго отключившись.

Когда пришел в себя, было уже темно, большие панорамные окна открывали вид на спящий город, собственными руками созданная обстановка моей квартиры вдруг стала противной и чересчур пафосной, зато ёж радостно прыгал по кожаному дивану и драл дорогую обивку когтями. И на то и на другое было плевать. Перед глазами был образ прощающегося мальчишки, который так некстати входил в мои планы на будущее, собственно, он и стал моими планами.

Ночь, проведенная за компьютером, не дала результатов, интернет — это корзина с мусором, в которой ничего целостного и правдивого нет, как ни ищи. А может, я не там искал, а может, не то, но чем больше тратил время впустую, тем сильнее сдавали нервы, психоз усилился, и ноут полетел в стену, после этого еж радостно икнул и потопал к входной двери, сел прямо напротив, слегка повернув ко мне морду, как бы спрашивая: «Ну, дошло, наконец-то?», и снова уставился в железное полотно.

Не там я ищу.

Езда по городу ненадолго отрезвила разум (благо имелось второе авто), стали закрадываться мысли, а не приход ли это был наркотический, и хватит одного броска, чтобы выкинуть колючее напоминание о произошедшем и со спокойной совестью зажить дальше? Но такой знакомый удушливый приступ не заставил себя долго ждать, хотя и его можно было посчитать нормальным. Пришлось останавливаться. В легкие привычно «сыпнули песка», забило наглухо все каналы, и выдохи стали тугими и тонкими, едва хватало в глотке воздуха, чтобы не отключиться.

Осмотревшись в поисках, куда бы присесть отдохнуть, приметил лавочку возле супермаркета и сразу узнал место. Именно здесь я столкнулся с тем странным парнем, подтолкнувшим меня к поездке… Совпадение? Не думаю!

Силой воли продолжил смотреть прямо, хотя чувствовал, что еж хочет надо мной поглумиться. Оставив его в тачке, пошел внутрь, приступ отступил. Хоть и на ослабевших ногах, но смог передвигаться. Вдруг резко захотелось курить. Совсем вылетела из головы эта вредная привычка, в лесу к ней тяги не было, а сейчас даже затошнило от нехватки никотина.

Проталкиваясь сквозь очередь к табачке, едва не встрял носом в тетку, забравшую последнюю пачку. Да это карма какая-то! А не, я ж проклят, все норм.

Почувствовав импульсы зла в свой адрес, женщина обернулась, присмотрелась ко мне, пока делал вид, будто не я тут делюсь с ней проклятьем, и чуть не взвизгнула, потревожив сонную кассиршу.

— Опять ты! — Так меня еще не встречали. Где я ее мог видеть?! Я с такими не сплю, не мой типаж. — Ты еще живой, что ли?!

— Как видишь, — стало немножечко стыдно, что я ее так расстроил и не подох… и тут в искаженном недовольством лице стал разглядывать знакомые черты.

— Да ну на… — И глаза, и скулы, и цвет волос — один в один…

— Ох, — она отмахнулась, но очень по-мужски, — долгая история.

Хватаю ее за руку и, доброжелательно-кровожадно улыбнувшись, выдергиваю из общей очереди.

— А я так люблю долгие истории!

Пока тащил ее к машине, придержав, чтобы она не убилась раньше времени на своих каблуках, пока запихивал туда чихающую, двери блокировал, пока убирал ежа в бардачок, чтобы он не спугнул наживку, рассказал все, начиная от «и приехал я в деревню» и заканчивая дедом с дробовиком. Она внимательно меня выслушала, поцокала, мол, как тяжело мне, а потом пожелала удачи и сказала, где остановить. Я более «чуткого» человека не встречал.

— Ты же можешь помочь!

Видимо, уверенности моей ей хватило, и в следующую минуту передо мной сидел тот самый мужик с хмурой миной, хотя и в юбке, смущал очень, но я прощу ему это, если он спасет меня и моего лешего, ну и ещё пару сотен душ заодно.

— Могу. Но зачем это мне?

— Всему есть цена.

Блеск в его глазах говорил о том, что он свою уже назначил. Осталось назвать.

— Леший, говоришь, у тебя… Ну-ну. Мне бы с ним пообщаться. И беса тоже я заберу себе.

Еж жалостливо поскреб в недрах машины, ведьмак чихнул.

— Я к нему привык.

— Не боись, не буду я из него суп варить. Тебе он без надобности, а мне в свое время поможет. Ну так что? По рукам? — Я кивнул, а что мне еще оставалось, выбирать не приходилось. — Но за результат не отвечаю, говорю, попробую, надо знать, с кем связались. Себя не подставлю, даже не мечтай, геройское во мне давно сгинуло, так что это чистого рода авантюра.

— У меня все равно выбора нет. Едем.

— Может, заскочим переодеться? — он искоса глянул на свою юбку и торчащие под ней волосатые ноги, запряженные в туфли на высоченной шпильке.

— Нет времени, — резко отрапортовал я и ударил по газам в уже известном направлении. Минут пять мы бы нашли, но уж больно мне хотелось этому чудику насолить за своего ежа…

Гнал, плохо разбирая дорогу. Время — рассвет. И так видимость ни к черту, еще и бессонные сутки дали о себе знать, разом разболелись голова и царапины на груди, словно из них что-то хотело вырваться, раны пульсировали, а кожа вокруг них адски горела, дезориентируя.

Уже дважды вылетал на обочину и только чудом и при помощи крепкой мужской руки сидящего рядом оставался на трассе. В конце концов пришлось уступить место попутчику, достать ежа, ибо он задолбал колошматить по бардачку, и, обняв это чудо, уснуть, ныряя в темноту и снова выныривая. В какой-то момент уснул так глубоко, что чуть не захлебнулся. Сквозь толщу воды, за рябью колыхающейся жидкости видел на постели в деревенском, теперь уже моем, доме свернувшегося клубком лежащего бездвижно лешего. Вид у него был болезненным, изможденное лицо и пустые глаза, сейчас он казался еще слабее и таким… человечным. Запахло дымом, и я неожиданно открыл веки, сработал инстинкт самосохранения, не успел ещё очнуться полностью, а попутчик уже приказал мне рассказать, что я видел. Передал слово в слово и только тогда смог видеть, все это время пребывая будто под гипнозом. Сидящий рядом парень, представившийся Гошей, сразу прибавил скорость…

Как бы я ни упирался, но только Гоша, стоило нам заехать в знакомые места, сразу потащил меня в чащу. Какого черта он там делал, ведьмак упрямо отказывался отвечать, но, делая пару шагов, прислушивался к тишине, обтирался о стволы деревьев, как кошак, и действовать пластично и гибко ему не мешали ни юбка, ни каблуки. Он осторожно прощупывал землю, что-то искал, блуждая известными лишь ему тропами, и только нанюхавшись всех цветов, что мы встретили, встал как вкопанный, признав, что да, земля проклята и мы заблудились!

Сплюнув через плечо, на всякий случай — три раза, попытался найти выход, но пейзаж постоянно менялся, а потом, наоборот, стал повторяться, раздражая и нервируя. В лицо лезла паутина, колючки цеплялись за одежду, комары усосались в свое удовольствие. Беспокойство уже плотно поселилось за диафрагмой, росло, вытесняя воздух из груди, сжало до удушья под горлом, надо было торопиться, но все, как всегда, шло через одно место. Пока я не увидел ежа. Я так обрадовался, что даже не расслышал, что сказал ведьмак, и как он орал мне вслед «Стой, придурок!» — тоже не слышал, ну, почти. Бежал за колючим шустрым клубком, тот постоянно оборачивался и, видя, что мы следуем за ним, снова драпал через кусты. Бежал так быстро, что, вылетев на поляну, чуть не заорал от радости, видя вдалеке крышу своего дома. В груди сразу потеплело.

— Дебил! — упал мне на спину Гоша, едва переводя дух. — Это не наш ёж!!!

— Как не наш?!

— А вот так! Это обычный. А наш грызет твою машину, пытаясь выбраться!

— В лесу не может быть обычных ежей, так леший сказал.

Парень нахмурил брови, дернул носом, а потом закрыл лицо руками. Я слышал, как он матерится.

— Может. Если леший ослаб или…

— Или?

— Или умер… Да стой ты, полоумный! У меня нехорошее предчувствие по поводу того дома!..

— Да хоть сожги его, плевать, я только пацана своего заберу!

Никогда не бегал так быстро, словно черти за мной гнались, икры забились почти сразу, хотя не страдал недостатком физических нагрузок, я явно чувствовал сопротивление, оно давило на плечи, давило на грудь, сковывало по рукам и ногам, причиняло боль, но остановить не смогло. Залетел на крыльцо в тот момент, когда уже слышны были крики людей, только теперь подумал, что неплохо было бы взять хотя бы травмат из бардачка, но уже поздно об этом жалеть.

В комнате все было по-прежнему, за исключением комка, закутанного в одеяло и дышащего так тихо, что пришлось прислушиваться. Он был без сознания, очень бледный, не реагировал на мой голос, и даже когда взял его на руки — не пришел в себя. Так его и вынес через черный ход, там — мимо бани, вдоль забора и сразу в лес, чтобы миновать обезумевшее стадо. Было горько и от несправедливости распирало, но сейчас доказывать свою правоту глупо, все равно не услышат.

Стараясь идти быстро, но осторожно, уже отойдя на приличное расстояние, встретился с Гошей. Заметив нас, он подпрыгнул при своем-то росте, не совру, на полметра точно и зажал рот руками, чтобы не заорать от радости, иначе его ему закрыл бы я и не скажу, что аккуратно и безболезненно. Пока шли до авто, он все нашептывал: «Живой леший, живой леший… почти живой леший…»

Поглядывая на прыгающее за нами через кусты чудовище в юбке, стал сомневаться, что он может хоть чем-то помочь, но ошибся и понял это спустя пару минут.

Перед нами, словно ширма, разошлись деревья, скоро стало светло и пусто, по открытой местности гулял сквозняк, раскинувшееся голубое, почти зеркальное озеро было обманчиво спокойно. Осторожно опустил лешего на землю, он продолжал крепко держаться за одеяло, и не выходило отцепить его пальцы — боялся сломать.

— Буди его, — рыкнул на меня парень и уверенно снял каблуки.

— Как?! — вообще стал бояться, не потерял ли я мелкого, эти мысли резанули по сердцу так глубоко, что все чувства облились кровью.

— Сказки не читал, что ли? — Гоша в это время стянул юбку, водолазку под горло, скрывающую кадык, кайфанул, расстегнув лифчик (А-а-а-а-а-а!), а жопа его в стрингах мне еще долго будет приходить в кошмарах, и на позитивной волне пошлепал прямо в воду. Большего идиота я не встречал…

— Прощай, друг! — машу на прощанье, мне в ответ демонстрируют фак.

Найдя в себе силы, вернулся к лешему, приподняв, затащил на руки легкое тело и, убрав челку с лица, осторожно прижался к губам. Гоша в это время плюхнулся бомбочкой в водоем и погреб к середине. По спине поползли неприятные мурашки.

Леший не реагировал. Не зная, что делать, стал шептать ему всякую влюбленную чушь, обнимал до хруста, потом извинялся, обещал ему посадить целый лес, если он придет в себя. Его приступ, скорее всего, спровоцировало наше перемещение, вина жгла огнем, оставляя ожоги на душе, все смешалось в кучу, я был уже на грани, когда как ни в чем не бывало Гоша пришел к нам — живой, сукан! — и, оттолкнув мою голову, выплюнул на мелкого воду изо рта. Я так же подскакивал, когда «Рота подъем» орали. Вот и мелкий глаза открыть открыл, а сам еще где-то не здесь.

— Ты бы его еще трахнул, чтобы разбудить. — Мужик смял рукой кусок розовой ткани, прикрывавшей то, что поместилось за ней, и выжал воду, тряханув тем, что за ней не поместилось. — Воду они не любят аж жуть. Здравствуй, маленький, — присев на корточки (лучше бы он так ноги не раскорячивал!!!), дружелюбно улыбнулся. Малой же, наоборот, весь ощетинился, возвращаясь в свое нечеловеческое тело, и зарычал, напоминая дикого лиса.

— Ведьмак, — фыркнул раздраженно и, обиженно зыркнув, повернулся ко мне с вопросом.

— Ты же сам просил нас спасти!

— Ведьмам нельзя доверять, они делают все только себе в выгоду. Особенно этот.

— Не слушай его… — Вдалеке послышался взрыв — скорее всего, от огня в доме взорвался баллон с газом… — Меня слушай.

— Как ты вообще из озера вышел? — возмущению моему нет предела, люди там мрут, как мухи, а этот у водяного в доме жопу полощет.

— Пф-ф-ф-ф, воды не хватит утопить, старый он уже, через пару сотен лет сам пересохнет.

— У меня столько времени нет, — напоминаю на полном серьезе.

— Тогда мне нужно пространство для творчества, пару сотен тысяч компенсации…

— О деньгах речь не шла.

— Не жопься! О, и еще сила твоего лешего. — Мелкий забавно открыл рот и резво стал выбираться из одеяла. — Он все равно ее потеряет, а мне она пригодится. Или решил в лесу остаться, а человека бросить? — Все это время рычащий зеленоволосый ком неожиданно стих, вытянув руку, протянул ее Гоше запястьем вверх, но тот только шлепнул по ладони и победно ухмыльнулся. — Рано еще, прикройте меня, нельзя прерывать ритуал, а то хуже сделаю.

Я не видел, что у него был с собой рюкзак, но все было логично, он достал из него небольшой котелок, зачерпнул воды из того же озера, развел маленький костер и, подвесив просто без какой-либо опоры над ним, стал ждать, пока вода закипит.

Дым от пожара просочился в лес, он гулял между кустарников, стелился по земле и тянулся к нам. Леший с трудом, но стоял на ногах, прижавшись к одному из деревьев, и я, обняв его руками, почти слился с ним и телом, и цветом, и даже душой. Я мог только предполагать, что люди уже идут к нам, а малой пытается их запутать, чтобы выгадать время. В этот момент все изменилось, небо разверзлось, тучи, которых не было и в помине, сформировав плотное кольцо над озером и поляной, порвались и обрушились на наши головы ливнем. Гоша сидел в эпицентре грозы, рядом с ним уже дважды ударила молния, но он был абсолютно спокоен, даже когда озеро стало закипать, когда пошло огромными пузырями и стало уменьшаться у нас на глазах. Плеск и шум, оно то шло волнами, поднимая цунами, то падало с оглушительным шумом, ливень лил стеной, я плохо видел, но страх перед стихией чувствовал остро, он парализовал, делал слабым, он менял меня, ломал, но сделать хотя бы шаг в сторону я не мог — прикрывая собой лешего, укрыл его телом и, закрыв глаза, решил, будь что будет…

Тишина показалась оглушающей. Открыв глаза, не сразу понял, что лежу на земле, рядом такой же голый, но еще и бледный Гоша, и перепуганный лешак, прижавшийся сбоку и косящийся на ведьмака. Судя по роже спутника, он был собой доволен.

— Он убил водяного, — прохрипел мне мальчишка и побился головой о мое плечо. — Он его убил!

— Это плохо?..

— Как?!

— Я его сварил, — пояснил парень и шикнул на нас, — нестандартный подход, все дела. Вон, сектанты ваши пришли, жертву выбирают.

Осторожно привстав, высунулся из куста. Именно в этот момент, словно почувствовав, из гущи толпы человек в тридцать именно тот мальчишка, что забрал подарок отчима, посмотрел мне прямо в глаза. Посмотрел с беспокойством, как бы спрашивая, все ли хорошо. Я в этом мальчишке себя узнавать стал и вспоминать отдельные моменты, как жил здесь, как из озера не вылазил, помогать все пытался всем и каждому… Дурак был.

Прикинув, что бояться больше нечего, к тому же парень защищен, кивнул ему на воду, тот, поколебавшись, выдвинул свою кандидатуру, дед ее одобрил (памятник бы ему поставить при жизни, а его — под него), и пошел вглубь. Люди замерли, я затаил дыхание, мечтая о дробовике и лицензии на безлимитный отстрел дебилов, но небеса не сжалились, только Гоша ржал, ему реально было весело, а мне жутко, не так, как от кошмара или идя в темной подворотне и слыша посторонние звуки, а по-настоящему, до нервно сжатых окончаний и потери речи.

— Смотри, смотри, как у них рожи вытянулись, — Гоша уже ржал почти в голос, тыча пальцем в присутствующих, отправивших вслед за мальчишкой еще трех девушек. — Они непременно хотят утопленников, уй, не могу, га-га-га-а-а!!!

Чтобы заткнуть это чудовище, шлепнул ему резинкой от трусов по спине — помогло, но ненадолго.

— Гош, а ты сделать можешь, чтобы они все размножаться перестали? — прошу, отползая подальше, и тяну обоих за собой.

— Чего?..

— Чтобы не могли больше иметь детей. Никто. Хватит им род продлевать, пора снимать проклятье.

— Я же с тебя снял уже, — возмутился мужчина, сгребая свои вещи и пытаясь натянуть мокрые тряпки на грязное от ливня тело.

— Когда?!

— Пока водичка закипала, скучно было. Могу вернуть!

— Да не, пусть будет снято, раз уже сделал…

— Если я сделаю, о чем ты просишь, то и ты не сможешь иметь потомство.

— Я это как-нибудь переживу.

— Хорошо, но когда леший выполнит свое обещание…

Мне не разрешили присутствовать на обмене силой, хотя и уговаривал слезно и одного, и второго, даже угрожал — бесполезно. Что они там делали, знают только эти двое, но, выйдя к машине из леса, Ведьмак нес мальчишку на руках бессознательного. Теперь он был абсолютно нормальным, таким же слабым, как и все люди, хрупким и совсем юным. Призадумавшись, стал прикидывать, а зачем ему вообще я?

Гоша сидел за рулем в моей сменной футболке и гаражных шортах, босыми ступнями нажимал на педали, пока я, уложив лешего на заднее сиденье головой к себе на колени, ждал, когда он очнется. Мужчина, держа руль одной рукой, второй на запястье перебирал браслет из ярких небольших бусин. Присмотревшись и подзависнув, вдруг понял, что одна из них лопнула и, развалившись на несколько частей, упала на пол. «Вот и еще один долг отдан», — ухмыльнулся он и радостно прибавил громкость в магнитоле, мы были близко к городу и радио поймало сигнал, но я уже его не слышал. Леший открыл глаза и, глянув на меня, смущенно улыбнулся.

— Леша?! Лёха! Алексей!!! — орал я благим матом, пытаясь привлечь к моей скромной персоне хоть капельку внимания. Внимание уделил мне только кактус, кинувшись мне на спину и почесав колючками. В очередной раз проклиная всю эту флору, которая загромоздила мне весь приусадебный участок (ага, пришлось продать пентхаус и переехать на окраину, поближе к природе). И дома цветы, и в спальне, и кабинете, даже в туалете — и там они! Особенно здорово, когда Лешак, или теперь Лёха, звоня с пар, ботаник-недоучка, блин, просит полить цветочки. Да проще дом затопить, чем все их полить, а ему, видите ли, так комфортно. Мне комфортно, когда он на мне сидит голый и, сладко постанывая, просит двигаться быстрее, чтобы подкидывало от шлепков и ломало в сладком угаре, а не вот это вот все!

— Лёха, по добру прошу, иди на контакт!

Неделю его не видел, из командировки сразу домой, чтобы обнять, чтобы моё, вместе, а тут болт во все лицо и ни одного лешего на горизонте.

— Загуляю с домовым — будешь знать, — ворчу себе под нос, поднимаясь на второй этаж и отмахиваясь на ходу от растений, сыплющих листву прямо на голову.

Уже открывая дверь, я вроде бы и чувствовал подвох, но так привык к неожиданностям, что даже не сразу приметил здоровенного добермана, усевшегося возле кровати, на которой мой перепуганный любовник, забившись в дальний угол к изголовью, сидел с широко раскрытыми глазами и прикрывался одеялом.

— Ма-а-а-а-а-а-арк!!! — заметив мое появление, он с ходу начал повышать голос, одновременно и спрашивая, и ругая.

— Ты завел собачку?! — обрадовался даже, пока эта животина ко мне не кинулась и, впечатав лапы в грудь, не уронила на жопу, облизав все лицо.

— Ее завел ты! Говорил я тебе — от бесов одни проблемы и избавиться от них невозможно!

Приметив в ошейнике пса клочок бумаги, выудил его, и пока конь, в смысле пес, скакал вокруг, периодически сбивая меня на пол, прочел написанное корявым почерком: «Прости, бес меня не слушается, забирай обратно. Ошейник не снимай. НЕ СОВЕТУЮ. Целую, МарГоша». Записку сожрал пес. Мой маленький ежик стал совсем взрослым, я аж прослезился. А Лешак — нет. Он топал ногами по одеялу и, как все подростки, требовал его понять. Понять я его не мог, не все, что мы привыкли считать плохим, таким и является. Просто, оказавшись в других, комфортных условиях, оно становится лучше. А вот обнять — это всегда да. Каждый раз, видя его за книгой, которые он читал стопками, или попытками научиться готовить, где продукты сжигались корзинами, постоянно испытывал желание обнять. Но там, где остановился бы я, он, словно играя, усиливал желание, провоцировал похоть и побуждал к продолжению, и уже просто обнять было мало, легкий поцелуй — не напиться, надо глубже, сильнее, чтобы на разрыв. И задыхались потом оба: он — от нехватки кислорода, а я — от чувств, каждый раз учась жить по-новому. Вся моя нежность, забота, все тепло, что имел, обрушились на него, и пускай перегибал иногда, он сносил это с пониманием, сам искренне отдаваясь без остатка. Я больше не мог смотреть на других людей, они почему-то отошли на второй план, а обладатель зеленого выразительного взгляда, сейчас злющего, как у ведьмака, — на первый.

— Вы подружитесь!

— Кастрируй его!

— Ёжик, фу!!!