Тайны Браголина

Главный инспектор отделения по борьбе с серьёзной и организованной преступностью службы столичной полиции Оливер Эллингтон мучился бессонницей. Уже давно, несколько лет, она периодически пробиралась в его спальню и как невидимый страж стояла у изголовья, пока он крутился и вертелся в кровати. Этой ночью он был благодарен этой нежеланной гостье.

Ровно в три часа ночи в его квартире раздался телефонный звонок. В телефонной трубке сначала послышался шум и крики, и только после Эллингтон расслышал знакомый голос:

— Шеф! Шеф! — голос Пола Конелли звучал виновато и в то же время взволнованно. — Пожар. Сгорел дом. Дома. Необходимо ваше присутствие.

— Я похож на пожарного, Конелли? — наигранно-раздражённо пробурчал Эллингтон, поднимаясь с кровати.

На самом деле он был благодарен внезапно свалившейся на его голову возможности покинуть эти четыре стены. И пусть это будет посреди ночи — сверлить взглядом потолок с обсыпавшейся краской было уже невозможно.

— Нет, шеф, но… — Конелли замялся.

— Поджог? — высказал самое логичное, что пришло в голову, Эллингтон.

— Приезжайте скорей. Адрес запишите, — Конелли протараторил в трубку название улицы и номер дома, и тут же послышались гудки.

Эллингтон выругался себе под нос: как бы ни радовала возможность проветриться по пустым улицам Лондона, скрытничанье Пола раздражало. С сержантом у них и без того были странные отношения: тот постоянно заглядывал в рот старшему товарищу по цеху, ходил за ним хвостиком повсюду, где только было возможно, приносил по утрам кофе в бюро — благо хоть перестал добавлять туда сахар и молоко. Поначалу Оливер радовался такому работнику: толковый, сообразительный, энергичный, очень начитанный — с ним не нужно было заглядывать в справочник, чтобы добыть нужную информацию. Но со временем такая привязанность стала настораживать.

Уже не раз Эллингтон давал себе слово перевести привязчивого сержанта в другой отдел, но, как только такое решение было принято, Конелли в очередной раз каким-то чудесным способом спасал расследование, и переводить его казалось самым нелепым, что могло прийти в голову.

Так, один раз Конелли спас от внутреннего расследования целый отдел, когда были утеряны важные документы. Оказалось, кто-то из сотрудников забыл их на столе в комнате отдыха, а старательная уборщица подняла их на полки с кофейными чашками. И только Конелли пришла в голову идея проверять полки сверху, где уже годами даже пыль не вытирали толком.

В другой раз Конелли показал себя со стороны наблюдателя: на месте преступления — двойного убийства с явными личными мотивами — он увидел подозрительного человека, одетого не по погоде легко. И, когда его мнение по поводу этой личности было проигнорировано, он сам последовал за подозреваемым и стал свидетелем, как тот выкидывал завёрнутый в тряпку нож в реку. Позже водолазы нашли нож, а с ним и доказательства причастности мужчины к убийству.

А совсем недавно Конелли перечитывал уже закрытые дела о вымогательствах в малом бизнесе и провёл незаметные на первый взгляд параллели с делом об убийстве домохозяйки в пригороде Лондона, которое даже не относилось к их участку. Убийцу поймали, а заодно и пересмотрели старые дела, в которых были допущены следственные ошибки.

В общем, несмотря на всю свою навязчивость, Пол был отличным полицейским, и Эллингтону оставалось только не принимать привязанность подчинённого слишком близко к сердцу.

Ещё издалека Эллингтон заметил пожарные машины: их было сразу три, а это был плохой знак. Тут же вспомнилось, что Пол говорил не об одном сгоревшем доме… На улице толпились зеваки: кто-то плакал, кто-то успокаивал погорельцев, кто-то просто любопытно рассматривал пожарище. Такое Эллингтон не любил: сборища людей раздражали его как таковые, а когда приходилось ещё успокаивать пострадавших, он и вовсе терялся. Чтобы не выглядеть нелепо, он вёл себя нарочито строго и безучастно.

Как и в этот раз. Конелли, заметив начальника, тут же перестал успокаивать плачущую женщину в пижаме — по всей видимости, жительница одного из сгоревших домов — и направился к Эллингтону.

— Сгорело три дома, — начал докладывать он, не тратя времени на приветствия. — Два — полностью. Один, возможно, пригоден к ремонту. Человеческих жертв нет.

— Поджог? — также не растрачиваясь на пустую болтовню, поинтересовался Эллингтон причиной присутствия на пожаре работников отделения по борьбе с преступностью.

Конелли нахмурил лоб и сжал губы в тонкую ниточку, отчего стал похожим на провинившегося школьника.

— Если не поджог, то какого чёрта…

— Посмотрите сами, — перебил Конелли, совсем не по статусу схватив начальника за потёртый рукав плаща. — Я не знаю, как это объяснить. Просто посмотрите сами.

Пришлось протискиваться сквозь толпу. Люди молча глазели на то, что осталось от некогда — если судить по соседним однотипным домам — трёхэтажек. Женщина в пижаме всё еще всхлипывала, то и дело вытирая нос платком. Рядом с ней стоял плотного телосложения мужчина, прижимая к себе перепуганную болонку. Ещё чуть ближе к пожаркам стояли трое: старик в домашнем халате и двое подростков — парнишка лет четырнадцати и девчушка чуть помладше. По всей видимости, внуки — приехали погостить у деда. А вот его супруга общалась с пожарным. То, что это супруга старика, определить было несложно: на ней был такой же безвкусный стёганый халат.

Эллингтон намётанным глазом рассматривал зевак и погорельцев. Всё это могло пригодиться позже. Он ещё не знал, как именно, но профессиональная привычка делала своё дело.

Инспектор заметил и третью семью пострадавших: молодые родители и трое детей — один, мальчик лет семи, беззаботно скакал по тротуару, ещё один, лет четырёх, жался к ноге отца, который держал на руках младенца, мирно посапывающего и улыбающегося во сне. Запоздало Эллингтон заметил ещё одного ребёнка — мальчика лет пяти, стоящего чуть поодаль. Он был одет в нижнюю майку и короткие шорты. И, скорее всего, мёрз. Однако мальчишка смотрел на инспектора, словно увидел привидение, широко распахнув глаза и не моргая. Эллингтон нахмурился, успокоил себя тем, что заботиться о ребёнке — дело родителей, и направился в центральный из трёх пострадавших от пожара домов.

Сгоревшие доски на полу скрипели при каждом шаге. Оливер огляделся: когда-то здесь была кухня. Чаще всего пожары начинаются именно здесь. Или в спальне — жильцы засыпают с сигаретой в руках. Но если Конелли и видел здесь что-то странное, что не мог описать сам и что стоило ночных поездок по городу, то сам инспектор видел только сгоревшие дотла остатки мебели и электроприборы.

— Здесь, — послышался голос сержанта из соседней комнаты.

Последовав за голосом, Эллингтон вошёл в соседнюю комнату и остановился на пороге. Даже в темноте ночи, в тусклом освещении от автомобильных фар на улицах было видно, что имел в виду Конелли: в совершенно чёрной от сажи комнате на полностью обгорелой стене висела картина. Абсолютно целая, неповреждённая картина с изображением плачущего ребёнка на ней.

— Что это? — Эллингтон нахмурился так, что заболел лоб. — Кто повесил картину в сгоревший дом?

— В том-то и дело, сэр, что никто, — радостно отозвался Конелли. Он сомневался, что поступил правильно, вызвав начальника посреди ночи на, казалось бы, обычный пожар. Но теперь заметил глубокую морщину на лбу Эллингтона и понял, что поступил верно. — Картина, по словам владельцев, висела на стене задолго до пожара. И во время пожара её тоже никто не трогал. Никто даже не смотрел на неё и не замечал, пока… пока я её лично не обнаружил. Вот как есть, так и было.

— Ты? Конелли, как ты вообще здесь оказался? — спросил Оливер, задумчиво рассматривая картину.

Та и правда была странным образом не повреждена. Даже сажей почти не покрылась — только верхний правый угол слегка запачкался. А может, уже до пожара грязный был. Эллингтон, достав из кармана платок, осторожно отодвинул картину от стены и заглянул за неё: стена была такая же чёрная, как и всё в доме.

— Так я… это… живу тут, — замялся Пол. — В конце улицы дом. Пожар увидел, подумал — вдруг помощь нужна. Прибежал. А тут такое!

Эллингтон согласно кивнул. Он, конечно, не знал, где живет его подчинённый — такие мелочи его не интересовали, но точно знал, что поступил бы точно так же… Конелли раздражал своей правильностью и усердием.

— Пол? — дождавшись, пока Конелли подойдёт ближе, Оливер одобрительно кивнул. — Вызови наших, пусть картину заберут на экспертизу, проверят на отпечатки. Сама по себе она здесь появиться не могла, а во время возгорания её здесь однозначно не было. Очень возможно, что тот, кто её повесил после пожара, и сам пожар устроил. Жильцов вызови, показания снимать будем. И еще, Конелли, мальчишке одежду найди какую-нибудь, раз живёшь рядом.

— Какому мальчишке? — удивился Пол.

— На улице, с родителями. Те, у которых их четверо. Пацан в трусах мёрзнет, небось.

— Сэр? Тут жили семья Робертсон, у них трое детей… — пробормотал Конелли неуверенно.

— Может, и не их, — вздохнул инспектор. — Тогда сначала одень его, потом разберись чей…

Домой возвращаться Эллингтон не стал: часы показывали половину шестого, и смысла ехать через полгорода и делать крюк в добрые пятнадцать миль не было. В офисе было ещё пусто и темно. Именно так, как Эллингтону нравилось больше всего. Закинув плащ привычным движением руки на гардеробную вешалку, Оливер уселся в кресло, откинулся на спинку, закинул ноги на стол и закрыл глаза.

Что-то в происшедшем сегодняшней ночью ему не нравилось. Эллингтон считал себя опытным и внимательным инспектором, способным с первого взгляда усмотреть и мотив, и предположительный ход происшествия. Но не в этот раз.

Если картина была во время пожара в доме, то почему не пострадала? А если её не было, то кто повесил её позже? Конелли прибыл на место пожара ещё до того, как его потушили, а значит, наблюдал в непосредственной близи, что происходило. Но Пол был уверен, что на пепелище он вошёл первый, да и на обгорелом дощатом полу не было видно никаких других следов, кроме как от ботинок подчинённого, — на это Оливер обратил внимание. Даже если Конелли и доставал своей правильностью, то в его внимательности и ответственности Оливер не сомневался.

В мистику инспектор не верил ввиду врождённого скептицизма. И потому решил, что отправит картину на экспертизу в лабораторию для проверки на наличие отпечатков пальцев, запросит отчёт пожарной службы о возможности поджога и забудет о случившемся, как о страшном сне. В том, что существовало логичное объяснение, он даже не сомневался.

Лишь два часа спустя офис заполнился голосами: здесь всегда было шумно, но Оливер, как главный инспектор, пользовался возможностью закрывать стеклянную дверь в свой не менее стеклянный кабинет. Это было удобно: видеть всё вокруг он мог прекрасно, а вот слушать было не обязательно. К десяти часам в этом самом стеклянном «бункере» появился Конелли. С рамкой от картины.

— Картину в лаборатории трогать не стали, — сообщил он с порога. — Упаковали в полиэтилен и отправили в бюро криминалистики. Там какой-то их местный эксперт посмотрит, что за картина. А рамку вот, — Пол неаккуратно стукнул углом деревянного прямоугольника о стол начальника, — проверили на наличие отпечатков и сажи. Сажа есть, картина, судя по количеству аморфного углерода на дереве, всё время находилась в доме. А вот отпечатков на ней нет.

— Вообще никаких? — Оливер оторвался от бумаги, которую Пол положил перед ним полминуты назад, и удивлённо уставился на сержанта.

— Вообще никаких, — уверил тот. — Даже отпечатков хозяйских пальцев нет. Похоже, у миссис Робертсон основательное обсессивно-компульсивное расстройство.

Эллингтон усмехнулся, окинул взглядом свой до безобразия аккуратно прибранный стол: ровно стоящие в стакане карандаши, словно по линейке сложенные в стопку папки, и даже скрепки на магнитной подставке были рассортированы по цвету. Конечно же, Конелли заметил взгляд шефа и уже было открыл рот, чтобы сказать что-то, но его перебили: дверь резко распахнулась.

— Шеф, двойное убийство. И с запиской. Ребята уже выехали.

— Прекрасно! — съязвил Эллингтон, поднимаясь на ноги. — День только начался, а маньяки уже дают о себе знать. Конелли?

— Да, сэр? — Пол тут же встал в стойку, ожидая приказа.

«Как охотничий пёс», — усмехнулся про себя Эллингтон. Сравнение это в глазах самого Оливера подходило чудесным образом: нюх у Конелли был завидный, а уж про исполнительность и говорить нечего было.

— Конелли, займись делом с картиной: запроси пожарные отчёты, поговори с экспертом из криминалистики. Расскажешь потом о результатах. И, пожалуйста, Пол, — Оливер впервые за всё утро тепло улыбнулся, — не надо писать мне десятистраничный отчёт. Кратко и по делу. Понятно?

— Понятно, — почти робко ответил Конелли, не ожидавший обращения по имени, которое звучало почти по-дружески. И тут же, опомнившись, добавил: — Сэр.

В офис Эллингтон вернулся под вечер. На рабочих местах оставались самые усидчивые и, возможно, те, кому не было разницы, где быть: дома или здесь. Как самому Эллингтону. Здесь, в этой стеклянной коробке, была хотя бы видимость, что он не один. А дома… Дома его ждал ужин из морозильной камеры, серия бессмысленного ситкома и очередная бессонная ночь.

Ни сам Оливер, ни кто другой из находящихся в помещении не обратили внимания на запыхавшегося Конелли. Тот имел привычку перемещаться в пространстве быстрее разумного, отчего иногда складывалось впечатление, что он находится в двух местах одновременно. Пол остановился лишь перед самой дверью, пару раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и лишь потом постучал — совершенно нелепая привычка: Оливер заметил его уже давно и теперь смотрел, ожидая стука, чтобы махнуть рукой. Эллингтона раздражала и эта черта характера Пола — всё должно быть строго по уставу.

— Сэр, — Конелли наконец-то перевёл дыхание и успокоился, — как Вы и просили, отчёт по картине.

Эллингтон посмотрел на десятистраничный отчёт и вздохнул. Сколько бы он ни просил, каждый раз получалось одно и то же.

— Хорошо. А теперь своими словами, Пол. И быстро.

Конелли снова замешкался. Эту новую манеру шефа обращаться по имени он находил очень неловкой — это смущало и сбивало с рабочего ритма. Конечно, он давно заметил, что с остальными полицейскими в отделе Эллингтон тоже на «ты» и по имени. Но с ними-то шеф работал уже много лет, а Пол был в этом отделе всего полгода и, по его мнению, такого дружеского отношения к себе ещё не заслужил.

— Конечно, — ответил Конелли после недолгой паузы. — Сначала — пожарные отчёты. Бытовой пожар, эксперты ещё обследуют помещение и пробы, взятые в домах, но предварительные данные показывают, что вероятность поджога маловероятна. По показаниям миссис Робертсон газовая проводка в доме была неисправной уже давно. Её чинили несколько раз. Буквально на прошлой неделе был очередной ремонт. Мистер Робертсон даже писал в страховую компанию с просьбой прислать эксперта на проверку, тот должен был прийти в конце месяца.

— То есть виновата неполадка? — не отрывая взгляда от лежащего на столе доклада, Эллингтон слышал и своего подчинённого.

— Так точно. Кроме того, — продолжил Пол с явно заметным энтузиазмом, — не было найдено никаких субстанций, используемых для поджогов. Точные данные будут только через пару дней, но по предварительным результатам осмотра помещения пожар начался на кухне, что подтверждает слова миссис Робертсон.

Эллингтон что-то промычал себе под нос, то ли соглашаясь с выводами Пола, то ли просто подавая знак, что он ещё не уснул. По всей видимости, Конелли расценил это как знак продолжать, что и поспешил сделать.

— Эксперт из криминалистики осмотрел картину и заверил, что это репродукция. Хорошо выполненная, но всё же копия.

— Шедевр художественного искусства, стоимостью в несколько десятков тысяч фунтов? — наконец-то оторвавшись от чтения протокола, Эллингтон посмотрел на Пола. Отчего тот тут же занервничал.

— Никак нет. Джованни Браголин нельзя сказать что очень популярен даже в кругах знатоков искусства. Даже этот самый эксперт не сразу расшифровал подпись в углу картины. Стоимость копии не превышает пятидесяти фунтов, сэр.

— Отлично. Значит… Похоже, у нас нет никаких поводов думать, что эта картина какая-то особенная. И это странное совпадение, что пожар не уничтожил только её, — сделал вывод инспектор, вставая из-за стола. — Уже поздно, Конелли, рабочий день закончился уже два часа назад. Пора и честь знать.

На улицу они вышли вместе, по пути перебросившись парой фраз о двойном убийстве, которое заняло столько времени и внимания Эллингтона. Конелли выказал желание наконец-то принять участие в этом деле. Поначалу Оливер хотел отказаться — рабочих кадров хватало и без него, — но потом передумал. Связь с двумя предыдущими подобными случаями была несомненной: на каждом месте преступления были оставлены записки, напечатанные на старомодной печатной машинке, и содержания они были очень схожего. Но, кроме этих записок, больше никаких связей между убитыми не наблюдалось. Как и мотивов преступления. Конелли с его нюхом мог быть очень полезен.

Следующий месяц прошёл для Эллингтона без особо ярких происшествий. Будничная работа, которая человеку со стороны могла бы показаться сущим адом, заземляла Оливера во всех смыслах этого слова. Он знал, что занимается нужным делом — отчищает город от маньяков и убийц. На его счету было бòльшее количество раскрытых дел, чем у любого другого начальника отдела до него. И эта мысль помогала ему подниматься по утрам с кровати и идти на работу. Правда, не давала покоя и другая мысль — количество этих самых раскрытых преступлений существенно возросло с тех пор, как он сам собственноручно подписал контракт о приёме на работу Конелли.

С другой стороны, сам Конелли не признавал того, что в отличной статистике отдела была его заслуга. И это было совершенно искренне: он считал, что Эллингтон — прекрасный начальник, и именно его усилиями были раскрыты все эти преступления. Именно поэтому, когда посреди ночи он снова оказался на месте пожара, не задумываясь, набрал номер начальника.

— Это Конелли, — пробормотал он неуверенно в трубку, после третьего «алло».

— Конелли, какого чёрта ты звонишь среди ночи?! — прорычал Эллингтон, глядя на настенные часы. — Если не случился пожар…

— Именно. Именно он и случился, — протараторил Пол. — Шеф, вы должны сюда приехать. Вы… должны видеть это своими глазами.

Оливер, тяжело вздохнув, поднялся с кровати. Ехать посреди ночи никуда, конечно же, не хотелось. К тому же шёл мелкий противный дождь. Но Конелли просто так не стал бы вызывать его в такое время суток, тем более на пожар.

Записав адрес, Эллингтон спешно оделся и вышел к своему уже знавшему лучшие времена Моррису. Работа по ночам не мешала его распорядку дня. Наоборот, работать в тишине, без лишних зевак было удобно.

Пожар Оливер заметил издалека. По огромной толпе, собравшейся вокруг сгоревшего дома, и мигающим сигналам пожарных машин. Сам огонь к приезду инспектора уже успели потушить, но толпа зевак расходиться, похоже, не собиралась.

Оставив автомобиль подальше от места происшествия, Эллингтон поднял ворот плаща и ещё прежде, чем успел сделать шаг, увидел спешащего в его направлении Конелли.

— Инспектор. Поторопитесь! — то ли попросил, то ли потребовал тот.

— Что случилось, Пол? Почему мы опять на пожарище?

— Вы всё увидите сами. Пойдемте же! — настоятельно повторил Конелли, сдерживая желание схватить инспектора за рукав и потащить за собой.

Эллингтон согласно кивнул, предчувствуя: то, что предстояло увидеть, ему не понравится… В этот раз пожарные действовали оперативно и сгорел только один дом и несколько деревянных пристроек, которые теперь зияли чёрными пятнами на, впрочем, зелёной местности.

Пробравшись сквозь толпу, Эллингтон увидел полицейское ограждение — бело-синюю ленту, натянутую по периметру вокруг дома.

— К чему это, Пол? Есть пострадавшие?

— Нет, сэр. Я… взял на себя ответственность и отдал приказ огородить территорию, — неуверенно промямлил Конелли, заметно смущаясь собственного рвения.

— Хорошо, показывай, что тут у тебя, — стараясь звучать нейтрально, попросил Эллингтон.

Приподняв ограждающую ленту, Оливер на мгновение замер — ему вдруг показалось, что он видел в толпе знакомое лицо. Он попытался вглядеться, но при повторном взгляде не заметил ничего подозрительного — просто кучка зевак.

— Где хозяева дома? — спросил он на пороге сгоревшего здания. В прошлый раз он отчётливо определил в толпе пострадавших, в этот — никого, кто бы подходил на роль спешно покинувших дом, замечено не было.

— Дети ночевали у соседки, она-то и вызвала пожарный наряд, когда увидела огонь. Сами хозяева были на какой-то вечеринке. Я распорядился, чтобы отправили туда кого-нибудь: дозвониться до них нет возможности.

— Отлично, — на этот раз искренне похвалил Эллингтон. Конелли и правда действовал расторопно и по всем предписаниям.

Внутри дом походил на обуглившийся сарай: вещи были раскиданы так, словно сначала здесь кто-то хорошенько постарался, устраивая бардак.

— Взлом? Поджог? — скорее подытожил увиденное, чем спросил Эллингтон.

— Похоже на то, — согласился Пол. — Но, сэр… посмотрите на это.

Последовав за Конелли в соседнее помещение, Эллингтон замер на пороге: посреди обугленной стены висела нетронутая пожаром картина. Картина с изображением плачущего мальчика.

— Что за… Конелли? — Оливер спешно подошёл к единственному уцелевшему предмету в комнате и протянул Полу одну из пары извлечённых из кармана перчаток. — Похоже, кто-то издевается над нами.

— Соседка сказала, что картина висела в этой комнате уже много лет, — предугадывая дальнейшие вопросы шефа, начал рассказывать Конелли. — Она не знает, откуда взялась картина, но хозяева очень ей дорожили. По всей видимости, это был подарок.

Эллингтон заглянул за картину и, убедившись, что стена за ней, как и в прошлый раз, обугленная, проверил крепление — обычная проволока, криво скрученная в петлю. Так не вешают картины, которыми дорожат.

— Картину — в лабораторию. Пусть снимут отпечатки пальцев, сверят с нашей базой данных, — снимая перчатку, распорядился он. — Опроси хозяев, когда они вернутся. После опроси хозяев дома с прошлого пожара, выясни, есть ли у этих двух семей общие знакомые…

Выходил из дома Эллингтон, задумавшись о странных картинах. В них не было ничего интересного: обычные портреты, даже не оригиналы — репродукции. По крайней мере, в первом случае был не оригинал, и в подлинности этой картины были тоже сомнения. Это не могло быть совпадением: два пожара, в которых уцелели только картины. Объяснение должно было быть. И Эллингтон был заинтересован найти причину. Теперь уже был.

Оливер был так увлечён размышлениями, что, вновь заметив знакомое лицо в толпе зевак, не сразу отреагировал. Лишь долю секунды спустя он снова оглянулся, но мальчишка уже исчез. Если бы на его месте был взрослый, Эллингтон ни на мгновение не сомневался бы в том, чтобы заподозрить его в причастности к пожарам. Но ребёнок?

— Что случилось, сэр? — Голос Конелли за спиной прозвучал так неожиданно, что Эллингтон ненароком дёрнулся.

— Н-ничего. Мне показалось… Нет, ничего, — неуверенно улыбнулся Оливер и, покачав головой, словно отбрасывая мысли, направился к машине.

Следующие несколько дней Оливер часто возвращался к мыслям об этом мальчишке. Тот был ещё слишком мал, чтобы совершать поджоги. К тому же сгоревшие дома находились друг от друга в нескольких милях, и без помощи взрослых мальчишка не мог бы попасть на оба пожарища. Без помощи взрослых… Эта мысль не давала Оливеру покоя. Возможно, он не заметил чего-то важного, не обратил внимания на другие знакомые лица. Он считал себя внимательным человеком, но, к своему собственному стыду, вынужден был признать, что на первом месте пожара совершенно не смотрел на лица зевак. Но был кто-то, кто непременно это сделал.

— Конелли! Пол! Зайди ко мне и захвати результаты тестов из лаборатории.

Сержант подскочил, как только услышал своё имя. Этим утром он сообщил шефу, что лаборатория наконец-то прислала полный отчёт, и весь день ожидал, что его вызовут. И вот теперь, подхватив заранее приготовленную папку бумаг со стола, бодрым шагом направился в «бункер» шефа.

— Сэр? — Конелли остановился в дверях, как школьник, краснея и не решаясь войти без разрешения.

Эллингтон небрежно махнул рукой, указывая на свободное кресло за столом и приглашая Пола сесть. Что тот и сделал — не без доли сомнения: он привык стоять по стойке смирно в присутствии шефа. Но и беспрекословно выполнять его приказы тоже.

— Здесь много интересного, — начал он, похлопывая ладонью по стопке бумаг. — Первое — отчёт лаборатории. На картине обнаружены отпечатки пальцев. После детального сравнения все они были отнесены к жильцам дома. Посторонних отпечатков нет. Как нет и общих знакомых у семьи Робертсон и семьи Поммерой, владельцев второго сгоревшего дома. Мы сравнили по местам работы родителей, местам учёбы и факультативных курсов детей. Даже ветеринаров домашних питомцев проверили. Никаких зацепок.

Оливер задумчиво нахмурил лоб, внимательно слушая Конелли. Все зацепки исчезали, как вода в песке, но он всё ещё надеялся, что Пол нашёл что-то интересное.

— Пожарный отчёт, — Пол подвинул одну из папок инспектору, но тот не спешил её открывать, будучи уверенным, что и без того услышит всё важное. — Бытовой пожар ранга С, очаг возгорания на кухне: как и в первом случае, утечка газа. Катализаторы не обнаружены, так что поджог с большой вероятностью можно исключить.

— Саботаж? — тут же отреагировал Эллингтон на интонацию в голосе Конелли: тот заметно радовался, рассказывая про результаты пожарной комиссии.

— Очень вероятно, — еще больше оживился Конелли. — Если в доме семьи Робертсон давно наблюдались неполадки с газовой проводкой, то в доме Поммерой все коммуникации были полностью санированы несколько месяцев назад. Примечательно то, что работы в обоих домах проводились одной и той же фирмой.

На этот раз Эллингтон открыл папку и, пробежав глазами отчёт, остановился на названии фирмы…

— Одна из самых крупных фирм в городе, — задумчиво произнёс он. — Они курируют почти девяносто процентов домов в этом спальном районе.

— Вы наверняка правы, шеф, и это просто совпадение, — Конелли нахмурился, словно это была его собственная ошибка.

— Но это отличная зацепка, — поспешил успокоить его Эллингтон. — По крайней мере, единственное, что мы имеем на этот момент. Обязательно нужно проверить, кто именно занимался работами в домах, кто их направлял и кто работал непосредственно с владельцами домов.

Конелли почти робко улыбнулся, пытаясь понять, на самом ли деле шеф похвалил его или просто пытается подбодрить. Эллингтон и сам не знал, что именно сподвигло его сказать это — зацепка была настолько слабой, что вряд ли оправдает надежды. Но проверить её стоило бы в любом случае.

— Есть ещё что-то интересное? — спросил Оливер после неловко затянувшейся паузы.

— Да. Ещё один тест из лаборатории. Пожалуй, стоило с этого начать, — Конелли вздохнул. — Химическая экспертиза картины показала, что, как и в первом случае, репродукция была нарисована на нетипичном для репродукций полотне, пропитанном квасцами, в частности сульфатом алюминия-калия.

Оливер заинтересованно посмотрел на подчинённого. В химии он понимал мало, но за то и ценил Конелли, что тот знал все эти энциклопедические данные, не заглядывая в книги.

— Эти квасцы используют для получения огнеустойчивых материалов, сэр, — уточнил Пол.

— То есть картины не сгорели по причине специфической обработки холста?

Конелли снова нахмурился и нервно почесал лоб, словно он сдавал самый важный в своей жизни экзамен и от этого ответа зависела вся его дальнейшая жизнь.

— И да, и нет. Концентрации квасцов в материале недостаточно для того, чтобы тот не загорелся. Но в сочетании специфического расположения на длинной металлической проволоке и угла соприкосновения со стеной… такое возможно.

Эллингтон с явным облегчением вздохнул. Это дело ему не нравилось, и теперь, похоже, оборачивалось простой случайностью и совпадением. Но всё же один вопрос его интересовал.

— Пол, зная твою наблюдательность… — Оливер замялся, не зная, стоит ли спрашивать об этом теперь, но всё же решился: — На месте второго пожарища мне показалось, что я видел мальчишку, про которого говорил тебе при первом пожаре. Помнишь, тот, которого я принял за четвёртого отпрыска Робертсонов?

— Да, конечно, помню, — охотно отозвался Конелли. — Я искал его позже, чтобы выполнить ваше распоряжение, но безрезультатно.

— Ты… не заметил его на втором пожарище? — сухо произнёс Оливер, понимая, как нелепо звучит его вопрос.

— Н-нет. Я… нет, сэр, извините, я был невнимателен, — подавленно ответил Конелли.

Эллингтон вздохнул и покачал головой: 

— Скорее всего, мне показалось, Пол. И чего бы маленькому ребенку делать в такой дали от дома…

Конелли согласно, но неторопливо кивнул. Ему самому вдруг показалось, что он упустил что-то очень важное. И дело было даже не в этом ребёнке, о котором говорил инспектор. Это было что-то другое, но Пол не мог понять, что именно. Эта мысль неуловимо витала в воздухе, не давая покоя молодому сержанту. Уже в дверях Конелли замер на ходу и резко выдохнул.

— Семнадцатое… — едва слышно пробормотал он.

— Что? — Эллингтон посмотрел на подчинённого, невольно напугавшись его реакции.

— Сэр. Ровно месяц… Семнадцатого марта был первый пожар. В два часа ночи. Второй — ровно месяц спустя: семнадцатого апреля. В два часа ночи…

Эллингтон всегда был скептиком и в мистическую сущность вещей не верил, пока не было доказано обратное. Но до сих пор для любого «мистического» происшествия рано или поздно находилось вполне рациональное объяснение. В том, что так будет и в этот раз, Оливер не сомневался. Как бы ни сомневался Конелли, инспектора вполне устраивало объяснение с обработанными холстами и металлическими креплениями. И, хотя это не отменяло вероятность поджогов, по крайней мере сверхъестественным их происхождением заниматься не было больше причин.

Несколько недель ушло на проверку фирмы, которая занималась установкой газовой проводки в доме семейства Поммерой. Безрезультатно. Конелли занимался этим лично — по указанию Эллингтона. Сержант настолько серьёзно отнёсся к этому делу, что Оливер не представлял, как поручить эту работу кому-то другому. Хотя ему куда больше нужна была помощь в другом деле, да и пожары не имели большой важности: обошлось без человеческих жертв, которых было достаточно в других случаях.

Одно из таких дел Оливер изучал уже несколько дней, подробно вчитываясь в описание места преступления снова и снова. Он пытался найти что-то новое, хотя, казалось, изучил уже все детали и мог рассказать всё наизусть.

Сидя в потёртом матерчатом кресле-качалке на балконе собственной квартиры, Эллингтон думал о том, что именно сейчас ему не помешала бы помощь Конелли. Он-то бы наверняка заметил то, чего не видел сам инспектор, какую-нибудь мелочь, незаметную большинству людей деталь, которая помогла бы поймать убийцу. Но… Оливер глянул на стену и нахмурился ещё прежде, чем понял, что именно ему не нравится. Часы показывали половину третьего ночи, а ползунок отмечал цифры шестнадцать на календаре.

Эллингтон передвинул ползунок на следующий квадрат и вздохнул: Конелли заставил его, пусть и ненадолго, но поверить в мистические совпадения. Подумать же! Взрослый человек, инспектор полиции, а ведь на самом деле на какую-то долю секунду задумался о том, что такое возможно!

Телефонный звонок заставил его вздрогнуть… Оливер смотрел на аппарат, как на привидение, боялся даже моргнуть. Он знал, чей голос сейчас услышит. Не верил, но знал. Дрожащей рукой он всё же поднял трубку.

— Конелли?

В трубке было тихо, лишь после короткой паузы раздался голос.

— Сэр? Откуда вы…

— Семнадцатое число, Пол. Почти три часа ночи, — сухо произнёс Эллингтон, уже раздумывая, куда закинул ключи от машины.

— Адрес запишите, — так же сухо ответил Конелли.

И снова Эллингтон приехал, когда пожар уже был потушен. Даже не ожидая объяснений, он сам прошёл в сгоревший дом, игнорируя попытку пожарного остановить его — дом сгорел настолько, что грозился завалиться в любой момент. Как он и предполагал, на стене в гостиной висела совершенно неповреждённая картина…

Конелли нашёл инспектора в тёмной комнате стоящим перед картиной с изображением плачущего мальчика. Эллингтон не шевелился, казалось, даже не дышал, вглядываясь в картину и пытаясь понять, что всё это значит. Даже если все объяснения были логичными и картины действительно не горели благодаря обработке, несомненными оставались два факта: во-первых, пожары случались в один и тот же день месяца, в одно и то же время суток, во-вторых, во всех домах по какой-то причине находились картины одного и того же в меру известного художника.

Было ещё что-то. Что-то странное, что-то неуловимое. Эллингтон вглядывался в картину и пытался понять, что ускользало от его внимания. То, что было что-то ещё, он не сомневался. Годами наработанный инстинкт не давал отмахнуться от навязчивой мысли.

Снова и снова прокручивая все три случая пожара, Оливер обдумывал все возможности: картины, хозяев домов, газовые проводки, время, свидетелей… Осознание пришло резко. Так резко, что загудело в висках.

— Конелли! — позвал он громче нужного. — Конелли, иди сюда. Немедленно!

— С-сэр? — Пол стоял за спиной инспектора так близко, что от громкого обращения непроизвольно дёрнулся и сжался, словно ожидая чего-то страшного.

— Один вопрос, Конелли, — уже более спокойно произнёс Эллингтон, — и мне нужно правдоподобное объяснение. Пол, почему ты оказываешься первым из всех полицейских на месте пожара?

Конелли пошатнулся, словно от удара, сделал шаг назад, и Оливеру даже показалось, что тот сейчас упадет, так неуверенно он стоял на ногах. Пол побледнел, замер, открыл рот, чтобы ответить, но вместо слов получился какой-то невнятный звук, похожий на шипение. Он был напуган. Так, словно сам только что осознал то, о чём говорил инспектор.

— Пол? — Эллингтон положил руку на плечо Конелли, отчего тот вздрогнул. — Пол, просто ответь на вопрос. Я знаю, что ты не станешь придумывать причин.

Конелли помотал головой, тяжело сглотнул и выдавил едва слышно: — Я не знаю.

Послышались шаги, и ещё прежде, чем Конелли смог дать хоть какое-то объяснение, в дверях показался пожарный, а за ним — Лестер, помощник Эллингтона, которому тот позвонил ещё из дома.

— Конелли, жди меня в машине. Твоя работа здесь окончена, — протягивая ключи от морриса, потребовал Эллингтон.

Коротко и по делу объяснив Лестеру, что здесь произошло и почему требуется присутствие полиции, Эллингтон сделал указания по поводу сбора улик и опросу свидетелей и вышел из дома. На улице накрапывал тёплый майский дождь, и Оливер вдохнул полной грудью. После неприятного смрада в доме запах озона был приятной альтернативой. Оглядев толпу зевак, Оливер уже было направился к машине с твёрдым намерением устроить Конелли как минимум допрос с пристрастием, когда заметил в толпе знакомое лицо. На этот раз он не сомневался.

Мальчишка, заметив, что инспектор направляется к нему, юркнул в толпу. Эллингтон ускорил шаг, переходя на бег — люди разошлись, уступая ему дорогу и глядя удивлённо на инспектора: тот рыскал глазами в поисках мальчишки. Но ребёнок словно сквозь землю провалился: только был здесь и теперь пропал.

— Вы видели ребёнка? — спросил он у первого попавшегося, указывая рукой примерный рост мальца. — Здесь! Он только что был здесь.

Но перепуганная странным видом полицейского женщина лишь помотала головой. Остальные, казалось, тоже ничего не заметили… Оливер обыскал всю немногочисленную толпу, но мальчишки нигде не было. Улицы вокруг также пустовали…

«Чёрт знает что творится!» — выругался про себя Эллингтон, глубоко вдохнул свежий ночной воздух и направился к машине, решив, что сначала разберётся с Конелли, а уж потом займётся поисками странного ребёнка.

Конелли сидел на пассажирском сидении автомобиля, обхватив руками голову, словно та раскалывалась. Даже издалека Эллингтон мог видеть, что происходит нечто странное. Пол не выглядел так, словно был в чём-то виноват и искал себе оправдания. Но и спокойным, каким должен быть невиновный, он тоже не выглядел.

Усевшись в машину, Оливер закурил, в очередной раз пообещав себе завязать с этой пагубной привычкой, и лишь после этого заговорил.

— Ты расскажешь, что происходит?

— Я не знаю. Правда, я не знаю, — охотно отозвался Конелли.

— Расскажи то, что знаешь, а с остальным разберемся позже, — предложил Эллингтон.

Конелли согласно закивал, благодарно принимая предложение.

— Я правда не знаю, почему оказывался на всех трёх пожарищах раньше других полицейских. Честно говоря, я не осознавал этого ровно до того момента, пока вы не спросили. А сейчас пытался вспомнить, как так получалось, и… Сэр, я не помню, как оказался здесь.

Эллингтон молча смотрел на Пола, обдумывая его слова. Он безоговорочно верил, что Конелли не знал и не помнил, как очутился на месте происшествия. Но это совсем не означало, что на этом можно было поставить точку. Наоборот, этот факт заставил Эллингтона еще раз задуматься о мистической природе пожаров. И о причастности Конелли.

— Поехали ко мне.

— Что? — переспросил Конелли, подумав, что ему послышалось. В его понятии шеф не мог позволить себе по отношению к подчиненному ничего столь личного, как приглашение домой.

— Поехали-поехали, — усмехнулся Оливер, похлопав Пола по плечу. — Выпьем кофе. Настоящего, а не того отстоя, который ты мне по утрам в кабинет носишь. Успокоишься, может, вспомнишь что-то.

Дома Эллингтону также не удалось узнать ничего нового. Конелли молчал всю дорогу до квартиры инспектора, потом рассказал, что помнит лишь, что стоял у дороги и смотрел, как пожарные тушили огонь, а до этого не помнил ничего: ни как оказался там, ни как узнал о пожаре. Он даже не мог сказать, каким транспортом добирался: машины у него не было, как и не было в карманах ни проездного, ни билетов. Пешком же он мог добраться только до первого места — оно было в непосредственной близости от его дома. До второго при желании тоже можно было дойти. А вот сегодня сгоревший дом находился почти в пятнадцати милях от дома Конелли…

— Я не верю, — подытожил Оливер, доливая горячего чаю в чашку Пола — кофе, как выяснилось, тот не пил.

— Не верите? — переспросил Пол, наконец-то перестав нервно отстукивать пяткой по паркету.

— Не верю в твою причастность к пожарам, — Оливер высказал вслух то, о чём оба думали уже несколько часов. — Не ты, Пол. Даже несмотря на всю странность ситуации, тебя бы я заподозрил в самую последнюю очередь…

— Я бы никогда… — Пол остановился на полуслове, не договорив мысль до конца.

Конечно, в сознательном состоянии он бы никогда не сделал ничего подобного, не поставил бы под угрозу человеческую жизнь. Но он не помнил… Из его воспоминаний стёрлись несколько часов, предшествующих пожару. Могло ли такое быть, что он сделал что-то, противоречащее его внутреннему «я» и морали? Ответа на этот вопрос Конелли не знал.

За окнами начало светать, и, словно сговорившись, оба поднялись на ноги одновременно. Эллингтон едва заметно усмехнулся: странным образом Конелли перестал его раздражать, а сейчас, будучи таким неловким и уязвимым, был даже чем-то симпатичен.

Наутро Эллингтон решил заняться этим делом лично: перевёл его в ранг «важное», тем самым повысив и его приоритет. Теперь все результаты тестов и отчёты осмотров места преступления — уже не было сомнений в умышленном поджоге — доставляли напрямую Оливеру. Конелли не жаловался, но по всему его виду было заметно, что он чувствует себя если не виноватым, то, по меньшей мере, причастным.

На самом деле же Конелли, хоть и мучился от незнания и отсутствия воспоминаний, куда больше страдал от того, что его практически отстранили от расследования. Работы ему хватало и без того: Эллингтон почти полностью передал ему дело об убийстве, которым занимался до этого сам. Конелли расценивал это как недоверие. И даже не осуждал шефа за такой подход. Он и сам бы на месте Эллингтона поступил точно так же.

Правда, сам Эллингтон видел ситуацию совсем в другом свете. Ему казалось, что, заняв Пола другим делом, он освободил его от ненужных мыслей о мистических провалах в памяти. Сам того не осознавая и пытаясь сделать как лучше, он заставил и без того неуверенного в себе Конелли сомневаться еще больше. В своей адекватности в первую очередь.

Новость прогремела словно гром среди ясного неба. Спустя три недели после последнего пожара внутренняя почта доставила Эллингтону коричневый конверт с пометкой «конфиденциально»… Оливер долго думал, прежде чем вызвать Конелли.

— Закрой дверь, Пол, — попросил он, чем вызвал удивление: обычно двери в этот стеклянный «бункер» закрывались только в случае важных переговоров и когда Оливер был один.

— Что-то случилось? — Конелли осторожно присел на край стула, как будто тот мог взорваться от одного неловкого движения.

Эллингтон подвинул конверт ближе к Конелли и жестом руки предложил прочитать. Пол заметно сомневался, уставившись на пометку, но всё же вытащил письмо и начал читать. Чем дальше он читал, тем бледнее становился… Не дойдя и до середины письма, Конелли засунул его обратно в конверт и положил на стол. Дрожь в пальцах была заметна невооружённым глазом.

Они оба уставились на конверт, словно тем самым могли изменить его содержание. И, если бы Оливер мог это сделать, он непременно вмешался бы в ход следствия и поручился бы за своего подчинённого. Но не в этот раз. В ход внутреннего расследования не мог вмешаться даже он…

— Что… что теперь будет? — после затянувшейся паузы наконец-то спросил Конелли.

— Я вынужден отстранить тебя от работы, — прокашлявшись, ответил инспектор. И тут же поторопился добавить: — Мы обязательно докажем, что ты не причастен к пожарам, Пол. Можешь не сомневаться в этом.

Собственно, он не знал, как именно собирался доказывать невиновность своего подчинённого. Он сам был не уверен в его непричастности. Всё же тот факт, что Конелли всегда первым оказывался на месте пожара, был крайне подозрительным. Но в одном Эллингтон был уверен: Пол не поджигал дома.

На настенном календаре красовалась цифра «11». Если череда пожаров будет продолжаться, то до следующего оставалось чуть меньше недели. А значит, было время, чтобы подготовиться.

Эллингтон ждал семнадцатое число этого месяца со странным предчувствием, что случится что-то еще более отвратительное, чем можно было предположить. Да, ошибиться в Конелли он бы не хотел. Мало того, по какой-то причине он так привязался к молодому офицеру, что вопреки всем логичным доводам просто отказывался верить в то, что это возможно.

Сам же Пол боролся с другими демонами. За неделю до пугающей даты его начали мучить кошмары. Ему снился пожар — в старинном заброшенном доме с круговыми лестницами, которые рушились под ногами Пола, когда тот пытался бежать. Он чувствовал огонь на своей коже и просыпался в холодном поту, пытаясь тушить несуществующий огонь. После он долго лежал на кровати и пытался понять, что с ним происходит, и куда важнее — что с этим делать.

За три дня до очередного часа икс — а в том, что он случится, Эллингтон практически не сомневался, — случилось неожиданное и неприятное. С утра Оливер побывал на очередном вызове, после зашёл в кафе на углу, чтобы купить нормальный кофе, а не ту непонятного цвета и запаха жидкость, которую готовил аппарат в фойе департамента, и направился в свой «бункер». По обычаю, попивая кофе, просматривал сегодняшнюю прессу и совершенно случайно наткнулся на небольшую заметку «О мистических происшествиях на улицах Лондона».

Заметка была короткой, но и из того немногочисленного, что было написано, Эллингтон понял, что информация о пожарах просочилась в прессу. И хуже того — в заметке упоминалось o причастии полиции к делу.

Оливер перечитал заметку еще раз. И ещё. Пытаясь успокоиться: ситуация его напрягала больше, чем он хотел признаваться даже самому себе. Даже если отвлечься от личных переживаний, это привлечение внимания к делу со стороны журналистов, конечно же, не было ему на руку. Это грозило раздуванием слона из мухи, привлечением лишних свидетелей, зевак и — несомненно, как это обычно бывает в таких случаях — фальшивых показаний.

Успокоившись, Эллингтон поручил одному из своих работников — он даже не обратил внимания, кто это был, — принести газеты за прошедшие две недели. Лично просматривая одну за другой, он старался не пропустить ничего важного. Собственно, это сложно было пропустить…

На главной странице одной из самых известных британских газет The Sun красовалась статья, посвящённая… Нет, не пожарам, а картинам Браголина. Будь она о пожарах, Эллингтон бы несомненно обратил внимание. В последние дни он как завороженный нервно реагировал на всё, что связано с огнём. Даже курить перестал… но статья была о картинах, а фамилию художника, чьи картины оставались неповрежденными в огне, Оливер, конечно же, не запомнил.

Браголин… Оливер снова и снова перечитывал фамилию, чтобы теперь уже наверняка запомнить. И лишь когда она выжглась черными буквами в памяти, Эллингтон начал читать саму статью…

Джованни Браголина в этой статье называли волком в овечьей шкуре. Впрочем, кроме громких слов и ярких метафор, в статье было мало годного: сплошные слухи и домыслы. Автор статьи не гнушался сплетен, умело пользуясь оборотами «поговаривают» и «ходят слухи». Так, художнику прописали воровство детей с целью причинить им боль и так рисовать свои нашумевшие картины. Детей, по мнению всё того же автора, Браголин воровал у цыган — мол, этих полиция всё равно не ищет. Кроме того, автор не мог никак решиться, итальянского ли происхождения сам художник или испанского.

Но больше всего Оливера потрясло не это. В конце статьи автор словно невзначай назвал лондонскую полицию бездарной, ссылаясь на то, что один из полицейских назвал происшествие мистическим. При этом призвал жителей Лондона собраться на Трафальгарской площади и сжечь все имеющиеся репродукции Браголина, чтобы доказать «верящим в сказки офицерам», что они всё же горят. И сделать это призывалось днём, шестнадцатого числа, в преддверии ночи, когда мог случиться очередной пожар: эта закономерность пожаров от автора статьи тоже не утаилась.

Эллингтон потёр лоб костяшками пальцев, словно пытался стереть внезапно возникшую головную боль. Конечно, будь он на месте автора статьи, он бы и сам с удовольствием посмеялся над мистификацией такого, казалось бы, очевидного происшествия. Но он был на своем месте и после того, как собственными глазами видел совершенно неповреждённые картины в сгоревших дотла домах, сам начал верить в мистику.

Теперь на шестнадцатое число у Оливера было «запланировано» два важных дела: возможный пожар в ночь на семнадцатое где-то в спальных районах Лондона и вполне вероятный, больше похожий на ритуальное сожжение — на главной площади города. Впрочем, с последним можно было ещё побороться.

Бенсон, комиссар столичной полиции, принял Оливера сразу же, без предварительной договорённости, как только узнал, кто ищет с ним встречи. Шефа полиции Эллингтон видел разве что на официальных церемониях да официальных визитах в отделении. Все приказы и распоряжения получались в письменном виде. Но теперь не было времени на достаточно долгие рассмотрения запросов.

— Чем я могу помочь вам, Эллингтон? — спросил Бенсон, закрывая толстую папку с бумагами, и переключил своё внимание на вошедшего в кабинет главного инспектора отделения по борьбе с серьёзной и организованной преступностью.

Конечно же, он не мог знать всех своих работников лично, но об Эллингтоне был наслышан. Особенно в последнее время — с тех пор, как статистика раскрываемости в его отделе стала бить все рекорды. Процент раскрываемости был настолько высок, что люди из отдела внутренних расследований заинтересовались, не было ли жалоб на подчинённых Эллингтона со стороны задержанных. А тут ещё это расследование с одним из лучших работников отдела…

— Сэр… — Оливер, в отличие от многих других работников отделения, шефа полиции не боялся. Но сейчас неуверенно топтался в дверях, подыскивая слова. — Сэр, у нас тут происшествие.

— Какое? Что-то серьёзное? — скорее для проформы спросил Бенсон. Если бы у Эллингтона были серьёзные проблемы, то комиссар бы об этом уже знал.

— Одна из столичных газет призывает к сжиганию картин в общественном месте…

— С каких пор это является проблемой вашего отделения? — Бенсон взял протянутую ему газету порепаными от бумажной пыли пальцами и, поправив очки в толстой оправе, начал читать.

Эллингтон молча ждал, растирая костяшки рук — те побелели от напряжения.

Ровно две минуты — привычка засекать время ожидания у Оливера была с детства — понадобилось Бенсону, чтобы прочитать статью дважды. После чего он отложил газету в сторону, аккуратно сложив её по сгибам, и, нахмурившись, поднял глаза на Эллингтона.

— Пресса постоянно раздувает из мухи слона, Эллингтон. Мне тоже не нравится, когда они пытаются наставить клякс на нашей репутации, но это было всегда и вряд ли когда-то изменится: им не нужны мы, им нужна сенсация.

— Понимаю, сэр. Если это санкционированное действие…

— А вот это нужно ещё проверить, — перебил Бенсон и, потянувшись к телефонной трубке, едва не скинул все бумаги со стола.

О чём говорил Бенсон и с кем, Оливер не слушал. Он смотрел на настенный календарь, потирая переносицу: до шестнадцатого числа оставалось три дня. Этой цифры Эллингтон ожидал с двойственным чувством. С одной стороны, он боялся того, что должно было случиться. Какое-то седьмое чувство подсказывало ему, что Пол причастен к пожарам, но тем не менее не виновен. Ответственность доказать это тяжёлым грузом давила на Эллингтона… С другой стороны, шестнадцатого числа он ждал с нетерпением. Ему хотелось поскорее раскрыть тайну, которая скрывалась за всеми этими происшествиями. Не в последнюю очередь для того, чтобы забыть о них, как о страшном сне.

— Сожалею, Эллингтон, — прервал его внутренний монолог Бенсон, — но это действие, каким бы провокационным оно ни было, санкционировано по всем правилам, и мы ничего не можем изменить.

— Разрешите нашему отделу присутствовать на сожжении картин, сэр, — неожиданно даже для самого себя произнёс Оливер.

Бенсон, задумчиво глядя на Эллингтона, потёр подбородок и едва заметно кивнул:

— В штатском, без оружия и других опознавательных знаков.

Эллингтон уверенно кивнул и, непривычно отсалютовав, покинул кабинет начальника. У него не было сомнений, что вскоре произойдёт что-то необычное. Вот только даже предположить, что именно и насколько это серьёзно повлияет на его собственную жизнь, он ещё не мог.

Утром шестнадцатого числа Эллингтон собрал всех работников отдела и объяснил ситуацию. Не забыл также предупредить, что, несмотря на официальное разрешение, дело очень щепетильное и требует особой осторожности. До этого момента в дело о загадочных картинах была посвящена лишь пара человек, теперь об этом знал весь отдел.

Эллингтон рассказал обо всём: о странных пожарах, о картинах с плачущими детьми, о подозрениях на поджоги и возможной причастности работников газовой компании. Умолчал лишь об одном — о причастности Конелли. Делать этого он не планировал. Однако, когда речь зашла о самом Конелли, Оливер не моргнув глазом солгал, что Пол отправился в заслуженный отпуск и только поэтому не участвует в операции.

На площади полицейские появлялись один за другим, как и было обещано Бенсону, в штатском и без какого-либо оружия. Эллингтон, как и полагается начальнику, пришёл на место действия первым. Стоя на верхней ступени Колонны Нельсона, Оливер внимательно рассматривал собирающуюся толпу в надежде найти что-то интересное, увидеть кого-то подозрительного. Он и сам не знал, что искал и чего ожидал…

Ближе к вечеру народу на площади собралось столько, что Эллингтон стал терять своих людей из виду. Конечно, он помнил, что Лестер и еще несколько человек расположились на ступенях Национальной галереи. Около церкви Святого Мартина находились ещё двое, по одному человеку у каждого постамента, и ровно дюжина затерялась в толпе. Проведя почти весь день на площади, Эллингтон ругался про себя на собственную инициативность и на непривычно жаркую погоду.

Однако когда толпа начала радостно кричать, Оливер мобилизовался: в центре площади на предусмотрительно огороженном месте начала собираться гора из репродукций. Со своего места Эллингтон не мог рассмотреть их, но в этом и не было необходимости: судя по тем трём экземплярам, которые ему довелось увидеть вблизи, картины были все одного плана — плачущие мальчики лет пяти-семи.

Когда загорелся огонь, Оливер замер. До последнего он надеялся на то, что произойдёт какое-то чудо. Что найдётся кто-то, кто остановит это безумие. Что организаторы признаются в задуманном розыгрыше. Что картины не загорятся…

Но картины горели…

Оливер наблюдал за языками пламени, за отрывающимися от костра красными лоскутами. В отличие от картин в сгоревших домах, эти репродукции горели как обычная бумага, чернея и обсыпаясь в общую кучу пепла. Толпа ликовала, радостно наблюдая за тем, как ярким пламенем горит работа одного-единственного художника, который, вполне возможно, даже не знал о том, что кто-то так кощунственно издевается над его трудом.

Костёр догорел ещё засветло, но радостная толпа не собиралась расходиться. Кто-то весело беседовал у пепелища, кто-то пел песни, разместившись прямо на земле, кто-то пытался задавать вопросы устроителям этого никому не нужного действа… Эллингтон посмотрел на часы, отметив, что ещё успеет зайти в ресторанчик около дома, пока там не закрыли горячую кухню, и хотел было направиться к Лестеру, чтобы дать отбой, как заметил знакомую фигуру.

Конелли стоял у пепелища, словно врос в землю. Даже на таком расстоянии Оливер отлично видел, что выглядит сержант не очень хорошо: ссутулился, волосы засалены, одежда помятая… Быстро спустившись со ступеней Колонны, Эллингтон огляделся по сторонам и, убедившись, что никого из подчинённых нет рядом, двинулся к Конелли.

— Пол? Что ты здесь делаешь, Пол? — спросил он тихо, словно его могли услышать.

Конелли обернулся на знакомый голос, и его губы дёрнулись, на мгновенье обозначив улыбку. Вблизи выглядел он ещё хуже: тёмные круги под глазами, криво застёгнутая рубашка с грязным воротником, не по погоде тёплый пуловер…

Конелли растерянно огляделся по сторонам, словно сам не понимал, где он и что здесь делает. Глядя на подчинённого, Эллингтон на самом деле засомневался в его адекватности: тот вёл себя странно — потерянно, рассеянно.

— Пришёл посмотреть, как сжигают репродукции, — пожал плечами Пол после неловко затянувшейся паузы. Его голос звучал хрипло.

— Пойдём со мной, — скомандовал Оливер и, не дожидаясь ответа, направился туда, где оставил машину этим утром.

Только дойдя до цели, Эллингтон оглянулся: Пол послушно следовал за ним, заметно тяжело передвигая ноги. Оливер тяжело вздохнул и покачал головой. Ему совершенно не нравилось, как выглядел Конелли. До того, как случилась эта история, Пол всегда выглядел на все сто: гладко выбритый, с идеальной стрижкой и одет с иголочки. Сейчас же он был похож на этих новомодных хиппи. От этой мысли Оливер поморщился и, взяв себя в руки, кивнул на пассажирское сидение, молчаливо предлагая Полу сесть в машину. Что тот и сделал.

До дома инспектора они ехали молча. Оливер хмурил лоб, раздумывая, как помочь Полу, чем, и — самое главное, почему ему этого так хочется. Сам Конелли смотрел перед собой — в одну точку и в то же время в никуда. Припарковав машину, Оливер вышел и успел подойти к пассажирской двери, прежде чем та открылась и Конелли вывалился на улицу. Не задавая вопросов, Эллингтон помог ему подняться и, придерживая, повёл в дом. Несмотря на то, что не было характерного запаха, вывод напрашивался сам — Пол был нетрезв.

Эллингтон ошибался…

— Я не могу спать. Уже почти месяц меня мучают кошмары, — признался Пол, когда очутился в уютном кресле-качалке. — А последние пару ночей вообще не могу уснуть.

— Когда ты последний раз ел? — поинтересовался Эллингтон, начиная понимать, что с Конелли творится что-то более серьёзное, чем алкогольное опьянение.

Пол пожал плечами:

— Вчера. Или позавчера. Я запутался в днях.

— Но сегодня ты пришёл на площадь…

— Услышал в автобусе разговор двух подростков, которые собирались встретиться с друзьями на этой площади. До этого я даже не знал, что такое мероприятие состоится, — последние слова Пол произнёс совсем тихо.

— Извини. Я должен был тебя предупредить, — серьёзно заметил Оливер, но, встретив хмурый взгляд Пола, тут же замолчал. После короткой паузы он поднялся на ноги. — Тебе стоит принять душ, Пол. Вода в бойлере уже, наверное, нагрелась. А я пока посмотрю, что есть в холодильнике.

— Но, сэр…

— Никаких «но», Пол. Да и «сэр» уже надоело, — усмехнулся Эллингтон. — Приведи себя в порядок, потом обсудим дальнейший план действий.

Что именно собрался планировать Эллингтон, Конелли спрашивать не стал: в животе предательски заурчало от одной только мысли о еде. В душе Пол задержался надолго. Эллингтон уже начал переживать, не уснул ли его гость под тёплой водой. Когда наконец-то тот вышел из ванной комнаты, то снова был похож на человека. Правда, рубашка Оливера была ему велика на пару размеров и оттого смотрелась нелепо, но всё же лучше, чем грязная одежда, которая была на нём до этого. Волосы были непривычно тёмные от воды и так же непривычно зачёсаны назад.

Эллингтон усмехнулся собственным мыслям: Пол показался ему похожим на Джеймса Кэгни в «Белом Калении». Из-за этого фильма много лет назад Оливер решил стать полицейским, а вот теперь, похоже, уже став им, не мог разобраться в очевидном.

— Ешь, — Эллингтон указал на стоящую на столе тарелку с омлетом и беконом. — Извини, это самое приличное, что нашлось в моём холостяцком жилище.

— Вы не женаты? — неожиданно спросил Конелли и тут же смутился слишком личного вопроса.

Оливер усмехнулся, оглядел слишком чистую кухню и вздохнул: — Жена сбежала от меня лет пять назад. Ей надоело изо дня в день волноваться, что я могу не вернуться с работы. Предпочла вообще обо мне не думать.

Конелли задумчиво кивнул. Омлет оказался совершенно пересоленным, но это не мешало Полу уплетать его за обе щеки. К тому же так он не мог говорить, а последним вопросом он настолько смутил себя, что сейчас был рад невозможности сболтнуть лишнего.

Оливер сидел напротив, обхватив ладонями горячую кружку с чаем. Его, в отличие от Пола, совершенно не смущали личные вопросы, а вот цифра «16» на настенном календаре — очень даже. Ещё каких-то два часа, и сменится день. Настанет мистическое семнадцатое, и от ожидания млели руки.

— Останешься сегодня ночевать у меня, — безапелляционно заявил Оливер.

От неожиданного то ли приказа, то ли просьбы Пол перестал жевать и удивлённо приподнял бровь. Лишь когда Оливер указал на календарь, Конелли неуверенно кивнул. Ему не хотелось мешать начальнику, стеснять его в собственном доме. Но с другой стороны, грядущая ночь пугала его самого. И быть в это время не одному было совсем недурной идеей.

— Я постелю тебе в спальне, а сам лягу на диване, — предложил Эллингтон и, предвидя протесты Пола, тут же добавил: — Если будешь… лунатить, тебе придётся пройти мимо меня. Так мне проще будет за тобой следить.

Оливер рассмеялся собственной шутке, посчитав её удачной. Полу же было не до смеха. Он и сам уже побаивался мысли о том, что лунатит. И что в таком состоянии творит что-то незаконное и опасное.

Чуть позже, когда Оливер достал откуда-то с антресоли мешок с запасным набором постельных принадлежностей и перенёс свои вещи в гостиную, он уселся в кресло, достал сигареты, но прикуривать не стал…

— Скажи, Пол, а в детстве ты не лунатил?

— Не знаю, — пожал плечами Пол. Он сидел в кресле напротив и пристально наблюдал за тем, как Оливер отстукивал сигаретой по подлокотнику.

— А родителей ты не спрашивал?

— Я бы спросил, — усмехнулся Конелли, — но они предпочли отдать меня в приют, когда мне не было и пяти лет. Вернее, мать. Отца я вообще никогда не видел.

Эллингтон нахмурился. Ему никогда не приходило в голову интересоваться личной жизнью своих работников, и сейчас он впервые на самом деле задумался, что это может играть какую-то роль. Конелли вопросительно кивнул на пачку сигарет, и Оливер протянул ему ту, что держал в руке. Лишь прикурив — сделал он это неловко, — Пол снова заговорил.

— Мать я не помню тоже. Только совсем немного помню её голос… Она привела меня в приют и оставила на ступенях, вручив мне записку, на которой было написано моё имя — Пол Конелли. Тогда, после войны, было много сирот, и никто сильно не разбирался что к чему.

— Конелли… — задумчиво произнёс Эллингтон, словно впервые услышал фамилию.

Пол откинулся на спинку кресла и выпустил дым изо рта. Его взгляд рассеянно бродил по давно не беленному потолку, а губы вытянулись в странную улыбку.

— Когда мне было десять, к нам в приют приехала семья: молодая женщина в замысловатой шляпке, из-под которой аккуратными локонами свисали светлые, почти белоснежные волосы и мужчина в униформе полицейского. Тогда я ещё подумал, что никогда в жизни не видел таких аккуратно выглядящих людей… Они хотели усыновить ребёнка. Конечно, в то время я уже понимал, что у меня шансов на усыновление нет — брали-то только совсем малышей. Но именно в тот день я решил, что обязательно стану полицейским, когда вырасту.

— По всей видимости, это было очень обдуманное и серьёзное решение, — как-то непривычно тепло улыбнулся Оливер и, заметив удивлённый взгляд Пола, тут же добавил: — За всё время моей службы в столичной полиции мне не доводилось встречать более старательного работника и хотя бы вполовину такого талантливого.

— Вы поэтому мне помогаете? — выпалил Пол, не задумываясь.

— И поэтому тоже, — кивнул Оливер, поднимаясь на ноги и, совершенно не по уставу подмигнув, усмехнулся. — И потому что ты мне нравишься. А теперь иди спать, лунатик. Будем тебя караулить.

Смущённый и удивлённый таким поведением шефа, Конелли послушно встал с кресла, затушил сигарету и направился в спальню. Заснул он практически сразу, как только голова коснулась подушки. А вот Эллингтону заснуть удалось не сразу. Он долго лежал на диване, уставившись куда-то в воздушное пространство, и думал о словах Пола.

Раньше он не задумывался о том, откуда у Пола такое рвение к работе. Он был уверен, что это просто желание выслужиться — не больше. Теперь же пришлось пересмотреть своё мнение. Он знал, как непросто сиротам выучиться, получить приличное образование и уж тем более устроиться работать в полицию. Нужно было пройти десятки тестов и проверок, в том числе и на родственные связи. Конелли, как сирота, мог иметь семь пядей во лбу, но если бы нарвался на слишком ретивого чиновника, его бы могли просто не допустить к учёбе в академию ввиду его неизвестного происхождения. Но, по всей видимости, ему повезло встретить на этом этапе своей профессиональной карьеры понимающего человека…

Неизвестное происхождение… Отчего-то Оливер зацепился за эти слова, которые так надоедливо крутились в голове. Раньше Оливер не задумывался о столь многом. Теперь же перед ним нарисовался образ Пола — тёмно-русые прямые волосы, тёмные, почти чёрные глаза, едва заметная горбинка на носу… Не самая типичная внешность для человека с ирландской фамилией.

В голове крутилось «Конелли, Конелли…». Пока ударение в фамилии добровольно не перекочевало с привычного «о» на «е». Оливер усмехнулся собственным мыслям — на итальянца Пол правда был больше похож, чем на ирландца.

Как заснул, Эллингтон и не заметил. Потерявшись в размышлениях, он просто провалился в крепкий сон… А вот как проснулся — заметил сразу: входная дверь с шумом захлопнулась так, что с потолка посыпалась извёстка. Оливер тут же подскочил, резво перепрыгнул через журнальный столик и распахнул дверь в спальню — кровать была пустой.

Чертыхнувшись себе под нос, Эллингтон успел надеть туфли и, как был в пижаме, схватив ключи, выбежал на улицу…

На улице не было ни души… Квартирный дом, в котором проживал инспектор, находился в самом центре проезжей улицы, и потому у Оливера был хороший обзор в обе стороны. Но Пола нигде не было видно. Он словно сквозь землю провалился. Как и моррис…

Оливер задумчиво посмотрел на связку, где теперь уже отсутствовал ключ от автомобиля, и тяжело вздохнул. Теперь он уже ничего не мог поделать, кроме как вернуться домой. И ждать звонка…