Тайна Грегори Коллахана

Боже мой, Брендон! Проклинаю тебя и всех твоих родовитых предков, этих узколицых лордов с серыми пронзительными очами, портреты которых ты так любовно вешаешь в коридорах своей юридической конторы! Будь прокляты все эти короли, что породили тебя, мифическое существо с аристократической гордыней, царским благородством и иноземной красотой! Гори, гори в аду, демон!

Примерно это пронеслось в голове Грегори Коллахана, когда он рассеянно поднял усталые глаза от цифр в своем многочасовом исследовании и замер с раскрытым ртом, вопреки всей своей сдержанности и поистине мужской скупости на эмоции.

Представшая перед ним картина так его поразила, что Грегори, измотанный кропотливой, затянувшейся до ночи работой, просто уставился на лорда Маккинли, не в силах оторвать глаз. И то, что Брендон был одет в бордовый домашний халат со стеганным отложным воротником — как и полагается знатной персоне в это время суток — было вовсе не тем, что сводило его с ума. На узком алебастровом носу юного лорда блестела пара аккуратных очков без оправы. И эта новая, непривычная черта в его облике заставила Коллахана испытать очередной приступ нестерпимого желания. 

Грегори наконец собрался с духом, его вытянутое лицо вернулось к своей обычной форме, а глаза опустились к тетради, как будто ничего особенного не случилось. Он был потрясающим актером, когда того требовали обстоятельства.

— Милорд, не ожидал вас увидеть так поздно, — тихо проговорил он безразличным голосом.

— Ты все еще здесь? — почти бесстрастный тон Брендона был слегка окрашен покровительством. — Мне как раз нужна твоя подпись.

Лорд приблизился и положил документ на стол поверх бумаг. Грегори на миг задержал взгляд на его тонкой кисти, производившей движения так уверенно и точно, словно Брендона этому тренировали с детства, и подумал: как это, должно быть, удобно, иметь просторный двухэтажный особняк на углу улицы, первый этаж которого занимает офис, а второй — личные гостиные и спальни. Параллельно с этой мыслью Коллахан дочитал строку заявления и во второй раз удивленно уставился на Маккинли.

— Когда я предложил свою помощь в рационализации, я не имел намерения занимать должность юриста. Эта работа займет у меня всего лишь несколько дней, — попытался спокойно разъяснить Грегори.

— Не валяй дурака. Если ты смог за полдня сократить расходы на закупку на целую четверть, мне не резон держать тебя в водителях.

— Это было всего лишь однократным наблюдением.

— И теперь ты сидишь и смотришь все наши накладные за последний год, а я вижу, что твоя цифра на восемь сотен меньше той, что в графе. У тебя ведь юридическое? Какого черта ты делал в шоферах, Грегори? Доброй ночи, — он выговорил свою тираду на одной ноте, приглушенным и повелительным тоном.

Коллахан смотрел, как полы тяжелого халата распахнулись от резкого движения и красная материя, словно плащ, потекла по воздуху за величественно удаляющимся Брендоном. Он снова опустил взгляд на листок и неторопливо расписался.

Как давно это началось? Наверное, в тот вечер, когда они возвращались с Говардстрит, где состоялось неудачное собрание совладельцев и где Маккинли понял, что его фирма балансирует на грани. В зеркале заднего вида его лицо впервые выражало просочившуюся за мраморную маску глубинную эмоцию, и Грегори подумалось, что он оказался впущен в тайный закрытый мир молодого Брендона. За год их частых совместных поездок Коллахан научился читать хозяина по неуловимому изменению мимики, и все больше и больше погружался в упоительное чувство преданности, сострадания и глубокого уважения. Так он это называл. Мужчине ведь не подобает восторгаться кем-то, и уж тем более признаваться в желании позаботиться, прийти на помощь, сделать любую мелочь, если это облегчит лорду его груз ответственности или просто поднимет ему настроение.

Коллахан был из тех, кто знал свое место. Имея диплом юридического колледжа, он, тем не менее, не лелеял напрасных надежд и помнил о своем невысоком происхождении. День за днем он надевал  шоферскую униформу, пригонял черный BMW к главному входу и открывал перед лордом заднюю дверцу. К Маккинли он обращался исключительно с приставкой «милорд», соблюдая старинные традиции, пусть уже и отжившие свое в наши дни. Грегори предпочитал не лезть в чужие дела, и даже когда ему приходилось слышать деловые и личные разговоры, он тут же старательно забывал их суть. Незаметная глухая стена, которая является лишь частью фона, но на которую всегда можно опереться при надобности — так можно было описать тридцатидвухлетнего Грегори Коллахана.

Через два месяца после собрания Маккинли удалось более-менее привести в порядок дела, но лорд все еще сильно переживал по поводу их положения на рынке. Приверженец гуманизма, он хорошо и вовремя платил всем своим подчиненным и не скупился на расходный материал, отдых и поддержание морального духа. Грегори задумался, не мог бы он как-нибудь помочь лорду сэкономить на этом — вдруг никто не изучал рынок, не искал подходящего соотношения цены и качества, чтобы позаботиться о бюджете? Тогда он посмотрел те бумаги, доступ к которым был не запрещен, посидел пару вечеров у компьютера, сделал дюжину звонков, и предоставил Брендону новый список закупок, с весьма ощутимой разницей и без потери в качестве. После этого ему разрешили взглянуть и на остальные декларации.

Он отдавался делу со всей страстью. Это было не сложно — помимо лорда Маккинли у Коллахана не было иных интересов — вся его вечерняя и выходная жизнь превратилась в скучную рутину в ожидании их следующих встреч. Грегори помнил, как впервые мысленно назвал лорда по имени, и с тех пор в моменты самых эмоциональных своих всплесков или загадочных приливов необъяснимого мучительного влечения он испытывал некоторое облегчение, проговаривая про себя эти звуки: Брендон. В книге значений напротив  него значилось — принц. Таким он и был. Немногословным, благородным, честолюбивым, суровым. В свои двадцать восемь лорд Маккинли имел характер и выдержку взрослого мужчины, этот парадокс тоже притягивал к себе внимание Грегори.

Коллахан дописал итоговое значение, закрыл тетрадь и потер красные глаза. Сейчас — короткий перерыв на кофе, а дальше — нужно все как следует проверить от начала до конца. Где-то в глубине души он напрасно надеялся на то, что лорд спустится к нему еще раз. Какое любопытно серьезное выражение придают его лицу эти очки! Грегори поймал себя на странном сочетании радости — оттого, что он заметил эту перемену и пополнил свою коллекцию образов Брендона новым, — и ревности, потому что этот новый Брендон ему не принадлежал.

Он накрыл лицо ладонями, уличив себя в преступной мысли. Что происходит с ним вот уже несколько месяцев кряду? Неужели это не закончится и не пройдет? И что теперь ему делать?

Грегори отточенным жестом открыл заднюю дверцу и пару мгновений недоуменно ждал, пока не понял окончательно, что лорд Маккинли уселся на пассажирское сидение.

— Милорд? — осторожно обратился к нему Коллахан, нагибаясь в попытке рассмотреть лицо Брендона сквозь темный салон автомобиля.

— Ты больше не мой водитель.

— Но ведь я везу вас, сэр, — с расстановкой пояснил Грегори после некоторой паузы.

Брендон  обернулся и, слегка смутившись, произнес:

— Нет, я попросил тебя сесть за руль, так как мы вместе едем к нашему партнеру и поездка долгая. Я сменю тебя, когда придет время.

Оба они догадывались, что этого не произойдет. Поразмыслив немного, Грегори решил поддержать самоотверженный порыв милорда, если тому так угодно.

Было что-то изысканно приятное и сладостно болезненное в том, чтобы находиться в одном запертом маленьком пространстве с Брендоном на протяжении долгого времени. Они почти всю дорогу молчали. Но это не мешало Грегори испытывать таинство присутствия, пусть лицо его и не выражало ничего, кроме привычной суровости внимательного наблюдателя. Заглядывая в панорамное зеркало, он царапал взглядом по белокурым волосам лорда, забранным в хвост и схваченным черной лентой. Коллахан включал поворотник и перестраивался в левый ряд, демонстрируя полную отвлеченность и концентрацию, но в его мыслях в это время расцветали такие жгучие картины, что кровь бурлила, награждая Грегори свежим румянцем. Интересно, каково это — вонзить пальцы в белый шелковый хвост и распустить одним взмахом руки тугие пряди, потом — накрыть упрямый затылок Брендона и наклонить его к себе, непокорного, но трепещущего, как любопытная лань в предвкушении... Он жал сцепление и аккуратно уходил вправо, а сидящий рядом Маккинли навряд ли мог себе представить, какие сюжеты вертятся в голове его напарника.

Иногда Грегори пытался представить, как к нему относится юный лорд. Время от времени Брендон всматривался в него так пристально, что под этим взглядом хотелось съежиться. Осторожные, скромные и неброские предложения помощи Коллахана были почти всегда востребованы, и милорд бегло выстреливал в него серыми глазами, проявляя в эту короткую долю секунды скупую признательность. Это было единственным проявлением чувств, и Грегори каждый раз принимал эти крохи, как великое и долгожданное сокровище. Самым трудным в этом было не ждать следующего раза и не пытаться угодить сверх меры.

Коллахан ни на что не надеялся и не рассчитывал. Лишь уповал на удачу и целебное свойство времени: когда-нибудь его помешательство должно успокоиться и исчезнуть.

Желтые лампы уличных фонарей слепили глаза. Они почти добрались до отеля. Прибытие ожидалось точно по расписанию, в девять пятнадцать. Грегори жалел, что это маленькое приключение закончилось, посмеиваясь над тем, как искусно он может создать что-то из ничего.

— Шестой этаж, желаем приятного отдыха, — вежливо отчеканила администратор, выдавая пару пластиковых карточек. — Ваш номер пятьсот одиннадцатый.

Грегори сделал вид, что увлеченно разыскивает в портфеле мобильный, чтобы скрыть нахлынувшую волну страха и радости. Он боялся надеяться, что все эти два дня Брендон пробудет рядом. И боялся возвращаться, потому что сказка закончится, так и не утолив его ожидания каким-нибудь сюжетом. Не нужно обладать даром ясновидения, чтобы логически заключить: ничего между ними не случится. Коллахан будет по-прежнему делать вид, что думает о цифрах, налоговых счетах, движении звезд, леприконах — только не о Брендоне. И лишь исподтишка будет засматриваться на лорда, алчно впиваться взглядом в его фигуру, вальяжно шагающую впереди, фантазировать перед сном немыслимые сцены с его участием, мучиться сердцебиением и недвусмысленным проявлением желания, все это будет приятно и очень волнительно, но продлится всего лишь два дня, а потом оставит неизменное чувство разочарования и опустошенности.

Лифт протяжно передернул колокольчиками и распахнул свои двери.

— Ты невесел. Утомился?

Грегори удивленно поднял глаза и обнаружил на себе тяжелый пристальный взор.

— Не привык проводить столько времени однообразно, — солгал он, намекая на долгую и скучную езду. — Может, перед сном заглянем в бар? — вдруг спросил он неожиданно для себя самого.

— Еще нет десяти, было бы неплохо. Но только если там нет молодых девиц, переполненных энтузиазмом. Я не в настроении.

— Оставьте это на меня, милорд, — спокойно проговорил Грегори и занялся расстегиванием пиджака, пока в его виски отчаянно стучало сердце.

Через четверть часа они спустились в бар. Узкое вытянутое помещение с приглушенным светом было наполнено табачным дымом, перекатывающимся в неоновых лучах. Музыкальный шум не был слишком назойлив лишь в одной его части, и лорд Маккинли решил обосноваться там, заняв высокий стул у барной стойки. Коллахану было странно и чуть-чуть неловко делать вид, будто он может так запросто провести вечер с милордом, распивая вино, словно они на равных. В глубине души он не чувствовал, что ему позволительно пренебречь этими старыми предрассудками.

— Виски, пожалуйста, — Брендон едва кивнул бармену, даже не взглянув на него.

— Два раза, — добавил Грегори.

Расторопный бармен с суровым каменным лицом развернулся в своем маленьком приступке, чтобы выполнить заказ.

Несколько минут они молча делали глоток за глотком.

— Ну и... чем ты вообще занимаешься, Грегори Коллахан? — скучающе спросил лорд, наблюдая за тем, как янтарный маленький водоворот болтается в его бокале.

— Служу у вас младшим юристом, милорд, — со значением ответил Грегори, хотя это было и несколько рискованно.

Брендон наконец повернулся и бросил на него короткий взгляд.

— А как проводишь время, когда не служишь?

— Боюсь, я слишком скучный человек, чтобы развлечь вас рассказами о моей жизни, сэр, — он подумал еще немного и решил, что отшивать Маккинли таким образом невежливо. — Обычно читаю или выхожу прогуляться.

Разговор явно был не из захватывающих. Но Коллахан не мог себе позволить спрашивать о чем-то милорда в ответ, так что Брендон скоро продолжил.

— Есть у тебя девушка?

Грегори слегка напрягся и пошире расставил на столе локти.

— Нет.

Брендон повернул голову и с интересом наблюдал за ним.

— Парень?

Коллахан тоже обернулся, резче, чем ему бы хотелось, и обжег лорда блестящими, изумленными глазами. Пожалуй, это был один из немногих случаев, когда Грегори так прямо и открыто глядел на милорда. Недалеко звякнули фужеры — бармен протирал полотенцем посуду.

— Подумал, что такой мужчина как ты, в твоем, я имею в виду, возрасте... — Брендон понял, что затронул щекотливую тему, и немного смутился. — Ну... не остается надолго без присмотра.

Грегори тоже покачал свой бокал и мысленно выругался в крутящуюся воронку. Это ж надо было так взвинтиться на обычный, казалось бы, вопрос... мог бы просто усмехнуться или пошутить...

— На самом деле, я не такой уж несчастный, как может показаться, — он попробовал улыбнуться. — А если учесть еще и мое внезапное повышение, то мне и вовсе не о чем мечтать, милорд.

Коллахан добродушно посмотрел на Брендона, отметив про себя, что в этом неровном цветастом свете его волосы выглядят по-особенному таинственными, а бесстрастные глаза отливают серебряным, как будто это такой выгодный спецэффект. Если развязать эту черную бабочку на его шее, расстегнуть несколько мелких, как жемчужины, пуговиц и обнажить грудь — будет ли она гладкой, или будет покрыта мягким невесомым пухом? Таким же белым, как и его челка... Должно быть, кожа на его теле еще прозрачнее, чем на лице и руках. Брендон похож на древнее хтоническое божество, олицетворяющее лунный блеск на поверхности океана...

Грегори поспешно глотнул виски, немного больше, чем рассчитывал, и в горле защипало. С каких это пор он стал таким сентиментальным, черт побери!

— Думаю, мы можем обойтись без этой дани традициям. Не обязательно звать меня "милорд" при каждом удобном случае, — Брендон поставил стакан на стойку и повелительно метнул взгляд в бармена.

Коллахан наблюдал за тем, как их бокалы наполняются новой порцией виски и думал, что только что, с легкой руки Маккинли, лишился одного из самых упоительных своих удовольствий. Каждый раз, произнося это дежурное обращение, он наполнял его тайным смыслом первоначальной этимологии, и называть Брендона "мой лорд" было для него привилегией и глубоко личным наслаждением. Он отхлебнул немного, ощущая горький перелив аромата на небе. Порой его поведение невозмутимого и непричастного сопровождающего затягивало на шее узел, и Грегори думалось: еще немного — и он закричит так, что полопаются стекла.

— Эй, приятели, скучаете?

Происходило то, чего Брендон опасался с самого начала. Кукольная блондинка обошла их слева и облокотилась на стойку, вызвав недовольный взгляд бармена, ревностно охраняющего свое пространство.

— Ты, сладкий котик, не хочешь потанцевать? — обратилась она к милорду с сахарной детской улыбкой.

Грегори невольно повторил про себя ее слова. Сладкий котик. Надо быть совсем безумной, чтобы так обратиться к неприветливому холодному лорду Маккинли, даром, что он красив как бог... Он вспомнил, как пообещал защитить Брендона от подобных посягательств и сейчас нужно было что-то срочно изобрести, чтобы исполнить обещание.

— Боюсь, он занят, — тактично выговорил Коллахан, и вдруг ощутил прилив крови к щекам в качестве платы за его опрометчивый и пикантный намек.

— Вот как? — разочарованно промычала девушка, довольно наивно и искренне. — А ты, красавчик, не хочешь?

— К сожалению, он тоже несвободен, — с удивлением услышал Грегори уверенный голос милорда.

Девушка грустно похлопала глазами, осознавая новость, потом, будто поймав озарение, расплылась в улыбке и махнула ладонью:

— Но тут ведь никого нет! Кем же вы заняты?

— Очевидно, друг другом, — ледяным тоном произнес Маккинли, сверля начинавшую надоедать помеху серым лучом.

На этот раз щеки Грегори побелели. Какой-то дебильный круговорот крови в природе, подумал он, чтобы как-то отвлечься.

— Да бро-осьте! — весело и кокетливо усмехнулась блондинка. — Кто вам поверит, таким душкам! Вы все выдумываете! Пойдемте танцевать!

Она зазывно протянула руку в их сторону, и, пока Грегори молча осознавал действительность и то, как легко и просто лорд подыграл ему, Брендон раздраженно вздохнул, крепко взял в ладонь подбородок Коллахана, развернул к себе и уверенно впечатался своим ртом в его.

В первое мгновение Грегори показалось, что он падает. Летит, кувыркаясь, со своего высокого стула, а пол почему-то все никак не спешит остановить это падение. Он безотчетно ухватился за край стойки, чтобы сохранить хотя бы самую хрупкую связь с реальностью. Разогретые алкоголем, губы милорда властно и, будто бы, совсем привычно брали в плен не оказывающий никакого сопротивления рот Коллахана, втягивая в себя его воздух и оставляя на мягких послушных тканях покалывающее ощущение вакуума. Лорд предпринял целых три подхода, не уступающих друг другу в смелости и хладнокровии. Грегори еще не чувствовал, но старательно записывал на флеш-память своего бортового самописца все до мельчайших подробностей: как Брендон широко распахивает челюсти, будто стремится жадно откусить от него огромный кусок, как его длинная челка щекочет щеки, как горячее дыхание медленно струится по верхней губе, как его жаркая и внезапная близость делает лорда еще реальнее. Теперь не отделаться. Теперь каждый вечер придется сражаться с этим воспоминанием.

В тот самый момент, когда Грегори, захлебнувшись воздухом, наблюдал разноцветные вспышки, краем сознания он порадовался, что в качестве наряда путешественника выбрал джинсы, а не какие-нибудь легкие свободные брюки. Лучше пусть все вспотеет и заноет от тесного неудобства, чем продемонстрирует Маккинли всю страсть и безоговорочную готовность его организма. Мать-перемать... Пусть он только не останавливается...

Коллахан не особенно верил в высшие силы, но, однако, не забыл поблагодарить их за то, что каким-то чудесным образом удержался от порыва преданно следовать за губами Брендона, когда он отстранил свое лицо и, как ни в чем не бывало, повернулся обратно к стакану. Благодаря такому же чуду Грегори не взревел и не бросился переворачивать стулья. Он медленно и молча принял свою прежнюю позу и мысленно боготворил бармена, который многозначительно плеснул ему еще выпивки.

В его голове боролись друг с другом две одинаковые по силе мольбы и отчаяния просьбы: "Сэр, не делайте этого со мной больше никогда" и "Сделайте это со мной снова". 

— Надо же, работает, — флегматично заметил Маккинли, делая последний глоток.

Тут только Грегори понял, что девушка исчезла.

— Завтра с утра надо еще вписать фамилию Клайда в соглашение, — тихо произнес он, чтобы этот тусклый тон спрятал его гнев, шок, трепет, а заодно и больно упирающееся в ширинку хозяйство.

— Да, наверное, пойду сделаю это сейчас, — лениво ответил Брендон, глядя на ряд прозрачных блестящих бокалов и выскребая из кармана пару червонцев. — Скука тут смертная.

Когда шаги лорда растворились в шуме, Коллахан измученно опустил лицо в ладони и зашелся безмолвным криком, мысленно отплевываясь самыми отборными и крутыми ругательствами. Его отвлек дребезжащий звук и, открыв глаза, Грегори обнаружил перед собой фарфоровую чашку эспрессо и черные сведенные брови лысого бармена.

— Твой пацан — крепкий орешек, но пить не умеет. Это надо использовать. Лучше всего подойдут коктейли — идут легко, незаметно, и долбают внезапно. Язык ему развяжешь, но руки не распускай. Самому советую не напиваться — все испортишь.

Грегори растерянно пытался сконцентрироваться на смысле слов.

— Вы не так поняли. Мы не...

— Все я правильно понял. Держи себя в руках, не прижимай его слишком сильно. Но и долго не жди — парень почти готов.

— Но вы ведь даже не знаете...

— Может, и не знаю, но вижу и замечаю достаточно.

Коллахан несмело рассчитался, диковато взглянув на бармена.

— И не бойся, — добавил здоровяк под конец.

Он решил немного проветриться перед тем, как вернуться в гостиничный номер, между смежными спальнями которого даже не было повешено двери.

Коллахан смотрел на опущенные уголки губ Брендона, сидящего за столом напротив и надменно слушающего скучную речь партнера, и все никак не мог избавиться от преследовавшего его со вчерашнего вечера образа. Милорд, застигнутый на пути из ванной в свою спальню, с завязанным на бедрах длинным полотенцем, покрытый водяными каплями, словно блестками. Его влажные волосы удлинились и струились по плечам расплавленным черным оловом. У Грегори отпала челюсть и он сделал вид, что собирается что-то сообщить. Догадавшись, что из его открытого рта не последует никаких речей, лорд Маккинли с рассеянным недовольством констатировал, что горячей воды нет, после чего невозмутимо возобновил свой путь.

Во рту снова пересохло и Коллахан отпил из бутылки. Судя по интонации, докладчик заканчивал свое утомительное чтиво.

— Спасибо, мистер Бредли, — начал обычные раскланивания лорд Маккинли. — Ваше предложение, несомненно, оказало нам неоценимую услугу.

— Рад был служить, джентльмены. Увидимся в следующем месяце, — умиленно пропел старикан.

Грегори поднялся, чтобы пожать руку.

— И раз уж у нас наладились такие добрые связи, — с улыбкой заключил он, — возможно, вашим партнерам по холдингу будет также приятно воспользоваться нашими услугами. Разумеется, мы щедро вознаградим вас за каждого приведенного клиента, скажем, пятнадцать процентов от прибыли вас устроит?

Мистер Бредли раскрыл рот, лихорадочно подсчитывая в уме возможную выгоду, а потом потряс руку Коллахана с еще большим усердием.

— Отлично, просто отлично! Будем иметь в виду. Всего доброго, джентльмены!

Зайдя в лифт и нажав кнопку первого этажа, Грегори обернулся, неожиданно застав на себе горящий нетерпеливый взгляд лорда. Такое проявление чувств случилось с ним впервые, и Коллахан ничего не мог поделать, кроме как удивленно поднять брови.

— Хорошо, — торопливо прокомментировал Брендон. — Это хорошо!

Грегори медленно уронил взгляд на безупречно сложенную бабочку и едва заметно поклонился. Он понимал, что такой хитрый ход может легко увеличить прибыль конторы в полтора, а то и два раза, но удерживался от проявления каких-либо эмоций на этот счет. С каким восторгом блеснули глаза милорда! О, это стоит тысячи похвал! 

Спустя еще пару этажей Маккинли предложил:

— Надо это отпраздновать! Как насчет хорошего обеда? И нужно потом повторить в офисе.

Коллахан раскинул мозгами и осторожно заметил, глядя на дверцы лифта:

— Боюсь, за одним столом с вами подчиненные будут чувствовать себя не вполне свободно, ужин рискует пройти без блеска. В таких случаях я бы рекомендовал боулинг, или, учитывая ваш уровень и положение, бильярд. Командная игра сплачивает.

Лорд кивнул, засунул руки в карманы и принялся деловито изучать пол.

Стол в ресторане был неплохим, даже для такого не слишком блистательного отеля. Поднявшись в номер, Брендон отправился привести себя в порядок, после чего они договорились немного посидеть в гостиной и выкурить по сигаре. Воспользовавшись отсутствием Маккинли, Грегори вытащил из мини-бара четыре бутылки минералки и спрятал у себя в комнате. Он выставил на поднос два высоких бокала, апельсиновый сок, содовую, ведерко льда и бутылку водки.

Они немногословно заняли кресла по обе стороны от журнального столика, закурили и изредка перебрасывались фразами. Уже к середине сигары жажда после плотного ужина дала о себе знать. Грегори сделал по коктейлю, и его чуткая забота вкупе с отсутствием другого источника воды начала свое хитрое дело.

— У него ведь целый концерн, — неторопливо размышлял Маккинли. — Но они ведь получали какую-то юридическую защиту из другого источника перед тем, как мы появились?

— Скорее всего. Однако вы видели Бредли, милорд. Лучшего продавца и рекламщика нам не найти, а у него теперь есть неплохой стимул в качестве мотивации.

Он решил, что имеет право называть Брендона своим лордом не на людях.

— Понадеемся на это. Понадеемся, но не порассчитываем, — с упором и некоторым излишним усердием произнес Брендон, поворачивая голову, потом вдруг замер и некоторое время сидел неподвижно, глядя перед собой. — Черт, я пьян в умат. Аж картинка дрожит... Первый раз позволил себе такое...

Грегори внимательно вгляделся в затуманенные глаза милорда, поднялся и приблизился к бару.

— Я сделаю вам кофе.

— Ты такой важный и суровый, Грег! — с наигранным восторгом воскликнул Маккинли. — И, кстати... совсем не пьяный, — он опустил лицо и пристально воззрился на Коллахана исподлобья, как будто прочел его целиком за один миг.

— Благодарю вас, милорд. Многолетняя закалка, — Грегори избегал смотреть в лицо Брендона и был рад, что занят манипуляциями с кофейным фильтром и многочисленными кнопками.

Маккинли прищурился, сделал пару глубоких сосредоточенных вздохов, и откинул голову.

— Можешь выйти из амплуа добросовестного и учтивого слуги, Грегор. Аж страшно становится, как ты предупреждаешь каждое мое желание и оказываешься всегда рядом при необходимости!

— Уверен, вы аккуратно добавите это в графу недостатков моего рекомендательного письма, когда понадобится, — спокойно ответил Коллахан, осторожно водружая чашку на блюдечко, хотя больше всего на свете ему теперь хотелось бросить посуду, оседлать кресло вместе с покоящимся в нем лордом и заткнуть поток змеиной желчи собственным ртом.

— Всегда так чутко заботишься обо мне... всегда поблизости, — теперь в голосе Маккинли звучали какие-то истерические нотки, будто он пытается вложить в слова некий другой смысл, но не может побороть себя до конца и выбирает колкость как путь наименьшего сопротивления. — Не представляю, что бы со мной без тебя было!

Брендон резко поднялся с кресла, едва не столкнувшись лбом с протягивающим ему чашку Коллаханом.

— Как бы я жил без тебя! — закончил милорд разгоряченно, его сверкающие глаза не мигая сверлили Грегори, и тот, на секунду поддавшись чарам, уронил взгляд на влажные раскрытые губы и непроизвольно выдохнул.

Брендон забрал чашку и медленно сел на место.

— Осторожно, Грегори, не расслабляйся. Я хоть и пьян, но наблюдателен.

В легких Коллахана внезапно сделалось пусто. Он старался не думать о том, как, должно быть, побледнел только что, осмотрел журнальный стол, потушил окурок в пепельнице, взглянул на милорда и попытался бесстрастно произнести:

— После кофе вы вскоре почувствуете себя лучше. Если что-то понадобится, дайте мне знать, — короткая пауза, которой, как отчаянно надеялся Грегори, лорд Маккинли не воспользуется. — Доброй ночи.

Он направился ко входу в свою спальню под цепким внимательным надзором прищуренных глаз, подошел к кровати и выдернул ремень из петель с такой силой и ожесточением, что в воздухе раздался пронзительный свист.

Грегори не засыпал, хотя Брендон вот уже добрых полтора часа мило храпел в своей спальне. Не сыграл ли он нарочно помешательство своего рассудка? Лорд Маккинли мог бы это сделать мастерски... Если завтра он будет чувствовать себя на высоте, значит, Коллахан попался. Если почувствует себя неловко, значит, бармен оказался прав... Итак, что мы имеем в итоге? Брендон знает. И все равно допускает. И немного нервничает. Может означать все, что угодно...

Какой он все-таки злой! Долбанный доморощенный, пронырливый психолог-аристократ! Высокомерный засранец! Взять бы его за хвост и жестоко трахнуть в рот языком, так же, как сделал он вчера в баре, только по-настоящему! Обычно у таких сдержанных и холодных мальчиков просыпается нечеловеческая страсть, когда дело доходит до... Грегори, ты либо пьян, либо перегрелся, либо окончательно спятил... нужно заснуть, пока не рассвело, завтра еще предстоит добраться до дома.

Когда они встретились в гостиной, Коллахан — в брюках, рубашке и перекинутой через шею лентой синего галстука, и Маккинли — в тяжелом махровом халате, проспавший, снова только что из ванной, — лорд невнятно поздоровался, остановился, наблюдая, как Грегори, обращенный к зеркалу, скрупулезно завязывает узел, и спросил:

— Я тебя не обидел, Грегор? Плохо помню, что вчера было, кажется, я перебрал, а пьяный я обычно еще несноснее трезвого.

Коллахан надменно вскинул брови и нашел глаза замявшегося лорда в зеркале.

— Полагаю, я бы знал, если бы что-то подобное случилось, сэр. Вам не о чем переживать.

Брендон неуверенно кивнул, тщетно пытаясь припомнить что-нибудь из вчерашнего, и отправился переодеваться. На обратном пути оба они не проронили ни слова.

Отодвигая кий, Грегори ощущал себя Джекиллом и Хайдом. В свежем выглаженном костюме, с невозмутимым лицом, он прекрасно чувствовал боль плечелучевой мышцы правой руки, левой руки, и отчетливо помнил то фантастическое множество всевозможных воображаемых стечений случая, поз и обстоятельств, по вине которых эта боль теперь ясно давала о себе знать при малейшем физическом беспокойстве. Глядя на его гладко выбритое лицо, никто не мог бы и помыслить, что даже движение кия по ложбинке большого пальца напоминает ему о бесконечных однообразных манипуляциях, совершенных им за последние несколько дней. Даже невинное выражение "погонять шары" вспыхивает в его мозгу самыми буйными непристойными картинами. Коллахан наблюдает за откатившейся восьмеркой, берет бокал с шипящей колой и делает долгий глоток, прислушиваясь к танцу пузырьков во рту. Он переводит взгляд на Маккинли, своего напарника, и почти хищно наблюдает за тем, как юный лорд наклоняется к сукну. Умей он останавливать время, Грегори бы сейчас подошел к нему сзади, спустил с них обоих брюки и загнал Брендону до звона в собственных ушах. Просто невероятно удобный реквизит, этот высокий бильярдный стол... Лорд мог бы держаться за широкий бортик и шары бы ритмично сдвигались, дрожа на зеленой шершавой поверхности...

Ты болен, Грегори. Тебе нужно это прекратить, пока ты себя не возненавидел. Тебе нужно отвлечься.

Он смотрит на Маккинли и сглатывает, ощущая замедленное движение кадыка вниз и вверх по своей шее.

— Ты сегодня рассеян, — Брендон недовольно выгибает кончик брови и выпрямляется, выиграв очередную партию.

— Из меня не слишком хороший игрок.

Коллахан кладет кий, отходит к секретеру и берет первый попавшийся журнал, с увлечением вгрызаясь в раскрытую на середине статью.

— В следующем месяце BMW нужно пройти техосмотр, — напоминает он.

Брендон молча кивает, стоя здесь же, неподалеку.

— Можно заодно поменять масляный фильтр.

Снова ленивый кивок.

— Пусть Анита добавит мою фамилию на почтовый ящик конторы.

Лорд Маккинли на этот раз обходится без каких-либо ответных действий.

— Куб суммы двух величин равен кубу первой плюс утроенное произведение квадрата первой на вторую плюс утроенное произведение первой на квадрат второй плюс куб второй, — неторопливо, с расстановкой проговаривает Грегори, разглядывая фотографию какого-то старика на развороте.

Брови Брендона медленно ползут вверх. Коллахан на секунду отвлекается от журнала и раздраженно заглядывает ему в лицо.

— Возьмите хотя бы газету.

— Зачем? — искренне недоумевает Маккинли, глаза его заинтересованно округляются.

— У меня закончились тексты, чтобы изображать беседу, которая бы оправдывала перед пялящимися на нас сотрудниками ваше пристально обращенное ко мне и безмолвное лицо, — выговорил он речитативом, встряхнув глянцевую страницу, обвисшую в уголке.

Неподготовленный к такому нахальству, лорд Маккинли изумленно распахивает рот, машинально оборачиваясь и — правда — находя нескольких работников, с любопытством поглядывающих в его сторону. Но это всего лишь совпадение, кому какая разница, чем там занимается милорд. Брендон закрывает рот, бледнеет, ущемленный Коллаханом и застигнутый врасплох, позволивший так легко себя задеть, на такой мелочи, и уходит, чтобы заказать себе еще бутылку воды и посмотреть за игрой на втором столе.

Грегори остается наедине с капельками пота, скользящими по его шее. Ему внезапно становится жарко. Новое чувство триумфа сменяет прежнее раздражение. Что ж, порой неожиданная месть и правда приносит некоторое облегчение! С того момента, как они вернулись из командировки, Коллахан мучился негодованием. Его не покидала злость от того, что Маккинли так легко манипулировал им, провоцируя, но держа на расстоянии, игрался с ним, не думая, что причиняет этим боль. Грегори решил проявить волю в ответ. Он больше не будет тихой послушной тенью. Он покажет лорду, что тоже обладает душой и чувствами. И этот первый раунд, в котором Грегори одержал победу, заставил его воспрянуть духом.

Любопытным было и то, что Брендон, похоже, принимал их новое положение состязающихся. Не намекал на чрезмерное нахальство, не угрожал уволить Грегори. Он позволял своему новому юристу слишком многое. А это уже на кое-что намекало.

Для Коллахана было некоторым вызовом поддерживать свою новую независимость и продолжать исправно выполнять работу и даже больше. Милорд все еще мог на него положиться, и, как надеялся Грегори, это не изменится никогда. Маккинли брал его с собой все чаще. Отчасти это объяснялось занимаемой Грегори должностью. Но были и другие, совсем не деловые мероприятия. Лорд всегда проявлял страсть к современному искусству, и ему, как правило, требовалась компания, или, как он сам это объяснял: "Кто-то должен меня везти туда и обратно. Не предлагаешь же ты мне вызвать такси!"

О своих отношениях они не разговаривали. Они делали вид, что между ними вообще нет никаких отношений, хотя обоим было втайне известно, что это не так. Грегори нравилось ходить по лезвию опасной бритвы, проверяя, насколько далеко ему дозволено зайти в своих дерзостях. Брендон же при этом сохранял ледяное спокойствие и притворялся, что снисходительно игнорирует своеобразное поведение подчиненного. Если бы кто-то вздумал наблюдать за ними со стороны, картина ему показалась бы невероятно странной.

В этот вечер они сидели в маленьком помещении театра — небольшая сцена и всего лишь три ряда стульев. Грегори уже научился узнавать в посетителях деятелей искусства, местных художников, музыкантов и критиков. Мысленно он готовил себя к тому, что сегодня в программе редкостная чушь, самое главное — досидеть до конца, если, конечно, лорд тоже не решит собраться на выход на середине действия.

У них были места в первом ряду, слева. Грегори занимал крайний стул, так что оказывался в выгодной позиции: обращая взор на сцену, он видел перед собой светлые волосы лорда, его ухо и заостренный угол основания челюсти, отбрасывающий на шею полоску черной тени. Коллахан мог хоть все представление пялиться на Брендона, и никто бы этого не заметил. Этим он и занялся.

Сегодняшний перфоманс являл собой чрезвычайно эксцентричную композицию из двух голосов, мужского и женского. Эти голоса не пели, но производили различные звуки, человеческие и не слишком, которые то выражали спокойствие и умиротворение, то, к большому удивлению Грегори, наполнялись сильными, страстными эмоциями. Временами это было похоже на сцену подавления, беспомощный плач ребенка, что-то странно откровенное проступало в этом хаотическом соединении двух партий. Иногда драматический накал был настолько велик, что Коллахан ловил себя на том, как старается проглотить подступающий к горлу ком.

Он часто посматривал на Брендона. В темноте зрительного зала на его лицо ложились лишь тонкие острые блики фиолетового софита. Поначалу милорд сидел, как обычно, надменно и свысока наблюдая за происходящим. Но постепенно водоворот эмоций увлек его, и Грегори различал, как скулы лорда вытягиваются, глаза светятся новым блеском, а над переносицей углубляется жалостливая ямочка. Брендон забыл, что находится в зале. Распахнутыми глазами он неподвижно смотрел куда-то под ноги артистам, губы его замерли в сочувственном напряжении, и лицо Маккинли приобрело вдруг нежное детское выражение глубокого переживания, очень трогательного и неподдельного. Высветленные искусственным фонарем тонкие пряди его волос словно флюоресцировали, и Брендон впервые предстал перед Коллаханом без единой маски, самим собой — нежным существом, волевым, но не черствым, способным сочувствовать и испытывать доверие.

Грегори любовался им, развернувшись вполоборота, и уже не стремясь скрыть этого. Его дыхание становилось все тяжелее, будто перед ним было какое-то древнее, хрупкое и наделенное силами артефакта произведение искусства, от одного соприкосновения с которым человек чувствует себя рожденным заново, прощенным, счастливым, когда слезы сами собой льются из глаз очищающим потоком. Но перед ним была не греческая статуя, не фреска Микеланджело, а живой, настоящий человек, которым он, Коллахан, мог обладать, как волшебным сокровищем. Чудо из чудес сидело перед ним и вглядывалось невидящим взором в темноту.

Грегори наклонился, прижав кончик носа к уху Брендона, ощущая, как пушистые мягкие пряди щекочут его лицо, и жарко, отчетливо, будто разъяснял ребенку правило, прошептал: "Я люблю тебя". Сердце загрохотало внутри него чугунным колоколом. Прилив необъяснимой радости и эйфории завладел им. Грегори улыбался, отстранившись, ничуть не смущенный тем, что Брендон никак не отреагировал, не пошевелился, только, кажется, задержал дыхание. Еще через минуту он ткнулся в его ухо и горячим шепотом повторил: "Я люблю и хочу тебя".

На этом он почувствовал, как выполнил какой-то старый долг, что тяготил его. Душа Грегори будто сделалась легче, избавившись от многочисленных мешков с песком. Что-то изменилось. Он ощутил себя совершенным, свободным, самодостаточным, ничто не могло больше смутить его, как будто странствующее сознание Коллахана наконец нашло свою телесную оболочку и стало единым целым, тем, чем оно по сути и являлось, но прежде никак не могло быть собой. Его не волновало, что случится дальше. Что бы ни последовало — это никак не изменит нового, полноценного строения Грегори. Он наконец стал той законченной, высшей формой себя из всех возможных. 

Теперь нельзя сбавлять обороты. Бармен в чем-то был прав. Черт возьми, да он почти во всем оказался прав! Иногда Грегори в это верил всерьез. Но он не мог забраться в голову Брендона и разузнать, как там идут дела. Читать мыслей он тоже не умел. Ответный шаг был за лордом, а пока... Все, что он мог делать — выжидать и напоминать о своем намерении. Так или иначе, они сдвинутся в какую-либо сторону. Пусть мальчик подумает, успокоится и примет свое решение.

Коллахан проводил исследование конкурентов, внося данные в большую многопрофильную таблицу. Он видел Маккинли сегодня с утра. Лорд явился, чтобы бросить ему на стол очередную подшивку за текущий год, дать пару распоряжений Аните и деловито открыть окно на проветривание. Ничего по его виду и манере держаться не отличало его от себя вчерашнего или полугодичной давности. Грегори находил это азартным — пока лорд делает вид, будто ничего не случилось, Коллахану нужно всеми способами давать понять, что его-то не проведешь, уж он-то в курсе всех тайных мыслей Брендона. Конечно, оставался последний тщедушный шанс на то, что лорд терпит его откровенности только потому, что не хочет терять работника или его это развлекает, но — будем честными — насколько велик этот шанс?

Таблица тем временем росла и ширилась. Анита собралась домой, предупредив, чтобы Грегори запер дверь. Часы в большом холле пробили шесть, и в эту минуту на пороге показался лорд, с целой кипой бумаг и какой-то особенно замотанный и растерянный. Маккинли бросил на юриста дежурный взгляд, подошел к копиру и завозился с документами. Коллахан отметил про себя, что сейчас аккурат конец месяца — пора отчетов. Немудрено, отчего Брендон больше похож на ломовую утомленную лошадь, чем на гордого и независимого орла.

— Грегор, можно тебя? — позвал он спустя несколько минут, нетерпеливо заглядывая в щель, откуда торчал скомканный листок А4.

Коллахан не спеша поднялся, наслаждаясь уязвимым положением, в котором оказался милорд, скрестил руки на груди и медленно приблизился.

Брендон закончил безуспешные попытки выдернуть застрявшую страницу, выпрямился и обнаружил Коллахана неожиданно близко.

— Снимаю копии с годового, а копир мой листок с балансом засосал... — начал он, но, встретившись с прищуренным самодовольным и многозначительным взглядом Грегори, сбился и потерял мысль. — Вот, хотел спросить у тебя... — набор слов, кажется, строился в его голове без какого-либо участия мозга, потому что Брендон зачарованно и с опаской наблюдал за глазами возвышающегося рядом мужчины. — Хотел спросить, можно ли как-то отсосать...

Смысл сказанного сразу же настиг его и юный лорд вдруг впервые на памяти Коллахана густо залился румянцем.

Грегори деловито нахмурил брови, будто мысленно решал сложную проблему, затем задумчиво и с серьезным видом пояснил:

— Отсосать-то оно, конечно, всегда можно! — он нажал пару кнопок и копир выплюнул зажеванный лист. — Это только первый раз непривычно, потом приноровитесь. Каждый день сюда еще приходить будете!

Щеки Брендона пошли белыми пятнами, а губы непроизвольно распахнулись в негодовании. Грегори посмотрел на бумаги, зажатые в руке милорда, прогулялся взглядом по его костюму и бесстрастно заметил:

— У вас, кстати, стоит... — он прикоснулся к верхнему в стопке листу, — дата не в том углу.

Маккинли нашел наконец силы отступить, сгреб бумаги и быстро выпроводился.

"Не слишком ли я его, беднягу?.." — запереживал Грегори, но решил, что в самый раз. Куда-то нужно все это шевелить. И с каждым разом — еще решительнее. До сих пор Брендон очень изощренно избегал реакции и ничем не выражал своего отношения. Ну, разве только тем, что не прекращал этой нетривиальной игры. Ему придется. Ему придется реагировать так или иначе, в конце концов. 

Грегори подождал еще день. Лорд Маккинли вызвал его, чтобы съездить в налоговую. Почти весь путь туда он разговаривал по телефону, а обратный они провели в молчании. "Заедем в Старбакс, возьмем чего-нибудь пожрать," — было единственной фразой, обращенной к Грегори.

В двадцать два часа с четвертью, закончив с гантелями и вынув из холодильника бутылку пива, Коллахан написал Брендону свою первую СМС: "Хочу взять тебя на главной лестнице, под портретами родственников". Через минуту добавил: "И чтобы на тебе были те очки".

На следующий день лорд Маккинли принес Аните новые печати, а на стол Коллахана поставил посылку из типографии с визитками. Грегори был сильно сосредоточен на подсчетах, и оторвал глаза от калькулятора только тогда, когда заметил, что рука милорда задержалась на коробке слегка дольше, чем того требовали обстоятельства. Он вопросительно поднял лицо и увидел направленный на него острый, надменный взгляд, сверкающий из-за тонких стекол. Губы Коллахана разомкнулись и глаза зажглись. В этом коротком, незаметном взаимодействии они впервые обоюдно дали понять, что получили посылаемые друг другом знаки.

Для Грегори это была большая победа. А для Маккинли, должно быть, не менее большой шаг. Коллахан хотел было уже сделать паузу в своем решительном наступлении, но тем же вечером в одиннадцать на его мобильный пришло сообщение от милорда: "Деньги на счету кончились или руку перетрудил?" Грегори не пришлось намекать дважды.

"С учетом моих ежедневных упражнений, с как минимум пятью подходами, это не сложно. А у тебя сегодня сколько?" И через десять минут вдогонку: "Ты в курсе, что я едва удержался, чтобы не трахнуть тебя в бильярдной?" Два риторических вопроса, которые, при желании, можно было положить в начало диалога. Но это не сработало. В ответ Грегори пока по-прежнему получал тишину.

На четверг у них была запланирована долгая и утомительная встреча со старым клиентом. Переговорная, пустые бутылки из-под минералки, снятые пиджаки, расслабленные галстуки, и Брендон, Брендон, который постоянно рядом. Коллахан не знал, был ли рад тому, что занимает роль поддержки и ему приходится отвечать на вопросы лишь изредка. В незанятую голову по-прежнему лезли только сменяющиеся порнографические картинки, а если прибавить к тому жаркое помещение и наметившуюся влагу в подмышках рубашки милорда... Чтобы остудиться, Грегори поднимал взгляд выше. Лицо Маккинли было почти весь вечер суровым и сосредоточенным, Брендон походил на волка, хватка которого может потягаться с медвежьей. Но и в этом тоже заключалась особенная красота, так что, в конечном итоге, Коллахан не знал, что заводит его больше. Ясно одно: весь этот день был для него невыносимой мукой.

У Маккинли ожидались еще какие-то дела, поэтому они попрощались довольно быстро, на ходу, едва кивнув друг другу. Дома Грегори принял долгий расслабляющий душ, попинал паркет, пощелкал ста восьмьюдесятью каналами, кончил в третий раз за день, радуясь, что он, по крайней мере, не в кабинке общественного туалета, и выматерился, потому что эти манипуляции не приносили ему уже никакого облегчения. Он сумел через силу прочесть несколько глав Клейста, сделал кофе с коньяком, пошатался по комнате, потом взял мобильный и написал: "Мальчик мой, я больше не могу, я задыхаюсь. Мне все равно, хочешь ли ты меня трахнуть или отдаться, или уволить, сделай что-нибудь. Я задрочился до смерти".

Через минуту на его дисплее высветилось: "Приезжай".

В жизни никогда Грегори Коллахан не предполагал, что ему однажды придется бегать по ночному городу в поисках открытого цветочного магазина. Он мог сейчас, кажется, зарезать за плотный, хрусткий и скрипучий букет белых роз, таких же ослепительно снежных, как кожа милорда. Ему было плевать на все обычаи и ритуалы, ему просто до истерики хотелось принести сегодня Брендону эти цветы. И он нашел их. Подъезжая к особняку, он не был уверен, стоит ли позвонить, или войти со своим ключом. Грегори догадался проверить телефон и обнаружил там еще одно слово: "Поднимайся". 

Он аккуратно отвернул замок, закрыл за собой дверь и двинулся по темному коридору, последний раз поправляя накрахмаленную рубашку, галстук и забранные назад, уже порядочно отросшие волосы. Постепенно Коллахан приближался к лежавшему в холле желтому квадрату света, и когда ступил в него, едва не пошатнулся. Брендон стоял посреди массивной мраморной лестницы, на самом широком ее пролете, под тяжелыми средневековыми портретами. Он упирался лопатками в стену, в ожидании сложив руки на груди, и мерно постукивал босой пяткой по красному ворсу ковра, отчего острое колено то выглядывало в разрезе длинного шелкового халата, то снова в нем исчезало. Ослепительно высокомерный, вызывающе, непростительно самодовольный, он так и просил быть жестоко наказанным за свою гордыню!

Грегори попытался несколько раз сглотнуть, чтобы в пересохшем горле не першило, подошел к первой ступеньке и начал медленно подниматься, не отводя взор от прикованных к нему пристальных глаз. Время тянулось медленно, как мед, танцуя вокруг них и превращая реальность в новую форму ренессансного искусства. Наконец он приблизился к лорду настолько, что между ними оставалось место лишь для одного шага, разомкнул руки, и тяжелые цветы на длинных стеблях с шорохом посыпались на пол, ложась к ногам Брендона бархатными влажными бутонами, наваливаясь в груду и соскальзывая, откатываясь в стороны.

Маккинли наблюдал за этим потоком некоторое время, затем снова поднял глаза на Грегори.

— Вроде не похоже, чтобы ты собрался меня увольнять... — только и смог выговорить Коллахан, осторожно переступил зеленую копну, наклонился и поцеловал лорда, уверенно, с нажимом, так, что Брендон, все еще упирающийся плечами в стену, начал прогибаться в пояснице и понемногу сползать вниз, пока Грегори не подхватил его крепкими ладонями.

Не один раз он представлял себе, как изливает на милорда свою злость, отчаяние и нетерпение в процессе удовлетворения накопившегося, душащего желания. В его фантазиях это получалось как-то само собой. Жажда была настолько велика, что на взаимные раскланивания и увертюры не находилось ни времени, ни желания, а боль воображаемого Маккинли сублимировалась в сладостную расплату. Все это происходило на подсознании, но стало для Грегори привычным отражением возможной действительности. Поэтому он удивился, испытав жадность своевластия и торжество победителя только в самую первую минуту их поцелуя. Измученный полководец, давно преследующий врага и наконец захвативший его, подзуживаемый ослепляющей страстью, стремится возобладать трофеем, воплотить гордость победителя, мучить и доминировать. Но Коллахан позволил себе лишь сжать лорда в чугунных мускулах своих предплечий, пока из его легких не вышел последний воздух, и опустить на пол, так легко и беспрепятственно, будто тот был белым бумажным журавликом.

Когда Брендон сипло вдохнул, впервые отрываясь от рта Коллахана и, по своей удивительно неисправимой привычке, недовольно бормоча: "Не помни мои цветы", Грегори не хотелось ни разрывать одежду, ни оставлять на фарфоровом теле лиловые отпечатки своих грубых пальцев, ни вдавливать юного лорда животом в ковер, пока на нем не выступят ссадины от жесткого ворса. Ему хотелось только одного — отыскать в этом человеке тот самый источник прекрасного, что покорял его все это время, и насладиться им. Поэтому Грегори ловил лицо милорда за острый подбородок, проскальзывая ладонью вдоль скулы и уводя ее дальше, в шелковые струи длинных волос, неторопливо и старательно изучал каждый участок его тела, пробуя его на плотность, на вкус, на сопротивление, вдыхая запахи и проводя твердой рукой по расслабленным мышцам. Весь Брендон превратился для него в открытый океан, которым можно было неторопливо наслаждаться и который дозволено было изучать. Никакой спешки, никакой суеты. Только мерные, накатывающие и отступающие волны прибоя, чередующиеся пики приливов и отливов, влажные запахи и шумные, прерывистые порывы вдохов. Потом он будет вспоминать и удивляться, потому что никогда не представлял, что может быть таким нежным. Грегори улыбался, как идиот, наблюдая за тем, как привычно самодовольное лицо и повелительный взгляд Брендона вдруг сменяются по-детски искренним изумлением новому внезапному чувству, когда рука Коллахана пробирается под его поясницу и приподнимает ее. Упрямо изогнутый рот его распахивается — свет хрустальной люстры отражается на влажных губах,— голова запрокидывается, а широко раскрытые глаза впиваются в орнамент гипсового барельефа, но ничего не видят. Временами в Брендоне просыпалась жадность, и он пытался своевольно утолить ее, нетерпеливо упираясь ладонями и соскальзывая с влажной кожи, отчего становился похож не на волевого жестокого главнокомандующего, а на неумелого упрямого кота с плохим характером и координацией, но очень большими амбициями. Коллахан вспоминал, как на его осторожный вопрос Брендон надменно приподнял бровь и ответил: "Пока ты дрочил и рефлексировал, я уже давным-давно подготовился, и намного лучше, чем ты себе представляешь". В чем-то он, и правда, преуспел, но в остальном же являл собой очень забавное зрелище, когда под его маской смертельно скучающего патриарха все больше проступал полностью ведомый, неловкий, чувственный и доверчивый юноша, временами довольно благодарный и даже спешно порывающийся проявлять нежности. Его грубость была игрой и способом защиты, и когда на дерзкую фразу Брендона: "Давай уже, трахни меня, ты ведь за этим пришел!", Грегори тихо ответил: "Нет", и, заметив его замешкавшиеся движения и недоуменный взгляд, пояснил: "Я не хочу тебя трахать, я хочу заняться с тобой любовью", в глазах милорда впервые проявился удивленный блестящий огонек отзывчивости и откровения. В своих фантазиях Грегори был так же груб, не было ни одного похабного синонима и грязного призыва, которые он бы ни шептал и ни кричал в ухо оскалившемуся Маккинли, но теперь в них отпала всякая надобность. Мог ли он подумать еще вчера, что будет с подлинным беспокойством оценивать, не слишком ли напрягается выгнутая шея Брендона, пока он, отъехавший в угол, наслаждается нагнетанием мощи, с задержанным дыханием и запрокинутой головой, и что нужно сделать — вытащить его из-под ступеньки, или позволить кончить.

Утопая носом в ключице Маккинли, пока он возвращал дыханию спокойный ритм, Грегори подумал: "Когда мне в следующий раз захочется о ком-то позаботиться, надо будет завести рыбок". Он улыбнулся, понимая, что ответственность, которая теперь на него легла, требует гораздо больше сил и внимания, чем казалось до сих пор его оглушенному желанием мозгу. Но он был уверен, что справится с ней, несмотря на упирающиеся в ребро жесткие пальцы Брендона и его флегматичный голос: "Ты, конечно, хорошо притворялся мертвым весь вечер, но, боюсь, как бы сейчас самого себя не перещеголял. Может, перестанешь валяться и уже пойдешь наберешь воды? Посмотри, что ты сделал с моими розами!"