Инвалид

Он написал мне, привет как дела, на сайте для геев, инвалид. Саша. На вид лет пятьдесят, фотография в инвалидном кресле, ещё и гей, господи, ножки слабые с кресла свисают, в глазах тоска и под тоской - ужас, что вообще никто с ним так и не захочет, до самого конца. Болезнь называется множественный склероз, давно уже у него. Немного ходит: до туалета доезжает, как-то встаёт, потом обратно. Моется под душем прямо вместе со своим креслом. Так себе жизнь. Ну что, я не сволочь, отвечал как-то, послал свои фотки, сначала он пляжные просил, потом, ладно, интимные, жалко мне, что ли. За фотками пошли разговоры, по аудио-связи, ну и по-видео, он очень просил, прямо плакал.

Мне бабушка рассказывала: когда ей было лет сорок, они с дедом развелись, и вот, начала она себе нового мужа искать, одна сидеть не хотела, типа позор и не положено в советской стране. Понятно, что интернета тогда не было, я вообще не очень понял, как тогда искали, через знакомых, наверное, или в газетах были рубрики. Бабушке написал какой-то дяхон из другого города, из Самары, она тогда называлась Куйбышев, сутки ехать. Прислал фотку, лицо мужественное, с усами. Они переписывались долго, несколько месяцев, письма долго шли, та ещё эпоха. В общем бабка моя увлеклась, дяхон стоящий, капитан речного флота, с деньгами. И вот он прилетел к нам в аэропорт, бабка принарядилась, сделала мокрую химию, серьги дорогие, колготки под юбку с рук купила за десять рублей, надушилась духами Дзинтарс и поехала дяхона встречать. Обьявили прилёт из Самары. И тут он выезжает на инвалидном кресле, вот-те нате. У бабки аж химия на голове распрямилась, фотки-то все по пояс были, само собой безо всяких кресел.  Она ожидала конечно, что дяхон будет выглядеть старше, чем на фотках, но такого - нет.
Выезжает он, чемодан на коленях, колёса свои крутит, видит ее, узнаёт, перестаёт крутить. Сколько-то секунд они глядят друг на друга - мимо бегут люди, встречаются, обнимаются - а эти будто застыли, метрах в пяти затормозили и молчат. Вздохнула моя бабка, развернулась и пошла обратно, сначала медленно, а потом быстрее, на маршрутный автобус в центр. Не стала оглядываться. Ну а он не стал догонять.
Бабка моя была крепкой бабкой, с сильными руками и стойкой душой, нашла потом себе подходящего по всем советским параметрам мужичка, дядю Семена, с квартирой и дачей, они, в общем, прожили на этой даче ещё лет двадцать пять, я ещё туда маленький ездил, пока Семен не помер и дачу у бабки не отжали его дети. Уже и бабки нет, а я все не могу забыть эту ее историю с дяхоном, мне будто стыдно перед ним за бабку, ей вот нисколько не стыдно было, да и правильно, а я чего-то переживаю, за взрослость жизни и крутость нервных тяжей.

Если б не это семейное предание, не стал бы я с этим Сашей переписываться, ведь только время терять и душевную энергию. По видео он, разумеется, стал просить, чтоб я разделся. Пришлось мне ему на камеру дрочить, да, из жалости, а что, вы бы не стали? Он руки свои слабые тянет, будто потрогать хочет, язык высовывает, как бы ловит на лету, ну что с ним поделаешь.
А у меня тут молодая здоровая жизнь, встречи, небольшие влюбленности - большие мне пока не нужны - трахаюсь с кем-то, нет-нет, да и вспомню, как он там, один, ездит по коридору на своём кресле в туалет и обратно, ждёт пока я время найду с ним поговорить.
Я долго отказывался встречаться, зачем, в конце концов, это неприятно, чувствовать рядом чужое желание при полном отсутствии своего. Винить себя не за что, а как будто виноват. Он уговорил прогуляться вместе по центральному парку, по аллеям мимо клёнов и дубов. Он там жил рядом, чтоб значит с транспортом ему не возиться.

Ну покатал я его. Странно, что встреча в реале это совсем другое, хоть мы уже по видео столько раз говорили, а все равно, и голос оказался другим, и лицо, и ещё что-то, неведомое, непонятное, загадочное и мимолетное, что по видео не передаётся. Он вёл себя вполне прилично, показывал вязы и липы, поехать к себе на минет слезно не умолял, чего я так боялся, рассказывал что-то за жизнь, про жену, про любовников, что если б он не бросил тогда жену, то она б его сейчас не бросила, как бросил последний любовник, хотя, кто ж ее знает, может быть, бросила бы и она. Зато есть мама, мама не бросит, но уже старенькая, они вместе живут, что будет потом - неизвестно, а болезнь прогрессирует, хоть и медленно. Курили с ним на скамеечке, обсуждали прохожих, он ещё и на мальчиков смотрел, в его-то положении, у меня даже что-то вроде ревности зашевелилось. Я не рассказывал Саше про своих парней с сайта, у него точно зашевелится, зачем издеваться. Он не спрашивал.

Мы стали не то, чтобы друзьями - приятелями. Плюс, да, минет. Я привозил Сашу домой, тащил пять ступенек до лифта, нам открывала Тамара Сергеевна, мама - старенькая, но ещё ничего, в тонусе - будешь тут в тонусе с таким сыном. Тамара Сергеевна поила меня чаем, предлагала книги почитать, но меня больше интересовала ее коллекция духов, все эти Дзинтарсы, Красная Москва - у неё стояло в серванте флаконов десять - и там на донышках что-то ещё сохранилось, даже с ароматом, и я нашёл те, которыми пахло в детстве от бабки, они назывались Может Быть, польские вроде, я вспомнил, бабка ж рассказывала, давилась за ними в очереди. Тамара Сергеевна оказалась бывшей филологиней, специалисткой по славянским языкам -польский, чешский, сербскохорватский - духи эти назывались в оригинале не Может Быть, а Byc Moze, в обратном порядке, "бычь може". В комнате у Тамары Сергеевны был настоящий музей совка, проигрыватель с пластинками, лакированный сервант, швейная машинка Зингер, утюг, которому было лет пятьдесят, как в старом кино. Куча книг на разных языках. Она показывала мне макулатурные, я про них знаю, мне рассказывали - Дюма, Дрюон, еще какое-то барахло, которое вполне можно не читать. Они спорили за чаем, Саша и Тамара Сергеевна, что вот как же без Дюмы, ведь эти мушкетеры формируют мальчишеский характер, благородство и тд, и Саша ругался, что какое там благородство - из-за сраных подвесок, дамских капризов жизнью рисковать, глупость это, а не благородство. Они стали обсуждать, а что же мое-то поколение формировало. Я даже и не знал, что сказать, но уж точно не книги. Книги, это развлечение, если время есть, я так считаю. Им это было неприятно слышать, но как-то проглотили, ведь я не шпана, пишу грамотно, историю в рамках школьной программы знаю, Европу видел, не сволочь, не вор, короче - нисколько не хуже, чем они, и без Дюмы и даже без Анны Корениной, норм живу. Никаких тайных знаний у них нет, Пушкин жил без Окуджавы и Высоцкого, я тоже вполне справляюсь, они там своих узнают по началу цитаты из Довлатова, так и у нас свои цитаты есть, не глупее их. У них, кстати, тоже навалом попсни было, те же Дюма с Дрюоном - это уже Саша в мою защиту говорил. Тамара Сергеевна вздыхала, мол ничего мы не понимаем в глубокой сакральности советской жизни, когда так сильно радовались, получив на ночь почитать "Мастера и Маргариту" или из-за того, что цензура пропустила в Новои Мире сцену, где под кем-то из отрицательных персонажей имелась ввиду советская власть - сейчас так не радуются. Саша возражал, что вот именно рабы в тюрьме и молятся  своему кусочку неба, и что не все запрещённое автоматически гениально.
В общем, мне было иногда интересно их слушать и, как-то само собой разумелось, что после чая мы с Сашей уходили к нему в комнату, и он, давя свои стоны и всхлипы, чтоб мама через стенку не слышала, расстегивал мне брюки и неуклюже сосал, иногда со слезами, мне было неудобно морально и физически, а он шептал про любовь, совал мне деньги, с пенсии, возьми пожалуйста, купи себе хорошие наушники, и трогал, трогал меня руками, как наркоман.
Я навещал их каждую неделю, редко чаще.

Однажды мне на сайте попался парень, к которому я почувствовал нечто большее, чем просто либидо. Егору было тридцать пять, мой любимый возраст, постарше, но не сильно, крепкое волосатое тело, ещё мне очень нравились его сильные руки, а больше всего глаза; я обожал быть снизу, на спине, и смотреть, как он там старается, как меняется взгляд, то наливаясь кровью, то застывая, обращаясь куда-то внутрь, в никуда. Мы стали  встречаться регулярно, а через пару месяцев я переехал к Егору жить. Он был не против Саши - я не рассказывал всего, для него Саша был просто друг, да и кто будет ревновать к инвалиду, дело не в Егоре вообще - мне стало просто некогда. Полиаморы обычно жалуются, что на всех любимых им не хватает времени, а я ведь Сашу совсем и не любил, только жалел.

Я теперь редко виделся с ним и, в общем, тяготился: работа, Егор, зачем мне это все, тем более этот странный тантрический секс, я ж не благотворительная организация, не могу всю жизнь к нему ходить. Он звонил, писал, просил хотя бы включить видео, если мало времени, хотя бы десять минут, "я только посмотрю на тебя, не надо раздеваться, ничего не надо, просто посмотрю", а у меня семья, совместные отпуска планируются, куда мне теперь его девать, Саша стал окончательно лишним в жизни.

Как-то раз я пришёл и так прямо Саше и сказал, что больше, наверное, минетов не будет, я дал ему своей энергии, сколько мог, энергия закончилась, мне некомфортно к нему ходить, пить с ним чай и чувствовать, что меня постоянно хотят раздеть, это давит, мешает, я же не проститутка, извини. Саша начал плакать и кричать, что я скотина, что дал ему надежду, ложную, что он не ждал от меня любви, но думал, что есть хоть какая-то симпатия, что ведь я тоже удовольствие получал, как же я так могу, разве так можно с живыми людьми, что это ведь жестоко.
Я ушёл. Хлопнул дверью и ушёл. Я ещё и виноват за мою благотворительность, ещё и упреки должен выслушивать. Абьюз какой-то. Может быть, бабка была права тогда.
Не знаю. Может быть.