Когда закончился дождь

День первый

Наверное, Серьга пригрелся и всё-таки задремал в переполненной даже в такой ранний час маршрутке, а когда проснулся, понял, что свою остановку проехал. Проводил сонным взглядом яркий баннер, намертво заделанный в стекло рекламного короба — какая-то кинодива глянцево улыбалась алыми губами с чёрно-белого лица.

Он зацепился взглядом за эти губы, за их кровавую навязчивость и неправдоподобность, и зажмурился. Отчего-то затошнило. Надо было всё же позавтракать. Хоть что-то в себя впихнуть. Серьга с утра есть не любил. Да и времени на завтрак обычно не оставалось. Надо было успеть первому впрыгнуть в душ — в двухкомнатном блоке одна ванная на шестерых здоровых парней казалась ему роскошью. Серьга и в других общагах бывал, где душ, по рассказам местных обитателей, располагался в подвале и был общим на все этажи. Друзья пугали происходящими там страшными историями про упавшее мыло и старшекурсников-приколистов. Серьга скептически хмыкал, не особо веря, но за себя только порадовался. Крохотная кабинка с холодным стальным поддоном и гремящими пластиковыми шторками, которую он тщательно отмывал перед тем, как залезть туда, и после, была подарком судьбы после ада их барака в шахтёрском посёлке, где душ был только летний даже зимой.

Дождь за окном маршрутки лупил яростно. Весна в этом году пришла поздняя, и вот уже второй месяц столицу заливало водой, намекая на вполне себе очевидную возможность нового всемирного потопа. Лето грозило не начаться вовсе.

Серьга отчего-то никак не мог заставить себя проснуться до конца. Смотрел заспанными глазами на медленно проплывающий перед окном сигаретный ларёк на остановке, на припаркованную возле тротуара тёмную машину, мигающую аварийкой, на парня в мокром дождевике, покупающего сигареты. Из-под откинутого на затылок капюшона выбивались буйные вороные кудри. Парень вдруг обернулся и посмотрел прямо на Серьгу весёлыми чёрными глазами, заулыбался, подмигнул и даже рукой махнул, будто старому знакомому. Серьга сначала удивился, а потом спохватился. Глянул на часы — мама дорогая! Без пятнадцати девять!

 — Остановите! — заголосил он на весь салон, выдираясь с сиденья и проталкиваясь сквозь недовольную утреннюю толпу к выходу. Водитель, привыкший к внезапным озарениям невыспавшихся пассажиров, оказался милосердным. Тормознул на светофоре, открыл дверь, и Серьга вывалился из маршрутки прямо под дождь.

Пятнадцати минут катастрофически не хватало для того, чтобы добежать до офиса, но Серьга припустил как заяц, прыгая через лужи, напрямик через чавкающие газоны и клумбы с понуро поникшими от воды высаженными по весне тюльпанами и нарциссами. Начальство у Серьги опозданий не терпело. Вредное у него было начальство. Красивое, голубое, как яйца дрозда, и ядовитое, как гюрза в брачный период.

 — Сергей Александрович, вы опоздали, потому что у вас в маршрутке украли компас? Или вы забегали в церковь помолиться за меня? — интересовалось начальство прилюдно, и Серьге хотелось провалиться сквозь землю.

«Как же он с ним живёт?» — ужасался Серьга, наблюдая, как в приёмной его красивое начальство обнимается и, чуть ли не в глотку засовывая язык, целуется со здоровенным мужиком очень представительного вида, в профиль похожим на какого-то актёра. Но мужик смотрел на высокомерное белобрысое начальство глазами, полными покорного обожания и неприкрытого счастья, и выглядел вполне довольным, если не сказать больше. Серьга тихо завидовал. Ему самому было не до любви. И так разрывался между учёбой, практикой и многочисленными подработками. Как ни выкручивался, денег на жизнь в столице всё равно хватало в обрез.

 — Да не прыгай ты, иди говнодавы свои отмой, а то наш клининг-менеджер тебя в ведре с хлоркой утопит. Ты знаешь, она может, — заржал охранник на вахте при виде растерзанного, промокшего и до кончика носа забрызганного грязью Серьги.

 — Шеф ещё час назад на комбинат с бригадой умотал. Там аврал у них какой-то. Так что расслабься.

Серьга вздохнул с облегчением и выскочил на улицу, к ближайшей луже — отмыть промокшие кроссовки от налипшей грязи. Клининг-менеджер, как громко и почтительно называли уборщицу бабу Аню, державшую в стерильной чистоте все коридоры, этажи и помещения, действительно была грозна, непреклонна и беззаветно влюблена в начальство, только ему прощала любые перемещения по идеально отмытому, но ещё мокрому полу. День начинался вполне удачно.

После обеда, закончив с прошивкой всех плат, которые ему подкинули вне очереди, Серьга рванул в институт. Дождь так и не прекратился, и куртка так и не успела высохнуть. Его как-то морозило даже, сырость пробирала до костей, но делать было нечего. Нужно было договориться на кафедре за зачёты, которые он обычно не успевал сдавать вместе со всеми. Преподы у них в основном сквозь пальцы смотрели на прогулы, а у Серьги репутация была безупречная — учился он хорошо, и фирму, куда по счастливой случайности попал на практику, знали, уважали и бегунки выдавали беспрекословно.

После всей этой беготни и переговоров в деканате есть захотелось неимоверно. С утра во рту так ни крошки и не оказалось, а кофе грозил прожечь в желудке дыру. Прислушиваясь к голодному урчанию в животе, Серьга нагрёб себе в институтской столовке картошки с отбивной, устроился за столиком возле окна. Ел, едва не подвывая от удовольствия. Точь-в-точь как оголодавший кот, которого месяц назад протащили в общагу мимо бдительной вахтёрши сердобольные девчонки из соседнего блока. Кот был чёрным, пушистым, очень красивым, явно домашним потеряшкой, но его почему-то никто не искал. Кота обозвали Фиделем — «потому что Кастро», объясняли новые хозяйки — и оставили жить.

Серьга ел, а потом почувствовал на себе взгляд, настойчивый, насмешливый, пристальный. Через два столика от него пил кофе с куском пирога тот самый парень с остановки. Сейчас он сидел без куртки, в белом свитере под горло, эффектно оттеняющем смуглую кожу на сильной шее и чисто выбритом подбородке, смотрел на Серьгу чёрными глазами под красиво выписанными линиями бровей, кудри до плеч за спину откинул и весело подмигнул. Серьга невольно огляделся по сторонам. Не может быть, чтобы ему. Впервые в жизни он сталкивался с таким откровенным вниманием к себе. И что самое любопытное — неприятно ему не было. А что было? Странное что-то. Не совсем незнакомое, но Серьга былое вспоминать не любил и не хотел. Что было, то прошло. Некогда ему об этом думать. С парнями он спал, конечно, но это всё были какие-то разово-случайные акции на чужой территории, о которых и забывалось легко, и вспоминать особо не хотелось. А этот взялся будто из ниоткуда. Следил за ним, что ли? Взрослый, под тридцатник, наверное, и холёный такой, породистый. И уверенный. Про маньяков Серьга читал, конечно, но верить в них времени не хватало. А сейчас он не то чтобы испугался, но как-то стало ему очень не по себе.

Серьга не выдержал, отвёл взгляд, отнёс поднос с тарелками на конвейер мойки и поспешил домой. Темнело уже, а ему ещё к завтрашнему зачёту готовиться до поздней ночи. «Микропроцессорные системы» сами собой не сдадутся.


День второй

На следующее утро Серьга изо всех сил старался не заснуть. Холодный душ с утра взбодрил, хотя и заставил помёрзнуть. Горячую воду в общаге почему-то отключили ещё с вечера. Он выскочил из маршрутки на остановке, оступился, едва не навернувшись с бордюра, почувствовал, как кто-то придержал его за рукав, выпрямился, ловя равновесие. В боку что-то дёрнуло, заныло и прошло. Серьга обернулся и нос к носу столкнулся с тем же самым парнем, что стоял тут вчера у сигаретного киоска. Тот даже отступил на шаг от неожиданности. На этот раз не улыбался. Смотрел как-то пристально, будто бы даже с беспокойством. Хотя в горячих тёмных глазах, из-за густых ресниц словно обведённых чёрным, всё равно плескались расплавленные смолистые смешинки.

 — Слушай, дружище, у тебя зажигалки нет случайно? — И голос оказался бархатистым, обволакивающим. Серьга невольно потянулся за этим голосом. Бывает же такое! Аж в джинсах всё напряглось от такого тембра.

Зажигалки у него не было, и он даже пожалел об этом. Так бы постоял ещё пару минут, пока тот прикуривал. Сам бы, может, пару затяжек сделал, хотя забыл уже, когда курил в последний раз.

 — Ну нет так нет. — Парень разочарованно кивнул, перекатил сигарету в ярких, капризно изогнутых губах, накинул на влажные кудри капюшон и зашагал к машине, припаркованной в нескольких метрах от остановки. Низкий, чёрный, хищный, как крокодил, «Лексус» мягко отчалил от тротуара.

На зачёт Серьгу с работы отпустили без разговоров. Начальство, при всей своей вредности, в ситуацию входило, хороших сотрудников ценило, а плохих у них не держали. Серьга числился здесь ещё на правах практиканта, но уходить ему не хотелось. Он очень надеялся остаться. Нравилась ему весёлая непринуждённость и простота в общении, сменные таблички на дверях с надписями «Кабинет автотормозов», «Живой уголок» и вопросами типа «Как заменить лампочку на рабочем месте так, чтобы тебя не уволили?», специальный жаргон и особые словечки, корпоративная этика и эстетика. И коллектив был молодой, активный и борзый. Самому старшему было не больше тридцати пяти. И здесь действительно работа кипела допоздна и даже на выходных, потому что было интересно и весело. Курить почти никто не курил — считалось немодным, зож принимался как неотъемлемый стандарт жизни. В подвальном помещении здания офиса даже спортзал оборудовали по последнему слову техники, с душевыми, спорт-баром и чилаутом. После тяжёлых воспоминаний детства Серьга поддерживал такую здоровую офис-культуру руками и ногами.

Зачёт он сдал на удивление быстро. Какие-то совсем знакомые вопросы оказались. Было стойкое ощущение, что он уже их сдавал. Может, на лабораторке какой-то — вспомнить не получалось. Зато накатывалась периодами дурнота и вязкость мысли. Заболевал он, что ли? Впрочем, погода способствовала. Непрекращающийся дождь достал уже до истерики.

Домой в общагу Серьга возвращался, когда вечерние сумерки, мягкие, густые, пропитанным сыростью плотным покрывалом падали в коридоры улиц. Пахло мокрой землёй, влажным смогом, перепревшей за долгую зиму неубранной листвой в соседнем парке. В мутном свете фонарей переливалась острыми иглами густая водяная взвесь то ли дождя, то ли тумана. На мусорных контейнерах, рассевшись рядком, распевались перед вечерним концертом дворовые коты. Весна наступала, окутывала и давила со всех сторон неопределённой погодой, головной болью, неясной тревогой. Что-то грозило закончиться, что-то предупреждало, что вот-вот начнётся…

До пешеходного перехода было метров сто. Серьга глянул по сторонам — машины ехали медленным потоком, надёжно увязая в начинающейся прямо за перекрёстком пробке, — и решился срезать. Шёл аккуратно, не торопясь, среди столбов яркого света от фар притормаживающих машин. Кто-то посигналил ему, он поднял руку, извиняясь, и рефлекторно заслонился от внезапно ударившего в лицо света галогенок, а потом что-то сильно толкнуло его в бедро и отшвырнуло к обочине, прямо в глубокую лужу над коллектором. Боли не ощущалось, но Серьга беспомощно ворочался в холодной воде, пытаясь встать, потом услышал мат над головой, и кто-то хватал его за плечи, держал, тащил куда-то, заталкивал на сиденье.

В тепле машины он немного пришёл в себя, осмотрелся. Красивый салон, кожаный. На руле значок «Лексус». С Серьги прямо на светлые подушки текла грязная вода, и уши аж закладывало от крика.

Парень рядом орал как ненормальный. Встрёпанные кудри лезли в лицо, губы складывались в белоснежный оскал, глаза метали молнии и золотистые вспышки. Или это от браслета на запястье так отсвечивало, или просто в глазах искрило. Серьга потрогал голову — шишки вроде не было.

— Да цел я, цел. Сам виноват, знаю, — выдавил он из себя. В мокрой одежде опять зазнобило. Он вздрогнул.

— Цел он… Придурок… — Парень за рулём успокаивался, выключил аварийку, медленно тронулся. — Где ты живёшь? Или давай, что ли, в скорую… До Склифа тут вроде недалеко…

— Никаких скорых, — отрезал Серьга, ощупывая себя и не находя никаких повреждений. Отделался мокрым задом и ушибленным бедром. — Мне бы домой.

— Куда тебе? — буркнул парень за рулём, и видно было, что вздохнул с облегчением. Серьга назвал адрес.

Как ни пытался он отделаться от провожаний, ничего не получилось. Пришлось чуть ли не под ручку тащиться через вахту под заинтересованным взглядом вахтёрши Ольгиванны. По ступенькам на четвёртый этаж поднимались молча. Серьга думал о том, согласно какой такой теории вероятности или закону подлости, закономерно считающимся одним из основных законов физики, он мог попасть под колесо именно к этому парню, с которым сталкивается вот уже в четвёртый раз и который смотрит на него сейчас таким тёмным, тревожным взглядом, от которого Серьге и плохо, и как-то очень даже хорошо почему-то.

Для окончательно победного завершения вечера в полутёмном коридоре по дороге к себе они наткнулись на Петю. Петя жил в соседнем блоке с девочками и котом Фиделем. Серьга знал, по какой причине. Петя был беглый сын богатых родителей и по совместительству открытый гей. Своё право на взрослую самостоятельную жизнь Петя отвоевал кровью, страданиями и слезами. Его историю знали в общаге все, рассказывали как сериал. Рассказ раз от разу обрастал подробностями и романтическими деталями, но суть дела от этого не менялась. На первом курсе Петя ушёл из дома по большой и чистой любви, но отношения не сложились. Причём Петя пострадал и морально, и физически, о чём проговорился Серьге однажды по пьянке. Домой возвращаться он отказался, квартиру, купленную отцом специально для него, сдавал, а сам поселился в общаге, заплатив коменданту взятку в особо крупном размере.

Обшарпанные расписные стены коридоров, полуразобранный паркет на полу, ароматы подгоревшей еды из общей кухни на этаже и, главное, добрые люди вокруг стали Пете домом. Один жить он боялся, а с родителями — не мог. Комендантша — суровая тётка в деловом костюме, монументальная как Родина-мать и Статуя Свободы, вместе взятые, — Петю крышевала железно, как родного.


Когда родители узнали обо всём и заявились с вопросами — где-то под вечер, чтобы наверняка застать сына-побегайца дома, — то в коридоре четвертого этажа увидели картину маслом: Илюха Соловей и Сашка Самохин с мехмаша выбивали дверь. Ключи от блока или комнаты они теряли по пьянке регулярно раз в неделю и так же регулярно выносили свою дверь, для усиления таранного эффекта разбегаясь из крохотного коридорчика девчачьего блока напротив. Дверь потом ставили на место, прикручивали новые петли и ремонтировали косяк. Родителей Пети пригласили в мирный уют женского блока пить чай, и они приятно посидели там с Петей, девочками и свежим пирогом из микроволновки, после чего Петя был оставлен барышням на попечение с наказом в случае любых проблем немедленно обращаться за помощью.

Петя окинул взглядом прихрамывающего Серьгу и поддерживающего его парня, поулыбался кокетливо, сказал, что сейчас принесёт чего-то вкусного и сделает чай.

— Давай тащи свой чай, — злобно рявкнул Серьга, ощущая неловкость ситуации. Петя всегда смотрел на него так, как будто что-то про него знал. Знал и молчал. А тут прям расцвёл от своих догадок. Вот же догадостный гад!

В комнате было тихо, пусто и чисто. Пацаны-соседи свалили куда-то на выходные с девушками. Серьге ещё с утра сообщение прислали, чтобы ночевать не ждал, в полицию о пропаже не заявлял.

— А у Серьги девушки нет, — доверительно рассказывал Петя за чаем. — Ни девушки, ни парня. Я сколько раз ему предлагал — давай познакомлю… Как это он с тобой, Артурчик, связался? В клубе, что ли, встретил? Так Серьга у нас вроде как не по клубам…

— На остановке, — буркнул Серьга и мучительно покраснел под прорвавшийся наконец хохот Артура, как тот представился Пете, а заодно и Серьге.

Потом Петя ушёл по делам, оставив им печенье, а Серьгу в тепле разморило и потянуло в сон, но спровадить гостя он не решался. Хотя, по-хорошему, надо было. Артур пересел к Серьге на кровать.

— А ну-ка, дай посмотрю, где я тебя приложил.

Серьга вздрогнул, когда тот бесцеремонно задрал на нём футболку, схватил Артура за руки и сам не понял, почему оказался так близко. Но Артур словно не заметил, отвёл руки в стороны.

— Не бойся. Я понимаю…

Надо было бы расспросить нового знакомого — кто он такой и почему встречается ему так часто, и что вообще происходит, но почему-то не было сил. Возможно, от пережитого стресса под колёсами Артурова «Лексуса», а может, оттого, что всё-таки заболевал, Серьга неудержимо проваливался в сон.

— Что-то ты плохой совсем. — Артур потрогал Серьге лоб. — Давай ложись, отсыпайся. Я завтра заеду проведать. А хочешь, ко мне поедем? У меня завтра сабантуй намечается. Все коллеги и нормальные люди.

— Какие коллеги? — пробормотал Серьга, укладываясь прямо на покрывало. Сил раздеться не оставалось.

— По работе коллеги. Я сегодня работу научную защитил, так что завтра отмечать будем. Надо будет хорошего вискаря взять и киви.

Почему киви, Серьга так и не понял — провалился в какое-то густое облако.

Артура он почти не слышал — только как тихонько звякнул замок на двери, и что-то опять потянуло в боку.

День третий

Наутро Серьга лежал и смотрел в потолок. В груди разливалось ощущение счастья и покоя.

Вчерашнее знакомство, пускай даже в луже под колёсами, почему-то вспоминалось приятно. Всего один раз он испытывал похожее чувство и до сих думал о нём с удивлением и тёплой грустью.

За свою жизнь Серьга дружил только с двумя геями. Одним из них был Петя, который вчера поил их чаем с печеньем, а самым первым — Лёха из параллельного класса. Они подружились случайно. Серьга никак не мог попасть домой и пытался греться по подъездам соседних домов. В бараке уже третьи сутки подряд куролесили, и идти туда было страшно. День защитника Отечества в посёлке гуляли широко и с размахом. Лёха, тянущий из супермаркета полные пакеты продуктов, пригласил Серьгу, отогревающегося в их подъезде после пробежки на двадцатипятиградусном морозе, к себе домой.

Лёха был у отца, дальнобойщика, и матери, медсестры в местной больничке, единственным выстраданным поздним ребёнком, для которого не жалелось ничего. И комп у него был навороченный, и телефон, и интернет высокоскоростной Лёхин отец один из первых в посёлке провёл от городской линии.

Если бы не Лёха в его жизни в те последние два школьных года, Серьга бы наверняка так и остался там, в бараке этом несчастном, вместе с непросыхающим отцом — гордящимся, когда тот был в сознании, своими заслугами на шахте, и шпыняющего Серьгу по поводу и без повода, под настроение и особенно без. Матери у Серьги давно уже не было.

Дома у Лёхи всегда ждала уютная гавань, в которой они отгородились от всего мира, с тихими радостями взрослеющих пацанов. Дрочили друг другу наперегонки, целовались до упаду, затаив дыхание, смотрели порнуху, пробили друг другу уши по видео в Ютубе. Из-за стильной чёрной точки в ухе Серёга и стал для всех друзей и знакомых Серьгой. Но попробовать, как «это» по-настоящему, они с Лёхой так и не решились. Что-то удерживало. И разговоров о любви они не вели — какая любовь? Смешно становилось при мыслях таких и как-то совсем неловко. В школе держались спокойно. Одноклассники их так и не спалили. Дружат и дружат, ну висят вместе всё время, в «Контру» шпилят неистово.

Вдвоём с Лёхой они записались на какие-то онлайн-курсы по программированию, выполняли задания, параллельно готовились к ЕГЭ, решали контрольные, присылаемые с подготовительных курсов. За Лёху платили родители, но он охотно делился всем, что ему давали, а взамен Серьга помогал ему с контрольными. В математике и физике он рубил ярко лучше.

— Только в Москву или в Питер. — Лёха был непреклонен в своих убеждениях. — Никаких таких наших Новосибирсков, Тюменей и Омсков.

Лёха поступил в питерский Горный, а Серьга совершенно неожиданно — в Москву в политех. Какой-то недобор на специальность случился — аномалия, по редкости сравнимая с библейским чудом. А у Серьги баллов немерено оказалось даже на уровне мажорных москвичей, для которых всегда все дороги открыты — ходи не хочу. Денег на поездку неожиданно дал хмурый протрезвевший отец. Отдал всё, что смог скопить и сберечь, всё, что не пропил, и у сестры ещё занял. И сказал как отрезал:

— Уезжай. Чтобы ноги твоей в нашем гадюшнике не было. Знаю, как ты школу закончил. Училку твою встретил на базаре. Если сам так смог без моей помощи, значит, и дальше потянешь.

Серьга и вытянул. Не мог не вытянуть. Возвращаться было некуда.

Артур заехал за ним ближе к вечеру, предварительно позвонив, чтобы выходил. Серьге идти никуда не хотелось. Лучше бы дома в общаге остаться, за компом посидеть, курсач заканчивать, а то потом будет ночами не спать или с работы отпрашиваться. А на работе Серьге как раз оставаться хотелось. И вообще он спешки не любил. Но Артур каким-то совершенно беспрекословным тоном сказал: «Выходи, иначе я сам за тобой поднимусь».

— Что тебе нужно от меня, а? — напрямую спросил Серьга в трубку и сам вдруг понял, что отказаться не может. — Чего ты ходишь за мной? Я вот уже несколько дней тебя вижу…


— Понравился, — отрезали на другом конце трубки. — Выходи!

Серьга поплёлся в душ и одеваться. Рассматривал себя в зеркале задумчиво. На внешность свою не обижался, но ничего особенного не видел. Ну глаза — серые в пушистых каштановых ресницах, узкого длинного разреза, ну губы, ну скулы острые. И стригся Серьга коротко, длиннющих чёлок этих девчачьих не переносил. У него волосы, пепельные, тонкие, от природы вихрами вились — или коротко стричь, или до плеч отпускать, иначе бардак на голове. А Артур вон носит гриву свою и ничего — красиво.

Из нормальной одежды у Серьги были джинсы дорогие, светло-серые, и туфли парадные, в которых он по собеседованиям бегал. Но у Пети, почему-то оказавшегося дома, шкаф ломился одёжками, а комплекции и роста они примерно одной были — оба невысокие, поджарой гончей стати, той самой, которой никакой пережор тортами не грозит до самой могилы.

— Повезло тебе, Серьга. — Петя прикладывал к нему то одну рубашку, то другую. — Такой мужик тебя зазывает. Я вчера слюной обтёк. Ты хоть своему счастью-то веришь?

— Перестань. — Серьга поморщился. — Он из вежливости пригласил. Я вчера к нему под колёса кинулся. А он врач какой-то…

Почему врач? Серьга не мог вспомнить. Но видно, тот в разговоре упомянул, когда они с Петей чай пили.

— Тем более повезло. — Петя сунул ему чёрную, шелковистую на ощупь. — Значит, нормальный парень, не извращенец и не мудак зажравшийся из этого высокого бизнеса. Контингент, значит, будет культурный, хоть и своеобразный. Юмор там у них… Терпи, брат…

Серьге показалось, что живёт Артур совсем рядом. Квартира была громадная, удобная. Гости разбредались в большой гостиной, холле и кухне, пили шампанское. Говорили о чём-то, Серьге непонятном. О конференциях каких-то, семинарах научных, новых интернах. Лица улыбающиеся, приветливые. Поздравляли Артура и ещё одного молодого парня, которого называли Мишей и хирургом года. Обоим пророчили какое-то невероятное будущее. Артур вместе со всеми смеялся, шутил. Серьга не очень понимал, зачем он здесь, но после шампанского потеплело в груди, и он расслабился. Хотя голова всё равно кружилась. Всё-таки надо было дома остаться. Серьга вышел на балкон подышать. От свежего воздуха стало легче. И дождь закончился. Закатное небо было ясным и чистым, мерцало загорающимися искорками звёзд.

Артур вышел за ним следом, крепко взял за локоть, развернул к себе. В глазах опять непонятное беспокойство. Чего он так волнуется?

— Как ты? Нехорошо тебе?

Серьга смотрел в красивое смуглое лицо, задержался взглядом на фигурно вырезанных губах. Так вдруг захотелось дотронуться, пройтись невесомо, тёплое дыхание ощутить, раздвинуть губы напористым языком — или чтобы тот раздвигал и проникал, исследовал нёбо, ласкал язык, — почувствовать его вкус и запах приятный… С ума он сошёл, что ли? Но именно сейчас понимал отчётливо ясно, что хочет этого Артура с того самого первого взгляда на остановке. А почему так, сам не знал, да и узнавать не хотелось…

— Зачем ты меня позвал? Зачем ходишь за мной? Я везде тебя вижу… — Серьга так устал от всей этой непонятной ситуации, что решил — лучше задать прямые вопросы и получить, наконец, ответы. Не маленький уже — всё понимает.

— Я не могу не ходить. Куда ж я без тебя? И ты не вздумай мне убегать, понял? — Артур шагнул ближе, обхватил ладонью затылок, совсем близко оказался, так что шелковистые упругие пряди щекотно прошлись по лицу и открытой шее. Губами легонько коснулся рта, так, что обожгло дыханием, прижался на мгновение, неохотно отстраняясь, лизнул горячо и влажно западинку у Серьги на подбородке и прошептал, не отводя смолистого, жгучего взгляда, вот так — глаза в глаза:

— Выходи, Серёжа. Давай уже, выходи. Пора. Киви, помнишь? Выходи…

— К тебе? — Серьга слышал голос будто сквозь вату, в которую падал с оглушительной высоты, и из последних сил цеплялся за бархатный, такой близкий голос, чтобы не потерять сознание, а оно всё время куда-то ускользало, и перед глазами плыли стены, огни, потолок…

— Ко мне, ко мне… — Голос звучал совсем рядом. — Выходим, Серёжа, выходим…

Когда вращение стен остановилось и глаза перестали разбегаться в разные стороны, Серьга осознал себя совершенно голым под простынёй, но даже вздрогнуть не получалось. Он видел над собой только улыбающееся лицо Артура, который смотрел на него с явным облегчением и какой-то озадаченностью. Тот был почему-то в зелёной хирургической робе, кудрявые волосы под шапочку убраны, маска болтается под подбородком.

— Ну ты даёшь, Серёжа! Я так никого ещё из наркоза не выводил. — И голос его, тот самый, мягкий и густой, за которым Серьга и пошёл. Куда он пошёл?.. Что вообще… Ах ты, чёрт!.. Аппендицит!

— Да уж, Артур Олегович, поздравляю тебя. Ты теперь, как честный человек, жениться должен. — Рядом с Артуром довольно заржал здоровенный бритый парень. Тоже в хирургической робе и шапочке. Тот самый, которого Серьга у Артура в гостях видел. Хирург года, блядь… — А то смотри, если что, я сам женюсь.

— Я тебе женюсь! — Артур довольно заулыбался. — Это же не тебя он тут поцеловать его умолял. Так что вали, размывайся, а я предложение буду делать…

***

На пляже было тихо и пустынно. Жара накрывала белый крошащийся известняк берега, сокращала тень от крутого изрезанного обрыва. Полуденное солнце размаривало, придавливало горячий воздух к песку, прогревало ласково плещущую в ноздреватые камни волну, с шорохом тягающую туда-сюда мелкую гальку. А в номере было свежо и прохладно от мерно гудящего кондиционера.

Серьга податливо выгнулся влажной поясницей под напором ладоней, застонал нетерпеливо в ответ на участившиеся толчки в себя, не в силах больше сдерживаться, потянулся к своему члену. Руку перехватили, отвели в сторону, прижали к прохладной ткани сбитой простыни, не пускали, скользили по стволу напряжёнными пальцами — медленно, с оттяжкой, пока он не сотрясся крупной дрожью и не застыл, беззвучно ловя приоткрытым ртом вдруг раскалившийся воздух, принимая в себя содрогания тела, вбивающегося звучно, сильно и резко, до самого предела. А потом выплывал из ясного счастливого беспамятства, словно из тёмно-голубой морской глубины на сияющую, залитую солнцем, волнующуюся под напором ветра поверхность.

— Знал бы ты, как я тогда испугался. — Артур устроился щекой у Серьги на животе, ласково провёл пальцами по тонкому шраму над тёплой впадинкой в паху. — Простой же аппендицит вроде… Ну да, угроза перитонита, ты ж ходил, как придурок, до последнего, пока совсем не свалился. Решили под общим делать. А ты не выходишь, и хоть тресни.

— Знал бы, куда выходить, помчался бы… — Серьга довольно зажмурился, запустил пальцы в тугую шелковистость кудрей на затылке. — А ты не мог мне сказать там, что анестезиолог и мне просто надо выйти из сумрака?

— Да толку тебе говорить, тебя ж не перебьёшь. Всё бригаде про себя выложил, про начальство, про Лёху какого-то, про Петю-соседа. Хрен заткнёшь. Я тебе «киви, киви» — договаривались же перед операцией, про фрукты говорить будем. А ты заладил — «губы твои, дотронуться, облизнуть, обсосать…» Романтик хренов. И что с тобой было делать? Мишка-хирург тот сразу говорит — ну целуй, а то ж видишь, просыпаться не хочет совсем…


— Целуй…

Серьга охнул и засмеялся, когда Артур провёл языком влажную дорожку вдоль живота от верха до самого низа и прижался губами к члену, крепко и настойчиво.

— Да сколько угодно. Главное, чтобы ты опять не заснул…