Не по Фрейду

Чёрная дыра

Суровая алчная тяга дугой выгибает фронтиры, 

Вжимая в пустоты свои кометы, что мимо летят. 

Я больше совсем ничего не смог предложить миру. 

Я бездна настолько, что черпаю сам себя.

Это случилось тогда, сто лет назад, в другом измерении

солнце текло жидким золотом по изломам твоих ключиц

трогать рукой нельзя было, и я касался лишь зрением

твоих маленьких родинок и лежащих на коленях страниц

Тёплый асфальт под ладонями, весь в мелких трещинках,

Даже сейчас согревает памятью. И вряд ли я ошибусь,

Если скажу, что бывают такие одни на всю жизнь вещи, как

По-настоящему знойное лето и поцелуя мятного вкус.

Моя планета такая голая,

ее не может прикрыть снег

она раскололась давно втреск

дрожащей рукой замотаю голову

длинными шлеями новостных лент.

У меня было счастье долго ли - коротко ль

оно кружило меня над городом,

а я не смог его уберечь

из форточки веет трезвящим холодом

я ем новогодний винегрет

сегодня-завтра различий нет

метель метель с дыханьем ромовым

и голограмма свинцовых небес

летят сообщения в интервалах неровных

погода, скидки, от друзей-знакомых

а я выхожу в буран наконец

сон твоих волос коснулся, 

медлит луч по ним скользя. 

гнёт зюйд-вест деревья-прутья, 

но тебя будить нельзя. 

спи - колосья трав щекочут - 

спи - морской прибой шумит - 

спи - привязан парус прочно - 

спи - волну заменит штиль. 

сон простуду злую гонит, 

я ее заговорю. 

ночи шаль укрыла город. 

кот мурчит в ладонь твою.

"Вы знаете, площадь в гирляндах и ёлках, и мерин прокатит - пятьсот за извоз. 

Глаза у мерина грустные только, и я наступаю в его навоз... "

Мой доктор вздыхает и шепчет: "Понятно... С утра телеграмм по сто пять натощак, 

в ТЦ - pull&bear, на худой, "5 карманов", и пару раз в месяц ходите в макдак." 

И я предписания все соблюдаю, но в сердце бульдозер, как прежде, скребёт. 

Повторный приём. Док белее сметаны. Стандартный рецепт, поглоти меня мох!

А сам надевает пальто и выходит на улицу в муть разноцветных гирлянд, 

и с мерином в ногу, хотя без поводьев, шагает по слякоти силосных блямб.

Блекнет вечная круговерть

Понедельников, сред и суббот

Город давит на нас, словно клеть

Светофор то и дело врет

Только вьюга внезапной рукой

Слякоть в сердце захолодит

Обезболит застывший покой

Вздох беззвучных вечерних молитв

Я сквозь черный простор миль

Перекинув к тебе шнур

В два стакана потуже нить

Разговоров ночных тяну

Да слетают коды в никуда

С белой мутью в воронку сна

Днями снова сорит календарь

За листками ни зги не видать

И вращается солнечный диск

Набирая ряды дат

Номер занят. Call back later, please

Позвоните в другой раз

Снова день по стеклу стёк

Скоро стает с земли снег

Повернусь на другой бок

Погасив в голове свет

Когда ты уйдёшь и оставишь меня одного

Курить остывающих будней осадок прогорклый,

Оглажу последним прощальным сентябрьским лучом

Уснувшую на зиму тьму в твоих запертых окнах.

Бесцельно по лужам скользя за пожухшим листом,

Отправлюсь зиять рваной раной угрюмого неба.

И нет, не глинтвейном согреюсь, плотней запахнувшись плащом,

Не джазом, не кофе с корицей в уютной кофейне,

А памяти смятым клочком на промокшей земле

И эхом тепла на щеке от твоих нежных пальцев, 

Симфонией листьев, шуршащих по мне, по тебе

На пыльном холодном асфальте.

Слепой дождь

Касанья мягки,
лёгки,

замер даже звук.

Не дышит ветер,

воздух

томно тих.

Неслышно гладят

капли,

землю наших рук

И нежность солнца

в брызгах

мелких слив.

Не бойся,

это не увидит

дождь слепой,

И слово

не отыщет

тайника.

Всё будет

скрыто,

скрыто меж тобой

и мной,

И память

в качестве

проводника.

Друг мой, как мне тебя сберечь?
Ты уходишь, как влага сквозь сжатые пальцы,
С каждым днём холоднее от наших встреч,
Реже нашей взаимности протуберанцы.

Мой родной, я  забыл, как огонь твой горяч,
Как тепло на плече от твоей ладони.
Я не верую в бога, но дьявол-палач
Заключил от меня твоё сердце в сардоникс.

Дорогой мой, дружище, ну как же так?
Между нами остыло кофейной дымкой.
Всё внутри кричит - я молчу не в такт.
Я молчу, становясь для тебя невидимкой.

По берегу изгибы гладит зной,

Горя смоквами  меж холмов багряно. 

Их спелость увлекает за собой

Вонзиться вдруг в раздавшуюся мякоть.

Так плавит миражами солнце степь,

Что небо, на колени  опустившись,

Прильнуло низко к вздыбленной земле,

Податливо открывшей впадин дышла.

Возвышен он, стоит на берегу,

Рукой заката обнят и обласкан,

Готов встречать бесстыжую волну,

Проглоченным быть лижущею пастью.

Скулит и умоляет океан,

В истоме сладкой дрожью покрываясь,

Опять, опять пучины вод пронзать.

И вторит гром призывам с воплем чаек.

Размыт и сдавлен душный горизонт,

И море трется в тучи белой пеной,

Как вдруг сквозь бурю яркий искр сноп

Взорвёт маяк блестящим в каплях светом.

В твоём сердце зарубки, сделанные моей рукой...

Я хочу обнять покрепче, но бью наотмашь.

Ты прости меня, что я не тот, не такой,

Что понимание в моем лексиконе роскошь.

Злые слёзы горло сжали тоской -

Ты уходишь. Что ж! Поступай как знаешь!

Я три дня, три ночи бежал за тобой,

Чтоб сказать, что, видно, не будет иначе.

В отношениях может быть лишь один дурак,

А другой дураком ему быть позволяет.

Ты, когда тебя спросят, че с ним не так,

Говори: "Ты о чем, друг? Я его не знаю".

В твоём сердце зарубки, сделанные моей рукой.

Я хочу обнять покрепче, но бью наотмашь.

В нашем странном танго партнера долой:

Рaso atras - 

дальше пропасть

* paso atras (ит.) шаг назад (в танго)

Твоя музыка льёт ядовитым дождём

прожигает в теле моём рваные дыры

до сих пор работает на мне твой любой приём

перед напором твоим безотказно капитулирую

ледяными объятьями севера почти что спасён

поцелуями юга укрою своё горе

так надрывно теперь оставаться с тобой вдвоём

зная, что нас давно перестало быть двое

погребая чувства под сотнями дегустаций

мы молчим - дипломаты бля - о больном

я спускаюсь в подземку без разницы какой станции

а хочу преклонить колени перед тобой.

Не имея намерений всё же друг друга раним

кровоточат порезы во мне от любимой руки

я устал. Я так дико устал от своих подозрений, твоих оправданий

от истерик моих и придирок устал ещё больше ты

и неловко рука выскользает из рукопожатия

я тебе не нужен, ну так дай же скорей уйти

ты смеёшься над тем как жалок мой план взятия

ты берёшь одного, ну а я захвачу весь оставшийся мир

Сквозь зелёные проймы полей

Сердце рвётся упругой стрелой,

И бурлит изумрудный ручей,

Словно брага, свободой хмельной.

Далеко за холмами из мха,

Лапы срезав о лезвия скал,

Ободрав об терновник бока,

Лис найдёт то, что долго искал.

Ароматы медовые трав

Скроют запах и зверя след,

Белый мех по земле разметав.

Здесь надежда твоя? Нет?

Ты сбежал за леса-моря,

За широкую за степь,

Но за лапу всё тянет тебя

Древней ковки проклятая цепь

вот так иногда накрывает горькой морской ударной волной

со всей дури сбивая с ног

отголосками Хиросимы

по-другому тогда не мог

от беспамятства на волосок

воспоминания рвут душу в лохмотья и становятся невыносимы

видеть тот блядский взгляд рядом с тобой

мериться сумасшествием  с полной луной

и не сметь ни вдохнуть, ни выдохнуть сладких иллюзий смог

а на деле любые пилюли глотать готов на поток

хоть 12-калибровых горсть, главное, чтоб не мимо

лишь бы опять под ногами пятно бензина

радугой показалось над головой

это теперь лишь сны провидцев, отголосков прозрачный комок

но я всё ещё - навсегда сцуко - неубиваемый Чиполлино

твой непутёвый с дыркой в башке герой

с тобой всё как-то иначе - 

я каждый новый фрагмент

на слух подбираю, 

касаюсь клавиш,

от звуков пьянящих

невольно плавясь,

пытаюсь понять, 

что ты за инструмент

и пишу на просторах кремовой простыни

историю мягких касаний в четыре руки

в ограниченном очень пространстве

я и ты подпоясаны тьмой

уговор, что нельзя прикасаться

ровно метр между мной и тобой

но касаются ласково взгляды

проникая под радужки глаз

светляками мерцает  гирлянда

и искрит пустота вокруг нас

Я тебя люблю как единицу вселенной, как данность

ты моя константа, доминанта в моём мозгу.

Вся жизнь не более чем набор случайностей и странность,

но думать иначе я о тебе не могу.

Бывают моменты, когда сжимаешься до вдоха-выдоха,

когда ногтями держишься за этот мир,

и те, кого звал друзьями, твою душу безжалостно вынут и

на ближайшем рынке толкнут за эфир.

И, наверное, правы, ведь со времён Спарты

таких бросали вниз со скалы -

выживает сильнейший. И с наступлением марта

мне этот мир и вселенная станут малы.

Все люди делятся на две категории. 

                                                        С первыми легко, как легко и без них.

Когда они тихо от нас уходят, 

                                                         внутри совсем ничего не болит.       

Со вторыми очень сложно,   

                                                      но без них невозможно совсем.

Потому я сегодня немножко  

                                                              похож на тумана кисель.

В горле спазм уже как с неделю,  

                                                     мы гоняем друг другу "прости" - "виноват",

Мы сжигаем с тобой в самом деле

                                                    за ночь бессонную нервов на тыщу ватт,

И я хочу одного, чтобы можно 

                                                                было не слазить с твоих колен.

А ты надеешься, что кончится "сложно", 

                                                       и я обниму тебя сквозь весь этот тлен.

Но из раза в разы от идиллии 

                                     до  безумства все меньше злосчастный пролёт 

Я прошу тебя шепотом: "Милый,

                                                        давай отмотаем, иначе обоих убьёт?

Давай отмотаем от этой линии

                                                         назад, пока есть хоть какой-то смысл?"

И ты бросаешь: "Малыш, не зли меня",

                                                        уходишь курить на балкон и молчишь.

Кофе. Помятая постель. Чисто, но пыль клубит под креслом.

Нас жует час, ровняет день, дедлайн торопит лечь под прессы.

Кутаясь в белое пальто, мы гоним хмурым взглядом солнце,

Клацая наспех в телефон: "Ну шо ты там?" И с неба льётся...

Мы здесь решаем "ху из ху", трем в порошки чужие жизни:

Кто на костре сгорит к утру, а кто в петле полудня свиснет.

Мы, безразличное г*вно, вдруг из любой щели полезем:

"Сбрей свои патлы!", "Пей "Боржом"!", "Нас за*бали гомосеки!"

Путь наш - по ломким черепам, клич наш - "Взывает бездна к бездне",

Только по нашим спинам ад выгнал на землю свежих бестий.

Мы так казнили в честь добра, света, морали! и вдруг -  здрассьте!

В лесных тенётах бьётся скорбный дух

И стонет горьким эхо в водопадах.

Есть то, что мне не выговорить вслух.

Есть то, что и озвучивать не надо.

Но вспыхнет вдруг за взгорьем солнца луч,

Пронзив насквозь своим теплом последним.

За что ты был так меток и могуч?

Царапал так, что нету исцеленья.

Противник избран мной не по зубам -

Я в топь ушёл, маним неверным светом.

Как сладок слов твоих мне был бальзам,

Но ядовитым вдруг отдался следом.

Пусть плачут ивы вечно надо мной,

Доверчивым, податливым и глупым.

А зверь, как наигрался, - в новый бой

За свежей кровью вышел тем же утром.

Плечи согнуты безысходностью,

Взгляд усталый от сотен битв.

Что не так с моей грустной повестью,

Я не в силах тебе объяснить.

Вьётся пар над чашкой и кольцами

Оседает там, в недрах зрачка.

Дальтонизм души... В горле бьётся крик,

В кулаке бьётся бабочка.

Сохранить бы под кожей в памяти,

Друг, объятий твоих фантом,

Чтоб укрыться воспоминанием

От безумств своих, как зонтом.

Удержать бы покрепче пальцами

Твоих рук теплоту. Опоздал,

Безбилетным катаюсь зайцем я

В этой жизни, мой дом - вокзал.

Протянуть бы ещё немножечко

И замкнётся нелепый путь...

Но вопрос звучит дёгтя ложечкой:

Для чего же его тянуть?..

У пасти разверзших гробов не ищут посланников рая.

Ты мне приказал отомстить, взамен обещав быть моим,

И я безрассудно пришёл и, душу твою отнимая, 

Шептал в синеву твоих глаз:
"Да, мой господин".

Болезненный слабый росток под натиском бури, -- ты жалок,

Два хрупких хрустальных плеча затянуты тёмным сукном.

Я стал твоей местью врагам, коварным и острым кинжалом,

Ты стал долгой выдержки в тонком сосуде вином.

Твой дух несгибаем бедой, и режут шрапнелью приказы,

И в голосе жёсткость металла десятка гвардейских рапир, --

Лишь мне одному ты открыл бессонных ночей твоих фазы,

Укрылся от ужасов тьмы на демона мертвой груди.

Теперь мне не вспомнить, когда мы стали роднее, чем братья,

В какой распроклятой беде венчало нас полной луной,

Играя в дворецкого, бес попал под людское заклятье

И тает, когда ты кричишь вслед
"Он мой!"

Босоногим мальчишкой смеющимся выбежал май 

На зелёное поле Вальгаллы и замер в цвету. 

Не волнуйся, я помню, как всё было в прошлом году, 

И тебя попрошу: никогда меня не забывай. 

Пусть травой заросло, только холмик остался в груди, 

Всё же хроники рифм для меня эти дни берегут, 

Их читают, как книгу, как летопись ласковых пут - 

Ты услышишь их шёпот, лишь ухом к земле припади. 

Я теперь не уверен, что было тогда сон, что явь, 

Может быть, только я околдован был, счастьем пленён? 

Мы задумчиво смотрим с мальчишкою маем вдвоём, 

Как закатное солнце мешается в сумерек сплав.