Новая нормальность

Пролог

Пять тридцать. За секунду до сигнала будильника. Двадцать лет одинакового расписания отточили этот рефлекс до автоматизма. Андрей Викторович провёл ладонью по прохладной половине кровати — пустой, как и последние три года после развода. Губы тронула усмешка. Одиночество — не такая уж высокая цена за абсолютный контроль.

Тренажёрный зал встретил его запахом кожи и металла. Через час руки привычно подрагивали от усталости, майка промокла насквозь. Сорок — уже не тот возраст, когда можно позволить себе расслабиться. Тело как подчинённый: дай слабину — начнёт качать права. Он добавил ещё двадцать килограммов на штангу, чувствуя, как натягиваются жилы на шее. Пусть знает своё место.

В зеркале лифта отражался успешный мужчина в костюме от «Том Форд». Он придирчиво поправил узел галстука, провёл ладонью по седым вискам — правильная седина, благородная. Как у хорошего коньяка. Запонки от «Картье» тускло поблёскивали в свете ламп — подарок совета директоров на сорок лет. Тогда ещё приходилось играть по их правилам. Сейчас расклад другой.

Завтрак в пентхаусе на сорок седьмом этаже давно превратился в ритуал. Официант бесшумно скользил между столиком и дверью, меняя пустые тарелки. Он лишь краем глаза следил за этими перемещениями, пролистывая сводки на экране планшета. Овсянка и зелёный чай — всё, что нужно для работы мозга. Нетронутая корзинка с круассанами отправилась обратно на кухню. В его положении излишества только вредят. Империи строятся на дисциплине, а не на прихотях.

Телефон завибрировал, высветив имя «Николай К.»

— Николай, — он говорил, спускаясь к машине. — Загляни после обеда. Обсудим твою докладную по китайскому направлению.

Пауза.

— Да, я читал. Именно поэтому и поговорим.

Он нажал отбой, улыбнувшись краешком губ. Зам начальника департамента международных отношений заикается в его присутствии третий месяц. После того памятного разноса на совещании. Страх — хороший мотиватор. Пусть дёргается, так надёжнее.

Чёрный «Майбах» плавно тронулся в потоке машин. Он открыл ноутбук. Гонконгская биржа закрылась ростом. Китайские партнёры подтвердили встречу. Предварительные результаты квартала превысили прогнозы на двенадцать процентов.

В приёмной Марина привычно вскочила при его появлении:

— Доброе утро, Андрей Викторович! Совещание в одиннадцать подтверждено, все члены совета директоров будут присутствовать лично.

Он окинул её быстрым взглядом. Новая юбка — чуть короче прежней. Губы ярче обычного. Решила напомнить, что она женщина? После того, как он не заметил её новую причёску? Наивно.

— Кофе через десять минут. И документы по реструктуризации.

Утренняя планёрка прошла как по нотам. Он разглядывал свою команду поверх папки с отчётами. Спины прямые, взгляды сосредоточенные. Никто не смел лишний раз шевельнуться. Годы отбора и дрессировки создали безупречный механизм. Если у кого и были возражения по срокам реструктуризации, их оставили при себе.

Селектор ожил голосом Марины:

— Андрей Викторович, ваша дочь на второй линии.

Он посмотрел на часы. Катя обычно звонила в школьное время, только если что-то случилось.

— Соедините… Да, солнце?

— Пап, можно я в эти выходные у мамы останусь? У Машки день рождения, мы хотели…

В трубке что-то грохнуло, послышался взрыв девичьего смеха. Он механически перелистнул страницу отчёта.

— Конечно, — следующая страница. — Прости, у меня совещание. Вечером созвонимся?

— Ладно… — голос дочери дрогнул знакомым разочарованием. — Пока.

Он откинулся в кресле, глядя в окно. После развода отношения с дочерью становились всё более формальными. Пятнадцать лет — сложный возраст. Надо бы уделять ей больше времени… Телефон завибрировал напоминанием о совещании. Впрочем, сейчас было не до этого.

***
Одиннадцать тридцать. Зал заседаний совета директоров. Его территория. Он стоял у панорамных окон, глядя на город внизу. За столом из чёрного дерева расселись двенадцать человек — кто-то листал документы, кто-то негромко переговаривался, но он кожей чувствовал их напряжённое внимание.

«Как двенадцать апостолов на тайной вечере», — пронеслось в голове. — «Только вместо Иуды — целых одиннадцать». Он подавил усмешку. Не время для чёрного юмора.

Сто двадцать слайдов безупречной презентации замерли в ожидании. Он знал: каждое его слово записывается, каждый жест анализируется. Это был его выход на сцену. Театр одного актёра, где публика платит за право смотреть.

— …таким образом, реструктуризация позволит увеличить капитализацию на сорок процентов в течение двух лет, — он обвёл взглядом совет директоров, задерживаясь на каждом лице ровно на две секунды. — Вопросы?

Тишина. Затем председатель совета, Михаил Аркадьевич, слегка кивнул:

— Впечатляюще, Андрей. Думаю, коллеги согласятся — ваше видение полностью соответствует нашим ожиданиям.

Он почувствовал, как немеют кончики пальцев — первый признак подступающего азарта. Как перед хорошей охотой. В тонированных стёклах очков Михаила Аркадьевича отражались графики роста. Они ещё не поняли, что реструктуризация — это только начало. Через полгода совет директоров будет совсем другим. И очень послушным.

К вечеру на столе уже лежали первые поздравительные письма. Телефон разрывался от звонков. Марина появилась в дверях — уже в пальто, но задерживаться на работе для неё было делом привычным:

— Ресторан подтвердил бронь на 19:30. Агентство прислало портфолио.

— Спасибо. На сегодня всё.

Он заслужил этот вечер. Заслужил право отпраздновать по-своему. Частная комната в «Белуге», дорогое вино и профессиональная спутница — его маленькие слабости всегда были под контролем. Как и всё остальное в его жизни.

***
Ресторан «Белуга» встретил его приглушённым светом и негромкой музыкой. В вечернем освещении хрусталь люстр играл золотыми бликами на тёмных деревянных панелях. Метрдотель, с неизменной полуулыбкой узнавания, проводил его в отдельный кабинет. Здесь ему нравилось — безупречный сервис и гарантированная приватность.

— Как обычно, господин Северов? — вышколенный официант держал винную карту так, словно это была древняя рукопись.

— Да, — он слегка кивнул. — И графин воды без газа.

Он достал телефон, открывая портфолио от агентства. Светлана. Двадцать шесть лет, модельная внешность, высшее экономическое. Взгляд профессиональный, без намёка на вульгарность. Именно то, что нужно. Они знали его вкус — деловой ужин требовал соответствующего антуража.

Когда она вошла, каблуки беззвучно утонули в ковре. Чёрное коктейльное платье от «Шанель» облегало фигуру, не открывая ничего лишнего. Нитка жемчуга, туфли «Маноло Бланик» — ни одной ошибки в образе.

— Добрый вечер, Андрей Викторович, — её голос был поставлен идеально. — Благодарю за приглашение.

— Добрый вечер, Светлана. Присаживайтесь.

Ужин проходил по отработанному сценарию. Лёгкая беседа об искусстве, бокал «Шато Марго», изысканные блюда. Она умело поддерживала разговор, не переходя границ. Он поймал себя на мысли, что даже не помнит лиц предыдущих спутниц — все они сливались в один образ безупречной профессионалки.

— Сегодня особенный день? — спросила она, когда официант принёс десерт.

— Можно сказать и так, — он позволил себе улыбку. — Важный этап в карьере.

— Поздравляю, — она подняла бокал. — За ваш успех?

Он кивнул, отмечая правильность её реакции — ни излишнего любопытства, ни фальшивого восторга. Просто элегантная женщина, с которой приятно провести вечер.

Люкс в «Ритц-Карлтоне» был забронирован заранее. Дверь закрылась за ними, отсекая внешний мир. Светлана грациозно скользнула в ванную, оставив его наедине с видом на ночную Москву и бокалом «Шато Марго». За окном огни реки сплетались с отражениями небоскрёбов, создавая иллюзию бесконечности. Когда она вернулась, от неё пахло жасмином и свежестью.

Шелест золотистой упаковки в полумраке. Прохладный латекс скользит по разгорячённой плоти. Он отметил про себя, как по-деловому четко она выполнила эту часть протокола — без лишних движений и наигранной страсти.

Светлана откинулась на белоснежные простыни, изгибая спину с отточенной грацией танцовщицы. Её колени медленно разъехались в стороны, шёлк платья заскользил вверх по бёдрам. Всё по сценарию. Всё под контролем.

— Иди ко мне, — её шёпот растаял в темноте. Ни капли фальши в голосе — чистый профессионализм.

Матрас прогнулся под его весом. Капля пота скатилась по виску — единственный признак того, что под маской делового хладнокровия всё ещё бьётся пульс. Её тело горячее, влажное, готовое. Первый толчок заставил её закусить губу. Простыни смялись в её пальцах.

— Глубже, — её дыхание сбивалось в такт его движениям, но в стоне не было ни грамма наигранности.

Он потянул её за волосы, заставляя встать на колени. Её спина изогнулась, лопатки двигались под гладкой кожей как точный механизм. Шлепок плоти о плоть, сбитое дыхание, шорох простыней — всё сливалось в какую-то первобытную симфонию.

Её лицо утонуло в подушке, бёдра высоко подняты. Его пальцы оставляли красные следы на её коже — завтра они исчезнут без следа, как будто ничего и не было. Их тела двигались в одном ритме, всё быстрее, жёстче. Воздух пропитался запахом секса и жасмина.

Его рык слился с её стоном. Мышцы напряглись. Вспышка. Темнота.

После она не пыталась прижаться или завести разговор. Быстрый душ, безупречный макияж, чёрное платье сидит как влитое — будто ничего и не было.

— Вызвать такси? — он застёгивал запонки, глядя в окно.

— Благодарю, машина ждёт внизу.

Щелчок двери. Он остался один. Москва-Сити переливалась огнями, город жил своей ночной жизнью. Он чувствовал приятную усталость и удовлетворение — как после удачной сделки.

Этот день был идеальным. Абсолютный триумф в бизнесе и достойное завершение вечера. Всё шло по плану.

***
Пять тридцать. Резкая боль выдернула его из сна. В паху пульсировало. Он сел на кровати, чувствуя, как по спине стекает холодный пот.

— Чёрт… — простыни в свете утренней зари казались розоватыми. Он включил лампу. Кровь. Яркие пятна на белом хлопке выглядели нереальными, как в дешёвом ужастике.

«Презерватив», — пульсировало в висках. — «Вчера точно был презерватив».

Перед глазами мелькнул золотистый блеск упаковки, чёткие движения Светланы, его собственный придирчивый взгляд. Он всегда проверял девушек из агентства. Всегда использовал защиту. Всегда держал всё под контролем.

Всегда.

Пока…

Зеркало в ванной отразило бледное лицо с заострившимися чертами. В глазах плескался страх — впервые за много лет. Он стиснул зубы. Страх — роскошь для неудачников.

Телефон. Контакты. «Дмитрий Сергеевич — уролог». Гудки растянулись в бесконечность.

— Да? — заспанный голос.

— Дмитрий Сергеевич, простите за ранний звонок. Андрей Северов беспокоит.

— А, Андрей Викторович… — в трубке зашуршали простыни. — Что случилось?

— Нужна срочная консультация. Прямо сейчас.

Пауза. Он почти видел, как врач садится в кровати, нащупывая очки.

— Хорошо. Через час в клинике.

Следующий номер.

— Марина? Перенесите все встречи на вторую половину дня. Да, включая китайцев. Придумайте что-нибудь… Форс-мажор, срочные переговоры… К вечеру буду.

«Майбах» летел по пустым утренним улицам. В тёмной полировке приборной панели отражалось его лицо — жёсткое, собранное. Маска, отточенная годами. Он проверял почту, пытаясь отвлечься от пульсирующей боли. Ответил на три письма. Подписал приказ о назначении. Нормальное утро. Всё нормально.

Частная клиника пахла стерильностью и деньгами. Беззвучные автоматические двери. Приглушённый свет. Стойка ресепшн из тёмного дерева. Тишина, за которую кто-то хорошо заплатил.

— Доброе утро, Андрей Викторович, — администратор встала ему навстречу. — Дмитрий Сергеевич ждёт вас.

Кабинет уролога был похож на офис успешного банкира — кожаное кресло, картины на стенах, минимум медицинской атрибутики. За такой антураж он платил пятьсот евро в месяц. Чтобы в случае чего… В случае чего?

Дмитрий Сергеевич снял очки, протирая их неестественно медленно:

— Рассказывайте.

— Кровь. Боль. Началось утром.

— Были контакты?

— Да. С защитой. Проверенное агентство.

Врач кивнул, и в этом кивке читалось что-то среднее между «какая теперь разница» и «всё равно надо проверить».

— Давайте посмотрим.

Холодные перчатки. Острая боль. Он смотрел в потолок, считая трещины на лепнине. Одна, две, три… На семнадцатой Дмитрий Сергеевич отстранился, и это движение сказало больше, чем все последующие слова.

— Нужна срочная биопсия.

— Подозрения? — он спросил механически, хотя уже знал ответ. По тому, как врач избегал смотреть ему в глаза. По тому, как тот медлил со следующей фразой.

— Андрей Викторович…

— Дмитрий Сергеевич, — его голос стал жёстким, как на совещаниях, когда кто-то пытался увильнуть от ответа. — Я предпочитаю знать факты. Какими бы они ни были.

Врач медленно снял перчатки. Щелчок латекса прозвучал как выстрел.

— Образование. Похоже на агрессивную форму. Нужно исключить… — он замялся, — …худший вариант.

«Рак», — мысль ударила под дых, но голос остался ровным:

— Сроки?

— Биопсия займет час. К вечеру будут предварительные результаты. Полная картина — завтра. Но, Андрей Викторович… Если подтвердится, счет пойдет на дни.

Он кивнул, будто речь шла о задержке квартального отчета:

— Организуйте.

Следующий час слился в калейдоскоп белых халатов, металлического звона инструментов и резкого запаха антисептика. Он отвечал на звонки, проверял почту, отдавал распоряжения.

Всё нормально. Обычное утро. Просто ещё один вызов, который нужно преодолеть.

Но где-то глубоко внутри, за стеной самоконтроля, начинал шевелиться животный, первобытный страх. Тот самый, от которого не спасают ни деньги, ни власть, ни двадцать лет железной дисциплины.

Девятнадцать ноль-ноль. Он смотрел на закат из окна своего кабинета. Солнце медленно тонуло среди небоскрёбов Москва-Сити, окрашивая стекло и сталь в кроваво-красные тона. Как тот след на простыне этим утром.

Телефон завибрировал — Дмитрий Сергеевич.

— Да?

— Андрей Викторович, результаты готовы. Вы можете подъехать?

— Уже выезжаю.

Он застегнул пиджак. В приёмной Марина подняла глаза от монитора. Её губы были уже не такими яркими, как утром — день стёр половину помады.

— Отменить ужин с инвесторами?

— Нет. Перенесите на завтра.

— Хорошо. Машина ждёт внизу.

В кабинете уролога горел только настольный светильник. Дмитрий Сергеевич разложил на столе снимки, и в желтоватом свете лампы они казались старыми фотографиями.

— Плоскоклеточный рак. Третья стадия, — голос врача звучал глухо. — Глубокая инвазия.

Андрей смотрел на чёрно-белые пятна, пытаясь осознать реальность происходящего. Забавно. Столько лет он боялся потерять контроль над компанией, над людьми, над своей жизнью… А теперь выясняется, что настоящий враг всё это время рос внутри. Как в дешёвой голливудской драме.

— Варианты?

— Один. — Дмитрий Сергеевич поправил очки. — Тотальная пенэктомия. Промедление смертельно опасно.

— Что?

— Полное удаление… — врач запнулся, словно споткнувшись о собственные слова. — Полное удаление полового члена.

«Кастрация», — пронеслось в голове. — «Нет, хуже. Кастратам хотя бы есть что кастрировать». Он почувствовал, как к горлу подступает истерический смех, но лицо осталось неподвижным.

— И после? — его голос звучал непривычно хрипло.

— Реконструкция уретры. Мочеиспускание через промежность. Яички сохраним, гормональный фон не пострадает.

— А… — он осёкся, чувствуя, как пересохло в горле. — А дальше?

Врач отвел глаза:

— Физически — простата остается. Теоретически возможны оргазмы. Но… обычная интимная жизнь будет невозможна.

Андрей встал, подошел к окну. В стекле отражалось его лицо — бледное, с заострившимися чертами. За спиной тихо шуршали снимки.

— Сколько времени на подготовку?

— Максимум неделя. Я бы рекомендовал раньше.

— Хорошо. Организуйте всё необходимое.

— Андрей Викторович… — Дмитрий Сергеевич помедлил. — Возможно, стоит обсудить это с близкими. Психологическая поддержка…

— Благодарю, справлюсь сам.

«Майбах» летел по вечерней Москве. Дождь размывал огни города в разноцветные пятна. Он смотрел на них, не видя. Вчерашний триумф казался далёким сном.

Телефон зазвонил — дочь.

— Да, солнце?

— Пап, ты не забыл? Ты обещал сегодня созвониться.

В трубке играла музыка, слышался смех подруг. Беззаботный смех пятнадцатилетних девочек, у которых вся жизнь впереди.

— Прости, много работы. Давай завтра?

— Вечно у тебя работа, — в её голосе прозвучало привычное разочарование. — Ладно, пока.

Он нажал отбой. В темноте салона набрал номер Марины:

— Отмените все встречи на неделю вперед. Придумайте что-нибудь… командировка, важные переговоры.

— Что-то случилось?

— Выполняйте.

Пентхаус встретил его гулкой тишиной. Он налил виски, подошел к панорамному окну. Внизу расстилался ночной город — его город. Ещё вчера он чувствовал себя здесь властелином. А теперь…

«Забавно», — он усмехнулся, разглядывая янтарную жидкость в стакане. — «Всю жизнь строил империю. А в итоге… В итоге оказалось, что настоящая власть не в этом».

В кармане завибрировал телефон — сообщение от агентства: «Светлана просила передать, что с удовольствием встретится снова».

Он залпом допил виски. За окном ночная Москва жила своей жизнью. Равнодушная. Безжалостная.

Его город. Его мир.

Мир, в котором завтра ему придётся учиться жить заново.

Глава 1. Зеркала

Пять тридцать. Андрей Викторович открыл глаза за секунду до сигнала — двадцать лет въевшаяся в подкорку привычка оказалась сильнее швейцарских транквилизаторов. Он медленно приподнялся на больничной койке, прислушиваясь к ощущениям в теле. Боль в промежности стала глуше, но не исчезла совсем — верный признак того, что действие ночной дозы обезболивающего подходит к концу.

Палата люкс в реабилитационном центре пахла антисептиком и чем-то неуловимо стерильным. За окном едва брезжил рассвет, превращая очертания швейцарских Альп в размытые тени. Последнее утро здесь. Последний день его добровольного заточения.

Он потянулся к прикроватной тумбочке — там, в идеальном порядке, лежали антибиотики, обезболивающие и антидепрессанты. Каждая таблетка в своей ячейке, каждая доза просчитана. Контроль. Даже здесь он не мог отказаться от потребности все систематизировать.

Первым делом — обезболивающее. Сильное, но не настолько, чтобы затуманить рассудок. Он научился находить этот баланс: достаточно, чтобы функционировать, недостаточно, чтобы потерять концентрацию. Запил водой из хрустального стакана — маленькая прихоть, которую он себе позволил. Даже в клинике статус нужно поддерживать.

Позывы к мочеиспусканию нарастали. Раньше он бы просто встал и дошел до туалета. Теперь каждый поход требовал подготовки. Он поморщился, нащупывая тапочки — дорогие, из мягкой кожи. Плавно поднялся, стараясь не делать резких движений. Швы уже зажили, но мышцы еще помнили травму.

В ванной комнате он намеренно избегал смотреть в зеркало. Шесть недель тренировки, и это тоже стало рефлексом — проходить мимо отражающих поверхностей, не поднимая глаз. Снял пижамные штаны, осторожно опустился на унитаз. Новая реальность: мочиться теперь можно было только сидя.

Уретра, выведенная в промежность, требовала особого внимания. Первое время он промахивался, моча попадала на бедра, на пол — это было унизительно до дрожи в руках. Теперь он научился. Расставил ноги чуть шире, наклонился вперед под определенным углом. Медленно расслабил мышцы.

Струя ударила в фаянс где-то между ног. Он считал секунды — еще одна привычка, появившаяся в клинике. Сорок три… сорок четыре… Хороший напор, значит, заживление идет нормально. Врачи говорили, что это важный показатель.

Подтереться специальными салфетками, обработать область уретры антисептиком. Все движения отточены до автоматизма. Он поймал себя на мысли, что относится к этому как к важной бизнес-процедуре — четкий алгоритм действий, никаких лишних эмоций.

Душ. Еще одно испытание. Он включил воду, дождался нужной температуры. В первые дни после операции даже простые капли причиняли боль там, где раньше был… Он оборвал мысль. Терапевт говорила не избегать таких мыслей, но сейчас было не время для рефлексии.

Вода стекала по телу. Он методично намылил грудь, руки, ноги. Промежность оставил напоследок. Прикосновения к шраму все еще вызывали дискомфорт — не столько физический, сколько психологический. Там, где раньше был источник мужской гордости, теперь…

Стук в дверь палаты выдернул его из размышлений:

— Герр Северов? Вас ожидают на утренний осмотр через двадцать минут.

— Я буду готов через пятнадцать, — ответил он по-английски.

Костюм он выбрал еще вчера — светло-серый, от Тома Форда, с брюками особого покроя. Его телу требовалась теперь другая одежда. Просторное белье из мягкого хлопка, чтобы не раздражать чувствительную промежность. Брюки с высокой посадкой и свободным шаговым швом. Рубашка из тонкого египетского хлопка — маленькие удовольствия, которые помогали чувствовать себя прежним.

Сборы заняли ровно четырнадцать минут. Он придирчиво проверил узел галстука, расправил манжеты, закрепил запонки — подарок совета директоров на сорокалетие. Интересно, что бы они сказали, узнав правду о его «швейцарских переговорах»?

В коридоре пахло кофе и свежей выпечкой. Он на автомате отметил эту деталь — в хорошей клинике важны мелочи. Завтрак подавали в палату каждое утро ровно в шесть, но сегодня он пропустит его. Осмотр важнее.

Кабинет доктора Мюллера напоминал дорогой офис — кожаное кресло, картины на стенах, минимум медицинского оборудования на виду. За такой антураж Андрей платил пятнадцать тысяч евро в день, и каждый евро того стоил.

— Доброе утро, герр Северов, — хирург говорил по-английски с легким акцентом. — Как спалось?

— Нормально.

Мюллер кивнул, делая пометку в планшете:

— Боли?

— Терпимо. Три по десятибалльной шкале.

— Мочеиспускание?

— Без затруднений. Напор хороший, дискомфорт минимальный.

Они говорили как деловые партнеры, обсуждающие условия контракта. Никакой лишней эмпатии, никакого сочувствия во взгляде. За это Андрей особенно ценил швейцарского хирурга.

— Разденьтесь по пояс и лягте на кушетку.

Осмотр был быстрым и деловым. Умелые пальцы в перчатках проверили швы, прощупали лимфоузлы, оценили состояние уретры.

— Заживление идет отлично, — Мюллер снял перчатки. — Можете одеваться. Готовы к выписке?

Андрей застегивал рубашку, глядя в окно:

— А есть варианты?

— Технически мы можем продлить ваше пребывание, но… — хирург помедлил. — Медицинских показаний нет. Дальнейшее восстановление возможно амбулаторно.

«Дальнейшее восстановление», — эвфемизм, достойный его собственных пресс-релизов. Как будто можно «восстановить» то, что удалили полностью.

— Рекомендации?

Мюллер развернул на планшете схему:

— Режим приема препаратов остается прежним. Антибиотики еще неделю, обезболивающие по необходимости. Особое внимание к гигиене промежностной уретры. Любые признаки воспаления, изменение цвета мочи, затруднения при мочеиспускании — повод для немедленного обращения к врачу.

Андрей кивал, запоминая каждое слово. Как на важных переговорах, когда цена ошибки измеряется миллионами. Только теперь цена была несколько иной.

— Сексуальная активность?

Вопрос повис в воздухе. За окном пролетела птица, ее тень скользнула по столу.

— Теоретически, — Мюллер говорил ровно, — простатический оргазм возможен уже сейчас. Но я бы рекомендовал подождать минимум месяц. И обязательно проконсультироваться с сексологом.

Андрей застегнул последнюю пуговицу на рубашке:

— Что-то еще?

— Да. Доктор Шмидт ждет вас для заключительной консультации.

Психотерапевт. Еще одна роскошь, включенная в пятнадцать тысяч евро в день. Он поправил галстук:

— Благодарю, доктор Мюллер.

— Удачи, герр Северов. И помните — вы не первый и не последний. Жизнь продолжается.

«Не первый и не последний», — эти слова эхом отдавались в голове, пока он шел по коридору к кабинету психотерапевта. Возможно. Но он точно первый финансовый директор крупного холдинга, которому предстоит вернуться к работе с такой… особенностью.

Впереди был последний разговор с доктором Шмидт, сбор вещей и дорога домой. В Москву. В реальный мир, который ничего не знал о его трансформации.

И не должен был узнать никогда.

Кабинет доктора Шмидт разительно отличался от офиса хирурга — никакого показного минимализма, только уют и приглушенный свет. Кожаное кресло, в котором он провел десятки часов, чуть слышно скрипнуло под его весом.

— Как себя чувствуете, герр Северов? — её немецкий акцент за шесть недель стал почти родным.

— Нормально, — он одернул манжеты рубашки. — Готов вернуться к работе.

Она сделала пометку в блокноте. Интересно, что она там пишет? За все эти недели он так и не смог разгадать систему её записей.

— Давайте поговорим о вашем возвращении, — она сняла очки. — Какие эмоции вы испытываете при мысли о том, что через несколько часов окажетесь дома?

— Никаких, — он пожал плечами. — Работа ждет. Компания не может вечно верить в легенду о «срочных переговорах в Швейцарии».

— А как насчет дочери? Вы говорили, что не виделись с ней все эти шесть недель.

Катя. Он сжал подлокотники кресла:

— Она привыкла к моему отсутствию. После развода…

— Вы избегаете встречи с ней?

— Я берегу её, — он почувствовал, как желваки напряглись. — Ей пятнадцать. В этом возрасте отец должен быть… сильным.

— А вы считаете себя слабым?

Вопрос ударил под дых. Он встал, подошел к окну. Альпы тонули в утреннем тумане.

— Я потерял член, доктор Шмидт. Не способность управлять компанией.

— И все же вы боитесь возвращаться.

— Я не боюсь, — он резко развернулся. — Я просто… просчитываю риски.

Она кивнула, делая очередную пометку:

— Давайте поговорим о них. Что самое страшное может случиться?

Он хмыкнул:

— Утечка информации. Заголовки в деловой прессе: «Финансовый директор холдинга оказался кастратом». Паника акционеров. Падение котировок. Потеря контроля над компанией.

— А что еще?

— Шепотки за спиной. Жалость в глазах. Сплетни секретарш, — он сглотнул. — Катя узнает от кого-то другого. Перестанет уважать. Возненавидит за ложь.

— Это всё?

Он замолчал. В кабинете повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов.

— Женщины, — наконец выдавил он. — Раньше я мог… У меня были определенные привычки. Эскорт-услуги. Контролируемые отношения без обязательств.

— А теперь?

— Теперь… — он вернулся в кресло, обессилено опустился. — Я даже не знаю, возможно ли это физически. Да и какая женщина захочет…

— Многие мужчины после пенэктомии ведут активную сексуальную жизнь, — её голос был спокойным, профессиональным. — Существуют различные техники стимуляции простаты, специальные приспособления…

— Я не собираюсь превращаться в извращенца, — отрезал он.

— Почему изучение новых форм сексуальности вы считаете извращением?

Он промолчал. Она продолжила:

— Вы построили свою идентичность на определенном образе — успешный, доминантный мужчина, привыкший контролировать всё и всех. Сейчас этот образ разрушен. Но это не значит, что вы перестали быть собой.

— А кем я стал, доктор Шмидт? — горечь в его голосе удивила его самого. — Человеком без члена? Получеловеком?

— Вы всё тот же Андрей Викторович Северов. С тем же интеллектом, волей, характером. Просто теперь вам придется найти новые способы проявлять свою мужественность.

Она достала из стола папку:

— Я подготовила для вас список специалистов в Москве. Психотерапевты, сексологи… Они работают с подобными случаями.

— Я справлюсь сам.

— Конечно, — она улыбнулась. — Но возьмите список. На всякий случай.

Он механически сунул папку в портфель. Часы показывали 8:30 — скоро за ним приедет машина.

— Последний вопрос, герр Северов. Вы уже смотрели на себя в зеркало? Полностью?

Он застыл:

— Нет.

— Почему?

— Не видел необходимости.

— Рекомендую сделать это до отъезда. В безопасной обстановке. Где вы можете позволить себе любую реакцию.

Он кивнул, вставая:

— Я подумаю. Благодарю за помощь, доктор Шмидт.

— Удачи, герр Северов. И помните — принятие начинается с честности перед самим собой.

В палате его ждал собранный чемодан — работа персонала клиники. Он проверил содержимое: костюмы, рубашки, белье. Отдельный несессер с лекарствами и средствами гигиены. Все четко рассортировано, все на своих местах.

Взгляд упал на дверь ванной. Там было большое зеркало, в котором он старательно избегал смотреть на себя все эти недели.

«Принятие начинается с честности…»

Он медленно закрыл дверь палаты на защелку. Подошел к зеркалу. Пальцы чуть дрожали, когда он развязывал галстук. Пуговицы рубашки поддавались с трудом.

Грудь. Живот. Все как прежде. Ниже…

Он заставил себя посмотреть. Там, где раньше был пенис, теперь виднелся аккуратный шрам. Уретра выведена в промежность — розовое отверстие, похожее на маленький бутон. Яички на месте, но без привычной защиты кажутся беззащитными, уязвимыми.

Тошнота подкатила к горлу. Он оперся о раковину, чувствуя, как по спине течет холодный пот. В зеркале отражался чужой человек. Незнакомец с его лицом, его телом, но… неполный. Незавершенный.

Подкатила волна ярости. Захотелось разбить зеркало, уничтожить это отражение, стереть его из реальности. Кулаки сжались сами собой.

«Контроль», — приказал он себе. — «Прежде всего — контроль».

Медленно выдохнул. Разжал кулаки. Начал одеваться, методично застегивая пуговицы, поправляя манжеты, завязывая галстук. С каждым слоем одежды возвращалась уверенность. Броня. Защита.

Телефон завибрировал — водитель сообщал, что машина готова.

Он в последний раз окинул взглядом палату, ставшую домом на шесть недель. Здесь он учился жить заново. Учился справляться. Учился принимать…

Нет. Не принимать. Адаптироваться. Как всегда в жизни — найти способ превратить слабость в силу. Использовать обстоятельства в свою пользу.

Доктор Шмидт ошибалась. Ему не нужно «принятие». Ему нужен контроль.

А с этим у него никогда не было проблем.

***
Мерседес S-класса плавно катил по серпантину. За тонированными стеклами проплывали швейцарские пейзажи, но Андрей их не видел. Он просматривал почту, методично сортируя письма по папкам. Три сотни непрочитанных за последние сутки — компания жила своей жизнью, пока он «вел переговоры».

Что-то требовало немедленного внимания. Что-то можно отложить. Что-то делегировать. Сортировать, систематизировать, контролировать. Привычная рутина успокаивала.

Телефон завибрировал — сообщение от Марины: «Рейс подтвержден. Борт ждет в Цюрихе».

Частный самолет — еще одна дань конспирации. Никаких следов в системах бронирования, никаких любопытных глаз в бизнес-классе регулярных рейсов. Его отсутствие в Москве и так породило достаточно слухов.

В брюках появился характерный дискомфорт. Скоро придется искать туалет. Он поморщился, вспоминая, как впервые столкнулся с этой проблемой в клинике. Позывы теперь приходили чаще — последствие операции, с которым придется смириться.

— Остановите на заправке, — бросил он водителю.

Придорожная станция Shell сияла стерильной чистотой. Он направился в туалет, стараясь не выдать дискомфорта в походке. Внутри — отдельные кабинки. Хоть что-то.

Заперся. Достал из портфеля пакет с принадлежностями — антисептические салфетки, специальная насадка для унитаза. В клинике его научили всегда носить с собой необходимое. «Ваше тело теперь требует особого ухода», — говорил доктор Мюллер. Как будто он превратился в сложный механизм, требующий регулярного обслуживания.

Расстегнул брюки, спустил белье. Сел. В общественном туалете это ощущалось особенно… унизительно. Раньше он просто подходил к писсуару, как все нормальные мужчины. Теперь…

«Соберись», — приказал он себе. — «Это просто новый протокол».

Закончив, он тщательно протер сиденье антисептиком, убрал салфетки в отдельный пакет. Все как учили. Четкий алгоритм действий.

В зеркале над раковиной отражался безупречно одетый мужчина. Никто бы не догадался, что под этим дорогим костюмом… Он оборвал мысль. Вымыл руки. Поправил галстук.

Частный терминал встретил его привычной тишиной. Никаких посторонних — только персонал, знающий свое дело. Он поднялся по трапу, кивнул стюардессе.

— Кофе, виски? — она профессионально улыбалась.

— Нет. Не беспокойте без необходимости.

Три часа полета он потратил на изучение документов. Вникал в детали сделок, анализировал отчеты, делал пометки. Работа всегда была лучшим лекарством. Только один раз пришлось прерваться — очередной поход в туалет. На борту это оказалось еще сложнее, чем на заправке. Тесное пространство, турбулентность… Он стиснул зубы, справляясь с волной отвращения к себе.

Москва встретила его моросящим дождем. Черный «Майбах» ждал у трапа. Водитель забрал чемодан, открыл дверь:

— С возвращением, Андрей Викторович.

Дорога до пентхауса заняла сорок минут. Он смотрел на знакомые улицы, на спешащих куда-то людей. Все как прежде. Все совершенно иначе.

Консьерж встретил его почтительным поклоном. Лифт бесшумно понес на сорок седьмой этаж. В зеркальных стенах кабины отражался успешный топ-менеджер. Человек, которого он знал всю жизнь. Незнакомец, которым он стал.

Пентхаус встретил его стерильной чистотой и запахом одиночества. Он медленно прошел по комнатам, касаясь знакомых предметов. Все на своих местах. Все как было до… до того дня.

В баре плеснул себе виски. Подошел к панорамному окну. Внизу расстилалась вечерняя Москва — его город, его территория. Еще вчера он чувствовал себя здесь властелином. А теперь?

Пентхаус казался слишком большим. Слишком пустым. В клинике хотя бы были люди — врачи, медсестры, персонал. Здесь — только он и его отражения в многочисленных зеркалах.

Телефон звякнул — сообщение от дочери: «Пап, ты вернулся? Можно я заеду?»

Он посмотрел на часы. Девять вечера.

«Поздно, солнце. Давай на выходных?»

«Ладно…»

В этом коротком «ладно» было столько разочарования, что он почти физически почувствовал укол вины. Но встреча с дочерью… Нет, он еще не готов. Сначала нужно научиться жить в этой новой реальности. Научиться быть… собой?

Виски обжег горло. Он поставил пустой стакан, направился в спальню. Расстегнул запонки, снял часы. Аккуратно повесил костюм.

В ванной комнате достал из чемодана косметичку с медикаментами. Разложил все по полочкам — антибиотики, обезболивающие, антисептики. Каждому флакону свое место. Каждой процедуре свое время.

Вечерний туалет теперь занимал втрое больше времени. Особая гигиена, обработка швов, подготовка белья на завтра. «Это ваша новая нормальность», — говорила доктор Шмидт. — «Примите её как часть себя».

Он поймал свое отражение в зеркале. Обнаженный торс, седина на висках, твердый взгляд. Все как прежде. Почти.

Ниже пояса зияла пустота. Неправильность. Ошибка природы — или судьбы? Рука сама потянулась прикрыть увечье.

«К черту», — он резко развернулся, вышел из ванной.

В спальне было темно. Только огни ночного города создавали причудливые тени. Он лег, натянул одеяло. Пентхаус казался склепом — огромным, роскошным, пустым.

Телефон тихо звякнул. Напоминание: «Прием антибиотиков. Последняя доза».

Он потянулся к прикроватной тумбочке. Достал таблетки, запил водой. Установил будильник на пять тридцать.

Завтра первый рабочий день. Возвращение в привычный мир, который ничего не знает о его трансформации. Он справится. У него нет выбора.

А зеркала… Зеркала можно будет заменить картинами. Или просто научиться не смотреть в них.

Как и в глаза тех, кто никогда не должен узнать правду.

***
Пять тридцать. Он открыл глаза за секунду до сигнала будильника. Некоторые привычки не убьет даже рак.

Утренние процедуры заняли ровно сорок минут. Новый ритуал, выученный в клинике, превратился в такую же неотъемлемую часть жизни, как совещания или подписание документов. Тело требовало особого внимания — и он давал его, стараясь относиться к этому как к важному бизнес-процессу. Методично, без лишних эмоций.

Два пропущенных от зама, тридцать семь новых писем, три сообщения от Марины — мир не стал ждать, пока он научится жить в новой реальности. Что ж, тем лучше. Работа всегда была лучшим лекарством.

Костюм он приготовил с вечера — темно-синий, от Бриони. Белье выбрал особенно тщательно: мягкий хлопок, свободный крой, никакого синтетического волокна, которое могло бы раздражать чувствительную кожу. Брюки сидели идеально — спасибо личному портному, который доработал лекала под новые особенности фигуры.

В гардеробной завязывал галстук, когда зазвонил телефон.

— Доброе утро, Андрей Викторович, — голос Марины звучал непривычно взволнованно. — Простите за ранний звонок, но у нас форс-мажор. Китайские партнеры перенесли видеоконференцию на девять утра. Говорят, из-за разницы во времени…

— Подготовьте документы. Буду через сорок минут.

— Но пробки…

— Тридцать пять.

Он нажал отбой, глянув на часы. Шесть сорок пять. До офиса обычно полчаса. С учетом утреннего потока — минут сорок. Значит, надо выжать максимум из водителя.

В кухне привычно проигнорировал круассаны. Черный кофе, стакан воды, таблетки. Он достал из портфеля специальную косметичку с медикаментами и средствами гигиены — теперь это его новый джентльменский набор. Проверил содержимое: антисептические салфетки, сменное белье, подкладки на унитаз. Все на месте.

«Майбах» ждал у подъезда. Водитель распахнул дверь:

— Доброе утро, Андрей Викто…

— В офис. Быстро.

Москва просыпалась. За тонированными стеклами проплывали вереницы машин, спешащие на работу люди, открывающиеся магазины. Обычное утро обычного дня.

Он просматривал документы по китайскому проекту, когда почувствовал знакомое давление в мочевом пузыре. Черт. Не вовремя.

— Долго еще?

— Минут пятнадцать, — водитель виновато глянул в зеркало. — Пробка на Садовом…

Он стиснул зубы. Новая физиология требовала более частых походов в туалет — еще одно «последствие», о котором предупреждали врачи. Придется терпеть.

Парковка бизнес-центра встретила его привычной тишиной. Охранники вытянулись по струнке. Консьерж подобострастно кивнул. Все как прежде.

И все же что-то неуловимо изменилось. Он замечал эти быстрые, изучающие взгляды. Охранники вытягивались чуть больше обычного. Молодой клерк в лифте украдкой разглядывал его отражение. Шесть недель отсутствия породили слухи — он знал это наверняка.

Отдельный лифт нес его на сорок седьмой этаж. В зеркальных стенах кабины отражался успешный топ-менеджер. Никто не мог заподозрить, что под идеально сидящим костюмом…

Давление в мочевом пузыре усилилось. Он незаметно поморщился. Придется сразу в туалет — а значит, впервые воспользоваться офисным санузлом в новом… состоянии.

Марина вскочила из-за стола:

— Доброе утро! Документы готовы, китайцы на связи через пятнадцать минут. Кофе?

— Потом.

Он быстро прошел в кабинет, бросил портфель на стол. Достал косметичку. В офисе было два туалета: общий в конце коридора и персональный, примыкающий к его кабинету. Раньше это казалось излишней роскошью. Теперь…

Заперев дверь, он первым делом достал антисептические салфетки. Протер сиденье, установил одноразовую накладку. В клинике объяснили: любая инфекция теперь опасна вдвойне.

Расстегнул брюки, сел. Новая реальность: финансовый директор крупного холдинга мочится сидя, как женщина. Он поморщился, чувствуя, как краска стыда заливает шею.

«Соберись», — приказал он себе. — «Это просто функция организма».

Струя ударила в фаянс. Он считал секунды — еще одна привычка, появившаяся в клинике. Сорок… сорок одна… сорок две… Хороший напор, значит, все в норме.

Закончив, тщательно обработал кожу антисептиком. Проверил белье — сухое, отлично. Убрал использованные принадлежности в отдельный пакет — его придется незаметно выбросить в мусорную корзину.

Вымыл руки. В зеркале над раковиной отражалось бледное лицо с заострившимися чертами. Он поправил галстук, одернул манжеты. Главное — сохранять лицо. Всегда.

В кабинете уже шумел кондиционер. Марина поставила на стол чашку кофе — черный, без сахара, как он любит.

— Конференц-зал готов. Николай ждет с отчетами.

— Хорошо, — он включил ноутбук. — Скоро буду.

Первое испытание пройдено. Он справился. Теперь предстояло пережить еще один рабочий день, наполненный такими же маленькими испытаниями.

День, когда никто не должен был заподозрить, что их железный финансовый директор вернулся из Швейцарии… другим человеком.

Телефон тихо звякнул. Сообщение от психотерапевта: «Как первое утро дома?»

Он посмотрел в окно, где занимался рассвет над Москвой, и набрал короткий ответ:

«Все под контролем».

В этот момент он почти верил в это сам.

***
Конференц-зал встретил его приглушенным гулом голосов. Николай что-то быстро объяснял айтишнику, нависая над ноутбуком. При виде шефа оба вытянулись по струнке.

— Связь стабильная? — Андрей опустился в кожаное кресло, привычно поморщившись от давления на промежность.

— Да, Андрей Викторович. Пекин на линии, ждут только вас.

Он кивнул, раскладывая документы. Краем глаза заметил, как Николай нервно теребит галстук. Что-то недоговаривает, явно. Потом разберемся.

Экран ожил. Лица китайских партнеров смотрели с настороженным любопытством — шесть недель отсутствия породили слухи, он знал это.

— Доброе утро, господа, — его голос звучал как всегда твердо. — Рад возможности продолжить наш диалог.

Глава китайской делегации, господин Ли, чуть наклонил голову:

— Мы тоже рады видеть вас… в добром здравии, господин Северов. Швейцария пошла вам на пользу?

В вопросе явно читался подтекст. Он позволил себе легкую улыбку:

— Весьма продуктивная поездка. Но давайте к делу. У меня на столе отчет о четвертом квартале…

Два часа пролетели как двадцать минут. Цифры, графики, прогнозы — его стихия, его территория. Здесь он чувствовал себя в своей тарелке.

Только один раз пришлось прерваться — когда позывы к мочеиспусканию стали совсем настойчивыми. Он объявил пятиминутный перерыв, стараясь не выдать спешки в походке.

В туалете, сидя на унитазе, поймал себя на мысли: раньше он мог бы просто отлучиться на полминуты, никто бы и не заметил. Теперь каждый поход требовал времени, подготовки…

— Андрей Викторович, — голос Николая из-за двери. — Китайцы спрашивают, продолжаем?

— Две минуты.

Он торопливо завершил процедуру обработки, проверил брюки — нет ли следов. Все чисто. Вымыл руки, проверил галстук. Маска идеального топ-менеджера вернулась на место.

После конференции Николай мялся у стола:

— Андрей Викторович, тут пока вас не было…

— К делу.

— В общем, Сергей Петрович, он… В смысле, финансовые показатели за второй квартал…

Андрей смотрел, как его заместитель потеет, подбирая слова. Раньше он бы насладился этим зрелищем. Сейчас было просто… досадно.

— Сергей Петрович решил воспользоваться моим отсутствием и подкорректировать отчетность?

Николай с облегчением кивнул:

— Да, он… Там расхождения в…

— Цифры.

— Минус двенадцать процентов по сравнению с прогнозом. Он списал на колебания курса, но…

— Собери экстренное совещание. Через час.

Николай исчез. Андрей откинулся в кресле, прикрыл глаза. Сергей Петрович, его давний конкурент в совете директоров, решил сыграть ва-банк. Использовал его отсутствие, чтобы пошатнуть позиции. Умно. Слишком умно для Сергея Петровича. За этим стоял кто-то еще — возможно, даже из совета директоров. Он чувствовал это по тому, как изменились расстановки сил за время его отсутствия. Новые альянсы, тайные договоренности… Придется бить не только по заместителю, но и по всей выстроенной им системе поддержки.

В дверь постучали.

— Да?

Марина внесла поднос с чашкой кофе:

— Простите, Андрей Викторович… К вам Катя.

Он замер. Дочь? Здесь?

— Я сказала, что вы заняты, но она настаивает…

В проеме двери появилась тонкая фигурка. Пятнадцать лет, школьная форма, взгляд исподлобья — такой знакомый, такой… его.

— Привет, пап.

Он почувствовал, как пересохло в горле:

— Катя… — он смотрел на дочь и видел в ней себя: та же упрямая складка между бровей, тот же пронизывающий взгляд. Когда она успела так повзрослеть?

— Шесть недель, пап, — её голос дрожал от сдерживаемых эмоций. — Ты просто исчез. Даже не позвонил толком. Я думала… — она осеклась, но он понял: она боялась. Боялась за него.

— У меня были важные переговоры.

— Врешь, — она подошла к столу. Теперь он видел, что глаза у нее покраснели. — Я звонила в женевский офис. Там сказали, что не видели тебя. Вообще.

Он похолодел. Его дочь, его умная, въедливая девочка…

— Катя, сейчас не время…

— А когда время, пап? — ее голос дрогнул. — Когда ты соизволишь рассказать, что с тобой на самом деле? Я же не маленькая. Я же вижу…

В приемной зазвонил телефон. Марина негромко ответила. Он слышал приближающиеся шаги — кто-то шел по коридору.

— Катя, — его голос стал жестче. — Мы поговорим. Обязательно. Но не здесь и не сейчас.

— Конечно, — она отступила. — Работа важнее. Как всегда.

Развернулась, пошла к двери. У порога обернулась:

— Знаешь, пап… Я думала, мы все-таки семья. Что бы ни случилось.

Дверь закрылась. Он смотрел на нее, чувствуя, как внутри что-то рвется. Хотелось вскочить, догнать, обнять, объяснить…

Но как объяснить пятнадцатилетней девочке, что ее отец больше не… Что он теперь…

— Андрей Викторович, — голос Марины вернул его к реальности. — Совещание через сорок минут. Принести документы?

Он моргнул, возвращаясь в привычную роль:

— Да. И соедините с юристами. Пора преподать Сергею Петровичу урок корпоративной этики.

Рабочий день покатился дальше. Совещания, звонки, документы. Он функционировал как отлаженный механизм, не позволяя никому заметить внутреннюю дрожь.

Только в туалете, запершись в кабинке, позволил себе на секунду прикрыть глаза. Перед внутренним взором стояло лицо дочери. Обиженное. Испуганное. Любящее.

«Я думала, мы все-таки семья…»

Он одернул себя. Не время для сентиментальности. Сначала надо разобраться с Сергеем Петровичем. Вернуть контроль над ситуацией. А потом…

Потом он что-нибудь придумает. Он всегда что-нибудь придумывает.

Даже если внутри все рвется от боли — совсем не физической.

***
Без пятнадцати три. Зал совещаний медленно заполнялся людьми. Он наблюдал за ними краем глаза, делая пометки в документах. Каждый взгляд, каждый шепот, каждое движение — все считывалось, анализировалось, каталогизировалось.

Сергей Петрович вошел последним. Грузный, уверенный в себе — слишком уверенный. За двадцать лет в бизнесе Андрей научился чувствовать запах крови. Сейчас он его определенно ощущал.

— Рад видеть вас в добром здравии, — Сергей Петрович улыбнулся чуть снисходительно. — Швейцария творит чудеса, не так ли?

— Присаживайтесь, — он указал на кресло напротив. — Обсудим ваши… творческие подходы к отчетности.

По залу пробежал легкий шепот. Все знали: когда финансовый директор говорит таким тоном, кому-то не поздоровится.

Два часа он методично, цифра за цифрой, разносил махинации своего заместителя. Графики, таблицы, выписки — все складывалось в безупречную картину должностного преступления.

Только один раз пришлось прерваться — когда давление в мочевом пузыре стало совсем нестерпимым. Он объявил пятиминутный перерыв, стараясь идти размеренно, хотя внутри все сжималось от необходимости быстрее добраться до туалета.

В кабинке, торопливо выполняя ставший привычным ритуал, он вдруг поймал себя на мысли: даже здесь, даже сейчас он не может позволить себе просто… быть. Просто существовать. Каждое действие — спектакль. Каждый момент — представление.

Вернувшись, заметил, как Сергей Петрович перешептывается с кем-то из совета директоров. В глазах заместителя мелькнуло что-то похожее на злорадство.

— Итак, — он положил руки на стол, — вывод очевиден. Либо вы немедленно подаете в отставку, либо…

— Либо что? — Сергей Петрович подался вперед. — Передадите документы в прокуратуру? А заодно объясните, где на самом деле провели эти шесть недель?

В зале повисла тишина. Такая густая, что казалось, ее можно резать ножом.

— Вы угрожаете?

— Нисколько, — заместитель улыбнулся шире. — Просто… В женевском офисе вас никто не видел. В отелях — тоже. Зато есть любопытные данные о частной клинике…

Он почувствовал, как пересохло во рту. Внутри все заледенело. Неужели…

— И что же это за данные? — его голос звучал спокойно. Слишком спокойно.

— Пока не знаю, — Сергей Петрович откинулся в кресле. — Но думаю, совету директоров будет интересно узнать правду о вашем… отсутствии.

«Блефует», — пронеслось в голове. — «Медицинские данные защищены. Он не мог…»

Но сомнение уже поселилось в глазах присутствующих. Он видел это — переглядывания, легкие кивки, едва заметные ухмылки.

Мир накренился. На секунду показалось, что воздуха не хватает. В паху предательски заныло — фантомная боль, напоминание о реальности под дорогим костюмом.

И вдруг… стало легко. Почти весело.

— Знаете, Сергей Петрович, — он медленно поднялся. — Есть разница между нами. Я могу доказать каждое свое слово. А вы…

Он нажал кнопку на ноутбуке. На экране возникла таблица банковских переводов.

— Это ваши личные счета. Обратите внимание на даты и суммы. Забавное совпадение — они идеально коррелируют с расхождениями в отчетности.

По залу прокатился удивленный вздох. Сергей Петрович побледнел:

— Это подделка…

— Документы уже у службы безопасности. И у налоговой, — он позволил себе легкую улыбку. — Что касается моего отсутствия… Да, я был в клинике. Проходил полное обследование. В моем возрасте здоровье — важный актив. Не так ли?

Он обвел взглядом притихший зал:

— У кого-то есть вопросы по этому поводу?

Тишина была ему ответом.

— Более того, — он сделал паузу, — ваши партнеры в Гонконге оказались на удивление разговорчивы. Особенно когда узнали о некоторых особенностях ваших договоров с конкурентами. — Он обвел взглядом застывших членов совета директоров. — Думаю, нам всем нужно серьезно поговорить о будущем компании. Но сначала, Сергей Петрович, жду ваше заявление об уходе. У вас есть час.

Люди начали расходиться. Он остался сидеть, глядя в окно, где догорал закат. Внутри было пусто и звонко, как в церковном куполе.

Телефон тихо звякнул. Сообщение от дочери: «Пап, прости за сцену в офисе. Я просто волновалась».

Он смотрел на экран, чувствуя, как что-то теплое растекается в груди. Набрал ответ: «Приезжай сегодня. Поговорим».

«Правда?»

«Правда».

Откинувшись в кресле, он впервые за день позволил себе выдохнуть. Да, его тело изменилось. Да, жизнь уже никогда не будет прежней. Но разве не в этом суть? Меняться, адаптироваться, находить новые пути…

Главное — помнить, кто ты есть на самом деле. За пределами зеркал, за рамками чужих представлений, за границами собственных страхов.

Может быть, в этом и есть настоящая сила? Не в том, чтобы оставаться прежним любой ценой, а в том, чтобы найти мужество стать другим?

Он встал, подошел к окну. В темнеющем стекле отражался мужчина в дорогом костюме. Может быть, уже не тот, что прежде. Но все еще — он сам.

Впереди был долгий вечер. Разговор с дочерью. Новые вызовы. Новые победы и поражения.

Впереди был долгий вечер и разговор с дочерью — возможно, самый сложный в его жизни. Но впервые за эти недели он чувствовал себя готовым к настоящей честности. Не как финансовый директор, не как безупречный руководитель — как отец, который слишком долго прятался за масками и цифрами.

В конце концов, сила не в том, чтобы оставаться прежним любой ценой. А в том, чтобы найти мужество стать другим.

Глава 2. Территория страха

— Прошу любить и жаловать — наш новый финансовый директор!

Андрей стоял голый перед советом директоров. В огромном зале заседаний было холодно, кондиционеры гнали ледяной воздух, а стеклянные стены отражали его со всех сторон. Бесконечное множество отражений — и в каждом он видел себя, обнаженного, изуродованного.

Михаил Аркадьевич медленно обходил стол, постукивая указкой по ладони:

— Как вы можете заметить, коллеги, у нашего финансового директора появились некоторые… сокращения. Можно сказать, оптимизация структуры.

По залу прокатился смешок. Марина в углу что-то строчила в блокноте, старательно пряча ухмылку. Сергей Петрович демонстративно протирал очки, искоса поглядывая на его пах.

— Впрочем, — Михаил Аркадьевич остановился, занося указку, — давайте проведем детальный аудит…

Андрей проснулся, задыхаясь. Простыни промокли от пота, в паху пульсировала фантомная боль. Третий кошмар за неделю, и каждый раз один и тот же сюжет — он, голый, перед советом директоров. Как будто подсознание издевалось над его страхами, превращая их в дешевый фарс.

Четыре тридцать. До будильника еще час, но уснуть уже не получится. Он сел на кровати, привычно избегая смотреть вниз. Мочевой пузырь давил, требуя внимания — еще один «подарок» новой физиологии.

В ванной он методично выполнял утренний ритуал. Антисептические салфетки, специальная насадка на унитаз, правильный угол наклона. Пока моча вытекала из промежностной уретры, он считал секунды — врачи говорили, это важный показатель здоровья. Тридцать восемь… тридцать девять… сорок. Нормально.

Душ превратился в отдельное испытание. Горячие струи били по телу, и каждый раз, когда вода касалась промежности, он вздрагивал. Не от боли — швы давно зажили. От воспоминаний.

«Как вы можете заметить, коллеги…»

Он яростно растер кожу мочалкой, словно пытаясь смыть фантомный стыд. В запотевшем зеркале мелькнуло отражение — поджарое тело, седина на висках, твердый взгляд. Все как прежде. Почти.

— Да пошло оно все, — пробормотал он, вытираясь. Полотенце зацепилось за шрам в промежности, вызвав волну раздражения.

В гардеробной он придирчиво выбирал костюм. После операции пришлось полностью обновить гардероб — теперь брюки должны были иметь особый крой, чтобы не давить на промежность. Белье тоже стало проблемой: никакого синтетического волокна, только мягкий хлопок.

«Мой член превратился в избалованную принцессу», — мелькнула циничная мысль. — «Хотя какой теперь член…»

Он поморщился от собственного черного юмора. Психотерапевт говорила, что это защитная реакция — высмеивать то, что причиняет боль. Но легче от этого не становилось.

Пять тридцать. В кухне он привычно проигнорировал круассаны. Черный кофе, стакан воды, таблетки. Разложил их по порядку: антидепрессанты, обезболивающие, антибиотики. Маленькая армия химического оружия против реальности.

Телефон тихо звякнул. Сообщение от эскорт-агентства: «Уважаемый клиент, мы скучаем по вам. Специальное предложение…»

Он удалил сообщение, не дочитав. Раньше это было частью его жизни — дорогие рестораны, красивые женщины, контролируемое удовольствие. Теперь… Теперь он даже не знал, возможно ли это физически. А главное — нужно ли.

В последнее время сны становились все более откровенными. Не только кошмары про совет директоров — были и другие. Влажные, жаркие видения, где он снова чувствовал себя целым. Просыпаясь, он испытывал странную смесь возбуждения и отвращения. Тело помнило, как это было. Тело хотело. Но как удовлетворить это желание теперь?

Врачи говорили про простатический оргазм, про специальные техники и приспособления. Он даже загуглил пару раз, поздно ночью, стирая потом историю браузера. Но сама мысль о том, чтобы… Нет. Он еще не был готов к этому. Возможно, никогда не будет.

Шесть пятнадцать. За окном занимался рассвет, окрашивая небоскребы Москва-Сити в розовые тона. Когда-то он любил это время — момент между ночью и днем, когда город кажется чистым и полным возможностей. Теперь каждое утро напоминало о потерях.

Телефон снова звякнул. На этот раз Марина:

«Андрей Викторович, в 9:00 внеплановое совещание. Михаил Аркадьевич настаивает на вашем присутствии».

Он почувствовал, как внутри все сжалось. Совет директоров. Снова. В последнее время эти «внеплановые» совещания участились. Как будто они что-то подозревали. Как будто выжидали момент для атаки.

«Как вы можете заметить, коллеги…»

Кошмар накатил новой волной тошноты. Он оперся о столешницу, чувствуя, как по спине течет холодный пот. Нет. Они не могут знать. Все документы в порядке, швейцарская клиника гарантировала конфиденциальность. Они просто давят, прощупывают, ищут слабые места. Как всегда.

«Буду», — отправил он короткий ответ.

В прихожей, надевая пальто, он поймал свое отражение в зеркале. Безупречный костюм, твердый взгляд, уверенная осанка. Маска, отточенная годами. Внутри мог бушевать страх, снаружи — только сталь и лед.

— Машина подана, — раздался голос консьержа через домофон.

— Спускаюсь.

Он проверил портфель: документы, телефон, косметичка с медикаментами. Новый джентльменский набор финансового директора. Усмехнулся своей шутке — какой уж тут джентльмен. Так, обрубок с амбициями.

Лифт понес его вниз, в утреннюю Москву. Впереди было совещание, за которым могла скрываться ловушка. Но в этом он был профессионалом — видеть угрозы, просчитывать риски, держать удар.

А кошмары… Что ж, кошмары — это только сны.

Жаль только, что реальность иногда оказывается страшнее любого кошмара.

***
Неделю назад

— Пап, это правда? — Катя сидела в его кресле, поджав под себя ноги. В свете настольной лампы её лицо казалось совсем детским. — Рак?

Он смотрел в окно на ночную Москву. Сложнее всего было подобрать слова.

— Да, солнце. Но операция прошла успешно. Я в порядке.

— Поэтому ты был в Швейцарии? — её голос дрогнул. — Почему не сказал сразу?

— Не хотел волновать.

— А сейчас… всё хорошо? Правда?

Он обернулся. В её глазах стояли слезы. Его сильная, умная девочка…

— Правда. Просто нужно время… привыкнуть к некоторым изменениям.

— Каким?

Он помедлил. Некоторые вещи пятнадцатилетней дочери знать не обязательно.

— Не важно. Главное — я здоров.

— Мама должна знать, — она встала, подошла ближе. — Вдруг что-то случится…

— Нет, — он резко обернулся. — Никто не должен знать. Особенно мама. Обещай мне.

— Но…

— Катя, — он взял её за плечи. — Если об этом узнают в компании… Я могу потерять всё. Понимаешь?

Она долго смотрела на него, затем кивнула:

— Обещаю. Но ты тоже пообещай.

— Что?

— Что больше не будешь меня обманывать. Даже чтобы защитить.

Сейчас

За прошедшую неделю он заметил, как изменилась дочь. Она звонила по несколько раз в день, придумывая невинные предлоги. «Пап, поможешь с математикой?», «Пап, помнишь тот фильм…», «Пап, а давай пообедаем вместе?». А сама внимательно слушала его дыхание, всматривалась в лицо, проверяла, не побледнел ли он, не устал ли.

Он находил в её рюкзаке распечатки медицинских сайтов. Статистика выживаемости. Симптомы рецидива. Методы реабилитации. Его пятнадцатилетняя дочь зубрила медицинские термины с тем же упорством, с каким когда-то учила гаммы.

Вчера он случайно увидел её телефон. В закладках — сайты онкологических клиник. В заметках — график его приема лекарств. В контактах — номер швейцарского врача, который она каким-то образом раздобыла.

И вот теперь…

Бизнес-центр встретил его привычной суетой. Охранники вытянулись по струнке, консьерж подобострастно кивнул. Но что-то неуловимо изменилось в их взглядах — или ему только казалось?

По пути к лифту Андрей столкнулся с Игорем из юридического отдела. Тот как-то странно посмотрел на него, будто пытаясь высмотреть что-то в глазах, и тут же отвел взгляд. Неужели он что-то знает? Андрей почувствовал, как по спине пробежал холодный пот.

В приемной Марина встала из-за стола:

— Доброе утро! Совещание через сорок минут, а пока… — она замялась. — К вам Елена Сергеевна.

Он замер. Бывшая жена? Здесь?

— Зачем?

— Говорит, срочно.

Елена сидела в его кабинете, изучая город за окном. Годы не изменили ее — все та же стройная фигура, безупречная укладка, дорогой парфюм.

— Что случилось?

— Неделю, Андрей. Целую неделю наша дочь не спит по ночам, — она повернулась к нему. — Сидит в интернете, читает про какие-то анализы. Плачет, когда думает, что я не вижу.

Он стиснул подлокотники кресла. Слишком тяжелый груз для пятнадцати лет.

— У неё переходный возраст.

— Не ври, — Елена подалась вперед. — Она изменилась после твоего разговора. Смотрит на тебя так, будто… будто каждый раз может быть последним.

Разговор давался Андрею нелегко. Он чувствовал, как нарастает давление в мочевом пузыре — сказывались последствия операции. Нужно было срочно заканчивать беседу, пока не стало совсем неловко. Но показывать слабость перед Еленой? Нет, только не сейчас.

— Все в порядке.

— Правда? — она прищурилась. — Тогда почему она проверяет твой телефон, когда ты выходишь? Почему гуглит симптомы рака?

Он похолодел. Катя, его умная, внимательная девочка… Конечно, она бы не остановилась на полуправде.

— Это не…

Телефон пиликнул. Сообщение от дочери: «Не сказала ей ничего. Обещание помню. Люблю тебя, пап.»

Что-то сжалось в груди. Его ребёнок защищает его тайну. Носит этот груз одна.

— Лена, — он вдруг очень устал. — Всё в порядке. Правда.

— Надеюсь, — она встала. — Потому что если с тобой что-то случится, а ты не предупредил… Я не прощу. И Катя тоже.

Когда она ушла, он долго стоял у окна. В стекле отражалось бледное лицо с заострившимися чертами. Человек, заставивший пятнадцатилетнюю дочь хранить его тайну. Защищать его ложь.

Телефон снова пиликнул. Катя прислала фотографию: они вдвоем, прошлым летом на даче. Он улыбается в камеру, обнимая дочь за плечи. Здоровый. Целый. Настоящий.

«Я всегда на твоей стороне, пап.»

Он не дочитал. В дверь постучали:

— Андрей Викторович! Совет директоров собирается.

***
Конференц-зал медленно заполнялся людьми. Он сидел в своем кресле, механически проверяя цифры в отчетах. В паху снова начало ныть — фантомная боль или очередной позыв к мочеиспусканию?

— Итак, коллеги, — Михаил Аркадьевич постучал ручкой по столу. — У нас несколько… интересных вопросов к нашему финансовому директору.

По залу прокатился легкий шепот. Андрей поймал взгляд Николая — тот быстро отвел глаза. Предатель? Или просто трус?

— Во-первых, — председатель совета директоров начал выводить что-то на экране. — Странные расхождения в квартальном отчете. Особенно в период вашего… отсутствия.

На проекторе возникла таблица. Цифры плясали перед глазами, складываясь в какой-то дьявольский узор. Он моргнул, пытаясь сосредоточиться.

— Это технические корректировки, — его голос звучал ровно, хотя внутри все дрожало. — Если вы посмотрите пояснительную записку…

— О да, записку, — Михаил Аркадьевич улыбнулся. — Составленную задним числом. Как и документы о вашей… командировке.

В зале стало очень тихо. Только кондиционеры гудели, гоняя ледяной воздух. Он почувствовал, как по спине течет холодный пот.

— Вы что-то хотите сказать, Михаил Аркадьевич?

— Я? — председатель снял очки, принялся протирать их платком. — Нет-нет, просто… Знаете, забавная история. Я недавно общался с коллегами из Швейцарии…

«Как вы можете заметить, коллеги…»

Кошмар на секунду всплыл в сознании, но он задавил его усилием воли. Двадцать лет в бизнесе научили его одному: кто первым теряет контроль, тот проигрывает.

— Видите ли, Михаил Аркадьевич, — он позволил себе легкую улыбку, — пока вы общались с коллегами, я подготовил кое-что интересное.

Он достал из портфеля тонкую папку. Синяя кожа, золотое тиснение — подарок швейцарских банкиров. Как символично.

— Что это? — председатель нахмурился.

— О, просто несколько документов. — Андрей начал неторопливо перелистывать страницы. — Например, анализ ваших личных транзакций за последние три года. Забавное совпадение — они идеально коррелируют с датами встреч с нашими китайскими партнерами.

Михаил Аркадьевич едва заметно побледнел:

— Это клевета…

— Возможно, — Андрей пожал плечами. — Как и слухи о моем отсутствии. Кстати, — он сделал паузу, — ваш друг из женевской клиники… Он ведь уже не работает там? После того скандала с разглашением врачебной тайны?

По залу прокатился удивленный шепот. Теперь переглядывались уже по-другому — кто с испугом, кто с уважением.

Боль в паху усилилась, но он только крепче сжал подлокотники кресла. Не время для слабости.

— Предлагаю сделку, — он подался вперед. — Вы прекращаете свои… расследования. А я забываю о существовании этой папки.

Михаил Аркадьевич долго смотрел на него, затем медленно кивнул:

— Совещание окончено.

Люди начали расходиться. Он остался сидеть, глядя в окно, где набухали дождевые тучи. Только когда за последним членом совета директоров закрылась дверь, позволил себе на секунду прикрыть глаза.

Сработало. Блеф — но сработало. Никаких документов о махинациях председателя у него не было. Как, впрочем, и доказательств его связи с женевской клиникой. Просто правильно построенная цепочка намеков. Просто покер, где главное — не карты, а умение держать лицо.

— Андрей Викторович? — Марина заглянула в зал. — К вам Катя…

— Не сейчас.

Он встал, чувствуя, как немеют ноги. Мочевой пузырь готов был взорваться, но сначала нужно было закончить начатое.

В своем кабинете он заперся в туалете. Руки дрожали, пока выполнял привычный ритуал. Когда вышел, в приемной было пусто — только записка от Марины: «Катя очень расстроилась. Сказала, что устала ждать».

Он смял бумажку, швырнул в корзину. Подошел к окну, прислонился лбом к холодному стеклу.

Победа? Возможно. Он удержал контроль, сохранил лицо, переиграл противника. Но какой ценой?

Телефон тихо звякнул. Сообщение от дочери: «Знаешь, пап… Иногда побеждать — не главное».

Он смотрел на экран, чувствуя, как внутри что-то ломается. За окном начался дождь, размывая очертания города.

Настоящий срыв случился позже, дома. Когда он методично, один за другим, разбил все зеркала в пентхаусе. Не от злости — от стыда. За то, что заставил дочь нести этот груз. За то, что его гордость оказалась сильнее здравого смысла.

Порезал руку. Смотрел, как кровь капает на мраморный пол, и думал о Кате. О том, как она гуглит симптомы рака, пока он играет в свои корпоративные игры. О том, как проверяет его телефон — не позвонили ли из клиники. Пятнадцать лет. Слишком рано для такой ответственности.

Завтра он вызовет мастеров. Заменит зеркала. Наложит повязку на руку. Снова наденет маску идеального топ-менеджера.

Но сначала…

Он достал телефон, набрал номер бывшей жены:

— Лена? Нам нужно поговорить. О Кате. И обо мне. Она не должна нести это одна.

В конце концов, его дочь уже доказала, что умеет хранить секреты. Может быть, пришло время показать ей, что и отец умеет признавать свои ошибки.

Даже если эта ошибка — в непомерной гордости, заставившей пятнадцатилетнего ребенка повзрослеть слишком рано.

***
Андрей и сам не понимал, почему решился на этот разговор именно сейчас. Возможно, последняя встряска на работе что-то сдвинула в нем. Или тревога за Катю наконец пересилила страх разоблачения. Так или иначе, вместо привычного напряжения он вдруг почувствовал странное облегчение, как будто сделал шаг с обрыва и понял, что умеет летать.

Елена приехала через час. Он ждал её в пентхаусе, неловко прижимая к груди криво перебинтованую руку.

— Господи, Андрей, что с рукой? — первым делом спросила она, едва переступив порог.

Он замялся на секунду, но решил, что скрывать что-либо уже нет смысла: — Сорвался. Разбил зеркала. Глупость, конечно…

Елена только покачала головой, но от комментариев воздержалась. В конце концов, она приехала сюда не за этим.

— Не ожидала от тебя такой оперативности, — она остановилась у окна, не снимая пальто. — Обычно ты неделями избегаешь серьезных разговоров.

— Садись, — он кивнул на кресло. — Кофе?

— Давай без прелюдий, Андрей. Что происходит?

Он достал из папки заключение швейцарской клиники. Протянул ей, внимательно наблюдая за реакцией.

Она читала молча. Только пальцы, стискивающие бумагу, начали едва заметно дрожать.

— Плоскоклеточный рак… — её голос дрогнул. — Когда ты узнал?

— Два месяца назад.

— И молчал?

— Ты же меня знаешь.

Она горько усмехнулась:

— Да. Знаю. Мистер «я справлюсь сам».

Он смотрел в окно, где вечерняя Москва зажигала огни. Где-то там, в одном из этих домов, их дочь наверняка сейчас гуглит очередные медицинские термины.

— Операция прошла успешно, — он старался говорить ровно. — Швы зажили. Анализы в норме.

— Но?

— Что «но»?

— Я же вижу — есть что-то ещё. Что-то, о чем не знает даже Катя.

Он молчал. В горле пересохло.

— Андрей, — она встала, подошла ближе. — Мы были женаты пятнадцать лет. Я знаю все твои интонации. Все паузы. Говори.

— Тотальная пенэктомия, — слова падали как камни. — Полное удаление… органа.

Тишина. Только где-то наверху гудели кондиционеры.

— О господи, — она опустилась в кресло. — И ты собирался нести это один?

— Справляюсь пока.

— Да? — она вдруг разозлилась. — А наша дочь? О ней ты подумал? Каково ей видеть, как ты…

— Как я что? — он резко обернулся. — Страдаю? Мучаюсь? Нет. Она видит, что я в порядке. Что я сильный.

— Она видит, что ты врешь, — отрезала Елена. — И убиваешься внутри. Думаешь, она не понимает?

Он хотел ответить, но в этот момент в кармане завибрировал телефон. Входящий от Кати.

— Да, солнце?

— Пап, — её голос звучал взволнованно. — Ты как? Просто… ты не ответил на сообщение, и я…

— Всё хорошо, — он поймал взгляд Елены. — Мама у меня. Мы… разговариваем.

Тишина в трубке.

— Ты рассказал?

— Да.

— Всё?

Он закрыл глаза:

— Не всё. Но достаточно.

— Я сейчас приеду.

— Не нужно…

— Пап, — она вдруг стала очень серьезной. — Я больше не маленькая. И ты больше не один.

Когда она приехала, они втроем сидели на кухне. Елена молча варила кофе — как в старые времена. Он смотрел на дочь и видел в ней себя: та же складка между бровей, тот же упрямый взгляд.

— Значит, теперь мы все знаем, — Катя держала чашку обеими руками. — И что дальше?

— Дальше я справлюсь…

— Нет, — она перебила его. — Никакого «я». Теперь мы справимся. Вместе.

— Катя…

— Знаешь, пап, — она поставила чашку. — Когда ты рассказал мне про рак, я испугалась. Очень. А потом поняла одну вещь.

— Какую?

— Что сила не в том, чтобы всё держать в себе. А в том, чтобы уметь принимать помощь. Даже если ты чертов финансовый директор.

Елена фыркнула:

— Вся в отца. Такая же упрямая.

— И такая же умная, — он почувствовал, как в горле встал ком. — Прости меня, солнце. За то, что заставил тебя…

— Я справилась, — она пожала плечами. — А теперь дай справиться нам. Вместе.

***
Позже, когда они уехали, он стоял у окна, глядя на ночной город. В отражении стекла видел своё лицо — осунувшееся, постаревшее. Но почему-то впервые за долгое время не хотелось отворачиваться.

Телефон тихо звякнул. Сообщение от психотерапевта: «Как вы справляетесь?»

Андрей задумался. Каждый из них — и Катя, и Елена, по-своему пытались поддержать его все это время. Возможно, пришла его очередь сделать шаг навстречу? Он смотрел на мерцающие огни ночного города и думал, что иногда важно не только учить, но и уметь учиться — даже у тех, кого привык опекать.

Что быть сильным — не значит быть одиноким.
Что любовь сильнее страха.
И что даже в самой глубокой темноте есть те, кто готов держать тебя за руку.

«Справляюсь», — набрал он короткий ответ. — «Уже не один».

И впервые за долгое время это была чистая правда.

Глава 3. Точка невозврата

Звонок раздался в половине девятого вечера. Андрей как раз заканчивал просматривать отчеты, когда телефон высветил знакомый номер: «Дмитрий Сергеевич — уролог».

— Добрый вечер, Андрей Викторович, — голос врача звучал устало и немного раздраженно. — Не помешал?

— Нет, я…

— Вы обещали показаться сразу после возвращения из Швейцарии.

Андрей поморщился. Действительно, обещал. Две недели назад.

— Много работы. Сами понимаете…

— Понимаю, — в голосе врача появились жесткие нотки. — А вы понимаете, что швейцарские коллеги прислали мне полный отчет об операции? И что без регулярного наблюдения могут быть осложнения?

— Я в порядке.

— Вы финансист, а не врач, — отрезал Дмитрий Сергеевич. — Завтра в девять. И не опаздывайте.

Звонок оборвался. Андрей отложил телефон, чувствуя, как внутри поднимается глухое раздражение. Он машинально одернул пиджак. Даже сейчас, после всего, привычка держать лицо оказалась сильнее дискомфорта.

Телефон тихо звякнул. Сообщение от дочери: «Пап, ты записался к врачу?»

Он усмехнулся. Похоже, заговор.

«Да, солнце. Завтра иду.»

«Правда? Или опять обещаешь?»

«Правда. Дмитрий Сергеевич лично позвонил.»

«Хорошо. Люблю тебя.»

Он смотрел на экран, чувствуя странную смесь вины и благодарности. Его пятнадцатилетняя дочь заботилась о нем лучше, чем он сам.

***
Частная клиника встретила его привычным запахом антисептика. Он специально приехал на полчаса раньше — в это время в урологическом отделении обычно было пусто. Престижное заведение дорожило приватностью своих пациентов: отдельный лифт, закрытая зона ожидания, минимум персонала.

В приемной негромко играла классическая музыка. Медсестра — та же, что была при первом визите — едва заметно кивнула:

— Доброе утро, Андрей Викторович. Присаживайтесь, Дмитрий Сергеевич примет вас через десять минут.

Он опустился в кожаное кресло, машинально взял журнал со столика. Строчки расплывались перед глазами. В последний раз он был здесь другим человеком. Целым. Нормальным.

Память услужливо подкинула картинку: вот он сидит в этом же кресле, нервно проверяя телефон. Тогда еще была надежда на ошибку в диагнозе. Тогда еще можно было…

— Андрей Викторович? — голос медсестры вырвал его из воспоминаний. — Проходите.

Дмитрий Сергеевич сидел за столом, изучая какие-то бумаги. Судя по штампам и подписям — документы из швейцарской клиники.

— Присаживайтесь, — врач указал на кресло. — Рассказывайте.

— Что именно?

— Давайте по порядку. Характер болевых ощущений в области швов? Частота мочеиспусканий? Изменения цвета мочи? Соблюдение режима антибактериальной терапии?

Андрей поморщился. Даже после двух недель он не мог привыкнуть к этим прямым вопросам.

— Терпимо. Швы зажили.

— Конкретнее, пожалуйста. Частота мочеиспусканий?

— Каждые два-три часа.

— Боль?

— Иногда. Особенно по утрам.

— Гигиена?

— По протоколу. Все как учили.

Дмитрий Сергеевич делал пометки в карте:

— Хорошо. Теперь осмотр.

Вот оно. Момент, которого он боялся больше всего.

— Может, не…

— Андрей Викторович, — врач снял очки. — Я делал вам биопсию. Видел вас… до. Что изменилось?

«Все», — хотелось крикнуть ему. — «Изменилось все.»

Но он молча встал, начал расстегивать ремень. Руки едва заметно дрожали.

Кушетка была холодной. Он лежал, стараясь дышать ровно, пока врач методично проводил осмотр: проверка швов на отсутствие воспаления, пальпация паховых лимфоузлов, оценка состояния промежностной уретры. Каждое прикосновение отзывалось не столько физическим дискомфортом, сколько острым чувством собственной уязвимости.

— Заживление хорошее, — Дмитрий Сергеевич отстранился. — Можете одеваться.

Андрей торопливо натягивал брюки, стараясь не встречаться взглядом с врачом.

— Теперь график, — Дмитрий Сергеевич вернулся за стол. — Осмотр раз в неделю. Анализы раз в две недели. КТ через месяц.

— Но…

— Это не обсуждается, — врач поднял глаза от бумаг. — И еще. Вам нужен психолог.

— Нет.

— Да. И не просто психолог — специалист по реабилитации. У меня есть хорошие контакты…

— Я справлюсь сам.

— Как справлялись эти две недели? — Дмитрий Сергеевич покачал головой. — Андрей Викторович, вы не первый мой пациент с таким диагнозом. И поверьте — без профессиональной помощи будет только хуже.

Андрей молчал, глядя в окно. За стеклом падал мокрый снег, превращая Москву в размытую акварель.

— У вас семья, работа, — голос врача стал мягче. — Вы не можете позволить себе сорваться. А это случится, если не научитесь принимать новую реальность.

«Новую реальность». Как будто речь шла о смене квартиры или работы, а не о…

— Я подумаю.

— Нет. Вы запишетесь. Прямо сейчас.

Дмитрий Сергеевич придвинул к нему лист бумаги:

— Три специалиста. Все работают с подобными случаями. Выбирайте.

Андрей смотрел на имена и телефоны. Буквы расплывались перед глазами.

— Первый номер, — наконец выдавил он. — Когда?

— Сейчас узнаем, — врач снял трубку. — Алло, Наталья Михайловна? Это Дмитрий Сергеевич. Помните, я говорил о пациенте? Да… Да, именно… Когда сможете принять?

Пауза.

— Завтра в шесть? Отлично. Записываю.

Он положил трубку:

— Завтра в восемнадцать ноль-ноль. Адрес сейчас продиктую.

Андрей механически записывал цифры и буквы. Внутри было пусто и звонко, как в церковном куполе.

— И еще, — Дмитрий Сергеевич протянул ему рецепт. — Новые антибиотики. Курс две недели.

— Зачем? Я же здоров.

— Профилактика. После таких операций риск инфекции сохраняется минимум полгода.

«Полгода», — эхом отозвалось в голове. — «Целых полгода быть под колпаком у врачей.»

— Вопросы?

— Нет.

— Тогда до понедельника. И не пропускайте психолога.

Когда он вышел из кабинета, в приемной никого не было.

В машине достал телефон. Три пропущенных от Марины, сообщение от Кати: «Как прошло?»

«Нормально», — набрал он короткий ответ. — «Все хорошо заживает.»

«А психолог?»

Он помедлил. Соврать? Но они же договорились…

«Завтра иду.»

«Правда? Пап, я так рада! Люблю тебя!»

Он смотрел на россыпь сердечек после сообщения и думал, что ради этой радости в голосе дочери стоит пережить любой дискомфорт. Даже разговоры с психологом о том, чего он боится больше всего.

О том, кем он стал.
И кем может стать теперь.

***
— В офис? — спросил водитель.

— Нет, — Андрей глянул на часы. — Домой.

Впервые за долгое время он решил пропустить рабочий день. Встреча в клинике выбила его из колеи сильнее, чем он готов был признать.

В пентхаусе он механически выполнил ставший привычным ритуал: душ, антисептик, чистое белье. Руки действовали на автомате, пока мысли возвращались к утреннему осмотру. Что-то надломилось сегодня в его тщательно выстроенной защите. Что-то требовало честности — хотя бы с самим собой.

Телефон звякнул. На этот раз Елена:

«Катя сказала, ты был у врача. Как ты?»

С бывшей женой они почти не общались после того разговора. Она дала ему время прийти в себя, и он был благодарен за это.

«Нормально. Заставили ходить к психологу.»

«Давно пора.»

Он усмехнулся. Женщины в его жизни объединились в заботе о его здоровье — и физическом, и психическом.

В гардеробной, выбирая домашнюю одежду, он впервые задумался: а может, они правы? Может, пора перестать прятаться за работой и гордостью?

Телефон снова звякнул. На этот раз неизвестный номер:

«Добрый день, Андрей Викторович. Это Наталья Михайловна, психолог. Дмитрий Сергеевич передал мне вашу историю. Жду вас завтра в 18:00. Адрес: Малая Бронная, 14, офис 312.»

Он долго смотрел на сообщение. Завтра начнется новый этап его жизни. Страшный. Непривычный. Но, возможно, необходимый.

Телефон зазвонил — на этот раз Катя.

— Да, солнце?

— Пап, можно я приеду? Просто посидим вместе? Я с уроками уже закончила.

Он помедлил. Раньше отказался бы — слишком много работы, слишком мало времени. Но сейчас…

— Приезжай. Закажем пиццу?

— С ананасами?

— Ты же знаешь мое отношение к ананасам в пицце.

Она рассмеялась — легко, по-детски. И от этого смеха внутри что-то оттаяло.

Может быть, не все потеряно? Может быть, в этой новой реальности есть что-то кроме страха и стыда?

Он посмотрел в окно, где падал мокрый снег, и впервые за долгое время почувствовал что-то похожее на надежду.

***
Район Патриарших был непривычно тихим для вечерней Москвы. Андрей припарковал машину за квартал до нужного адреса — не хотелось, чтобы водитель знал, куда именно он направляется.

Старый особняк на Малой Бронной не походил на медицинское учреждение. Скорее, типичный представительский офис: охрана на входе, мраморный холл, дорогие светильники. В другой ситуации он оценил бы антураж, но сейчас все это казалось декорацией к какому-то нелепому спектаклю.

Третий этаж. Нужная дверь ничем не выделялась среди прочих — простая табличка: «Наталья Михайловна Соколова. Психологическое консультирование». Он медленно выдохнул и нажал кнопку звонка.

Женщина, открывшая дверь, оказалась совсем не похожа на его представление о психологе. Лет пятьдесят, строгий костюм, короткая стрижка с проседью. Скорее главный бухгалтер или директор школы.

— Андрей Викторович? Проходите.

Кабинет тоже удивил — никаких кушеток и пастельных тонов. Массивный стол, книжные шкафы, два удобных кресла у окна. Такой же кабинет мог быть у него в офисе.

— Присаживайтесь, — она указала на кресло. — Чай, кофе?

— Нет, спасибо.

— Хорошо, — она села напротив, положила на колени блокнот. — Дмитрий Сергеевич передал мне вашу историю. Но я бы хотела услышать её от вас.

— Что именно?

— Всё, что считаете важным.

Он помолчал, глядя в окно. За стеклом качались голые ветви, цеплялись за сумеречное небо.

— Я не знаю, что вам рассказать, — наконец произнес он. — Диагноз, операция, реабилитация… Все по стандартной схеме.

— А что не по схеме?

Он повернулся к ней:

— В каком смысле?

— Что больше всего мешает вам в повседневной жизни?

Он поморщился:

— Постоянное ощущение… неправильности. Каждый поход в туалет превращается в целый ритуал. На работе приходится подстраивать график встреч под эти… процедуры.

— Теперь вы чувствуете себя беспомощным?

— Нет, — он дернулся. — Не беспомощным. Просто… неполным.

— Интересная формулировка, — она сделала пометку в блокноте. — Что для вас значит быть «полным»?

Он снова отвернулся к окну. В горле пересохло.

— Вы же понимаете…

— Нет, Андрей Викторович, не понимаю. Объясните.

— Послушайте, — он подался вперед. — Давайте без этих психологических игр. Я здесь только потому, что Дмитрий Сергеевич настоял. И потому что моя дочь…

Он осекся.

— Что ваша дочь?

— Она слишком волнуется. Ей пятнадцать, а она… — он сглотнул. — Она составила график моих лекарств. Проверяет, принял ли я таблетки. Гуглит симптомы осложнений…

— Это тяжело для вас? Её забота?

— Это неправильно, — он стиснул подлокотники кресла. — Она должна думать об учебе, о подругах, о… О чем там думают девочки в её возрасте. А не о том, не забыл ли её отец продезинфицировать швы.

— Вы злитесь?

— Да! — он почти выкрикнул это. — Я злюсь! На себя — за то, что не уберег её от этого. На болезнь — за то, что она сломала мою жизнь. На врачей — за то, что они…

Он замолчал, переводя дыхание.

— За то, что они?..

— За то, что они сделали то, что должны были сделать, — глухо закончил он. — Спасли мне жизнь. Ценой… всего остального.

Она что-то записала в блокнот.

— Знаете, что интересно, Андрей Викторович? Вы говорите о потере контроля, но при этом контролируете каждое свое слово. Даже когда злитесь.

— Привычка.

— Или защита?

Он промолчал. В кабинете повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов.

— Что вы чувствуете, когда смотрите на себя в зеркало? — вдруг спросила она.

— Я не смотрю.

— Совсем?

— Только выше пояса.

— А если случайно увидите?

— Отворачиваюсь.

— Почему?

Он резко встал:

— По-моему, на сегодня достаточно.

— Мы только начали.

— У меня важная встреча.

Она внимательно посмотрела на него:

— Хорошо. Но у меня есть условие.

— Какое?

— До следующей встречи вы должны хотя бы раз посмотреть на себя. Полностью. И записать свои ощущения.

— Зачем?

— Потому что невозможно принять то, от чего постоянно отворачиваешься.

Он хотел возразить, но в этот момент телефон звякнул сообщением. Катя: «Пап, ты у психолога? Как прошло?»

— Когда следующий прием? — глухо спросил он.

— Через три дня. То же время.

В машине он долго сидел, не включая двигатель. Достал телефон, набрал ответ дочери:

«Нормально. Схожу еще раз.»

«Правда? Я так рада! Ты самый сильный!»

Он перечитал сообщение несколько раз. В голове не укладывалось: его пятнадцатилетняя дочь проявляла больше зрелости и принятия, чем он сам.

Может быть, пора наконец поверить в это самому?

Телефон снова звякнул. Елена: «Как прошло у психолога?»

«Она заставляет меня смотреть в зеркало.»

Пауза. Потом: «Давно пора. Ты же знаешь, что мы с тобой.»

Он завел машину. В зеркале заднего вида мелькнуло его отражение — бледное лицо с заострившимися чертами. Он заставил себя не отводить взгляд.

Наталья Михайловна была права. Нельзя научиться жить с тем, от чего постоянно прячешься.

Даже если это ты сам.

***
Зеркало в ванной комнате мерцало в полумраке. Три утра. Он стоял перед ним уже минут десять, но никак не мог заставить себя включить свет.

Два дня назад психолог дала ему задание. Простое, казалось бы — посмотреть на себя. Всего лишь посмотреть. Но каждый раз что-то останавливало: звонок телефона, срочная работа, внезапная усталость… Он находил тысячу предлогов, чтобы отложить это на потом.

И вот теперь, проснувшись среди ночи от смутного беспокойства, он понял — пора.

Щелчок выключателя. Яркий свет резанул глаза. Он смотрел на свое отражение: лицо, плечи, грудь — привычный маршрут утреннего бритья. Ниже… Рука замерла на узле халата.

«Невозможно принять то, от чего постоянно отворачиваешься.»

Он медленно развязал пояс. Ткань соскользнула на пол. В зеркале отражался человек — поджарый, все еще сильный, но… Взгляд сам собой уперся в стену над раковиной.

— Трус, — пробормотал он.

Глубокий вдох. Медленный выдох. Он заставил себя опустить глаза.

Шрам оказался аккуратнее, чем он помнил. Розовая полоса, уже начавшая бледнеть. Уретра — маленькое отверстие, почти незаметное. Яички… Он сглотнул. Раньше они казались меньше, защищенные… Теперь выглядели неуместно голыми, беззащитными.

К горлу подступила тошнота. Он оперся о раковину, чувствуя, как по спине течет холодный пот. В висках стучало: «Урод… калека… не-мужчина…»

Звякнул телефон. Он вздрогнул, потянулся за халатом, но остановил себя. Нет. Сначала надо закончить.

Снова посмотрел в зеркало. Заставил себя увидеть картину целиком: все еще сильное тело, широкие плечи, твердый взгляд. И — изменения внизу. Часть его новой реальности. Часть его самого.

«Записать ощущения», — вспомнил он задание психолога. Усмехнулся: какие уж тут ощущения. Комок в горле и желание разбить чертово зеркало.

Телефон снова звякнул. Он накинул халат, взял трубку. Два сообщения от Кати:

«Пап, ты не спишь?»
«Я видела свет в твоей комнате.»

Он помедлил, потом набрал:

«Не спится. Зайдешь?»

Дочь появилась через минуту — в пижаме с единорогами, встрепанная со сна.

— Что случилось? — она присела на край ванны. — Плохо себя чувствуешь?

— Нет, — он улыбнулся. — Просто… выполнял домашнее задание.

— Какое?

Он кивнул на зеркало:

— Психолог велела посмотреть на себя. Записать ощущения.

— И как? — её голос был спокойным, без тени смущения или жалости.

— Страшно, — слово вырвалось само собой.

— Почему?

— Потому что… — он запнулся. — Потому что это значит признать, что я больше никогда не буду прежним.

Она встала, подошла ближе. Обняла — крепко, по-взрослому:

— Знаешь, пап… Ты и не должен быть прежним. Ты должен быть собой. Таким, какой ты есть сейчас.

Он прижал её к себе, чувствуя, как щиплет глаза:

— Когда ты успела стать такой мудрой?

— У меня хороший учитель, — она улыбнулась. — Ты же всегда говорил: главное — быть честным с собой.

— Говорил…

— Ну вот и будь.

Она отстранилась, потянулась за его телефоном:

— Давай запишем? Для психолога.

— Прямо сейчас?

— А когда еще? — она открыла заметки. — Диктуй.

Он смотрел на дочь, на её сосредоточенное лицо, закушенную губу — совсем как у него, когда работал над важными документами. И вдруг понял: может быть, в этом и есть главный урок? Не в том, чтобы научиться жить с потерей. А в том, чтобы научиться жить с любовью — к себе, к близким, к жизни. Несмотря ни на что.

— Пиши, — он прислонился к стене. — «Три часа ночи. Я смотрю в зеркало и вижу…»

Они просидели в ванной до рассвета. Катя записывала, иногда задавая вопросы — простые, прямые, без тени смущения. Он отвечал — сначала через силу, потом все свободнее. Страх никуда не делся, но стал… управляемым. Как и всё, что называешь своими словами.

Утром, собираясь на очередной осмотр к Дмитрию Сергеевичу, он поймал себя на странной мысли: может быть, его дочь права? Может быть, честность с собой — это и есть начало новой жизни?

В клинике он впервые не стал отводить глаза от зеркала в кабинете. И пусть руки все еще подрагивали, когда он раздевался для осмотра, но внутри что-то изменилось.

Как будто треснула стена, которую он сам построил между собой прежним и собой нынешним.

Как будто забрезжил рассвет после очень долгой ночи.

***
«Радикальная тотальная пенэктомия. Реабилитационный период… Полная адаптация к новым физиологическим условиям… Швы без особенностей… " — Андрей пролистывал медицинскую карту, пока Дмитрий Сергеевич заполнял очередную форму. Раньше каждое такое слово било под дых. Теперь — просто термины. Строчки в документах.

— Можете сократить частоту визитов, — врач отложил ручку. — Раз в две недели будет достаточно.

— Серьёзно?

— А вы сами не замечаете прогресс? — Дмитрий Сергеевич усмехнулся. — Когда последний раз были проблемы с гигиеной? С мочеиспусканием?

Андрей задумался. Действительно, всё вошло в колею. Утренний душ, антисептик, правильное белье — рутина, доведённая до автоматизма. Как чистка зубов или бритье.

— Даже не помню.

— Вот именно. Организм адаптировался. Психика… — врач помедлил, — тоже, кажется?

— Наталья Михайловна говорит, что да.

— Кстати о ней. Как продвигается?

Андрей пожал плечами:

— Проще стало. Раньше каждый сеанс был как допрос. Теперь… просто разговор.

— О чём?

— Обо всём. О работе. О дочери. О том, как меняется жизнь.

— А о главном?

Андрей промолчал. Они оба знали, о чём речь. О той сфере жизни, которую он старательно обходил стороной все эти недели.

— Придёт время, — Дмитрий Сергеевич снял очки. — Когда будете готовы.

***
В кабинете психолога что-то изменилось. Андрей не сразу понял — что, пока не заметил новую картину на стене. Абстрактная композиция: тёмные линии постепенно светлеют, переплетаются, образуют новый узор.

— Нравится? — Наталья Михайловна проследила его взгляд. — Называется «Трансформация».

— Прозрачный намёк?

— Скорее, отражение того, что вижу в наших беседах.

Он сел в привычное кресло:

— И что же вы видите?

— Прогресс. Раньше вы говорили только о потерях. Теперь чаще упоминаете изменения. Трансформацию.

— Просто смирился.

— Правда? — она достала его дневник наблюдений. — Давайте сравним записи. Вот, самые первые: «Ненавижу своё тело. Не могу смотреть в зеркало. Страшно, что узнают.»

Она перелистнула несколько страниц:

— А вот недавние: «Сегодня впервые не думал об этом целый день. Просто работал, жил, общался.»

— К чему вы клоните?

— К тому, что это не смирение. Это принятие. Разница существенная.

Он хотел возразить, но в этот момент телефон тихо звякнул. Сообщение от Кати: «Пап, не забудь про ужин. Мама приготовит твой любимый стейк.»

Наталья Михайловна улыбнулась:

— Семейный ужин?

— Да, они… — он запнулся. — Последнее время часто так делают. Приходят без предупреждения. Готовят. Разговаривают.

— И как вам это?

— Странно. Раньше я бы взбесился — вторжение в личное пространство. А теперь…

— Теперь?

— Теперь почему-то становится легче. Когда они рядом.

***
Елена накрывала на стол — точными, экономными движениями, как делала всегда. Двадцать лет брака, три года развода, а некоторые привычки не меняются.

— Помнишь, — она расставляла бокалы, — как мы познакомились?

— В больнице, — он невольно усмехнулся. — Ты была интерном в приёмном.

— А ты — наглым банкиром со сломанной рукой. Орал на всех, требовал особого отношения.

— Уже тогда любил всё контролировать.

— Как ты на самом деле? — она отложила нож. — Только без этой твоей корпоративной маски.

Он помолчал, подбирая слова:

— Знаешь, все эти годы я думал, что контролирую свою жизнь. А оказалось — просто прятался за этим контролем.

— От чего?

— От себя, наверное.

Нож замер над буханкой.

— Ты изменился.

— К лучшему?

— К настоящему.

***
Катя сидела с ногами в кресле, листая его телефон. Раньше он бы психанул — личное пространство, границы, тайна переписки. Сейчас просто смотрел, как она хмурится, читая его заметки для психолога.

— Пап, — она подняла глаза. — А почему ты не пишешь про хорошее?

— В смысле?

— Ну вот, смотри: «Научился справляться», «стало легче», «меньше болит»… А где про то, как ты смеялся вчера? Как научил меня водить машину? Как помирил маму с её новым ухажёром?

— Это другое…

— Почему? — она отложила телефон. — Почему ты разделяешь — жизнь до и после? Может, это просто… жизнь? Со всем хорошим и плохим?

Он смотрел на дочь — серьёзную, повзрослевшую, — и вдруг поймал себя на мысли: когда она успела стать мудрее него?

***
— Андрей Викторович, — Наталья Михайловна отложила блокнот. — Думаю, нам пора переходить к следующему этапу.

— Какому?

— К разговору о вашей сексуальности.

Он напрягся. Привычно захотелось уйти от темы, спрятаться за работой, проблемами, чем угодно…

— Я не готов.

— Готовы. Просто боитесь.

— А есть разница?

Она помолчала, разглядывая его — как будто что-то для себя решая.

— Помните, как боялись первого осмотра? Первого взгляда в зеркало? Первого разговора с дочерью?

— К чему вы?

— К тому, что каждый раз вы были не готовы. И каждый раз справлялись. Потому что важно не быть готовым — важно быть честным. С собой. С близкими. С жизнью.

Он отвернулся к окну. За стеклом накрапывал дождь, размывая очертания города.

— А если… — он запнулся. — Если окажется, что некоторые двери действительно закрыты? Навсегда?

— Знаете, Андрей Викторович, иногда самое сложное — это не найти выход, а признать, что старый вход больше не работает.

Он кивнул. Впервые за все это время слова психолога не вызвали внутреннего сопротивления.

— Когда начнем?

— Прямо сейчас. Если действительно готовы.

Глава 4. Новая анатомия

Звонок от уролога застал Андрея врасплох — он как раз заканчивал квартальный отчет, последние цифры никак не желали складываться в стройную картину. Знакомое имя на экране телефона заставило желудок сжаться: «Дмитрий Сергеевич — уролог». Два месяца после операции он старательно игнорировал рекомендации по реабилитации, надеясь, что все как-нибудь само… Но тело, похоже, решило напомнить о себе.

— Добрый вечер, Андрей Викторович, — голос врача звучал озабоченно. — Последние анализы… Есть некоторые отклонения.

Он почувствовал, как пересохло во рту:
— Рецидив?

— Нет-нет, — поспешно ответил врач. — Но есть признаки застойных явлений в простате. Вы выполняете рекомендации по массажу?

Андрей промолчал. За два месяца после выписки он старательно вычеркивал из памяти эту часть реабилитационной программы. Работа, совещания, документы — вот что было важно. Вот что позволяло чувствовать себя прежним. А тело… тело можно было игнорировать. До поры до времени.

— Я так и думал, — Дмитрий Сергеевич вздохнул. — Андрей Викторович, мы уже обсуждали это. Без регулярной стимуляции простаты возможны серьезные осложнения. Воспаление, фиброз…

— Я понимаю, но…

— Никаких «но». Завтра жду вас на осмотр. И… — врач помедлил. — Есть специализированная клиника. Они работают с такими случаями как ваш.

Внутри все сжалось. Одно дело — медицинские процедуры в больнице, совсем другое — какая-то «специализированная клиника». Воображение услужливо подкинуло картинки из дешевых фильмов: тусклый свет, скользкие типы в халатах, двусмысленные улыбки…

— Нет, — отрезал он.

— Да, — голос врача стал жестче. — Иначе я настою на госпитализации. А это значит — больничный. Объяснения в совете директоров. Вы этого хотите?

Андрей стиснул зубы. Два месяца он успешно выстраивал новую нормальность: работа, контроль, власть. Все как прежде, только… без некоторых деталей. И вот теперь эта реальность грозила рассыпаться.

— Во сколько завтра? — процедил он.

— В девять. И Андрей Викторович… Я понимаю ваши чувства. Но это необходимая часть реабилитации. Как диализ для почечных больных. Ничего личного — просто медицинская процедура.

«Просто медицинская процедура» — эхом отозвалось в голове. В паху предательски заныло — фантомная боль или реальный дискомфорт? После операции он так и не научился различать.

Когда звонок закончился, телефон тут же звякнул сообщением. Катя: «Пап, не забудь про завтрашний осмотр!»

Он невольно улыбнулся. Его пятнадцатилетняя дочь завела специальный календарь для его медицинских процедур. Следила за приемом лекарств, напоминала о визитах к врачу. Иногда ему казалось, что она повзрослела слишком быстро — и во многом из-за его болезни.

«Не забуду, солнце.»

«Точно? А то я могу съездить с тобой.»

«Не нужно. Справлюсь.»

Он швырнул телефон на стол. Руки дрожали — пришлось засунуть их в карманы. В туалет хотелось невыносимо, но это значило бы снова встретиться с реальностью своего нового тела. К черту. Можно потерпеть.

В стеклянной стене кабинета отражался успешный топ-менеджер — идеальный костюм, прямая спина, властный взгляд. Никто бы не догадался, что под этим костюмом… что этому человеку завтра предстоит…

— Кофе, Андрей Викторович? — Марина заглянула в кабинет.

— Нет, — он одернул пиджак. — Перенесите утренние встречи. Все.

И, глядя на ее удивленное лицо, добавил с привычной уверенностью:

— Важные переговоры.

***
Частная клиника пряталась за фасадом старинного особняка на Патриарших. Никаких вывесок, только кованые ворота и охранник с военной выправкой. Андрей дважды проехал мимо, прежде чем заставил себя припарковаться.

В холле пахло кожей и деньгами. Модный дизайн, приглушенный свет, тихая музыка — все кричало о конфиденциальности услуг. Он невольно одернул галстук, хотя тот сидел безупречно.

— Доброе утро, — администратор за стойкой красного дерева говорила, словно на светском приеме. — Вы первый раз у нас? Присядьте, заполните анкету.

Кожаное кресло чуть слышно скрипнуло. Он взял предложенный планшет, машинально отметил качество бумаги — дорогая. Ручка в руке замерла над графой «диагноз».

В холле появилась пара: элегантная женщина лет сорока и молодой человек в костюме. Чисто деловая встреча, если бы не его рука на ее талии. Андрей поспешно отвернулся к окну, но успел заметить, как они скрылись в лифте.

Буквы прыгали перед глазами. «Состояние после тотальной пен…» Он стиснул ручку так, что она хрустнула.

— Андрей Викторович? — высокий мужчина в белом халате возник словно из ниоткуда. — Меня зовут Максим. Пройдемте.

Коридор казался бесконечным. Стерильно-белые стены, закрытые двери. За одной из них играла негромкая музыка. За другой раздался короткий смешок.

Кабинет удивил — никакой полутьмы и бархата, только медицинская функциональность. Кушетка, стол, шкаф с инструментами. На стенах — анатомические схемы.

— Присаживайтесь, — Максим указал на кресло. — Сначала поговорим.

Андрей опустился на краешек, готовый вскочить в любой момент. Пиджак вдруг стал тесным в плечах.

— Дмитрий Сергеевич передал вашу историю, — Максим листал какие-то бумаги. — Операция была два с половиной месяца назад, верно?

— Да.

— Боли? Дискомфорт?

Андрей дернул плечом, не глядя на собеседника. За окном моросил дождь, размывая очертания города.

— Иногда.

— Регулярная стимуляция простаты?

— Нет.

Карандаш в руках Максима замер.

— Что ж, давайте я объясню процедуру. А потом вы решите — продолжаем или нет.

Следующие десять минут он говорил как на лекции: сухо, профессионально, без тени смущения. Анатомия, физиология, медицинская необходимость. Андрей ловил себя на том, что следит за его руками — уверенные, спокойные движения. Как у хирурга.

— Вопросы?

В горле пересохло:
— Это… безопасно?

— Абсолютно. Мы работаем только в медицинских перчатках, используем специальные лубриканты. Все инструменты стерильны.

— А… — он закашлялся, пытаясь подобрать слова.

— Ощущения? — Максим чуть улыбнулся. — Разные. Поначалу может быть дискомфорт. Потом обычно становится приятно. Но мы работаем по вашим сигналам — если что-то не так, сразу говорите.

Он встал — высокий, широкоплечий. В его присутствии кабинет словно стал меньше.

— Готовы попробовать?

Андрей кивнул, не доверяя голосу. Пальцы сами потянулись к узлу галстука.

— Раздевайтесь по пояс, ложитесь на бок, колени к груди. Я выйду на пару минут.

Оставшись один, он медленно снял пиджак. Повесил на спинку стула. Расстегнул запонки — подарок совета директоров на сорокалетие. Интересно, что бы они сказали, узнав, где он сейчас?

Кушетка оказалась неожиданно жесткой. Андрей лежал, вжавшись лицом в подголовник, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Дыхание отдавалось в ушах слишком громко.

Щелчок открывающейся двери. Шаги. Звук натягиваемых перчаток.

— Расслабьтесь, — голос Максима звучал буднично, как у стоматолога. — Сейчас будет немного холодно — лубрикант.

Прохладное прикосновение заставило дернуться. Мышцы напряглись помимо воли.

— Дышите глубже. Вот так… Начинаем.

Первое проникновение отозвалось острым дискомфортом. Он стиснул зубы, пытаясь не подать вида.

— Больно?

— Нет… просто…

— Нормальная реакция. Сейчас нащупаю простату.

Пальцы внутри двигались методично, как инструмент. Неприятное давление нарастало. На лбу выступила испарина.

— Вот она, — Максим надавил где-то внутри. — Действительно уплотнена. Придется поработать.

Следующие десять минут слились в одно бесконечное ощущение дискомфорта. Не боль — скорее что-то среднее между медосмотром и стоматологической процедурой. Унизительно. Некомфортно. Но терпимо.

— Почти закончили, — Максим убрал пальцы. — Выделения есть, это хорошо. Простата отреагировала.

Андрей почувствовал, как по промежности что-то потекло. Щеки вспыхнули от стыда.

— Я сейчас выйду, вы приведите себя в порядок. Салфетки справа.

Оставшись один, он медленно сел. Тело ощущалось странно — легкое жжение, остаточный дискомфорт. В паху подрагивало что-то новое, незнакомое.

Руки дрожали, пока застегивал рубашку. Пуговицы никак не хотели попадать в петли.

— Как самочувствие? — Максим вернулся с папкой документов.

— Нормально, — он старательно избегал смотреть массажисту в глаза.

— Первый раз всегда самый сложный, — в голосе прорезалось что-то похожее на сочувствие. — Потом станет легче. Рекомендую два раза в неделю первый месяц.

— Обязательно?

— Да. Иначе все впустую.

В приемной он машинально взял предложенную конфету. Во рту было сухо, как в пустыне.

— Записать вас на пятницу? То же время? — администратор смотрела с профессиональной доброжелательностью.

Хотелось сказать «нет». Развернуться и уйти. Забыть все это как страшный сон. Но в кармане завибрировал телефон — наверняка Катя, проверяет, как он.

— Да, — слово вырвалось само собой. — Пятница. Девять.

В машине он долго сидел, не включая двигатель. Тело все еще помнило прикосновения — чужие, неправильные, медицинские. В зеркале заднего вида отражалось бледное лицо с заострившимися чертами.

Телефон звякнул. Сообщение от психолога: «Как прошло?»

«Неприятно», — набрал он. — «Но, наверное, нужно».

«Это уже прогресс», — ответила она. — «Год назад вы бы даже не рассматривали такую возможность».

Он усмехнулся. Действительно, прогресс. От полного отрицания к вынужденному принятию. От «никогда» к «наверное, нужно».

Где-то в этом был урок. Что-то про смирение, про принятие неизбежного, про новые границы нормальности.

Но сейчас он был слишком вымотан, чтобы об этом думать. Просто завел машину и влился в поток городского траффика, стараясь сосредоточиться на дороге, а не на неприятном подрагивании в теле.

День предстоял длинный. Работа, встречи, документы — обычная жизнь, в которой не было места для размышлений о простате и массаже.

По крайней мере, до пятницы.

***
Пятничное утро выдалось дождливым. Андрей дважды проверил время на часах — еще полчаса до приема. В приемной клиники было пусто, только администратор за стойкой и запах свежесваренного кофе.

— Ваш специалист задерживается на пятнадцать минут, — она виновато улыбнулась. — Кофе?

— Нет, — он устроился в кресле, достал телефон. Тридцать новых писем, три пропущенных от зама. Обычное утро. Почти.

Звук каблуков по мрамору заставил поднять голову. Та же элегантная женщина, что и в прошлый раз, цокала к выходу. На секунду их взгляды встретились — и она едва заметно кивнула. Будто говоря: «я знаю, зачем вы здесь».

Телефон завибрировал — Катя.
«Ты как, пап?»

Пальцы зависли над клавиатурой. Что ответить? «Сижу в элитном массажном салоне, жду, пока мне поковыряют в заднице»?

«Нормально, солнце. На процедурах.»

«Держись! Люблю тебя!»

— Андрей Викторович? — Максим появился неслышно, как обычно. — Проходите.

В кабинете что-то изменилось. Новый диффузор на столе — легкий запах лаванды.

— Как самочувствие после первого раза?

— Терпимо, — он начал расстегивать рубашку, радуясь возможности не смотреть массажисту в глаза. — Дискомфорт был… пару часов.

— Это нормально. Сегодня должно быть легче — тело уже знает, чего ожидать.

Снова кушетка, снова холодный лубрикант. Но действительно — проще. Мышцы не сводило судорогой при каждом движении.

— Дышите глубже, — Максим работал методично, как хирург. — Напряжение простаты уже меньше. Чувствуете разницу?

— Н-не очень…

— Сейчас покажу. Вот здесь была уплотнена… — пальцы надавили куда-то внутрь. По телу прошла странная волна — не то спазм, не то что-то еще. — А теперь мягче.

Следующие пятнадцать минут прошли в молчании. Только дыхание, только методичные движения, только тихий шелест дождя за окном.

— На сегодня все, — Максим снял перчатки. — В понедельник то же время?

— Да, — он старался говорить ровно, хотя внутри все подрагивало. — А это… нормально?

— Что именно?

— Эти… ощущения. Они какие-то…

— Незнакомые? — Максим улыбнулся. — Абсолютно нормально. Тело учится по-новому реагировать на стимуляцию. Это как… учиться писать левой рукой.

В приемной его снова ждал сюрприз — за стойкой сидел молодой администратор. Гладко выбритый, в узких брюках и белой рубашке.

— Записать вас на понедельник? — голос у него был под стать внешности — мягкий, почти мурлыкающий.

Андрей кивнул, стараясь не встречаться с ним взглядом. Что-то неуловимо менялось в его восприятии этого места. Что-то…

В машине он достал телефон, набрал номер психолога.

— Наталья Михайловна? Можно сегодня встретиться?

— Что-то случилось?

— Не знаю. Наверное… Мне нужно поговорить.

— В три?

— Да. Спасибо.

Он положил руки на руль. Пальцы подрагивали. В голове крутилось что-то смутное, неоформленное. Какая-то мысль на грани понимания.

Развилка на Патриарших. Налево — в офис, направо — домой. Он включил поворотник и решительно свернул… налево. К черту рефлексию. Работа не ждет.

Но где-то на краю сознания билась предательская мысль: что, если эти процедуры — не просто медицинская необходимость? Что, если…

Светофор мигнул желтым. Он надавил на газ, обрывая размышления. Еще слишком рано для таких вопросов.

Слишком рано.

Пока.

***
— Что-то изменилось, — Наталья Михайловна смотрела поверх очков. — Вы сами попросили о встрече.

Андрей стоял у окна кабинета, разглядывая мокрую брусчатку Патриарших. Третий час дождя.

— Я не уверен…

— В чем?

— Что все это… — он запнулся, подбирая слова. — Только медицина.

— А что еще?

Он промолчал, вспоминая странную волну, прокатившуюся по телу. Взгляд администратора. Кивок незнакомой женщины.

— Там есть… другие клиенты.

— И?

— Они выглядят… довольными.

Она что-то записала в блокноте:
— Это вас пугает?

— Не знаю. Наверное… — он провел ладонью по лицу. — Черт. Я даже не могу толком объяснить.

— Попробуйте.

В кармане завибрировал телефон. Он достал — сообщение от Максима: «Напоминаю о завтрашнем визите. 9:00. Подтвердите?»

Палец завис над кнопкой «ответить». В голове вдруг всплыл момент из последнего сеанса — как тело само подалось навстречу прикосновению. Предательски. Бесстыдно.

— Я начинаю… чувствовать.

— Что именно?

— То, чего не должен! — он резко развернулся. — Я же… Меня же больше нет. Там. А я…

— А вы?

— Я хочу пойти завтра, — слова падали как камни. — Не потому что надо. А потому что…

Телефон снова звякнул. Он глянул на экран — Елена.
«Встретимся? Нужно поговорить.»

— Ответьте Максиму, — голос психолога был спокойным. — Потом жене. И себе.

— На что?

— На простой вопрос: что в этом плохого?

Он посмотрел на свое отражение в окне. Все тот же человек — костюм, прямая спина, седина на висках. Но глаза… глаза были растерянные.

«Да, буду», — набрал он Максиму.
«Через час в «Кофемании»?» — Елене.

— Знаете, — он опустился в кресло. — Я всю жизнь контролировал. Все. Всегда. А сейчас…

— Сейчас?

— Сейчас тело само решает. Что чувствовать. Как реагировать. А я… я просто…

— Учитесь отпускать контроль?

Он невесело усмехнулся:
— Какой уж тут контроль. Когда лежишь… там. И не знаешь, что почувствуешь в следующий момент.

— И это пугает?

— Да. Нет. Не знаю, — он сжал подлокотники. — Может быть… интригует?

***
В кафе Елена ждала его за дальним столиком. Все такая же красивая — время ее щадило.

— Как ты? — она придирчиво оглядела бывшего мужа. — Похудел.

— Нормально, — он спрятался за меню. — Что случилось?

— Катя волнуется. Говорит, ты какой-то… другой.

— В каком смысле?

— Не знаю. Более… мягкий? Задумчивый? — она отпила кофе. — Это из-за процедур?

Он дернулся:
— Она рассказала?

— Я же врач, Андрей. И я читала про реабилитацию после таких операций.

В горле пересохло:
— И что ты…

— Думаю? — она улыбнулась. — Думаю, что наконец-то ты учишься принимать помощь. И себя.

— Себя?

— Нового себя. Со всеми… особенностями.

Он смотрел в чашку, где остывал нетронутый кофе. В отражении плавало его лицо — растерянное, почти испуганное.

— Елена… А если… — он запнулся.

— Что?

— Если я начинаю чувствовать что-то… неправильное?

Она накрыла его руку своей:
— Правильное, неправильное… Кто решает? Твое тело живое, Андрей. Оно хочет жить. Чувствовать. Быть.

— Но я же…

— Что? Мужчина? — она сжала его пальцы. — Ты им и остался. Просто… другим.

Он посмотрел на их руки — ее маленькая ладонь на его кулаке. Когда-то это прикосновение значило так много. Теперь…

— Я не знаю, кто я теперь.

— Узнаешь, — она улыбнулась. — Только перестань бояться.

Вечером, сидя в пентхаусе, он смотрел на ночной город. Там, внизу, тысячи людей жили свои обычные жизни. Любили, страдали, искали себя.

Телефон тихо звякнул. Сообщение от Максима:
«Завтра пробуем новую технику массажа. Чуть более интенсивную. Вы готовы?»

Пальцы дрожали, набирая ответ:
«Да»

И впервые за долгое время это «да» было не вынужденным.

А искренним.

***
Понедельничный сеанс начинался как обычно. Та же кушетка, тот же запах лаванды, те же методичные движения. Андрей почти привык — три недели регулярных процедур научили тело не сопротивляться.

— Сегодня попробуем другой угол воздействия, — Максим работал в перчатках чуть иначе, чем обычно. — Простата уже не такая плотная, можно усилить стимуляцию.

Он хотел спросить, что это значит, но в этот момент пальцы массажиста нашли какую-то новую точку внутри. По телу прокатилась незнакомая волна — не боль, не дискомфорт, что-то…

— Дышите глубже.

Еще одно движение. И еще. Волны накатывали одна за другой, все сильнее. В паху начало пульсировать.

— Расслабьтесь. Это нормальная реакция.

Но было уже поздно. Что-то внутри сжалось, скрутилось в тугую спираль. Тело выгнулось помимо воли. Волна накрыла с головой — мощная, незнакомая, почти пугающая.

Оргазм был совершенно не похож на все, что он испытывал раньше. Глубже. Ярче. Бесконечнее. Из промежностной уретры брызнула сперма, пачкая простыню. Это стало последней каплей — физическое доказательство того, что его тело все еще способно… все еще живое…

— Вот и все, — Максим как ни в чем не бывало снял перчатки. — Полежите минуту, потом можно одеваться. Я принесу чистые простыни.

Он лежал, дрожа всем телом. В ушах шумело, перед глазами плыли красные пятна. Во рту пересохло. Не просто реакция на массаж — полноценный оргазм, со всеми… последствиями. Как у нормального мужчины. Как раньше, только…

— Я сейчас вернусь.

Щелчок двери. Он рывком сел, хватая одежду. Пальцы не слушались — рубашка, брюки, ботинки. Только бы не думать о влажном пятне на простыне. О том, что его тело только что доказало — оно все еще способно… Нет. Быстрее. Прочь отсюда.

В приемной администратор что-то крикнул вслед. Он не слышал. В брюках было влажно — еще одно унизительное напоминание о случившемся. Только бы добраться до машины. Только бы…

За рулем его трясло. На брюках расплывалось пятно — как у подростка после первого раза. Он попытался вытереться салфетками, но только размазал. Куда теперь? В офис — нет, не в таком виде. Домой переодеться? Там зеркала и пустота. К психологу…

Телефон взорвался звонком. Наталья Михайловна.

— Что случилось?

— Я… — горло перехватило. На заднем сиденье должна быть запасная рубашка. И брюки. Всегда держал смену одежды в машине, с тех пор как… — Можно приехать? Только… через час.

— Что-то срочное?

— Мне нужно… переодеться.

Пауза. Потом понимающее:
— Жду через час.

В подземном паркинге бизнес-центра было пусто. Он торопливо переоделся, комкая испачканную одежду в пакет. В зеркале заднего вида мелькнуло красное лицо — как у нашкодившего мальчишки.

В кабинете психолога он мерил шагами ковер, не в силах усидеть на месте.

— Это было… Я не должен был… Черт, я даже одежду запачкал, как…

— Как здоровый мужчина с нормальной физиологией?

— Какая нормальная? — он резко развернулся. — У меня же ничего… Там же не осталось…

— Яички остались. Гормоны в норме. Простата функционирует.

— Но это… — он рухнул в кресло. — Я думал, все будет как у кастрата. Стерильно. Чисто. А тут…

— Живое тело? Настоящие реакции? Полноценный оргазм?

— Не напоминайте.

— Почему? — она подалась вперед. — Потому что это противоречит вашему представлению о себе как о «неполноценном»?

Он промолчал. На брюках — теперь уже чистых — все еще чудилось влажное пятно. Напоминание о том, что его тело только что наглядно доказало — оно все еще способно…

— Знаете, что самое страшное? — наконец выдавил он. — Я думал, что худшее — это потеря. А оказалось — обретение.

— Чего именно?

— Новых… возможностей. О которых я даже не подозревал. И теперь не знаю…

— Что с ними делать?

— Да.

В кармане завибрировал телефон. Сообщение от Максима:
«Простите, что не предупредил о возможной реакции. Такое бывает на этой стадии. Если хотите обсудить — я здесь. И да, простыни в химчистку отправлю сам.»

Последняя фраза неожиданно вызвала нервный смешок. Такая будничная деталь посреди его личного апокалипсиса.

Следом — от Елены:
«Катя говорит, ты не отвечаешь. Все в порядке?»

И наконец — от дочери:
«Пап, ты как? Я волнуюсь.»

Он смотрел на экран, чувствуя, как внутри что-то отпускает. Медленно. Неохотно. Но отпускает.

«Все хорошо, солнце. Просто… много нового.»

«Страшного?»

Он вспомнил влажное пятно. Дрожь в теле. Волну удовольствия, которой не должно было быть. Но было.

«Уже нет.»

Вечером, сидя в пентхаусе, он достал из пакета испачканные брюки. Следовало бы выбросить. Забыть. Сделать вид, что ничего не было.

Вместо этого он отправил их в стирку. Как делал раньше, после обычного секса. Потому что это и было обычным сексом. Просто — другим.

Телефон тихо звякнул. Максим:
«Среда, 9:00?»

Он посмотрел на свое отражение в окне. Все тот же человек — и уже совсем другой. Больше не бесполый. Не стерильный. Живой.

«Да.»

И впервые это «да» было сказано без стыда. Без страха. С любопытством.

В конце концов, его тело только что доказало — оно все еще способно испытывать удовольствие. Все еще может давать разрядку. Все еще… мужское.

Просто теперь — иначе.

И может быть, в этом «иначе» не было ничего страшного. Может быть, это был просто новый способ быть собой.

Новый способ быть живым.

Глава 5. Метод проб и ошибок

— Вы ничего не понимаете в финансовых потоках, — Андрей отчеканивал каждое слово, глядя на съежившегося заместителя. — Эта модель оптимизации выглядит как курсовая второкурсника.

Николай нервно теребил папку с документами. В последнее время шеф стал просто невыносим — любая мелочь могла спровоцировать взрыв.

— Я… переделаю, Андрей Викторович.

— К вечеру. И без самодеятельности.

Когда за замом закрылась дверь, Андрей откинулся в кресле, чувствуя, как внутри клокочет глухое раздражение. Раньше он умел держать себя в руках лучше. Раньше… До всего этого.

В кармане завибрировал телефон — напоминание о сеансе с Максимом. Три месяца регулярного массажа простаты вошли в привычку, как чистка зубов или бритье. Вот только…

— Андрей Викторович? — голос Марины из селектора. — К вам Катя.

— Пусть войдет.

Дочь влетела в кабинет с привычной энергией пятнадцатилетнего урагана, но он сразу заметил обеспокоенный взгляд.

— Что случилось, пап? Ты какой-то… дерганый в последнее время.

— Все нормально, солнце. Просто работа.

— Врешь, — она по-взрослому нахмурилась. — Я же вижу. И Марина говорит, ты стал очень раздражительным.

«Предательница,» — мелькнуло в голове. — «Уже и секретарша докладывает дочери.»

— Катя, я…

— Пап, — она присела на край его стола. — Может, стоит поговорить с психологом? Или… может, тебе просто одиноко?

Он поперхнулся воздухом. Его пятнадцатилетняя дочь пытается наладить его личную жизнь?

— Так, — он постарался придать голосу строгость. — Марш делать уроки.

— Ладно-ладно, — она чмокнула его в щеку. — Но ты подумай. Даже трудоголикам иногда нужно… ну, ты понимаешь.

Когда за ней закрылась дверь, он невольно усмехнулся. «Ну, ты понимаешь.» Если бы все было так просто.

***
Сеанс с Максимом прошел как обычно — профессионально, медицински точно. Вот только…

— Что-то не так? — массажист уловил его напряжение.

— Нет, все… — Андрей поморщился. — Просто кажется, что эффект уже не тот.

— Это нормально, — Максим снял перчатки. — Тело привыкает. Возможно, пора подумать о… других вариантах разрядки.

— Например?

— Есть специальные службы. Эскорт высокого класса. Работают с особыми случаями.

Андрей хмыкнул:
— Как раньше? Только теперь с другой стороны?

— Почему нет? — в голосе массажиста не было ни тени насмешки. — Тело требует близости. Реального контакта. Это нормально.

***
Дома, сидя в пентхаусе, он открыл сайт знакомого агентства. Раньше заказывал здесь девушек — красивых, образованных, знающих свое дело. Теперь…

«Мужской эскорт» — пальцы дрожали, когда он нажимал на вкладку. Фотографии молодых парней пестрели описаниями услуг.

— Андрей, добрый вечер! — менеджер агентства была радостно-профессиональна. — Давно вас не слышали! Чем можем помочь?

— Мне нужен… специалист. Дискретный. С медицинским образованием желательно.

— Конечно! У нас как раз есть идеальный вариант. Михаил, двадцать пять лет, медицинский факультет, опыт работы с VIP-клиентами.

Через час он уже сидел в люксе «Ритц-Карлтона», нервно поправляя галстук. Когда в дверь постучали, едва сдержал желание отменить все.

Михаил оказался… слишком красивым. Холеным. Жеманным.

— Ой, какой вы… брутальный, — он игриво провел пальцем по лацкану пиджака Андрея. — Обожаю таких папиков!

«Господи,» — пронеслось в голове. — «Куда я попал.»

— Простите, произошла ошибка, — он отступил к двери. — Это не то, что…

— Но мы же даже не начали! — в голосе мальчика появились капризные нотки. — Я умею быть очень послушным…

— Нет. Спасибо. Вот, — он достал конверт с оплатой. — За беспокойство.

***
В машине его трясло от нервного смеха. Ну конечно — агентство решило, что ему нужен пассив. Как обычному состоятельному мужчине, решившему попробовать что-то новенькое.

Телефон звякнул — сообщение от Максима:
«Как прошло?»

«Никак. Они не поняли, что мне нужно.»

«Я же говорил — вам нужен специальный контакт. Есть один человек…»

Он посмотрел на ночной город за окном. Внутри все дрожало от пережитого унижения, но… черт возьми, Максим был прав. И Катя была права. Ему действительно нужно что-то большее, чем медицинские процедуры.

«Давайте контакт.»

***
Контакт Алексея лежал в телефоне уже третий день. Андрей несколько раз открывал его, набирал сообщение и стирал. Что написать? «Здравствуйте, я финансовый директор без члена, ищу… кого?»

Очередное совещание прошло из рук вон плохо. Он сорвался на главного бухгалтера, довел до слез молодую аналитика, даже на Марину рыкнул за слишком горячий кофе.

— Пап, — Катя позвонила после обеда. — Может, возьмешь выходной? Ты какой-то совсем… взвинченный.

— Все нормально.

— Опять врешь, — она вздохнула. — Знаешь, мама говорит, тебе нужно научиться принимать помощь. Любую помощь.

Он хмыкнул. Если бы его бывшая жена знала, какую именно «помощь» он рассматривает…

Вечером, сидя в пентхаусе, он в сотый раз открыл контакт. «Алексей К. Специалист по особым случаям.» Максим уверял, что этот человек работает именно с такими ситуациями, как у него. Что он профессионал. Что понимает специфику.

Каждое утро теперь начиналось одинаково — он просыпался возбужденный, неудовлетворенный. Массажи простаты уже не помогали — тело требовало большего. Настоящего контакта. Близости.

В какой-то момент он просто не выдержал. Набрал сообщение одним махом, пока не передумал:
«Здравствуйте. Меня зовут Андрей. Максим дал ваш контакт. У меня… особая ситуация.»

Ответ пришел почти сразу:
«Добрый вечер, Андрей. Максим рассказал о вашем случае. Когда хотите встретиться?»

От этой простой деловитости стало легче. Никаких расшаркиваний, никакого жеманства. Просто бизнес.

«Завтра?»

«В восемь вечера. Пришлю адрес. И да, вам нужно будет подготовиться.»

Он сглотнул. «Подготовиться» — это слово имело теперь совсем другой смысл. Не просто гигиенические процедуры перед массажем. А полноценная…

«Хорошо.»

***
Следующий день прошел как в тумане. Он отменил все встречи, сославшись на мигрень. Даже Катя почувствовала что-то:
«Пап, ты какой-то странный. Точно все хорошо?»

«Да, солнце. Просто… решаю кое-что важное.»

Дома он долго стоял перед зеркалом в ванной. Тело немного похудело за последние месяцы, но все еще оставалось подтянутым. Седина на висках, жесткая складка у губ, твердый взгляд — все как прежде. Только внутри теперь что-то дрожало, сжималось от предвкушения и страха.

Процедура подготовки заняла больше часа. Раньше это было просто медицинской необходимостью перед массажем. Теперь каждое действие отзывалось пониманием того, что будет дальше.

В шкафу он машинально потянулся за привычным деловым костюмом, но остановил себя. Зачем? Джинсы и кашемировый свитер — впервые за долгое время он одевался не как финансовый директор, а как обычный человек.

Телефон звякнул — сообщение от Алексея:
«Чистые пруды, дом 8, квартира 42. Код от подъезда 1705.»

Он посмотрел на себя в зеркало прихожей. Сорок лет. Успешная карьера. Абсолютный контроль над всем… кроме собственного тела и его потребностей.

«Выезжаю.»

Квартира в старом доме на Чистых прудах оказалась неожиданно… домашней. Никакого показного шика или нарочитой роскоши — теплый свет, мягкие тона, легкий запах благовоний. На стенах — абстрактные картины в приглушенных тонах.

Алексей тоже удивил. Андрей ожидал увидеть кого-то более… очевидного. Но перед ним стоял обычный мужчина, чуть за тридцать, в простых джинсах и серой футболке. Только взгляд выдавал профессионала — внимательный, изучающий, но без тени пошлости.

— Проходите, — он говорил негромко, с легким акцентом. — Хотите чаю?

— Я думал… — Андрей запнулся, не зная, как сформулировать.

— Думали, сразу начнем? — Алексей улыбнулся. — Нет. Сначала поговорим. Чай поможет расслабиться.

В гостиной пахло жасмином. Они сидели в креслах друг напротив друга, и Андрей впервые за долгое время чувствовал себя… нормальным. Не пациентом, не клиентом — просто человеком.

— Максим рассказал о вашей ситуации, — Алексей отпил чай. — Но я хочу услышать от вас: чего вы хотите?

— Я… — слова застряли в горле. Как объяснить то, чего сам толком не понимаешь?

— Просто говорите, что чувствуете. Без фильтров.

Андрей посмотрел в окно, где догорал закат:
— Мне не хватает… прикосновений. Настоящих. Не медицинских.

— Тактильный голод?

— Да. И… — он сделал глубокий вдох. — Хочется чувствовать себя желанным. Несмотря на…

— Понимаю, — Алексей поставил чашку. — Можем начать с простого массажа. Если захотите остановиться в любой момент — просто скажите.

Спальня оказалась такой же уютной, как и гостиная. Широкая кровать, приглушенный свет, свечи.

***
Алексей расстегивал пуговицы на его рубашке, и каждое движение отзывалось внутренней дрожью. Впервые за долгие годы Андрей чувствовал себя абсолютно беспомощным.

— Мы можем остановиться в любой момент, — голос Алексея звучал спокойно, без тени снисходительности.

Андрей покачал головой. Внутри все сжималось от страха и предвкушения, но он должен был пройти через это.

Щелчок открываемого флакона заставил вздрогнуть. Смазка оказалась теплой — Алексей, видимо, согрел её в ладонях. Первое прикосновение скользких пальцев вызвало инстинктивное желание отстраниться.

— Расслабься, — мягкий шепот у самого уха. — Я знаю, что делаю.

Действительно знал. В его движениях чувствовался опыт — методичный, но не медицинский. Он растягивал и готовил тело Андрея неторопливо, давая привыкнуть к каждому новому ощущению. Когда пальцы коснулись простаты, из горла вырвался невольный стон.

Шорох разрываемой упаковки презерватива прозвучал неожиданно громко в тишине комнаты. Реальность происходящего обрушилась с новой силой — он действительно собирается…

— Дыши, — Алексей приподнял его бедра, подкладывая подушку. — Так будет удобнее.

Первое прикосновение горячей плоти к растянутому входу заставило все мышцы напрячься.

— Тшш, — ладони успокаивающе скользнули по бокам. — Доверься мне.

«Довериться». Слово, которого не было в его словаре. Он всегда был тем, кому доверяются другие. Тем, кто принимает решения. Контролирует. Ведет.

Медленное, неотвратимое проникновение выбило воздух из легких. Не от боли — скорее от осознания происходящего. Он, Андрей Северов, позволяет другому мужчине…

— Дыши, — Алексей замер, войдя полностью, давая время привыкнуть. — Просто дыши.

Комната поплыла перед глазами. Слишком много. Слишком интимно. Слишком…

— Я не могу, — голос сорвался. — Я не…

— Можешь, — твердые руки держали его бедра, не давая отстраниться. — Просто отпусти контроль. Хотя бы сейчас.

Первое движение было осторожным, пробным. Второе — уже увереннее. С каждым толчком что-то внутри поддавалось, ломалось, перестраивалось. Сорок лет железной дисциплины. Сорок лет полного контроля. И вот — лежит беспомощный, раскрытый, уязвимый…

Алексей двигался размеренно, каждым толчком находя простату. Тело предательски отзывалось, требуя большего. Когда темп ускорился, из горла Андрея вырвался хриплый стон — не наслаждения даже, отчаяния.

— Вот так, — шепот обжигал кожу. — Позволь себе почувствовать.

И он позволил. Впервые в жизни полностью отпустил контроль, отдавшись ощущениям. Волны удовольствия накатывали одна за другой, сметая остатки сопротивления. Он не заметил, как начал подаваться навстречу движениям, как его руки вцепились в плечи Алексея, как с губ срывались какие-то звуки — жалкие, просящие, совершенно не свойственные железному финансовому директору.

Толчки стали резче, глубже. В какой-то момент он почувствовал влагу на щеках — слезы? Когда он в последний раз плакал? Но сейчас было не до рефлексии — тело жило своей жизнью, требуя завершения.

Оргазм накрыл внезапно — сокрушительный, выворачивающий наизнанку. Все мышцы свело судорогой, семя брызнуло на живот. Алексей сделал еще несколько глубоких толчков и тоже кончил, сдержанно выдохнув.

Несколько минут они лежали неподвижно. Потом Алексей осторожно вышел, снял презерватив и встал с кровати — без лишних слов, без неуместной нежности.

— Полотенце? — деловой тон помог вернуться в реальность.

— В ванной, — голос звучал хрипло, будто чужой.

Оставшись один, Андрей позволил себе несколько минут просто лежать, осознавая произошедшее. Внутри была странная пустота — не разбитость, но… освобождение? Как будто что-то важное сломалось и срослось заново.

Когда Алексей вернулся с влажным полотенцем, он уже почти взял себя в руки. Почти.

— В душ? — снова этот профессиональный тон, за который Андрей был сейчас особенно благодарен.

— Да, — он встал, стараясь не морщиться от новых ощущений в теле.

В душе он долго стоял под горячими струями, впервые за долгое время глядя на свое отражение в запотевшем зеркале. Все то же лицо — волевой подбородок, седина на висках. Но взгляд… взгляд был другим. Мягче? Человечнее?

Когда он вышел, Алексей уже был полностью одет.

— В следующий раз? — просто спросил он.

Андрей помедлил. Тело все еще помнило каждое прикосновение, каждое движение. Помнило момент абсолютной беспомощности и… освобождения.

— Да, — наконец ответил он. — В то же время.

Это не было поражением. Не было потерей себя. Скорее… обретением чего-то нового. Способности быть уязвимым. Способности доверять. Способности чувствовать.

В конце концов, может быть, настоящая сила не в том, чтобы всегда держать контроль.

А в том, чтобы иногда уметь его отпускать.

***
Через неделю никто в офисе не узнавал своего финансового директора. Куда делась его вечная раздражительность? Где привычная жесткость в общении? Даже Марина удивленно косилась на шефа, который вдруг начал говорить «спасибо» за кофе.

— Пап, ты какой-то… другой, — Катя изучала его за семейным ужином. — В хорошем смысле.

— Правда? — он старательно изображал непонимание.

— Да. Спокойнее. Мягче, что ли.

Елена, сидевшая напротив, чуть заметно улыбнулась:
— Видимо, нашел способ… снимать напряжение?

Он поперхнулся вином. Его бывшая жена всегда была слишком проницательной.

Регулярные встречи с Алексеем вошли в расписание так же естественно, как раньше массажи с Максимом. Каждый четверг, восемь вечера. Никаких лишних слов, никакой неловкости — только профессиональная четкость и взаимное уважение границ.

Тело училось новому языку удовольствия. То, что раньше казалось немыслимым, превращалось в источник наслаждения. Он все еще оставался собой — властным руководителем, жестким переговорщиком, любящим отцом. Просто теперь у него была тайная территория, где можно было позволить себе быть… другим.

— Знаешь, в чем разница? — спросил он как-то у Натальи Михайловны во время очередного сеанса. — Раньше я думал, что контроль — это когда ты никому не позволяешь к себе прикоснуться. А теперь понимаю — настоящий контроль в том, чтобы самому решать, кому и что позволить.

Психолог что-то записала в блокноте:
— И как вам такое открытие?

— Освобождающее, — он усмехнулся. — Как будто всю жизнь держал спину прямой, а теперь наконец научился расслабляться. Не теряя осанки.

На работе дела шли в гору. Оказалось, что способность отпускать контроль в одной сфере делает тебя сильнее в других. Он больше не срывался на подчиненных, не давил авторитетом просто так. Совет директоров единогласно одобрил его новую стратегию развития компании.

— Вы изменились, Андрей Викторович, — заметил как-то Михаил Аркадьевич после особенно удачных переговоров. — Появилась какая-то… внутренняя свобода.

Он только улыбнулся. Если бы председатель совета директоров знал источник этой свободы…

Дома, стоя у панорамного окна пентхауса, он думал о превратностях судьбы. Кто бы мог представить, что потеря самого сокровенного приведет к обретению чего-то более важного? Что удар, который должен был его сломать, научит гибкости?

Телефон тихо звякнул. Алексей:
«Завтра в восемь?»

Он посмотрел на свое отражение в стекле. Все тот же человек — костюм, седина на висках, властный взгляд. Но теперь в этом взгляде появилось что-то новое. Принятие? Понимание? Покой?

«Да. До встречи.»

В конце концов, жизнь — это всегда метод проб и ошибок. Главное — не бояться пробовать. И уметь извлекать уроки из каждой ошибки.

Даже если эти уроки приводят тебя туда, где ты никогда не думал оказаться.

Особенно если именно там ты наконец-то находишь себя.

Глава 6. Система

Пять тридцать. Знакомая цифра на электронном табло будильника. Андрей открыл глаза за секунду до сигнала — за двадцать лет въевшаяся в подкорку привычка. Потянулся, чувствуя приятную усталость в мышцах после вчерашней тренировки. В последнее время он вернулся к регулярным занятиям в спортзале — тело требовало движения, просило нагрузки.

В ванной привычный утренний ритуал. Антисептик, душ, особая гигиена. Раньше каждое прикосновение к промежности вызывало болезненные воспоминания. Теперь — просто часть рутины, как чистка зубов или бритье.

Костюм сидел идеально — темно-синий, от Бриони, с особым кроем брюк. Перед зеркалом в прихожей он придирчиво поправил узел галстука, провел ладонью по седым вискам. В отражении — успешный топ-менеджер, сдержанная улыбка, твердый взгляд.

Пентхаус встретил его ароматом свежесваренного кофе. Консьерж уже доставил утренние газеты и круассаны из любимой пекарни. Раньше Андрей игнорировал выпечку, считая слабостью. Теперь позволял себе это маленькое удовольствие — от одного круассана мир не рухнет.

Телефон тихо звякнул. Сообщение от Алексея: «Подтверждаю сегодняшнюю встречу. 20:00?»

Губы тронула легкая улыбка. Четверг. Его любимый день недели.

«Да.»

В офис он приехал к восьми. Марина уже была на месте — как всегда безупречная, в строгом костюме и с идеальной укладкой.

— Доброе утро, Андрей Викторович! Совещание в девять, все руководители подтвердили присутствие. И… — она замялась. — Николай просил передать, что квартальный отчет будет готов через час.

— Пусть принесет, как закончит.

Раньше опоздание с отчетом вызвало бы вспышку раздражения. Теперь он просто кивнул — все мы люди, бывает.

В дверь несмело постучал Николай — с квартальным отчетом и виноватым выражением лица.

— Опаздываете.

— Простите, там возникли сложности с…

— Садитесь. Разберем вместе.

Следующий час они провели над цифрами. Андрей не рычал, не закатывал глаза, не отпускал язвительные комментарии. Просто показывал, объяснял, правил. К концу часа отчет был готов, а его заместитель смотрел на шефа со смесью удивления и благодарности.

— Вы… изменились, Андрей Викторович.

— В каком смысле?

— Стали… человечнее, что ли.

На совещании царила непривычная атмосфера. Никто не вжимал голову в плечи, не пытался слиться со стеной. Даже вечно бледная Ирина из планового отдела осмелела настолько, что предложила свой вариант оптимизации расходов.

— Дельная мысль, — Андрей сделал пометку в блокноте. — Подготовьте подробный план к понедельнику.

По офису прокатился едва слышный вздох удивления. Раньше он бы разнес любую инициативу в пух и прах, особенно от младшего персонала.

— Андрей Викторович, — Марина заглянула в кабинет после совещания. — К вам Катя.

Дочь влетела ураганом, по обыкновению:

— Пап, это правда?

— Что именно?

— Что ты похвалил Ирину? Она же твой главный раздражитель была!

— Следишь за мной?

— Весь офис следит, — она плюхнулась в кресло. — Говорят, ты какой-то… другой стал. В хорошем смысле.

Он хотел ответить, но телефон завибрировал. Сообщение от Алексея: «Есть пожелания на сегодня?»

— Четверг же, — Катя понимающе кивнула. — Не буду мешать. Только… я рада, пап. Правда рада.

Когда она ушла, Андрей набрал ответ: «Как обычно. И… может быть, чуть дольше сегодня.»

День летел незаметно. Совещания, документы, звонки. Он разрешил Николаю отгул на следующей неделе — у него годовщина свадьбы, надо же. Даже нашел время пообедать с председателем совета директоров.

— Знаете, Андрей Викторович, — Михаил Аркадьевич промокнул губы салфеткой. — А ведь Николай был прав.

— В чем?

— Вы действительно изменились. Компания задышала по-новому. Люди перестали бояться предлагать идеи, брать на себя ответственность.

— Может, просто повзрослел?

— Может, — председатель усмехнулся. — В любом случае, это к лучшему.

***
В семь вечера Андрей выполнил привычный банковский перевод. За полгода регулярных встреч с Алексеем этот жест стал таким же естественным, как утренний кофе или галстук от Бриони.

— Домой, Андрей Викторович? — Марина собирала бумаги со стола.

— Да. До завтра.

По дороге он заехал в спортзал — короткая тренировка помогала снять напряжение рабочего дня. Раньше он качал в основном грудь и бицепсы — типично мужской набор. Теперь добавил растяжку, особое внимание уделял мышцам спины и ног. Тело требовало новой подготовки.

Душ в спортзале. Свежая рубашка из портфеля — он всегда возил запасной комплект одежды. Капля любимого одеколона. В зеркале отражался успешный мужчина, готовый к приятному вечеру.

***
Квартира на Чистых прудах встретила знакомым запахом сандала. Алексей открыл дверь — в белой рубашке и брюках, строго и элегантно.

— Проходите. Душ готов.

Горячие струи массировали плечи. Тело помнило, что будет дальше, откликалось предвкушением. Андрей методично выполнял процедуры подготовки — как делал все в жизни, четко и тщательно.

Алексей ждал у кровати, обнаженный, но не вульгарный. Его тело было рабочим инструментом — как дорогой костюм или хорошие часы.

— Сверху?

Вместо ответа Андрей опустился на постель. Пальцы Алексея двигались уверенно — ни одного лишнего прикосновения, только отточенное мастерство. Смазка была теплой, тело раскрывалось навстречу умелой стимуляции. Когда пальцы коснулись простаты, из горла вырвался хриплый выдох.

— Готовы?

Презерватив. Еще смазка. Андрей приподнялся, нависая над бедрами партнера. Здесь требовалась точность — как в большом бизнесе, как во всем остальном. Одной рукой он направил член, медленно опускаясь.

Первое проникновение всегда вызывало короткую вспышку дискомфорта. Но теперь он знал — нужно просто дышать, позволяя телу привыкнуть. Мышцы расслаблялись, принимая, растягиваясь. Еще несколько сантиметров вниз. Глубже. До конца.

Алексей легко коснулся губами его плеча, шеи — выверенные прикосновения, рассчитанные на максимальное удовольствие клиента. Его руки скользили по бокам Андрея, поддерживая, направляя.

Первое движение вверх. Медленно, пробуя угол. Вниз — уже увереннее, находя ту самую точку внутри. Еще раз. И еще. Ритм нарастал, дыхание становилось тяжелее. Алексей подавался навстречу, идеально попадая в такт.

Оргазм накрыл волной — от поясницы вверх по позвоночнику. Семя брызнуло на живот, и Алексей тоже кончил, точно рассчитав момент.

— Душ? — хрипло спросил Андрей.

— Еще рано, — Алексей потянулся за влажными салфетками. — Отдохните немного.

Его руки скользили по телу клиента, массируя, расслабляя. Губы снова коснулись шеи — легко, почти целомудренно. Через несколько минут умелые пальцы вернулись к простате, и тело отозвалось новым возбуждением.

На этот раз они начали в миссионерской — Андрей хотел видеть лицо партнера. Алексей двигался медленно, глубоко, каждым толчком находя нужный угол. Его губы скользили по груди клиента, иногда прихватывая кожу. Когда он коснулся сосков, Андрей выгнулся навстречу.

Второй оргазм был еще ярче первого — накатывал волнами, заставляя дрожать все тело.

Короткий перерыв. Новый презерватив. Теперь сзади — Андрей упирался в подушки, пока Алексей входил одним плавным движением. Его руки скользили по спине клиента, массируя напряженные мышцы. В этой позе член идеально давил на простату, посылая искры удовольствия по позвоночнику.

Последний оргазм был почти болезненным в своей интенсивности. Андрей рухнул на простыни, чувствуя, как подрагивают мышцы.

— Теперь в душ? — в голосе Алексея слышалась легкая усмешка.

— Да.

Под горячими струями Андрей позволил себе улыбнуться. Тело приятно ныло — напоминание о хорошем сексе. Профессиональном сексе.

Выйдя из душа после третьего захода, Андрей чувствовал приятную усталость во всем теле. В запотевшем зеркале мелькнуло отражение — расслабленные плечи, легкая улыбка на губах. Он выглядел… помолодевшим?

Алексей ждал в гостиной — уже полностью одетый, безупречный. На журнальном столике дымился травяной чай.

— Ваш любимый, с мятой.

Этот ритуал тоже стал частью их встреч — чашка чая после, несколько минут спокойного молчания. Не личного, просто… человеческого.

— До четверга? — Алексей забрал пустую чашку.

— Да. Как обычно.

***
Дома Андрей долго стоял под душем, позволяя горячим струям массировать плечи. Тело пело от удовольствия, мышцы приятно ныли. Он больше не прятался от своего отражения в зеркале — научился видеть себя целиком, принимать новую реальность.

Спал он крепко, без обычных кошмаров. Проснулся за минуту до будильника — пять двадцать девять.

Пятница началась с сообщения от Дмитрия Сергеевича: «Не забудьте про анализы в понедельник.»

В офисе ждал сюрприз — Ирина оставила на столе папку с полностью разработанным планом оптимизации. Не через три дня, как он просил, а уже сегодня.

— Она всю ночь работала, — шепнула Марина, внося кофе. — Сказала, впервые чувствует, что её идеи кому-то нужны.

Андрей пролистал документ — четко, грамотно, со свежим взглядом на проблему.

— Пригласите её.

Ирина вошла с видом человека, готового к расстрелу. Он указал на кресло:

— Садитесь. Кофе?

— Н-нет, спасибо…

— Зря отказываетесь. У Марины отличный кофе, — он поднял папку. — Как и у вас — отличный план. Особенно часть про реструктуризацию логистики.

Она недоверчиво моргнула:

— Правда?

— Более того, — он нажал кнопку селектора. — Марина, подготовьте приказ о премировании Ирины Николаевны. И… пожалуй, представление на повышение.

К концу рабочего дня по офису разнеслась новость — железный финдиректор не просто похвалил сотрудника, но и дал премию с повышением. Народ в курилке спорил, не подменили ли шефа.

— Пап, это правда? — Катя влетела в кабинет, размахивая рюкзаком. — Про Ирину?

— А ты откуда знаешь?

— Так весь офис гудит! — она плюхнулась в кресло. — Знаешь, что говорят? Что ты наконец-то стал настоящим.

— В каком смысле?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Но мама говорит то же самое. Кстати, она приглашает на ужин. Сегодня в семь?

***
Елена встретила их в фартуке, с мукой на щеке:

— Заходите. Я пироги затеяла.

— В честь чего? — Андрей принюхался к знакомому запаху корицы.

— В честь того, что мой бывший муж наконец-то повзрослел, — она улыбнулась. — Садитесь. Чай пока на столе.

За ужином Катя щебетала о школе, о новой учительнице, о предстоящей контрольной по физике. Елена изредка бросала на бывшего мужа внимательные взгляды.

— Знаешь, — сказала она, когда дочь убежала к себе. — Я рада, что ты нашел способ быть счастливым. Даже если это как-то… иначе теперь.

Он молча отсалютовал бокалом. Некоторые вещи не требуют объяснений.

Вечером, сидя в пентхаусе с бокалом виски, Андрей смотрел на ночную Москву. Телефон звякнул — сообщение от Алексея:

«Следующий четверг в то же время?»

«Да.»

Система работала безупречно. Регулярный секс с профессионалом для тела. Работа для ума. Семья для души. Все части жизни наконец встали на свои места.

И в этой системе не было места стыду или сожалениям. Только четкий расчет, профессионализм и… принятие себя. Таким, какой есть.

В конце концов, разве не в этом суть хорошо отлаженного механизма? Каждая деталь на своем месте, каждая функция выполняется идеально.

Даже если некоторые детали пришлось заменить.

Особенно если эта замена сделала механизм работать лучше, чем прежде.

Эпилог

Утренний свет мягко касался век, постепенно вытягивая сознание из объятий сна. Андрей не спешил открывать глаза, наслаждаясь этим переходным состоянием между дремотой и явью. В такие моменты, на границе между двумя мирами, он особенно остро ощущал, как сильно изменилась его жизнь за этот год.

Пять тридцать. Андрей улыбнулся про себя, осознав, что снова проснулся за минуту до будильника. Вот уж действительно, некоторые привычки не меняются. Хотя, если подумать, его утренний ритуал за последний год трансформировался почти до неузнаваемости. Теперь пробуждение ассоциировалось не с ощущением тяжести предстоящего дня, а с предвкушением новых открытий.

Мысли плавно перетекли к вчерашней тренировке по йоге. Кто бы мог подумать, что он, железный финансовый директор, найдет умиротворение в плавных асанах и медитативных практиках? Но факт оставался фактом: эти занятия привнесли в его жизнь не только физический баланс, но и душевную гармонию.

Он наконец открыл глаза, позволяя реальности окончательно вступить в свои права. Потянулся, с удовольствием ощущая приятную усталость в мышцах. Когда-то он принимал это чувство за слабость, теперь же научился видеть в нем свидетельство хорошей работы над собой.

В ванной комнате Андрей скользнул взглядом по своему отражению в зеркале. Прошел почти год с того судьбоносного дня, когда он впервые заставил себя посмотреть на результаты операции. Сколько всего произошло с тех пор, сколько барьеров было преодолено, в первую очередь — внутренних. Теперь утренние процедуры превратились из мучительной необходимости в естественный ритуал заботы о себе. Тело, которое пережило так много, заслуживало внимания и уважения.

Спускаясь по лестнице, Андрей вдруг уловил незнакомый запах, донесшийся с кухни. Нахмурился, пытаясь понять его источник, и в этот момент до него донеслись звуки возни и приглушенное пение. Сердце замерло, а потом забилось чаще от нахлынувшей нежности. Он узнал бы этот голос из тысячи.

Катя обернулась на звук его шагов. Ее лицо осветила такая яркая и теплая улыбка, что у Андрея на миг перехватило дыхание. В такие моменты он особенно остро понимал, ради чего стоило бороться.

— Доброе утро, пап! — в ее голосе звенела неподдельная радость. — Решила сделать тебе сюрприз. Все-таки сегодня такой важный день, твой годовой осмотр…

Андрей шагнул к дочери и крепко обнял, вкладывая в это объятие всю свою любовь и благодарность. Благодарность за ее поддержку, понимание и безусловное принятие.

Да, эта новая жизнь определенно стоила того, чтобы жить.

***
Дорога до клиники пролетела незаметно. Погруженный в свои мысли, Андрей даже не сразу осознал, что уже припарковался на знакомой стоянке. Взгляд скользнул по фасаду здания, невольно погружая в воспоминания.

Когда-то один только вид этих стен вызывал в нем почти животный страх. Каждый визит превращался в пытку, беспощадно напоминая о том, что он потерял и через что ему пришлось пройти.

Но время и работа над собой медленно, но верно меняли его отношение. Постепенно страх уступал место принятию, а отчаяние — решимости двигаться дальше. И теперь он заходил в клинику с ощущением глубокого покоя и даже некоторого предвкушения.

В этом была большая заслуга Дмитрия Сергеевича. За прошедший год этот человек стал для Андрея не просто лечащим врачом — он превратился в мудрого наставника и настоящего друга, который всегда был готов поддержать не только профессиональным советом, но и простым человеческим участием.

Их встречи уже давно вышли за рамки формальных отношений врача и пациента. Порой Андрею казалось, что Дмитрий Сергеевич знает и понимает его лучше, чем он сам.

— Андрей Викторович! Вот и вы! — знакомый голос вырвал его из размышлений. Андрей улыбнулся, пожимая протянутую руку.

Дмитрий Сергеевич быстро пробежал глазами по результатам анализов, время от времени одобрительно хмыкая:

— Великолепно, просто великолепно… Андрей Викторович, скажу без преувеличения — вы сегодня в лучшей форме, чем многие мои пациенты гораздо моложе вас.

Он снял очки и внимательно посмотрел на Андрея поверх оправы:

— Вы знаете, я ведь наблюдаю вас уже целый год. И могу с уверенностью сказать — вы совершили настоящий прорыв. Причем не только в плане физического здоровья, но и, что гораздо важнее, в плане отношения к себе и к жизни.

Андрей почувствовал, как к горлу подкатил комок. Путь действительно был долгим и трудным. Но он справился. Они справились — вместе. Он, его близкие и те, кто был рядом профессионально.

— Спасибо, — голос дрогнул от искренности этой благодарности. — Спасибо вам за все.

***
Маленькое кафе недалеко от клиники уже стало привычным местом его встреч с Натальей Михайловной. Раньше Андрей и представить не мог, что будет делиться самым сокровенным за чашкой кофе со своим психотерапевтом. Но эти встречи давно переросли формат рабочих сессий, превратившись в доверительные разговоры двух давних друзей.

Наталья Михайловна внимательно выслушала его рассказ об утреннем визите в клинику, и на ее губах заиграла мягкая улыбка:

— Знаете, Андрей, мне кажется, что не только вы, но и Дмитрий Сергеевич прошел определенный путь вместе с вами. Он тоже многому научился за этот год.

— Это чему же, например? — Андрей сделал глоток кофе, чувствуя, как напиток приятно обжигает горло.

— Видеть в пациенте не просто набор симптомов, а личность. Со своими страхами, сомнениями, особенностями. Иногда лучшее лекарство — это искреннее человеческое участие.

Андрей кивнул. Он и сам чувствовал, что их отношения с лечащим врачом вышли далеко за пределы формальных. Но услышать подтверждение от психолога было неожиданно приятно.

Телефон мягко завибрировал, возвещая о новом сообщении. Андрей улыбнулся, прочитав короткие, но такие емкие строчки от дочери: «Мы с мамой ждем тебя на обед. Не опаздывай! ❤️»

Наталья Михайловна проводила его понимающим взглядом:
— Идите. Семья — это главное. А знаете, ведь я действительно очень рада за вас. Вы не просто обрели физическое здоровье — вы обрели гармонию с самим собой. И это прекрасно видно по вашей искренней, живой улыбке.

***
Вечер окутывал город мягким покрывалом сумерек. Андрей неспешно потягивал виски, задумчиво глядя на огни за панорамным окном своего кабинета.

Воспоминания уносили его в прошлое, заставляя вновь переживать события минувшего года. Казалось, это было целую вечность назад — тот испуганный, потерянный человек, очнувшийся после операции в швейцарской клинике. Человек, привыкший контролировать все и всех, вдруг оказавшийся бессильным перед поворотом судьбы.

Он до сих пор удивлялся тому, как органично вписались в его жизнь эти нежданные перемены. Словно он всю жизнь ждал именно этого — возможности начать с чистого листа, переосмыслить свои ценности и приоритеты.

Телефон мягко завибрировал, возвещая о новом сообщении. От кого бы оно ни было, Андрей знал — это часть его новой жизни. Жизни, где он научился принимать себя таким, какой он есть.

Он улыбнулся, увидев знакомое имя на экране. Алексей. Когда-то само упоминание о предстоящей встрече с ним повергало Андрея в пучину противоречивых эмоций — от предвкушения до мучительного стыда за свои желания. Но месяцы совместной работы научили воспринимать их взаимодействие как часть терапии, путь к внутренней целостности и освобождению.

Входная дверь квартиры Алексея открылась бесшумно. В едва освещенном коридоре витал знакомый аромат сандала, но сегодня к нему примешивалась какая-то новая нота. Дразнящая, будоражащая, многообещающая.

Алексей ждал его в гостиной. До боли знакомая обстановка предстала в новом свете от одного только взгляда на его обнаженное тело. В глазах Алексея плясали лукавые искорки, когда он молча притянул Андрея в долгий, чувственный поцелуй.

Шок первого прикосновения сменился волной жара, разлившегося по венам. В этом поцелуе не было привычной сдержанности, только жажда близости, грозящая смести все преграды.

Впервые за все время их встреч Андрей чувствовал себя по-настоящему раскрепощенным. Он больше не боялся собственных желаний, не стыдился реакций своего тела. Сегодняшняя ночь обещала стать чем-то большим, чем просто сексом. Она обещала стать единением двух людей, нашедших друг в друге отражение своих самых потаенных потребностей.

Руки Алексея скользили по телу Андрея, лаская, массируя, изучая каждый сантиметр разгоряченной кожи. Его губы оставляли после себя обжигающие следы — на шее, ключицах, груди. Каждое прикосновение посылало по нервным окончаниям разряды острого, почти болезненного удовольствия.

Когда горячий рот Алексея обхватил напряженный сосок, Андрей не сдержал протяжного стона. Его пальцы зарылись в волосы любовника, притягивая ближе, безмолвно прося о большем.

Алексей понял без слов. Он начал спускаться поцелуями ниже, по дрожащему животу, к особенно чувствительному местечку — шраму от операции. Кончик языка дразняще прошелся по тонкой полоске кожи, посылая по телу Андрея электрические разряды.

Губы Алексея переместились ниже, лаская мошонку, посасывая и перекатывая яички. От этой интимной ласки Андрей громко застонал и непроизвольно развел ноги шире. Он уже не сдерживал себя, не пытался контролировать реакции тела. Хотелось просто чувствовать, отдаваться, растворяться в ощущениях.

Алексей, будто почувствовав его состояние, стал действовать смелее. Его язык скользнул еще ниже, в ложбинку между ягодиц, дразня сжатый вход.

От этого неожиданного прикосновения Андрей вскрикнул и подался бедрами навстречу умелому рту. Его уже не сковывали внутренние барьеры, не смущала собственная беззащитность и открытость. Хотелось лишь одного — большего, глубже, сильнее.

Алексей продолжал ласкать его языком, проникая внутрь, смачивая слюной. Когда к языку присоединился палец, аккуратно массируя простату, из промежностной уретры Андрея показалась вязкая капля. Реконструированное тело помнило это ощущение, радостно отзывалось на знакомую стимуляцию.

Почувствовав, что Андрей уже на грани, Алексей отстранился. Но лишь для того, чтобы подхватить его партнера под колени, раскрывая, выставляя напоказ.

Звук разрываемой упаковки презерватива показался Андрею музыкой. Он жадно следил, как Алексей раскатывает латекс по своему члену, как покрывает его лубрикантом. Внутри все пульсировало от желания, от почти болезненного предвкушения.

И вот, наконец, головка прижалась к подрагивающему, припухшему входу. Одно плавное, но сильное движение бедер — и Алексей вошел до упора, вырвав у обоих долгий, гортанный стон.

На миг Андрей замер, привыкая к растянутости, к ощущению абсолютной заполненности. Это было на грани боли, но сейчас даже боль воспринималась как острая приправа к наслаждению.

А потом Алексей начал двигаться. Сначала неторопливо, почти нежно, давая привыкнуть. Но постепенно его толчки становились все резче, глубже, требовательнее. Он менял углы, выходил почти полностью и сразу вбивался обратно, каждый раз задевая простату.

Андрей уже не пытался сдерживаться. Он стонал в голос, вскрикивал, сам подавался навстречу, насаживаясь на крепкий, пульсирующий ствол.

Толчок, еще один, еще — и Андрея будто прошило насквозь раскаленной спицей. Его выгнуло дугой, пальцы до боли впились в ягодицы Алексея, притягивая невозможно близко.

Еще… Так… Сильнее… — хрипел он, почти теряя себя в ощущениях.

И Алексей не разочаровал. Его движения стали резче, жестче, почти грубыми. Он с рычанием вколачивался в жаркое, подрагивающее нутро, явно тоже балансируя на грани.

Андрей чувствовал, как внутри все сжимается, скручивается тугой пружиной. Как поджимаются мышцы, как напрягается каждый нерв. Еще чуть-чуть, еще один толчок…

Оргазм обрушился, словно лавина, смел на своем пути, не оставив ни единой разумной мысли. Андрей кричал, выгибаясь, почти рыдал от острого, невыносимого наслаждения. Из его промежностного отверстия выплескивалось семя, а стенки ануса судорожно сжимались, сдаивая из члена Алексея все до последней капли.

От этого зрелища, от почти болезненно острых ощущений Алексей и сам долго не продержался. Несколько рваных, потерявших всякий ритм толчков — и он тоже излился, наполняя своего партнера горячей пульсацией.

Обессиленные, дрожащие, они рухнули на смятые простыни, все еще не размыкая объятий. Андрей с удивлением ощущал, как колотится его собственное сердце где-то в горле, как по телу прокатываются волны сладкой дрожи.

Такого с ним еще не было. Такого полного, безоглядного растворения в моменте, в партнере, в собственных ощущениях. Все годы жесткого самоконтроля, все барьеры и запреты рассыпались в прах, расплавились в жаре их общей страсти.

Андрей повернул голову, заглянул Алексею в глаза — и встретил такой же ошеломленный, полный сытого удовлетворения взгляд. Им не нужны были слова, чтобы понять друг друга. Это был не просто секс — это было единение. Телесное и душевное.

И больше всего на свете Андрей был благодарен судьбе за эту случайную, выстраданную, невозможную, но такую необходимую встречу. За то, что в самый сложный период его жизни рядом оказался человек, способный не только понять, но и разделить его потребности.

За то, что благодаря Алексею он наконец-то научился принимать себя — всего, без остатка. Со всеми шрамами и потерями. Со всеми новыми гранями и открытиями.

Научился отпускать контроль — и обрел гораздо большее. Внутреннюю гармонию. Умиротворение. Свободу.

И теперь он точно знал — дорога, по которой он идет, ведет не в тупик. А к новым горизонтам. К новой жизни.

В которой он больше не боится быть уязвимым. Быть настоящим.

Быть собой.

***
Москва сияла миллионами огней, и каждый из них будто бы рассказывал свою историю. Историю надежд и разочарований, взлетов и падений, поисков своего места в этом огромном, вечно меняющемся мире.

Где-то там, в этом мерцающем море человеческих жизней, каждый день разыгрывались маленькие драмы и случались большие победы. Люди влюблялись и расставались, ссорились и мирились, теряли и обретали себя. И у каждого была своя боль, свои страхи и, конечно же, свои маленькие радости.

Так недавно и сам Андрей искал свою формулу нормальности. Его путь был извилист и тернист, полон неожиданных открытий и горьких потерь. Но именно он привел к той тихой гавани внутреннего покоя, в которой Андрей пребывал сейчас.

Он наконец-то понял главное: нормальность не определяется извне навязанными стандартами и чужими ожиданиями. Она рождается внутри, складываясь, как мозаика, из разрозненных кусочков нашего опыта, наших побед и поражений, наших сомнений и озарений.

Телефон мягко завибрировал, оповещая о новом сообщении. На экране высветилось фото, заставившее сердце Андрея сжаться от нежности: они втроем — он, Катя и Елена — счастливые и улыбающиеся, сидели на кухне за большим столом. Самая обычная семья. И в то же время — такая особенная.

Эта фотография стала квинтэссенцией его новой жизни. Жизни, в которой он научился принимать себя со всеми изъянами и несовершенствами. В которой он обрел настоящую близость с самыми дорогими людьми. В которой он наконец-то позволил себе быть не только успешным профессионалом, но и любящим отцом, заботливым другом, страстным любовником.

Новая нормальность. Его нормальность. Со всеми ее парадоксами, неожиданными поворотами и невероятными открытиями.

Нормальность, в которой он больше не боялся быть собой. Любить и быть любимым. Желать и быть желанным. Жить полной жизнью, смакуя каждый ее момент.

И знаете, что самое удивительное?

Эта его нормальность, выстраданная и обретенная через боль потерь и радость побед, оказалась в сотни раз ярче, богаче и действительно счастливее, чем та, которую он имел раньше.

Или думал, что имел.

А на самом деле лишь играл роль в спектакле чьих-то чужих ожиданий.

Но теперь он наконец-то стал настоящим. И для себя, и для тех, кто был ему дорог. А что, в сущности, может быть ценнее?

Андрей сделал последний глоток виски и улыбнулся своему отражению в темном окне.

Его путешествие продолжалось. И он предвкушал каждую новую милю этого захватывающего, непредсказуемого, порой пугающего, но такого потрясающе настоящего пути.

Пути к себе.

Конец