Кончик языка

Любое сходство с реально существующими персонажами, совпадение имен, географических названий, адресов и примет является случайным и никак не предусматривалось автором.
  
 «Мы отправляемся в дальние страны, чтобы найти себя».
Восточный мыслитель XXI века
 
ЭТОТ. Моя задница за последние двадцать лет честно выдержала немало испытаний, но такого на ее долю еще не выпадало. Одиннадцатичасовой перелет Москва — Гонконг полностью рассорил меня с некоторыми частями собственного организма. Сначала я не нашел общего языка с шеей; тому виной стал забавный подросток, расположившийся в креслах сзади нас со своей мамашей. Малыш излучал мощный поток энергии и притягивал меня, как магнитом. Интересно было, повернувшись, изучать его мордочку, которой он пытался высадить стекло в иллюминаторе нашего «Боинга». К тому времени, когда я начал эти упражнения с собственной шеей, мамаша юного пассажира благополучно задрыхла, так что ничто не мешало нам время от времени встречаться взглядами, и в его глазках я читал очень многое. И любопытство, и желание поговорить, и опасение, что к нему поворачиваются как к неодушевленному предмету, собираясь, например, узнать, который час... А еще в его взгляде читалось потайное, страстное желание — и я уверен, что если бы вдруг, как в сказке о Старике Хоттабыче, из салона исчезли все, кроме нас, пассажиры, включая его дорогих родителей, малыш скинул бы с себя всю джинсовую одежонку и заплясал бы в проходе, давая выход нерастраченной первобытной энергии.
Заговорили мы с ним уже на подлете к Гонконгу, и за минуту он успел рассказать о себе массу вещей, например, что у него в компьютере есть картинки множества ночных городов. Если бы не проснулась лежавшая пластом на соседних креслах мамаша, мы бы узнали о малыше еще немало интересного. Однако она, встрепенувшись, тут же в припадке любопытства полезла к иллюминатору и, придавив собственного сына, лишила его всякой возможности что-либо произносить. Парализованный родственной тушей, он только поводил своими смышлеными глазками
Не перестаю удивляться, отчего у таких стройных, юрких подростков почти всегда такие упитанные, крупногабаритные мамаши. Хотя удивляться, наверное, надо другому: как у таких широкоформатных женщин рождаются юркие стройные мальчишки? Да еще с такими хулиганскими гляделками.
Шея моя к тому моменту уже не вертелась, и, чтобы посмотреть назад, надо было поворачиваться всем телом. В спине происходил процесс распада позвонков, а нижняя часть туловища просто онемела. Было очевидно, что по зоне беспошлинной торговли гонконгского аэропорта мне придется ходить враскоряку.
«Здравствуй, жопа, Новый год!» — как-то некстати мелькнуло в утомленном мозгу. Однако потом подумалось, что очень кстати: мы отправились в путешествие в канун китайского Нового года, а Гонконг как раз только что отошел к Китаю. 
Чтоб отвлечься от проблем своего разболтанного организма, я стал думать о том, куда и зачем мы летим. Королевство Таиланд... Среди соседей известно как Сиам... Сиамские кошки. Сиамские близнецы. 60 миллионов человек. Близнецов мало. По территории почти равно Франции. Ну и что? Климат тропический. Это важнее.
Все зреет быстро, в том числе и шестидесятимиллионное население. Если верить «Краткому туристическому справочнику», люди, населяющие сегодняшний Таиланд, принадлежат к различным этническим группам. Главным образом это — собственно тайцы, моны, кхмеры, лаосцы, китайцы, малайцы, персы и индийцы. И, как результат этого смешения, в Таиланде нет тайцев с типичным тайским телосложением и лицом. Здесь можно встретить высоких и низкорослых, круглолицых, темнокожих и светловолосых тайцев.
И многие из них заняты в сфере секс - индустрии!
Что такое секс-индустрия — нам, выросшим в суровой Москве, столице первого в мире социалистического государства, понять трудно. Долгие десятилетия интимные услуги, без которых, естественно, не способен существовать многомиллионный город, можно было отнести к кустарному промыслу. Жался он ближе к вокзалам, ютился в подъездах, сутулился в подворотнях, и только мощная волна обретенной демократии вынесла его гордых представителей прямо на Тверскую — центральную улицу города. В обветшавших многокомнатных квартирах открылись домашние бордели, а во множестве газет появилось рубрика «досуг» с телефонами, по которым вам обещали райское блаженство — немедленно, с выездом и по доступной цене.
Впрочем, цена эта оказывалась доступной совершенно определенным слоям, а сами жрицы любви вызывали даже у тех, кто не отдавал предпочтение оральному сексу, желание к нему немедленно приступить — поскольку, оставаясь свободным, их рот использовался исключительно для произнесения матерных слов и выражений. В саунах же с подобными девочками рисковали расслабляться либо представители криминальной среды, либо крупные государственные чиновники, разница между которыми, и так небольшая, в мини-бассейнах стиралась окончательно. Нормальному интеллигентному человеку по-прежнему оставалась одна отдушина: после дружеской вечеринки по месту службы затащить в темный кабинет подвыпившую более-менее симпатичную сотрудницу и быстро под отдаленный пьяный хохот товарищей по работе проделать с ней соответствующие манипуляции.
Итогом подобных эротических приключений становилась головная боль, герпес на губе и резкое падение производительности труда на отдельно взятом рабочем месте.
Если же вашу ориентацию можно было назвать нетрадиционной, проблем возникало еще больше. Вариант с вечеринкой товарищей по роботе отпадал сразу. Вряд ли кто-либо отнесся бы с пониманием к вашей попытке после третьей рюмки увлечь в темный кабинет, например, симпатичного мускулистого охранника вашего офиса или субтильного юношу - курьера, которому до сих пор на работу звонит мамаша и проверяет, съел ли он захваченный из дома бутерброд. То есть они сами, вполне возможно, были бы и не против, но коллектив в целом в нашей российской действительности всегда сохраняет и отстаивает традиционные сексуальные ценности.
Известные в столице место знакомств представителей мужского пола как-то утратили прежний статус. Появилась, правда, новая точка — Александровский сад, но там молодые люди в основном подыскивают себе на вечер или на ночь иностранных друзей. Что касается клубов с заманчивыми названиями «Шанс» или «Хамелеон», то там тебя то и дело обдирает о крайности. То натыкаешься на юношу, проводящего вечер под девизом «Я не такая, я жду трамвая», то тебя, поймав откровенный взгляд, достанут просьбами «взять еще сто грамм»... А если ты, разогретый атмосферой, откликнешься не раз и не два на эту просьбу, а потом увлечешь любителя мартини к себе домой, то проснуться ты можешь в одиночестве и оценить свой собственный вкус: все самое модное, дорогое и способствующее жизненному комфорту будет аккуратно вынесено из квартиры. Но память в прихожей могут оставить стоптанные кроссовки, что вряд ли тебя утешит, даже если ты в глубине души фетишист.
Эти малоприятные размышления заставили меня потянуться за путеводителем «Полиглот», где в главе «Под знаком изумрудного Будды» расположился краткий, но насыщенный раздел «Секс-туризм». Вот они, бодрящие строки:
«Большие публичные дома появились в Бангкоке еще в середине XIX века, то есть задолго до прибытия первых туристов... Когда в годы вьетнамской войны американское командование превратило Таиланд в своего рода курорт для своих солдат, они скоро убедились, что мужчины здесь не испытывают недостатка ни в чем. Сами тайцы рассматривали секс- индустрию как выражение современного западного либерализма, и в стране, как грибы после дождя, появились бесчисленные «массажные» салоны и стриптиз-бары. Целое поколение тайцев превратило секс в своего рода спорт. Спрос порождает предложение: проститутки обоего пола и для любых наклонностей... Сами тайцы склонны называть свою страну раем для секс-туризма».
Неизвестный мне до знакомства с «Полиглотом» немец Райнер Шольц, автор волнующего текста, сразу стал для меня равен таким гигантам сексуальной темы, как Генри Миллер с его «Тропиком Рака» и другой Генри — Саттон с «Вуайеристами» и прочими занимательными персонажами. Причем текст немецкого автора обладал, на мой заинтересованный взгляд, особенной плотностью и упругостью, он словно дышал живой жаркой плотью, что не всегда удавалось даже признанным мастерам жанра...
Небоскребы Гонконга встали под правым крылом, подобно гигантским фаллосам. На мгновение стало страшно: на этом ощетинившимся клочке земли, казалось, не найдется места нашему «Боингу». А он лихо развернулся и устремился к посадочной полосе, которую мы увидели лишь за минуту до приземления. Полоска эта пролегала по самому краю залива, буквально под крылом приземлившегося самолета плескалась океанская вода.
Пассажиры выползали из кресел. Каждого скрючило каким-то особенным образом, и все вместе мы представляли собой уникальное сборище калек и уродов. Даже неугомонный подросток приволакивал ногу, которую, очевидно, отдавило ему собственная мамаша. Свежим и бодрым во всем салоне выглядел только один человек — мой спутник в этом путешествии, моя птичка, рыбка и киска.
Да-да, мы прошли именно эти стадии в наших отношениях. Тот, кто длительное время находится в контакте с другим приятным ему человеком, поймет меня без дополнительных комментариев. Чтобы прояснить ситуацию, добавлю, что в последнее время наши отношения уже перешли в стадию «мой поросеночек». Именно это позволяло нам извлекать максимум удовольствия из совместных путешествий, исключив из общего репертуара романтическую балладу под названием «Ревность».
 
ТОТ. Мой кабан заворочался, готовясь к выходу. Слава богу, приземлились! Иначе он точно свернул бы шею. Этот воробышек сзади его прямо гипнотизировал. Сейчас я на это реагирую спокойно, а когда-то дико напрягался. Как это он вообще может на кого-то обращать внимание, когда рядом я?.. Особенно меня возмущало, если он принимал боевую стойку при виде совсем юных особей. А ведь, по сути, впервые подобную реакцию вызвал у него именно я. Причем осознанно. И в каком возрасте!
Я учился в шестом классе. Любимые родители, по тогдашней моде, навесили на ребенка все, что могли: музыку, язык, фигурное катание... Я зубрил, барабанил по клавишам, выделывал пируэты на льду. От музыки болела голова, текст на иностранном языке вызывал рвотные позывы, от частых падений на катке ныл и стыл копчик. Все это мне не то чтобы не нравилось, скорее не вдохновляло.
А вдохновлял меня сосед по дому, на два года старше меня. Худенький, высокий, подвижный, он, как и я, занимался фигурным катанием. Его коньком были прыжки: взлетал на фантастическую высоту и прямо-таки зависал надо льдом. Меня это страшно возбуждало, хотелось подбежать и поймать его на руки.
Как-то после тренировки мы зашли ко мне. Дома никого не было, мы скинули куртки и завалились, уставшие, в моей комнате на тахту. Я даже не помню, кто начал первым, но мы стали раздевать друг друга и скоро остались только в трусиках и носках. Вернее, на моем друге были плавки, затянутые прочной веревочкой. Я попытался снять и их, но веревочка не поддавалась. Пытаясь расправиться с узелком, я вдруг почувствовал что-то упругое боковой стороной ладони. Почему-то стало жарко. Тело стало тяжелым, а руки совсем не слушались. Мой друг сам развязал веревочку и предоставил мне возможность стянуть с него плавки. Он поднял свои длинные ножки, плавки запутались, прежде чем слететь... И я увидел главное украшение его тела.
Меня гладили и целовали, а я барахтался в постели, как в снежном сугробе, и не отпускал то, что мечтал подержать в руках уже давно. Происходившее с нами нельзя было даже назвать сексом: мы просто вместе нырнули в глубину неизвестного нам моря, и плыли рядом, поддерживая и страхуя друг друга.
Первый заплыв прошел успешно. Мы достигли берега почти одновременно и, счастливые, раскинулись на постели. Не было состояния опустошенности, которое потом часто сопровождало подобные контакты: наоборот, меня словно наполнили порцией энергии, и если бы не ожидаемый приход родителей, мы бы еще долго не освобождали многострадальную тахту.
Вместе с моим соседом мы прошли не только начальную, но и среднюю школу секса. Оказалось, что в нашей ледовой группе есть еще одна пора близких друзей. Один из них был в десятом классе, другой — в восьмом. Теперь маме не надо было уговаривать меня пойти на очередную тренировку. Фигурное катание — во всех смыслах — стало моим любимым занятием.
Вскоре самый старший мальчик из нашей группы пригласил меня на день рождения. Ему исполнялось шестнадцать.
Над своим выходным костюмом я раздумывал недолго — выбирать было особенно не из чего, но перед зеркалом крутился целых полчаса. Я выбирал трусики. Почему-то я был твердо уверен, что будет кому их показать. Были у меня одни любимые, телесного цвета. Когда я их надевал, вообще могло показаться, что на мне ничего нет. Минут десять я крутился перед зеркалом в них, принимая невообразимые газы. Потом решительно стянул их и вытащил из гардероба другие — в горошек. Сам я себе показался в них более соблазнительным, но вдруг пришло в голову, что в этом одеянии ноги кажутся короче. У других мальчиков мне всегда нравились длинные ножки, и конечно, никому не хотелось уступать в этом компоненте. Следующий вариант — белые с красными вертикальными полосками — устроил меня на все сто процентов. Сопровождаемый родительскими пожеланиями не задерживаться и ни в коем случае не пить алкогольных напитков, я отправился навстречу новым приключениям.
В квартире именинника уже было несколько гостей. Родители предусмотрительно удалились, завалив стол салатами и бутербродами, между тарелок возвышались бутылки шампанского и сладкого красного вина. Сразу за мной подошли еще двое гостей — мальчики, девочек на вечеринку не пригласили, — и без особых церемоний народ налег на выпивку и бутерброды. Всех друзей именинника я знал, с некоторыми уже успел попробовать поддержки и подкрутки под одеялом, и настроение в тот вечер было — лучше некуда. Я выпил шампанского и затем налег но лимонад, а мальчишки постарше присосались к винным бутылкам. Глазки у всех быстро загорелись, все говорили одновременно, главной темой стала недавняя поездка старшей группы нашей спортивной школы на соревнования в Ригу. У всех мальчиков появились там новые друзья, а одного всю ночь возили по самым знаменитым барам и кафе, поили коктейлями и кофе, а потом в гостинице «Виру» он развлекался в шикарном номере на огромной кровати в компании местных ребят и гостей из Германии...
Этот рассказ меня раззадорил, я рискнул глотнуть еще шампанского и услышал вопрос одного из гостей к имениннику:
— А Рома будет?
— Придет, куда он денется.
Про Романа, друга именинника, я много слышал, но никогда его не видел. Он был курсантом военного училища, а познакомились они с виновником торжества на юге, в пансионате, где оба отдыхали с родителями. Кроме того что Роман должен был стать в будущем военным юристом, он еще играл в водное поло, знал два иностранных языка и, судя по рассказам, имел такой сексуальный опыт, который и не снился ном всем, собравшимся за праздничным столом, вместе взятым.
Кто-то продолжал пить, громче сделали музыку, хозяин дома целовался с моим соседом, а я ждал. И первым услышал звонок в дверь.
Оторвав именинника от приятного занятия, я вслед за ним вышел в прихожую. Кок я и думал, пришел Роман.
Он был в шикарном, как мне показалось, костюме, высокий, гибкий, широкоплечий. Совсем взрослый. Но что больше всего меня удивило: он вручил имениннику цветы. Огромный букет!
Никто из нас не принес в подарок ни одного цветочка. Как это парень другому парню будет дарить цветы? Никому из нас это даже в голову не пришло. А вот Роман не постеснялся! Я обрадовался этому букету так, будто его подарили мне.
Расцеловав именинника, Роман обратил внимание на меня. Протянул руку, представился. Я ответил пожатием, назвал себя. И тут, не выпуская мою руку из своей, он притянул меня к себе и поцеловал так же тепло, сладко, как до этого именинника.
Все выпитое шампанское забродило во мне разом, я ответил на поцелуй, и Роман, наверное, почувствовал, что в этот вечер может делать со мной все, что захочет.
— Где цвет нашего фигурного катания? — спросил гость, оторвавшись от меня. Мы проследовали в комнату, причем хозяин дома, шедший сзади, угостил меня дружеским шлепком.
— Ну как? — негромко поинтересовался он.
Я неопределенно повел плечами, он засмеялся.
— На этот вечер — дарю!
Роман обошел всех мальчишек, целуя каждого. Я следил за поцелуями, как будто отвечал за хронометраж произвольной программы. Нет, все-таки наш поцелуй в прихожей был самым продолжительным!
Вечеринка получила новый импульс. Музыка загремела еще сильнее, все ринулись танцевать, Роман налил себе шампанского...
— А тебе?
Я схватил свой фужер, залпом выпил остававшийся в нем лимонад и протянул Роману.
— Мне тоже.
Он улыбнулся и налил чуть-чуть, на донышке. Я заканючил капризно:
— Мне столько же!
— Не торопись... Пока хватит.
Мы сдвинули края бокалов. Я глотал сладкую жидкость и почему-то ждал, что сейчас закружится голова. Ничего не кружилось, наоборот, я видел и ощущал все так ясно, кок никогда: наших стильных, красиво танцующих ребят, именинника, борющегося с пробкой очередной бутылки игристого напитка, аккуратно стриженные ногти на пальцах Романа, сжимающих ножку бокала...
Один из гостей — Юрочка — скинув обувь, вскочил на стол. Начинался коронный номер программы: карикатурно виляя бедрами, Юрик стал изображать сеанс стриптиза — так, как мы его представляли. Сначала он одним резким движением вырвал из брюк край своей пестрой рубашки, потом не торопясь, стараясь попадать в такт музыке, расстегнул одну за другой пуговицы. Скинув рубашку, остался в белой обтягивающей футболке. При этом его длинный розовый язык непрерывно извивался между верхней и нижней губой, облизывая то ту, то другую.
То же, что с рубашкой, он проделал с футболкой, подняв ее до подмышек. Посуду на столе к этому моменту сгребли на край, чтобы освободить место для звезды стриптиза. Юрик плюхнулся на колени прямо перед Романом и стол недвусмысленно поглаживать себя ниже ремня. Тот, поняв намек, расстегнул но танцовщике ремень и верхнюю пуговицу джинсов. Юрик вскочил и начал извиваться в бешеном темпе, поглаживая себя по бедрам. Джинсы стали потихоньку сползать, открывая трусики тигровой расцветки.
Пока шел танец на столе, я непроизвольно придвинулся к Роману. Он приобнял меня сильной рукой, время от времени нежно поглаживая шею.
— А ты так умеешь? — с улыбкой спросил он, кивая в сторону извивающегося Юрика. — Для меня — «спешиал»?
Я хотел ответить «Да!», но что-то сдавило горло, и раздался невнятный писк, которому я постарался придать смысл, судорожно закивав головой.
К этому времени Юрик освободился от джинсов, вид его стройного тела завел мальчишек. И они начали одновременно стягивать с себя рубашки и брюки. Через минуту на полу валялись горки сброшенной одежды и обуви. И заинтересованный наблюдатель мог оценить неплохую коллекцию сексуального мужского белья, облегающего юные стройные торсы
— Пойдем, — не спросил, а приказал мне Роман. Мы двинулись в комнату именинника, где под огромным плакатом «Роллинг стоунз» стояла у стены узенькая кушетка. Часть моих сексуальных уроков была усвоена именно на ней. Но такого возбуждения я не испытывал еще никогда. Я не зною, какие ощущения испытывает пчела, подлетая к цветку, благоухающему нектаром. Но сам себе я напоминал эту полосатую аккуратную сладострастную пчелку.
Мы не сели, а повалились на несчастную кушетку. Я оказался сверху и сжал Романа обеими руками так, что он, по-моему, даже оторопел. Но сразу нашел защиту от смертельного объятия: губами сжал мочку моего уха. От удовольствия я заворковал, как весенний голубь, и совершенно обмяк. А он, отпустив мочку, кончиком языка стал водить по моему уху и наконец, проник в него так глубоко, кок только мог.
Тут я мысленно сказал «спасибо» маме, которая до последнего времени проверяла, чистые ли у меня уши. Это страшно раздражало, я уворачивался, ворча, что кроме нее, в мои уши никто не заглядывает. Но все же она меня приучила следить за собственными органами слуха, и в распоряжении Романа оказалось самое чистое ушко в мире.
Эти ласки были для меня чем-то новым. Весь мой предыдущий сексуальный опыт добывался в контактах с ребятами чуть старше, практически моими ровесниками. Для большинства из них главным было — побыстрее кончить, испытать максимальный кайф. Ласки были грубоватыми, если были вообще, и преследовали одну цель — быстрее возбудиться и сделать то же самое с партнером. И вообще во всем теле для любого из нас существовала только одна — основная — зона возбуждения.
То, что делал со мной Роман, было совершенно иным. То, что располагалось ниже пояса, его как будто вообще не интересовало. И руками он меня практически не трогал — изредка тыльной стороной ладони гладил мою кожу. Но что вытворял со мной его язык!
Кончик языка словно укалывал меня в самые уязвимые места. Грудь, предплечья, локтевой сгиб — везде он находил такие точки, прикосновение к которым заставляло меня замирать в блаженстве или, наоборот, превращало тело в сгусток энергии. И вдруг этот же гибкий тонкий язык превращался в какой-то бурав и, как мне казалось, оставлял на моей коже глубокие борозды.
Я даже не понял, как мы оказались раздетыми. Глаза я не закрывал, но почему-то видел сквозь розовую пелену только глаза Романа — с темными загнутыми ресницами. И слышал его голос:
— Нравится, лисенок?
— Это я, это я лисенок, и мне очень, очень нравится! — хотел я крикнуть в ответ, но тут его язык раздвинул мне губы. Ко мне словно подключили ток, тело затряслось, изогнулось в сладкой судороге. Такого полного и долгого блаженства я не испытывал никогда...
Мне казалось, что в комнате именинника мы с Романом провели кучу времени. Однако, вернувшись к гостям, увидели ту же картину: мальчишки бесились, а открытая именинником бутылка была еще наполовину полна.
В меня вселился бес. Я исцеловал именинника, пустился в пляс, стал хватать танцующих за что попало. А на диване, в том же уголке, с тем же бокалом в руках, сидел мой первый взрослый мужчина!
 
ЭТОТ. Второй воздушный мост — Гонконг - Утапао — мы преодолели с меньшими потерями. Два с половиной часа — все же не одиннадцать. Кроме того, каждый уже мысленно видел себя на тайской земле. Не знаю, какие картины рисовали в своем воображении другие пассажиры, а я вспоминал фотографии, которые буквально за день до нашего отлета принес показать знакомый танцовщик, только что вернувшийся из таиландского курортного городка Паттайя.
В канун Нового года в самом крупном местном отеле «Ройял Клифф» собралась туча русского народа. Дорогое шампанское текло рекой, гремели золотые цепи, визжали перекормленные дети... А какой же для российского туриста праздник без родной голимой попсы! А потому тем, кто раскошелился на дорогущий отель, была еще на родной земле обещана звезда ношей отечественной эстрады. С нерусским, правда, именем — Фарид Бедросов. Известный не только своими песнями, но и тем, что зарегистрировал брак с бабушкой русской эстрады, на пару лет обеспечив работой репортеров светской хроники.
На подтанцовках у этого геронтофила и подрабатывал наш знакомый. Дружной компанией они выехали в Таиланд, чтобы дать пару концертов и хлебнуть знойного тайского воздуха.
Коллекция фотографий, привезенная им из недельного путешествия, делилось на три части. Первую составляли виды общедоступных достопримечательностей: королевский дворец, крокодиловая ферма, Храм Великого Будды... Эти отпечатки мы при просмотре сразу отложили в сторону, чтобы потом «изучить не торопясь». Вторая серия состояла из четырех фотографий и была нами изучена во всех деталях. На ней был запечатлен один и тот же персонаж, но в разных ракурсах и на разных стадиях освобождения от верхней одежды. Особенно впечатляла фотография в профиль. Думал ли девятнадцатилетний немецкий студент, что на отдыхе в Паттайе познакомится с русским танцовщиком, станет его любовником, а фотографии рейнского чуда будут с пристрастием разглядывать в загадочной Москве? А может быть, и думал. Во всяком случае, выражение его лица на всех фотографиях заставляло предполагать, что он направлялся в Таиланд не только для того, чтобы порадовать друзей и знакомых сувенирами из крокодиловой кожи.
Третью серию снимков мы изучили капитально. На ней был запечатлен гей-бич, а точнее, специфическая, «голубая» часть пляжа Джомтьен. Самый комфортабельный и чистый пляж курорта располагался, как мы уже знали, неподалеку от заказанной для нас гостиницы «Паттайя Стар». Судя по фотографиям, в этой части пляжа было представлено только мужское население планеты. Большое количество смуглых миниатюрных тел аборигенов было разбавлено менее эффектными, но более капитальными туловищами приезжих. Кое-где наблюдалось практическое сращивание двух тел, воспроизведение системы сиамских близнецов. Тела местных жителей были стройны, улыбки белозубы... Завершало серию фото экзотического молодого человека со смуглой кожей, выразительными карими глазами и совершенно золотой короткой шевелюрой.
— А это мой тайский любовник, — коротко прокомментировала звезда эстрадной хореографии. — Здесь он выкрашенный, я его видел уже с другой прической.
Залп вопросов «как?», «где?», «сколько?» был уверенно отражен. Найти гей-бич не проблема, «сами увидите». Знакомства там завязываются легко, без лишних слов. Местные юноши контактны и рады каждой новой встрече. Если возникнет обоюдное желание, пойти можно в любую близлежащую гостиницу и снять там номер на пару часов. И лишь на вопрос «сколько» ответа мы не услышали. Наш молодой и стройный друг, если верить его словам, в Таиланде порхал на крыльях любви и взаимной симпатии.
Еще мы получили совет прогуляться в сумерках по местной набережной и непременно заглянуть в крупный торговый центр «Голден Плаза», где на последнем этаже можно также завязать небезынтересное знакомство.
Еще наш консультант порекомендовал наведаться в один из баров «Гоу-гоу-бойз»... Там вошедшего повергает в шок количество юношей в обтягивающих белых трусах, пританцовывающих на маленькой сцене. Посетителю вручают фонарик-указку, и он может прямо из-за столика, где расположился, пометить красной электронной точечкой понравившийся экземпляр. Администратор пригласит избранного юношу к столику, а дальше — все зависит от вашего обаяния, знания английского или просто толщины бумажника.
— Сколько? — прозвучал сакраментальный вопрос.
Циничный смех уверенного в себе самца был нам ответом.
После этой встречи план знакомства с городом- курортом Паттайей был нами приблизительно составлен. Но до этого предстояла еще встреча с Бангкоком. Две ночи в этом сумасшедшем городе.
Автобус, везший нас из аэропорта, не въехал, а вполз в столицу королевства. Улицы были забиты транспортом, тротуары кишели людьми, тут же, на каждом шагу, торговали ширпотребом или готовили что-то съестное. Мы не слышали звуков и не чувствовали запахов, но атмосфера города, дразнящая и пряная, просачивалась сквозь окна автобуса, и в потоке кондиционированного воздуха, казалось, ощущается опьяняющий аромат востока. Над улицами и площадями вилась огромная бетонная змея: в задыхающемся от пробок мегаполисе возводили монорельсовую дорогу. Уличная толпа была одета в основном в майки и шорты; после серо-коричневой январской Москвы все то, что мы видели, казалось ярким заманчивым карнавалом. Время от времени среди жилых домов и отелей возникали огромные кубы магазинов, как правило, с противоположной стороны улицы к ним можно было подойти по специально возведенным мостикам, поэтому вход туда вызывал ассоциацию с пчелиным ульем. Темное отверстие, поднятое над улицей, впускало и выпускало потоки разноцветных фигурок. Попадавшиеся отели впечатляли своими зеркальными фасадами. Чем темнее было стекло, тем дороже выглядел отель.
В толпе очень много молодых лиц. Почти не видно было физиономий угрюмых, озабоченных, агрессивных. Хотелось нырнуть в эту толпу, как в неглубокую речку, поплескаться в ней. И закричать на всю улицу: «Мы здесь! Мы хотим тебя, Бангкок!».
 
ТОТ. В автобусе я сразу начал клевать носом. И никакая экзотика за окном не могла этому помешать: привычка оказалась сильнее. За годы занятий фигурным катанием было столько сборов, выездов, путешествий в ближние и дальние города, и всегда какую-то часть пути мы преодолевали на автобусе. Дружной мальчишеской компанией занимали места в хвосте, оставляя передние сиденья и среднюю часть салона тренерам, родителям и женской, преобладающей части наших спортивных десантов, сначала толкались, пытаясь кого-нибудь вытеснить с сиденья, при этом, хихикая, тискали и щипали друг друга. Когда тренерам это надоедало и они, повысив голос, требовали утихомириться, мы переходили к следующему номеру программы: травили анекдоты. В самых интересных местах рассказчики переходили но шепот, те, кто сидел далеко, требовали повторить, и постепенно производимый нами шум снова напрягал взрослых. После вторичного демарша мы наконец успокаивались — и на здоровые юные организмы наваливался сон. Набор сюжетов во сне не отличался разнообразием: сначала шли спортивные, потом школьные, и после них эротические...
Из спортивных запомнился один: я выезжал на середину катка, трибуны, забитые зрителями, настороженно замирали, и, дождавшись первых тактов музыкальной фонограммы, я начинал движение по льду. Выезжал на свой первый прыжок, набирал скорость, концентрировался для мощного толчка, ставил конек — ив этот момент лед подо мной начинал проваливаться! И я, вместо того чтобы взлететь над ледяной поверхностью, неуклюже и как-то обидно неторопливо сползал в образовавшуюся трещину. А публика свистела, как на хоккейном матче в тот момент, когда форвард любимой команды не забивает в стопроцентно голевой ситуации.
После знакомства с Романом этот сюжет в мои сны больше не возвращался. А знакомые стали повторять наперебой, что я очень повзрослел, из мальчика превратился в юношу, стал интереснее внешне... Наверное, это было действительно так, потому что девочки — и в школе, и в спортивной секции — вдруг стали обращать на меня внимание. Теперь, когда я проходил мимо стайки щебечущих ровесниц, они замолкали, со значением вглядывались в меня, а потом начинали трещать с удвоенной энергией.
Наши мальчишеские игры продолжались, но уже не развлекали меня так, кок прежде. Роман в них не принимал участия: его семья переехала в Омск, и туда же пришлось перевестись будущему юристу. Иногда он присылал мне короткие, очень сдержанные письма. Однако меня они страшно возбуждали, потому что в углу листа он всегда рисовал лисенка. Маленького, хитрого, с высунутым длинным языком.
Я хотел еще.
Однажды, явившись с привычным опозданием на тренировку, я застал в раздевалке страшную суматоху. Девицы таращились в зеркало, отталкивая друг друга, наши молодые девушки-тренеры щеголяли навороченными спортивными костюмами. А главный тренер — временами любимая, порой ненавидимая нами Нонна Михайловна — явилась чуть ли не при всех своих украшениях. Она спортивный костюм не признавала, всегда появлялась в черных брюках и черных же кофтах и блузках, так что блестящие камушки были к месту.
Ждали телевидение.
Нонна договорилась с каким-то знакомым сценаристом, он решил вопрос с режиссером, тот тоже поговорил с кем надо, и вот теперь о нас снимут целый фильм. Сегодня творческая группа придет знакомиться с нами...
— А кто придет? — поинтересовался я.
Сценарист, режиссер и оператор. Вести себя, естественно, надо дисциплинированно (это было любимое слово тренерского коллектива). На все вопросы телевизионщиков давать исчерпывающие ответы. На льду показать все, на что мы способны.
К этому я был готов.
Группа творческих работников явилась с двадцатиминутным опозданием. Их сопровождали директор Ледового дворца, начальник спортшколы и наша Нонна. Все встали у бортика, и авторы будущего телешедевра, под нескончаемый комментарий нашего главного тренера, стали знакомиться с будущим материалом.
Один из прибывших — как потом выяснилось, режиссер — был совсем молодым, курчавым, с некрасивым, но очень живым лицом. Я мысленно окрестил его «Пушкин». Второй — крупного телосложения, флегматичный с виду — оказался оператором. Потом мы оценили его профессионализм, когда он находил немыслимые точки для съемок и даже сам потребовал коньки, чтобы не отставать на льду от тех, кого снимает.
Третьим был Он.
Я вообще не знаю, что такое «влюбиться». Может нравиться лицо, фигура, глаза, голос, манера вести себя, стиль одежды. Но вот видишь человека… Взрослого. Мужчину. Еще не слышишь его голоса. Еще не можешь разглядеть его глаза. И вдруг понимаешь, что хочешь быть рядом с ним.
Я никогда еще так не катался. Мои прыжки прошли бы «на ура» на любом мировом турнире. Во время вращений я буквально буравил лед. Свою партнершу взметнул на токую высоту, что у нее, по-моему, началось головокружение. И еще — у меня невероятно обострился слух. Я слышал все, что говорилось у бортика. И дождался — негромкий спокойный голос очень отчетливо произнес:
— Яркий мальчик...
Какой-то бес опять захватил меня и понес. По огромной дуге я прорезал весь каток и эффектно, с брызгами льдинок, притормозил напротив бортика, где стояла группа гостей. Не стесняясь, посмотрел прямо в глаза тому, кто назвал меня «ярким мальчиком».
Он ответил мне таким же откровенным взглядом.
Мы говорили но одном языке.
 
ЭТОТ. На стойке перед администратором лежала стопка журналов. Бросилось в глаза название: «Бангкок для туристов», ниже — «бесплатный выпуск». Интуиция подсказала мне, что здесь мы найдем ответы на свои вопросы.
Естественно, в Таиланд, страну секс-туризма, мы отправились не с пустыми руками. Международный гей-справочник «Спартакус» нашел место в одной из сумок моего спутника. Но по опыту предыдущих путешествий мы знали, что многое в нем устаревает еще до выхода, к тому же в каждом крупном городе чуть ли не каждый месяц появляется новое привлекательное местечко, а уж за этим издание, выходящее раз в год, уследить никак не может.
Шторы в номере были задернуты, нас ждали приятная прохлада и полумрак. Поросеночек сразу врубил телевизор, а я тем временем раздвинул шторы. И под один из шлягеров местного канала MTV нам открылась панорама Бангкока.
Все в этом городе казалось чрезмерным, гипертрофированным... Так после июльских теплых дождей в овражке рядом с моей подмосковной дачей разрастается всякая зелень. Обнаруживаются гигантские папоротники, чудовищный лопух, желтые цветы неизвестного происхождения, по размеру близкие к подсолнухам. Город Бангкок поражал тем, что не было видно ни клочка свободной земли. Ни пустырей, ни унылых, как в Москве, складских комплексов, ни заброшенных стройплощадок. Город рвался вверх, оставляя внизу забитые транспортом улицы, тесные тротуары, из милости даря своим жителям и гостям тесные квадратики площадей.
Отели, здания крупных компаний и банков соревновались по высоте и элегантности фасадов. Над каждым высотным сооружением четко читались буквы: сразу становилось ясно, что кому принадлежит.
Впрочем, нос интересовали здания поменьше, буквы не такие крупные. С предвкушением надвигающегося приключения я открыл «Бангкок для туристов».
Рестораны, отели, бары, шопинг, прокат автомобилей... Город предлагал все, что ты хочешь, на любой вкус и кошелек. Экскурсионные поездки, рынки, шоу-программы... Тайский массаж… Теплее, еще теплее... Горячо!
На очередном развороте я увидел улыбающиеся лица юношей и молодых мужчин. Гостей Бангкока приглашали клубы, бары, сауны — только для мужчин.
Теперь надо было определиться, что же выбрать. В том же бесплатном выпуске я обнаружил карту города, и теперь по адресам клубов и баров можно было выделить самые оживленные районы, желательно — недалеко от нашей гостиницы.
Вот эта улица. Вот этот дом. Вот эта девушка, что я влюблен. 
Лекцию о тайских девушках нам еще в автобусе преподнесла наша сопровождающая — худая стервозного вида баба. С первого взгляда было видно, что ей до смерти надоели бестолковые туристы, опротивел Таиланд, и самое большое ее желание — чтобы все это провалилось к чертовой матери. Однако платили ей, видно, неплохо, и не в тайских батах, а в зелененьких, и потому, превозмогая себя, она кое-как справлялась с обязанностями сопровождающей. А моего поросеночка она узнала — видела по телевизору, наверное, да и ее туристское начальство, может быть, что-то ей нашептало по телефону. Во всяком случае, свою лекцию она словно бы персонально адресовала нам, время от времени подкрашивая ее неискренним оскалом.
Главный вывод, который можно было сделать — тайские девушки доступны. Еще более доступны местные трансвеститы. Это те, кто был рожден как мужчина, но сменил свой пол. Таких немало в Бангкоке. Еще больше в Паттайе. На курорте их можно как бы «взять напрокат» — то есть договориться, что она (бывший он) будет тебя сопровождать в течение всего срока пребывания. Ей (бывшему ему) можно даже оформить постоянный пропуск в отель. И она сделает все, чтобы твой отдых стал незабываемым.
Сообщена нам была и местная примета: если на улице курорта турист европейского вида ведет местную девушку за ручку, значит, эта девушка и есть тот самый трансвестит. А природные девушки за ручку не держатся.
Никогда я не слыхивал столь емкой и интересной лекции. Жаль, что нам с поросеночком она не могла принести практической пользы.
Не то чтобы его и меня совсем не интересовали хорошенькие, тем более экзотические женщины. Но ради куколки лететь одиннадцать часов, до полной атрофии нижних конечностей? В конце концов, на сочинском пляже можно отсмотреть великолепный женский материал и тут же договориться о стремительных пробах в гостиничном номере. Что касается трансвеститов, то при всей изощренности собственных фантазий я довольно плохо представлял, как веду за ручку по улице курортного городка что-то пусть даже очень привлекательное, но неопределенное в смысле пола. Не знаю, уместно ли тут слово «патриархальность», но контакт я предпочитал все же с лицом определенного пола.
Моего поросеночка эти размышления вовсе не занимали. Добившись от телевизора максимального звучания, он принялся за дело, которое должно было занять не менее полутора часов: стал разбирать багаж. Обычно того количества шмоток, которое он брал с собой в поездку, могло хватить на целую группу отдыхающих. Маечки, рубашечки, шорты, брюки, фуфайки заполняли огромный чемодан, вместительную сумку на колесиках, которая вызвала бы поток завистливого слюноотделения у любого профессионального челночника, еще одну сумку на плечевом ремне, остальные мелочи загружались в стильный полиэтиленовый пакет. Когда мы проходили таможню, служащие при виде такого количества сумок растерянно искали глазами остальных владельцев предъявленного багажа, пока не убеждались, что все это принадлежит одному интеллигентного вида молодому человеку. В номере, где мы останавливались, предметы гардероба заполняли не только шкаф для одежды и все доступные ящики; слоями они покрывали кресла, стулья, переползали на подоконник, на балкон... К тому же ежедневно покупались еще две- три вещички, и в скором времени наш номер начинал напоминать мелкооптовый склад.
Пока поросеночек выкладывал вещички, любовно разглаживая каждую складочку и самозабвенно воркуя в предчувствии выхода на публику во всем этом великолепии, я занялся более серьезным делом. Путем сложных манипуляций с бесплатным рекламным выпуском и картой города я определил два квартала, особенно насыщенных специфическими заведениями для мужчин. Один из них — с непереводимым названием «Сукхумут» — располагался, если верить карте, недалеко от нашего отеля. Оставалось вызреть, под каким кодовым названием скрывались в этот вечер две порции большого человеческого счастья для гостей из далекой Москвы...
«Крези паб»? Звучало заманчиво. В самой ношей затее было что-то сумасшедшее. В первую ночь в незнакомой стране, в непонятном городе отправиться на поиски приключений. Конечно, определение «крези» вполне подходило. Впрочем, рядом на страничке располагалась не менее зовущая реклама клуба «Хаос». Выполнена она была в виде стодолларовой купюры, только вместо сурового американского президента на нас глядел улыбающийся тайский юноша. Реклама сулила «гоу-гоу-бойз дансинг» с девяти вечера до двух ночи, экзотическое шоу с 23.30 до 01.00.
Примерно те же развлечения предлагал «бойз клаб» «Казанова», дополнительно интригуя еще и «баром, где вы непременно расслабитесь»... И все же расслабиться мы решили в другом месте. Клуб «Зона 66» привлек нас одним определением: «new». Новый, только что открытый клуб, молодые улыбающиеся лица на рекламной фотографии — то ли обслуживающий персонал, то ли завсегдатаи. Сверившись по «Спартакусу», я понял, что клуб действительно новый — в справочнике он не значился. Жребий брошен — знакомство с ночным Бангкоком начинаем в «Зоне 66»!
 
ТОТ. Стоило мне начать разборку чемодана, кабан недовольно захрюкал. Сколько уже у нас было совместных поездок, и каждый раз он не может удержаться от ворчания и язвительных, как ему кажется, замечаний по поводу количества шмоток, которые я везу с собой. «Не маловато ли футболок на этот раз? — подчеркнуто озабоченно спрашивает он. — Кажется, в Испанию ты брал двадцать...». «В самый раз, — строго отвечаю я. — На стирке сэкономим». Это замечание успокаивает кабана, и он углубляется в карту Бангкока. Я же продолжаю традиционный ритуал размещения в номере одежды и обуви.
Я, конечно, по характеру павлин. Люблю все яркое, пестрое, переливающееся, бьющее наповал... Но в Москве носить все это не могу. Для телевизионного обозрения, которое каждый вечер в будни украшает моя физиономия, я специально выбрал строгий, сдержанный стиль. У меня и так не слишком мужественный фейс, а если к нему присовокупить павлиньего стиля одеяния, получится нечто среднее между Бой Джорджем и Ладой Дэнс... Избранному стилю приходится следовать и вне студии: вечеринки, приемы, презентации, встречи с рекламодателями и зрителями представляют публике все тот же, знакомый ей персонаж. Только раз в неделю, между субботой и воскресеньем, могу себе позволить натянуть что-то яркое, необычное, обтягивающее и дразнящее. Брови домиком, рот куриной жопкой, хаэр дыбом, уши врастопырку — и вперед. И в этом беснующемся на танцполе арлекине мало кто, кроме близких знакомых, узнает подчеркнуто корректного ведущего ежевечерней программы «Вперед, и с песнями!»...
После одежды и обуви настает очередь парфюмерии и косметики. Оно, естественно, в отдельной сумочке, в специальных пакетиках. Каждый предмет необходимо осмотреть, ощупать, обнюхать и найти ему место на столике, который теперь будет выполнять функции туалетного. Мои манипуляции снова провоцируют хрюканье кабана — но на этот роз куда более мирное, почти одобрительное. Ведь на самом деле вкусом к хорошей парфюмерии заразил меня он.
До того, как мы познакомились близко, мне нравились, а точнее, волновали меня два вида запахов. Один — запах нашей мужской раздевалки в ледовом дворце. Это был запах честной, без дураков, работы на льду. Запах нашей усталости, запах падений и ушибов — но еще и запах радости, почти восторга. Когда ты чувствуешь, что получается, как хотелось тебе и тренеру, и ты поднимаешься на ступеньку выше. А иной раз доже делаешь то, чего пока не может никто рядом с тобой. Убойная смесь разочарования от сиюминутной неудачи — и восторга от победы, которая не денется уже никуда. Зависти к тому, кто прыгнул выше, сделал чище сложный элемент — и кайфа от взрыва в собственном теле, позволившего перепрыгнуть самого себя.
Вообще, набрав опыт в интимных контактах, я понял, почему в среде фигуристов рано и широко формируются сексуальные отношения. Каждый удачно выполненный элемент — прыжок, вращение, поддержку, подкрутку — тело переживает как своего рода оргазм. И за свое трехминутное выступление организм при удачном раскладе переживает несколько таких оргазмов. Но ты не можешь круглые сутки быть на льду. А тело ждет, тело томится, тело хочет!..
Второй запах, который я любил — это запах желания. Став взрослей, я стал определять его иначе — запах вожделения! Когда красивое молодое обнаженное тело рядом с тобой изнемогает от страсти слиться с твоим телом — в воздухе сгущается этот запах. Он кружит голову, пьянит, расслабляет, и еще долго после того, как тела насытились друг другом, он витает в комнате, и никакая открытая форточка не может справиться с ним.
А потом в моей коллекции запахов появился третий — взрослого мужчины.
Съемочная группа телевидения появлялась в нашем ледовом дворце каждый день, но ЭТОТ баловал нас не часто. Да и что он мог увидеть на льду нового для своего сценария? Если он и удостаивал нас своим посещением, то шел в тренерскую, где к его визиту готовились заблаговременно. Кипятили чай, раскрывали очередную коробку с шоколадными конфетами из запасов, созданных родителями фигуристов — прошел слух, что ОН любит сладкое. После чаепития и взрослых разговоров он иногда выходил на зрительскую трибуну и смотрел на нашу тренировку сверху. Причем заметно было, что без особого интереса: сценарий, по-видимому, у него давно сложился, и приход во дворец был скорее данью старой дружбе с нашим главным тренером. Но однажды он зашел в нашу раздевалку.
Мы там были втроем: я и еще двое мальчиков. Они сидели в дальнем углу, освободившись от коньков и прочей амуниции. Света в углу было маловато, но белые трусики обоих можно было разглядеть. Я тоже успел снять коньки, сбросить тренировочную фуфайку и сидел перед зеркалом в шерстяных брюках, носках и белой майке. Ноги были чугунными, но из них уже потихоньку уходила усталость. Мокрые от пота волосы прилипли ко лбу, и я лениво раздумывал: надо ли мыть голову. Еще побаливал локоть провой руки: один из прыжков не пошел, и я крепко приложился боком к ледяной поверхности. В общем-то, я был в разобранном состоянии. И тут раздался стук в дверь, повергнувший нас в состояние недоумения. Дело в том, что у нас не принято было стучать в дверь раздевалки. Без стука входили тренеры. Так же вламывались время от времени родители. А уж от наших приятелей и подруг вообще нечего было ждать доже подобия деликатности. Раздевалка для мальчиков была проходным двором.
И вдруг — стук. Мы переглянулись и одновременно произнесли: «Войдите!». Нашим разрешением немедленно воспользовался сценарист телевизионной ленты «Лед, любовь и фантазия».
Он вошел и оказался у меня за спиной: столик с зеркалом размещался как роз напротив входной двери. Я очень хорошо видел в зеркале его лицо. Зафиксировав меня, он бросил взгляд в угол раздевалки, где светились белые трусики. Мои друзья Серый и Витек сразу стали смертельными врагами: я почувствовал слишком пристальное внимание с его стороны к тому, что он мог разглядеть в углу раздевалки. Они не теряли времени даром: разглядев вошедшего, лениво приподнялись, начали обтирать полотенцами давно уже высохший пот, разминать совершенно в этом не нуждавшиеся конечности.
Я продолжал сидеть и смотреть в зеркало. Серый и Витек могли лезть вон из кожи: я был уверен, что ОН пришел в раздевалку только ради меня. Все, что я себе позволил — слегка потянуться, и то это вышло непроизвольно. ОН придвинулся ко мне, обнял за плечи и спросил: «Устал?».
Я взял полный вдох. Это спортивная привычка: в трудный момент наполнить легкие воздухом. Дело даже не в том, что активизируются мышцы; главное, что начинает лучше работать голова. Но этот вдох меня же и сразил наповал. Я ощутил потрясающий запах, исходивший от НЕГО. Что-то, уносящее меня из этой уютной, но до жути замызганной и заплеванной раздевалки, из этого обветшавшего дворца, из этого до последнего мусорного бака знакомого района... Пахло другим миром, чем-то, что я не мог сформулировать для себя, но ощущал ясно и отчетливо.
Скоро я узнал, что его любимым парфюмом был «One men show». А пока — я вдыхал этот запах и слышал голос, обращенный ко мне:
— Ты катаешься так, как будто родился на льду.
Мои друзья в углу превратили свои уши в радиолокаторы. А ОН продолжал:
— Я хотел попросить тебя о помощи. Нужно, чтобы в картине звучал голос одного из героев. Своего рода комментарий. Рассказ о тренерах, о ребятах. Сможешь наговорить? Текст мы набросаем вместе.
Ключевым словом для меня было «вместе». Его руки обнимали меня. Его голос звучал для меня. Запах его парфюма сводил меня с ума. Что он мог услышать в ответ?
— Когда?
 
ЭТОТ. Мы покинули свой маленький кондиционированный рай и отдались Бангкоку. Город обнял нас теплыми влажными ладонями и притянул к себе.
Вплотную к тротуару перед отелем приткнулись несколько такси. Все сидевшие в них водители высунулись одновременно, как будто ими управлял невидимый режиссер мюзикла «Русские в Бангкоке». Мы уселись в первую попавшуюся машину и, как выяснилось, допустили большую ошибку. Точнее, мы и не могли ее избежать. Главным сюрпризом города оказалось то, что он оставался тайной за семью печатями для таксистов.
Адрес нужного нам заведения я предусмотрительно выписал на бумажке. Водитель изучил этот клочок с обеих сторон, утвердительно кивая головой. Не задавая лишних вопросов и обнадеживающе улыбаясь, он тронул свою колымагу с места. Некоторое время мы тащились в небыстром потоке других средств передвижения, пока не достигли ближайшего перекрестка. Тут наш кормчий сделал первую вылазку. С моей бумажонкой ознакомились полисмен, находившиеся неподалеку прохожие, а также водители попутных автомобилей. Соревнование по ширине улыбки выиграл полисмен, уверенно показывавший жезлом в туманные дали. Когда наш водитель вернулся на свое место, я на всякий случай спросил, есть ли проблемы. Улыбка водителя стала такой широкой, что я всерьез озаботился: не отвалится ли у него верхняя половина черепа. На следующем перекрестке дискуссия о нашем маршруте возобновилась. Когда мы притормозили в очередной раз, в моей голове стали назойливо крутиться титры будущего телевизионного опуса «Тайны ночного Бангкока»...
Неожиданно мы свернули с оживленной трассы и начали кружить по маленьким переулкам, причем водитель не снижал скорости и вошел в какой-то дикий азарт. Раза три мы притормаживали у сомнительного вида заведений, откуда доносилась громкая музыка. При въезде в очередной переулочек что-то заставило меня принять боевую стойку. Боковым зрением я заметил заветные буквы: «Zone 66». Каким-то чудом мы все-таки до него добрались.
Заведение, как и положено, располагалось в полуподвале. Оттуда неслась громкая музыка, разглядеть что-то сквозь цветные витражи было невозможно. Но шестое чувство подсказывало: это место, где нас ждут, где нам будет хорошо.
Поросеночек любезно предоставил мне возможность войти первым. За тяжелой, с трудом поддавшейся дверью открылся просторный зал. Слева — борная стойка, около нее несколько молодых смуглых аборигенов, за самой стойкой тоже несколько человек. Справа, за столиками — дюжина посетителей. Тоже молодняк, мужской пол разбавлен несколькими смазливыми женскими рожицами.
Когда я возник на пороге, жизнь в клубе приостановилось. Только музыка продолжала звучать откуда-то сверху. Все оцепенело уставились на меня, будто в клуб ввалился Терминатор или оживший динозавр Спилберга. А появление поросеночка вызвало настоящий эмоциональный врыв. Заскучавшие, видимо, без свежих впечатлений завсегдатаи вдруг поверили: нет, не мерещится. В клубе появились новые лица. Да еще европейские!
Мгновенно около меня оказались трое. Один, в белых брюках, сильно навеселе, тянул меня к стойке бара. Другой, крепенький, в голубых джинсах и обтягивающей маечке, зашел сзади и, попытавшись меня слегка пригнуть вперед, со знанием дела сымитировал сексуальный контакт. Я подыграл ему — а что оставалось делать? — и благодарная аудитория взвыла от восторга. Третий, вышедший из-за стойки бара и явно относившийся к обслуживающему персоналу, с широчайшей тайской улыбкой начал светскую беседу на весьма условном английском языке. «How are you?» и «Where are you from?», неизменные для начала общения в любой загранице, повторились с закономерностью ритуала.
Если на меня среагировали близстоящие, то к моему спутнику бросились несколько человек из-за столиков. Его обнимали, гладили, что-то кричали, шептали в ухо, тянули в разные стороны. Так во время презентаций публика набрасывается на фирменный торт, предъявляемый ей в конце вечера: даже самые стойкие, игнорировавшие всякие там канапе и оливки, с тарелкой и вилкой наперевес атакуют умопомрачительное изделие, тащат взятый с боем кусок в темный угол и жадно пожирают, в душе смеясь над теми, кому не досталось. В ту ночь в «Зоне 66» таким тортом оказался мой поросеночек.
Опомнившись после бурной атаки, мы смогли осмотреться. Глаза нашарили в баре любимые напитки, и через минуту я уже смог глотнуть водочки, а в руках поросеночка оказался бокал мартини. Прояснившимся взором я заметил лестницу на второй этаж и небольшой деревянный балкончик, с которого на нас с каким-то испуганным любопытством поглядывали еще несколько молоденьких тайцев. Вообще средний возраст и гостей, и персонала клуба был около двадцати. Я почувствовал себя действительно динозавром, занесенным в «Зону» машиной времени. И только хороший глоток крепкого напитка условно омолодил. Гремела музыка, щебетали тайцы, водка двигалась по известному только ей маршруту в моем организме. Как листва с осеннего дерева, посыпались с меня все еще мешавшие заботы, недоделанные дела, недодуманные проекты... Я торчал у стойки бара, как голое дерево, и готовился зазеленеть.
Поросеночек тем временем общался со своей группой тайских юношей. На его теле сомкнулось несколько пор смуглых ручонок, в оба уха ему шептали, кричали, пели... Он что-то говорил в ответ, и его — понимали. Если учесть, что по-английски он знал от силы пять слов, оживленность беседы поражала. Впрочем, как только речь зашла о конкретном предмете, поросеночек призвал меня в качестве переводчика.
— Он, по-моему, предлагает заняться с ним сексом, — кивнул поросеночек в сторону вышедшего из-за стойки юноши. — Правильно я его понял?
— Они все это предлагают, — с видом эксперта прокомментировал я. — Осталось узнать, сколько это стоит.
— Скажи ему — я только по любви!
Любой исполнитель роли Мефистофеля позавидовал бы моему смеху. Я-то понимал, что двадцать-тридцать долларов придется здесь оставить, причем наверняка на втором этаже.
— Тебе нравится мой друг? — приступил я к обязанностям толмача. — Он спрашивает, как тебя зовут и сколько тебе лет.
Имя нового тайского знакомого оказалось невоспроизводимо. А возраст был определен в девятнадцать. Затем пришлось объяснить, откуда мы появились, сколько пробудем в Бангкоке и не желаем ли выпить чего-нибудь еще...
Поросеночка совсем закружил тайский карнавал, он уже не знал, на кого же клюнуть. Наживка была очень аппетитной. А я почувствовал пристальный взгляд из-под лестницы.
Из тени выдвинулся молодой смуглый таец с приятным, отнюдь не женственным лицом и очень спортивной фигурой. Крепкие ноги были обтянуты синими джинсами, а верх — темной футболкой. Юноша улыбнулся мне и приподнял в знак приветствия бокал, который держал в руке. Причем сделал это подчеркнуто ненавязчиво, словно давая понять, что не претендует на мое внимание и мое время. Но взгляд и улыбка намекали: и мое внимание, и мое время не будут потрачены зря.
Отцепившись корректно от нескольких рук, я подошел к юноше. Мы чокнулись и сделали по глотку. Слава богу, не было никаких прелюдий.
— Я могу вам сделать массаж, — предложил смуглолицый. — Я делаю массаж хорошо.
Он вытянул правую руку и напряг ее. Мускулатура не поражала, но присутствовала. Вообще он был очень собранный, аккуратный, физически привлекательный.
Я вовремя подобрал чуть не потекшие слюни и продолжил беседу в столь же корректной форме, что было нелегко из-за визга и хохота, издаваемого группой, окружившей моего поросеночка.
— Массаж — очень хорошо! — глубокомысленно объявил я — Но я хочу знать, сколько это будет стоить. Мы первый день в Бангкоке и не знаем цены.
После нескольких попыток уточнить цену за сеанс массажа в устной форме юноша добыл бумажную салфетку и ручку. Синие цифры на белом фоне подтвердили то, во что мы боялись поверить: Таиланд был едва ли не самой дешевой страной мира!
Мне нужно было отдельно заплатить за массаж и символическую сумму — за комнату, которую предоставляла администрация клуба. Возникла необходимость еще роз наполнить бокал тем же крепким напитком.
Со своим лицом я, очевидно, не совладал. Эмоции, на нем отразившиеся, испугали массажиста. Он стал еще раз объяснять мне, что дополнительные доллары идут не ему, а клубу, и что я буду очень доволен.
В последнем я почему-то не сомневался. И все же давний, пещерный, атавистический российский страх не совсем отпустил меня. Незнакомый город. Новый человек. Неизвестная страна. Как? Куда? Зачем? С другой стороны — ничто в атмосфере «Зоны» не напрягало. Интуиция подсказывала: здесь можно расслабиться, все будет о'кей...
Решение уже было принято, и контролировал этот процесс вовсе не головной мозг. «Yes!» — решительно отчеканил я, и маленькие тайские глазки загорелись. Он попросил меня подождать минутку и двинулся по лестнице наверх.
Тем временем о своих планах я оповестил поросеночка. «Видел, видел, хороший парень», — только и смог пробормотать этот очумевший от мартини и тайских эмоций турист...
А меня уже приглашали наверх. Массажист, помахивая ключом на ленточке, стоял на верхней ступеньке лестницы. Мы вошли в уютную просторную комнату второго этажа. На огромной двуспальной кровати — чистое белье цвета морской волны. Чистые полотенца. Правда, в дальнем углу валялись, не замеченные теми, кто убирался, надорванные упаковки ковки из-под презервативов.
За полуприкрытой дверью — душевая. Юноша заметив мою нерешительность, мягко обнял меня и показал на дверь душевой. Я зашел внутрь, разделся и встал под прохладную струю.
Через минуту рядом со мной оказался совершенно обнаженный массажист. Без одежды он выглядел совсем юным. Безукоризненная фигура. Почти античная. Мощный торс — и по-детски тонкая, какая-то беззащитная шея. В его руке оказалось мыло, и он, неожиданно для меня, стал намыливать мое тело. Он шел сверху. От плеч к спине, потом намылил мне грудь, опустился на одно колено и коснулся внутренней поверхности ног. Я почувствовал, как растет напряжение внутри меня, и порадовался, что успел водкой несколько затормозить собственные реакции. Иначе массаж мог бы уже и не понадобиться.
Он смыл с меня мыльную пену, вывел из-под струи и насухо вытер белоснежным полотенцем. Затем жестом предложил лечь на кровать. Вытерся сам, подошел к кровати и несколькими прикосновениями придал моему телу нужную позу. Теперь я лежал на спине, раскинув руки и раздвинув нижние конечности.
Как-то сам собой в его руках оказался флакон с масляной жидкостью. Тут я вспомнил то, что читал о стране, и понял, что мне предстоит настоящий тайский массаж: когда соприкасаются два тела, смазанные маслом. Он стал натирать, медленно, словно выполняя сложный ритуал, каждую клеточку поверхности моего тела. Ноги, от пальцев до бедер, их внутреннюю поверхность; живот, грудь, где задерживался на сосках; плечи, шею... Сильные пальцы, прикосновения их я не назвал бы ласковыми, но они были необычайно приятны. Затем он перевернул меня на спину и проделал все в обратном порядке. Некоторое время я лежал, не ощущая никаких прикосновений; а когда перевернулся, понял, что собственное тело он смазал тоже. Начался массаж. Досталось каждой косточке, каждому суставу... Он был беспощаден, иной роз я стонал от сладкой боли, но та часть тела, которая проходила через его руки, обретала удивительную легкость. Когда он дошел до поясницы, на кровати перед ним лежало уже две половинки совершенно разных тел. Нижняя, им обработанная, принадлежала двадцатилетнему юноше, была готова резвиться, танцевать и творить любые сумасбродства. Верхняя по-прежнему числилась за сорокалетним тяжеловатым мужчиной, всем видам спорта предпочитавшим опрокидывание рюмки с вытекающими из нее последствиями.
Вскоре это неравенство было устранено. А затем неожиданным рывком он лег на меня и стал извиваться на мне подобно змее. Тела, натертые маслом, не сопротивлялись друг другу. На миг мне не хватило воздуха. Темп его движений все возрастал. Думаю, что его энергия возбудила бы и каменную статую, а я и подавно дошел до такого состояния, что на мне можно было поджаривать пиццу «Болоньез». Приподнявшись, он еще сильнее впечатался в мое тело, словно стремясь раствориться во мне, и я застонал — уже от наслаждения. Пространство вокруг нас раздвинулось, нас окружали уже не стены небольшой комнаты, а какие-то голубовато-розовые кулисы, невесть откуда взявшийся бриз овевал наши горячие тела, пели райские птицы, и одна звенящая струна напоминала: живи сейчас, живи сейчас...
Он приподнялся, коленом раздвинул мне ноги и заставил застыть в этом положении. А рот его уже приблизился к моему соску и жадно его обхватил. Маленький горячий язык обжег мое тело. Руками он гладил мои бедра, язык гулял от одного соска к другому, и колено его тоже не было неподвижным.
Я гладил его, ощущая удивительную бархатистость кожи. Внезапно он схватил мою руку и стал ласково кусать пальцы на сгибах. Сверкали ровные белые зубы, в полуприкрытых глазах полыхал бешеный огонь, а мое собственное тело уже не касалось простыней — оно стало абсолютно невесомым.
Когда его рука оказалась над его коленом, я был уже готов к взрыву. В бангкокскую ночь ушла моя энергия, этой вчера еще чужой земле я послал сигнал: «Я здесь, я свободен и счастлив!».
Он еще немного полежал рядом, не убирая руку с моего тела. Затем поднялся, достал с подоконника бумажные салфетки, тщательно вытер меня. Через минуту мы были в душе. И я снова ощутил на себе его мягкие ладони. Я был абсолютно чист.
 
ТОТ. Приятно почувствовать себя новогодней елкой. Маленькие тайцы водили вокруг меня хороводы, гладили меня и ласково щипали. Как будто им подарили игрушку, о которой они давно мечтали, и теперь все наперебой хотели извлечь из нее максимум удовольствия.
Удивительно, но в этом не было ничего сексуального. Никто не тянулся к моим гениталиям, не чувствовалось попыток меня «завести». Я словно оказался в компании старых добрых знакомых, где все знают друг друга тысячу лет, готовы доставить друг другу удовольствие, при этом не напрягая ни себя, ни тебя. Исключением был только один персонаж — тот, кто сразу вышел ко мне из-за стойки. Высокий по тайским понятиям, стройный темноволосый котик трижды успел наполнить мой стакан моим любимым мартини «бьянко», и каждый раз, подавая мне сосуд, на миг прижимался ко мне всем телом. Он не сводил с меня глаз, как будто ожидая, когда окончится вся эта детская возня. И как только пляски вокруг меня пошли на убыль, заговорил со мной. Естественно, по-английски — не подозревая, что я- то всю жизнь учил и почти в совершенстве знаю французский. Впрочем, местный французский наверняка был бы похож на их же английский — и я все равно ничего бы не понимал. Не разбирая слов, я ощущал интонацию — и мог поддержать разговор на любом языке.
— Я люблю тебя, — сказал юноша. Не подумайте, то прозвучало что-то вроде «ай лав ю» — интернациональное признание. Самое простое и распространенное английское слово они ухитрились переиначить на свой лад. И вместо «лав» прозвучало «лай»…
Вот так, с ходу, в ночном клубе одного из самых экзотических городов мира услышать подобное признание — это был кайф! Если бы я действительно был елкой, все игрушки на мне затряслись бы и зазвенели от удовольствия. Неудержимо захотелось танцевать. Ощути я под собой не паркет, а лед, облепившие меня тайцы протащились бы от парочки эффектных элементов.
Вместо этого я улыбнулся и сделал брови домиком. Это должно было означать благосклонное внимание к речам говорившего. Не могу сказать, что я так уж запал но этого миловидного тайца... Но мне хотелось доказать моему циничному кабану, что и в ночном клубе Бангкока можно найти партнера по взаимному влечению, и необязательно за доллары или баты.
На международном наречии, далеком от языка Шекспира, но основанном на тех же буквах и звуках, я высказался в том смысле, что великое чувство, посетившее тайского юношу, обоюдно. И поинтересовался, где и каким образом мы могли бы предъявить друг другу доказательства нашей взаимной так быстро вспыхнувшей любви.
Жест его был понятен — нас ждал второй этаж. Но не менее понятна была и его следующая фраза. Из нее следовало, что доказательства его, тайской любви будут полными и исчерпывающими, но мне это обойдется в определенное количество долларов...
Игрушки и блестки мигом осыпались, и вместо новогоднего деревца у стойки бара вырос настоящий ощетинившийся кактус. Это мне-то тайский заморыш, худосочная бангкокская подстилка предлагает контакт за доллары? Только полноценный глоток мартини избавил меня от соблазна воспроизвести несколько непереводимых русских слов и выражений.
Я сделал вид, что не понял сказанного, тем более что другие тайцы набросились на меня с удвоенной энергией. Самый нетрезвый из них осмелел настолько, что расстегнул на мне рубашку и несколько раз ласково подергал за волосы, растущие на груди. Остальных это страшно возбудило, начались взаимные объятья и тисканья. Бармен, обслужив нескольких страждущих, снова приблизился ко мне и назвал другую цифру, вдвое меньшую...
Со мной, звездой московского эфира, торгуется какая-то бангкокская проститутка! Я порадовался, что кабан не видит сцены торговли — это стало бы поводом для его шуток на все время нашего путешествия.
Заглушив собственным смехом визг тайских курочек, я схватил ближайшую из них и запечатлел на ее щечке нежный поцелуй. Не ожидавшая этого бедняжка стала, как Снегурочка, таять прямо у меня в руках
Что говорить, я нашел сильный ход. Мой бармен побледнел, если это вообще можно сказать о всегда смуглой тайской коже, и поинтересовался, не хочу ли я еще мартини. «Ноу, ноу!» — отчеканил я, имея в виду совсем другое.
Вокруг меня извивались стройные молодые тела, меня гладили горячие руки, слегка раскосые глаза обливали меня желанием. Но по-настоящему возбудился я от этого наивного и смешного поединка с упрямым тайским мальчишкой. Он хотел меня — я это чувствовал. Но еще больше он хотел заработать Я хотел его. Но еще больше я стремился доказать себе, и не только себе, что даже здесь, в одном из мировых центров порока, вожделения и похоти, можно найти путь к тому, кого ты хочешь, без помощи зеленых бумажек.
Танцующие юноши образовали фигуру, похожую на гигантскую гусеницу, сделав меня ее центром. Пытаясь попадать в такт музыке, мы со смехом и криками проскакали через весь зал. Те, кто еще сидел за столиками, вскочили и принялись хлопать нам и подпевать. В конце концов наша извивающаяся лента вновь оказалась у бара. И тогда я сделал следующий ход. Я расстегнул рубашку у ближайшего ко мне мальчика. И моя рука, скользя по его обнаженному телу, опустилась ниже ремня.
Что ж, само по себе это доставило мне удовольствие, тем более что мальчик всячески старался ускорить соприкосновение моей руки с его телом. Но еще больше я был доволен реакцией бармена. Лицо его на миг стало жестким. И тут он принял окончательное решение. В мою пользу.
Он дождался, пока моя рука вернулось в исходное положение, и снова подошел.
Теперь уже он мог бы говорить и на тайском языке — я бы его понял.
Он хотел быть со мной. Без всяких денег.
Ощущение было посильнее оргазма. И так же, как это бывает после вспышки, мой интерес угас. «Зона 66» сделала свое дело.
 
ЭТОТ. Следующий день был для нас особенным. Поросеночек отмечал свой день рождения, а мы вместе —  десятилетие нашей тесной дружбы. Или братской любви. Или не знаю уж чего, определенно приятного, прочного и надежного. А также ненапрягающего, жизнеутверждающего — в прямом смысле — и освежающего.
С утра мы с удовольствием принялись выполнять обязанности образцовых туристов. Нас протащили по всем помещениям королевского дворца, поражающего истинно восточной пышностью интерьеров, на утлом суденышке мы прошвырнулись по реке, рассекающей город, и взяли на заметку социальные контрасты восьмимиллионной тайской столицы. Не обошлось без ювелирной фабрики, где максимальное восхищение всей российской группы вызвала мощная система кондиционирования воздуха. Из огромного зала не хотелось уходить — и не из-за красоты ювелирных изделий, а из-за восхитительно прохладного и свежего воздуха. К тому же в центре зала в огромных аквариумах плавали диковинные рыбы, и везде предлагали бесплатные прохладительные напитки. Сокровища местных ювелиров остались при них, но посещение фабрики стало одним из самых приятных моментов туристической программы.
Вечером вместе с толпами других помешавшихся на Таиланде иностранных граждан мы посетили ресторан с тайской кухней и фольклорной программой. Всех посадили за низкие столы таким образом, что издалека казалось — гости сидят но корточках. Но самом деле под столами были сделаны специальные углубления для ног, и менять привычную европейскую манеру сидеть за столом не пришлось. Что касается меню, то оно привело бы в восторг любого травоядного, а поскольку я все-таки отношу себя к хищникам, то встал из-за стола без восторга. Танцоры во время нашей трапезы воссоздавали на сцене фрагменты тысячелетней истории тайского народа. Судя по ряду танцевальных картинок, кой-кому в их истории пришлось несладко. Вплоть до потери собственной башки. Обстоятельства, этому сопутствующие, были несколько туманны, но требовать от гида разъяснений мы не стали.
В конце концов, ноша собственная история тоже таит немало загадок — дай бог в ней-то разобраться.
Во время ужина поросеночку преподнесли букет цветов и поздравили с днем рождения. Он растрогался, решив, что туристическая фирма тщательно изучает документы своих клиентов, думая о том, как бы лишний раз их порадовать. На самом деле я еще днем предупредил гида о дне рождения поросеночка и попросил ее купить цветы. Предложенные мною десять долларов она великодушно вернула, шикарный букет был приобретен за счет фирмы. Так, голодные, но с экзотическими растениями подмышкой мы на ночь глядя оказались в номере гостиницы.
На самом деле праздник еще не начинался. Его признаки еще только пытались материализоваться на городских улицах и площадях. Спадала липкая дневная жара, город расцветал тысячами огней. Наглые и алчные американцы, пугливые, но настырные европейцы, осторожные и похотливые китайцы выползали на улицы в поисках приключений. А если повезет — то и наслаждений.
Полем наших следующих сексуальных битв должна была стать сауна. Такой выбор сделал виновник торжества — и мне оставалось подчиниться. Отметить в сауне день рождения — мысль неплохая даже для наших средних широт. А здесь... Стоило мне подумать о прохладном бассейне, куда опускается чистое, расставшееся с лишним весом тело... О запотевшем высоком стакане, в который льется холодная струя пива... Не стал я гнать и мысль о ласковых сильных ладонях, не спеша забирающихся все выше и выше коленного сустава.
Поиск с помощью карты и путеводителей был недолог. Мы выбрали другой веселый квартал, а в нем — сауну «Тойбилиш». Мое пока незамутненное культурное сознание выдало ассоциацию — «Тойбеле и ее демоны», спектакль высокохудожественного театра имени Чехова. Как раз ближе к демонам нам и хотелось забраться. Облачившись в шорты и майки, мы двинулись навстречу знакомому аттракциону — «ночное такси».
Водитель ничем не походил на вчерашнего — ни возрастом, ни внешностью, ни цветом кожи. Но все остальное повторилось с зеркальной точностью. Тот же уверенный кивок при взгляде на бумажку, где мы записали адрес сауны, те же раздумья на перекрестках, те же вдумчивые беседы с полицейскими. Но ноши демоны не подвели. Не было еще двенадцати, когда такси притормозило у сауны.
Невысокое здание было окружено изящным забором, несколько мягко подсвеченных деревьев занимали пространство между ним и стенами. Оставив таксисту честно заработанные два доллара, мы двинулись к входным стеклянным дверям. Оттуда навстречу нам вышли четверо молодых тайцев. При виде нас тайскую молодежь поразил столбняк. Все четверо остановились и завибрировали, не зная, двигаться дальше или вернуться в сауну. Одарив юношей европейскими улыбками, мы прошли внутрь.
В уютном холле за стойкой вроде гостиничной нас встретили двое администраторов. Посоревновавшись в ширине улыбок, мы получили ключи от шкафчиков и двинулись вглубь сауны по узкому коридору. На стенах висели фотопортреты полуобнаженных изящных молодых людей. В конце коридора угадывался бассейн. Мы свернули направо и оказались в холле, где размещался бар. Тут мои хорошо пропеченные бангкокским солнцем мозги окончательно стали раком. За стойкой бара в гей-сауне хозяйничала очаровательная девица, а в следующем помещении, где располагалась раздевалка, у зеркала во всю стену наводили макияж две не менее смазливые подружки в женских одеяниях.
На барменше была изящная кофточка с рюшечками в районе груди и мини-юбка. Даже, пожалуй, супер-мини... С ходу она стрельнула глазами в сторону поросеночка, следующий залп темных глазок был адресован мне. Девицы, оккупировавшие пространство у зеркала, подвергли себя опасности получить неизлечимое косоглазие. У ближней к нам даже выпала из рук помада.
Я затоптался на месте, как стреноженный конь. Ничего не имея против смазливых девиц, никак не ожидал встретить их в таком месте. Из моего полуоткрытого рта вырвались неясные звуки, которые, тем не менее, четко расшифровал поросеночек.
— Это не девушки, — коротко разъяснил он.
Все же трудно привыкаю я к тайской экзотике. Присмотревшись, я заметил и полное отсутствие груди у барменши, и вполне мужскую ширину плеч, да и кисть руки, в которой она держала бокал, была для девушки крупновата. Разобравшись в ситуации, я закивал, как китайский болванчик, и двинулся к своему шкафчику.
В раздевалке, кроме нас и лжедевиц, находилось еще двое посетителей, завернутых в полотенца. Еще двое сидели в баре. Обернув полотенце вокруг того, что лет пять назад называлось талией, я двинулся осматривать заведение. В конце коридора, соединявшего все помещения, действительно располагался круглый уютный бассейн. К сожалению, пустой. Рядом с ним — маленький холл, где стояли несколько кресел и на столиках лежали журналы. Одно из кресел занимал парень не очень выразительной наружности. В следующем коридорчике я обнаружил две двери — в парную и в тренажерный зал. Зал был пуст — кто будет дергаться на снарядах в полночь? — а вот маленькая парная набита людьми. Но свет в ней был потушен, и разобраться, кто оккупировал помещение, я не смог. А потому двинулся по лестнице на второй этаж, решив изучить обстановку досконально.
На втором этаже располагалось то, что, собственно, и влечет в подобные заведения жаждущих неформального общения посетителей — лабиринт кабинок с койками, обитыми искусственной кожей. Разогревшись в парной, охладив себя в бассейне или под душем, расслабившись глотком любимого напитка в баре, ты находишь того, кто не прочь вместе с тобой запереться в кабинке — и уйти хоть на время от насущных забот и обременительных размышлений.
В полутемном лабиринте мелькали стройные тени Навстречу мне выдвинулись две фигуры, извинились, задев меня в тесном проходе. Я порадовался за поросеночка: обе фигуры вполне подходили ему по формату. Было очевидно, что здесь он найдет себе подарок ко дню рождения.
Я спустился вниз и двинулся к бару. В коридорчике нарисовался высокий таец, на вид лет тридцати, в белой футболке и джинсах. Учтиво склонив голову, таец сообщил, что он — лучший массажист в этой сауне и с удовольствием продемонстрирует мне свое умение.
Тело сладко заныло, вспоминая сделанный накануне массаж. Однако торопиться я не стал и, поблагодарив лучшего специалиста, сказал, что подумаю. И приземлился у стойки бара.
Очаровашка-бармен подал мне то, о чем так давно мечталось — запотевший бокал с пивом. А потом напустил на себя серьезный вид и стал подсчитывать на листке бумаги какие-то цифры — видно, дневную выручку. В баре появились еще двое молодых людей в полотеничных одеяниях. На их лицах было написано полное удовлетворение, чему я даже не позавидовал. В таком месте оно приходит к каждому — раньше или позже.
Насладившись пивом, я перебрался в маленький холл и открыл один из журналов. Не успев перевернуть пару страниц, почувствовал на себе пристальный взгляд.
Даже не видя, кто на меня смотрит, я ощутил: вот оно. То, что сделает очередную бангкокскую ночь временем наслаждений. Не просто позволит разменять пару-тройку зеленых бумажек с портретом американского президента на пару-тройку минут физического удовлетворения, а унесет в другое измерение, даст возможность ощутить собственную плоть не как обременительный и неудобный груз, который с трудом волочишь по жизни, а как тончайший и филигранно изготовленный механизм, позволяющий вкусить всю полноту существования... Этот взгляд как будто открывал наглухо задраенные окна, двери, люки и чердаки моего настоящего «Я». И в эти открытые окна врывался свежий ветер.
Он стоял в коридоре в свободной позе, слегка улыбаясь. Без майки, в узких джинсах, на ногах — спортивные тапочки. Аккуратный, чистый, с мокрыми волосами: как будто готовился к съемкам в рекламном еженедельнике. Он смотрел так, как будто мы уже были знакомы и договорились встретиться именно здесь, в этой сауне, в этом холле около бара, что бы приятно провести время. Ни алчности, ни похоти в этом взгляде. Только обещание приятных, радостных минут.
Я встал и сделал шаг к нему. Он спокойно ждал, готовый как будто даже к тому, что я пройду мимо за очередным бокалом пива. Мимо я не прошел.
 
ТОТ. Две ночи в Бангкоке прямо-таки омолодили кабана. Если после первой, пройдя через знаменитый тайский массаж, он заметно посвежел физически, то после второй словно стряхнул накопившуюся пыль со своей душевной структуры. Заработал механизм, который всегда привлекал к нему людей: жадный интерес к окружающему миру, умение аккумулировать все яркое, праздничное, веселое — и делиться этим с теми, кто попадает в его орбиту. В автобусе по дороге в Паттайю он шутил в своем стиле — не меняя серьезного выражения лица, но так, что у меня начались колики. Конечно, выдаваемые им тексты не одобрила бы никакая национальная, религиозная или общественная организация, зато хохотал весь автобус. Так, с шутками и прибаутками, мы и добрались до крокодиловой фермы.
В загонах, огороженных невысокой проволочной сеткой, вповалку лежали отвратительного вида серо-коричневые рептилии. Различались они только размерами и степенью устоявшейся злобы в тусклых гляделках. Поражало то, что все они были абсолютно неподвижны, до тех пор пока какой-нибудь гадине не приспичивало сделать резкое движение — тогда вся шарага начинала двигаться, дергаться, перемещаться и вновь застывала в самых причудливых и неудобных позах.
За огороженными квадратами открылось небольшое уютное болотце, из которого подобно затонувшим корягам высовывались все те же крокодильи пасти. Ниже угадывалось огромное малоподвижное туловище, а все вместе напоминало еще дееспособную подлодку времен Второй мировой войны, причем очевидно верилось, что ее экипаж до сих пор не в курсе подписанной Германией капитуляции. Беспричинная, врожденная агрессивность чудищ поражала и привлекала к ним внимание. В этот момент как-то не думалось об изящных вещичках из крокодиловой кожи, которые можно было прикупить тут же, на территории фермы. Обычно крикливые и бойкие туристы здесь невольно говорили вполголоса, словно боясь привлечь внимание злобных пресмыкающихся.
О запахах я уже не говорю — обитатели фермы просто смердели. В рейтинге убойных ароматов ферма, пожалуй, перебила бы даже общественный сортир подмосковной железнодорожной станции Расторгуево Павелецкого направления, куда меня занесла нелегкая во время одного из дачных визитов.
После этих злобных морд приятно было увидеть на одной из аллей парка при ферме добродушную физиономию гигантского орангутана. Размахивая огромными волосатыми конечностями, он призывал туристов фотографироваться. Очереди желающих не наблюдалось. Несмотря на видимое добродушие, доверия примат не вызывал.
Впрочем, кабан почувствовал родственную душу. Сунув мне в руки свой «Кодак», он решительным шагом двинулся к косматому чудищу. Все шедшие мимо приостановились, чтобы понаблюдать за исторической съемкой. Большинство в глубине души наверняка надеялись, что дикий орангутан нанесет человеку какое-нибудь телесное повреждение, а то и вообще его растерзает, что поможет им пополнить свой фото-архив уникальными кадрами. Узкоглазые туристы сразу взяли фотокамеры наизготовку. Я последовал их примеру, в глубине души надеясь на счастливый исход братания обезьяны и человека.
Фотограф поставил примата и гомо сапиенса рядышком. И тут обезьянища изловчилась: левой конечностью приподняла моему кабану футболку, а правой оттянула шорты и с любопытством обозрела низ живота. Очевидно, она хотела определить половую принадлежность клиента. Удостоверившись, примат приобнял кабана и всадил ему прямо в губы сочный поцелуй!
Всего я мог ожидать в этой стране, но на столь пылкие чувства к российским туристам со стороны орангутанов — не смел и надеяться. Еле успел нажать на кнопку фотоаппарата, чтобы в семейном альбоме осталась эта милая сцена.
А мой кабан уже шел ко мне с отпечатком в руке. И вид у него был такой, как будто самое обычное дело — целоваться с человекообразными под вспышки японской аппаратуры.
Когда мы еще только узнавали друг друга, лет двенадцать назад, меня удивляло, как легко он находит общий язык с любым человеком, как он умеет разговаривать на равных. Тренеры, родители, мои ровесники и друзья по спортивной школе — казалось, ему со всеми интересно, ему есть что сказать каждому и есть о чем у него спросить. Потом, войдя в его мир, я наблюдал за его общением с гораздо более широким спектром людей. Это могли быть народные артисты или бандиты, проститутки или омоновцы, писатели или официанты... С каждым он говорил так, как будто они уже встречались в хорошей компании, им есть что вспомнить, а сейчас приятно продолжить знакомство и, по возможности, помочь друг другу в каком-то пустяке... То, что этот видимый пустяк мог быть вполне серьезным делом, а сама ситуация, в которой проходило общение — напряженной и даже стрессовой — как бы выносилось за скобки. В результате быстро и в нужном ключе решались вопросы, казавшиеся тупиковыми, утихали назревавшие конфликты, а фигуры, от которых, по первому впечатлению можно было ожидать лишь неприятностей, поворачивались неожиданной стороной.
Жестким он был в работе. Здесь у него не было родных и близких, любимчиков и фаворитов. Способности и профессионализм — вот два критерия, которые имели для него значение. Меня он сначала не представлял на телеэкране. Его не удовлетворял мой голос — таким было первоначальное объяснение. Но я-то чувствовал — дело в другом. Он опасался, что по отношению ко мне не сможет выдержать собственные критерии. Что я не сумею преодолеть ту творческую планку, которую он ставил перед всеми, с кем хотел работать. И планку эту придется опустить.
К тому времени я уже во многом жил его жизнью Спортивная карьера отошла на второй план, меня интересовало телевидение, я много думал о своей внешности, менял прически, следил за выражением лица, подолгу читал вслух, не отрываясь, сидел часами у телевизора. Даже секс в то время доставлял мне меньше удовольствия, чем присутствие в студии во время съемки, а тем более прямого эфира. Меня как будто держали привязанным на берегу моря в дикую жару, а рядом, совсем перед носом, плескались волны — и самое главное, я умел плавать, но не мог никому ничего доказать.
Однажды я рискнул. У кабана было хорошее настроение, мы вкусно поужинали в его квартире, и на столе еще оставались любимые им пирожные. Корзиночки и «картошка». Сладостно урча в предвкушении их исчезновения в собственной утробе, кабан расслабился. И я потребовал выхода на экран.
Он согласился неожиданно легко. Назначил время объяснил мне, какие сюжеты подготовит, — я должен был написать комментарий к ним и выйти в эфир. Естественно, не в прямой — так рисковать он не стал бы. Но, в записи, я имел шанс появиться перед многомиллионной массой.
Я испортил дикое количество бумаги, расставляя на ней буквы и слова. Мой комментарий к простеньким сюжетом должен был быть блестящим, кабана надо было заставить облиться двойной слюной — от зависти и от гордости за меня.
В назначенное время я был в студийном предбаннике. Том, кое-как примостившись за убогим письменным столом, еще несколько роз пробежал свой текст. Сами сюжеты, уже смонтированные, мне показал ассистент. Убедившись, что зною тексты практически наизусть, я отложил листки и занялся своей внешностью. Поправил перед зеркалом прическу, долго решал, до какой степени округлять глаза при чтении, поднять или опустить подбородок. Призыв в студию раздался неожиданно. Подхватив свои листки, я ринулся на штурм большого эфира.
В огромной студии был высвечен один сектор. Из темных углов выступали какие-то угрюмые конструкции, мрачные щиты, кургузая мебель. А в этом уголке — щеголеватая декорация, элегантный столик и кресло, японского типа искусственные деревья, даже небольшой фонтан... Мне уже освободили место ведущего, кабан отошел в тень, чтобы не мешать моей акклиматизации среди всего этого великолепия.
Я сел, положил перед собой почку бумажных листов, исписанную крупными буквами — чтобы не напрягать зрение перед камерой. «Поговори!» — потребовал через динамик звукооператор. Я произнес несколько фраз собственного текста. Сам себе я понравился, пришла уверенность, я позволил себе улыбнуться. «Вот так хорошо!» — это уже голос режиссера. «Готов? Сейчас пойдет сюжет...».
Сюжет пошел. Первые фразы я произнес, глядя в камеру, хотя понимал, что меня не показывают. Дольше, чтоб не сбиться, я уже читал. Живо, как мне казалось, с «подачей», с правильной интонацией, но без занудства. Второй, третий лист... Я доже не перекладывал их, чтобы шелест не был слышен, о отодвигал в сторону. Оставался последний листок. Сюжет шел «на коду». И тут я обнаружил, что последнего листка с текстом у меня — нет! Передо мной был чистая белая поверхность стола. Последний листок остался в предбаннике.
Я замолчал. Почему-то доже не пришло в голову, что в принципе я этот текст действительно зною наизусть, кроме того, последние кадры можно было про- эмментировать своими словами. Я замер, как кролик перед удавом. О том выражении, которое застыло у меня на лице, я боялся даже думать. Грубо говоря, я обосрался. Именно в тот момент, который должен был стать если не моим триумфом, то хотя бы заметным шагом вперед к главной цели. Я понимал, что гнев кабана должен быть ужасен.
Пауза длилась ровно столько, чтобы в моей музыкальной памяти прокрутился весь «Реквием» Моцарта (как-то пришлось готовить под эту музыку короткую программу). Потом я услышал громовой, кок мне показалось, голос кабана: «В чем дело? Ты что, онемел?». Ответить было нечего. Я действительно онемел...
Кабан двинулся к столику ведущего. Я бы не удивился, если бы он набросился но меня и стал душить. Лучшей участи я не заслуживал. Он взглянул но разбросанные листки, потом но меня. Сдавленным голосом я объяснил ситуацию.
«Пошли!» — коротко, но не злобно бросил кабан. По микрофону он объявил пятиминутный перерыв. Мы вышли из освещенного пространства и направились в темный угол, сели на какое-то подобие скамейки. Я был готов к изгнанию из рая. Кабан оставался удивительно спокойным.
Потом уже он объяснил мне, что отлично понимал: в этот момент решается моя судьба. Если оставить все как есть, у меня навсегда останется страх перед эфиром. Возникшую ситуацию я буду вспоминать и прокручивать перед каждым выходом на экран, я всегда буду скован и напряжен, я буду потерян для того дела, которое сам он считал самым интересным. Кроме того, ему понравилось мое начало. Он увидел, что со мной можно работать, я могу быть перед телекамерой самим собой, о ведь что-то же он нашел, увидел во мне, соединяя наши личные жизни. Размышлял он недолго. Те самые пять минут, которые отвел на перерыв.
— Сейчас ты снова все это наговоришь, еще спокойнее, еще свободнее... Если легче — по тексту, а лучше своими словами. Ничего не бойся. Хорошо звучишь, хорошо смотришься. Расскажи все это нашим друзьям. Так, чтобы им было интересно.
Самые простые, если не примитивные слова. Главное было в интонации. Меня заключили в дружеские объятья, мне стало спокойно. Я ощутил уверенность в том, что все будет хорошо.
Прихватив злосчастный листок, я вернулся на исходную позицию. «Пишем?» — полу утвердительно вопросил режиссер. «Иес!» - почему-то по-английски ответил я. Кабан за время короткого общения ухитрился передать мне часть своей энергии. Я вошел в сюжет с таким напором, что звукооператор даже округлил глаза. Меня переполняли эмоции. Дойдя до злополучного места, я нарочно не стал заглядывать в текст, вместо этого лихо и бойко произнес все, что надо, глядя прямо в камеру. И страх, и напряжение куда-то ушли. Я действительно представил себе наших друзей, мне хотелось, чтобы им было интересно, я посылал с экрана сигнал тем, кого ценю и люблю, и важна была даже не суть информации, а та энергетика, которую я хотел передать, тот заряд, который был внутри меня.
Мой язык действовал вообще отдельно от меня. Не было ни одного звука, ни одного сочетания, которые вызвали бы малейшие затруднения. Как веселый молодой щенок, спущенный с поводка, он сновал между зубами, переводя энергию продуманных мною фраз в вербальный регистр.
Из освещенного пространства я вышел победителем. И услышал от кабана свое собственное любимое слово: «Супер!».
 
ЭТОТ. Размещение в «Стар-отеле» заняло минимум времени. Поросеночек даже не стал тратить время на вытряхивание шмоток из чемодана — и ему, и мне хотелось на пляж. Подставить тело солнышку, омыть его океанской водой — вот о чем мы мечтали все последние дни. Была и еще одна причина, по которой нас тянуло на пляж. Хотелось наконец своими глазами увидеть гей-бич — сектор, где, судя по рассказам очевидцев, завязывались самые романтические знакомства, имевшие весьма конкретное продолжение. Через десять минут после вселения в номер мы уже двигались к воде под пенье неизвестных птиц, обживших кроны столь же загадочных для нас деревьев. Мягкость воздуха была ни с чем не сравнима. Нас словно бы завернули в вату и бережно несли, время от времени слегка обдувая. Так ласково напоминал о себе океан.
На пляже на нас сразу набросились торговцы-коробейники. Фрукты, сушеная морская гадость, ремни, сумочки, футболки... Не сходя с места, мы могли нажраться, напиться, обтянуть торс экзотической футболкой, опоясаться ремнем из крокодиловой кожи, а оставшийся мелкий товар поместить в гигантскую дорожную сумку. Отклонив все эти соблазнительные предложения, мы продвинулись на несколько метров и были атакованы продавцами сувениров. Вырезанные из дерева фигурки Будды, различные модификации слоновьей породы, павлиньей раскраски веера, прочая галантерея встали между нами и пляжем почти непреодолимым препятствием. У поросеночка уже загорелись глаза, и я почувствовал, что еще минута — и начнется энергичный шопинг. Пришлось прибегнуть к сильнодействующему средству. «Через полчаса гей-бич будет пуст!» — зловеще объявил я. Тяжело вздохнув, поросеночек вернул торговцу очки, которыми уже успел вооружить свой глазной аппарат
Самые настойчивые продавцы преследовали нас еще десяток метров, но мы уверенной европейской походкой двигались к цели. Коротконогие аборигены отстали, уже ничто нас не могло остановить.
Миновав те сектора пляжа, где поджаривалась стандартная публика, мы одновременно остановились. Поняли, что пришли туда, куда хотели. Перед нами был гей-бич. Я бы даже сказал, что он расстилался.
Те же тенты, те же полотняные кресла, столики перед ними, то же солнце, тот же песок. Но над всем этим плавало невидимое эротическое облако. Какая-то особая расслабленность тел сочеталась с напряженностью взглядов, подчеркнутая плавность движений — с неожиданными вспышками смеха и быстрым обменом репликами на певучем тайском языке. Местные представители составляли большинство. Практически никто не сидел и не лежал в одиночестве. Они располагались на пляже или по двое, или небольшими компаниями. Кое с кем рядом можно было увидеть европейца. Как правило, намного более старшего возраста. Вокруг некоторых туристов — целый гарем. И с ходу определить любимую жену было невозможно. В таких группах было заметно оживление, а вот пары — как смешанные, так и чисто тайские — лежали молча и даже как-то отрешенно. Я продолжал бы наслаждаться открывшейся картиной лежбища соблазнительных юных тел, если бы не грубое и бестактное замечание поросеночка:
— Смотри глаза не сломай.
Я потупил органы зрения, как невеста-девственница на пороге супружеской спальни в первую брачную ночь. Эротическое облако уже дотягивалось до нас своими языками, и сопротивляться этому было бы глупо. Мы продвинулись через один сектор, затем другой. Отличались они только цветом шезлонгов. Белые с зелеными полосками понравились нам больше всего. Стоило нам остановиться, рядом тотчас возникло существо неопределенного пола (как выяснилось позже — все-таки женского), в мешковатых штанах и футболке, и гостеприимно предложило занять свободные места. Как только мы опробовали прочность полотняной ткани, натянутой на деревянный каркас, другой пляжный служитель передвинул зонтики рядом с нами в такое положение, при котором мы были защищены от солнца. Еще через две минуты на столиках перед нами появилось желанное холодное пиво
Все было как в сказке: мы сидели на берегу живописного залива, в удобных шезлонгах, защищенные от зноя, на расстоянии протянутой руки стояли запотевшие бутылки с желанным напитком, а сзади, спереди, справа и слева нас окружали юноши, готовые, судя по всему, превратить нашу жизнь в абсолютный праздник.
Впрочем, как оказалось, предстояло пережить еще одно нашествие представителей ненавязчивой сферы обслуживания. Увидев двух упитанных и слабо-загорелых европейцев, к нам потянулись массажисты. Похожи они были только одной деталью: у каждого на поясе висела сумка. Очевидно, с маслом, без которого, как я уже знал, не обходится местный массаж. Гибкие стройные юноши; крепкие молодые мужчины; коренастые пожилые тетки — все они уверяли, что такой массаж, какой делают они, нам не предоставит никто. Меня уже мутило при мысли об этой процедуре, а поросеночек вообще не был сторонником такого метода взбадривания организма. Минут двадцать мы отбивались от массажистов, как от комаров в подмосковном лесу. Наконец от нас отстали, и мы смогли расслабиться.
Слева лежали, вытянув слегка расставленные ноги, двое роскошных парнишек. Оба — в солнцезащитных очках, у одного уши заткнуты наушниками плейера. На наше появление оба как будто не отреагировали, только чуть шире раздвинули ноги. Справа располагался не юного вида турист со своим местным другом. Турист читал газету на английском зыке, его спутник отдыхал, прикрыв глаза, и время от времени потягивал пиво из стоявшей но столике бутылки. Его ярко-желтые плавки не скрывали, о скорее подчеркивали то, чем он, очевидно, зарабатывал на пиво. Сзади расположилось компания местных ребят. Тоненькие, стройные, почти все — в белых обтягивающих трусиках, они хохотали, верещали и крутились, как подружки-школьницы. А в промежутках с аппетитом уплетали какие-то местные деликатесы, поданные им в пластиковых тарелках. Рядом с ними обозревал окрестности с задумчивым видом еще один европейский турист, которому, очевидно, и были адресованы их энергичные повизгивания. Прямо перед нами располагалась двое забавных местных персонажей. С экзотическими восточными личиками, аккуратными фигурками и выражением жадного любопытства на лицах. Если ребята слева сделали вид, что не замечают нашего появления, то эти двое не скрывали своего интереса. Они чуть не вывихнули шеи, разглядывая нас, причем результаты визуального знакомства, судя по оживленной жестикуляции, тут же были совместно проанализированы. Улыбки, адресованные нам, были настолько откровенными, что мне пришлось попросить пляжного служителя немедленно принести еще одну бутылочку местного пива. Организм нуждался в охлаждении.
Мой поросеночек встал и упругой походкой направился к воде. За ним, как загипнотизированный, встал и один из парнишек, располагавшихся перед нами. Он вошел в воду вслед за поросеночком и даже поплыл вслед. Если бы мой спутник решил добраться до нашей далекой родины вплавь, думаю, за ним последовал бы и тайский юноша.
К счастью для местного жителя, россиянин не стал заплывать далеко. Он остановился там, где вода доставала до плеч, и стал плескаться, словно морской котик. А я, расслабившись, устремил свой взор в небеса, лениво думая о том, как уместен именно в этой ситуации их изысканно голубой цвет.
Тем временем морской котик подал голос. Он воззвал из воды, не жалуясь, а просто информируя:
— Петрович, он ко мне пристает!
Оторвавшись от созерцания небесной поверхности, я увидел ожидаемую картину: к моему поросеночку прижимался прямо в воде тайский юноша, причем руки его, опущенные по локоть в воду, явно находились в поиске эрогенных зон. Поросеночек не сопротивлялся. Но быстрота и неожиданность атаки смутили его.
— Расслабься и получи удовольствие. Бесплатное.
Мой совет был банален. Но банальна для здешних мест была и ситуация.
Никто из сидящих в секторе глазом не повел. Лишь приятель атакующего веселым смехом подбадривал товарища и постреливал глазками в мою сторону, предлагая и мне включиться в ту же игру.
Не проведи я перед этим две бурных ночи, одним прыжком очутился бы в воде.
— Он мне в плавки залез, — продолжил хронику военных действий поросеночек. — Ты не представляешь, что он делает!..
Что именно делает в этот момент тайский юноша, представлял уже не только я, но и весь наш сектор пляжа. Смех и повизгивания за моей спиной стали еще громче. Европеец справа сложил газету вдвое, как будто бы случайно скользнув взглядом по задней поверхности. Его друг сладко потянулся, очевидно, представив себя на месте водного агрессора. Сидевший слева молодой человек остановил плейер и поменял кассету. Сцена, разыгранная перед нами прямо в водной стихии, требовала другой музыки.
Мимо меня пронеслась стайка крошек в белых трусиках, шумно заплескалась в воде на небольшом расстоянии от расслабившегося поросеночка.
Такие же вот белые трусики когда-то отдалили момент нашего близкого знакомства на целых полтора года. Можно сказать, что они встали между нами — в прямом смысле этого слово.
 
ТОТ. Воды Сиамского залива омывали мое туловище и конечности. Я решил в очередной раз последовать совету кабана: расслабиться и получить удовольствие. Нравится тайскому мальчику ласкать меня ниже пояса — предоставлю ему такую возможность. Он даже глазки закатил от возбуждения, поглаживая меня в самом интимном месте. Главное, чтоб не захлебнулся! Я покачивался в воде, как поплавок, тело обмякло, в голове возник приятный вакуум, я прикрыл глаза...
Вокруг зашумело, заплескалось. Группа юных крошек в белых трусиках атаковала водное пространство. Отталкиваясь от дна, они выпрыгивали по пояс и выше, стараясь продемонстрировать обтянутые прозрачной тканью упругие попки. Все это напоминало стайку летучих рыб, а я порадовался, что кабан не успел залезть в море. Попав в середину такой стаи, он бы точно потерял ориентировку и, не дай бог, от эмоциональной перегрузки пошел ко дну.
Вообще мой кабан был водоплавающим. В ранней юности занимался плаванием и современным пятиборьем, фигура у него — до поры до времени — была просто шикарной. Широкие плечи, хорошо развитая грудная клетка, узкие бедра, отчетливые длинные мускулы. Держался он абсолютно прямо, никогда не сутулился, и, если бы имел чуть больший рост, его легко можно было бы принять за балетного. Наблюдать за его заплывами было одним из самых больших моих удовольствий: начинал он с баттерфляя, удивительно красиво взлетая над водой, поражая какой-то мощной уверенностью в собственных силах, потом переходил на спокойный и очень техничный брасс, делал ускорение кролем, проверяя, как работает механизм тела, и заканчивал заплыв любимым стилем — приближался к берегу на спине, рассекая волны сильными гребками. Когда он плыл баттерфляем, за ним следил весь пляж — так это было красиво и мощно. Даже несколько отяжелев — от сидячей работы и пристрастия к качественной выпивке и закуске, — в воде он оставался прежним.
Словно подслушав мои мысли, кабан встал, сделал несколько движений, имитирующих гребок, и двинулся к воде. Стайка летучих рыб приготовилась к атаке. Глупые! Они не знали, что имеют дело с бывшим чемпионом Москвы среди юношей, победителем первенства столичного университета по водному поло. Когда кабан входил в воду, для него существовал только один партнер — скорость. Он нырнул и показался на поверхности далеко от стайки прожорливых юниоров. Самые отчаянные погребли в его сторону, но пара-тройка взмахов длинных рук унесли кабана на недосягаемое расстояние. Разочарованные рыбки похиляли к берегу. Их попки, облепленные намокшей белой тканью, имели жалкий вид. Когда мне было четырнадцать, я предстал перед кабаном в таких же белых трусах. И это оказалось последним, что нас разделяло. В веселом городе Сочи, тогдашней курортной столице страны.
После удачной премьеры но главном телеканале фильма «Лед, любовь и фантазия», за который группа, сделавшая его, даже получила какую-то престижную премию, наша ледовая шефиня Нонна решила сделать шоу-программу с тем же названием. Кабана, по старой дружбе, она засадила за сценарий. Поставила несколько новых номеров, освежила лучшие из обкатанных — и через два месяца мы имели вполне приличное ледовое представление. И после премьеры в родном Дворце спорта услышали: нас ждут гастроли в Сочи! Там, в самом крупном концертном зале «Курортный», оказывается, прямо на сцене можно было заливать лед. Летом, естественно, холодильная установка не выдерживала, а вот весной и осенью все было О'кей. И на весенние каникулы «Курортный» объявил наши гастроли.
Персональное приглашение получил приятель нашей Нонны, он же неизменный сценарист Юрий Петрович. Наши тренерши гадали: поедет — не поедет... А я был уверен — никуда он не денется. Я-то ведь еду. Где же еще ном сделать шаг навстречу друг другу, кок не в Сочи!
Большую часть юных ледовых звезд отправили поездом, а я среди самых ярких был загружен в самолет, которым, естественно, летело и творческое ядро нашей труппы. Сценарист сидел в салоне среди наших молодых тренерш и скрашивал полет своими невозмутимыми шутками.
Сочи, как ему и положено, встретил нос солнцем, почти летним теплом и бесподобным воздухом. Низенькие горы покрывала робкая еще растительность — не гуще той, какую можно наблюдать на щеках подростка. Помимо свежести и ароматов, воздух поражал еще своей абсолютной прозрачностью. На много километров вокруг все было видно до мельчайших деталей. После тогдашней закопченной и задымленной Москвы это казалось удивительным.
На трапе я оказался рядом со сценаристом. Мы одновременно приостановились, как по команде глубоко вдохнули, посмотрели друг на друга и улыбнулись. Какой-то чертик во мне подсказал: оближи-ка губы (так, быстро облизывая губы круговым движением кончика языка, мы дразнили друг друга в наших мальчишеских компаниях), но я все же воздержался. Так, улыбаясь, мы вместе и спустились по трапу, что я счел хорошей приметой. Хотя можно ли принять за примету то, что ты сам и подстроил?
Нашу верхушку разместили в гостинице «Морская», в шикарных, как нам тогда казалось, номерах. Во всяком случае, там была горячая вода. Гостиница «Отдых», где оказались мы, такими излишествами не баловала. И после первых напряженных дней наших выступлений тренеры объявили: дети по предварительной договоренности могут приходить в гостиницу «Морская» и там, в номерах взрослых, принимать горячий душ. По моим агентурным сведениям, сценарист также предоставлял свой одноместный номер для этих гигиенических процедур.
Мой сосед по комнате Вова, отправленный на разведку, принес весть о том, что нас ждут в шесть вечера в гостинице «Морская». В номере 381. Именно том, где мне так хотелось оказаться.
Вова был идеальным спутником для подобного визита. Крупный, флегматичный, вне льда даже заторможенный, он не принимал участия в наших юношеских забавах. Здесь, в Сочи, он все свободное время проводил в холле у телевизора. Именно такой вялый, не претендующий на внимание субъект и нужен был мне как прикрытие и как фон для вторжения на территорию сценариста.
Полотенце. Мыло. Мочалка. Шампунь. Дезодорант. Расческа... Ничего не забыл? «Губную помаду!» — пошутил бы при виде моих приготовлений самый острый на язык товарищ по команде. Свежие носки. Чистые трусики.
Опять, опять... Я почему-то был уверен, что тем вечером получу возможность оказаться перед Ним в одних трусиках. Не в турецком «Рибоке», купленном для тренировок, не в костюмах с блестками и кружевами, придуманными для моих выступлений неугомонной Нонной, а в самом сексуальном наряде, который только можно представить.
Ворох трусов лежал передо мной на кровати. Мой сосед давно уже собрал в сумку все, что нужно для помывки, и с некоторым удивлением следил за моими манипуляциями. А я брал одну пору трусов за другой, разглаживал, растягивал резинку, мысленно оценивая, как это будет смотреться но моем свежевымытом тельце. Вот так это будет смотреться сзади... Вот ток это будет выглядеть спереди... А сбоку это, наверное, произведет вот такое впечатление.
Очумевший Вова наблюдал это представление без комментариев. Однако что-то зашевелилось в его отравленной телеком башке, и он вдруг произнес:
— А меня один мужик на нудистский пляж приглашал. Ну там, где все голые загорают.
Я понял, что ничто не должно отвлекать внимания от моего свеженького тела. И выбрал белые трусики.
В дверь номера 381 постучал Вова Я держался сзади, изо всех сил пытаясь придать лицу выражение скромности, а взгляду — невинности. Если бы я дал себе волю, на моем лице ярко и выпукло читалось бы только одно слово: «Хочу!».
Он встретил нас одетым в серую маечку и светлые брюки. Посторонился в тесном предбаннике, пропуская Вову, а затем меня. Как от Него пахло! Свежевыбритый, слегка загорелый, улыбающийся, он гипнотизировал меня своим видом.
На столике в номере лежала открытая коробка конфет. Рядом — бутылки с фруктовой водой и соком, груши. Лишенный комплексов Вова, увидев открытую коробку с золотыми фантиками, сразу спросил: «Можно?». Нас пригласили к столу.
Вова неутомимо жевал. В меня не лезли ни конфеты, ни фрукты. Вернее, мне просто ничего не хотелось. Я вдруг понял, что рядом человек, с которым мне очень хорошо. Спокойно. Надежно. Приятно. Я вдруг ощутил, что самая приятная ласка — это когда тебя гладят взглядом. До этого мы никогда не оставались с ним наедине (жующего Вову я вычеркнул из числа присутствующих). Приходилось и ему, и мне контролировать не только собственные слова и жесты, но доже взгляды. И вот мы сидим и смотрим друг на друга.
Он положил мне руку на колено, а другой рукой подвинул ближе коробку конфет. Мне пришлось сделать усилие, чтобы моя коленка не задрожала. Я мужественно взял и даже проглотил конфету. Опасность была велика: спазм в горле — и хороший шанс подавиться.
Говорили о каких-то пустяках: наших девчонках, упавших всей шеренгой на ледовой сцене во время пролога (глубина сцены оказалась меньше привычной, и все опрокинулись на спину); о сумасшедших родителях, группа которых добралась вслед за своими чадами до Сочи и теперь интриговала, пытаясь поссорить нашу Нонну с тренерами; об утопленнике, обнаруженном ранним утром на пустынном еще пляже напротив гостиницы... Точнее, это были вовсе не пустяки, и в другое время я бы с удовольствием почесал языком на все эти темы... Но сейчас мне все это казалось просто звуковым фоном, в который вплеталось Вовкино чавканье. Удивительным образом он нам вовсе не мешал. Напротив, его присутствие придавало какой-то особый смысл нашему общению. Втроем мы беседовали на всем знакомом русском языке; одновременно между нами двумя шел свой параллельный диалог, не слышный никакому третьему, и мы очень много успели сказать друг другу.
Телефонный звонок напряг всех. Трубка ангельским голосом поинтересовалась:
— Юрий Петрович, ребята у вас?
— Да, сидим, разговариваем.
— Вы их там не особенно балуйте, пусть они вас не отвлекают. Примут душ — и домой!
У нашего старшего тренера было очень развито шестое чувство. Вряд ли она опасалась за Вову. Но проверить, все ли в порядке со мной, не засиделся ли я у взрослого мужчины, она сочла своим долгом.
 Сейчас запускаю! — успокоил ее хозяин номера. — Ну, кто первый? — поинтересовался он, положив трубку.
Вова, сожравший еще не все конфеты, выжидательно посмотрел на меня. Все складывалось как нельзя лучше. Принимаю душ... Выхожу чистый и свежий... Вова занимает мое место в душевой, и мы остаемся вдвоем. О том, что будет дальше, я старался не думать. Слишком уж возбуждающие картины рисовало мне воображение.
Под водяными струями я чувствовал себя золотой рыбкой. Прохладный душ отчасти снял возбуждение, которое я испытывал в Его присутствии. Я уже вытирался, когда в дверь ванной комнаты постучали.
— Возьми еще полотенце — под ноги, а то там мокро.
Я стоял чистый и свежий, он должен был войти и увидеть меня. Но чего-то не хватало в этой много раз возникавшей в моем воображении картине. Ах да, не хватало белых трусиков! Я мгновенно выхватил их из вороха тряпок и натянул на себя. И в тот же момент он вошел.
Так фотографируют на «Полароид». В одно мгновение он охватил взглядом меня всего, каждая линия моего тела, каждая клеточка кожи остались в его зрительной памяти. Потом он остановил взгляд на белой полоске материи, скрывавшей то, что я вовсе не хотел от него прятать, и с легким невольным вздохом протянул мне полотенце.
Я понял вдруг, что если бы не эта совершенно ненужная деталь одежды, он бы обнял меня, прижал к себе. И случилось бы все, чего я так хотел. Вова продолжал бы уничтожать угощение, а мы унеслись в другой мир, где нас не достали бы никакие тренеры. Но дверь за Ним уже закрылась, и мне оставалось только бросить под ноги принесенное полотенце и потоптаться на нем, досадуя на самого себя.
Я вышел из ванной комнаты, соображая, как вести себя, чтобы дать Ему возможность проявить инициативу.
Но от этих хитроумных планов меня отвлек все тот же Вова. Он заявил, что раздумал мыться. Он себя и так нормально чувствует, ему интересней с нами посидеть и пообщаться.
Я от души пожелал товарищу по спорту подавиться последней лежавшей на тарелке грушей. Но и тут он поступил непредсказуемо.
— Угощайся! — Вова протянул мне тарелку. — А то ты ничего не попробовал.
«Если бы ты знал, Вова, чего я на самом деле не попробовал!» — так и хотелось обиженно прокричать мне.
Я взял предложенную грушу и обреченно впился в нее зубами. По подбородку потек липкий противный сок.
 
ЭТОТ. Гадать, куда отправиться вечером, нам не пришлось. В моем дорожном блокноте разборчивыми буквами было написано название бара в самом веселом квартале Паттайи: «Колобанана». Наш наводчик, лично побывавший неделю назад в этом баре, сообщил, что здесь собирается «вся голубая Паттайя». И местные, и приезжие. Нам предстояло проверить достоверность этих сведений.
Около двенадцати ночи мы были в центре города. Для разминки решили пройтись по набережной. Не очень освещенная, она манила темными решетками скамеек и гибкими силуэтами, перемещавшимися по ней с одинаковой невысокой скоростью. Почти каждый встречный, поравнявшись с нами, одаривал нос улыбкой. А когда мы приблизились к скамейке, на которой угадывалось три силуэта, и сидящие на ней разглядели моего спутника, молодого, белого и симпатичного, они вдруг, как в театре, разразились аплодисментами.
— Буду тебя здесь за деньги выгуливать, — обрадовал я поросеночка. — баты собирать со зрителей.
Навстречу нам шли юноши, девушки, трансвеститы... Встречались и парочки, уже нашедшие друг друга, но в целом предложение явно превышало спрос. Было очевидно, что в этом городе ни мне, ни поросеночку не дадут оставаться в одиночестве.
Разбив одновременно с десяток тайских сердец, мы покинули набережную. Искать долго бар «Колобанана» не пришлось. Даже на самой веселой и шумной улице городка он выделялся каким-то особенным бесшабашным гулом. Сам бар состоял из террасы, все столики которой были оккупированы молодыми гражданами Таиланда и небольшим количеством бледнолицых туристов, и большого полутемного помещения с замкнутой барной стойкой и стульями вокруг нее и по стенам. В дальних углах зала находились туалеты, двери их практически не закрывались: туда-сюда шастали посетители. На дверях обоих санитарных помещений красовался мужской профиль. Указатель с женским профилем указывал наверх, на второй этаж, куда вела деревянная лестница. Однако у самой лестницы висел трафарет, разъясняющий, что наверху — служебное помещение, и вход посторонним туда воспрещен. Я сделал печальный для прекрасной половины человечества вывод: если бы особа женского пола попала в бар «Колобанана» и излишне увлеклась пивом, судьба ее была бы печальна. Справлять естественную нужду ей
80пришлось бы в мужском сортире или прямо у подножия заблокированной лестницы.
Однако дам в радиусе нескольких десятков метров не наблюдалось. А вот юноши и молодые мужчины вились вокруг нас, как пчелы вокруг медоносных растений. Взгляды, улыбки, робкие ненавязчивые приветственные жесты — все это меня чуть не парализовало. Так малыш в кондитерском магазине, где его хотят угостить пирожным, переводит взгляд с одного кремового шедевра на другой, не решаясь выбрать, и боится сказать родителям, что хочет попробовать все сразу.
Мой поросеночек решил подать мне пример адекватного поведения. Он спокойно уселся за один из столиков у стены бара, так чтобы иметь возможность наблюдать за посетителями, и стал дожидаться официанта. Туда же присел и я, радуясь, что не свернул себе шею при знакомстве с завсегдатаями «Колобананы». Подоспевший официант, проворно подавший порцию местной водочки, совсем меня утихомирил.
Можно было спокойно разглядеть собравшихся в баре. На террасе за столиками сидели в основном поры или дружные компании. Они пили, разговаривали, долгими внимательными взглядами провожали тех, кто входил в бар или выходил из него. Терраса была своего рода зрительным залом, перед которым разыгрывалось бесплатное представление. Не упускали сидящие на террасе и возможности бросить взгляд на соседний столик.
В основном зале шло броуновское движение. Здесь явно искали встреч, здесь надеялись на общение. Контакты знакомых между собой молодых людей были мимолетны: короткий взгляд, приветственный жест, пара слов... А вот лицом новым, явно не местным, дарился взгляд куда более продолжительный, приветливая улыбка демонстрировала готовность к общению. Те, кто проходил мимо нас, успешно делали вид, что с трудом находят себе место в узком проходе между нашими телами и барной стойкой: я ощутил десяток нежных и довольно недвусмысленных прикосновений. Впрочем, я не реагировал, решив следовать линии поросеночка: он невозмутимо пил свой мартини «бъянко», свысока поглядывая на клубящуюся публику. Так опытный рыболов спокойно наблюдает за поплавком своей удочки, зная, что на его наживку в нужный момент клюнет самая крупная рыбина, и не дергает удилище попусту, откликаясь на каждую рябь в воде, вызванную игривым ветром.
Среди юношей были одетые совсем по пляжному: в маечки, футболочки, легкие шорты... Все это очень шло к их легким, стройным фигуркам, рождало ощущение доступности, близости юношеской плоти. Другие были одеты подчеркнуто элегантно. Красивые рубашки, брюки из дорогой ткани, золотые цепочки, украшения на тонких пальцах... Объединяла тех и других подчеркнутая мягкость движений, не наигранное оживление на лицах, улыбки и веселый чертик в глазах.
На их фоне немногочисленные европейцы выглядели валунами, занесенными неведомо каким способом на галечный пляж. Однако вокруг этих валунов и формировалось то казавшееся поначалу хаотичным движение, замеченное мною в баре с первых же минут.
Вокруг меня трижды прошел, а точнее — протиснулся молодой человек в «боди» оливкового цвета. Костюм обтягивал его фигуру, подчеркивая нужные выпуклости и открывая максимум чистой гладкой кожи. Слегка раскосые зеленоватые глаза трижды послали мне недвусмысленный сигнал. В первый раз он коснулся меня внешней стороной локтя, во второй — бедром, а в третий раз, не смущаясь, погладил меня между ног. Я, не выходя из образа невозмутимого туриста, сидел как истукан.
Те взгляды, которые бросали на нас завсегдатаи, были дружескими, заинтересованными, но не более. И вдруг напротив, с противоположной стороны барной стойки я увидел пару прямо-таки горящих глаз. Устремлены они были на поросеночка. А тот, плохо ориентируясь в полумраке, продолжал наслаждаться любимым напитком.
— А взгляни-ка ты напротив, — предложил я. — Увидишь кое-что.
Поросеночек перевел взгляд в нужном направлении. Не знаю, как после этого не случилось короткого замыкания в электросети «Колобананы». Словно под гипнозом, юноша обогнул стойку и приблизился к нашему столику. Поросеночек приветствовал его поднятием бокала, а я — приглашающим жестом. Хотя, откровенно говоря, это сближение меня слегка и раздосадовало. Мой отдых в баре кончился. Пора было приступать к обязанностям переводчика.
Стремительно пройдя обязательную программу, мы вышли прямо на личность подошедшего юноши. И узнали, что он — программист, окончивший один из престижных тайских университетов. Но в сезон он зарабатывает деньги в Паттайе, работая в одном из ювелирных магазинов. Его страсть — изделия из серебра.
Мой поросеночек тоже обожает серебряные украшения. Готов останавливаться у любого прилавка, где можно покопаться в изящных безделушках. Почти из каждой поездки привозит серебряные колечки. И после слова «серебро», произнесенного нашим новым знакомым на неотчетливом английском, я понял, что судьба в очередной раз удачно разложила пасьянс. Как пелось в старинной русской советской песне, «им не жить друг без друга».
Наш новый знакомый был изысканно одет. На нем была обтягивающая майка необыкновенного космического цвета, изящные легкие брюки, украшенные кожаным ремнем с массивной серебряной на вид пряжкой, кожаные сандалеты на маленьких ножках выглядели совершенно новыми, словно только что купленными в магазине. Количество колец на пальцах с ходу подсчитать было невозможно. В общем, для моего любившего наряды и украшения поросеночка он был вполне подходящей парой.
Так же, видимо, рассудил и сам тайский юноша. Недолго думая, он пригласил моего спутника в гости — в гостиницу, где снимал номер.
Внешний вид нового знакомого, его манеры, а главное — взгляды, которые он бросал на поросеночка, позволяли предположить, что предлагается контакт исключительно по любви, а не ради заработка. После непродолжительного обсуждения на родном языке мы решили, что предложение можно принять. Юноша назвал нам и сам отель, и улицу, на которой он находится; это было рядом, и ничто не внушало опасений в сомнительном исходе нового знакомства. «В конце концов, я его вижу и постараюсь хорошенько запомнить», — мой аргумент окончательно успокоил поросеночка, и он ринулся в ночь, навстречу новой экзотической любви.
Я же внезапно ощутил груз лет, дальних расстояний, разницы часовых поясов и немерянного количества порций спиртного... Прохладный душ и чистые простыни гостиничной постели — вот чего с неистовой силой возжаждал организм.
Но я недооценил коварства влажной тропической ночи.
Юноша в «боди», убедившись, что я остался один и не рву на себе волосы из-за ухода моего спутника с местным красавчиком, перешел в решительную атаку. Он оседлал барный стульчик рядом с моим и, прижавшись ко мне нижней частью тела, сформулировал свое предложение предельно конкретно:
— Я хочу секса с тобой!
Даже это недвусмысленное предложение не всколыхнуло мой ослабевший организм. Да, я хотел в постель. Но на этот раз — в собственную, и без сопровождения.
— Ты мне очень нравишься, — отозвался я приветливо, — но я устал. Мне надо в гостиницу, отдыхать. А сексом давай займемся завтра.
Его рука тут же нащупала самую уязвимую часть моего тела.
— Я хочу тебя. Сегодня, сейчас!
Рука уже по-хозяйски чувствовала себя в моих шортах. Внезапно обнаружилось, что не весь мой организм так уж ослаблен. Определенная часть тела жила самостоятельной активной жизнью.
— Мы только сегодня приехали, — слабо сопротивлялся я. — Надо отдохнуть, пора в гостиницу...
Теперь уже моей руке было позволено, даже скорее настоятельно рекомендовано проверить, что находится под материей, прикрывавшей части тела молодого человека. То, что поневоле пришлось там нащупать, опровергало расхожие представления о миниатюрности коренных жителей.
— Ты видишь, как я тебя хочу! — продолжал искуситель. — У нас будет хороший секс.
Нижняя часть моего тела активно голосовала за это предложение. Неисчерпаемы резервы человеческого организма! Только что за столиком бара сидел вялый, малоподвижный, еле живой европеец. И вдруг
— как будто ко мне подключили мощный элемент питания. И я готов к бою.
Но все-таки я решил до конца пройти путь сопротивления искусителю. Аргумент нашелся всего один
— отсутствие места встречи.
— Наша гостиница далеко, — с подчеркнутым сожалением сообщил я. — И там проблемы с проходом.
Моя последняя жалкая попытка отбить сексуальную атаку была пресечена на корню. Не давая внешним признакам моей мужской силы пойти на убыль, приглашающая сторона заявила:
— Это не проблема. Я знаю рядом хорошую маленькую гостиницу.
Разговор перешел в практическую плоскость Стоило еще роз с благодарностью вспомнить школьных и университетских преподавателей английского языка.
— И сколько стоит том номер?
Он назвал цену. Торг по поводу гостиницы был неуместен. Оставалось узнать главное...
— Да, это нормально. Но ведь мне нужно будет сделать тебе маленький подарок, или дать доллары, чтобы ты что-то купил... Сколько я должен дать тебе в подарок?
Вроде бы удалось адекватно сформулировать щекотливый вопрос. Впрочем, он не вызвал никакого напряжения. Ответ был давно готов…
Рухнули все преграды, внутренние и внешние. Доллары, лежавшие в заднем кармане шортов, приготовились к переходу в другие руки. Сексуальный хищник, живущий внутри меня, проснулся и жаждал добычи.
— Хорошо, идем.
Искуситель вскочил, взял меня за руку и повел к выходу из бара. Он доже не смотрел на других менее удачливых завсегдатаев: он понимал, что это они сейчас разглядывают его и отвоеванную им добычу с нескрываемой завистью. Он сегодня не зря пришел в «Колобанану».
Гостиница действительно оказалось рядом, на параллельной улице. Ярко освещенный вход, портье — молодая женщина. Они с моим новым знакомым перебросились парой фраз, и я заметил, как из ее руки в его ладонь перешла упаковка с презервативом. Парень обернулся ко мне.
— Можно взять в номер минеральную воду?
Я не возражал, заплатил за номер и за воду. Моей персоне портье уделила минимум внимания, гораздо больше ее интересовали купюры, которые я ей передал. Кивок головы открыл нам двери в сексуальный рай.
Я двинулся по лестнице вслед за искусителем. Понимая, на что поневоле будет направлен мой взгляд, он увеличил амплитуду колебаний своих ягодиц, обтянутых «боди». Признаться, это было зрелищем соблазнительным. Отельчик выглядел чистеньким, ухоженным. Из-за дверей доносилась музыка — кто-то ловил двойной кайф. Слышался смех, певучие голоса...
Мы вошли в номер. Небольшой, компактный — с полным набором всего, что необходимо. Две аккуратно застеленные кровати. Чистые полотенца. Кувшин с водой на маленьком столике. Телевизор, подвешенный так, чтобы его удобно было смотреть лежа, с любой из кроватей. Душевая.
Нам хватило терпения только на то, чтобы наскоро ополоснуться. Даже вытереться как следует мы не удосужились — оказались на одной из кроватей наполовину мокрыми. Музыку заменяло ровное гудение кондиционера. Горячее восточное тело прижалось к прохладному европейскому.
— Я хочу, чтобы сначала ты овладел мной, а потом я — тобой! — так в литературном переводе на русский звучит первая фраза, произнесенная в постели моим искусителем. Его руки при этом гладили меня с сумасшедшей скоростью, казалось даже, что их не две, как у нормального человека, а восемь, как у статуэток, продаваемых в каждом сувенирном магазинчике.
Остатки здравого смысла еще не покинули меня. Я возразил:
— Как же мы это сделаем? Ведь у нас только один презерватив.
Я имел в виду тот, который он взял у портье. Сам я в эту ночь покинул гостиницу невооруженным.
Вместо ответа парень продемонстрировал две золотистых упаковки. Все было предусмотрено в этом городе, созданном для любви.
Он ласкал меня уже не только руками. Исследовав каждую клеточку тела, сосредоточился на том, с чего начинал в баре. Я полностью расслабил все тело, собрав внутреннюю энергию там, где ощущал его горячие ладони и жадный рот. Я лежал на спине, тело невольно выгибалось, его и мое дыхание было близко к тому, чтобы стать синхронными.
Внезапно он развернулся и лег боком, прижав щеку к простыне. Он так жадно пожирал глазами мой личный инструмент, что мне стало как-то неловко. Я привстал и выключил верхний свет. Вообще в такие моменты предпочитаю минимальное освещение. Это как-то раскрепощает.
Однако здесь наши вкусы разошлись. Мой партнер привстал на колени и вернул освещение. Объяснение последовало тут же:
— Я хочу это видеть!
Глаза его действительно не отрывались от того, что порой мешает нам при ходьбе и танцах, но зато дарит дивные минуты полного расслабления. Он не разглядывал это — он созерцал, как произведение искусства, и я уже было подумал, не есть ли это форма сексуального самоудовлетворения, заменяющая ему все остальное. Я волновался зря: через пару минут произведение искусство оказалось в прочном чехле, и я собственной плотью почувствовал его плоть. Он вводил меня в себя, резко и даже грубо — не по отношению ко мне, а по отношению к себе. Он хотел, чтобы им овладели — по-настоящему, по-мужски.
Казалось, уже не будет слов — только вздохи, стоны и утробное рычанье. Но когда мы уже слились воедино, когда наши тела составили единый, жаждущий наслаждения организм — я услышал то, чего никак не ожидал.
— У тебя такой большой! — не говорил, а пел тайский парень. — Я получаю с тобой такое наслаждение... Ты должен мне половину того, о чем мы договорились...
Пятьдесят процентов скидки — не на рынке, не в магазинчике, а здесь, в постели. Никогда я не ощущал себя сексуальным гигантом — но эта страна готова опрокинуть мои представления даже о собственных возможностях.
Я улетал туда, где поют райские птицы, благоухают роскошные цветы, звучит дивная музыка... И всего за несколько зеленых бумажек — долларов США.
 
ТОТ. «За все надо платить!» — любил повторять мой кабан в ответ на разглагольствования о том, что я хочу иметь сексуальные контакты только по любви, а не за «мани». При этом в его глазах сосредоточивалась многовековая мудрость русского народа, привыкшего за все действительно платить, а я разевал свою хохоталку в полной уверенности, что опровергну все его пессимистические прогнозы.
Вот и теперь, ныряя в уличный водоворот вслед за «серебряным мальчиком» — ток я про себя прозвал нового тайского знакомого, — ни на миг не сомневался, что мы доставим друг другу удовольствие без всякого разговора о «презренном металле». И провожавший меня затуманенным взглядом кабан будет посрамлен.
На улице мы сразу попали под перекрестный огонь. Стреляли глазами. Снайперы расположились на террасах небольших баров и ресторанчиков, расположенных по обе стороны улочки. Потягивая пиво или более крепкие напитки, они упивались зрелищем уличной толпы, вычленяли для себя наиболее интересных персонажей в ней, обменивались негромкими комментариями. Наша пара вызвала неподдельный интерес, гораздо больший, чем шагавший по той же улице маленький слон, обвешанный разным кожгалантерейным товаром. Через каждые десять метров свои услуги предлагали юноши-мотоциклисты, готовые за символическую цену домчать тебя в любой конец города. Зазывалы из баров широко разводили руки, пытаясь заманить нас в свои заведения. Время от времени улицу перед нами перебегали стройные мальчики в белых трусиках — ребята из клубов «Го-го-бойз» выскакивали опрокинуть стакан «колы» или заглотнуть ложку-другую местной еды перед новым сеансом обработки клиентов... Они тоже не отказывали себе в удовольствии «просканировать» нашу пару.
Мой спутник заметно нервничал. Он не мог не ощущать эти взгляды, но если меня они радовали и веселили, то его они явно напрягали. Может быть, он опасался, что кто-нибудь прямо из-под носа у него уведет легкомысленного европейца? А я улыбался, как на собственном дне рождения, и не спешил покинуть этот веселый район.
Мы пересекли перпендикулярную, кишевшую автомобилями улицу и словно попали в другой город. Совсем тихий переулок, всего несколько слабо горящих вывесок, сильный рыбный запах. Почти нет прохожих. «Серебряный мальчик» взял меня за руку «Сейчас придем» — я не понял, а почувствовал то, что он произнес на местном английском.
Маленький холл отеля был тоже пуст. Через минуту мы стояли рядом в тесном лифте. «Серебряный мальчик» прижался ко мне и потерся щекой о мою щеку. Я почему-то тяжело вздохнул. Очевидно, где-то в моем подсознании уже была информация о том, как грустно закончится наш роман.
Комната оказалась именно такой, какой я ожидал ее увидеть. Стандартный набор гостиничной мебели был завален множеством мягких игрушек. Слоники, бегемотики, пупсики и барбосики оккупировали все возможное и невозможное пространство. Окно закрывали очень красивые занавески — их явно выбирал для себя хозяин номера. Пока я оглядывал комнату, на столе появились фрукты и вода. А через минуту хозяин вышел ко мне в экзотическом халате из тончайшей материи. На халате перекрещивались туловища драконов, и это напомнило мне о том, зачем, собственно, я покинул уютный бар...
Он был то ласковым и податливым, то сильным и агрессивным. Мы свалились с кровати и продолжали среди искусственных крокодилов, обезьян и кошечек... Они словно включились в нашу сексуальную игру, и уже непонятно было, кто заставляет меня стонать от наслаждения — тайский юноша, не знающий усталости, зеленый мягкий крокодил или криворукая обезьяна, бесстыже оскалившая свой лукавый рот.
А потом его как будто выключили. Он заснул как ребенок — не сказав ни слова, просто вырубился и тихо засопел. И лежал, совершенно голый и беззащитный, красивый живой мальчик среди лохматого неподвижного зверья.
Мне захотелось курить. Я это делаю редко, почему-то курить хочется в те минуты, когда все остальные желания уже не тревожат. Минуты звенели, как хрустальные колокольчики. Невидимый хор пел на понятном каждому языке. А репертуар его отшлифовывался столетиями.
Когда я вышел из душевой комнаты, он открыл глаза. Встал и пошел к столику, стоявшему в углу. Из ящика достал красивую шкатулку, открыл ее и высыпал содержимое. Это были разные серебряные украшения, в основном кольцо и перстни. Кучка светилась мягким светом, быстрые маленькие пальцы перебирали содержимое шкатулки.
Наконец оттуда было извлечено изящное кольцо. Мальчик взял мою руку, погладил ее, а затем надел кольцо на мой палец. И не успел я ничего сказать — как он уже лежал на кровати и спал.
Я оделся и покинул номер. Не могу сказать, что оставил там свое сердце — но мне было с ним хорошо. А чтобы, проснувшись, он тоже пришел в хорошее настроение, я на листочке бумаги кое-как нацарапал: «I love you!».
Вернувшись на такси в «Стар», я не обнаружил кабана на месте. Подивившись выносливости старой гвардии, освободился от всех драгоценностей и растянулся на кровати, лениво перебирая в памяти приятные события прошедших суток. А тут подоспел и мой сосед. Застав меня в состоянии лирической расслабленности, этот циник и грубиян громогласно вопросил:
— А если это любовь?
После чего заухал филином, заблеял, захрюкал и замычал. Энергия из него так и выплескивалась. Было видно, что кабан неплохо подзарядился.
Кукарекать и верещать в ответ я не стал. Но не поленился приподняться и примерить на нужный палец подаренное кольцо.
— Так ты еще и с сувениром, — констатировал кабан. — «Для нашего гостя из Москвы — песня из репертуара группы «Иванушки» «Колечко»!
Далее он затянул совершенно непристойную песнь, из которой можно было узнать много нового и неожиданного из области возможного употребления серебряных колец в интимной жизни. А я лежал и поглаживал подаренную безделушку.
— За все надо платить! — испытанным лозунгом закончил кабан свой каскадный номер. И вновь я не придал значения этим золотым словам.
На следующий день мы решили отправиться на пляж попозже, под уходящее солнце. А день посвятить знакомству с магазинами Паттайи. Товары манили — как качеством, так и доступными ценами. Правда, самый крупный торговый центр встретил нас диким столпотворением. Его осадили китайские туристы, сметавшие все подряд в отделах, где была объявлена распродажа. Кроссовки, футболки, белье закупались ими в таких количествах, что растерянные продавцы только хлопали глазами. У входа и выхода было не протолкнуться из-за огромного количества автобусов, на которых китайские друзья прибыли на шопинг.
К удивлению кабана, я купил всего две футболочки и рубашку. Присмотрел-то я гораздо больше, но решил сначала обойти все магазины и сравнить ассортимент и цены. Шопинг требует вдумчивости и основательности.
К облюбованному сектору пляжа мы подошли часа в четыре. И еще на подступах были атакованы разъяренным «серебряным мальчиком». Сначала я даже не мог понять, чем он так недоволен. Оказалось, в ночном гостиничном разговоре я обмолвился, что мы придем на пляж в час дня. Наши планы изменились, а «серебряный мальчик» ждал нас целых три часа!
Вот так у тебя появляются обязательства, выполнять которые ты не очень-то готов. Пришлось пустить в ход систему касаний, поглаживаний, улыбок и воркования, чтобы успокоить воинственно настроенного тайского юношу. Даже усевшись в шезлонг, он время от времени подпрыгивал и взрывался, как перекипевший чайник. Кабана, устроившегося сзади, в следующем ряду, это явно веселило.
Несколько малышей, расположившихся поблизости попытались пострелять глазками в мою сторону. Однако сидевший рядом со мной «серебряный мальчик» так выразительно поводил своими глазищами, что быстро отбил у всех охоту обмениваться со мной двусмысленными взглядами. В общем, я оказался «под колпаком».
Не могу сказать, что ближайшие часы, проведенные на пляже, были лучшими в моей жизни. Шаг вправо, шаг влево приравнивался к побегу. Приближавшиеся к нам торговцы галантереей, фруктами, а также массажисты рассматривались как покушавшиеся на самое святое — наши близкие отношения. В море я входил в сопровождении эскорта, и, по-моему, даже морские обитатели соблюдали дистанцию, ощущая защитное поле вокруг меня.
Так я мучился до захода солнца. Тем временем кабан совершил небольшое путешествие в окрестностях пляжа, обнаружил неподалеку маленький гей-бар и получил несколько заманчивых предложений — в устной форме и в виде рекламных листовок. Его участь была гораздо счастливее моей.
Наконец солнце соприкоснулось с линией горизонта. Мы получили моральное право оставить пляж и проститься с «серебряным мальчиком». Расставание проходило в воде, и мои вторичные половые признаки подверглись полной и тщательной ревизии.
Тем временем кабан опустошил десятую, по-моему, бутылку местного пива и впал в философское настроение. Теперь его память, засоренная множеством цитат из классических произведений, выдала пассаж из Сент-Экзюпери. Цинично осклабившись и с трудом сдерживая приступ пост-пивной икоты, этот псевдо-энциклопедист изрек:
— Мы в ответе за тех, кого приручили!
На прощание мне было назначено свидание все в том же баре «Колобанана». В это момент я почувствовал, что подаренное мне серебряное кольцо очень мало. Палец начал ныть.
 
ЭТОТ. «Шведский стол» в нашем отеле был хорош. Всего за шесть долларов можно было утрамбовать в свой организм массу вкусных вещей, за дополнительную скромную плату залив это пивом или вином (о соках и «коле» я уже не говорю). И — минимум народу, в отличие от завтрака. К вечеру публика устремлялась в центр города, где ее ждали развлечения на все вкусы... Там же и обжиралась.
Расположившись в пустом зале и разложив по столу груду разнообразной снеди, мы с поросеночком обсудили вечернюю программу. Встреча с «серебряным мальчиком» была неизбежной. Понимая это, мой спутник решил пару часиков подремать. Стрелку мы забили на двенадцать ночи, в «Колобанане». А до этого я решил с головой окунуться в жизнь набережной курортного города и, может быть, вынырнуть оттуда не с пустыми руками.
Из такси я вылез на параллельной улице и через три минуты оказался у набережной. Довольно узкое пространство тянулось вдоль залива. Невысокие деревья давали неожиданно густую тень, в которой терялся свет фонарей. От этого предметы, фигуры и лица приобретали романтическую размытость, все казалось загадочно-привлекательным. Отдельные фигуры, пары и компании перемещались по набережной, кто-то сидел на немногочисленных скамеечках, кто-то скрывался в тени деревьев и неожиданно появлялся в полосе света в нужный для себя момент…
Я ступил на набережную, как на минное поле. В тот момент мне казалось, что такие вылазки надо все же совершать не в одиночку. Однако буквально через пять минут я изменил свое мнение.
Как будто невидимый режиссер дал команду актерам, и мизансцена вокруг меня сразу же изменилась. Пустое пространство заполнилось людьми. Вынырнула из темноты смеющаяся компания. Засемафорили улыбками двое малолеток. Задвигались на скамейке две девицы, не забыв стрельнуть глазками в мою сторону. С трудом сохраняя душевное равновесие, я твердой с виду походкой двинулся по набережной.
Раз пять мой путь словно ненароком пересекался с направлением движения разных молодых людей. Объединяло их одно — явная доброжелательность к моей персоне. Что-то подсказывало мне, что прогулка вдоль залива не будет долгой.
Парнишка вынырнул из тени метрах в трех впереди меня. Очевидно, у тайцев очень острое зрение: меня он явно разглядел издалека и вышел на свет целенаправленно. Кроме меня, в радиусе пяти-шести метров никого в тот момент не было, остальные персонажи остались позади, не почувствовав моего к ним отчетливого интереса. Очень миловидный и очень юный, что поначалу меня напрягло. Его же мой возраст отнюдь не смутил. Юноша одарил меня улыбкой, за которую хотелось тут же расплатиться наличными и в долларах.
Притормозил я автоматически. А для юного тайца это послужило сигналом к началу разговора. Все на том же условном английском он поинтересовался, откуда я и как поживою. Поживал я в тот момент неплохо, о чем и заявил со всей откровенностью. Очевидно, юноша знал, как сделать мою курортную жизнь еще более полноценной. Одарив меня еще более теплой улыбкой, он без лишних предисловий предложил свои интимные услуги. Слово «секс», к счастью, звучит одинаково на всех языках, и не узнать этот пароль я не мог.
Не желая вливаться в ряды педофилов, я с ходу поинтересовался возрастом собеседника. В ответ прозвучала цифра 19. Проверять паспорт на набережной было бы странно. Оставалось поверить на слово.
Дальше наш диалог шел по уже проверенной схеме, но с некоторыми нюансами. Следовало узнать еще одну цифру, но тут как раз вышло заминка. Спросив его, в какую сумму он оценивает собственное предложение, я услышал смехотворную цифру. Сначала я подумал, что не до конца вытряхнул из ушей океанскую воду. Слегка потряс головой и переспросил. Числительное было слишком простым, чтобы я мог его перепутать с каким-нибудь другим.
Впрочем, подумал я, вода могла проникнуть и глубже и повлиять на кору головного мозга. Мы отошли ближе к пляжу, и я заставил мальчика написать мне цифру прутиком на песке. Как память о нашей встрече, на пляже в центре Паттайи осталась эта смешная цифра.
Следующим пунктом переговоров было место встречи. Тут же тайской стороной было предложена маленькая дешевая гостиница «в пяти минутах ходьбы».
Я сразу дал «добро». Однако возникла незапланированная пауза. И, почему-то смущаясь, мальчик предложил другой вариант. Как я понял, они вместе с другом снимали комнату в доме гостиничного типа. Друг работал в клубе «Го-го-бойз», поэтому вечером и ночью комната была в полном распоряжении малыша. А днем, когда малыш трудился в супермаркете, его гиперсексуальный друг отдыхал в комнате. Сообщили мне и цену, в которую обходилась аренда комнаты в течение суток.
Вихрь приключений уже всосал меня внутрь. В гостинице я уже расслаблялся — почему теперь не побывать на другой площади? «Yes!» было моим ответом.
Мы покинули набережную — и я отчетливо услышал многоголосый вздох разочарования, прокатившийся по ней. Пересекли примыкавшую к набережной улицу и оказались в центре вечерней толпы Слева от нас заманивал клиентов огромный магазин, из тех промтоварных монстров, с которыми водил дружбу мой поросеночек. Ярко освещенный главный вход по форме и функциям напоминал пасть людоеда — толпы двуногих существ с энтузиазмом устремлялись внутрь, чтобы выйти наружу без единого бата. Справа оглушительной музыкой зазывал гигантский ресторанчик под открытым небом — столы там располагались сплошной линией, представлявшей из себя замкнутый четырехугольник. С внешней стороны этого четырехугольника сидели посетители, в основном сильно подвыпившие европейцы. С внутренней их взорам представали миниатюрные тайки, не скрывавшие желания кроме ресторанных блюд местной и европейской кухни предоставить посетителям и более изысканные деликатесы — интимного свойства. Любой желающий мог отвлечь — с согласия владельцев заведения — приглянувшуюся ему подавальщицу от выполнения прямых, но не основных обязанностей. А потом вернуться к изобильному столу.
Нас не отвлек ни магазин, ни ресторанчик с громкой музыкой. Я двигался за малышом, уверенно прокладывавшим дорогу сквозь праздную толпу. На углу шумной улицы и темного переулка мы остановились.
«Такси» — пропел малыш. Поняв намек, я выгреб из кармана мелочь. Малыш взял монетку и двинулся к стоявшим на углу мотоциклистам. Через минуту мы вдвоем уже сидели за спиной мотовладельца и на малой скорости двигались по переулку.
На время сексуальные фантазии оставили мой воспаленный мозг. Оказавшись третьим на сиденье мотоцикла, я сосредоточился на том, чтобы не допустить соскальзывания задницы со средства передвижения. Места для троих было маловато, и пришлось приложить немало усилий, чтобы джентльменский набор, скрытый в шортах, не оказался на раме заднего колеса.
К моей радости, ехать оказалось недалеко. Буквально через два квартала мы сошли. Дышавшая интимом набережная, суетливая торговая улица, неприметный темный переулок — все осталось позади. А что было впереди — об этом я мог только догадываться.
 
ТОТ. С кондиционером я перестарался и проснулся от холода. Вышел из сновидений не плавно, а резко, и память сохранила их отчетливые фрагменты. Я все время был в воде, в море, меня касалось множество ласковых рук, а я рвался куда-то за горизонт, к черт его знает каким дельфином. В жизни меня никогда ни к каким дельфинам не тянуло, тем более что с ходу у них и пол-то не определишь. Мысли все еще были сонные, в том же ключе, и переключились они на мой первый «морской» роман...
Летом наш ледовый театр ушел на каникулы. Мои заботливые родители справедливо решили, что ребенок, застудивший на искусственном льду все, что можно и нельзя, должен погреться на солнце. Вся семья устремилось к морю.
Пансионат назывался незамысловато — «Солнечный» и уродовал своими корпусами набережную города Геленджика. Развлечений было немного: в прямом смысле вино, кино и домино. Прямо на территории пансионата располагалась дощатая избушка, где любому желающему, независимо от возраста и пола, наливали стакан, а при желании — и стеклянную банку слабо-градусного пойла. В другой, похожей избушке всех желающих отоваривали пивом, вкус которого мог вызвать жалость к тем, кто вынужден для поправления здоровья прибегать к уринотерапии. Для приобретения более крепких напитков надо было выйти за территорию пансионата, и там, в ларьке с треснувшим стеклом, отовариться «сорокаградусной» туапсинского розлива. Фильмы крутили в допотопном летнем кинотеатре, где не было экрана: его заменяла сильно беленая стена. В репертуаре преобладали индийские ленты, которые почему-то минуте но десятой вызывали у меня приступ тошноты. Я, конечно, люблю, когда поют и особенно танцуют. Но индийские актеры делали это как-то особенно безобразно, их тело были уродливы, а лицо удивительно глупы. В общем, два основных курортных развлечения, вполне устраивающие моих родителей, для меня сразу отпали. Домино здесь заменяли карты, резались в них на пляже, однако ни «подкидной дурак», ни «пьяница», ни тем более «Акулина» никогда меня не интересовали. Первые три-четыре дня я просто ловил кайф от солнца и тепла; но затем молодой организм вспомнил и о других радостях жизни.
Осмотр близлежащих объектов не внушил оптимизма. С одной стороны к территории пансионате примыкал детский санаторий. Не знаю, от чего именно там лечили, но дети там были совсем маленькие бледные и малоподвижные. Их было ужасно жалко, я старался в ту сторону даже не смотреть. С другой стороны располагалась база отдыха управления профтехобразования. По ее территории тучами носились быкообразные плохо одетые подростки с прилипшими к губам окурками, и если что-то можно было прочесть в их глазах, то это было желание опрокинуть кружку пива.
Однако, как я усвоил еще в младших классах, и в куче дерьма можно отыскать жемчужное зерно. Вдруг на лежбище быкоподобных существ я заметил группу, явно с иными склонностями и интересами Нескольких стройных девочек и мальчиков с легкой походкой, напомнивших мне друзей по ледовому театру. Пройдясь по песочку в нужную сторону, я выделил в этой группе светловолосого херувима, с виду на год-два старше меня.
Теперь надо было к нему подобраться. Трудность заключалась в том, что они так и ходили группой, да и я почти везде был вынужден появляться с родителями. При всей моей любви к маме и папе я пришел к выводу, что отдых должен быть индивидуальным.
Однако интуиция меня не подвела. Что-то подсказало мне, что при минимуме здешних развлечений вновь прибывшие не пройдут мимо кинотеатра. Искусство требует жертв — это выражение было мне уже известно, ну а личная жизнь, добавлял про себя я, требует жертв еще больших. И хотя на афише значились очередные «Гита и Зита», естественно, в двух сериях, я в тот вечер составил компанию родителям. Обрадованные участием отпрыска в общем досуге, они наперебой предлагали мне мороженое, лимонад, орехи, фрукты, а затем папа неожиданно предложил раздавить семьей бутылочку шампанского. Я ни от чего не отказывался, в брюхе образовалось чудовищное месиво, голова закружилась, но ничто не могло меня отвлечь от главной цели. Оставив родителей допивать шампанское, я коршуном кружил у входа, чуя близкую поживу.
Они появились — опять группой, но на сей раз компания быстро разрушилась. Кто-то отправился за билетами, кто-то к буфетному прилавку, а интересующий меня объект остался один. Может быть, это произошло не случайно: мой интерес к нему был очевиден.
Я понимал, что времени терять нельзя. Подошел и выпалил первую попавшуюся фразу:
— Ты что, любишь индийские фильмы?
Он не стал ломаться, что мне сразу понравилось, улыбнулся и ответил:
— Да нет, но делать все равно нечего...
Тут бы я с ним поспорил, но с одной стороны на нас надвигались мои родители, с другой — его компания.
— Ты здесь с друзьями? — решил я прояснить обстановку.
— Да, мы танцуем вместе. На конкурсе победили, нам бесплатные путевки дали.
Он еще и танцует! Я чуть не подпрыгнул. Надо было ускорять темп общения. Ради нужного словца я, естественно, не пожалел и отца.
— Слушай. Меня родители на эту муру тащят. Но я после первой серии соскочу. Тебе тоже, наверное, од ной «Зиты» хватит. Давай здесь встретимся, погуляем..
Тут он включился, врубился, просек. И ответил согласием.
Меня подхватили родители, его всосала компания. Нас всех ожидали индийские страсти.
Если бы мне доверили монтажные ножницы, я превратил бы эту индийскую тягомотину в шедевр! Она бы у меня стала такой динамичной, что публика рты поразевала. Всю первую серию я бы уложил в десять минут. Однако пришлось терпеть целый час. Но как только на экране возникли слова «конец первой серии», я стартовал из зала. Родители, довольные, что я провел с ними хотя бы часть вечера, не чинили препятствий.
Декорация для нашей встречи была — лучше некуда. Аккуратненькая луна, устремляющиеся к ней кипарисы, слабоосвещенные дорожки окружавшего кинотеатр парка. Звуковое сопровождение тоже подходящее: слабый шум моря и громкое щебетанье цикад. И доносящиеся из-за стены индийские любовные напевы.
Он не заставил себя ждать. Не сговариваясь, мы свернули на самую темную дорожку парка. Потом оказались внутри какого-то сильно-пахнущего куста — привлек нас, естественно, не его запах, а то, что он совершенно скрыл нас от случайных любопытных взглядов.
Мы прижались друг к другу. Не знаю, что было со мной — я себе казался удивительно спокойным. А он вибрировал. Не дрожал, о именно вибрировал, это были плавные колебания тела, как будто внутренняя энергия, не имея выхода, стремилась окружить его тело силовым полем. Как только я до него дотронулся, поле захватило и меня. А потом он нашел мои губы, или я сам ему их подставил — не суть, важно было то, что наконец-то все совпало, все сошлось — юг, море, луна, шампанское, запах цветущего куста и сладкий мальчишеский рот...
Я опустился но колени и заорал от боли: в мою нежную молодую задницу вонзился какой-то острый побег. От неожиданности моя сладкая птичка отпрянула и тоже дико завопила: ее что-то беспощадно кольнуло в шею. Цветущий куст, такой романтический с виду, оказался совершенно неприспособленным для интимной жизни.
Я выпрямился, мы снова обнялись, утешая друг друга. При этом я лихорадочно соображал, где мы могли бы ласкать другу друга без угрозы членовредительства.
Морская стихия! Вот что должно было прийти на помощь двум рвущимся друг к другу организмам.
— Ты любишь купаться ночью? — вопрос мой был скорее риторическим, поэтому мальчик не раздумывал, а только спросил:
— Где?
Я знал одно местечко, где пятачок пляжа могла в это время освещать только луна. Мы двинулись туда, держась за руки, обогнули корпус «Солнечного», и тут моя практичная натура напомнила о себе. До этого я представлял нас, слившихся в одно целое, среди игривых ласковых волн. А тут я увидел вылезшими на берег, мокрыми, замерзающими, пытающимися попасть облепленными песком ступнями в невидимый разрез трусиков (купаться мы, естественно, должны были без них).
— Подождешь? Я схожу за полотенцем.
Реакция была бурной. Мою руку сильно сжали,
мальчик буквально потащил меня за собой. Мимо приземистых топчанов, тентов, отбрасывавших пугающие тени, за бетонный мол, отделявший цивилизованный пляж от «дикого».
Тут теплилась кое-какая жизнь. Метрах в пятидесяти горел костер, правда, около него никого не было видно. Еще дальше можно было разглядеть силуэт автомобиля, оттуда еле слышно доносилась музыка. Мы уперлись в огромную корягу, обрубок дерева, выброшенный морем. И сразу стали раздеваться.
В конце концов, на берегу нам нечего было бояться. Решили искупаться на ночь глядя — к таким любителям здесь привыкли. А в воде... Море готово было укрыть нас от любых ненужных взглядов, дать нам свободу и простор.
В воду мы вошли, снова взявшись за руки. Вода сначала показалась холодной, по коже пробежала крупная дрожь. Мальчик прижался ко мне плечом, и о холоде я сразу забыл.
Мы зашли по грудь и повернулись друг к другу. Он обнял меня и прижал к себе, а я гладил его сзади ниже пояса, ощущал упругие мышцы танцовщика, потом переместил одну руку и ладонью раздвинул наши ноги. Между нами торчал длинный нос веселого Буратино. Длинный тонкий нос.
Мальчик развернул меня спиной к себе и стал целовать сзади в шею. Руки у него были мягкие, нежные — а рот быстрый и жадный. Он проложил дорожку из поцелуев по всему позвоночнику, от его прикосновений я извивался, как маленький удав. Потом он немного отодвинулся и стал водить длинным носом Буратино по моему обнаженному телу. Это было так приятно, что я даже замер. Тело мое чуть-чуть колебалось в такт слабому прибою, и хотелось стоять ток долго-долго, наслаждаясь его лаской.
Потом он чуть-чуть подтолкнул меня, мы сделали несколько шагов к берегу. Море сливалось с пляжем, казалось, мы одни на поверхности огромного черного зеркала. Неожиданно и резко мальчик развернул меня, поднял руки и опустил их мне на плечи. Почувствовав, чего он хочет, я скользнул вниз. Тонкий нос Буратино оказался прямо передо мной.
Мне страшно хотелось собственным ртом измерить его длину. Но я уже имел кое-какой опыт и понимал — не надо спешить! Это не спорт, где надо стараться опередить всех. Здесь самый ценный приз на финише достается тому, кто получил удовольствие и от самой дистанции.
Я взял ЕГО в свои руки. Сомкнул на нем ладони и стал ласково тереться о него, так, как будто собирался добыть огонь. В каком-то учебнике по истории я видел такую картинку: первобытный человек с деревянной палочкой. Доставшаяся мне палочка вовсе не была деревянной, она была живая, горячая, она отдавала свое тепло и энергию моим пальцам, а те передавали через нее мою энергию другому телу. Если бы мы еще немного пробыли в таком положении, море вокруг нас, наверное, могло закипеть.
Мальчик задышал так, что я остановился — все могло быстро завершиться. А я еще не наигрался. Я позволил себе все, что мог представить в буйных фантазиях. Я лизал, кусал, терся носом... Кончик моего языка достигал самых укромных уголков его тела. А привкус солоноватой морской воды довел меня до какого-то сексуального бешенства.
Мышцы его живота напряглись, тело прогнулось несколько раз, он издал высокий пронзительный звук и сильно сжал мою голову.
«Море смеялось». Никакая более оригинальная мысль не пришла в мою задолбанную школой голову.
 
ЭТОТ. Прямо в доме, к которому мы подошли, располагалась продуктовая лавочка. Продавец дремал и был не слишком доволен, что мы его разбудили. Я взял пиво, колы и, отходя, слышал его раздраженное бурчание. Очевидно, он по-тайски послал нас туда, куда мы и без того нацелились.
Мальчик попросил меня подождать у входа в подъезд и проскользнул внутрь. Очевидно, афишировать приход позднего гостя он не собирался. Из достопримечательностей в обозримом пространстве можно было отметить только звездное небо. Все остальное носило на себе печать нелегкой борьбы за существование. Освещение, в отличие от центральных кварталов, было скудным. Да и смотреть было не на что.
Малыш вернулся расстроенным. С трудом я понял из его объяснений, что дверь закрыта, и соседки, у которой они оставляют ключи, нет. И войти в комнату мы не можем...
Я представил себе, какое выражение лица было бы у поросеночка, окажись он рядом с нами. «Ну что, раскатал губу?» — не без сарказма произнес бы он. «Нечего по малолеткам шастать, долларами сорить. В гостиницу — и спать! Деньги целее будут».
Вообще мой поросеночек отличался трепетным отношением к своему здоровью и к деньгам, а точнее — к свободно конвертируемой валюте. Если первое передалось ему от мамы — врача по профессии, то второе являлось благоприобретенным. Торговался он яростно, страстно, самозабвенно. Очень любил распродажи, где всякую вещь можно взять за доллар-другой.
Однажды нас едва не затоптала толпа торговцев на рынке города Оча-Риос на Ямайке, где мы оказались в результате бартера между телекомпанией, где я работал, и одним туристическим бюро. За день до отъезда мы решили прикупить местных сувениров и отправились на рынок, благо туда всех желающих отвозил с утра пораньше специальный автобус отеля. Нами число желающих и ограничилось. Мы высадились у рынка и смело зашли внутрь, где сильно напряглись: на всем рынке мы оказались единственными покупателями и к тому же единственными белыми. Со всех сторон на нас глядели до боли простые и, мягко говоря, нефотогеничные черные лица. Отступать было некуда. Мы пошли по рядам, и в одной из лавчонок мой поросеночек на беду заметил сарафан, который мог порадовать его маму. Сарафан был осмотрен со всех сторон, ощупан, обнюхан и признан годным, но цена поросеночка не устроила. Продавщица, женщина свирепого вида, просила пятнадцать долларов. «Десять!» — кричал поросеночек, вздымая сарафан, как знамя. «И ни центом больше!». Торговка не соглашалась, и мы, оставив прикид на прилавке, двинулись дальше. Но прощанье, чтобы утешить торговку, я сказал на своем безукоризненном английском: «Мой друг покупает только то, что стоит не дороже десяти долларов». «Тэн долларе!» — прокричал на весь рынок поросеночек, подкрепляя мой тезис. Это было нашей ошибкой...
Когда мы, пройдя насквозь несколько рядов, приблизились к выходу, нас уже поджидала толпа. Информация о том, что по рынку ходят туристы, скупающие все, что стоит десять долларов, распространилось со скоростью пожара в джунглях. Нас обступил местный торговый люд со своими товарами. Нам совали какие-то тряпки, деревянные статуэтки, шкатулки, бусы, соломенные шляпы и прочую ерунду. При этом торговцы кричали, один громче другого: «Теn dollars!».
Добила нас морально та самая, первая торговка, чей сарафан оценивал поросеночек. Расталкивая толпу, она рванула к нам со злополучным нарядом в руках и озвученным лозунгом «Десять долларов!».
Нам было уже не до сувениров. Надо было уносить ноги. Не знаю, как мы прорвали кордон, но в себя я пришел в паре кварталов от рынка. А мой спутник, сохранивший хладнокровие, тут же предложил мне посетить близлежащий индийский рынок, поскольку подарок маме он так и не купил.
Личная жизнь моя не складывалась в тот курортный вечер. Мальчик грустно смотрел на меня: мысленно он, наверное, уже потратил те несколько долларов, которые собирался получить за свое гостеприимство. Огорчать его не хотелось, но и отправляться на поиски какой-нибудь дешевой гостиницы тоже не было желания. В конце концов, я себя никогда не причислял к сексуальным маньякам. Если созревший плод манго падает к моим ногам — я не поленюсь его поймать и впиться зубами в сочную мякоть. Но лезть на дерево, обдирая самое дорогое, что у меня есть, о шершавый ствол — увольте!
Сложные переговоры привели к тому, что мы перенесли свидание на следующий вечер. На том же месте — на набережной. В тот же час. А на мой вопрос, где же будет спать малыш, если соседка так и не появится, он ответил просто: пойду к морю, там есть скамейки...
Вот чем хорош тропический климат. Не грязный вокзал, не вонючий подъезд, не полуразрушенная пятиэтажка... Если тебе некуда идти, тебя ждет набережная Сиамского залива.
А я двинулся в знакомый бар. Мой вечер еще только начинался.
 
ТОТ. Встал я свеженьким, бодрым — но с каким-то неясным предчувствием. Чем-то неожиданным должна была кончиться наступающая ночь. Приятной или неприятной окажется эта неожиданность — сказать я не мог. Но что она меня подстерегает — был уверен.
Я вообще доверяю собственной интуиции. Причем она даже в большей степени срабатывает, когда дело касается не меня самого, а близких мне людей. Я, например, почти всегда предугадываю важные повороты в жизни моего кабана. Я четко просек момент, когда он был готов уйти из своей компании. И был уверен, что ему действительно лучше уйти, в чем ему и признался — естественно, когда он меня спросил. Не лезть ни к кому с непрошеными советами — этому тоже научил меня кабан. Я почувствовал, что он думает над предложением о новой работе. Это был довольно рискованный проект, рассчитанный на очень сложную, «зажравшуюся» аудиторию — но я был уверен, что надо соглашаться, и все получится. Решающие шаги в его и моей жизни мы всегда обсуждаем вместе, и здесь он прислушался ко мне — и не проиграл.
Вообще со временем я стал замечать, что многое взял у кабана — но и он изменился, общаясь со мной. Я заразился его спокойствием, научился не суетиться, нашел кайф в том, чтобы длить приятные минуты в своей жизни, не торопиться переворачивать листок романа со своей собственной биографией, а не торопясь, со вкусом читать его от начала до конца, до последней запятой. Я научился его дружелюбию в отношениях с самыми разными людьми — и внезапной твердости в тот момент, когда он понимал, что в той или иной ситуации или с тем или иным человеком надо быть жестким. Когда я стал ведущим, хозяином собственной популярной программы, я стал находить у себя даже его интонации. Это нравилось зрителям. И я сознательно сохранял их.
А он, тяжелый по характеру человек, заряжался, наверное, моим здоровым легкомыслием. Он в большей степени стал воспринимать жизнь как игру, в которой не надо отсиживаться в обороне. Я вытаскивал его на вечеринки, тормошил, знакомил с новыми для него людьми. Он помолодел — не внешне, а внутренне, он перестал стесняться того, что он, солидный по возрасту и положению человек, часто хочет вести себя и чувствовать как мальчишка. Что он вытворял время от времени на наших домашних ужинах! Изображал политиков, сочинителей романов и пьес, артистов, наших знакомых — с уморительными, собственноручно экспромтом сочиненными текстами. Еще он любил рассказывать гостям истории из нашей совместной жизни. Причем всегда придерживался фактов, однако выбирал такой стиль повествования и уснащал рассказ такими деталями, что я всегда выглядел черт знает кем, и слушатели просто надрывали животы от смеха. А в самые веселые минуты он объявлял, что будет танцевать для меня. Хореографическими способностями судьба его обделила, но танец этот, как у древних охотников, всегда носил сюжетный характер, а комментарии бывали столь ярки и смачны, что эти номера я запоминал надолго.
Как я к нему относился? Со временем этот вопрос утратил какой-либо смысл. Как можно относиться к собственной руке, например, или к любой другой части тела? Она у тебя есть, и ты без нее не можешь существовать. Нормальной, полноценной жизнью. Иногда она болит, ты можешь ею удариться обо что-то, она будет ныть, досаждать тебе. Но ты сделаешь все, чтобы она зажила и снова стала нормальной частью твоего организма. Потому что без нее ты — уже не совсем, не полностью ты.
Как он относился ко мне? Тут я скажу проще. Он меня любил.
Поначалу наши отношения можно было уподобить взаимодействию двух гребцов в юрком каноэ, сплавляющемся по стремительной горной реке. Дух захватывало от скорости и неожиданных поворотов, кровь кипела от свежего воздуха, закупоривающего горло, солнце внезапно выскакивало из-за скалы, слепя глаза. Но каждое наше неуклюжее движение грозило опрокидыванием плавсредства, мы были связаны друг с другом слишком тесно, и путешествие уже не доставляло удовольствия, превращаясь в дистанцию, на которой нельзя было делать ошибок. Теперь мы продолжали совместное путешествие по жизни на огромном океанском лайнере. Он был комфортабелен, устойчив, надежен. Мы знали, что плывем на одном судне и в одном направлении, даже каюты у нас на одном уровне. Но каюты эти были одноместными, а проводить время друг с другом мы могли на прогулочной палубе, в уютном ресторане или кают-компании. И ничто не мешало нам в своих каютах принимать симпатичных нам гостей.
Ближайшие сорок минут я провел у зеркала. Никто не хрюкал и не фыркал за спиной, и я не торопясь перемерил почти все наряды — как привезенные с родины, так и купленные в Паттайе. Наконец определился, выбрав стиль «грустная девушка в черном с искрой в глазах». Натянул черные ботинки на высоком каблуке, заставляющие подтягивать живот, создал вокруг себя ароматное облако с французским оттенком и стартовал в направлении «Колобананы».
Снова прошел сквозь строй зазывал, с трудом преодолев искушение заглянуть в пару баров. «Колобанана» гудела, и вовсе не сдержанно. С террасы меня расстреляли очередями взглядов, из глубины бара последовали одиночные выстрелы. Кабан, к моему удивлению, оказался уже в баре, он потягивал свой любимый напиток, поблизости курсировало несколько крошек. А юноша в «боди» уже терся бедром о колено кабана. Мое появление распугало охотников за европейской дичью, и кабан облегченно вздохнул.
Его рассказ был краток и дышал пессимизмом. Да, не повезло! Однако вечер был не окончен, ни для него, ни для меня. Выпив традиционное мартини, я вдруг услышал почти родную французскую речь. Кругом говорили только по-тойски и немного по-английски — и вдруг я слышу речь, которую понимаю!
Разговаривали трое молодых мужчин недалеко от нас. Мой внимательный взгляд не остался незамеченным: меня приветствовали поднятием бокала.
В соответствии с правилами местного этикета, это означало, что я могу подойти к компании, не помешав никому. Что я немедленно и сделал.
Ребята оказались из Алжира. Один — врач, два бизнесмена. Они коротали дни на побережье Сиамского залива, как и мы, ни в чем себе не отказывая. Я для них стал очередным неожиданным развлечением: увидеть в «голубом» баре русского, да еще и прилично говорящего на французском языке, они никак не ожидали. Посыпались вопросы о России, потом перешли к воспоминаниям о Париже, где я бывал дважды, потом поделились впечатлениями от местных «злачных» мест...
Меня легко тронули за локоть. Это был кабан.
— Твой здесь, — сообщил он негромко. — С той стороны стойки. Смотрит не отрываясь, глаза прямо горят.
Я обшарил глазами противоположную сторону барной стойки, но ничего в полумраке не разглядел. Кабан вернулся на исходную позицию, а мы с алжирцами продолжали щебетать по-французски. Я доже не подозревал, какой взрыв эмоций готовится в «Колобанане».
 
ЭТОТ. Поросеночек погрузился в стихию любимого французского языка. Мне-то было понятно, что ни один из этих франкоговорящих собеседников для него не представлял ни малейшего сексуального интереса — просто хотелось размять застоявшийся разговорный аппарат. Однако серебряных дел мастер, любитель мягких игрушек так не думал.
Он бросал на всю компанию убийственные взгляды, потом стал тихо и незаметно передвигаться к моему столику. Я за ним не следил — куда больше меня интересовали маневры одного из официантов. Он один раз выполнил мой заказ, второй, — при этом попутно выяснив, откуда я, нравится ли мне в баре... После этого высокий и красивый, как и большинство здешней обслуги, юноша в черной футболке с названием бара не упускал случая пройти мимо и как бы невзначай коснуться какой-нибудь части моего тела. Очевидно, это являлось одной из особенностей здешнего стиля обслуживания. Что и говорить, деталь была продумана: после его проходов у меня сразу возникало желание пропустить еще стаканчик.
Тайский друг моего поросеночка оказался передо мной неожиданно. Он вращал глазами, как какой-нибудь Карабас-Барабас в кукольной постановке для детей, маленькие кулачки сжимались, даже говорил он с трудом, задыхаясь от возмущения.
— Александр не хочет меня видеть! — заявил он с ходу.
— Господи боже ты мой! — мысленно воззвал я к ближайшему Всевышнему, контролирующему обстановку в Паттайе. — Избавь меня от этих глубоко интимных разборок!
В то же время я понимал, что старинное присловье «На Бога надейся, а сам не плошай» именно мне предстоит наполнить новым содержанием.
— Почему ты так решил? — мягко, как платный врач к пациенту, обратился я. — Здесь темно, а Александр плохо видит.
— У него новые друзья, — не без основания заявил Карабас-Барабас.
Допив содержимое стакана, я продолжил трудный процесс защиты.
— Просто Александр встретил туристов, которые говорят по-французски. Ему здесь очень трудно, он ведь не понимает по-английски. Кок мы с тобой...
Последнюю фразу я добавил, решив «приподнять» собеседника. Однако это его не отвлекло от главной темы.
— Александр не хочет меня видеть.
Силы небесные! Уж лучше бы мы, правда, отправились в «Го-го-бойз» и там за свободно конвертируемую волюту воспользовались предлагаемыми услугами. Мне теперь придется разбираться в хитросплетениях личных отношений поросеночка и его тайского приятеля, да еще на несвойственном мне языке, да еще в баре, весь антураж которого ток и призывает к легкомысленности в отношениях. Хорошо хоть, мой поклонник в «боди» заприметил одинокого европейца и на какое-то время оставил меня в покое, а официант оказался загружен «под завязку» заказами новых посетителей...
Я произнес короткую, но энергичную речь, суть которой сводилась к тому, что в России, в Москве Александр очень много работает. Жизнь его из-за этого имеет очень размеренный и во многом замкнутый характер, а здесь, в Таиланде, куда мы приехали отдыхать, ему хочется пообщаться с разными людьми, завязать как можно больше знакомств, эмоционально переключиться. И не надо на него обижаться.
Вывод, который сделал из моей пламенной речи ее единственный слушатель, был неожиданным. Еще раз пронзив поросеночка яростным взглядом, он заявил:
— Значит, Александр меня не любит.
Если бы я был настроен на серьезный разговор, и дело происходило не в «Колобанане», я бы многое мог сказать тайскому малышу. Да, конечно, Александр его не любил. И не мог любить, потому что на самом деле он не любил никого. Кроме себя и своих родных. Он мог увлечься человеком, мог быть ласковым и нежным, мог обвешать его ласковыми прозвищами, как новогоднюю елку игрушками, мог опекать его какое-то время, таскать на разные сборища и тусовки, — а потом забыть о нем, как будто их ничего никогда не связывало. Он не был коллекционером, он увлекался искренно, но не надолго. Человек даже не надоедал ему — просто переставал быть нужен.
На него обижались, но как-то не всерьез. Может быть, те, на кого он обращал внимание, сразу чувствовали его особенность — ни с кем не строить слишком серьезных отношений. Ведь и ценили его, и любили за ту легкость, с которой он шел по жизни, за то ощущение праздника, карнавала, которое он умел создавать. А когда кончается карнавал, его участники снимают костюмы и маски — и смешно, если тот, кто в течение вечера носил облачение рыцаря или арлекина, забудет снять его, возвратившись домой или бредя утром на работу.
Все это я мог бы сказать тайскому мальчику. Но вряд ли мой английский — да и его тоже — позволил бы мне передать нюансы моих мыслей. А без нюансов мысль моя осталось бы жалкой, с его точки зрения, попыткой оправдать друга.
Поросеночек шестым чувством уловил, что мы говорим о нем. Он обернулся и с преувеличенной радостью округлил глаза. Извинившись перед собеседниками, он двинулся к нам. Тайский мальчик ощетинился, как разозленный дикий кот.
— Здравствуй, мое солнце! — пропел поросеночек, посылая тайскому другу одну из самых сладких своих улыбок. Настолько сладкую, что сразу хотелось принять что-нибудь против неминуемого кариеса. — А я тебя не увидел...
Мне вновь надо было приступать к обязанностям переводчика. Однако я никак не ожидал, что последующий диалог будет столь динамичным, насыщенным и бескомпромиссным.
Тон задал хозяин поля.
— Ты обращаешься со мной как с проституткой! — недвусмысленно заявил он.
Перед тем, как перевести, я тоскливо поискал взглядом своего официанта. Увы, он был далеко. Не все оказалось на высоте в системе обслуживания «Колобананы».
— Он говорит, что ты обращаешься с ним как с проституткой
— Чего это он? — искренне удивился поросеночек. — Объясни ему, что я просто встретил ребят из Алжира, они тут тоже кое-где побывали, мне интересно.
— Уже объяснил. Он, по-моему, предъявляет на тебя исключительные права.
Теперь уже злились оба. Ничего хорошего из этого выйти не могло, но мне только оставалось быть надежным английским мостиком между двумя пылающими островами.
— Объясни ему, что я в Москве очень устал, и теперь хочу отдыхать здесь так, как мне нравится. И не надо злиться и меня ревновать.
Слова «ревновать» не было в моем словарном запасе. Но первую фразу я перевел близко к тексту. Реакция была неожиданной. Тайский друг зафыркал, как перекипевший чайник.
— Что вы мне все время говорите «Москва, Москва!». Мы не в Москве. Если он со мной обращается как с проституткой, пусть он и платит мне, как проститутке.
Это был неожиданный поворот. Я перевел дословно, оставив на потом возможность поразмышлять. По всей видимости, как и свойственно туристам, мы слишком примитивно представляли психологию тех, с кем нас сводила судьба на просторах Таиландщины. Так в комиссионном магазине мы хватаем недорогую красивую вещь, если оно нам нравится, вовсе не думая о том, что у нее есть своя судьба, что за ней — время, люди, эмоции...
Реакция поросеночка тоже оказалась для меня неожиданной. Озабоченный точностью перевода, я даже не предполагал, как можно ответить на вызов тайского юноши. Поросеночек погладил себя по руке и сказал:
— Наверное, надо отдать кольцо.
Про кольцо, подаренное поросеночку, я совершенно забыл. И теперь мог отреагировать только одной, выстраданной фразой:
— За все надо платить.
Поросеночек медленно, глядя но свою ладонь, снял кольцо и положил на стол. Подвинул его к тайскому мальчику. Я почти физически чувствовал накал эмоций, витавших в пространстве между нами.
Он не взял кольцо. Только перевел взгляд с поросеночка на меня. Глаза были совершенно желтыми, хотя до этого, по-моему, они были то ли зеленого, то ли обыкновенного серого цвета.
— Пусть он платит мне, как проститутке! — возобновил юноша свое требование. Гортанные звуки делали его речь угрожающей, он словно махал маленькой острой саблей у нас перед глазами. Ощущение было не из приятных. Я повторил его слова по-русски, уныло и монотонно, как будто излагал содержание основного доклада на конференции по защите сельхозугодий от шестикрылых вредителей. Ситуация сама по себе оказалась столь драматичной, что усугублять это собственными интонациями было ни к чему.
Поросеночек принял решение. При этом он не престал улыбаться, просто внутренне определился и теперь надо было лишь оформить это решение как конкретными действиями.
— Сколько нужно ему заплатить, кок ты считаешь?
Тайский юноша переводил взгляд с поросеночка на меня, пытаясь по интонации понять, что произойдет. Наверное, он ждал новых уговоров и извинений. Он плохо знал Александра. А меня он не знал вообще
— Давай заплатим как обычно, — я назвал сумму. — И ты будешь спокойно отдыхать.
Поросеночек, не торопясь, достал деньги. Отделил несколько банкнот. Положил их на стол рядом с кольцом.
— Вот деньги — сообщил я на английском. — Это для тебя.
Тайский юноша задохнулся — то ли от негодования, то ли от неожиданности. Потом он схватил банкноты, потом бросил обратно на стол, схватил опять. Произнести что-либо членораздельное он не мог.
Спокойствию поросеночка можно было только позавидовать. Расставшись с долларами, он и глазом не моргнул.
— Может быть, нам продолжить отдых в другом месте?
У меня возражений не было. В конце концов, я приехал в Таиланд вовсе не для того, чтобы быть переводчиком в кризисных ситуациях.
На этот раз мы покинули «Колобанану» без сожаления.
 
ТОТ. Ничто так хорошо не отвлекает от душевных переживаний, как интенсивный шопинг. А потому после завтрака я подбил кабана на посещение местного рынка. Как следовало из объявления в рекламной газете, он работал три дня в неделю, а потому нам следовало поспешить. Рынок оказался обширным, шумным и бестолковым. Шмотки, электроника, фрукты, местная жратва продавались чуть ли не с одних прилавков. Мы прошли его насквозь и на дальней стороне увидели то, что составляло, очевидно, изюминку местной торговли.
На огромном помосте была навалена куча барахла. Футболки, рубашки, спортивные костюмы, куртки, брюки, шорты... Все — новое. Прямо на куче располагались несколько молодых таек. Они разгребали эту кучу, раскидывая по помосту барахло. С разных сторон тянулось множество рук, вырывая у продавщиц вещички. Тут же проверялся размер, качество. Если все это устраивало, потенциальный покупатель справлялся о цене вещички. Продавщица выкрикивала цену, причем, с моей точки зрения, она была смехотворной.
Кабан углубился в развалы радиоэлектроники, а я вместе с аборигенами зарылся в кучу одежды. И вскоре вынырнул с уловом: превосходная рубашка изо льна и дивные хлопчатобумажные брючки в мелкую серо-зеленую клетку стоили мне примерно столько же, сколько в Москве — две бутылки импортного пива.
Кабан покинул рынок тоже не с пустыми руками: вынес магнитолу с оригинальным дизайном. Из толстенькой основы торчали два металлических прутика, а на них были укреплены выносные динамики. Конструкция в целом была похожа на упитанное добродушное насекомое с длинными усами. При этом она издавала вполне внятные звуки
Отметив покупки в гостинице приличной дозой местного коньяка, мы двинулись на пляж. На сегодня никаких личных контактов я не планировал, вполне хватило ночной мистерии. К сожалению, лозунг кабана «За все надо платить!» оказался ближе к местной действительности, чем мои моральные установки.
Не успели мы расположиться на облюбованных местах, как мимо нас прошествовала компания, в центре которой был серебряных дел мастер. Он собрал, очевидно, самых крепких, спортивных знакомых и друзей. Их отличали хорошие фигуры, развитая мускулатура и пружинистая походка. Сам ночной скандалист нес в руках волейбольный мяч и демонстративно задрал нос, проходя мимо нашего сектора пляжа. Компания остановилось неподалеку у самого моря и начала перебрасываться мячом. Все это должно было, очевидно, продемонстрировать мне полную независимость и душевное равновесие огнедышащего тайского юноши.
Я же почему-то подумал о другом: когда же он стоит за прилавком ювелирного магазина, если весь день проводит на пляже? Тяжкое сомнение в том, что же является его основной профессией, посетило мою душу.
Пришлось закупить у кстати подошедшей торговки ананас и арбуз и отвлечься от мыслей о несовершенстве человеческой природы. Ананас и арбуз были порезаны на небольшие кусочки, подавались на бумажной тарелочке вместе с деревянной палочкой. Было вкусно и готово к употреблению. В голове стала смутно зарождаться мысль о гармонии окружающего мира.
Я пожирал фрукты, а в это время меня пожирали глазами. Атака была предпринята слева, из соседнего сектора. Я словно невзначай повернулся — и кусок ананаса едва не застрял у меня в глотке. Смуглый черноволосый красавец арабского типа смотрел на меня так, что если бы я носил паранджу — ее испепелило бы взглядом!
В надежде на то, что он не переведет свой взгляд ниже, я напустил на себя безразличный вид. Мне ли  делать стойку на смуглых красавцев? У меня у самого в жилах наряду с другими течет арабская кровь, что почему-то очень веселило кабана, об этом услышавшего.
Одно время, когда мы часто вместе уносились в романтические дали, он называл меня «арабский скакун».
Выждав приличное время, я двинулся к воде. Боковым зрением я определил, что арабский красавец отдыхает в компании двух друзей, примерно того же возраста. Держались они с красавцем очень корректно, без намека на интим.
Я застыл на рубеже земной тверди и водной стихии. За спиной прыгал с мячом, пытаясь обратить на себя внимание, ювелирный мальчик, в своем шезлонге приканчивал очередную бутылку пива спокойный и надежный кабан, а в соседнем секторе зрело и набухало что-то, чему я боялся даже подобрать название.
Спутники арабского скакуна как по команде встали и двинулись ко мне. Я в этот момент был увлечен рассматриванием небольшого аккуратного облачка, выплывшего на небесный экран. Картина оказалась столь захватывающей, что я даже сначала не отреагировал на появление рядом со мной двух особей мужского пола. Как только я перевел взгляд с небесных далей на земные, подошедшие мужчины заговорили. На несвойственном мне — английском — языке. Но что-то вдруг сдвинулось в моих мозгах, и я стал вполне адекватно воспринимать английский.
Мне было со всей торжественностью, возможной для человека в плавках, сообщено, что видный представитель далекого Кувейта заинтересовался моей персоной. И был бы рад, если бы я принял приглашение отужинать с ним в гостинице, которую он почтил своим присутствием. Также я был проинформирован, что приглашающий меня арабский гражданин — представитель весьма известной в Кувейте семьи и вообще шейх.
Что включает в себя это понятие, я в деталях не знал. Ну, не попадались мне в родном городе шейхи, и в программе моей тоже ни разу ни один шейх не принимал участия. Но общее представление у меня было. Собственная нефтяная вышка. Длинный американский автомобиль он же лимузин. Многочисленные богатые родственницы, закутанные в паранджи. Много-много золота на пальцах и на шее.
Быстрый взгляд в сторону арабского скакуна подтвердил по крайней мере одно из моих предположений: на шее у него красовалась золотая цепочка, а запястье украшали массивные золотые часы. Повеяло сказками «Тысячи и одной ночи», вспомнился отчего-то растаявший в детских воспоминаниях Старик Хоттабыч, а также известное арабское выражение «Сезам, отворись!».
Карточка с названием и адресом гостиницы оказалась в моей сжатой ладони. Планы на вечер определились.
 
ЭТОТ. Мой красавец застыл на линии прибоя, как памятник Колумбу на стрелке Москвы-реки. Невинные голубые глазки улыбались солнцу, на губах застыла безмятежная улыбка. Я-то, знающий его хорошо, сразу определил: где-то поблизости появилась дичь интересующей его породы. И дичь эта скоро окажется в капкане.
За поросеночка я был спокоен. Оставалось позаботиться о себе. Хотя после вчерашней вечерней неудачи было смутное ощущение, что полоса везения кончилась, и надо было бы сменить на время сферу деятельности. Утихомирить собственный сексуальный пыл. Но солнце подстегивало. Тропический воздух пьянил сильнее местного пива. И плоть диктовала разуму, а не разум плоти.
Кроме того, из чувства простого человеколюбия я обязан был не дать расположившимся впереди меня двум тайским юношам свернуть свои тоненькие шеи. Им было неудобно сесть спиной к морю и лицом ко мне — на пляже все делали вид, что явились купаться и загорать. Но и отвлечься от одинокого европейца, мирно попивающего пиво в отдельном шезлонге, им было трудно. С их точки зрения, европейцу не помешала бы хорошая компания. С моей — тоже.
Я приветствовал их поднятием бутылки пива. Ответом мне были улыбки, выражавшие самое горячее расположение, какое только может быть проявлено в Таиланде к чужестранцу. Юноши поворковали, и один из них двинулся ко мне. Он сел на корточки перед лежаком. Я тут же заказал для подошедшего бутылочку пива.
Мы не отступили ни на йоту от ритуала знакомства, и через три минуты я уже знал, что мой собеседник вечером и ночью работает в небольшой гостинице — портье, а днем отдыхает на пляже. Еще через пять минут мы выяснили, что и он, и я не против более близкого знакомства. Через семь минут, с перерывом на несколько глотков пива, обнаружилось, что рядом есть небольшой отель, где нам охотно на несколько часов предоставят номер. Темпы нашего сближения превзошли все мои ожидания, и пришлось охладить организм еще одной бутылкой пива.
Через десять минут, одетые, мы покидали пляж. Предупрежденный мною поросеночек напутствовал нас лайковым взглядом. Мой спутник был не в его вкусе — небольшого роста, худенький, с мальчишеским лицом. Добыча поросеночка была явно покрупнее.
Мы вышли на асфальтовую дорожку, идущую вдоль пляжа. Мой новый знакомый жестом направил меня к стоянке мотоциклов и мопедов. Отстегнув цепочку, он выкатил со стоянки темно-зеленый мотоцикл и облачился в шлем. Мне было предложено взгромоздиться сзади.
Я ехал навстречу новому приключению, обхватив тонкую талию ночного портье. Нас мягко обтекал поток беззаботных туристов. Кто-то двигался к пляжу, кто-то, ушибленный солнцем, покидал его. Между дорожкой и пляжными секторами шла своя жизнь: но расстеленных подстилках делали желающим массаж, здесь же готовили горячие блюда, чтобы предложить их загорающим, в тени отдыхали продавцы мелкого товара и фруктов, перед тем как выйти но солнце и начать очередной обход потенциальных покупателей. С другой стороны дорожки тянулась железная ограда, отделявшая пляжную зону от городской. Через каждые десять метров в глаза бросалась неподвижная задница: местные жители, не стесняясь, использовали пространство у ограды кок общественный туалет. Из деликатности они поворачивались к проходящим спиной, все остальное считалось в порядке вещей.
Все в этот день происходило стремительно. Через семь минут мы достигли цели: входа в желанную гостиницу. Мой проводник попросил меня подождать минуту и юркнул в приоткрытую дверь. Действительно, отсутствовал он ровно минуту и вернулся с сообщением, что комнату для нас сейчас приготовят. А пока мы можем посидеть в баре.
Бар оказался рядом, мы вошли через служебный ход. Моего спутника приветствовали как старого знакомого. Здесь же у стойки уже сидел его приятель с пляжа... Я взгромоздился рядом, и тут же в баре, как по команде, началось движение. За стойкой возник бармен, откуда-то из подсобки вышло грациозное создание в черной длинной майке и обтягивающих трусах — тоже, как я понял, представитель обслуживающего персонала, зашушукались о чем-то своем, наболевшем несколько посетителей, до того в молчании тянувших прохладительные напитки. Бармен прибавил громкость в магнитоле, стоявшей за его спиной, музыка привлекла внимание двух туристов! мужского пола, остановившихся у входа. Все, кто находился в баре, стали призывно махать им руками, а любитель обтягивающего белья недвусмысленно объявил: «This is а gay-bar. Are you gays?».
Я в этом окружении выглядел как патриарх мирового нетрадиционного секс-движения. Вокруг меня опять сновали юные золотые рыбки. На шум и музыку из подсобки выглянул еще один персонаж, на сей раз европейского вида. Оценив мизансцену, он на хорошем английском прокомментировал, обращаясь ко мне: «Ну, они вас теперь в покое не оставят».
Мой провожатый сам уже был не рад, что завел меня в бар. Чтобы его успокоить, я предложил котику что-нибудь заказать. Он выбрал коктейль ядовито- зеленого цвета, я ограничился привычным пивом. Конечно, приятно смотрятся в карте напитков названия коктейлей типа «Секс на пляже» или «Оргазм», но я не хотел подвергать свой организм риску перед грядущим испытанием.
Мой спутник вышел и вернулся с известием, что для нас все готово. И он, и я покинули бар с облегчением, но про себя я решил непременно сюда вернуться. У входа в гостиницу нас никто не встретил, мы беспрепятственно поднялись на третий этаж и вошли в номер. Маленький — даже места для телевизора не нашлось, и он висел под потолком над кроватью. Но сама кровать была широка и удобна. В душевой комнате висели чистые полотенца, кондиционер наяривал вовсю. Мальчик пропустил меня в душевую, затем нырнул туда сам и, не успел еще я вытереться, выскочил с горящими глазами. Через мгновение он уже стоял но коленях, и лучшая часть моего тела росла и ширилась в объеме.
Такого напора и сексуальности я еще не встречал на этой земле. Не думаю, что лишь надежда получить пару зеленых бумажек двигала юношей. В конце концов, зарабатывать деньги можно не надрываясь. Ему нравилось то, что он делал. Он получал удовольствие. Об этом можно было только мечтать.
Каким-то образом мы оказались на кровати. Он принимал невероятные позы, доставая интересовавший его отросток с самой неожиданной стороны. Гибкое тело, казалось, не имело костей. Если бы он вскарабкался на потолок и оттуда обрушился на меня — я бы не удивился.
Конечно, он меня завел. Не обладая кошачьей гибкостью, я постарался ответить нежностью и лаской в сочетании с жесткостью и твердостью поз и жестов. Это раззадорило его еще больше. Он обвивался вокруг моего тела, как плющ, он струился по моей коже сверху вниз, как прохладная струя воды, кончик его языка, словно маленький острый меч, колол меня в самые уязвимые места, дразня и напрягая. В какой-то момент он оказался напротив меня в позе лягушки, поющей на болоте. Я стоял перед ним на коленях с древком наперевес, на которое забыли повесить знамя. Он сделал выпад, отпрянул — и мы оба застыли от неожиданности. Из пораненного отростка, пульсируя, стала извергаться красная жидкость. Я получил ранение на поле боя. Вместо коктейля «Оргазм» мне досталась «Кровавая Мэри»...
Не могу сказать, что было больно: эта часть тела лишена соответствующих датчиков. Но вид окровавленной простыни и неестественно изогнувшегося отростка не вдохновлял, а малыш даже побелел от страха. Он хотел доставить мне как можно больше удовольствия, но одно неосторожное движение острыми зубками — и вместо вожделенной игрушки перед ним предмет профессионального интереса врача-хирурга.
«Конец сексуальным подвигам» — мелькнуло у меня в голове, а тело уже двигалось в ванную, к холодной воде. Кровь не останавливалась, я обернул поврежденный орган салфетками, обмотал носовым платком, кстати пришелся и целлофановый пакет, в котором лежали мокрые плавки. То, что еще недавно было сексуальным орудием, теперь напоминало купленный в заштатном продмаге суповой набор, который держали в размороженном холодильнике. Чтобы не видеть этого безобразия, я завернул его еще и в полотенце. Все это хозяйство еле втиснулось в шорты.
«Я тебя отвезу» — еле пролепетал мой острозубый душегуб. Двигаясь враскоряку, я с трудом спустился по лестнице. С еще большим трудом взгромоздился на сиденье мотоцикла. Мчались мы с бешеной скоростью — мой несостоявшийся партнер стремился скорее доставить меня в гостиницу. А я думал о том, какой будет реакция поросеночка но мою травму.
Я вполз в номер, как гусеница, которую переехали велосипедом. Поросеночек вытаращил глаза, я опустил свой взгляд вниз и развел руками. Говорить мне ничего не пришлось. Все-таки он вырос в семье медика. Через десять минут с обработанным и забинтованным отростком я лежал под одеялом но своей кровати.
«За все надо платить» — вспомнил я свою коронную фразу. В донный момент она звучала убедительно, как никогда.
 
ТОТ. Когда кабан с остановившимся взглядом вполз в наш номер, широко расставляя ноги, я даже не знал, что подумать. Представить, что его изнасиловали в одночасье все подряд посетители «Колобаноны», я не мог: время для них было еще не рабочее. Морская трагедия тоже исключалось: у меня на глазах он покинул пляж. Действительность оказалась не столь ужасающей, как это было написано в глазах кабана. Излишнее усердие тайского юноши привело к небольшой травме. Два-три спокойных дня — и никаких половых сношений! После чего все заживет, и соответствующий орган примет свой прежний гармоничный вид. Мой диагноз кабан выслушал молча и затих в постели, обдумывая, чему посвятить ближайшие, свободные от сексуальных усилий дни и ночи.
Он вообще редко болел, но если уж что-то случалось, приходил в ужас и, по-моему, сразу воспринимал происходящее с ним как нечто непоправимое и ужасное. Зарывался немедленно в «Медицинскую энциклопедию» и попутно обнаруживал у себя в организме признаки самых разных практически неизлечимых недугов. Правда, когда недомогание проходило, забывал об этой энциклопедии и замеченных признаках сразу же и надолго. До следующего тревожного сигнала.
Поскольку в пределах досягаемости медицинских книжек не было, я понял, что в ближайшие дни должен буду долго и подробно объяснять кабану, что замеченные им симптомы разрушения организма не ведут к немедленному прекращению его жизнедеятельности. А кое-что, напротив, подтверждает рабочее состояние тканей, мышц, суставов и прочей дребедени.
Выступив в роли Гиппократа, а точнее — Айболита, я стал настраиваться на другую волну. На всякий случай, как у нас и было принято в поездках, я назвал кабану гостиницу, куда меня пригласили, и описал главное действующее лицо. Бедняга так испереживался, что даже обошелся без ожидаемых комментариев. Я не услышал, в частности, что являюсь арабской подстилкой, а внешность моего нового знакомого заставляет пожалеть, что на Востоке паранджу носят только женщины. Не последовало также советов взять с собой побольше долларов, которые так любят арабские шейхи. Не напомнили мне и любимое наше присловье о трех самых любимых арабами вещах: есть мясо, ездить на мясе и вводить мясо в мясо. Бедный слабый кабанчик тихим голосом сказал только одну выстраданную фразу:
— Ты уж будь поосторожней...
Как бы не ток! Три минуты на лифте, десять на такси — и я уже на нужной улице. Отель, где меня ждали, был невелик, тих и комфортабелен. Дежурные в холле, заставленном кадками со всякой зеленью, плавали неторопливо, как рыбки в аквариуме. В коридоре нужного этажа не было ни души. После нашей нафаршированной туристами «Стар» я, казалось, попал на другую планету.
После моего стука дверь открылось. Шейх был в рубашке белого цвета с разбросанными по светлому фону якорями, белых брюках и черных ботинках, обтягивавших ногу, как чулок. Смуглая кожа, красиво подстриженные черные волосы, мускулистая шея, очень красивые кисти рук. Вместо часов на руке был золотой браслет. Я тоже подготовился к встрече: нацепил чуть ли не все свои серебряные побрякушки. Серебро сошлось с золотом.
Никаких признаков ужина в номере не обнаруживалось. Но столике у окна стояло несколько бутылок. Мне предложили сесть и выпить.
Я не стал ломаться, а чтобы чувствовать себя свободней, выбрал самый крепкий из стоявших на столике напитков — виски. Оно сразу согревает тебя внутри и расслабляет. В конце концов, в моей коллекции это был первый шейх, что стоило отметить хорошим глотком старого доброго виски.
Я пил и чувствовал на себе его взгляд. Приятно, когда тобой любуются. Причем если в его взгляде и было сексуальное желание, оно оказалось спрятано очень глубоко и искусно. Мной любовались как предметом роскоши, кок ярким пейзажем, как со вкусом сделанным сувениром... У меня, наверное, бывает такой взгляд, когда я стою перед витриной дорогого бутика и мысленно примеряю какую-то вещичку.
Хозяин поинтересовался, где я предпочитаю поужинать. В ресторане или в номере. Я бы с удовольствием отправился в какой-нибудь уютный ресторанчик. Но шестым чувством ощутил, что ему хотелось бы остаться со мной в номере. И произнес заученное английское слово «room».
Было даже хорошо, что я практически не говорил по-английски, а он не знал ни слова по-французски. Мы обошлись без дежурных банальностей, мы не обмазывали друг друга приторным дешевым кремом затертых фраз. Взгляды, прикосновения — этого было достаточно для общения. А когда после вкусного ужина друг к другу потянулись тела, им тем более не понадобился перевод. Какая ночь заглядывала в окно — тайская, русская или арабская — было уже все равно.
Про эту ночь Шахерезада могла бы рассказать три разных истории. И с каждым разом она бы краснела все сильнее.
В наш с кабаном номер в отеле «Парк» я вполз еще большей раскорякой, чем он накануне. Правда, в медицинской помощи я не нуждался.
 
ЭТОТ. Поросенок явился часов в двенадцать, еле переставляя ноги. С подарками: футболкой и плюшевым зайцем. Для шейха сувениры, конечно, были слабоваты. Впрочем, судя по рассказу поросенка, настоящим шейхом его новому дружку еще только предстояло стать. А пока он изучал в Европе стоматологию и свободное время проводил на дешевых курортах.
Скромность подарков не смущала арабскую подстилку. Он щебетал, как канарейка, и казался совершенно беззаботным и счастливым. Футболку он аккуратно повесил на спинку стула, а зайца, плюшевого плоского урода, не выпускал из рук. Он даже не поинтересовался, как я себя чувствую. Вообще казалось, что я для него в данный момент значу не больше, чем молчащий телевизор или унитаз в нашей ванной. Певучим голоском он расточал все новые и новые похвалы арабскому знакомцу. В итоге можно было сделать вывод, что все сказки «Тысячи и одной ночи» стали былью за несколько часов, проведенных ими в четырех звездной гостинице.
Что-то неприятное и тяжелое заворочалось во мне. Жесткая волна стала подниматься откуда-то снизу, изнутри, заполняя меня, подступая к горлу. А его голос звучал из лоджии, все такой же веселый и певучий, и мне хотелось не только слышать, но и видеть его: на самом деле я по-настоящему ловил кайф, когда видел его радостным, я не знаю зрелища, более приятного для меня.
Медленными, осторожными шагами я двинулся к лоджии. Выполз на нее, как старая черепаха, жмурясь от яркого полуденного солнца.
Он стоял у кроя, глядя на прибрежную полосу. Увидев меня, ликующе поднял над головой плюшевое страшилище:
— Хабиби подарил!
— Что такое «хабиби»?
— Хабиби — это значит «любимый»...
Движение мое было резким и неожиданным даже для меня самого. Тем более не мог на него среагировать мой поросеночек. Пожалуй, я сделал то, что хотел, даже с чрезмерной силой. И сам едва устоял на ногах
Он летел вниз. С нашего шестнадцатого этажа. Очень медленно. Как будто не летел, а парил. Лицом вверх. Блестя на солнце бессмысленными, ничего не понимающими глазками.
Я вернулся в комнату, лег в постель и отвернулся к  стене. Мне нечего было сказать. И некому.
 
ТОТ. Прощальную вечеринку для себя мы устроили в любимом квартале Паттайи, в дорогом — по тамошним понятиям — французском ресторанчике. Хозяин, похожий не на работника общественного питания, а по меньшей мере на премьер-министра Франции, лично вышел к нам, чтобы рекомендовать блюда своей кухни. Обслуживали два молодых официанта, на которых кабан старался не смотреть — травма еще не совсем зажила, хотя никаких особых хлопот не причиняла.
Выпив и закусив, мы вспомнили ряд эпизодов нашего отдыха, посмаковав сочные подробности интимных по хождений. Улыбались официанты, видя ноши веселые лица, доволен был хозяин: видя смеющихся посетителей, еще несколько клиентов забрело в его ресторан...
В разгар наших громких воспоминаний около столика возник всклокоченный, вспотевший молодой человек.
— Ребята, извините, — обратился он к нам на чистом русском языке. — Я вижу — наши. А где тут вообще знакомиться лучше? Я тут третий день, вчера в «Го-го-бойз» познакомился с одним, привез в гостиницу, а он не по этому делу оказался...
Кабан посмотрел на меня. Я на кабана. Давно мы не ржали так дружно и так от души.
А зайчик все-таки уехал со мной в Москву. Падение с шестнадцатого этажа ему ничуть не повредило. Правда, кабану я эту игрушку больше не показывал. Спрятал подольше в чемодан. Кто же знал, что российские кабаны не выносят арабских зайцев.
Отзывы и пожелания автору можно направлять по электронному адресу: nicol2@cityline.ru