Каждому своё

I
- Этот человек извращенец! Я никогда не смогу понять как можно любить себе подобных. У нас за гомосексуализм сажают. И Оскара Уайльда посадили не посмотрев, что у него имя! И правильно сделали. Его книги также извращены, как и его сущность. Гомосексуализм это вред, болезнь наций и любые проявления этой нравственной заразы должны быть исключены из здорового общества!

Так рассуждал Альберт Грэй со многими случайными собеседниками, как только предоставлялась уместная возможность и испытывал глубокое удовлетворение слыша чопорные поддакивания по этому поводу. Несколько часов назад они со своей супругой Элизабэт, а в девичестве просто Елизаветой Ксенофонтовной Белокуровой, сошли с поезда в Тюмени, куда прибыли, направляясь из Лондона. Теперь сидя в дорожном тарантасе, они ехали в родовое имение Белокуровых на именины к брату Елизаветы Ксенофонтовны.

Миссис Грэй была молодой доброй женщиной. Её волос ещё не тронула седина и они густой копной были тщательно подколоты к верху. Три года она не была в этих местах. С тех пор, как их с братом отец умер не перенеся смерти жены. Ей, в возрасте уже, удалось составить удачную партию с сыном английского эсквайра Альбертом. Теперь она жила в Лондонском предместье в богатом имении мужа. Молодая миссис Альберт Грэй привыкла к жизни в Англии, к её светским салонам и на родину её мало тянуло. Однако наступал тридцатый день рождения брата Владимира, который один остался управлять большим родительским имением. Решено было ехать. Альберт не любил Владимира за его нетрадиционное отношение к амурным делам. Елизавете Ксенофонтовне стоило не малых усилий упросить мужа проявить уважение, или, по меньшей мере, снисходительность и поехать с ней.

Альберт Грэй был воспитан в пуританском духе. Он был сторонником традиций, жизненных укладов. Всё, что выходило за рамки этих понятий – претило ему. Мужчина в его понимании был прежде всего продолжателем рода. Если он отказывался от этой жизненной задачи, увлекаясь своим полом - значит он болен. Альберт категорически настоял на том, чтобы их с Элизабэт сын Джонован остался дома, - вдруг чего доброго понахватается от дяди всяких глупостей! То, что Джоновану было лишь два года, Альберта не смущало.
Через пару часов супруги должны были прибыть на место. Близилась встреча и понемногу неминуемо разговор вновь зашёл о Владимире.

– Между прочим, мой брат наипорядочнейший человек. Он мудро управляет делами папы, щедро занимается благотворительностью, его уважают. Каких бы предпочтений он не имел в личной жизни, он везде скромен и деликатен. Ни разу он не заставлял нас краснеть за него – с досадой говорила Елизавета Ксенофонтовна.
Её очень печалило то обстоятельство, что муж не может примириться и поладить с братом. Заострённое, чуть вытянутое лицо мужа исказилось презрительной усмешкой. На руках Альберта спал большой пушистый ангорский кот Крис. Он взял его с собой из Лондона, рассудив вероятно, что пагубные привычки Владимира ему не передадутся. Альберт нежно поглаживал его длинными пальцами, ведя с женой неприятный ему разговор.
Но даже за неприятным разговором время мчится быстрее, дорога кажется короче. Сонный извозчик, разомлевший от жаркого июньского солнца, без конца поправляя фуражку на взопревшей голове, вяло погонял гнедую кобылку, которая, напротив, резво бежала по ровной дороге. Время приближалось часам к трём пополудни, когда по правую руку расступились деревья открыв взору деревенские домики в дали на пригорке, которые змейкой огибала река; по левую же руку, на холме показался большой белый дом, фронтоном смотрящий на деревеньку, березняк и, как бы провожая взглядом своих окон неустанно бегущую реку.

Изразцовые створки ворот широко распахнулись впустив тарантас в просторный, ухоженный двор. Извозчик крикнул «тпррру» лошади и спешился. Елизавета Ксенофонтовна узнала подбежавших кучеров Прохора и Осипа, живо взявших под уздцы кобылку, других слуг, вышедших приветствовать господ. Грэям помогли сойти с крутых подножек, снимали их вещи. На большом крыльце, обрамленном не высокими белыми колоннами, стоял молодой мужчина в светлом френче. Он был высок, хорошо сложен. Весёлым доброжелательством была наполнена синева больших глаз. Вьющиеся русые волосы обрамляя высокий лоб ниспадали чуть касаясь ушей.

– Владимир! – громко воскликнула Елизавета Ксенофонтовна, и, уронив кружевной зонтик, с ребячьей весёлостью, бросилась на шею младшему брату.
– Лизонька!
Они засмеялись, сжав друг друга в объятьях.
– Как давно я не видела тебя! – женщина смахнула упрямо навернувшуюся слезу. Смутясь, она поспешила повернуться к мужу.
– Альберт! – воскликнула она.
Но взгляд супруга оставался ровным и холодным.
– Добрый день, Владимир. – безучастно произнёс он, сдержанно пожав Владимиру руку, придерживая другой на плече Криса.
– А где же маленький Джонни? – спросил Владимир, бросая взор на пустой тарантас, отгоняемый в каретный сарай. – Ты сообщала в письме, что привезёшь племянника повидаться.
Этого вопроса Елизавета Ксенофонтовна боялась. Как долго она не готовила на него ответы, всё разом застряло у неё в горле. Она осеклась, виновато потупив взор.
– Видите ли, поспешил на выручку Альберт, - перед самым нашим отправлением, Джонован неожиданно занемог. Мы вынуждены были оставить его дома.
В глазах Владимира отразилось огорчение. Но ничего не поделаешь. Как неловкость не старались загладить, Владимиру была понятна суть этой ситуации. Ему было досадно.


II

День рождения Владимира отпраздновали скромно. К празднику приехала из Ростова престарелая тетка, овдовевшая княгиня Зарубова. Привезла она с собой много всякого багажа, хотя обратно удалилась уже через день. Её подарком был породистый рысак с собственного конного завода. Владимир не очень любил верховую езду, но одно лицезрение такого коня уже доставляло огромное удовольствие.

Кроме тётки, поздравить Владимира, прибыла семья помещика Ступина, из соседнего с Белокуровыми имения. Ферапонт Петрович Ступин был старик-добряк, находившийся с отцом именинника в очень близких отношениях, прожив с ним рука об руку. Его подарком были два больших полотна художника, бывшего когда-то в крепостных Ступина. После отмены крепостного права он уехал в Петербург, где набился учеником к самому Крамскому. Владимир очень любил его работы и очень просил через Ферапонта Петровича прислать ему что-либо.

Отобедали на террасе. Велись оживленные разговоры, пили превосходные настойки за каждого из гостей по буквам*. После пошли к пруду кататься на лодках. Владимир разместился с теткой, её служанкой, женой и десятилетней дочерью Ступина Анной. Во вторую лодку на вёсла сел сам Ступин, рядом сели Елизавета Ксенофонтовна и Альберт.
– Вы никогда не расстаётесь с вашим котом, Альберт? – добродушно покрякивал Ферапонт Петрович, лихо орудуя вёслами. Лицо его раскраснелось, а панама взмокла от пота.
Альберт улыбнулся и, поглаживая Криса, ответил:
– О да, сэр. Мы очень любим этого кота. Он сопровождает нас повсюду, как член семьи.
– Э-э-эй! – крикнула Елизавета Ксенофонтовна другой лодке, показавшейся из-за камышей. Там махнули, и Елизавета Ксенофонтовна помахала зонтиком – нас им не догнать.
Женщина перевела взгляд на Ступина – Быть может помочь вам, Ферапонт Петрович? Вы устали наверное. Альберт!
Грэй вновь сдержанно улыбнулся.
– Не в коем случае – горячо запротестовал Ступин – Вы думаете, сударыня, раз мне немногим за шестьдесят, а вешу я как племенной жеребец, подаренный вашей тётушкой, так я уже и не годен ни на что?
Ступин засмеялся. Он на минуту оставил вёсла, отдышавшись, зачерпнул рукой прохладную воду и брызнул на лицо. Елизавета Ксенофонтовна восторженно глядела на мужчину.
– Так может только русский. – сказал Ферапонт Петрович и вновь взялся за вёсла – А Вальдемар, кажись-таки, догоняет. Замечательный человек ваш брат, скажу я вам, Елизавета Ксенофонтовна.
Женщина заулыбалась и посмотрела на мужа. Тот, прищурившись, смотрел на соседнюю лодку.
– Только несколько по-дамски убирает волосы под шляпу – сказал Грэй.
Елизавета Ксенофонтовна нахмурилась.
– Молодёжь… - кряхтел Ферапонт Петрович.

III

К вечеру, Ступина с семьёй уговорили остаться на ночь.
Все собрались в гостиной, ярко освященной двумя большими тяжелыми люстрами. Наконец объявили свой подарок супруги Грэй. В комнату внесли большую коробку. Альберт снял крышку. Это были старинные английские, сверкающие позолотой часы, в виде маленького городка. Крошечные человечки бегали по улочкам и, в положенное время, пели песенки на английском языке. Часы вызвали всеобщий восторг. Их долго разглядывали, поражаясь замысловатому механизму и изобретательности мастера.

После, дочь Ферапонта Петровича Аннушка, села к фортепьянам и заиграла Шопеновские мазурки. Альберт, не любивший музыку, незаметно вышел поглаживая кота, неизменно дремавшего у него на руках. Гости пили наливки, веселились. Елизавета Ксенофонтовна вызвалась принести несколько дагерротипов Джонована.
– Надо бы немного поторопить Лизу – сказал Владимир престарелой тётке - вы получите большое удовольствие, увидев моего племянника.
На это княгиня кивнула и, пригубив из бокала, неразборчиво что-то прошамкала по-французски заплетающимся языком.
Владимир вышел из залы и, поднявшись по лестнице, подошёл к спальне сестры. По привычке детства он без стука распахнул дверь.
Поначалу Владимир даже не понял, что тут происходит. В комнате свет был приглушён. Альберт сидел на стуле и, высоко подняв Криса... вожделённо вылизывал ему под хвостом. Но, услышав за спиной шум, Альберт соскочил и, оглянувшись, отбросил кота. Его глаза встретились с глазами Владимира.
– Вы! – выкрикнул растерянно Альберт – Без стука! – затравленно крикнул он – Как вы могли! Закройте дверь!
Обескураженный Владимир не мог пошевелиться. Но тут до него дошла суть происходящего и он резко захлопнул перед собой дверь. Оглянулся. Прислушался. Внизу звучали фортепьяна, смеялись. Кажется, никто ничего не слышал. Владимир медленно стал спускаться по длинной лестнице. В голове у него всё смешалось. Он даже не заметил, как пересекая переднюю шла Елизавета Ксенофонтовна со шкатулкой в руках.
– Володя? – окликнула она, завидев брата.
– Что?! Ах, Лиза – Владимир попытался собраться с мыслями.
– Я… Я за тобой шёл, тебя долго не было.
– Я задержалась в уборной – произнесла женщина, внимательно глядя на брата – Что случилось? Ты бледен.
Владимир некоторое время в ошеломлении стоял истуканом. Затем его взгляд исполнился смыслом и только он собрался что-то сказать, как покачнулся и едва ухватился за перила. Глядя на него, Елизавета Ксенофонтовна покачала головой.
– Ты уже пьян Володя. Ступай к себе спать.


Владимир, развернувшись, вновь пошёл наверх. Зайдя к себе, он начал ходить из угла, в угол, на ходу расстегивая пуговицы фрака, сорочки. У него из головы не выходила только что произошедшая с ним нелепость.
– Отчего же он не запер дверь? – поражался Владимир – Подумать только, Альберт Грэй, блюститель приличий и нравственности! – неприятное щекотание в груди, смешивалось с задором.
– Ну, дает!
Мысли мужчины прервал негромкий стук. Владимир отозвался и в комнату вошёл Альберт. Володя почему-то почувствовал себя очень неловко, точно это его застукали за чем-то непристойным. Ему было чертовски стыдно поднять на Альберта глаза, но, решившись на это, понял, что Альберту не легче. Мужчины оба стояли молча. Наконец, Альберт замялся:
– Э…, сегодня… Я полагал, что дверь заперта. – он посмотрел на Володю, тот теребил манжетку.
– Допускаю, что ты обо мне думаешь, Владимир, но… - Альберт с трудом подбирал слова– но я надеюсь на вашу скромность, сэр, и моя жена, э-э-э, не узнает...
Альберт опустил глаза. Но тут же поднял их потому, что услышал, как Володя вдруг громко засмеялся.
– Прости меня Альберт. Но по этому поводу можешь не переживать. – после неожиданной вспышки смеха он почувствовал облегчение – Мне глубоко всё равно какие потаённые пристрастия ты имеешь. Главное, чтобы это не вредило моей сестре и племяннику. Прежде всего, судить о тебе я буду по твоим поступкам. Мне совершенно не нужно обсуждать с моей сестрой то, что я увидел случайно – Володя пожал плечами – каждый, наверное, имеет право на что-то сугубо личное.
Альберт униженно поджал губы. Когда Владимир договорил, он вновь опустил глаза и, ничего не сказав, вышел.



IV


Утро выдалось пасмурное. Незаметно пролетели две недели беззаботного времяпровождения. Пришло время отъезда и супругов Грэй. Тарантас заложили быстро, и теперь он, груженый чемоданами, стоял у распахнутых ворот. Извозчик старательно боролся с одолевавшим его похмельем. Несколько дворовых людей вышли проводить отъезжавших господ. Елизавета Ксенофонтофна горячо поцеловала Владимира в губы и, смахнув слезу, опустила вуалетку.
– Прощайте – с грустью произнёс Владимир – приезжайте к нам почаще.
Стоявший рядом задумчивый Альберт, передал жене кота и, проводив её взглядом до тарантаса, повернулся к Володе и подал ему руку. Казалось, что взгляд Альберта стал теплее.
– И обязательно привезите в следующий раз Джонни. – сказал Владимир, отвечая на рукопожатие. – Берегите себя в дороге.
Альберт улыбнулся и кивнул, после чего направился к тарантасу и сел рядом с женой.
Владимир ещё долго стоял на ступенях крыльца и смотрел, как скрывается из виду экипаж, стихает стук копыт. Ветер теребил его волосы. В клумбе колыхались незабудки. Слуги постепенно разошлись кто куда.

Вдруг Владимир увидел приближающееся пятно. Вскоре стал различим силуэт велосипедиста. Он понял, что это почтальон спешил доставить свежую почту. Владимир не удержал улыбки. Почтальон въехал во двор и остановился возле крыльца. Стройный русоволосый парень был одет в синюю почтовскую куртку и фуражку с гербом. Он улыбался и почтительно поздоровался. Из сумки он извлёк два коричневых пакета.
– Вот, это вам, барин – проговорил он мягким баритоном.
Владимир принял письма, не сводя взгляда с юноши.
– Степан – сказал он, наконец.
– Да, барин – парень заломил фуражку на затылок и продолжая искриться весёлым удальством, ждал, что ему прикажут.
– Степан, а ты не хочешь чая с куском пирога? Аксинья как раз убрать ещё не успела.
Парень смущенно пожал плечами.
– Да можно ли, барин?
Юноша некоторое время помолчал, как бы раздумывая, и, наконец, слез с велосипеда.