Агафангел

Повесть содержит гей-тематику
Автор приносит читателю извинения за наличие откровенных сцен и ненормативной лексики в надежде, что это не отвратит от прочтения и будет признателен, если тот, кто считает для себя это неприемлемым, опустит при чтении эти абзацы.

Автор категорически не рекомендует к прочтению не достигшим совершеннолетия.

                              
1.

     Пасха тогда случилась ранняя. Прощеное воскресенье пришлось почти на середину февраля. Василий не помнил такого раньше. А может, просто неоткуда ему было помнить – ведь четыре с половиной десятка лет из пяти прожитых он был далек от всего этого.
     Вырос он самой обыкновенной безбожной семье совслужащих, к тому же, распавшейся, едва ему исполнилось восемнадцать. Родителям  было важно лишь только, чтобы  ребенок был не хуже других и непременно оправдал  большие надежды в будущем. Однако Василию хотелось другого – самостоятельности.  Причем, не видимой, а полной – жить и решать проблемы только самому. И не когда-то, а сейчас, сразу. 
     Не оправдавший ожиданий родителей выбором профессии продавца, дававшей по его расчетам  простой и надежный путь к независимости, после развода он стал им лишь помехой. Общими усилиями они сделали  непутевому сыну отдельную однокомнатную квартиру, благо прокормить себя он мог сам, и с усердием принялись обустраивать свои начатые с чистого листа жизни.
     Так с двадцати двух лет и плыл Василий по течению, упиваясь  свободой. Парень он был открытый, красивый, да и душевность просто лезла из него, особенно в состоянии подпития. Надо ли говорить, что жилось ему не скучно. Но продолжалось это недолго.
     Так случилось, что едва Василию минуло тридцать, почти в один год ушли из жизни  родители - сначала мать, а потом отец. Это подействовало на него отрезвляюще и неожиданно заставило посмотреть на вещи с другой стороны. Хоть и жил он отдельно, но сознание того, что теперь родителей нет, наполнило его душу ощущением полного одиночества. Кому он нужен? Закадычным дружкам? Только лишь повеселиться и поднять стакан. Новые родственники не признавали его и раньше, а после смерти родителей рассчитывать на это вообще не приходилось. Своей семьи у Василия не было, и он ясно отдавал себе отчет, что не будет никогда …
     Свою странность, делавшую его не похожим на других, Василий заметил еще в раннем детстве. Тогда он, правда,  не придал этому открытию особого значения, поскольку мало ли чего бывает в мальчишеских играх и забавах.  Однако, в более позднем возрасте, когда его сверстники стали заглядываться на девчонок и хвастаться друг перед другом больше выдуманными, чем настоящими «подвигами», Василий вдруг явно почувствовал свою ущербность – неужели ему этого не дано? 
     Говорить на эти темы он мог, и скабрезные анекдоты тоже рассказывал не краснея, но стоило ему только представить себя в такой роли, как Василий начинал испытывать отвращение и к себе, и к воображаемой девчонке, и ко всему происходящему. 
     Первый эксперимент на сексуальном фронте он предпринял в пятнадцать лет с закадычным дружком Славкой. Начитавшись принесенной откуда-то в школу тетрадкой с переписанным от руки порнографическим романом, они решили написать письмо двум подругам из  класса, наиболее, как им казалось, подходящим для «операции Сфинкс», как, смеясь, окрестили они ее.  Когда писали, тоже давились от смеха, упражняясь в красноречии и изысканности  иносказательных форм. 
     Письмо, подписанное «Два Робин Гуда с горячими стрелами», вместе с тетрадкой они подкинули в портфель одной из избранниц и с нетерпением ждали условленного дня. 
     Местом действия была выбрана квартира Василия в момент отсутствия там его родителей. До последней минуты в глубине души он надеялся, что девчонки не придут и все закончится разговорами: «Эх, да как бы мы, да они еще не готовы!» 
     Но девчонки пришли, и выяснилось, что не готов  Василий. Точнее, он оказался очень даже «готов», с затаенной страстью наблюдая, как проделывает  это у него на глазах Славка, но повторить то же самое с липнущей к нему Ленкой Потаповой был не в силах. Как и не в силах отвести взгляд от стройного и мускулистого Славкиного тела…
     Эксперимент закончился для Василия ужасно: он стал предметом насмешек и презрения всего класса. Безжалостная Потапова растрезвонила об этом по всей школе. На него приходили посмотреть на перемене даже шестиклассники, шепчась между собой с пошлыми улыбками и показывая при этом на него пальцем. Самое обидное, что предмет его тайного желания и лучший, как он считал раньше, друг Славка сделался самым первым его гонителем. 
     Так Василий испытал впервые в жизни, что такое быть всеми презираемым существом. А терпеть это ему предстояло почти два года…
     Наконец школьный ад кончился. Ожесточившийся и замкнувшийся в себе от постоянной травли, что вылилось в комплекс неполноценности, вступил Василий в самостоятельную жизнь. 
     В торговом училище, помимо него, в группе было только четверо парней, из которых он выгодно выделялся и умом, и внешностью. Естественно, не стать объектом пристального внимания женской части Василий не мог. Чтобы не повторилась школьная история, он стал постоянно играть роль пошляка-ловеласа.
     Забористый изощренный мат, которым он владел виртуозно, шуточки «про это» буквально на каждом слове, разговоры без стеснения с самыми откровенными выражениями и жестами, нарочитая житейская ушлость - все это даже при его врожденной интеллигентности, делали Василия «своим в доску» среди разбитной молодой торговой братии.
     Он не отказывался принимать участие в сабантуях, открыто флиртовал со всеми девчонками без разбора, но домой уходил всегда один. Зная, что нет ничего страшнее отвергнутой женщины, как жизнь уже дала возможность убедиться, он понимал, что нужно как-то объяснять свое поведение. 
     На одной из вечеринок, в состоянии подпития, он нарочно еле ворочая языком, «проболтался» о том, что у него есть «классная баба», кроме которой ему никого не нужно…
     -Ну, старше меня намного, ну и что?! А я люблю, когда старше! Ничего не могу с собой поделать! У меня такое мирощу.. мирщу… ми-ро-ощу-щение! Понятно? Такая психуси… пси-хо-сексу-альная струк-ту-ра!
     Скоморошество сработало. Сплетни пошли сразу же. Легче всего люди верят  именно в такое очевидное – невероятное. Василий уже успел занять место в коллективе среди лидеров, и  вопиюще пикантная подробность была отнесена к простимой слабости.
     Эта легенда выручала Василия все последующее время. Менялись «случайно» сказанные, как правило, в нетрезвом виде, имена вымышленных любовниц, детали их биографий, даже «по большому секрету» показывались кое-кому фото красивых  родственниц. Неизменным было только то, что ни одной из них живьем никто никогда не видел. Отговорка была все та же  – мы не можем афишировать отношения из-за разницы в возрасте и положении.
     Чтобы не запутаться в рассказах о своих «любовницах», он использовал факты знакомых биографий.  Позже настало время, когда стал говорить правду, избегая лишь той подробности, что любовница на самом деле была не старше на пятнадцать лет, а моложе и у нее мужское имя…

 

 

2. 

 

     Первый раз это произошло у него только в двадцать четыре года. До той поры Василий всячески подавлял в себе ненавистное влечение. Он даже предпринял попытку жениться. Точнее, вознамерился. 
     Его симпатия и внимание к одной из молоденьких продавщиц  универмага были замечены ее родителями. Сами они были люди совершенно другого круга. «Хождение в народ» своей дочери считали болезнью молодости, которая скоро пройдет. 
     Василий произвел на них впечатление своей интеллигентностью, начитанностью, культурой речи. К тому же, им, особенно отцу, понравилась его самостоятельность и способность принимать решения. То, что он работает продавцом, им представлялось вынужденным шагом оставшегося без родительской поддержки юноши, стремящегося хоть как-то начать жизнь, и тоже было отнесено  к достоинствам. 
     Василий уютно чувствовал себя в гостеприимном доме. Отсутствие хамства и жлобства, тяготившего на работе, возможность быть самим собой и главное – неравнодушие этих людей пленили его. Он стал ощущать свою сопричастность семье, а младший братишка девушки уже воспринял его в качестве старшего брата. Помеха была только одна. Та самая, что мучила и терзала его, и избавиться от которой не помогли ни экстрасенс, ни сексопатолог…
     Василий попробовал переспать с Леной и отлично справился, чему был сам удивлен. Но понял, что повторить это будет трудно, а дальше станет еще трудней. С природой бороться бесполезно. Он ясно ощутил это, и смирившись, как не жаль было отходить от дома, где успел почувствовать себя членом крепкой семьи, перестал проявлять интерес к Лене, а позже сменил место работы.  Василий поставил крест на своей интимной жизни.
     Совратил его пятнадцатилетний подросток. Длинный худой белобрысый Гринька, сосед по дому с третьего этажа. Он постоянно торчал в подъезде по вечерам, когда Василий возвращался с работы, и без стеснения стрелял у него сигареты. 
     Дерзость пацана приятно волновала Василия. Давая прикурить, он смотрел, как тот смачно затягивается совсем еще пухлыми мальчишескими губами, слушал его матерок, олицетворявший для того общение с Василием на равных, разглядывал исподтишка и ощущал внутри сладкую истому.  Так общались они, наверное, с той поры, когда у Гриньки поменялся голос и появился пушок над верхней губой, однако дальше лестничной клетки дело не заходило.
     Каково же было удивление Василия, когда Гринька явился к нему домой. 
     -Ты ж зажигалку обещал показать американскую. Забыл? –  моргая лукавыми глазами, объяснил свое появление Гринька.
     Оригинальную зажигалку с обезьяной подарил Василию на прошлой неделе покупатель иностранец.
     -Приспичило тебе, - проворчал Василий, заводя Гриньку в комнату, - Вон она, на столе… Пиво хочешь?
     -Хочу, - отозвался тот, чиркая и играя зажигалкой, - Дашь на денёк повыё…ся?
     -Бери.
     Василий под неодобрительный взгляд матери вытащил из холодильника две бутылки пива, закрыл в комнату дверь и включил музыку.
     -Соси, - протянул он бутылку Гриньке.
     -Могу, - улыбаясь ответил тот, - А дашь?
     Василий оторопел от такой наглости, а Гринька захохотал, глядя на него блестящими озорными глазами.
     -Ну, ты и нахал, акселерат!- придя в себя, проговорил Василий.
     -Не, а правда, меня вчера в метро онанист доставал, - продолжал Гринька, не сводя с него взгляда, - Наклоняется ко мне, молодой человек, говорит, у вас встал…
     Он нес что-то еще, а Василий вдруг почувствовал, что  покрывается холодным потом.
     -Не, а правда, я бы поехал с ним, если бы он позвал. Чего такого-то? – завершил рассказ Гринька.
     Василий отхлебнул из бутылки, чувствуя, как зубы стучат о горлышко.
     Гринька тоже допил пиво и стал ходить по комнате, разглядывая вещи  и слегка пританцовывая в такт музыке.
     -Чего это тут у тебя? – спросил он, нагибаясь перед книжным шкафом и оттопыривая попку.
     Василий ощутил в теле нервную дрожь.
     «Сейчас или никогда!»- пронеслось у него в сознании, и он, подойдя сзади, заключил наглого пацана в объятия…
     Они сделали свои дела прямо поверх покрывала на постели Василия, под непрекращающееся шарканье по коридору ног матери, которая, казалось, прислушивалась к происходящему в комнате, но вряд ли что могла различить за гремящей музыкой. 
     Едва все было кончено, Гринька стал натягивать одежду:
     -Пойду, а то мать хватится. Я же сказал, что только покурить иду.
     -Тебе хотелось со мной? – спросил Василий.
     -Еще как, - усмехнулся Гринька, - считай, с детства. Только не знал как подъехать к тебе…
     Самое ужасное, что пацан стал караулить возвращение Василия с работы, и тому приходилось каждый раз проявлять изобретательность, чтобы проскользнуть в подъезд незамеченным. Повторять происшедшего он не хотел, и уже на утро горько раскаивался в содеянном. 
     Однако через неделю столкновения избежать не удалось. Отчаявшись подловить Василия на подступах к дому, Гринька засел на ступеньках возле его квартиры.
     -Ты мне что, зажигалку мне подарил, что ли? – хмуро спросил он, исподлобья глядя на Василия.
     -Давай, - коротко отозвался тот.
     -Дома. Зайдешь? Матери нет.
     -Нет, я устал жутко. Завтра вечером занесешь, – поморщившись, ответил  Василий, прекрасно помня о том, что завтра еще днем ему предстоит переезд на новую квартиру…

 

 

3.

 

     На какое-то время страсть отпустила Василия, но через полгода снова потревожила в лице молоденького практиканта. 
     С Алешей они прониклись симпатией друг к другу с первого же взгляда. Рабочий день пролетел незаметно, и расставаться им не захотелось. После двух выпитых у метро бутылок пива, Василий пригласил нового друга отметить начало трудового пути домой. По пути они запаслись водкой  и до полуночи проболтали, укрепляясь во взаимных чувствах. Когда закончилась водка, попробовали от каждой из многочисленных бутылок в серванте, который Василий превратил в бар.  Наконец глаза у них начали слипаться, и Василий стал стелить Алеше на диване в кухне.
     -Ты что это, друга в кухне укладываешь? – начал возмущаться тот, хватая подушку и кладя ее на постель рядом с подушкой Василия – Я буду спать здесь!
     Тут не обошлось ласками и взаимной мастурбацией, как с Гринькой. Алеша захотел, чтобы они по очереди поимели друг друга по полной…
     «Вот ты и стал настоящим педерастом», - сказал сам себе, глядя в зеркало, Василий, после того, как проводил рано утром приятеля на работу.
     Когда они встретились на смене через два дня, Василий общался с Алешей так, как будто не было этой ночи и вообще ничего между ними не произошло. После закрытия магазина он нарочно задержался, чтобы тот ушел домой, но Алеша ждал его, куря с охранником возле двери служебного входа. 
     По пути до метро они, как ни в чем не бывало, болтали о служебных делах, и Василий, невежливо перебивая, пресекал малейшие попытки собеседника заговорить о чем-нибудь другом. На эскалаторе тот, наконец, не выдержал:
     -Слушай! Мне так твой бар понравился! - слегка паясничая, воскликнул Алеша, - Когда я опять поеду его опустошать?
     -Не сегодня, - твердо ответил Василий.
     Алеша потупился, а потом, после небольшой паузы, все в том же тоне  продолжил:
     -Слушай, ты не обижайся на меня! Я как припомню, что с тобой тогда ночью сделал…
     -Почему - ты? – перебил его Василий, - А я - что? Ничего не смог? Забудь про это, все было прекрасно.
     Внизу они попрощались и навсегда разъехались в разные стороны, хоть и продолжали видеться на работе.
     Прошло еще несколько лет. Жизнь Василия текла все так же. По-прежнему возникали различные варианты с женщинами. По своей душевности и любви к людям он очень хорошо находил с ними общий язык. Некоторые принимали его знаки внимания за знаки надежды, что потом заканчивалось слезами.
      Необходимость постоянно лгать и изворачиваться буквально терзала Василия и омрачала существование. К тому же, стало тяготить одиночество. У его друзей уже подрастали дети, а он ложился в холодную постель, и сжав от обиды губы, погружался в пикантные воспоминания, поскольку только они помогали уснуть. 
     Порой он жалел, что порвал с Алешей, что не дал нового адреса Гриньке, что не поднял глаз на парня, что просунул вчера ему свою ногу между колен в последнем вагоне поезда метро между Площадью Восстания и Гостинкой – всем известным местом знакомств ему подобных. Порой ему казалось, что так  бы оно было лучше…
     Когда Василию перевалило за тридцать, грянула перестройка и все с ней связанное. Была отменена 121-я статья, поток информации хлынул в массы, а газеты запестрели объявлениями «ищу голубого друга».
     Василий  набрался смелости и послал по почте в редакцию рекламы «Все для вас» свое: «Молодой мужчина станет нежным, верным и преданным другом парню 20-25 лет». На почтамте, куда он предлагал адресовать корреспонденцию  до востребования, через пару недель ему вручили пачку из одиннадцати писем. 
     Василий начал встречаться с мальчиками. С кем расставался сразу, кого приводил домой, но все это только усугубляло его уныние, поскольку, в лучшем случае, ничего, кроме животной страсти, испытать не удавалось. Иногда возникали проблемы, поскольку за оказанное внимание кое-кто начинал требовать компенсации отнюдь не в виде преданности и верности.
     -У голубых ты подлинных чувств не найдешь, - услышал Василий от одного парня при знакомстве. 
     Поняв с первого взгляда, что тот не питает к нему никаких симпатий, он решил с ним хотя бы пооткровенничать, поскольку заметил в глазах собеседника интеллект.
     Да Василий и сам это начинал понимать. Новый круг общения скорее обременял его, чем приносил  удовольствие. Все разговоры об одном, все новости и сплетни тоже об этом. Даже в характере этих мальчишек было что-то не мужское, бабье. 
     «Высшая сила меня, что ли, какая-то отводит, - недоумевал Василий, - чтобы не искал спасения в противоестественном?»
     Мысли такого рода все чаще посещали его. В том, что эта сила существует, Василий не сомневался.  Без нее не могло окружающее быть таким совершенным и взаимосвязанным. Однако познать ее, разобраться, понять - времени, да и желания, у него не было. К тому же, это было связано с церковью, а к ней Василий испытывал стойкое предубеждение. И не только от воспитания. 
     Когда-то он делал несколько попыток войти в храм, но впечатление осталось удручающим: мрак, спёртый от горящих свечей воздух, угрюмые мрачные люди вокруг, колючими неприязненными взглядами оглядывающие его, еле слышимое заунывное чтение на каком-то непонятном языке – где же здесь Бог? Да и в жизни, где они – христиане? Самая первая в доме скандалистка Матрена с пятого этажа, как он знал, каждое воскресенье ходила в церковь. Жадная и завистливая Вера Петровна, от которой Василий не слышал ни одного доброго слова о ком-либо, тоже считала себя «православной христианкой». Всем так и заявляла, поучая при этом, как надо жить.  Ну, а уж когда в перестройку пошли телепередачи из храмов с крупными планами вождей страны Советов со свечками в руке, это и вовсе отвратило Василия. 
     «Да, прав ты, Володя, - мысленно обращался Василий к любимому барду, - Ни церковь, ни кабак, ничего не свято…»
     В то время изменилось многое. Помимо того, что перестали преследовать за веру, первый демократически избранный мэр задумал превратить Ленинград в межконфессиональный город, и в него хлынул поток проповедников всевозможных традиционных и нетрадиционных конфессий. 
     Однажды Василий попал на проповедь известного американского миссионера. Чисто и красиво одетый моложавый мужчина являл собой, казалось, живой пример человеческого совершенства. Стоя на трибуне перед огромной аудиторией, собравшейся в крупнейшем спортивном комплексе, сверкая умными добрыми глазами из-под очков в изящной оправе, он говорил очень простые и в тоже время глубокие по сути слова. 
     Совершенно подавленный, перебирающий в памяти по крупицам всю свою непутевую жизнь, Василий размышлял: 
     «А ведь действительно, как просто. Возлюби своего ближнего, и будет в жизни цель, будет ради чего жить…»
     Выступление свое миссионер завершил призывом к тем, кто сегодня впервые поверил Богу, выйти на арену и поднять руку. Хлынул поток людей. Вышли, наверное, две трети, и Василий был среди них. Так он впервые «проголосовал» за свою веру.
     Уходил он из СКК, унося в кармане Новый завет и открытку с приглашением на собрание общины христиан-евангелистов.
     Когда в воскресенье он пришел в ДК, где оно проходило, ему показалось, что он попал в другой мир. Вокруг были опрятно одетые улыбающиеся люди, которые называли друг друга: брат, сестра. Василия тут же заметили, окружили вниманием, познакомили с живущими неподалеку от него – приняли, как своего воистину брата. 
     Собравшиеся пропели несколько молитв на понятном русском языке, а потом пресвитер долго и в то же время увлекательно рассказывал о поездке в Индию, попутно увязывая свои впечатления с евангельскими истинами. Собрание закончилось чаепитием, и Василий вышел буквально окрыленный. Он разом обрел массу друзей, ему предложили совместно изучать Библию и сказали, что непременно ждут в следующее воскресенье.
     Да он и сам не мог его дождаться. И следующего, и тех, что были потом. Все, что тяготило его, отошло на второй план, а встречи с мальчиками он прекратил сам, поскольку они стали чем-то лишним, не вписывающимся в его теперешний образ жизни.
     Когда к нему зашел один из них - пожалуй, единственный, с кем завязались дружеские отношения, и как всегда предложил познакомить с кем-то, он сказал, что не надо.
     -Ты – всё? – внимательно посмотрев на него, спросил парень.
     -Да, - кивнул Василий, - Прости, но у меня кое-что изменилось в жизни. В гости заходи, а этого больше не надо. И всем остальным скажи.
     -А что изменилось-то? Женишься что ли?
     Василий задумался на мгновение, а потом твердо ответил:
     -К Богу я пришел, Костик.
     -Ну, ты даешь, Петрович, - удивленно протянул тот, - Уж про кого бы еще, но про тебя никогда бы такого не подумал.
     -Я и сам еще месяц назад не подумал бы, - задумчиво проговорил Василий.
     Он регулярно посещал собрания, читал Библию, обсуждая с братьями и сестрами волновавшие или не совсем ясные места, ему стали давать поручения по организации вечеров отдыха, концерта христианской рок-группы, приезжающей из Америки, но…
     Спустя какое-то время, Василий почувствовал, что охладевает к этой деятельности и к новым друзьям. Чего-то здесь не хватало. Было во всем что-то, как показалось ему, неестественное. Они как бы создавали сами вокруг себя какой-то замкнутый мирок, которым компенсировали свою духовную неустроенность. 
     Эйфория прошла, а нового мироощущения не возникало. Что-то особенное существовало лишь здесь, пока длилось собрание, а за порогом бесследно исчезало. Да и читать Библию ему почему-то вдруг захотелось, наоборот, в одиночестве. Христос, Его земной путь, Его слово, Его жертва, Его безграничная любовь все больше и больше покоряли Василия, проникая в сердце и вызывая слезы покаяния за свои поступки в жизни.
     Василий не стеснялся этих слез, ему даже хотелось поплакать, выжать вместе со слезами из души всю мерзость, как из грязной половой тряпки мутную воду. Публичные разговоры о том, что становилось сокровенным, стали угнетать Василия. Он перестал посещать собрания общины и отвечать на их телефонные звонки…
     В один из вечеров ноги сами привели его в Александро-Невскую лавру. В Троицком соборе шла Всенощная Крестопоклонной недели. Василий вошел, перекрестился и скромно встал возле стены, намереваясь понаблюдать за службой. 
     По случаю Великого поста в храме царил полумрак, духовенство и церковнослужители были в необычных облачениях фиолетового цвета. Ничего не понимая, он просто стоял непрестанно повторяя про себя: 
     «Господи, прости меня». 
     За что, он не уточнял. Его переполняло желание просить прощения и он почему-то был уверен, что будет услышан и это поможет ему стать лучше…
    Выйдя из храма после службы, он не захотел спускаться в метро и пошел пешком к себе на Петроградскую, продолжая пребывать в том состоянии, что возникло в храме. Он удивился, что почему-то не заметил там всего того, что оттолкнуло когда-то раньше. 
     С той поры зачастил Василий в храм. Он сам не отдавал себе отчета, зачем идет туда, но все равно шел. Постепенно стало возникать желание разобраться в богослужении. Василий долго стоял перед свечным ящиком, напоминавшим скорее магазин, вчитываясь в названия многочисленных книг и стараясь определить наиболее подходящую, пока глаза не наткнулись на Закон Божий. Книгу, от которой он не смог оторваться до глубокой ночи, которую прочитал целиком за несколько дней и тут же начал читать вновь.
     Теперь он осознанно воспринимал происходящее в храме. За Божественной Литургией видел и чувствовал земной путь Христа. Потребность этого переживания стала для него насущной. Кроме того, он ощутил необходимость соединиться со Спасителем в таинстве причащения. Но путь к Чаше преграждала необходимость исповеди…
     Василий уже понимал, что без покаяния невозможно научиться владеть своими страстями. Он готов был излить накопившуюся за четыре десятка лет грязь, всю-всю.…  Кроме одного. Усугублял страх и резко отрицательное отношение, которое, как он знал, существовало в церкви к таким вещам.
     Часто, наблюдая, как священник накрывает чью-то повинно склоненную голову епитрахилью, Василий с горечью думал: 
     «Вот если бы меня…»
     Однажды он обратил внимание на то, что некоторые вместо словесной исповеди прибегают к записке, которую священник читает и иногда даже не задает потом ни одного вопроса. Это показалось Василию спасительным.
     Придя домой после Всенощной на Вербное воскресенье, он уселся за стол и с молитвой начал вспоминать все свои прегрешения с самого детства. Опомнился, когда были исписаны три листа, а на часах была половина первого ночи. Однако Василий настолько увлекся, что остановиться было трудно. После двукратного переписывания все уместилось на двух неполных страницах. В том числе, на двадцать третьей строчке было написано: «Противоестественный блуд (имел половую связь с мужчинами)». 
     Придя в храм и увидев расписание богослужений Страстной седмицы, где под Великий четверг стояла общая исповедь, Василий стал прислушиваться к разговорам за спиной. Его интересовало, что такое «общая»? Ответ прозвучал довольно быстро.
     -Ну, батюшка грехи сам все называет, а ты стоишь вместе со всеми и каешься. Потом он молитву читает, подходишь, благословляешься и идешь причащаться, - втолковывала кому-то бабка.
     «Вот то, что мне нужно, - подумал Василий, - Господь все равно услышит, а священника искушать не обязательно. Да мне лишь бы только позор этот смыть, причаститься, а потом уже, на следующей исповеди, все начну рассказывать сам, без утайки».
    Спокойный, уверенный, прочитавший все подобающие молитвы, пришел он накануне Великого четверга в храм. 
     Вышедший на амвон духовник лавры прочел начальные молитвы, а потом, глядя на прихожан из-под очков строгими черными глазами, сказал:
     -А теперь достойно приступим. Вас очень много, но и мы все здесь. Исповедь будут принимать девять батюшек, подходите к любому…
     «Вот тебе и общая, - подумал Василий, - Бога не перехитришь».
     С солеи зазвучал монотонный голос чтеца, а прихожане начали разбредаться по храму, выстраиваясь в очереди к аналоям.
     «Будь, что будет, - решил Василий, вставая к первому попавшемуся священнику - Прогонят, так прогонят, на все воля Божья, больше так не могу …»
     Как в полузабытье шагнул он к аналою и достал из кармана бумажку.
     -Батюшка, я никогда в жизни не был на исповеди, крещен во младенчестве, здесь все мои грехи, что вспомнил, простите меня, если сможете, - выдавил из себя Василий склоняя голову.
     -Бог простит… – ответил священник, беря в руки записку.
     «Господи, пусть он порвет ее сразу! - взмолился про себя Василий, наблюдая краем глаза, как батюшка внимательно читает, - Господи, не отвергни меня!»
     Василий не верил ни в какую мистику, но вдруг, он был готов поклясться, явственно почувствовал кожей, как от лежащего перед ним на аналое креста исходит успокоительная прохлада. Оторопев, он уставился на крест, потом перевел взгляд на священника. 
     -Сегодня на небесах большая радость, - тихо сказал батюшка, - Радость о кающемся грешнике. Ради этого Христос принял крестные муки…
    -Батюшка… - прошептал Василий, чувствуя, как глаза наполняются слезами, - Батюшка…
     Священник взял его за руку:
     -Не волнуйтесь так. Самый трудный шаг сделан. Не останавливайтесь только на первой ступеньке, нужно подниматься дальше…
     Он говорил что-то еще. О совершенстве, что составляет смысл человеческой жизни, о любви к ближнему, о вечных истинах, но Василий слушал и не слышал. Он был целиком охвачен только одним: 
     «Я прощен».
     Священник накрыл его голову епитрахилью, прочитал разрешительную молитву, спросив перед этим имя, и благословляя, добавил:
     -Завтра причаститесь, не забудьте прочитать каноны и правило. И потом, хотя бы раз в месяц, обязательно исповедуйтесь, причащайтесь. Без этого нет спасения, запомните.
     -Спасибо, батюшка! – Василий готов был кинуться ему на шею.
     -Идите с Богом, - чуть улыбнулся тот, - И записывайте, записывайте грехи, все до единого.
     С этого дня жизнь Василия потекла иначе. Не сразу, но постепенно он стал открывать, что почти все, чем  жил до настоящего времени, перестает быть  главным, а то, что раньше раздражало, возмущало, бесило, теперь вызывает лишь досаду и сожаление. Само собой изменился круг друзей и знакомых. Причем, не потребовалось ни рвать с кем-то отношения, ни ставить себя в исключительное положение.
     Из прежней тусовки звонил иногда только Костик.
     -Слушай, а куда ты ходишь причащаться? – спросил он как-то, - Мне с тобой нельзя?
     -Если ты крещеный, то даже нужно, но тебе придется сначала исповедаться.
     -Крещеный. Но я не хочу бросать мальчиков…
     -Тогда реши сначала, что тебе больше нужно. Будешь готов – всегда рад помочь.
     -Ладно, ладно…
     Больше Костик на эту тему не заговаривал.
     Прошло несколько лет. С течением времени Василий заметил, что его стала все больше тяготить мирская жизнь. Он давно уже воспринимал окружающее как бы со стороны, сочувствуя людям, и не проникаясь в тоже время посторонним мнением. Но теперь им стало овладевать желание совсем уйти от нечистоты, укрыться за монастырской стеной от всецарящих лжи, жестокости, цинизма. Все чаще задумчиво посматривал он на монахов.
     -Ваше решение похвально, - ответил Василию священник, к которому он, набравшись смелости, обратился за советом, - но вы еще человек не воцерковленный, а воцерковляемый. Укрепляйтесь пока на приходе, исповедуйтесь чаще.
     -Батюшка, а вы могли бы стать моим духовным отцом?
     Священник еле заметно улыбнулся.
     –Зачем это вам? Духовный отец нужен молодому монаху, а вы – мирянин. Отец у нас один – на небесах. А что касается монастыря, то не думайте, что там все так благочестиво, как вам кажется. От многих искушений и соблазнов в миру бывает уйти даже легче. Съездите, поживите в монастыре. Отпуск у вас когда?
     -Осенью.
     -Я могу вас благословить в хороший монастырь, недалеко относительно, в Псковской области, - священник назвал монастырь и имя настоятеля, - Обратитесь к нему или к отцу эконому, скажите, что я благословил, они оба меня хорошо знают. Господь управит: если нужно – приведет, а не нужно вам это – отведет. Своя воля, она, как известно, хуже неволи бывает.
     Разговор происходил в небольшом храме на окраине города, куда Василий зашел случайно. Расположил его к откровению какой-то простой и в то же время внимательный взгляд батюшки, который после будничного вечернего богослужения вышел пообщаться с ожидающими его прихожанами. 
     Потом, спустя много лет, Василий будет благодарить Бога за то, что Он привел его на первый доверительный разговор именно к этому священнику.
     -Как ваше имя, батюшка?
     -Отец Сергий. Надумаете - найдете меня здесь. Хотите, телефон могу оставить…
     Он порылся  под подрясником и протянул Василию визитку.
     -А на исповедь к вам можно приезжать?
     Отец Сергий опять усмехнулся.
     -Да пожалуйста. Как я могу вам запретить? Но, только – вы исповедуетесь ведь уже где-то? Являетесь прихожанином какого-то храма? Здесь я вас вижу впервые. Метания за понравившимся священником не угодны Богу. Ничто и никто не должен быть для вас важнее Его. А за советом или помощью всегда обращайтесь. С Богом.
     Батюшка встал и поднял руку, сложив пальцы для благословения.
     Перемена произошла неожиданно быстро. Спустя буквально несколько дней, зайдя в один храм, Василий  увидел объявление: 
     «Храм приглашает на работу православного мужчину 30-50 лет. Обращаться к Сергею Николаевичу». 
     Василий тут же подошел к свечному ящику. Сергей Николаевич, это оказался староста, был на месте. Он побеседовал с Василием и предложил ему место сторожа, посоветовав не увольняться с работы, поскольку жалование в храме «не ахти какое, но бесплатно кормят…»
     Василий, тем не менее, решил совсем порвать с прошлой жизнью, в неофитском порыве усмотрев промыслительность во всем, что с ним происходило. 

 

 

4.

 

     Теперь вся его жизнь протекала при храме. График дежурств был сутки через трое, но Василий охотно брался за выполнение любых других послушаний, и практически, пропадал тут каждый день. Его заметили и духовенство, и прихожане, с которыми он охотно беседовал, стараясь каждого утешить и наставить, не беря на себя, однако, больше того, что мог. В тех случаях, когда он не чувствовал себя компетентным или не обладал правом давать наставления, отсылал к священнику. Мизерное жалование не осложнило жизни, поскольку гардероб у него был не скудный, а носить все это, кроме храма, стало некуда. Питался он тоже в храме, а светской жизни у него теперь не было. К тому же, перепадали довольно часто и другие пожертвования. То отец-настоятель дарил к празднику круглую сумму, то кто-то из прихожан давал, прося помолиться, то староста добавлял за исполнение поручений. Омрачало жизнь совсем другое.
     Василий и предположить не мог, что работающие при храме люди с такой неприязнью примут его. Причиной оказалась доброжелательность и безотказность Василия. Он не брезговал вынести ведро, разгрузить машину, снять догоревшие свечи, сделать что-то еще, не вдаваясь в подробности, входит или не входит это в его обязанности, как-то сразу почувствовав себя в храме, как дома. Однако благословленные исполнители этих послушаний смотрели на него, как на скрытого врага. Они стали пользоваться этим, переваливая на его плечи львиную долю своих обязанностей, при этом не упуская случая унизить, обругать, показать свое превосходство. Причем все это у них называлось «смирять».
     У Василия опускались руки. Он уже не представлял своей жизни без храма, и в то же время ему было неприятно идти туда из-за недоброжелательности окружающих. Выбитый совершенно из колеи, он позвонил отцу Сергию и попросил о встрече.
     -Ну, вот! А еще в монастырь хотели! - рассмеялся батюшка, внимательно выслушав Василия, - А в монастыре, знаете, какая грязь? Вы думали, что здесь все с крылышками? Вы еще и о духовенстве узнаете такое, что вам плохо станет. Да, да, нужно быть к этому готовым! А вы столкнулись один раз и уже впали в уныние. Где же ваша вера в таком случае? Где любовь? Не у этих людей, Бог им судья, а у вас? Ведь это не люди, а Господь вас смиряет…
     Василий слушал доброжелательный голос отца Сергия, который как бы только и делал, что ругал его, вместо утешения, и успокаивался. Все волновавшее представлялось совсем в ином свете.
     -Вспоминайте о своих грехах чаще, тогда и к другим научитесь относиться  терпимее. И не забывайте о том, что в храм идут работать иной раз далеко не благочестивые люди. Мы не можем не простить кающегося. Недостойные этим пользуются…
     Василий ушел успокоенный, а через несколько дней ему было дано еще одно послушание, которое окончательно вывело его из сомнений и уныния.
     После окончания воскресной литургии его поманил пальцем настоятель. Василий подошел, сложив руки под благословение.
     -Мне говорил староста, что вы выражали желание заняться патронажем, - обратился отец Мефодий с полувопросом – полуутверждением к Василию, и не дожидаясь ответа, продолжил:
     -У нас есть просфорница, которая работает на дому. Агничные просфоры выпекает, у Марии они не получаются… Так вот. Она слепая от рождения. По хозяйству ей помогает Мария, но иногда бывает нужна мужская помощь. Сходите к ней…
     Настоятель оторвал от поминальной записки чистый кусок, написал адрес и протянул бумажку Василию, другой рукой одновременно благословляя его.
     Адрес был за Черной речкой. Не откладывая, Василий поехал. Дверь открыла сухонькая старушонка с ясными, немного слезящимися светлыми глазами.
     -Васенька? – приветливо осведомилась она, пропуская его в прихожую, - А мне уже звонил  батюшка, жду тебя. Раба Божия Нина. Раздевайся, проходи, сейчас чай пить будем. Наливочки домашней отведаешь? Сама старалась…
     Василий смотрел на нее и не мог поверить, что попал к слепому человеку. Бабушка так ловко передвигалась по квартире, так точно брала в руки необходимые предметы, что глядя со стороны, никак нельзя было это предположить.
     -Ты не удивляйся, Василек, - как бы поняв, о чем он думает, сказала старушка, - В дому-то я все знаю, где и что. Двадцать лет уж почитай тут ползаю. Я тебя особенно ни о чем просить не буду, не думай. Мария помогает, соседи грешницу старую не обходят. Но вот погулять со мной, в Сосновку съездить, например… Люблю я воздушком подышать, снежком под ногами похрустеть, птичек послушать…
     -Да не волнуйтесь вы, баба Нина, все будет сделано, что попросите.
     -Как ты хорошо меня назвал, - улыбнулась она, - Как-то совсем по-родственному у тебя получилось.  Одна я, Василек, совсем. Вот, глянь-ка…
     Баба Нина подошла к серванту и сняла с него три фотографии в рамках.
     -Вот муж мой покойный. Андрей, раб Божий. На войне его…
     -На войне? – удивился Василий,- Сколько ж вам лет, баба Нина?
     -Ох, и не спрашивай, – засмеялась она, - Самой страшно делается, как подумаю. Доживу до ста или нет? Господь один знает. Ждет, Милостивый,  когда Нина грешница готова будет, а она все никак. Не достойна, выходит, пока... А вот это сынки мои, - продолжила она, ощупывая пальцами одинаковые рамки, и по одной ей ведомым приметам отделяя одну от другой, - Алешенька старший и Витюшка. Погибли оба… Витюшке еще шестнадцати не исполнилось, убили. Ни за что. Шпана местная. После войны-то много ее было. А он добрый был, мухи не обидит. Еще пяти лет не было, а уж меня через улицу переводил, любому помочь был готов. Алешенька очень тогда переживал, любил он брата. Через это и погиб. Институт бросил, в милицию служить пошел. Как ни отговаривала, не послушал. Нельзя, говорил, мама, чтобы такая мразь безнаказанно жила. Да, верно, я ему говорю, только ты-то один всю мразь не изведешь. Не задастся дело, если не с добром его начинаешь. Ведь ты же за Витюшку мстить идешь. Не уберегла, Василек, не отмолила. Через год его и убили. На операции. В засаде. Бандита какого-то брали. Говорили, нарвался на пулю, сам наперед всех полез. Наградили его даже посмертно. Вот, с тех пор и живу совсем одна, к сынкам  отправиться готовлюсь, да все никак. Видишь, еще и польза от меня какая-никакая есть - просфоры пеку. Ты отвезешь просфоры-то?
     -Да, конечно, - ответил Василий, пораженный, как спокойно и просто говорит все это баба Нина.
     -Ну, пошли, наливочкой тебя угощу, да чайку попьем…
     Он ушел от нее поздно вечером, поправив петли кухонного шкафа, разобрав антресоли и починив разболтавшиеся розетки.
     «А ведь она счастлива! – поразился Василий, - Слепая, одинокая, престарелая, похоронившая всех близких, она счастлива! Вот, что значит жить с Богом…»
     С той поры зачастил он к бабе Нине. Не избалованный материнской лаской, выросший в душевном отчуждении от родителей, он ощутил вдруг такую потребность в живом общении и заботе о ней, что начинал скучать на второй же день. 
     Баба Нина тоже полюбила Василия и всегда радовалась его приходу. Ездили они и в Сосновку, и в Сестрорецкий курорт, где так хорошо дышалось хвойным воздухом и шумело море.
     Незаметно пролетели два года. Храм, баба Нина, паломнические поездки – вот, пожалуй, все, чем  жил Василий все это время. Даже с мизерного жалования накопилась у него в ящике гардероба пачка денег, поскольку тратить было почти некуда, и Василий при случае намеревался пожертвовать их на благое дело. 
     А еще через год его предали родному ремеслу.  Освободилось место продавца в магазине при храме, и Василий опять оказался за прилавком. Только окружали его теперь не телевизоры с магнитофонами, а книги, иконы, церковная утварь да знакомые лица прихожан. Преследования со стороны служащих тоже прекратились. Своим упорством и бесконфликтностью Василий заставил их с собой смириться.
     -Эх, Василек, переезжай ко мне совсем, - как-то сказала ему баба Нина.
     -Надо подумать, -  ответил Василий.
     Жить одному стало для него противоестественным, и он был готов и впрямь решиться на это, поскольку ничто другое, казалось, не предвещало никаких изменений…

 

 

5.

 

     В морозный и вьюжный февральский вечер первой седмицы так рано насупившего в тот год Великого поста, когда до закрытия магазина оставались считанные минуты и напарница Василия удалилась сдавать на хранение драгметаллы, вошел последний посетитель. Он как-то неловко и боязливо протиснулся в дверь и застыл на пороге, скользя взглядом по полкам. Василий мельком оглядел его.
     Это был парень лет семнадцати в поношенной матерчатой утепленной куртке, мешковато сидевшей на его худом длинном теле. Потрепанные грязноватые джинсы спадали на изрядно разбитые старые ботинки. Покрытая снегом вязаная шапочка на голове и потертая сумка в руках, одетых в рваные перчатки. Серые чуть раскосые глаза настороженно смотрели из-под сдвинутых бровей, слегка румяное с мороза лицо сохраняло отчужденность, и во всех манерах было что-то угнетенное, безрадостное. Он покосился на Василия, прошел к стеллажам и начал наугад смотреть книги.
     Безошибочно определив впервые пришедшего в церковный магазин посетителя, Василий отвернулся, чтобы не смущать парня, ожидая, когда тот сам обратится с вопросом. Ждать пришлось недолго. Перебрав пять или шесть книг, он стал бросать на Василия короткие взгляды.
     -Помочь? 
     -Да.. – отрывисто ответил парень, - Если можете. Я… Мне… Ну, короче, что я могу почитать о вере?
     -О вере? – переспросил Василий, подавив улыбку, - Тут все, в принципе, о вере. Что интересует конкретно? Священное писание, святоотеческая литература, художественная, учебная?
     Парень уставился в пол.
     -Может быть что-то для новоначальных? 
     -Да. Я… Простите, я хочу открыться. У меня недавно умер отец, и я… Ну, мне очень трудно жить… Я ходил к психологу, он посоветовал мне увлечься какой-нибудь религией. Я шел мимо, увидел ваш магазин…
     -Увлечение вас не спасет, оно быстро проходит, - мягко, но убежденно ответил Василий, - Поможет, если вы постараетесь обрести  Бога. Тогда и жизнь возымеет смысл, и никогда уже не будете чувствовать себя одиноким.
     Парень поднял на Василия внимательный взгляд:
     -А как  это - обрести? Что вы имеете в виду?
     -Неужели вы, глядя вокруг, не задумывались о том, насколько все в природе взаимосвязано и совершенно? Неужели вызывает сомнение, что все это образовалось не само собой, а создано высшим разумом? Да его чувствуют все, даже самые оголтелые безбожники, признавать только не хотят. Пустите Бога в свое сердце и станете другим.
     -А что для этого нужно?
     -Простите, вы крещеный?
     -Да, в детстве крестили. 
     -Тогда осталась самая малость – поверить Господу, что Он вас любит. Пойдемте…
     Василий подвел его к полке у кассы и протянул ту самую книгу, которая в свое время помогла ему самому.
     -Вот вам Закон Божий. Эта книга писалась более ста лет назад и не написано еще ничего лучшего, где бы так просто и ясно излагалось все основное о христианской вере. Читайте хотя бы по одной главе в день и во всем разберетесь. Постарайтесь читать больше не умом, а сердцем. Прочтете – приходите, подберем что-нибудь еще. И надо придти в храм. Без причастия, без регулярной исповеди – спасения нет. Да вы и сами это почувствуете, если полюбите Господа…
     Василий говорил это все спокойно, без нажима и патетики, смотря в сторону, чтобы не смущать парня, но чувствовал  на себе его  пристальный взгляд.
     -Сколько она стоит? – спросил парень.
     Василий назвал цену, скинув на калькуляторе десять процентов, на что имел право в исключительных случаях.
     Парень замялся, и Василий понял, что у него не хватает денег.
     -Знаешь что, возьми так, - сказал он, упаковывая книгу в пакет, присовокупив еще молитвослов и бумажную икону Владимирской Божией Матери, - Возьми, а будет желание, деньги занесешь потом, я через день работаю.
     -Спасибо, - искренне и немного удивленно сказал парень, - Нет, честно, спасибо!
     -Во Славу Божию, – улыбнувшись, ответил Василий, - Ну, извини, дорогой, мне закрывать пора.
     -Да, конечно…
     Парень взял пакет и пошел к выходу, но уже на самом пороге обернулся и опять внимательно посмотрел на него:
     -А как вас зовут?
     -Василий. Говори мне ты, - тихо сказал Василий, протягивая руку.
     -Сергей, - услышал он в ответ, сжав в ладони холодные тонкие пальцы и глядя в открытые глаза, в глубине которых читалась неразделенная грусть.
     «Сережа… Сережа…»- мягко и ласково повторял про себя Василий, шагая по направлению к Невскому сквозь колючую метель с пронизывающим холодным ветром.
     «Сережа…» - повторял он, и становилось теплее. 
     «Сережа… Сережа… Сережа…» 
     Василий чувствовал себя счастливым в этот неуютный вечер. Как мало для этого нужно…
     Воспоминание о встрече не оставляло его и весь следующий день. Василий ощущал томительное волнение в душе, согревающее и тревожащее одновременно. Тревожащее тем, что он почувствовал в нем что-то от того, что было раньше, и не напоминало о себе так явно последние годы…
     Было. Возвращалось иногда. В  воспоминаниях, которыми возникало непреодолимое желание себя утешать, в сладострастии, которое накатывало неожиданно при созерцании красивого юноши, особенно нескольких сразу. Правда, все это проходило и вызывало раскаяние уже на следующее утро.
     Но в данном случае было не все так просто. С момента, как встретились их взгляды после того, как Сергей сказал, что потерял отца, у Василия что-то дрогнуло внутри, подступив к самому горлу. Он понял, что не испытывал такого участия и сочувствия ни к одному человеку ни разу в жизни. А впрочем, никто ни разу в жизни не говорил ему это ТАК. 
     И чего здесь было больше, Василий не знал. Уходя на работу, он горячо помолился Господу о ниспослании мудрости.
     Сергей пришел вечером. Василий даже не сразу заметил его появление. Только что закончилась вечерняя служба, и в магазине стало оживленно. Он, скорее, каким-то образом почувствовал его присутствие. 
     Сергей стоял у двери и наблюдал за Василием внимательным, и как ему показалось, нежным взглядом. Василий улыбнулся и кивнул ему. Сергей подошел. Они пожали друг другу руки.
     Василий пододвинул стул к кассе:
     -Садись. Посиди немного, у меня сейчас народ. Как дела? Начал читать? 
     Сергей отвечал односложно, смущаясь окружающих, да и Василию приходилось все время отвлекаться на разговоры с покупателями и подсчет денег.
     -Ты не торопишься? – спросил Василий.
     -Нет.
     -Погуляй маленько, через полчаса закрытие. Проводишь меня немного, а по дороге поговорим. Согласен?
     -Да, конечно, - кивнул Сергей.
     Напарница из отдела драгметаллов, когда они остались одни, заметила:
     -А вам идет, Василий Петрович, наставлять молодежь. Отец бы из вас хороший получился.
     -Всему свое время, Ирина.
     -Да вам и сейчас не поздно. Какие ваши годы? Разве у нас на приходе мало одиноких женщин, которые могли бы составить вам пару?
     -Я знаю об этом, - улыбнулся Василий, - Если надо будет, Господь управит.
     Сергей ждал на углу, поеживаясь от холодного ветра.
     -Замерз? – слегка приобнял его, улыбнувшись, Василий.
     -Все нормально, - бодро отозвался тот.
     -Ну пошли. Рассказывай, что успел понять?
     -Трудно так, сразу не скажешь. Понял одно, что верить в Бога не так-то просто.
     -Что ты имеешь в виду?
     -Ну, там, служба, все порядки, правила. Я даже не знал, что столько праздников существует и каждый что-то означает.
     -Это все так, но это не главное. А зачем вообще, скажем так, человеку нужен Бог - ты понял?
     -Ну, как это – зачем? Затем, чтобы стать лучше, наверное…
     Василий внимательно посмотрел в глаза Сергею.
     -Сам додумался?
     -Нет разве? Ну, я не знаю, как положено отвечать. Я сказал, что подумал.
     -Да нет, Сереж, дело в том, что ты попал в самую точку. Именно, чтобы стать лучше. Это самое главное. Реализовать себя и подготовить душу для жизни вечной…
     Они повернули на Невский. Непринужденно начавшаяся беседа текла не переставая и была интересна обоим. Василий старался не давить сентенциями, не суесловить, а простыми словами объяснить Сергею сущность христианской веры, прибегая лишь к общедоступным понятиям и больше опираясь на логику вещей. 
     Позади остались Аничков мост, Гостиный двор, Казанский собор.
     -Есть хочешь? – спросил Василий, останавливаясь у пирожковой.
     Сергей смущенно пожал плечами.
     -А вот я хочу. Как-то не получилось вечером чаю попить. Зайдем?
     Они вошли. Заметив освободившийся столик в углу, Василий сказал:
     -Иди, займи местечко, а я все принесу.
     Он подошел к раздаче, и щедро навалил на четыре тарелки всевозможных пирожков и ватрушек, налив каждому по два стакана горячего кофе.
     -Жуй, сколько влезет, - приказал он Сергею.
     Тот одарил Василия благодарным взглядом:
     -Спасибо. Я ведь вам деньги принес за книгу. Вот…
     -Сереж, оставь их себе. Храм тебе ее дарит. Ты же видел, у меня многие не берут сдачу, жертвуют. Я вижу, что тебе это пошло на пользу. Мы для этого и работаем, если уж на то пошло. И я просил тебя говорить мне ты. Еще прошлый раз.
     -Хорошо. Спасибо тебе.
     -Так-то лучше. Жуй.
     Глядя как Сергей активно поглощает пирожки Василий усмехнулся:
     -Тебя дома-то кормят, проглот?
     -Так я в общаге живу. Я ж не питерский, только учусь здесь.
     -Где?
     -В техникуме радиотехническом.
     -А сам откуда?
     -Из Пикалево.
     Василий понимающе кивнул.
     -А откуда знаешь? Потому, что поезд есть Ленинград - Пикалево? - улыбнувшись, спросил Сергей.
     -Именно, - Василий улыбнулся в ответ, - Сам не бывал.
     -Да и нечего там делать, - поморщился Сергей, - Дыра дырой…
     -Что это ты так о своей малой родине?
     -А что, не правда что ли? Хотя и тут люди по-разному живут. Здесь хоть уйти есть куда. А там – большая грязная деревня и все всё знают…- на лицо Сергея набежала грусть.
     Василий молчал внимательно глядя на него.
     -Знаешь, как живется, когда все говорят про мать, что она шлюха?
     -А есть причины?
     -А то нет… Они с батей познакомились, когда оба проводниками работали на железной дороге. Он потом выучился, инженером стал. Я и в технарь пошел потому, что хотел с ним вместе работать. Мне эта радиотехника, знаешь… 
     -А отчего умер батя? - спросил Василий.
     -Сердце,– вздохнул Сергей, - Ну, а мать так до сих пор и мотается на дороге. Только рейсы да мужиков меняет. 
     -Не надо так, Сережа. Мы не выбираем себе родителей. А раз стыдно тебе за нее, значит любишь. Даже такую, как она есть. Так чего ж тогда злиться?
     Сергей поднял на Василия задумчивый взгляд.
     -Хотя чувствуется, что пережил ты много, - добавил Василий, - Видать, отец у тебя правильный был, раз такого сына воспитал.
     От доброго слова об отце глаза Сергея засветились благодарностью.
     -Мать тебе хоть деньгами-то помогает?
     -Когда как, - пожал плечами Сергей, - Все от очередного сожителя зависит. И от пропойной способности обоих. Сам я себе помогаю. Газеты рекламные разносил, листовки.
     -Но за это же платят копейки.
     -Да, не густо. Но я в нескольких фирмах одновременно брал, а разносил вместе, - улыбнулся Сергей, - Тоже можно кое-что скомбинировать.
     Василий сходил за новой порцией пирожков.
     -А дома тебе ничего не скажут? Жена не спросит, где так долго был? – заботливо поинтересовался Сергей.
     -Нет у меня жены. Вообще семьи нет, - печально вздохнул Василий и завершил, - Кроме церковной.
     -Почему? – недоуменно спросил Сергей, - Разошлись? А дети есть?
     Василий покачал головой, глядя в стол.
     -Нет, не было и теперь уже, наверное, не будет. Всему свое время, Сереж. Так сложилось. У меня дети-то уж старше тебя должны были бы быть.
     -А сколько тебе лет?
     -Пятьдесят три. Хорошо сохранился?
     Сергей пожал плечами:
     -Не знаю. Я себя рядом с тобой, как со своим чувствую. Сам удивляюсь. Я со взрослыми, кроме бати или родственников, никогда вот так не общался, всегда какая-то стенка была. А с тобой почему-то… 
     -Ладно, Серега, дожевывай, да пошли, и правда, по домам. Когда ты еще до своей общаги доберешься? Далеко?
     -За Автово.
     Они вместе вышли и расстались у метро на углу Канала Грибоедова. 
     -Ну, прощай, друган, - протянул руку Василий, - Заходи еще.
     -Я приду обязательно, - серьезно ответил Сергей, - Ты послезавтра будешь?
     -Через день постоянно. Приходи, - он кивнул головой, а потом, не удержавшись, обнял парня за плечи, прижавшись щекой к его щеке. Тот ответил ему тем же, неловко боднув при этом лбом в висок.
     Отойдя на несколько шагов, Василий обернулся и проследил взглядом за удаляющейся фигурой Сергея. Вот он ступил на эскалатор, вот его закрыла чья-то спина, вот мелькнул последний раз вязаный петушок на его голове…
     Василий шел домой с ощущением важного и желанного обретения. Придя, он принял душ и стал готовиться спать. Есть после обильного потребления пирожков не хотелось.
     «Как он сейчас? – озабоченно подумал Василий, - Доехал? Что делает?»
     Он пожалел, что не оставил Сергею телефона, так захотелось, чтобы тот позвонил.
     «Хотя, откуда ему звонить? Из общаги?»
     Василий встал на вечернюю молитву, но ловил себя на том, что  просто начитывает. Мысли продолжали блуждать вокруг Сергея. Он вспоминал его улыбку, голос, угловатость мальчишеских жестов, и ощущал, как его целиком захлестывает чувство горячей нежности. И не только…
     Ложась в постель, Василий ощутил огромное желание прижать сейчас Сережу к своему телу…
     «Что со мной? Этого же не было. Этого не было уже пять лет. Ну, здесь-то это зачем? Он же мне, как сын. Неужели мне с ЭТИМ оставаться всю жизнь? Господи, помоги мне!»
     Он пытался уйти от навязчивых мыслей, сосредоточившись на душевных моментах. Василий вспоминал их беседу, стараясь реанимировать в памяти человеческие чувства к Сергею, но приходил к выводу, что и там уже временами незаметно разглядывал его пальцы, выступающую из-под свитерка тонкую шею, волосы… 
     Василий ворочался, пытаясь отогнать ненавистные желания, но они только усиливались. Отрезвила его лишь мысль о том, что если так будет дальше, придется расстаться с Сергеем. То, что возможны какие-то другие отношения, в его положении Василий представить себе не мог. 
     Он встал с кровати, включил свет, прочитал акафист Михаилу Архангелу, выпил несколько глотков святой воды и лег обратно.
     «Сережа… Милый Сережа…» - мысленно повторял Василий,  наконец-то засыпая.

 

 

6.

 

     Сергей зачастил в церковную лавку, и стул рядом с кассой стал его привычным местом. Прихожане посматривали на него с теплой улыбкой, принимая за сына Василия, наблюдала умиленным взглядом их общение Ирина. Заведующая торговлей, Вера Андреевна, отнеслась сдержаннее, но явного неудовольствия не высказала, спросив, однако, не мешает ли это работе? И еще Василий поймал на себе несколько пристальных взглядов отца Павла.
     Священников в храме, помимо редко появлявшегося настоятеля, было трое. Любимцем прихожан был обаятельный и добродушный отец Александр. Средних лет, полноватый, с круглым животиком, как шагнувший с карикатуры советского журнала, он очаровывал добротой и вниманием. Он долго беседовал с желающими после службы, и обратиться к нему было просто и доступно практически для каждого, несмотря на протоиерейский сан. 
     Другой священник, молодой отец Даниил, внешне на священника походил мало. Особенно, когда переодевался в джинсы и футболку. Аккуратно подстриженная на манер шведки бородка придавала ему интеллигентный облик, и уж совсем нельзя было в нем угадать с первого взгляда отца четверых детей. Он держался еще проще, однако популярностью отца Александра не обладал, да и не стремился. Исповеди принимал в основном молча, сам ни с кем не заговаривал, только отвечал на вопросы. Его основным занятием было исполнение треб, чему он служил ревностно, что было объяснимо: при мизерном жаловании это было насущным хлебом многодетного батюшки. 
      С ним, единственным из духовенства, у Василия сложились более-менее близкие отношения. Отца Александра плотным кольцом окружала ревностная паства, не приветствовавшая, мягко выражаясь, каждого нового человека, претендующего на частичку внимания любимого батюшки, а отца Даниила разве что пытались обласкать сердобольные старушки. 
     Однажды, когда Василий был еще сторожем, отец Даниил заглянул к нему в сторожку.
     -Брат мой во Христе, - обратился он доверительно, - ты не куришь случайно?
     -Иногда, - признался Василий.
     Курить постоянно он, с Божией помощью, бросил сразу же после воцерковления, а вот в удовольствии побаловаться с кем-нибудь за компанию, отказать себе не мог.
     -Угостишь? – спросил отец Даниил.
     -Да, батюшка, конечно.
     -Тогда закрой дверь на ключ, чтобы никто не видел.
     Отец Даниил вошел в тесную сторожку. Василий закрыл дверь и задернул занавеску.
     -Не одобряешь? – усмехнулся священник, поймав на себе взгляд Василия, - А между прочим, в той же Сербии православные монахи курят совершенно открыто и ничем из ряда вон это не считается. Про католиков я уже не говорю.  И в России так было до революции, это Сергианство множество  внешних традиций привнесло, поскольку внутреннее было утеряно. Поститься, например, три дня перед причастием. Ты об этом в Библии читал?
     Василий пожал плечами:
     -Вам виднее, отче. Я, можно сказать, еще вообще только воцерковляемый. Второй год, как к вере пришел.
     Отец Даниил пытливо посмотрел на него.
     -А скажи мне, вот, что тебя, взрослого здорового мужика, заставило стать церковным сторожем?
     Василий замялся.
     -Я не знаю, - выговорил он наконец, - Я в монастырь вообще-то хочу поступить…
     -Что же у тебя стряслось-то такое, что от мира решил уйти?
     -А что в нем хорошего, в миру-то? – осмелившись, твердо ответил вопросом на вопрос Василий.
     Отец Даниил опять внимательно взглянул на него и чуть улыбнулся:
     -Да, это ты верно заметил. Мир лежит во зле, но мир не есть зло. Семья есть?
     -Нет.
     -А лет тебе сколько?
     -Пятьдесят второй идет.
     -Ну, что ж, раз как мужчина не состоялся, решение похвальное. Только мой тебе совет, не бросайся куда попало. И вообще, иди не в российский монастырь. А то спасут тебя там так, что сам не обрадуешься…
     Отец Даниил затушил окурок и встал.
     -Ладно, отче Василие, - улыбнулся он, - все это между нами. Договорились?
     Василий молча улыбнулся в знак согласия.
     Третий священник, отец Павел, держался особняком. Немногословный, неопределенного возраста, почти не улыбающийся, он внушал к себе почтение даже манерами и походкой. Службы его отличались неторопливостью, причем он требовал этого и от чтецов, и от певчих. Он не общался так вольно с прихожанами, как отец Александр, скорее вообще избегал общения, кроме как на исповеди. По храму всегда проходил сосредоточенной походкой, глядя перед собой, и мало кто осмеливался его потревожить, даже, чтобы просто взять благословение. 
     Однако «своих» прихожан у него было не меньше, чем у отца Александра. В большинстве это были мрачные, ушедшие в себя люди со строгим взглядом и сдержанными манерами. Среди них было немало мужчин и молодежи. Отличительно было и то, что пришедшие к отцу Павлу, как заметил Василий, ему уже не изменяли.
     Поймав на себе пристальные взгляды отца Павла, Василий ощутил беспокойство.
     -Ты знаешь что, Сереж, - сказал он в конце их очередной прогулки по вечернему городу, - в магазин ко мне не заходи без особой надобности. Разговоры всякие пошли. Сам понимаешь, не положено на рабочем месте отвлекаться. Давай встречаться, ну хотя бы вот здесь…
     Они находились в скверике справа от Казанского собора, где стоял сохранившийся  фонтан-поилка с царскосельской дороги. Это место почему-то всегда оказывалось завершающим в их маршруте.
     -Кстати, можем не только после работы. Звони заранее, - Василий записал и протянул Сергею свой телефон.
     Тот понимающе кивнул:
     -Да, конечно. Зачем мне тебя подставлять?
     За эти неполные пару недель они сумели сблизиться настолько, что Василию казалось, если Сережа и вправду не родной, то во всяком случае, близкий человек, которого он знал всю жизнь. Похоже, Сергей испытывал к Василию те же чувства. По крайней мере, рассказать о себе успел, наверное, все с самого детства. И встречаться был готов хоть каждый день. Впечатление складывалось такое, что кроме Василия, друзей у него больше нет.
     -Слушай, я тебя замучил уже, наверное, своими сентенциями? - спросил как-то Василий, - Тебе не скучно со мной быть все время?
     -С тобой? Да ты что! – воскликнул Сергей, - Мне никогда и ни с кем так не было!
     Они просто бродили по городу. То обсуждали вопросы, касающиеся веры, то делились воспоминаниями, то перекидывались на обыкновенную болтовню о жизни, а то и начинали дурачиться, подкалывая друг друга. Иногда это переходило в возню, особенно часто вот здесь на лавочке, в этом маленьком и относительно безлюдном сквере. 
     Сергей смеялся, как пацан, нарочно провоцировал продолжение, а у Василия все пылало внутри. Он чувствовал, что сгорает от страсти, что еле сдерживается, чтобы не прижать парня к себе, не впиться в него губами, не сжать в объятиях его стройное совсем еще мальчишеское тело, повалив его прямо здесь на лавочку в порыве неуемной страсти…
     Однажды, расставшись с Сергеем и придя домой, Василий с порога кинулся в ванную, сорвал с себя одежду, и встав под  горячий душ, начал ожесточенно делать то, что не позволял себе уже много лет.
     -Сережа… Милый мой… Сереженька… Любимый… - приговаривал Василий, рисуя в памяти улыбку, голос, смех, глаза друга.
     Завершение процесса произошло быстро и так обильно, что Василий был немало удивлен сам себе. Обессиленный опустился он в ванную и долго сидел так, предаваясь невеселым мыслям.
     «Надо что-то делать, - решил он, вставая, - так дальше продолжаться не может…»
     На следующий день Василий отправился на работу пораньше.  Войдя в храм, он занял очередь на исповедь. Из алтаря вышел отец Павел, оглядел бесстрастным и в то же время цепким взглядом прихожан, прочитал начальные молитвы и подозвал Василия первым.
     -Работаете? Я слушаю вас, - обронил он еле слышно и принял свою характерную позу – лицом к алтарю, а правым ухом к исповеднику.
     -…Блудными помыслами согрешал, несмотря на пост, - произнес Василий, перечислив в начале другие грехи, - разжигал в себе страсть, непристойные желания и даже занимался рукоблудием…
     -На кого направлены были ваши желания? - неожиданно повернувшись лицом и пристально глядя в ему глаза задал вопрос отец Павел.
     Василий почувствовал, что покрывается потом, как на первой исповеди. Колени предательски задрожали.
     -На кого угодно, - овладев собой, как можно спокойнее ответил он, - На случайных встречных на улице, в метро…
     Это было спасительной правдой, поскольку в метро на мальчиков он тоже иногда заглядывался. 
     -Что за юношу я вижу возле вас последнее время? - не отрывая от него взгляда, перебил священник.
     Прозвучал тот самый вопрос, которого он боялся. Однако тон, которым вопрос был задан, покоробил Василия, и это вернуло ему самообладание.
     -Батюшка, - произнес он спокойно, тоже посмотрев в глаза отцу Павлу, - этот парень открылся мне. У него умер отец и он по совету психолога пришел в храм. Я помог ему, подобрал литературу, беседую с ним…
     -Почему вы берете это на себя? - опять перебил тот, - Вы не священник, не дьякон, не катехизатор, наконец. Отошлите его к батюшке - это все, что от вас требуется.
     -Я так и сделаю, он придет на исповедь, но раз он выбрал меня для первого разговора, я не мог оттолкнуть его. Простите меня. Может это потому, что у меня нет своих детей…
     -Вы женаты?
     -Нет.
     -Разведены?
     -Нет, я не был женат вообще, так сложилось, - поморщился Василий, - Если Господь благословит, намереваюсь принять постриг…
     -А почему так сложилось? 
     Пристальный колючий взгляд священника стал неприятен Василию.
     -Батюшка, простите меня, я читал, что грехи не исповедают дважды. Я покаялся в том, что было со времени последней исповеди.
     -Воздержитесь от причастия, - строго сказал отец Павел, приподнимая епитрахиль над головой Василия, - И сорок поклонов до конца поста. Двадцать утром и столько же вечером. С Иисусовой молитвой и с Богородичной. На Великий четверг придете на исповедь.
     Он прочитал разрешительную молитву и наскоро, как даже показалось Василию, чуть брезгливо, благословил его, подзывая взглядом следующего исповедника.
     Василий вышел из храма совершенно подавленный. Того состояния, что бывало всегда после исповеди, он не испытывал. Скорее наоборот. Весь день воспоминания о разговоре с отцом Павлом жгли его душу и вселяли  чувство тревоги.
     После работы он отправился на Черную речку. В этом доме Василий всегда находил спокойствие и утешение. Так было и на этот раз. В конце вечера он рассказал  своей «духовной матери» про Сергея, про его жизнь, про свою привязанность. Утаил только одно – то самое, что так нещадно мучило его.
     -Ну, вот видишь, Василек, сынка тебе Господь послал в утешение, - обрадовалась старушка, - Ты береги его. И впрямь, вместо сына тебе может стать. 
     Успокоенный и уверенный в себе шагал Василий домой. Завтра днем у него была намечена встреча с Сергеем. Неожиданно ему в голову пришла мысль.
     -Баба Нина, не спите еще? – едва войдя, позвонил он ей по телефону, - А что, если мы завтра к вам с Сережей придем? Я познакомить его хочу с вами…
     -Давай, давай, Василек! - обрадовалась та, - Мне и самой хочется. Уж больно добро ты о нем говоришь…
     На следующий день они пришли с Сергеем к бабе Нине.
     Та радушно встретила их, усадила за стол, стала рассказывать Сергею про жизнь, про сыновей. Тот тоже сразу освоился и завел разговор про отца. Баба Нина слушала и все поглаживала его по волосам.
     Воодушевленные теплым приемом, они устроили по собственной инициативе генеральную уборку в квартире, перемыв и перечистив все, что попало под руку. Пощадили только окна, из боязни простудить бабу Нину, поскольку весна не торопилась разделить радость по поводу ранней Пасхи.
     Уходя, они условились, что непременно придут в гости на Светлой седмице.
     -Василек, - отозвав его в кухню, тихонько сказала баба Нина, - Смотри, будь осторожен. Верит он тебе. Не обидь ненароком. Горе у него. Отвечаешь перед Господом, помни.
     У метро Василий угостил Сергея пивом. 
     -Нет, правда, Вась, - говорил восторженно Сергей, потягивая из бутылки, когда они шли по Приморскому проспекту, - я всегда почему-то думал, что церковь там и все такое, это удел слабых, ущербных что ли. А сейчас – ты, баба Нина... Я таких людей в жизни не встречал!
     -А поверил бы, что она слепая, если бы не знал?
     -Ни за что бы не поверил, честно!
     -Я тоже не поверил первый раз…
     Они дошли до буддийского храма, свернули на острова и еще долго бродили там в сгущающихся сумерках. Сергей все что-то говорил и говорил. Про свою бабушку, про отца, про детские радости и огорчения. Василий слушал его и был переполнен счастьем от того, что он рядом. Однако сладострастные желания снова дали знать о себе. Усугубляло и выпитое пиво.
     Они вышли на дорожку возле трамвайной линии, тянувшейся к Приморскому парку победы. Вокруг уже стало почти темно. Василий шел рядом с Сергеем, чувствуя непреодолимое желание хотя бы положить ему руку на плечо, но боялся это сделать.
     «Отвечаешь перед Господом, помни…» - вспомнились ему слова бабы Нины.
     Наконец, когда Сергей стал рассказывать, как в детстве, прыгая с поезда, сломал ногу, которая потом долго не срасталась, и он вынужден был почти полгода ходить с палочкой, порыв нежности и сочувствия настолько захлестнул Василия, что он почти непроизвольно крепко обнял его за шею, прижав к себе.
     «Боже, прости…»- пронеслось в его сознании, но тут случилось совершенно неожиданное.
     Сергей сам повис на шее у Василия и заплакал навзрыд, уткнувшись ему в грудь.
     -Сережа, - в замешательстве проговорил Василий, - Ты что? Сережа…
     Все, что только что мучило и одолевало его, куда-то исчезло. Исчезло само, без следа, уступив место совсем другим чувствам.
     -Сережа, ну что ты? Сережа, - нежно говорил он, гладя его по голове.
     Мимо проезжал трамвай, и Василий заметил, как вагоновожатая во все глаза смотрит на них, но ему было наплевать. Он обнимал Сергея и чувствовал, что глаза его тоже наполняются слезами:
     -Не надо, Сережа…
     -Прости… - всхлипывал тот, - Я не должен… Это недостойно, прости… Но ты… Так родная мать не пожалеет…
     -Все хорошо, Сережа, не плачь.
     -Васька, - Сергей поднял на него полные слез глаза, - Васька, не бросай меня, ладно? Ты…  Ты мне после отца самый близкий человек …
     Он опять уткнулся в грудь Василию, а тот стоял и водил лицом по его вязаной шапочке утирая собственные слезы.
     Они простились у метро на Петроградской. 
     После того, что произошло в темном парке, Василием овладело совершенно новое чувство по отношению к Сергею. Он ощутил ответственность, какую испытывают за самого дорогого и близкого человека. Занимаясь чем-то, он вспоминал, что сейчас делает Сергей. Строя планы, не забывал подумать о том, как тот к этому отнесется. Василию давно не давала покоя изрядно потрепанная одежда парня, ему хотелось помочь, но он не знал, как предложить это, чтобы не обидеть ненароком. Для начала Василий купил ему CD плеер, который решил подарить к Пасхе.
     Накануне Великого четверга они  вместе пришли на исповедь. У Сергея она была первая, и накануне Василий долго растолковывал ему смысл каждой заповеди, посоветовав написать все грехи на бумажке, как он сделал когда-то сам.
     Окидывая перед исповедью взглядом прихожан, отец Павел несколько дольше задержал его на Василии. Наткнувшись на стоящего за его спиной Сергея, взгляд, как показалось Василию, выразил мимолетное удивление.
     Дождавшись очереди, Василий покаялся, добавив в конце:
     -Спаси Господи, батюшка, за наставления и епитимию. Поклоны все выполнил. Блудные помыслы все это время не тревожили.
      Самое приятное для Василия было то, что это было истинной правдой. Ни разу после того вечера в парке.
     -Причащайтесь, - обронил священник, прочитав разрешительную молитву.
     Отойдя в сторону, Василий наблюдал, как к аналою подошел Сережа, как протянул отцу Павлу бумажку, как тот внимательно читает ее, придирчиво что-то без конца выспрашивая...
     «Господи, помоги ему, - молился про себя Василий, чувствуя как по спине скатываются капли пота, - Помоги рабу Твоему Сергию, Господи…»
     Наконец, склоненную голову Сергея накрыла епитрахиль, и вот он, улыбаясь, идет к нему.
     -Ну, как? – тихонько спросил Василий.
     -Порядок... – прошептал Сергей.
     -С первой исповедью тебя, - проникновенно глядя в счастливые глаза Сергея, поздравил Василий.
     Сережа нащупал и благодарно пожал ему ладонь:
     -Спасибо тебе.
     На следующий день они вместе причастились, а спустя еще два дня, стояли на ночной Пасхальной службе. После пошли домой к Василию, где заранее был накрыт праздничный стол. 
     Так Сергей впервые переступил порог его дома. Спать они не ложились, просидев за столом до самого утра. 
     -Сережа, приходи ко мне когда захочешь, - сказал Василий, - Можешь хоть каждый день.
     -Не, а правда... Можно иногда придти позаниматься? Видик посмотреть? Мне все у тебя нравится! – говорил Сергей.
    Они расстались, когда за окном уже рассвело, условившись встретиться во вторник после занятий, чтобы навестить бабу Нину. Сергей уехал, воткнув наушники подаренного плеера, а Василий прилег, чтобы подремать оставшиеся до работы пару часов. Он не помнил, когда он был счастлив так, как в этот день и был ли вообще.
     «Во вторник увидимся…» - сладко подумал Василий, засыпая.
      Если бы он знал тогда, что готовит ему с таким нетерпением ожидаемый вторник. Если бы знал…

 

 

7.

 

     Сначала все было прекрасно. Они встретились у выхода из метро, купили подарок бабе Нине – теплый и мягкий пуховый платок. Василий хотел заплатить один, но Сергей неожиданно проявил настойчивость, сказав, что хочет внести свою лепту. Василий уступил, почувствовав искреннее желание, а не стремление соблюсти форму. 
     Они шагали по улице, как родные, спешащие на семейный праздник. Даже погода порадовала. Небо было по прежнему хмурым, но ударила оттепель, подул теплый ветер, и пожалуй, впервые в этом году почувствовалось приближение весны.
     Баба Нина радостно встретила их. Уже был накрыт стол, на котором среди домашних закусок стоял графинчик с неизменной наливочкой. 
     И тут все тоже сначала было прекрасно: радость встречи, обмен подарками. Баба Нина подарила им каждому ею самой связанные шерстяные носки, и по маленькой иконке Василия Исповедника и Сергия Радонежского. Потом сели за стол и опять не могли наговориться. Между делом пропускали по стопочке. 
     Василий расслабился, как никогда. Ему давно не было так хорошо. Казалось, Господь наградил его, наконец, тем, чего он был лишен в жизни – материнского внимания, тепла домашнего очага и отцовского чувства. Теперь у него все это было. И у бабы Нины было. И у Сергея было. У каждого было то, чего не хватало. И это объединяло их, таких разных по возрасту людей.
     А Василий все подливал себе и Сергею. Их веселье стало таким необузданным, что даже незрячая баба Нина почувствовала это и тихонько сказала:
     -Василек, а не много вам? Мне не жалко, но все хорошо, когда в меру. Я тебя не знала таким раньше. И Сережу напоил.
     -Баба Нина, милая! – воскликнул Василий, обнимая и целуя ее в морщинистую щеку, - Не беспокойся за нас. Нам просто сегодня хорошо. Верно, Сережа?
     -Ну! – поспешил подтвердить Сергей, - Честно, баб Нин, я уже Ваське говорил…
     -Да какой же он Васька? –  перебила его баба Нина, - Он же тебе в отцы годится.
     -Вот именно! После отца, после того, как его не стало, он мне самый близкий человек, баб Нин!
     -Путь зовет! – вмешался Василий, - Я ему разрешаю. Мы так договорились. Отец бывает один. А мы… Мы просто друзья. Самые близкие, между которыми не должно быть никаких дистанций. У него нет отца, у меня сына. Зато у каждого из нас есть настоящий верный друг. И никаких условностей! Давайте за это выпьем! 
     -Хватит, хватит, Василек, - мягко сказала баба Нина, - Хорошо, если все так. Гора с горой не сходится… Только выпивать хватит.
     -Баб Нин! За такое грех не выпить! – поддержал Василия Сергей, - Мы же вас любим! Вы для нас своя, родная!
     В глазах бабы Нины заблестели скупые слезы.
     -И впрямь, грех не выпить. Но давайте, мальчишки, по последней. Обещаете?
     -Слово, баба Нина! – твердо проговорил Василий, беря в руки графинчик - Вот. Уберите ее сами со стола. Давайте за нас, чтобы всегда у нас было так, как сейчас, еще долгие, долгие годы!
     Они чокнулись и с удовольствием выпили.
     Когда они вышли из гостеприимного дома, на улице уже смеркалось. Небо расчистилось и стало прохладнее. Весна как бы подразнила немного, и опять подул холодный ветер.
     -Эх, Сережа, доживем мы с тобой до весны или нет? Вот и Пасха прошла, а конца этой мерзлятине не видно.
     -Доживем!
     У метро Василий нарушил данное бабе Нине обещание и купил еще по две бутылки пива. Он терял самоконтроль. Ему было хорошо и хотелось только одного, чтобы это не прекращалось, чтобы стало еще лучше.
     -Сережа, пошли на острова, в парк, - предложил Василий.
     Они направились к Приморскому проспекту. 
     «А может, не надо?»-  промелькнула в сознании у Василия трезвая мысль, но тут же уступила место хмельному порыву нежности.
     «Любимый мой… Мой Сережа… Мы рядом… Мы вместе…»
     Приморский парк победы встретил их завыванием ветра в стволах высоких деревьев. На дорожках было пустынно и темно, лишь немного светлело от не растаявшего снега. 
     Они уселись на скамейку, стали пить пиво, смеялись. Потом играли в снежки и боролись, как дети, валяясь в мокром снегу. Вокруг не было ни души, только гудел ветер, да слышался скрип могучих стволов.
     -Мы с тобой одни… - проговорил Василий, прижимая Сергея к дереву. Лицо его было так близко, что Василий почувствовал дыхание.
     -Во всем парке? – отозвался Сергей.
     -Во всем мире.
     -Во всей вселенной…
     -А ты бы хотел, чтобы мы оказались одни во всей вселенной?
     -С тобой – да, - тихо и нежно ответил Сергей, и Василий почувствовал, как его руки сами обнимают Сережу все крепче, а губы уже как бы ощутили на расстоянии пьянящий аромат других губ…
     Но Сергей, неожиданно присев, выскользнул из объятий и побежал по      тропинке, смеясь и издавая воинственные возгласы. Василий кинулся следом.      Они выскочили на ту самую дорожку, идущую вдоль трамвайной линии. Сергей неожиданно остановился, Василий с разбегу налетел на него, не удержал равновесия, и они со смехом и воплями повалились в снег. Василий уже ничего не мог поделать с собой. Ощутив тело Сергея, он начал обнимать и прижимать его к себе. Однако тот изловчился и положил Василия на лопатки.
     -Сдаешься?!
     -Серега… Ну, ладно, все…
     -Нет, скажи, сдаешься?
     -Сдаюсь, сдаюсь…
     -То-то!
     Сергей встал и помог подняться Василию, отряхнув с себя и с него снег.
     -Силен… - протянул Василий, приходя в себя.
     -А ты думал! 
     Мимо прогремел трамвай, на мгновение выхватив из мрака фигуру Сергея с взлохмаченными волосами и съехавшей на затылок шапочкой. Его глаза смеялись и сверкали радостью.
     -Ну, что? Пойдем домой? – спросил Василий.
     Ему хотелось только одного – оказаться с Сергеем наедине. Что будет и как, уже не думалось. Ему уже вообще ни о чем не думалось… Он был весь - желание.
     -Только поссу, - ответил Сергей, и отвернувшись, расстегнул джинсы. 
     Василий услышал, как в снег ударила струя, а сделав несколько шагов и заглянув через плечо, увидел то, что жаждал увидеть.
     -Сережа…- прошептал он.
     Сергей потряс членом и спрятал его, поворачиваясь к Василию лицом.
     -Сережа… Я люблю тебя, - обнимая его, прошептал Василий.
     -Я тебя тоже, Васька, - просто ответил Сергей, обнимая в ответ.
     Их губы сомкнулись в нежном поцелуе, и руки Василия сами собой заскользили ниже. Его правая ладонь почувствовала упругую попку, а левая рука устремилась в не застегнутые еще джинсы, нащупав ТО САМОЕ. Нащупав так явственно, что ощутила даже крохотное влажное пятнышко на сатиновых трусах…
     Сергей вздрогнул, разом напрягся и сделал несколько шагов назад. 
     -Сережа…- прошептал Василий, моментально трезвея.
     -Так вот ты кто, оказывается, Божий человек, - проговорил Сергей тихо, но так, что у Василия похолодело внутри.
     -Сергей, Сережа! – он бросился к нему, хватая за плечо. 
     Но тот отдернул руку, повернулся спиной и побежал по дорожке.
     -Сережа, подожди! - воскликнул Василий, бросаясь следом.
     -Не прикасайся ко мне! – крикнул Сергей и побежал быстрее.
     Василий остановился, прислонился к дереву и начал медленно оседать на землю. Последнее, что он заметил, было лицо вагоновожатой проезжающего трамвая с вытаращенными на него глазами. Может быть, той самой…
     Он не знает, сколько просидел так. Прохожих не было, лишь гремели трамваи, да выл ветер. И ему вдруг тоже захотелось завыть. Завыть от горя, сотворенного им самим. Еще несколько часов назад у него было все, что делало жизнь осмысленной и счастливой. И вот он опять одинок. Одинок, как никогда прежде.
     Василий поднялся, когда почувствовал, что стала намокать одежда от подтаявшего под ним снега. 
     Он не помнил, как дошел до дома. Дорога, застывшие лужи, грязь под ногами, обшарпанные стены домов, лица прохожих – все слилось в его глазах в однотонную серую массу. 
     Войдя, Василий снял ботинки, куртку, шапку, не раздеваясь лег на кровать поверх покрывала и провалился в бездонную пропасть.
     Проснулся он ночью. На часах было половина четвертого. Не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. Он не мог найти в себе силы даже помолиться.  
     «Прости меня, Господи, грешного», - лишь произнес он мысленно, перекрестившись и не смея поднять глаз на иконы. 
     Василий  разделся, принял душ, разобрал постель и лег. Но сон не приходил. В голове мешались беспорядочные горькие мысли.
     «Васька, не бросай меня! Ты после смерти бати для меня самый близкий человек… Близкий… Вот он, этот близкий… Дрянь! Да что ты для него сделал? Ты помог ему реально хоть в чем-нибудь за все это время? Только себя ублажал… К Богу привел? Вот ему теперь Бог… Вася, он верит тебе. Отвечаешь теперь перед Господом, помни… Эх, баба Нина, баба Нина… Сережа… Бедный мой мальчик…»
     Василий ворочался с боку на бок, пребывая в полузабытьи, пока за окнами не забрезжил хмурый рассвет. Решив, что все равно не уснет, встал и начал собираться на работу.
     Он пришел слишком рано, но храм уже был открыт. Василий зашел внутрь и прошел в самый дальний угол к иконе Николая Чудотворца. Он долго стоял с поникшей головой, держа свечу в руке и повторяя про себя слова, которые повторял, когда пришел в храм самый первый  раз: «Боже, прости меня, грешного…»
     Догоревшая свеча обожгла пальцы. Василий взглянул на часы. Пора было идти. Он перекрестился и направился к выходу. В южном приделе началась служба, слышался голос чтеца. У двери Василий оглянулся, окинув взглядом немногочисленных прихожан, и … замер на месте. 
     Исповедников в Светлую седмицу было мало, и ему сразу же бросилась в глаза фигура в мешковатой куртке. Сергей! 
     Исповедь принимал отец Павел.
     Не чувствуя под собой ног, с ощущением, что случилось непоправимое, Василий вышел из храма. Он машинально взял ключи, машинально открыл магазин, машинально снял сигнализацию, переоделся и сел за кассу.
     -Василий Петрович, вы здоровы? – заботливо поинтересовалась Ирина.
     -Спаси Господи, все в порядке. Не выспался малость, - ответил Василий.
     Он принимал деньги, отвечал на вопросы, показывал товар, сам внутренне вздрагивая от каждого звяканья колокольчика над дверью. Ему казалось, что вот сейчас, сию минуту войдет Сергей и… И что? 
     Но Сергей не вошел. 
     После обеда в магазине появился отец Павел. Легким кивком ответив на поклоны поднявшихся при его появлении Василия и Ирины, он скрылся за дверью подсобного помещения, спросив, полуобернувшись:
     -Вера Андреевна у себя?
     -Да, батюшка, - ответила Ирина.
     Пробыл он там недолго, и так же молча вышел, на ходу благословив подскочившую к нему покупательницу. 
     В том, что священник зашел к заведующей торговлей, не было ничего из ряда вон выходящего, но почему-то этот визит очень встревожил Василия. Он работал, ожидая каждую минуту сам не зная чего, но чего-то ужасного.
     Однако до конца дня ничего не случилось. Уходя домой в обычное для себя время, Вера Андреевна вежливо попрощалась, поинтересовавшись выручкой. Все было, как всегда. 
     «Нет. Не может быть, - успокаивал себя Василий, - Даже, если… Существует же все-таки тайна исповеди».
     Но тревога не проходила. Она не отпустила даже ночью, и забылся Василий только лишь с забрезжившим за окном рассветом.
     Все выяснилось на следующий день, когда придя утром на работу, он увидел у дверей магазина, помимо Ирины, Ольгу, молоденькую продавщицу из другой смены. Так получилось, что они все трое сошлись почти одновременно, и поздоровавшись, в недоумении уставились друг на друга.
     -Я ничего не понимаю, - округлила свои и без того круглые глаза Ольга, - С вами все в порядке?
     -А что с нами должно было произойти? – поинтересовалась Ирина.
     -Нет, но тогда я вообще ничего не понимаю. Вчера вечером мне позвонила Вера Андреевна и попросила поработать сегодня не в свою смену. А я с мамой уже договорилась на завтра, чтобы посидела с Олесей, так мне пришлось…
     -Наверное, Вера Андреевна сейчас сама внесет ясность, - перебил Василий, заметив приближающуюся заведующую.
     -Доброе утро, у кого ключи? – спросила та, подходя.
     Василий ответил на приветствие и завозился с замком.
     -Переполошились? Никакой ошибки, - услышал он за спиной, - Оленька, поработайте сегодня за кассой, Василий Петрович мне нужен.
     Все вошли в магазин. Василий снял сигнализацию и положил на кассу ключи. Женщины остались в зале, а они с Верой Андреевной прошли через подсобку и оказались в выгороженной тесной комнатке, служившей заведующей кабинетом.
     -Василий Петрович, - заговорила она, снимая пальто, - вы, вероятно, слышали, что у нас закрывается точка в подземном переходе у метро…
     Разговоры об этом ходили давно. Место было бойкое, и в желающих там торговать недостатка не было. Но всякий раз точку удавалось отстоять, и что вопрос решился таким образом, Василий слышал впервые.
     -Так вот, - продолжала Вера Андреевна, подходя к столу и не предлагая Василию ни присесть, ни раздеться, - как вы сами понимаете, неминуемо сокращение. Два продавца оказываются не у дел. Как это не прискорбно, но выбор пал в том числе на вас. Вы работаете у нас меньше, чем все остальные, и потом, согласитесь, не по-христиански было бы увольнять, скажем, Валентину Сергеевну, которая помогает дочери растить внуков и для которой это единственный доход при мизерной пенсии. Или ту же Олю, у которой маленький ребенок, и сомнительно, что ей будут где-то идти на такие уступки, как у нас. А вы работоспособный, относительно молодой еще человек, и вряд ли у вас возникнут проблемы с трудоустройством. К тому же, вы здесь единственный, кроме меня, кто обладает специальным образованием, а продавец – профессия востребованная.
     -Но, - попытался  возразить Василий, - скоро лето. Через месяц начнутся отпуска. Вы же помните, в прошлом году нам приходилось привлекать даже посторонних людей…
     -Василий Петрович, - мягко, но настойчиво перебила его заведующая, - у меня к вам, как к продавцу, нет ни малейших претензий, но вопрос решался не мной…
     -Тогда все ясно, - упавшим голосом обронил Василий.
     -Что же касается лично меня, - как бы не расслышав, продолжала Вера Андреевна, - то я постаралась сделать все от меня зависящее, чтобы это неожиданное для вас известие оказалось не таким чувствительным…
     Она достала из сейфа и протянула Василию заранее приготовленный конверт.
     -Здесь ваше полное жалование за последний месяц, хотя он еще не истек, и еще две такие же суммы: одна за неиспользованный отпуск, другая - в качестве материальной поддержки, выходного пособия, если хотите. Это все. Сейчас можете идти домой. Помощи Божией и ангела хранителя вам.
     Василий поклонился, взял конверт, и чтобы не встречаться с Ольгой и Ириной, направился к выходу через дверь, ведущую из подсобки на территорию.
     -Да, от храма вас никто не отлучает, - добавила ему вслед заведующая, как бы вспомнив что-то.
     Он прошел мимо храма и вышел на улицу. К воротам только что подъехал на машине отец Павел. Заметив краем глаза приближающегося Василия, он уткнулся в багажник. Василий прошел мимо, пересек улицу, и обернувшись, чтобы перекреститься на храм, поймал на себе косой брезгливый взгляд священника.
     «Ну, вот и все, - подумал Василий, - Все стало ясно…»
     Совершенно подавленный пришел он домой. Не хотелось ничего. В душе была полная пустота. Еще позавчера у него были близкие люди, работа, интерес к жизни, и – все. У него нет ничего, кроме этих холодных стен. У него нет теперь даже веры в тех, в кого он верил… А у Сережи, благодаря ему?
     Воспоминание о Сергее сдавило грудь. Ему вспомнилось, как лишь позавчера они сидели за столом у бабы Нины….
     «У него нет отца. У меня сына. Зато у каждого из нас есть настоящий верный друг… Лицемер! Неужели бы ты сделал такое с сыном, если бы он у тебя был? А баба Нина? Теперь ведь и она узнает, значит и с ней – все? Кто же у меня остался? Отец Сергий? Неужели и он такой же? Господи, только в тебе спасение! Ты, а не эти люди, ведешь церковь! Если бы было не так, Ты не потерпел бы! Ты бы сам не оставил от нее камня на камне…»


                             
8.

     Вечером в квартире Василия раздался телефонный звонок.
     -Петрович? Привет, это Костик.
     Изо всех приятелей по прежней жизни, этот парень был единственным, кто продолжал иногда звонить.  Василий не рубил концы, но его это тяготило, как напоминание о том, что хотелось забыть. Однако сейчас, убитый всем происшедшим, Василий обрадовался.
     -Привет, рад тебя слышать, котик.
     -Да ну?! – по голосу было слышно, что тот заулыбался, - Я думал, ты уже в монахи подался, а ты? Опять на мальчиков потянуло?
     -Да ладно тебе, просто обрадовался. Нельзя?
     -Почему? Петрович, со мной вообще все можно, ты же знаешь.
     -Хватит трепаться, котенок. Заехал бы лучше. Сто лет тебя не видел.
     -Нет, ты правда приглашаешь? 
     В голосе Костика звучало неподдельное удивление.
     -Да хоть сейчас. На стол накрывать?
     -Ну, тогда я еду. Мы к тебе с Паулиной приедем, можно?
     -Давайте. Жду.
     Василий положил трубку и пошел на кухню. В холодильнике было пустовато, но ради такого случая кое-что нашлось. К тому же, Костик никогда не являлся с пустыми руками по части спиртного. 
     Не тех он пригласил гостей. Василий прекрасно это понимал, но одному было невмоготу, а звонок оказался единственным. Никто другой не позвонил за целый день. Даже отец Даниил, которого Василий считал, если не другом, то, по крайней мере, неравнодушным к себе человеком.
     «Будь, что будет. Значит, другого ты не достоин», - сказал он сам себе, расставляя на столе тарелки.
     Гости не заставили себя долго ждать. Не прошло и часа, как зазвенел звонок, и на пороге предстал улыбающийся Костик.  Из-за  его плеча торчала голова худой и длинной Паулины, совсем молоденького пацана со смазливой мордашкой и абсолютно индифферентным взглядом.
     -Давненько не виделись, Петрович,- сказал Костик, - Ты все такой же вроде. Хотя нет, глаза какие-то другие стали. Да, Паулин?
     Пацан жеманно повел головой и закатил глазки, давая понять, что ему это безразлично.
     -Такой же, такой же, - кивнул Василий, чмокнув каждого в сложенные для поцелуя губки.
     «Горючего» ребята привезли с запасом. 
     -Чтобы потом не бегать и до утра хватило, - пояснил Костик, выставляя на стол три бутылки водки.
     -Сильны, герои, - усмехнулся Василий.
     Они уселись за стол, и Василий окунулся в привычную, когда-то почти постоянно царившую у него дома атмосферу хмельного застолья, переходящего в оргию. Опять все было знакомым и привычным. Те же мальчики, та же музыка, та же водка. Да и были ли вообще эти пять лет? И что было? Гуляй, душа! Забудь все обиды!
     Василий сидел, слушал восторженную болтовню ребят о похождениях на гей тусовках, как кто-то совокуплялся на пляже в Дюнах под аплодисменты собравшейся вокруг толпы, как кто-то, танцуя в клубе, разделся до трусов, а с него и трусы стянули под восторженный рев окружающих, тупо улыбался, а на душе становилось все омерзительнее. Он пил раз за разом, наливая себе по полной, он стремился, хотел захмелеть, но водка почему-то не брала его. Мутным взглядом он смотрел на ребят и горечь обиды душила его.
     «Как? Зачем? Почему мы такие?! Есть безрукие, безногие, глухие, слепые… У нас все на месте. Мы нормальные и даже красивые. А ведь мы тоже уроды. Самые настоящие уроды, только это не бросается в глаза. Хотя, глядя на Паулину, этого не скажешь. А ведь он тоже был когда-то младенцем. Он тоже улыбался солнцу и тянул ручонки к небу. И не Паулина он никакая, почти без признаков пола, а Павлик, Паша, Павел, о чем, наверное, уже забыли. Чему они радуются?  Чем восторгаются? Чем глушат свои чувства? Во что превращают то, что дано им для счастья? Сейчас им весело, но пройдет еще пять, десять лет и что их ждет? Давно ли я был таким же? Чем я жил все это время? С чем я остался?!»
     -Что-то ты какой-то не такой сегодня, Петрович, - глядя на него хмельными глазками, проговорил Костик.
     -Тебе кажется, - улыбнулся Василий, - Ты просто отвык от меня.
     -Возможно. А кто у нас сегодня с кем спит?
     -Я на своей постели, - твердо ответил Василий, и встав из-за стола, начал раскладывать им на кухне диван.
     Ребята многозначительно переглянулись, и Паулина опять закатил глазки.
     -Да, Петрович, - протянул Костик, - Все-таки потеряли мы тебя…
     Василий лежал один, плотно прикрыв двери в кухню и комнату. Временами его слуха достигал шум возни за стеной. Чтобы не слышать этого, он положил сверху на голову вторую подушку. Ему неприятно было происходящее там. Эти гости, эта попойка не успокоили, а наоборот, привели в еще большее уныние.
     Утром он проснулся с больной головой и сухостью во рту. Стремясь поскорее избавиться от ребят, соврал что-то про неотложные дела, и напоив кофе, выпроводил. 
     Не хотелось ничего. Василий принял душ, включил кассету с духовными песнопениями и опять лег. Спать ему тоже не хотелось. Он просто лежал с закрытыми глазами, слушал музыку и испытывал желание забыться, уйти от этого жестокого и грязного мира, где царят лишь соблазны и сиюминутные удовольствия.  Музыка играла, проникая в душу, Василий постепенно успокаивался, и в конце концов, уснул.
     Проснулся он, когда за окном уже темнело. Ощутив сильный голод, доел последнее, что было в холодильнике, запив крепким чаем, и помолясь, вытащил из дальнего ящика свои рабочие документы. Трудовая и медицинские книжки, паспорт, военный билет, квалификационное свидетельство, диплом, еще ворох каких-то книжечек, справок. Зачем все это? За пять лет жизни при храме он успел отвыкнуть от формальностей.
     Василий сходил к Сенному рынку, где торговал газетный киоск, и купив несколько рекламных газет, приступил к поиску работы.
     Вера Андреевна оказалась права. Продавец - действительно была профессия востребованная. Однако там, где предлагались хорошие условия, требования предъявлялись тоже высокие. Василий вынужден был констатировать факт, что его время постепенно уходит, если уже не ушло. Опыт работы не ставился во главу угла. Стало требоваться другое, а у него не было ни знания иностранных языков, ни владения ПК, ни организаторских способностей, ни «желательного в.о.».  Но, самое неприятное, что он отметил, был возрастной ценз. Подавляющее число вакансии предлагалось соискателям строго до тридцати. 
     «Молодым везде у нас дорога, - горько усмехнулся Василий, - Стариков берем мы на учет…»
     Тем не менее, удалось выбрать кое-что, показавшееся привлекательным, и успокоенный, он лег спать с твердым намерением завтра же идти на собеседование. Василий чувствовал острую необходимость как можно скорее войти хотя бы в деловой ритм, чтобы окончательно не впасть в уныние, и был уверен, что Господь не оставит его.
     Женщина, встретившая Василия в отделе кадров универмага, как бы шагнула сквозь все последние годы из полузабытого советского прошлого. Седая, с собранными в пучок на затылке жидкими волосами и громоздкими очками на кончике носа, в строгом старомодном, изрядно уже обветшавшем, но чистом и отутюженном платье-костюме. Судя по возрасту, ей давно уже нужно было быть на пенсии, но она всем своим неприступным видом утверждала недопустимость даже такой мысли. 
     Женщина долго и придирчиво изучала документы. Листая трудовую книжку, задавала вопросы, уточняя фамилии директоров торгов и магазинов, буравя при этом Василия пристальным взглядом поверх очков. Причем, дважды нечаянно или умышленно, переврала их имена, и Василий вежливо поправил. Даже не забыла  заглянуть на последние страницы, куда в былое время заносились благодарности и поощрения.
     -Последняя запись об увольнении была сделана больше пяти лет назад. Чем вы занимались все это время? – спросила она, уставив на Василия проницательный взгляд.
     -Работал, - спокойно ответил он.
     -Где это вы работали?
     -Работал по специальности на договорных началах, - не меняя тона, вежливо сказал Василий.
     -Документально это не подтверждено. Почему я должна вам верить?
     -Ну, вы  же знаете, сейчас где угодно можно работать… - мягко и доверительно проговорил он, но реакция от такой перемены интонаций получилась с точностью до наоборот:
     -Вот и работали бы где угодно!
     В голосе женщины зазвучали металлические нотки, а взгляд наполнился гневом:
     -Я должна знать, кого принимаю на работу. Вы приходите в государственное учреждение. У нас тут не рынок!
     Выдохнув, точнее, почти выкрикнув последние слова, она остановилась, чтобы перевести дух.
     -Так где вы  работали все это время? – вновь спросила женщина.
     -На рынке, - твердо ответил Василий, тоже глядя ей  в глаза.
     Некоторое время они сидели молча, потом кадровичка аккуратно собрала в стопку все документы, и отдавая их Василию, проговорила, глядя в пол:
     -Мы известим вас о принятом решении.
     -Я должен что-то заполнить?
     -Я вам ответила – мы известим вас о своем решении, - ледяным тоном повторила она, погружаясь в чтение какой-то бумаги и показывая тем самым, что разговор окончен.
     «Интересно, каким образом она собирается меня известить, если не записала даже телефона? – подумал Василий, выходя из кабинета, - Или она обладает феноменальной памятью в ее почтенном возрасте?»
     Следующая организация, судя по объявлению, была коммерческой. Не имея прежде дела с таковыми, Василий направился туда, лелея надежду, что с новыми хозяевами жизни договориться будет легче. 
     Однако здесь разговор получился еще короче. Намакияженная не в меру, совсем молоденькая девица в резиновых джинсах и сапогах до колена на тончайших шпильках, собиралась куда-то выйти из кабинета, и наткнувшись в дверях на Василия, раздраженно спросила, окинув его оценивающим взглядом:
     -Что вам?
     -Я по объявлению. Вот тут написано…
     -Я сама как-нибудь знаю, что тут написано. Документы давайте!
     Она сделала шаг назад, давая возможность Василию войти в кабинет, и выхватила из рук протянутую им пачку документов.
     -Господи, - приговаривала она, раздраженно перелистывая их, - и идут, и идут целый день, кому не лень только… Что это?!
     Девица потрясла в воздухе медицинской книжкой.
     -Что видите, - пожал плечами Василий.
     -Отвечать надо, когда вас спрашивают! - визгливо взорвалась она, - Что я вижу?! Мне нужна - нового образца, со всеми анализами и печатями!
     -Ну, так я сделаю…
     -Вот сделаете, тогда и приходите!
     Она сунула документы ему в руки и пошла к двери, гремя на ходу ключами.
     -Пишешь, пишешь все,  растолковываешь, и ничего не читают или не соображают уже, - продолжала она ворчать во весь голос, не обращая внимания на проходящих по коридору людей, - Оформление по всей форме, гражданство, прописка, военный билет, трудовая и медицинские книжки…
     -Спасибо, что не ударили, - перебил Василий, и не прощаясь, пошел по коридору.
     -А у вас вообще нет шансов к нам устроиться! – крикнула ему вслед девица, - Продавцами  у нас работают молодые энергичные люди, а не в предпенсионном возрасте!
     Совершенно подавленный, Василий вышел на улицу, не зная, что делать дальше. Две неудачи подряд, после всего происшедшего, сломали его.       
     Машинально он дошел до метро. Проходя мимо ларька с шаурмой и ощутив голод, машинально купил и так же машинально начал жевать непрожаренное несвежее мясо.
     - Васька?! Ты, или не ты? – послышался хрипловатый и чем-то знакомый голос.
     Рядом с метро шумел импровизированный рынок – несколько рядов прилавков под навесом и ряд обшарпанных ларьков, который завершала такая же «Шашлычная». В одной из клеток стояла женщина с испитым лицом, отдаленно напоминавшая Людмилу, с которой он лет десять назад работал вместе, и которую очень быстро уволили за чрезмерную слабость к горячительным напиткам. Судя по всему, слабость за это время изрядно окрепла. Тем не менее, Людмила не унывала, а потертый полушубок и валенки шли ей даже больше, чем изящный халат. 
     -Привет, Людмила, - ответил Василий.
     Та окинула его взглядом:
     -Да. Изменился ты, однако.
     -Ты, зато, все такая же.
     -А что мне? - хохотнула она, - Меня что дави, что топи - без разницы. Только убить можно. Насмерть. Недобитая все равно вылезу. Ты чего здесь торчишь, как обкуренный?
     -Да так. Работу ищу, - уклончиво ответил Василий.
     -Работу? Ну, это к нам , - опять хохотнула Людка, - Вон в том ларьке место освободилось. Взяли одного козла, не торговал никогда в жизни, думал, наверное, что это, как два пальца об асфальт... Ну, недостача у него почти сорок тысяч. Хозяин ему – плати, а у него шаром кати по карманам. Пи..дят его прям вот тут, а он и не сопротивляется. Видать, и  впрямь ничего нет…
     -Место-то, правда, свободно? - перебил ее Василий.
     -Да ты что? На рынок пойдешь? – недоверчиво спросила Людка.
     -Пошел бы, если б взяли.
     Она опять внимательно оглядела его.
     -Да, сильно видать тебя приперло. А я ведь что про тебя слышала? - засмеялась она, - Что ты в попы подался…
     -Спросить насчет работы можешь? – опять мрачно перебил ее Василий.
     -Да сейчас… Нинка, где Мамед, не знаешь? – крикнула она продавщице, стоявшей напротив.
     -В шашлычной тусуется, где ж еще?
     -Глянь за товаром, я быстро…
     Людка исчезла за дверьми шашлычной. Василий стоял и ощущал на себе оценивающие взгляды торговок. 
     Рынок жил своей обычной жизнью. У входа разводили лохов наперсточники, рядом торговали, разложив на земле всякий хлам, некоторый явно вытащенный из помоек, потертые личности неопределенного возраста, шныряли по рядам курящие подростки, у крайнего ларька, где торговали в разлив, толпились алкаши.
     «Да, докатился ты, Василий, - мысленно сказал он сам себе, - Другого места тебе уже нет…»
     Из дверей шашлычной показалась Людка. Вслед за ней вышел плотный азербайджанец в короткой дубленке и норковой шапке. Он о чем-то спорил с ней, размахивая руками, а та бойко оправдывалась. Несколько раз во время этой перепалки азербайджанец бросил цепкий взгляд в сторону Василия, а потом исчез за дверью. Раздосадованная Людка направилась к своему прилавку. По дороге она подошла к Нинке, они о чем-то пошептались, после чего обе грязно выматерились вслух.
     -Уперся, баран е...чий, - сказала Людка, подходя и поднимая глаза на Василия, - Не берет он тебя! Говорит, работники ему нужны, а не интеллигенты. Да плюнь ты! На х… тебе усралась вся это е…атория?! Я сама - месяц доработаю, а деньги отдаст,  х… сюда больше выйду! Ты, вот что, Васька, телефончик мне свой черкани. На, вот, - она протянула обрывок газеты,- Людка поможет… Людка всем помогает. Ты помолись там за меня, старую грешницу, если и впрямь с попами дело имеешь…
     Василий записал телефон, попрощался и уныло поплелся к метро. Ехать еще куда-нибудь настроения не было.
     «Даже на рынке я не нужен»,- горько усмехнулся он.
     Василий спустился по эскалатору и втиснулся в вагон. Незаметно пролетело полдня, и в метро ощущалось приближение вечернего пика. 
     «А ведь я даже не исповедовался после всего происшедшего», - подумал вдруг Василий.
     Он вышел на Невский и направился к Казанскому собору. Погода неожиданно резко переменилась. Затянувшаяся зима последние дни все-таки начала сдавать свои позиции, а тут небо опять нахмурилось, и вновь повалил крупными хлопьями мокрый снег.
     Василий шел по чавкающей жиже, и не верилось даже,  что уже конец апреля. Ему не верилось и в то, что совсем недавно он был счастлив, ждал весны, солнца, радости, строил планы на лето. И вот - один миг, изменивший все…
     В Казанском соборе, где еще совсем недавно размещался музей, прихожан было мало. Даже не смотря на то, что правящий митрополит объявил его кафедральным, особого оживления церковной жизни здесь не еще наблюдалось, да и убранство пока еще было скудным. 
     -Исповедь будет сегодня? – поинтересовался Василий у женщины за свечным ящиком.
     -Обязательно, - ответила та, - У нас на каждой службе бывает.
     Василий кивнул, купил и расставил свечи. Ему вспомнилось, как не пускал его на первую исповедь этот его самый мерзкий грех, как он волновался, не мог рассказать своими словами, прибегал к записке, а сейчас не испытывал ни страха, ни неловкости. Кроме Божьего суда, он уже ничего и никого не боялся.
     Началась вечерняя служба. 
     Вскоре из алтаря вышел еще один молодой священник и занял место у аналоя. Василий выслушал начальные молитвы и шагнул самым первым.     
     Батюшка беспристрастно выслушал его, не настаивая ни на каких подробностях, даже прервав Василия, когда он что-то упомянул ненароком. Наставления коснулись того, что Василий без благословения и необходимости взял на себя миссию духовного наставника, и был наказан Богом за гордыню.
     -Что же теперь делать, батюшка? 
     -Покаянный канон читайте и Михаилу архангелу - коротко ответил тот, - Причаститесь на Троицу, если все будет благополучно. И не тщеславьтесь в дальнейшем.
     Василий получил разрешительную молитву, достоял до конца службу и вышел в сгущающиеся сумерки. Снежный шквал прекратился, теперь с неба лил дождь вперемешку с редкими снежинками. 
     Неожиданно для себя, Василий вдруг пошел не к метро, а в противоположную сторону. 
     Вот скверик, где так часто они сидели с Сережей. В этот непогожий вечер он был абсолютно пуст. Василий разгреб снег и сел на лавочку. Ту самую. Именно в этом месте и в этот час они, как правило, встречались…
     Он сидел, понуро склонив голову, разглядывал снежное месиво на асфальте и ноги редких прохожих. Неожиданно его взгляд уперся в раздолбанные старые ботинки… Василий вздрогнул и поднял глаза. Перед ним стоял Сергей. Откуда он возник так неожиданно, Василий не знал, но это был он. Сергей стоял и молча смотрел на него. Такой же, как всегда, но взгляд… Этого взгляда Василий предпочел бы не видеть.
     -Сережа! 
     -Я тебя ненавижу, – тихо и членораздельно проговорил Сергей, повернулся и пошел прочь.
     -Подожди, Сережа! – Василий кинулся вслед, но Сергей опять побежал, как тогда, в парке. 
     На бегу он задел какую-то старуху, семенившую с сумкой. Та остановилась, и в буквальном разинув смысле рот, стала смотреть, что будет дальше. Они бежали друг за другом  по площади за Казанским собором. От кольца отправлялся троллейбус. Сергей, разбежавшись, подпрыгнул, и уцепившись за лестницу, ведущую на крышу, повис сзади. Троллейбус набирал скорость и Василий понял, что теперь ему его не догнать. 
     Он обернулся. Вокруг старухи уже собралось несколько прохожих, глядевших на него, и та им охотно что-то рассказывала. Василий отвернулся и пошел по направлению к набережной. Когда он свернул за угол, троллейбус уже заворачивал в переулок. Фигурка Сергея продолжала болтаться сзади. Он даже не повернул головы.
     «Я тебя ненавижу!» - продолжала звучать в сознании Василия, как плетью по щеке ударившая фраза.
     «Я тебя ненавижу….»

   

9.

     Первое, что услышал Василий, придя домой, был телефонный звонок.
     -Васька! Где ты там шляешься?! Я уже за…блась тебе звонить!
     Судя по членораздельности произносимого и интонациям, Людмила успела изрядно согреться после холодного рабочего дня на улице.
     -Ты Надьку Романову помнишь? Ну, у нас на моющих стояла. Такая, вся из себя, фу ты ну ты, лапти гнуты…
     -Помню, кажется.
     -Кажется! Теперь к ней вообще не подъедешь! Новый торговый центр знаешь на Пионерской?
     -Ну.
     -Гну! Она теперь там главный менеджер, понял? Но тебя вспомнила. Ждет. Ей срочно продавец нужен. И как раз на радио. Так что, собирай документы и вали завтра к ней с самого утра, а то место упустишь.
     -Ну, спасибо тебе, коли так…
     -Спасибом не отделаешься, понял? Чтоб пузырь поставил! Где найти знаешь…
     Людмила понесла еще что-то про Надьку, про замужество за бизнесменом и последовавший развод, обильно пересыпая речь смачными эпитетами, но Василий, обрадованный известием, уже не слушал. Зная по опыту, что если не перебить этот поток красноречия, то он не иссякнет долго, поспешил уверить Людмилу, что не забудет ее помощи.
     -Смотри, если не проставишься, я сама тебе не забуду! - завершила разговор та.
     Надежда Романова запомнилась Василию тем, что была, пожалуй, единственной из всех девчонок в универмаге, не проявлявшей к нему интереса. Да и вообще она держалась особняком. Своя, и не своя в то же время. Поглядывала на все как бы со стороны, не поддерживала никого в конфликтах и поражала изысканностью нарядов. За это ее многие не любили и в тайне завидовали. Да и проработала она у них недолго – вышла замуж и тут же уволилась. Вышла за преуспевающего кооператора, вызвав очередную волну зависти, с чем и исчезла.
     И вот теперь, глядя с порога кабинета на изящную женщину за столом, Василий недоумевал, как можно так хорошо сохраниться? Перед ним была все та же Надька. Разве только взгляд стал другой – холодный и оценивающий. Лишь подойдя вплотную, он заметил перемены, творимые неумолимым временем, отразившиеся, как и у любой женщины, на руках и шее. Надежда тоже разглядывала его.
     -Да, Завьялов, удивлена была звонку, если честно, - с усмешкой сказала она, - Неужели до таких докатился? Не похоже на тебя…
     -Случайная встреча, - поморщился Василий.
     -Ладно, давай, что там у тебя? Работаешь, надеюсь, как раньше?
     Она взяла протянутые Василием документы, бегло пролистала их, точнее -перебрала, и отобрав нужные, сказала:
     -Пойдешь в отдел кадров к Савеловой, пусть оформит с завтрашнего числа. Скажешь, Надежда Владимировна документы видела. Пятьдесят рублей ей дашь, сделаем тебе новую медкнижку. Потом найдешь Нечипорука - это твой менеджер. Пусть поставит в график и введет в курс. Сегодня постажируешься. Зарплата – официально МРОТ, по факту – процент черным налом от смены. Выведем на категорию - будет больше. Отпуск строго через шесть месяцев, другой летом. Больняк оплачиваю четырнадцать дней в году. Будет больше – только по белому. Все, кажется, сказала. Иди, мне некогда. Возникнут трудности - заходи, решим.
     Выходя из кабинета, Василий поймал на себе короткий, но пристальный взгляд Надежды.
     Оформление заняло считанные минуты. Нечипорук оказался веселым покладистым и довольно хватким парнем неполных тридцати лет. Они с первого слова просто и естественно перешли на ты, во всем поладили, и уже через час, одетый в форменный костюм, Василий стоял, как некогда, среди грохочущей радиоаппаратуры. Техника за пять лет шагнула далеко, но прислушиваясь к бойкой болтовне молоденьких коллег, к концу дня он освоился и сумел сделать несколько продаж. Покупатели старшего поколения, уклоняясь от чрезмерно навязчивых мальчишек, сами находили Василия, предпочитая обратиться к нему.
     -А ты - ничего. Нормально въехал, - сказал Нечипорук, - Я, честно говоря, опасался, что не впишешься. Не можешь поработать пока без выходных? Никак еще продавца подходящего не найдем: кто напрашивается, нас не устраивает, а кто подходит, того - мы. Месячишко, хотя бы, выдержишь? 
     Василий согласился. И не столько из желания заработать, столько, чтобы занять себя без остатка. Чтобы не томило душу одиночество и не вспоминалось все происшедшее. Хотя, стоя среди шума и музыкальной какофонии, Василий постоянно вспоминал храм, церковное пение и лики святых на иконах. Он не испытывал чувства утраты, он почему-то был твердо уверен, что это вернется, и то, что сейчас, не навсегда. 
     Приближались майские праздники. Снег постепенно сошел, но прихода весны все еще не ощущалось. Не выехавшие на свои садовые участки горожане всецело отдались предпраздничной суете и с упоением штурмовали магазины. Народ в отделе не иссякал, продажа шла бойко, и к концу дня сил у Василия хватало лишь добраться до дома, чтобы поужинать, и помолясь, заснуть, едва дотронувшись головой до подушки. 
     Пролетела незаметно неделя, другая…
     Проезжая каждый раз поздно вечером мимо Черной речки, Василий невольно вспоминал бабу Нину, и сердце начинало щемить, как от большой утраты. Однажды так захотелось хотя бы подойти к ее дому, что он вышел из метро. Знакомый пятачок перед вестибюлем, окруженный ларьками, трамвайная линия, перекресток…
     Василий подошел к дому, и обойдя, посмотрел на окна. Они были темны, но зачем зажигать свет незрячему? 
     «Либо спит, либо одна», - подумал он и вдруг ощутил такое сильное желание прямо сейчас поцеловать седенькую макушку дорогого старенького человечка, что ноги сами понесли его к подъезду.
     «Будь, что будет», - решил он.
     Дверь распахнулась сразу после звонка, как будто баба Нина ждала его.
     -Василек! Милый ты мой! Слышу шаги знакомые на лестнице – ушам своим не верю...
     -Здравствуй, баба Нина.
     Василий обнял старушку и исполнил томившее его желание.
     -Куда ж ты пропал, добрая душа? Почти три недели уж не был. Звоню – никто трубки не снимает…
     -Так я же больше не работаю в храме, баб Нин, - дрогнувшим голосом сказал Василий.
     -Знаю, милый, знаю. Мне и Мария говорила, и батюшка звонил, отец Мефодий. Предлагал другого помощника прислать, только я отказалась. Говорю, никого мне, кроме Василька не надо. Работает, не работает, а придет. Не может, говорю, быть, чтобы меня забыл. Вот ты и пришел. Ну, как у тебя? Где ты теперь? Рассказывай. Проходи на кухню…
     -Да вот, баб Нин, опять торгую. В новом центре на Пионерской. Искушения начались в храме. Должность сократили, да и лучше, когда в храм молиться ходишь, а не на работу…
     -Вот это – золотые твои слова, Василек. Тем, кто работает при храме, искушений во сто крат больше Господь посылает. Может, ты и правильно сделал. А батюшка твой знакомый что говорит?
     -Да не был я пока еще у него.
     -Вот это плохо. Съезди, обязательно все расскажи. И от храма не отходи ни в коем случае. Исповедуйся, причащайся. 
     -Да я исповедовался недавно в Казанском соборе. А к отцу Сергию обязательно съезжу, как только выходной дадут, это – не сомневайся, баб Нин. 
     -Ну, помоги, Господи. А о тебе спрашивали. И Мария, и Татьяна, и заведующая ваша в лавке, как ее?
     -Вера Андреевна.
     -Да, Вера. Беспокоилась, устроился ли ты?
     -Поклон им всем от меня.
     -Передам, как же. Помнят там тебя, добром помнят.
     Они еще долго сидели и пили чай, как в былое время. Потом Василий затеял разборку кладовки, которую собирался сделать давно, и когда закончил, оказалось, что на часах уже половина первого ночи.
     -Ох, баб Нин, бежать мне надо, на метро опоздаю.
     -А оставайся, - предложила та, - Завтра прямо от меня на работу поедешь…
     Они выпили еще по кружке чаю, и помолившись вместе, легли. Баба Нина у себя в спальне, а Василий на диване в проходной комнате. Едва он лег и вдохнул запах дома, так остро напомнивший чем-то запах детства, как слезы сами собой потекли у него из глаз. Он не сдерживался, он воспринял их, как очищение, и лишь опасался, что услышит через тонкую стенку, как он плачет, баба Нина…
     Утром он проснулся, как в детстве, от тихого звяканья посуды на кухне. Баба Нина уже встала и готовила завтрак. Она проводила его и перекрестила на дорогу, как когда-то, наверное, провожала своих сыновей. 
     В таком настроении он уходил из дома в детстве. Когда все просто и ясно, когда чувствуешь, что кому-то нужен, и не задумываешься о жестокости окружающего мира. Правда, что-то беспокоило его. Уходя, он не мог отделаться от ощущения, что упустил что-то в разговоре с бабой Ниной. Уже подходя к торговому центру, он вдруг понял – что. Понял и даже замер на месте. 
     «Она же не спросила ничего о Сереже! Она не могла не спросить просто так. И забыть не могла. Неужели она все знает? Знает и не верит? Знает и молчит?» - терялся в догадках Василий.
     Однако то, что бабе Нине он не стал меньше дорог, был факт.
     Первого мая у Василия случился выходной. Торговый центр был закрыт по случаю праздника. С раннего утра он поспешил в отдаленный храм в надежде встретить там отца Сергия. 
     То, что Василий ушел из храма, батюшке не понравилось:
     -Раз встали на путь, зачем метаться? Что вас побудило? Денег не хватало? Опять обиды начались?
     -Батюшка, мне подумалось, что я не священник и не дьякон, чтобы получать в храме зарплату. Мне хочется приходить в храм молиться. На послушании я остался. Ухаживаю за слепой просфорницей.
     -В монастырь потрудиться поехать желание не отпало?
     -Нет, конечно. Собираюсь в первый же отпуск.
     -Не отступайте от своих намерений. Не думаю, чтобы ваши метания были угодны Богу, но раз шаг сделан – работайте. Не отходите только от храма. Регулярно исповедуйтесь и причащайтесь. 
     Василий ушел, чувствуя, что основной судьбоносный разговор с батюшкой у него еще впереди и разговор этот непременно будет.
     На второй день после праздника в отделе появился мальчишка лет десяти, глаза которого показались Василию знакомыми. Пацан почему-то сразу избрал консультантом именно его. Незаметно разговор перекинулся от техники на музыкантов, потом на киногероев, а потом и на совсем отвлеченные темы. Проходивший мимо Нечипорук удивленно вскинул брови и едва заметно усмехнулся своим мыслям. Уловив реакцию менеджера, Василий поспешил свернуть разговор с пацаном, хотя тот успел ему понравиться. Похоже, симпатии были обоюдными. Мальчишка даже немного обиделся.
     Спустя некоторое время, подошел Нечипорук.
     -Успехи делаешь, Завьялов?
     -Не понял.
     -Знаешь, кто это был? Сын Романовой.
     Василию стало понятно, почему ему показались знакомыми глаза мальчишки.
     -Это у нее известный способ проверки на вшивость, все знают, - продолжал Нечипорук, - Пацана своего запустит, и если тому мужик понравился, берет в оборот. Готовься. Баба она, говорят, горячая…
     «Этого мне только не хватало», - с грустной досадой подумал Василий.
     Однако, предсказания Нечипорука оправдались. Выходя через несколько дней поздно вечером на улицу, Василий увидел, как стоящая  на служебной парковке Вольво с тонированными стеклами дважды мигнула фарами, и из-за плавно отъехавшего стекла послышался голос Надежды:
     -Не торопись, Завьялов. Садись, подвезу.
Василий сел, утонув в комфортабельном кресле, и машина плавно, но энергично      взяв с места, выехала на дорогу.
     -Куда тебе, Завьялов?- спросила Надежда, закуривая и уверенно выруливая в крайний левый ряд.
     -На Петроградскую. У Биржевого моста на углу.
     -Хорошее местечко. Как досталось?
     -Отец в свое время устроил.
     -Тогда понятно. Ну, а сам себе что-нибудь устроил? Личную жизнь хотя бы?
     -Нет, Надежда. Один живу, - ответил Василий, сосредоточенно глядя на несущуюся под колеса дорогу.
     -Да неужто? Мимо тебя, помню, ни одна наша целка штопаная пройти равнодушно не могла.
     -Ты же вот смогла, - усмехнулся Василий.
     Надежда резко притормозила у светофора, и опустив стекло, выбросила окурок.
      -Дурень ты, Завьялов, - сказала она с горькой усмешкой, - Каким был, таким и остался, и ничего в бабах не понимаешь. Ты мне, если хочешь знать, по ночам снился. Ни на одного парня не западала так, как на тебя. А виду не подавала, потому что ты герой не моего романа. Я знала, чего хочу в жизни. Ты бы мне этого дать не мог.
     -Да уж, - вздохнул Василий, - А теперь не хочешь? 
     Уголки губ Надежды сложились в жесткие складки:
     -А теперь я хочу простого бабьего счастья.
     -А семья, муж? – спросил Василий.
     -Объелся груш. Неужели не знаешь? Та же Глушкова не насплетничала? Не верю. Только я сама все решила. Ты еще не все обо мне знаешь. Теперь я троих таких обеспечить могу.
     Василий заметил, что машина давно уже несется по направлению к Выборгской. Хотя на Петроградскую можно было попасть и так, но это был не самый короткий путь.
     -А куда мы едем? – спросил он.
     -Испугался? – усмехнулась Надежда.
     -Да нет, - ответил Василий, - Просто, ты тоже не все обо мне знаешь. Я извращенец.
     Надежда бросила на него косой испытующий взгляд.
     -Да ладно. П…дит, как Троцкий. Уж кому бы другому заливал…
     -Ты не то подумала. Слыхала про такую вещь – промискуитет?
     -Просвети.
     -А это, когда не можешь с одним и тем же человеком больше раза. Надо все время менять партнеров.
     У лесной академии Надежда повернула направо и машина понеслась к центру.
     -Да, Завьялов… - протянула она, - Теперь мне понятно многое.
     -Что именно? 
     -Слезы по тебе наших красоток. Рославцевой, Митиной. Правда, они уверяли, что ты вообще ничего не можешь, а Заремба даже говорила, что живешь со старухами, но это понятно. Отвергнутая баба и не такое наплести может. Видать, Глушкова все-таки о тебе не просто так хлопотала… 
     -Я же говорил – случайная встреча.
     -Да мне-то какое дело? - поморщилась Надежда, - Просто, вряд ли тебе сейчас молоденькие девочки давать будут. А с твоими потребностями…
     -А если они у меня на нуле уже пять лет? – перебил ее Василий, -Такое по-твоему не возможно?
     -Ладно, не смеши п...ду, Завьялов, она и так смешная,- отмахнулась та, - Я тебя высажу у Петропавловки на углу? Мне так развернуться будет удобнее.
     -Конечно. Спасибо, что подвезла, - поблагодарил Василий, вылезая из машины.
     -Удачи, - равнодушным голосом обронила Надежда, закрывая дверцу.
     Ощущение какой-то гадливой униженности сопровождало Василия всю дорогу до дома. Но, с другой стороны, он был доволен, что разом поставил точку.
     «Прости мне Господи, еще одну ложь…»
     На Василия вновь нахлынуло желание уйти от этого мира. Уйти туда, где он мог бы не врать, не изворачиваться. Где его никто бы не расспрашивал и не посягал на его личную жизнь. Где у него ее и впрямь бы не было, и не было необходимости что-то придумывать.
     «Надо не откладывая ехать в монастырь», - подумал он, хотя, зная то, что ему открылось о церкви изнутри, понимал, что там все далеко не так, как хотелось бы, и не известно еще, где ему будет легче.
     Незаметно подошло Вознесение и природа очнулась. За один день температура подскочила до двадцати градусов, развеяло тучи и так благодатно запахло весной, что не хотелось уходить с улицы. 
     Этот день начался для Василия с прихода на работу двух стажеров. Мальчики оказались шустрыми, к тому же были явно заинтересованы, чтобы их взяли, поэтому выпрыгивали из штанов от усердия. Василию ничего не оставалось, как только наблюдать за ними. 
    В середине дня подошел Нечипорук:
     -Как новички? Стараются?
     -Не то слово. Дело пойдет.
     -Мне тоже так кажется. Оформляем их с завтрашнего. Так что, ты переходишь в общий  наряд – два через два. Сегодня будет зарплата, получишь и иди домой, они справятся. Смену тебе проставлю. Отдыхай два дня. Спасибо за помощь.
     -Тебе спасибо. Зарплату где получать?
     -Принесу в конверте через час. У тебя там неплохо вышло. Испытательный срок Надежда тебе сняла, - понимающе подмигнул он.
     Через два часа в приподнятом состоянии духа Василий вышел на улицу. Светило солнце, ласково веял теплый ветерок и от земли исходил тот запах, который бывает только ранней весной. Прохожие, не успев расстаться с теплыми плащами и куртками, шли нараспашку.
     Он заехал к бабе Нине, поздравил ее с праздником, получил через нее массу поклонов, созвонился с Татьяной, пожилой свечницей, просившей помочь ей посадить картошку, как в прошлом году. Жизнь продолжалась. Василий вновь почувствовал себя востребованным. Только одно щемило душу – память о Сереже. А баба Нина опять ни словом, ни намеком не обмолвилась о нем.
     Василию не хотелось спешить домой, тем более - впереди предстояло два свободных дня. Он доехал до Сенной, прогулялся по Садовой, и мимо Гостиного двора вышел по Невскому к Казанскому собору. Это был их с Сережей маршрут…
     Вот и скверик. В этот погожий вечер здесь было относительно людно, но их скамейка оказалась свободной. По дороге Василий купил возле Апраксина пару бутылок пива и пачку сигарет. Внезапный приход весны немного опьянил его, и хотелось усугубить ощущение. Он сел, открыл пиво и закурил. 
     На город спускались сумерки. Василий любил это время дня. Думалось и мечталось в сумерках ему всегда легче. 
     С Невского доносился шум улицы, мимо собора шли прохожие. В скверике сидели на скамейках люди, играло несколько малышей, но одиночества сидящего Василия никто не нарушал.
     -Он еще и курит, праведник, – неожиданно послышалось рядом.
     Василий поднял голову. Перед ним стоял Сергей. Задумавшись, он не видел и не слышал, как тот подошел. Те же джинсы, только более отрепанные, та же мешковатая матерчатая куртка нараспашку, только более грязная, а под ней белая некогда футболка, из растянутого ворота которой торчит тонкая шея. Те же взлохмаченные не мытые волосы, та же сумка через плечо, и совсем уж пришедшие в негодность, те же ботинки. Сергей пристально глядел на него. Глаза его не выражали презрения, как в прошлый раз. В них застыла боль, как будто у него нестерпимо болели зубы.
     -Здравствуй, Сережа, - тихо произнес Василий.
     -Здравствуй. И что дальше? – натянуто ответил тот.
     -Ничего… - слегка пожал плечами Василий, - Просто рад тебя видеть.
     -Напрасно радуешься, - с легким вызовом произнес Сергей.
     Василий опустил голову:
     -Ты меня не так понял.
     -Конечно. Я бестолковый. Я и тогда тебя не так понял. Ты же просто хотел проверить, как заботливый папочка, не намочил ли я случайно трусы?
     -Жестокий ты, Сережа, - глухо проговорил Василий, не поднимая головы.
     -Только не начинай проповедовать! Знаем, какой ты верующий, - ответил Сергей.
     Василий поднял на него глаза и тихо спросил:
     -Ты серьезно считаешь, что такой человек не может быть верующим?
     -Ну, почему? Может. Даже церковь создать можно специально для таких. Венчать их там друг с другом. А заодно церковь проституток, церковь воров, церковь насильников. Да мало ли кого. Они же все могут быть верующими! Им это не мешает!
     Голос Сергея, немного звенящий от напряжения, стал набирать силу, и несколько прохожих повернули головы.
     -Может, присядешь? – спросил Василий.
     -Зачем?  
     -Да ни за чем. Просто так удобнее разговаривать.
     -А кто тебе сказал, что мне приятно будет рядом с тобой сидеть?
     -Раньше как-то не было неприятно, - вздохнул Василий.
     -Раньше…- дрогнувшим голосом обронил Сергей.
     -Ответь мне, пожалуйста, Сережа, на один вопрос, - после небольшой паузы тихо и серьезно попросил Василий, - На один единственный. Мы с тобой были знакомы около двух месяцев, и редкий день не встречались. Вместе гуляли, ходили в гости, говорили о жизни. Поведали друг другу о себе, наверное, все самое сокровенное. Ты говорил, что ближе меня у тебя никого нет. И вот ты узнал, что я обладаю пороком, который отравил мне всю жизнь. Но он у меня есть и он у меня с рождения. Ты узнал. И что? Куда все делось? Тебе этого оказалось достаточно, чтобы возненавидеть меня? А если бы ты узнал, что у меня рак или я глухой на одно ухо, было бы то же самое? Я полюбил тебя, Сережа. Я никого не любил в жизни так, как тебя. Я боролся с собой, как мог. Я не хотел, чтобы в наши отношения вмешивалось ЭТО. Их чистота была мне дороже. Но вот – произошло. Не удержался, и ты все понял. И теперь ты готов топтать меня ногами? Как же так, Сережа? Не отвечай мне сейчас. Ответь хотя бы самому себе…
     Василий полез было в карман за сигаретами, но отдернул руку.
     -Да кури, кури, - тихо и как-то совсем по-взрослому сказал Сергей, - Бога не боишься, а меня застеснялся?
     Он сел рядом и попросил:
     -Дай мне тоже сигарету.
     Василий протянул ему пачку, дал прикурить и закурил сам. 
     -Мне было семь или восемь лет, - отрывисто начал рассказывать Сергей, потягивая сигарету частыми неглубокими затяжками, - У нас в клубе на девятое мая показывали фильм «Женя, Женечка и Катюша». Я пошел потому, что очень любил его смотреть. Народу в зале было несколько человек. Он подсел ко мне, как только погас свет. Мужик лет пятидесяти. Сначала шутил со мной, обнимал, потом по коленке стал гладить. И все приговаривал - не обижайся, не бойся, все хорошо. А я ничего не понимал. Мне действительно было щекотно, волнительно и непривычно. А потом, когда он вытащил свой… Нагнул мне голову…
     Сергей сделал более глубокую затяжку и закашлялся.
     -Не надо дальше, Сережа, - попросил Василий.
     -Не надо? А мне каково было?! Он мне деньги в руку пихал, упрашивал, а я вырвался, выбежал из клуба на улицу, и меня вырвало. Я несколько дней опущенный ходил. Отец даже решил, что я заболел. А я никому не мог рассказать, и от этого мне было еще противнее. Я фильм этот теперь видеть не могу, а он был в детстве мой самый любимый…
     Некоторое время они сидели молча.
     -Прости меня, Сережа, - наконец, тихо сказал Василий, - Если можешь, прости.  Я люблю тебя. Как друга, как брата, как самого дорогого мне человека. Но… В том числе и так. Я не хочу тебе врать. И тем не менее - достаточно было одного лишь твоего слова. Не надо! Мне это не приятно. И меня бы это остановило. Если что и могло меня остановить, то только сознание того, что я делаю тебе плохо. Ты мне очень дорог, Сережа…
     Они опять помолчали. Вокруг уже почти стемнело. Зажглись фонари.
     -Давай еще покурим, - тихо предложил Сергей. 
     Василий достал сигареты, и они закурили. Он наблюдал искоса за Сергеем, ожидая каких-то слов, но тот молчал, полностью уйдя в себя и о чем-то сосредоточенно размышляя. Наконец, Василий не выдержал:
     -Я тебе все сказал, Сережа. Реши сам. Одно твое слово, и я никогда тебя больше не потревожу.  А если простил, пошли сейчас ко мне и отпразднуем мир. Сегодня, кстати, великий праздник, а у меня день первой зарплаты на новом месте. В храме же я больше не работаю…
     -Я знаю, - сказал Сергей и встал. 
     Они пошли по Невскому. Позади остались Мойка, Дворцовый мост, Стрелка Васильевского. За всю дорогу они не проронили ни слова. Лишь перейдя на Петроградскую, Василий предложил:
     -Заглянем на Сенной, Сережа?
     Сергей молча свернул в переулок. Он продолжал все время о чем-то размышлять, глядя себе под ноги. 
     Войдя в универсам при Сенном рынке, Василий взял корзину и сказал: 
     -Подождешь меня? Я быстро.
     Сергей все так же молча кивнул и встал у двери.
     Василий вошел в торговый зал и набрал полную корзину продуктов, не глядя на цены, благо деньги были. Встав в очередь возле кассы, он поискал глазами Сергея и... не нашел. У Василия упало сердце. Корзина с деликатесами разом стала тяжелой и настолько не нужной, что ему захотелось отбросить ее от себя.
     «Ну, вот и все. По крайней мере, объяснился…» 
     -Мужчина, вы стоите? – послышался резкий голос сзади.
     Он не заметил, как продвинулась очередь. Сделав несколько шагов, Василий поднял голову и увидел Сергея. Тот просто переменил место. Он стоял у прохода в зал и нежно смотрел на него. Так смотрят взрослые на разыгравшихся детей. Встретившись глазами с Василием, он отвел взгляд, опять уставившись в пол. 
     -Я тебя потерял, - сказал Василий, подходя.
     Сергей  забрал у него один из пакетов и опять молча пошел рядом.
     В прихожей своей квартиры Василий сказал:
     -Знаешь что, Сережа, скидывай с себя все шмотки и лезь в ванную. А то солнышко светит, а ты все еще после зимы не отмытый.
     -В общаге не отмоешься, - пожал плечами Сергей, - Один душ на весь этаж, даже, если он работает.
     -Все понятно. Пока полоскаться будешь, все выстирается. На батарее сохнет быстро. Пойдешь чистенький.
     Говоря это, Василий включил стиральную машину, открыл воду в ванной и обильно добавил гель, начавший моментально сбиваться в густую ароматную пену. Сергей снял с себя и протянул Василию куртку и джинсы, под которыми обнаружились длинные сатиновые семейники.
     -Все снимай, - встав в пол оборота и не смотря в его сторону, сказал Василий, протягивая таз  - белье кидай сюда.
     Сергей замялся на мгновение, а потом порывистыми движениями сдернул с себя футболку, носки, трусы, и кинув все в таз, голышом прошмыгнул за спиной Василия в ванную. Когда Василий повернулся, из пены торчала только его голова. Стараясь не раскрыть своего внутреннего волнения, Василий сосредоточенно завозился с машиной, а потом засыпал порошком и замочил в тазу белье.
     -Отмокай. Пойду над столом колдовать.
     -Оставь таз, я сам простирну, - тихо отозвался Сергей.
     -Ладно. Блаженствуй.
     Они встретились глазами, и искренне улыбнулись друг другу, как раньше. Даже, как показалось Василию, не совсем так, как раньше. Раньше у Сергея не было во взгляде такой затаенной нежности.
     Василий вошел на кухню, сунул курицу в духовку, а шампанское в холодильник. Затем начал накрывать на стол, всем слухом прислушиваясь к всплескам воды, доносящимся из-за двери ванной. Сознание того, что там, за дверью, Сережа, переполняло его вожделенным трепетом. Василий старался гнать от себя эти мысли, но ничего не мог поделать. Он опять был весь желание…
     «Сережа… Сереженька…» - мысленно, как заклинание, повторял он.
     Из ванной послышался шум душа. Почти одновременно звякнули стиральная машина и таймер духовки. Василий водрузил на стол курицу и направился в ванную.
     «Будь, что будет. Прости меня, Господи!» 
     Стукнув несколько раз в дверь и не дождавшись ответа, Василий приоткрыл ее.
     -Ты готов, Сережа? Кушать подано.
     Сергей стоял под душем спиной к Василию. От созерцания его обнаженного тела у Василия часто забилось сердце, и чтобы не выдать себя, он нагнулся к стиральной машине, вынимая вещи.
     -Давай, заканчивай, надевай мой халат - и за стол. 
     Сергей ничего не ответил. Василий вышел, аккуратно развесил вещи на батареях и прислушался. В ванной продолжал шуметь душ. 
     -Сережа, - окликнул Василий, чуть приоткрыв дверь.
     Ответа не последовало. 
     Василий шагнул в ванную и замер на пороге.
     Сергей стоял под душем во весь рост лицом к нему и пронзительно глядел в глаза. Он не пошевелился, когда Василий в упор посмотрел на него, только взгляд стал еще пронзительнее. Василий перевел глаза на шею, грудь, живот …
     -Сережа… - нежно прошептал Василий, невольно потянувшись к нему, обнимая и не замечая хлещущей ему на одежду из душа воды.
     Сергей тоже обнял его руками и ногами одновременно, повиснув на шее, и сильно сжал ее напрягшимися чуть дрожащими руками.
     -Сережа… Сережа… Сережа… - как в беспамятстве нежно шептал Василий, целуя его щеки, шею, глаза…
     -Сережа… Сережа… - повторял он, неся его на руках в комнату и оставляя на паркете мокрую дорожку от льющейся с одежды воды…
     -Сереженька… - вырвалось у него во весь голос, когда они упали на постель,      сжимая друг друга в объятиях…

 
10.



     Они сидели на кухне за столом, и Василий умиленно наблюдал, как Сергей поглощает угощение. На его голое тело был накинут махровый халат. Он сидел, пожав под себя одну ногу, и над столом торчала острая  коленка, вызывающая у Василия приятное возбуждение. Хотя, честно говоря, он сам не знал, отчего ему было больше приятно: от сладострастия или от того, что Сережа наполнил своим присутствием его холодный дом. 
     Произошло что-то необъяснимое. Сергей стал совершенно другим. Он как будто смыл с себя не только грязь, но и какую-то сдерживающую оболочку. Перед Василием сидел совсем юный абсолютно раскрепощенный мальчик с порозовевшими от выпитого шампанского щеками и блестящими глазами. Его вымытые волосы обрели красивый русый оттенок и слегка вились, а выглядывавшее из-под распахнутого халата стройное тело приятно волновало.
     «Сережа… Мой Сереженька… За что мне такое счастье?» –  повторял про себя Василий.
     Он сидел тоже в одной только накинутой на плечи долгополой рубашке, и оба они не испытывали ни капли стеснения от своей наготы.
     -Слушай, Сережка, живи у меня все время, - предложил Василий, - Что тебе мытариться по грязным общагам? Для соседей - ты мой племянник из Пикалево. Дальше говори всю правду, так не запутаешься. 
     -А у бати и правда есть брат. В Москве живет. Приглашает меня все время в гости, а я никак. Последний раз видел его, когда совсем мелким был…
    -А сейчас ты какой? – Василий шутливо схватил его за шею, слегка заламывая руку, - Уже не совсем?
     Сергей засмеялся, не настойчиво сопротивляясь, принимая игру. Василий схватил его в охапку, перетащив на колени, и очень скоро их борьба перешла в страстные объятия
     -Сережа… Шалунишка мой маленький…- приговаривал Василий между поцелуями.
     -Васька… - нежно отзывался Сергей, тоже целуя его.
     -Сережа… Сережа…
     -Тебе нравится произносить все время мое имя?
     -Само собой получается… А как ты хочешь, чтобы я тебя называл?
     -Называй, как тебе нравится… А ты как хочешь?
     -Называй Васькой… Хотя… Я даже в школе не позволял себя так называть… Но тебе можно… У тебя это так получается…
     -Как?
     -Не знаю… Как-то особенно…
     -Тебе приятно?
     -Очень.
     -Васька…
     -Сережа…
     -Васька…
     Неожиданно Сергей выскользнул из халата, и вскочив на ноги, абсолютно голый побежал в комнату. Василий кинулся за ним, догнал, и они со смехом повалились на кровать.
     «Не во сне ли все это?!» – восклицал про себя Василий.
     Ему и впрямь не верилось, что все происходит на самом деле. Его воображение рисовало с самого начала, помимо его воли, сцены близости, но о таком он мечтать не мог даже тогда. А тем более после пережитого, после бьющей в сердце фразы: «Я тебя ненавижу».
     -Васька, - прошептал Сергей, нежно смотря в глаза Василию, - Васька, ты не стесняйся. Ты сделай со мной все, что ты хочешь.
     -О чем ты, малыш?
     -Сам знаешь. 
     -Нет. Не надо…
     -Ты же хочешь, Васька! Я знаю.
     -Нет. Нет, Сережа, не надо.
     -Но ты же хочешь, я чувствую! Почему не надо? 
     -Тебе будет больно…
     -Потерплю. Сделай, Васька.
     -Не надо этого, Сережа. 
     Сергей, лежа на спине, неожиданно резко поджал ноги и распрямил, забрасывая их Василию на плечи.
     -Е…и меня!!!
     -Сережа…
     -Е…и! Я хочу!
     -Сереженька, - страстно зашептал Василий, покрывая его лицо и тело поцелуями, - Не говори таких слов, малыш. Разве я смогу тебя е…ть? Е…ут быдло и проституток… Я же люблю тебя… Люблю…
     -Я хочу… - так же страстно шептал в ответ Сергей, - хочу, чтобы ты мной овладел.
     Василий все шире разводил ноги Сергея, а тот помогал, лаская его руками и ногами, лежащими на шее. Не в силах больше сдерживать себя, Василий плавно, но глубоко вошел в Сергея. Тот вздрогнул, и по его телу пробежала судорога. Даже в темноте было видно, как блестят его глаза в свете фонаря, проникающего через окно с улицы. Он закусил от волнения или боли нижнюю губу и глубоко дышал, а взгляд его стал таким же пронзительным, каким был тогда в ванной.
     -Сережа… Сережа… - шептал Василий, будучи захвачен весь до последней клеточки нежной страстью и чувствуя приближение естественного конца…
     Расслабившись, он упал Сергею на грудь и явственно услышал частое биение его сердца.
     -Мальчик мой милый… Это твое сердечко… Ты мой… Я никогда не был так счастлив… Никогда…
     Сергей ласково провел рукой по его голове.
     -Васька… - еле слышно прошептали его губы.
     -Давай поспим, Сережа… - тихо сказал Василий, - Я не выдержу столько счастья сразу.
     -Давай… Я только схожу в туалет, можно?
     -Конечно, прости, я забыл… Я обо всем забыл, Сережа… Я забыл, что я - это я…
     Сергей ушлепал босыми ногами в туалет, потом Василий услышал, как зашумела вода в душе. Он засыпал. Уже сквозь сон он почувствовал, как Сергей улегся рядом и обнял его, прижавшись. Василий положил руку ему на грудь и забылся…
     Спал он не долго, поскольку проснулся, едва забрезжил рассвет. Василий встал с постели и подошел к окну. Небо было совершенно чистым и по-весеннему прозрачным. Он распахнул форточку. В спертую атмосферу комнаты устремился свежий, но холодный воздух, принесший с собой запах оттаявшей земли. Василий поежился и вернулся к дивану. Сережа спал, свернувшись калачиком. Было что-то по-детски беззащитное в его образе. Василий тихонько приподнял одеяло, и некоторое время разглядывал спящего Сергея, переполняясь нежностью к каждому его волосику, к каждому пятнышку на теле.
     «Боже, почему мне не дано счастья иметь такого сына? Почему мои чувства имеют неестественное воплощение? Зачем это все? Разве не лучше было бы просто любить его? Держать на руках младенцем, учить ходить, переживать вместе с ним его болезни, видеть изо дня в день, как он подрастает, как в нем проступают черты дорогого мне человека и мои собственные? Ощущать, видеть свое продолжение в этом мире? Почему мне этого не дано?» – с горечью размышлял Василий. 
     Однако, при этом, он не спрашивал Бога «за что?». Никогда не спрашивал. Он привык задаваться вопросами «зачем» или «почему»?
     «А ценил бы я тогда это так, как страдаю сейчас от того, что мне это не доступно? А ценят ли это те, кому все дано и кто бросает семьи, детей? Кто потерял счет беспорядочным связям и те, благодаря кому страна стоит на первом месте в мире по абортам? А впрочем, мне ли, грешному, их судить?»
     Сергей поежился во сне и повернулся на спину, распрямив ноги. Василий заботливо прикрыл его одеялом, залез под него сам, и обняв Сергея, опять крепко заснул.
     Проснулся Василий от ощущения пустоты рядом. Он приподнял голову и оглядел комнату. За окном ярко светило солнце, а на часах было уже без десяти двенадцать. В углу сидел абсолютно голый Сергей и с увлечением листал журнал. Заметив, что Василий проснулся, он прервал свое занятие, встал, и как был голышом, просто и естественно, как ведут себя маленькие дети, пошел к дивану.
     -С добрым утром, - улыбнулся он, - я по книжным полкам лазал, ничего?
     -Да лазай сколько хочешь, - улыбнулся в ответ Василий, - Ты дома. С добрым утром…
     Василий приподнялся и они соприкоснулись губами.
     -Классно у тебя, честно.
     Сергей присел на диван.
     -Журнал нашел про яхты. Можно даже самим построить, там показано как.
     -Все не отпускают мечты о море?
     Сергей с грустной улыбкой пожал плечами.
     -Да какие твои годы? Заканчивай технарь и поступай учиться дальше. Пока молодой, нужно как можно больше учиться. Тогда в жизни будешь уверенней себя чувствовать и никогда не пропадешь. Я вот жалею, что не учился.
     -В начальство не выбился?
     -Да не в этом дело, - поморщился Василий, - Об этом, кстати, не жалею. Да и в мое время туда не благодаря образованию выбивались. Диплом уже потом дуриком делали, чтобы место застолбить. Главное было - связи, анкета и партийность. Просто жизнь могла бы по-другому сложиться, если бы не отгородился от нее с молодости прилавком. Вот, что жаль.
     -А твои какие годы? –улыбнулся Сергей, - Ты ж тоже не старик еще.
     -Ну, спасибо тебе, друган, утешил и обнадежил, - засмеялся Василий, обнимая Сергея и валя его рядом с собой на диван.
     -Со свежими силами? – подмигнул тот, барахтаясь в объятиях.
     Они начали возиться друг с другом, борясь и ласкаясь одновременно. Что больше все это напоминало, сказать было трудно. Наконец, выдохшиеся и возбужденные, оба свалились с дивана на пол.
     -Не оторвешься от тебя, Серега!
     -От тебя тоже, Васька!
     -Ладно, хорошего понемножку. Смотри, какой день за окном.
     Они поднялись с пола, и подошли к окну. По улице лился поток машин и трамваев, светило солнце в прозрачном небе, а прохожие шли уже без теплых плащей и головных уборов. Хотелось тоже туда, на улицу, к солнцу, к теплому ветерку и дурманящей весенней свежести.
     -Слушай, Сережа, пойдем сегодня гулять до самого вечера.
     -А куда?
     -Да куда угодно. Опять по Питеру, как зимой. Я же тебе еще столько не показал из того, что обещал.
     -Ты хотел провести меня по местам Достоевского, - напомнил Сергей.
     -Договорились. Я покажу тебе дом, где Раскольников убил старуху, дом, где находилась его каморка, и мы проделаем весь его путь. Даже можем пересчитать шаги, как считал он, готовясь к преступлению. Покажу дом Рогожина на Гороховой, где лежала мертвая Настасья Филипповна и еще массу страшных мест…
     Василий магически взмахнул руками и сомкнул их на шее у Сергея, опять вовлекая его в возню, но тут же сам осекся:
     -Все, Сережа, одеваемся, а то весь день проваляемся дома.
     -А что, не соскучились бы, - лукаво подмигнул Сергей.
     -У нас еще завтра есть день, - обнадежил его и себя  Василий.
     Они отправились вместе под душ, оттуда на кухню, где с аппетитом доели остатки вчерашнего пиршества, и стали одеваться.
     -Сереж, а почему ты носишь такие трусы? – спросил Василий увидев, как Сергей влезает в свои семейники.
     -Не знаю. Батя приучил. Он не признавал ничего другого и всегда повторял, что на мужчине должно быть мужское белье.
     -Ну, мужское, наверное, не значит непременно мужланское. Я же не говорю о стрингах, но плавки или боксеры, например, почему не мужское?
     -Не знаю - слегка улыбнувшись, пожал плечами Сергей.
     -Я глубоко уважаю твоего батю, но имидж свой ты должен формировать исходя из собственной индивидуальности. Я спросил потому, что у тебя именно по-мужски стройная фигура, и они тебя просто уродуют. Посмотри на себя в зеркало и оцени.
     -Может быть, - Сергей опять чуть улыбнулся, - я просто не задумывался об этом.
     -Это совершенно не оскорбит памяти твоего бати. Прикинь, на каком бы уровне осталось человечество, если бы люди удовлетворялись представлениями предыдущего поколения и не стремились быть лучше.
     Сергей опять пожал плечами, стал натягивать джинсы, куртку, а Василий, оглядев его критическим взглядом и ничего не сказав, отправился в комнату и вытащил из-под белья пачку давно лежавших здесь денег, которым он до сих пор так и не нашел применения.
     «Должно хватить», - подумал он.
     -Держи, - протянул он Сергею запасные ключи, - Ты у себя дома.
     -Вась, - замялся тот, - у нас комендантша злющая. Следит за всеми, и если кто долго не ночует, всех выселяет. Можно, я не каждый день приходить буду?
     -Приходи, когда захочешь. Это просто, чтоб ты мог прийти в любой момент.
     -Спасибо, Васька - нежно и искренне сказал Сергей.
     -Тебе спасибо, - Василий коротко поцеловал его в губы, - Все. Идем.
     Они вышли на залитую солнцем улицу. Навстречу шли прохожие, и их обыкновенно хмурые неприветливые лица озарялись светом радости в этот первый по-летнему теплый день после хмурой и холодной зимы. А может, Василию это просто казалось? Как бывает всегда, когда все преображается вокруг оттого, что тебе  радостно. 
     Позади остались Стрелка Васильевского, Казанский собор.
     -С чего начнем? – спросил Сергей.
     -Пожалуй, с Гостинки.
     -Не понял.
     -Сейчас поймешь, пошли.
     -Нет, правда, зачем нам в Гостинку?
     -Сереж, я могу тебя попросить об одном одолжении? Ты не обидишься? - глядя ему в глаза, спросил Василий.
     -Да нет, а что? 
     -Я хочу сделать тебе и себе подарок. Я хочу, чтобы ты выглядел красиво. Мы зайдем в магазин и купим тебе новый прикид. Полный, согласен?
     Сергей покраснел и отвел взгляд:
     -Вась, не надо этого. Я не нищий какой, я и сам могу..
     -Сережа, - взяв его за локоть, проникновенно заговорил Василий, - ты же не от первого встречного это принимаешь. Я люблю тебя. По настоящему люблю и хочу о тебе заботиться. Не лишай меня этого, прошу. Лучше не дай себя в постели…
     Губы Сергея тронула еле заметная улыбка.
     -Я никогда и никому себя не давал и не дам. Это только потому, что это ты, – твердо проговорил он.
     -Идем… – полуутвердительно, полувопросительно сказал Василий.
     Сергей пожал плечами и двинулся в сторону входа в магазин.
     Начали с обувного отдела. Ботинки не выдерживали никакой критики.
     -Примерь вот эти. Нравятся? – Василий протянул Сергею блестящий полуботинок.
     -Да, а сколько они стоят?
     -Сережа, я прошу тебя! Ну, один раз можно?
     К ним подошла молоденькая продавщица.
     -Помочь чем-нибудь?
     -Да, пожалуйста, такие же, на номер больше, найдутся?
     Сергей уже успел натянуть полуботинок, и Василий заметил, что это удалось ему с трудом.
     -Да, конечно, сейчас принесу.
     -И еще пары три носков, пожалуйста, однотонных, разных оттенков. Черные, голубые и серые, к примеру, найдутся?
     -И больше найдется, - пожала плечами продавщица.
     -Тогда шесть пар…
     Она ушла за перегородку и принесла требуемый размер. Василий заставил Сергея надеть пару полностью и пройтись.
     -Не жмут? Удобно?
     -Не… В самый раз, - улыбнулся тот.
     -Тогда берем. Девушка, выпишите. Упаковывать не надо, он в них пойдет. Носочки подобрали? Пакетик нам еще, пожалуйста.
     Василий сорвал упаковку с одной пары носков, и загораживая Сергея спиной, сказал:
     -Снимай свою рвань, и вместе со старыми ботинками – в пакет. Обувайся и подходи на кассу…
     Выйдя из отдела и немного отойдя, они швырнули пакет в урну.
     -Так. Теперь курточку посмотрим по сезону.
     -Не надо, у меня есть ветровка, - запротестовал Сергей.
     -А кожанка есть?
     -Кожанка? – он даже округлил глаза.
     -Будет, пошли.
     Они двинулись по магазину.
     -Вась… Прости, но это, наверное, все-таки дорого, - тихо заговорил Сергей.
     -Сережа! Ты обещал!
     Василий остановился, взял Сергея за локоть, и глядя в глаза, сказал: 
     -У меня сегодня первый такой день. Первый за всю жизнь. Пойми.
     Через час с небольшим Василий подвел Сергея к зеркалу у выхода из универмага.
     -Узнаешь себя?
     Сергей невольно улыбнулся. Из зеркала на него смотрел высокий красивый парень в кожаной куртке, новых джинсах, модных полуботинках, свитере под цвет глаз с красивым орнаментом, подчеркивающим стройность фигуры, в вырезе которого проглядывала яркая голубая рубашка. От галстука Сергей отказался принципиально, сказав, что он их не носит. 
     Старую куртку и джинсы, как еще могущие пригодиться, они упаковали в пакет, положив туда же носки, две рубашки, пару футболок и комплект трусиков – плавок. Последнее Василий пообещал надеть на Сергея собственноручно.
     Они бродили весь день по улочкам старого Петербурга. Василий цитировал наизусть Достоевского, водя Сергея по местам, описанным в Преступлении и наказании, Идиоте и другим произведениям. Потом они гуляли по Неве, и Сергей резвился, как мальчишка, норовя пройти по парапету, залезть на сфинкса, как артист Миронов в фильме Итальянцы в России, а Василий сокрушался, что у него нет фотоаппарата, чтобы запечатлеть этот удивительный день счастья, подаренный ему Богом. За весь день у него не появилось ни одной похотливой мысли. Он был просто счастлив, глядя на этого красивого и по детски непосредственного веселого парня, никак не напоминавшего того, что возник в магазине вьюжным февральским вечером. 
     Они пообедали в кафе на Большой Морской, а потом опять бродили по городу и обоим не хотелось, чтобы этот день кончался. Уже в сумерках они оказались возле Гостиного двора. У экскурсионного киоска на Перинной стояли туристические автобусы.
     -Два места! Только два места! Удивительная и неповторимая экскурсия! – донесся до них громкий голос стоящей в потоке прохожих женщины, - Пушкинские горы! Уникальная возможность поехать прямо сейчас! Автобус отправляется через десять минут! Не упустите редкую возможность!
     -Ты был в Пушкинских горах? – спросил Василий, приостанавливаясь.
     Сергей отрицательно покачал головой.
     Наметанный глаз организаторши моментально выхватил их из толпы.
     -Молодые люди! – затараторила она, подходя к ним и не давая возможности вставить слово, - Исключительный случай, на эту экскурсию у нас записываются за месяц.  Только два свободных места. Отправление через десять минут. Комфортабельный Неоплан перед вами. Утром будете в Святогорском монастыре, на ранней службе побываете, посетите могилу поэта, а весь день проведете в заповеднике в сопровождении экскурсовода. На обратном пути - Псков. Обзорная экскурсия с посещением всех достопримечательностей. Обед в ресторане входит в стоимость. Завтра ровно в это же время будете на этом месте. Решайтесь, молодые люди. Редкая возможность.
     Василий с Сергеем переглянулись.
     -Едем? – спросил Василий.
     Сергей пожал плечами.
     -Прекрасно! Держите билеты. – организаторша решительным жестом сунула в руки Василию какие-то бумажки, - Занимайте места в автобусе, а молодой человек пусть пробежится до магазина. Что-нибудь купите себе поесть в автобус. В заповеднике есть буфет, а обед у вас оплачен…
     -Мы вместе пробежимся, - перебил ее Василий.
     -Хорошо, я задержу отправление, но поторопитесь. У вас очень насыщенная программа.
     Через полчаса они уже сидели в темном автобусе, который мчал по ночному шоссе. Все произошло так неожиданно, что душа Василия наполнилась радостным восторгом. Места им достались в самом конце салона возле задней двери, но он даже обрадовался этому, поскольку они были рядом и в то же время, как бы изолированы от остальных туристов.
     Какое-то время они хрустели чипсами, запивая их Колой, и Сергей все трещал без умолку, рассказывая Василию эпизоды озорного детства. На санитарной остановке они покурили, а потом, забившись на свои места и прижавшись друг к другу, стали засыпать. Сергей положил голову на плечо Василия, а тот взял в руку его теплую ладошку, и засыпая, вспомнил Сережину фразу:
     «…Это только потому, что это ты!»
     Проснулись они оттого, что автобус остановился. За окнами виднелись белые стены Святогорского монастыря. Гид, небольшого роста слегка заикающийся паренек, куда-то ушел и вскоре вернулся, пригласив на выход. Они прошли вдоль монастырской стены мимо главных ворот и вошли по очереди в маленькую калитку немного поодаль. Поднявшись в горку, подошли к храму, за дверьми которого шла утренняя служба. Здесь их сопровождающий вкратце рассказал историю монастыря, и напомнив правила поведения в храме, пригласил желающих постоять на службе, определив для этого не более двадцати минут. 
     Василий с Сергеем вошли, осенив себя крестным знамением.
     В храме было пустовато. Ближе к алтарю стояла братия, а поодаль несколько мужчин с испитыми лицами и бегающими глазками. Эти были без подрясников, одетые, однако, в черные добротные пальто, как и монахи с иноками.
     «Трудники»- догадался Василий, вспомнив многочисленные рассказы о том, сколько искушений привносит в монастырские стены эта братия. 
     Помимо алтарника, пономарить помогало несколько молоденьких ребят семнадцати – восемнадцати лет. Василий наблюдал, как одному из них стал помогать расстилать ковер трясущимися руками один из трудников, больше мешая, по сути дела, и поразился выдержанности и спокойствию мальчика. 
     «А все-таки смирению монастырская жизнь учит», - подумал Василий. 
     Неожиданно он ощутил горячее желание не выходить никуда из этих стен, остаться тут навеки, расстилать ковры, чистить подсвечники, готовить обед, сажать огород, возделывать сад, копать землю и молиться, молиться за себя и всех грешных. Однако, пристально приглядевшись к глазам находящихся в храме и вспомнив все, что он знал о «закулисной» церковной жизни, подумал, что вряд ли тут будет возможность спасти душу. А может, он просто еще не готов был что-то воспринять. Однако то, что эта пунктирная, пока еще, линия, связавшая его с храмом, не оборвется просто так, Василий чувствовал и понимал. Хотя и сам не мог себе объяснить, почему он был так в этом уверен.
     После Херувимской и Великого входа гид знаками стал приглашать на выход. Группа постепенно собралась у захоронения, и разговор перешел на тему экскурсии. 
     Парнишка, несмотря на свое заикание и непрезентабельную внешность, покорил их знанием предмета, а особенно душевностью, с которой все рассказывал, как бы делясь сокровенным.
     После монастыря, прежде чем начать экскурсию по заповеднику, он привел всех на высокий пригорок, откуда открывался пейзаж не тронутой никакой цивилизацией природы, предложив минут пятнадцать просто посидеть и посмотреть вокруг.
     Василий с Сергеем нашли высохший бугорок чуть поодаль от основной группы и присели, прислонившись друг к другу.
     -Ты слышишь, какая здесь тишина? – тихонько спросил Василий.
     -Потрясно, - так же тихонько отозвался Сергей.
     -Не жалеешь, что поехал?
     -Уже рад. Честно. Даже не думал, что будет так.
     -Как тебе монастырская жизнь?
     -Тоже классно. Но… Только это не для меня все-таки. Просто придти помолиться это одно, а чтобы так жить …
     -Ну, я тебя и не призываю. Это особый путь, он не для каждого. А вот мне хотелось бы когда-нибудь оказаться в монастыре…
     Сергей повернул голову и скосил глаза на Василия:
     -Ты серьезно?
     -Да, Сереж. Обрету, по крайней мере, подобающий статус. Да и мое это, понимаешь? Я чувствую. Правда, пока я к этому еще не готов…
     -Не знаю, Вась… Мне кажется, ты все-таки больше светский человек. Хотя… Когда я наблюдал за тобой издалека…
     -Где наблюдал?
     -Все там же, у собора.
     -Так ты… Ты приходил туда?
     -Все время. Почти каждый вечер…
     -Все время? И видел меня?
     -Видел. Только не подходил, кроме того раза, когда удрал от тебя на троллейбусе. Потом ты пропал. Поэтому, когда я тебя снова увидел, мне показалось, что ты больше вообще не придешь. Адреса твоего я не запомнил, был всего один раз, а телефон выбросил. В храме ты  больше не работал. Я сам не знал, что со мной творилось. Я хотел тебя увидеть, а когда видел…
     Сергей умолк на полуслове.
     -Прости меня, Сережа. 
     -Ты меня прости. 
     Они помолчали немного.
     -Вась, скажи, а ты из храма сам ушел? – тихо спросил  Сергей.
     -Нет. Меня попросили.
     -Это после… Это из-за меня?
     -Не мучь себя, Сережа. Ты поступил абсолютно правильно. А отцу Павлу судья Бог. 
     -Но ведь то, что мы с тобой делаем, все-таки грех... - опять помолчав, полувопросительно проговорил Сергей.
     -Грех, Сережа. И придется в этом покаяться. Только, я буду каяться в блудной страсти. Но в том, что я люблю тебя… Только Господь нас рассудит, Сережа. Все Евангелие проникнуто любовью. А там, где говориться об этом грехе, речь идет о насилии или о противоестественном вожделении, которому подвержены люди из-за своей распущенности, а не из-за того, что родились такими. Но, даже если это безусловный грех, сказал Господь: Да простятся грехи ей многие за то, что возлюбила она много...
     -Он имел в виду любовь к Богу, - поправил Сергей.
     -А разве любовь к ближнему не угодна Богу? А я люблю тебя, Сережа, пусть, в том числе и так, но люблю, как никого и никогда не любил. Он видит это, и я верю, что Он простит нас. 
     Они замолчали и некоторое время еще сидели так, думая каждый о своем.
     Скоро позвал гид, и примкнув к группе, они отправились бродить по заповеднику, попав в другое время, настолько все здесь было иным. 
     Могучий лес, лужайки, поля и речка, часовенка в лесу, где молилась Арина Родионовна, и многое другое открывалось перед ними. Детали, узнаваемые по стихам поэта, наполняли  все окружающее его духом. Казалось, что все, что он чувствовал здесь, ощутимо и близко. Жаль, что ходить можно было только по дорожкам. Хотя была уже вторая половина мая, но земля здесь еще не успела просохнуть от растаявшего снега.
     -Сереж, а тебе не кажется, что только видя все это своими глазами, можно оценить глубину таланта? – спросил Василий Сергея, когда они задержались у скамьи Онегина, - Вспомни стихи. Такое впечатление, что он просто видел предметы и называл. И называл предельно просто, своими именами. Но умел назвать так, что это складывалось в поэтические строки. Простые, и в то же время, такие, какие приходят сами на память, когда видишь все это своими глазами.
     -Да. Я тоже много вспомнил. Даже не думал, что знаю. Со школы его не перечитывал. А теперь захотелось…
     -Приходи. Будем читать вслух.
     Сергей улыбнулся.
     -Ты знаешь, один мой приятель по технарю… Пожалуй единственный, кого я мог бы назвать другом, недавно сказал мне, что я стал взрослее и культурнее. Это ты меня поднимаешь.
     -Я рад, Сережа, если действительно тебе от меня есть хоть капелька помощи.
     -Да не скромничай ты, Васька. С тобой интересно чисто по жизни общаться…
     День пролетел абсолютно незаметно, и глядя на исчезающий за окном автобуса кусочек живой настоящей России, Василий сожалел, что этот миг прикосновения оказался столь краток.
     Обещанная экскурсия по Пскову «с посещением всех достопримечательностей», была свернута до получасовой проездки по городу и беглым осмотром части таковых из окна автобуса. Их двухэтажный Неоплан был здесь в диковинку и вызывал интерес у прохожих, поворачивающих на него голову. Обед оказался довольно сносным, но водитель поторапливал группу, упирая на то, что на трассе пробки, и им надо выехать заблаговременно.
     Всю обратную дорогу они проехали молча. Сергей пересел к окну, и все время глядел в него, опять о чем-то размышляя. К городу подъехали уже в темноте.
     -Спасибо тебе за все, Васька! - сказал Сергей, протягивая руку, когда они вышли из автобуса, - Честно, классно съездили. И за подарки спасибо.
     -Да не за что. Домой?
     -Ты знаешь, - Сергей немного смутился, - прости, но я, наверное, поеду все-таки в общагу. И комендантша уже усекла, что не ночевал две ночи подряд, и вообще… Честно, Вась, не обижайся.
     -Как хочешь, - пожал плечами Василий, но голос его дрогнул.
     -Ну правда, Вась, ты что, обиделся? 
     -Да нет же, с чего ты взял?
     -Ну, ну, Вась…- Сергей шутя боднул его головой, - Ты ж мне ключи дал, я приду к тебе через несколько дней.
     -Все в порядке, Сережа, - Василий грустно улыбнулся в ответ, - не обращай внимания. Делай, как тебе удобнее.
     -Жди на днях. А это, - он протянул Василию пакет с вещами, - пусть побудет у тебя. Я же теперь с тобой буду…
     Эта последняя фраза, сказанная с характерной Сережиной простотой, успокоила Василия. Он проводил Сергея до метро, и как когда-то зимой, проследил с того же самого места, как его фигурка исчезла на эскалаторе.
     Василий шел пешком домой на Петроградскую, слегка размахивая сумкой с Сережиными вещами, переваривая впечатления двух минувших дней, слившихся в единый светлый миг, и единственное, чего не мог понять, почему ему было так грустно в этот незабываемый вечер.

 


11.



     Дни сменялись днями. Василий ходил на работу. Возвращаясь, издалека бросал взгляд на свои окна, надеясь увидеть в них свет, но тщетно. Прошла уже неделя с того вечера, как они расстались с Сергеем, но до сих пор тот не давал о себе знать. Василий терялся в догадках, что могло послужить причиной. 
     «Будь, что будет, на все Воля Твоя, Господи», - в конце концов решил он.
     Василий помог Татьяне посадить картошку, навестил перед Троицей бабу Нину, свозив ее на прогулку в Сосновку первый раз после зимы. Они долго бродили там, и опять она не обмолвилась ни словом о Сереже. 
     Вернувшись, он сел ужинать и вдруг услышал нерешительное скрежетание ключа во входной двери. Василий даже подумал, что ему это только кажется. Забыв прожевать, он выскочил в прихожую и увидел входящего Сергея.
     На нем были все те же вещи, купленные Василием. Дополняла облик новая кожаная сумка через плечо с торчащей из нее ручкой зонта. В руке Сергей держал большой целлофановый пакет. 
     -Сережа, - проговорил Василий приблизившись, и они крепко обнялись.
     -Васька, прости, честно, приболел малость, да и экзамены надо было сдать…
     -Позвонить не мог? Я же не знал, что думать…
     -Я же говорил, телефон твой выбросил еще тогда, а по новой не записал.
     -Поросенок ты неблагодарный…
     -Ругай, я того стою… Можешь опустить меня за это по полной.
     Сергей протянул пакет, который держал в руке:
     -У меня завтра день рождения, Васька. Я хочу его отметить с тобой, держи…
     -Ну, ты даешь! И не предупредил. А подарок?
     -Ты мне уже сделал подарок. Теперь я тебя гуляю. Вчера стипендию получил.
     Василий достал из пакета бутылку шампанского, пирожные, фрукты, салат, рыбную и мясную нарезки.
     -Иди, переоденься, вещи засунь в стиралку, - сказал он, - Пойдем, покажу твои полки… Ополоснись, пока я стол накрою.
     -Может, вместе ополоснемся?- лукаво подмигнул Сергей.
     -Сережа, ты ли это? Я не знал, что ты такой...
     -Такой я, такой… Ты еще трусики на меня обещал надеть, помнишь?
     -Озорник…
     Василий хотел сказать что-то еще, но их губы слились в долгом поцелуе.
     И вот они опять сидят на кухне.
     -Васька, я домой решил съездить на три дня. Проводишь?
     -Конечно. Когда у тебя поезд?
     -Через два часа.
     -Не мог пораньше приехать?
     -Ну, прости, так получилось. Зато вернусь прямо к тебе.
     -Сколько тебе, кстати, исполняется?
     -Девятнадцать. 
     -Ладно, давай еще за тебя!
     Василий поднял бокал.
     -За меня уже пили. Давай, за нас с тобой. Чтобы у нас было все хорошо и никогда не расставаться.
     Василий слегка погрустнел:
     -Не получится так наверное, Сережа.
     -Почему?
     -Ты молодой совсем, а я? Пройдет еще пять, ну, десять лет, и я начну стариться. Тебе уже неудобно со мной будет…
     -Я тебя никогда не брошу, Васька!
     -Спасибо тебе, Сережа.
     Василий обнял и поцеловал Сергея. Они выпили.
     -Васька, я тебе одну вещь хочу сказать, - доверительно наклонился к нему Сергей, - У меня же ни разу ничего не было такого с девчонками. И знаешь, почему? Как до дела доходило, я робеть начинал. Даже уже комплексовать маленько стал по этому поводу. А как с тобой попробовал, так теперь, мне кажется, что запросто смогу. Ты, наоборот, помог мне.
     -Я рад за тебя и желаю, чтобы у тебя все сложилось в жизни нормально. Ты же не такой, как я…
     -Да ладно тебе, Васька! Такой, не такой. Были бы все такие, как ты.
     Незаметно пролетело время, надо было собираться на поезд.                                  Троллейбуса пришлось ждать долго, и на вокзал они приехали за пять минут до отправления. 
     Сергей закинул сумку в вагон и вышел на перрон, чтобы еще немного постоять с Василием.
     -Покурим? – предложил он, доставая пачку Мальборо.
     -Ты постоянно курить начал?
     -Нет, я же помню твои наставления. Балуюсь только иногда.
     -Смотри, не забалуйся, - улыбнулся Василий.
     Сергей засмеялся, выпуская кольцо дыма:
     -Сам не забалуйся тут без меня...
     Они стояли до последнего момента, пока проводница, доставая флажок, не прикрикнула:
     -Отправляемся! Сколько можно прощаться? На войну, что ли, сынка провожаете?
     Они переглянулись и вместе рассмеялись.
     -Ну, вот ты и сынком моим стал, - шепнул на ухо Василий, в последний раз обнимая Сергея.
     -Пока, бать! – крикнул Сергей, вскакивая в тамбур уже трогающегося поезда, и улыбаясь, размашисто помахал рукой из-за спины с любопытством поглядывающей на Василия проводницы.
     -Не часто такое увидишь, - обронила она.
     Василий еще постоял на перроне, пока проплыли мимо все вагоны, и красные огоньки последнего скрылись за станционными  зданиями. Ему приходилось и встречать, и провожать, но никогда он не испытывал такого щемяще - сладостного чувства от расставания в ожидании встречи.
     «Ангела хранителя тебе в пути, Сережа!»
     Вернувшись домой, Василий перестирал и развесил сушиться свои и Сергея вещи, прикидывая, что купить завтра из продуктов, чтобы  приготовить обед для двоих. Думал об этом не как всегда, с долей досады, как об обязательной, но нудной обязанности. Пожалуй, только теперь Василий почувствовал, как неестественно человеку жить одному, когда не о ком думать, не о ком повседневно заботиться. 
     Придя на другой день с работы, Василий, не чувствуя усталости, до поздней ночи готовил обед, предвкушая, как через день будет угощать Сережу. 
     Однако, возвращаясь уже на следующий вечер, Василий увидел в своих окнах свет. Он невольно убыстрил шаги, буквально взбежал по лестнице и наткнулся на выходящую из квартиры напротив соседку.
     -Добрый вечер, - поприветствовал он ее.
     -Здравствуйте, Василий Петрович, - пропела та елейным голоском, - Никак, опять гости молодые у вас?
     -Да, племянник из Пикалево. Он и раньше заходил, вы просто не замечали, - как можно равнодушнее ответил Василий, - Он в техникуме учится, живет в общежитии. Решил приютить, чтобы мог иногда спокойно позаниматься.
     -Ну, да. Ну, да, - отводя глаза и растягивая тонкие губы в угодливой улыбке, закивала старуха.
     -Он вас беспокоить не будет, - добавил Василий, открывая дверь, - Ни шуметь, ни водить никого. Да и не каждый день он ко мне приходит.
     -Любят вас мальчики, - последовало ехидное замечание.
     -Своих детей нет, чужих опекаю.
     Он вошел в квартиру и закрыл дверь.
     «Мегера старая… Прости, Господи…»
     Сергей сидел на кухне за столом. Он уже разыскал приготовленный Василием обед и успел снять пробу. Вся его поза и взгляд выражали подавленность и уныние. На столе стояла нераспечатанная бутылка водки.
     -Откуда ты? – спросил Василий, входя на кухню, - Ты же собирался завтра приехать.
     Сергей не ответил. Он только легонько чмокнул Василия, когда тот наклонился поцеловать его.
     -С кем это ты там?
     -Да соседка, будь она не ладна, - отмахнулся Василий.
     -А, бабуля… Она меня сегодня чуть насквозь взглядом не прошила, когда на лестнице встретила.
     -Это первая сплетница в парадном. Не вступай с ней в разговоры, но и не груби, если о чем спросит. 
     Сергей слегка кивнул и наклонил голову, глядя в стол перед собой.
     -Что случилось, Сережа? – спросил Василий, садясь рядом.
     -Ничего, - пожал плечами тот, - Просто х..во мне, Вась. Лучше бы я туда не ездил…
     Василий заметил, как по щеке у него катится слеза. 
     –Дома плохо?
     -Лучше некуда. Мать совсем спилась. С линии ушла, или выгнали, не знаю. В ресторан устроилась. То ли при кухне, то ли посудомойкой, я не понял. Очередного хахаля привела. Старше ее лет на пятнадцать. Теперь пьют на пару без продыха. И вообще, как там люди живут, если бы ты видел. Почему так?
     -Что поделаешь, Сереж. Человек не животное, дух ему Богом дан. Если голова болит – анальгином боль глушат, а если дух у человека мертвеет, глушат этим. Горько все это, но насильно счастливее никого не сделаешь. Смирись. Тяжело с такими. Особенно, если это твои близкие, но им самим во сто крат тяжелее…
     -Близкие? Видел бы ты этих близких! – горько усмехнулся Сергей.
     -Что? Неужели, мать тебе даже не обрадовалась?
     -Еще как обрадовалась в первый день, когда бутылку с приезда поставил. И за второй сходил. Третья у соседей нашлась. Только на утро похмелять мне их было нечем. И у них деньги кончились. Тогда и началось. Хахаль пошел занимать, вернулся без денег, но дернуть где-то успел. Мать на него с кулаками, а он кричит – с сынка своего требуй. Вон, как одет, посмотри. Он миллионер, а я пенсионер… А мать… Хоть бы…
     Сергей всхлипнул и вдруг, как тогда, в парке, уткнулся в грудь Василию. Василий обнял и прижал его к себе. Он не хотел ничего говорить. Он горел желанием  взять на себя хотя бы частичку его душевной боли.
     Некоторое время они молча сидели так. Наконец, Сергей судорожно глубоко вздохнул и отодвинулся.
     -Извини…- обронил он.
     -Иди, умойся, - ответил Василий.
     Сергей ушел в ванную, а Василий зашел в комнату, взял два самых больших бокала и сделал крепкий коктейль, не забыв украсить. Потом вернулся на кухню и выставил на стол не найденные Сергеем закуски.
     -Столик, накройся? - губы вошедшего на кухню Сергея тронула улыбка.
     -Давай, - Василий протянул ему бокал, и кивнув на бутылку водки, добавил - Это как-нибудь в другой раз. А откуда она, кстати?
     -На вокзале в ларьке на последние деньги взял. Хотел вернуться, шарахнуть у них на глазах об умывальник и уйти. Да по дороге друга встретил, не дошел. Пошли к нему, а он не пьет. Подшитый. Уже хроник, хоть мы ровесники. От него сразу в Питер поехал. Так и уцелела.
     -Ну и пусть постоит, пока все забудется. Потом как-нибудь раскатаем, ладно?
     -Ладно.
     -Ну, давай. Чтоб скорее все забылось и за все хорошее в жизни.
     -За тебя, - сказал Сергей.
     -Почему, я же сказал за все хорошее…
     -А для меня оно – ты.
     -Тогда за нас, - улыбнулся Василий.
     -Почему?
     -Потому что, для меня – ты.
     Они улыбнулись, чокнулись, слегка отпили из бокалов и обнялись в крепком поцелуе…
     Была поздняя ночь. На мониторе мелькали кадры фильма «Место встречи изменить нельзя». Шла уже четвертая серия. 
     Они сидели на постели, прислонившись боком друг к другу, и смотрели фильм. Заметив, что глаза Сергея закрываются, Василий приподнял его, откинул одеяло и начал раздевать. Сергей в полудреме приподнимал руки, ноги и когда оказался абсолютно голым, повалился на бок в свою излюбленную позу – свернувшись калачиком и зажав руки между колен. Василий выключил аппаратуру, разделся и лег рядом. Сергей сладко потянулся во сне и уткнулся лицом Василию в плечо, положив ему руку на грудь. Василий тоже обнял его. Они засыпали…

 


12.


     Когда они вышли из поезда, день уже стал клониться к вечеру. Хоть выехали с утра, но то пришлось задержаться на вокзале из-за постоянных отмен электричек, то в Зеленогорске долго ждали дизеля, да и тащился он по этой ветке, ведущей кружным путем на Выборг, еле-еле. Василий запомнил это место в молодости, когда приезжал сюда с родителями и их друзьями  на двух машинах. А сейчас они шагали пешком, нагруженные палаткой и снедью. Они часто останавливались, чтобы передохнуть, на одном привале выпили немного из той самой бутылки, оставшейся после приезда Сергея из Пикалево. «На ход ноги», как выразился тот. Когда, наконец, добрались до места, солнце уже стало окрашивать окружающее в золотистый оттенок, предвещающий закат.
     Это был берег Финского залива, окруженный могучими валунами с песчаной отмелью и обширной поляной на берегу. Место как специально было создано для уединенного отдыха и наслаждения природой. К тому же, было удалено от проторенных троп, и знал про него только тот, кто знал. Правда, по следам шин на дороге и свежему кострищу, Василий понял, что такие есть, но день был рабочий, и он надеялся, что вероятность их появления незначительна. 
     Пока ставили палатку, солнце стало постепенно переходить в багряные тона. Чтобы не упустить возможность искупаться после долгой дороги, они разделись догола, нырнули в ласковые волны залива и поплыли к валуну, возвышающемуся из воды метрах в ста от берега. Сергей доплыл первый, и взобравшись на верхушку, поджидал Василия. Они сели рядом, прислонившись спиной друг к другу - по-другому не позволял маленький уступ - и стали смотреть на заходящее солнце. А оно закатывалось за морской горизонт прямо на глазах, и наконец, превратилось в висящий над водной поверхностью малиновый шар.
     -Красиво, - проговорил Сергей, - Смотри, прямо видно, как оно движется.
     -Очень красиво, - отозвался Василий, - Только ради того, чтобы увидеть это, стоило сюда приехать... 
    -Ты знал про это место?
     -Сомневался, что найду. Я был здесь, когда мне было чуть больше, чем тебе сейчас.
     -И было так же классно?
     -Да. Почти не изменилось. Говорят, здесь где-то поблизости снимали фильм Начальник Чукотки…
     -Так мы на Чукотке!
     Сергей вскочил и начал приплясывать, насколько позволяло пространство, ограниченное каменным уступом, изображая подобие ритуального танца, сам себе аккомпанируя на губах. Василий откинулся назад и с упоением смотрел на его стройную обнаженную фигуру в лучах заходящего за морской горизонт солнца.
     Потом они поплыли назад, и выбравшись на берег, стали собирать хворост. День угасал. Небо обрело уже темно синий цвет, лишь только светящаяся полоска над горизонтом напоминала об ушедшем дне. Шумели волны, дул, ставший прохладным, ветерок с залива, да потрескивали сучья в костре.
     -Оденься, простынешь ведь, - сказал Василий продолжавшему ходить голышом Сергею.
     -Не буду, - сверкая искорками отражающегося в глазах костра, ответил тот, - Я туземец!
     -Охальник ты, Сережа! – воскликнул восторженно Василий и сделал попытку схватить его, но тот увернулся и побежал к заливу. 
     Василий кинулся за ним, срывая с себя на бегу свитер и джинсы, которые успел натянуть на голое тело после купания. Они долго гонялись друг за другом по мелководью, пока, выдохшиеся, не упали в объятиях на прибрежный песок…
     А потом  еще лежали у самой кромки рядом, голова к голове, и держась за руки, смотрели в небо, начавшее осыпаться яркими звездами. 
     Наконец, вернулись к костру. Он уже начал затухать, но Сергей быстро накидал туда хвороста и подул, встав на четвереньки. Костер вспыхнул вновь, ярко озарив поляну.
     -Жрать хочу! – воскликнул Сергей.
     Они разложили на клеенке привезенные закуски, выставив все еще не допитую бутылку водки.
     -Ну, давай, -  разлив ее, сказал Василий, - за наше путешествие, за этот незабываемый вечер.
     Они чокнулись бумажными стаканчиками, и наблюдая, как Сергей пьет, морщась и явно глотая через силу, Василий заметил:
     -Гадость, да, все-таки?
     -Фу… - выдохнул Сергей, одолев стакан, - Нет, правда, гадость. Уж выпить, так что-то приятное.
     -Сам притащил. Теперь запомни, какая она есть, и не пей.
     -Не буду.
     Сергей прилег на него спиной, положив на грудь голову.
     -Ешь… – Василий заботливо клал ему в рот кусочки жареного мяса и жевал сам.
     Они помолчали, прислушиваясь к ночным голосами природы. Наступила белая летняя ночь. Небо над морским горизонтом становилось черным, а противоположная сторона уже озарялась лучами рассвета.
     -И спать-то не хочется, - проговорил Василий.
     -Ты любишь белые ночи? – спросил Сергей.
     -Очень, а ты?
     -Тоже люблю, только… Такое ощущение, что они торопят время.
     -Да, время быстротечно. Хотя, впереди у нас целая вечность. С чем мы только в нее войдем?
     Сергей лежа смотрел в звездное небо. Глаза его были сейчас серьезны и задумчивы. 
     -Вась, - тихо спросил он, - ты можешь мне ответить на один очень важный вопрос? Только правду. Если не сможешь, или не захочешь, не отвечай.
     -Я тебе часто врал?
     -Нет, но это для меня очень важно.
     -Ну, спрашивай. Скажу правду.
     -Ты веришь в бессмертие души потому, что веришь в Бога, или веришь, ну, как бы сам?
     -Понял тебя, Сережа. И отвечаю правду. Сам. Я чувствую это. Иначе просто не может быть.
     -Почему ты так уверен? Оттуда ведь никто не возвращался…
     -Теперь уже возвращались. Умершие и реанимированные. Все они говорят одно: что видели себя со стороны и все происходящее. Но, даже дело не в этом. Скажи, ты бездушное существо? Тоже правду ответь. Или ты признаешь существование души, поскольку веришь в Бога?
     -Ну, это понятно…
     -Что понятно? А вот мне не понятно. Где она у тебя? Покажи. Где глаза вижу, где уши вижу, где сердце знаю. А душа? А дух?
     -А это разве не одно и то же?
     -Эх, Серега… Душа и у собачки есть. И у обезьяны. Только принимать решения они не могут. И творить. И муки совести испытывать. Одно и то же? Мало мы с тобой последнее время о вечных истинах говорить стали. Исправляться надо.
     -Ну, ты начал о душе…
     -Так не материальна она. Ты же не можешь показать, где она у тебя? И отрицать ее наличие не можешь. А раз она не материальна, то как же она умрет? То, что материально, переходит в другое состояние после прекращения процессов жизнедеятельности, это мы знаем. В школе проходили, что ни один атом вещества не пропадает. А нематериальное куда денется? Так что, безо всякого богословия, можно представить себе, что наши души ждет после смерти. Представь, что у тебя отняли тело и никаких радостей ты через него уже не получишь. Весело тебе будет?
     -Да… Не очень, - чуть улыбнулся Сергей.
     -Вот именно. 
     Сергей перевел взгляд с неба на его лицо.
     -Вась, а правда, что души соединяются после смерти?
     -Я думаю, если любят друг друга, тяготеют, то да. Что им мешает?
     -А как же рай, ад?
     -Эх, ты, знаток Закона Божьего…- Василий шутливо ущипнул его за нос, - Это когда будет-то? После Страшного суда? А он когда свершится? А пока – вот нам с тобой здесь рай, а привези сюда каких-нибудь двух ненавидящих друг друга наркомиков на недельку - они тут сбесятся от скуки, искалечат друг друга. Хуже всякого ада им тут будет. Особенно, если еще и ширануться будет нечем. Не так, что ли? А ведь в одних и тех же с нами условиях будут. Так и там. С чем придем, с тем и останемся. Кому-то будет рай, кому-то наоборот. 
     -А как же крещеные, некрещеные? 
     Василий помолчал немного.
     -Вот на этот вопрос я тебе ответить не могу, - сказал он.
     -Нет ответа?
     -Почему? Есть, но… Я не уверен, что он правильный.
     -Скажи. Мне интересно, что ты думаешь? Лично ты.
     -Сереж, только не принимай мои ответы за бесспорные истины.
     -Я разберусь, как их принимать. Скажи, для меня это важно.
     -Без церковных таинств, без храма спасения нет, это факт. Но… Это не идолы. Это все средства, помощь, инструмент, что ли, для главного. А главное - покаяние. Искреннее, глубокое… Не будем забывать, первый, кому Христос сказал, что он будет с ним в раю, был вообще человек некрещеный.
     -А мы с тобой встретимся там? – глядя снизу на Василия своим пронзительным взглядом, прошептал Сергей.
     Василий провел ласково по его волосам и так же тихо ответил:
     -Непременно, Сережа…

 


13.



     Утро застало их спящими в углу палатки. Игривый луч солнца пробился сквозь сетку окошка и заставил проснуться, осветив лица. Они осмотрелись. Палатку наполнял свет от падающего на нее снаружи солнца, окрашивающий все в розоватый оттенок.
     -Классный свет, да? – улыбнулся Сергей.
     -С добрым утром во-первых.
     -С добрым.
     Они уснули, когда уже наступил рассвет. Всю ночь так и проболтали, лежа под звездным небом. Пролетела она совершенно незаметно. Да и короткая была. Одна заря спешила сменить другую, как заметил поэт. 
     -Поспим еще? – спросил Сергей.
     Василий взглянул на часы.
     -А не много будет? Уже второй час. Завтра в это время домой собираться придется.
     -Вот и поход наш долгожданный, - разочарованно протянул Сергей, - Как будто только что приехали, а уже обратно.
     -Счастливые часов не наблюдают, - ответил  Василий, - Если уезжаешь и чувствуешь, что не хватило, это хорошо. Будет желание снова приехать.
     -А мы приедем?
     -Конечно. Тебе же захочется?
     -Мне с тобой куда хочешь захочется, - улыбнулся Сергей.
     Однако, погода, побаловавшая накануне, решила отыграться. Едва они успели умыться, приготовить на костре завтрак, да сплавать разок на утес, как небо над морским горизонтом затянулось темной тучей, на фоне которой ослепительно засверкали молнии.
     -Спрячемся в палатку. Я думаю, это не надолго, - сказал Василий.
     Они зашнуровали палатку и уселись у окошка, наблюдая через сетку за происходящим снаружи. А непогода разыгралась не на шутку. Море сильно штормило, поднявшийся ветер поднимал с берега тучи песчаной пыли, сверкали молнии, гремел гром, и наконец, хлынул самый настоящий ливень. Он стоял стеной, скрывая все находящееся далее, чем в пятидесяти метрах.
     -Стремненько малость, - сказал Сергей, прижимаясь к Василию после очередного громового раската.
     -Эх, ты, - усмехнулся тот, обнимая его, - Неужели, если Господь сохранит, что-то может случиться?
     Но Господь не сохранил на этот раз от беды. Правда, случилось все   значительно позже, когда ничто, казалось, ее не предвещало …
     Гроза прошла быстро, но не успело очиститься небо, как над горизонтом возник новый фронт, теперь уже с правой стороны. Второй грозовой фронт сменил третий, и только к ночи они смогли, наконец, вылезти из палатки. Разжечь костер было нельзя, поскольку все вокруг промокло, к тому же заметно посвежело.           
    Однако, обрадованные прекращением дождя, они сплавали на утес, а потом стали ужинать имеющимися в запасе консервами. Непогода не испортила настроения. После ужина еще долго болтали, лежа в палатке. Они  нарочно не зажигали фонарика. Было достаточно ощущать присутствие друг друга и слышать, на фоне ночных шорохов и шума волн.
     На следующий день погода не улучшилась. Дождя, правда, не было, но небо затянуло серыми облаками, и теплее не стало. Проснулись они опять поздно, вставать не хотелось и лишь около часа дня Василий, наконец, растормошил  Сергея:
     -Все, Сережа, хорошего понемножку. Собираемся и пойдем. Нам еще шагать километров семь до станции. А то и больше...
     Они сплавали на утес, поеживаясь от прохладного ветра, свернули палатку и прибрали следы своего пребывания. Котелок, миски и ложки с кружками решили закопать в песок, намереваясь приехать сюда еще. 
     Наконец, помолясь, двинулись в дорогу. 
     Сначала все шло хорошо: и шагали бодро, и шутили, и смеялись. Беда подстерегла их где-то на полпути. Прошедшие накануне ливни сильно размыли дорогу, ноги постоянно скользили, а идти по мокрой траве было тоже неприятно.
     «Лучше все-таки рядом с дорогой идти»,- подумал Василий, поскользнувшись и едва не оступившись в глубокую, заросшую травой, яму.
     Он повернул голову сказать об этом отставшему Сергею, но понял, что уже поздно, когда услышал его сдавленный крик. Стоптанные кроссовки того скользили еще сильнее, и там, где Василий удержался, Сергей поскользнулся, угодив ногой в яму.
     -Сережа! Ну, как же ты! – бросился к нему Василий.
     Он протянул ему руку, Сергей встал на ноги, но тут же присел от пронзившей боли в правой ноге.
     -Не уберег я тебя, малыш, - сокрушенно произнес Василий.
     -Вась, все нормально, сейчас пройдет, - сказал Сергей, - Не переживай.
     -Где уж - не переживай, - вздохнул Василий, увидев как буквально на глазах опухает нога, - Давай развяжем кроссовок.
     Он присел и стал развязывать затянувшиеся намокшие шнурки.
     -Не надо, Вась, я пойду, все нормально.
     -Пойдет он…
     Шнурки, наконец, поддались. Василий стянул кроссовок и носок. Щиколотка ноги распухла и посинела. Некоторое время они молча смотрели на нее.
     -Доигрались, - тихо сказал Василий.
     -Вась, да я дойду. Потихоньку, но дойду.
     -Дойдешь! А может, у тебя перелом. Впрочем, давай попробуем…
     Он натянул кроссовок, завязав  шнурки не затягивая, и Сергей, морщась от боли, сделал десяток шагов.
     -Вот видишь, Вась, я же иду.
     -Идешь… Далеко ты так не уйдешь. 
     Они опять помолчали.
     -Но идти-то придется, Сереж. До шоссе еще минимум километра четыре.
     -Да я дойду! Медленно, но дойду, говорю тебе!
     -Рюкзак дай мне.
     Василий закрепил на груди палатку, а на спину надел рюкзак. Благо он был легким, поскольку посуду они оставили, а теплые вещи были на них.
     -Пошли потихоньку, Сереж, как сможешь. Опирайся мне на плечо.
     Они двинулись рядом со скользкой дорогой черепашьим шагом. Василий внимательно смотрел под ноги. Он слышал, как тяжело дышал Сергей. Каждый его шаг отзывался болью в душе Василия, и он усердно молился про себя, прося Божией помощи. Так прошли они с полкилометра. Шаги Сергея становились все короче, а дыхание глубже. Несколько раз до Василия донеслись едва сдерживаемые стоны.
     -Присядь, - сказал он, заметив пенек у дороги.
     Тот буквально рухнул на него и нагнул голову, вытянув вперед больную ногу. Кожа распухла еще больше и приобрела синюшный оттенок. У Василия сжалось сердце.
     -Больно, малыш?
     -Все нормально… Дойду, - отрывисто ответил Сергей, не поднимая головы.
     -Сделаем так, - сказал Василий, надевая рюкзак на грудь и привязывая к нему палатку, - Помнишь, как в детстве в слона играли? Залезай на меня.
     -Тебе тяжело будет.
     -Другого выхода нет. Станет тяжело - отдохнем. Пошли, Сереж, надо двигаться. Неизвестно еще, как нам повезет с машиной. Силы есть?
     -Вась, не надо, давай я лучше наступать на нее не буду, а буду опираться на тебя, как на костыль…
     -И долго мы так будем корячиться? Отдохнул? Идем. 
     Сергей вскарабкался Василию на спину, обхватив за шею, и тот пошел, как конь в борозде, держа его руками под коленки. 
     «Только бы не упасть, только бы не споткнуться, Господи, помилуй, пощади нас грешных,» - повторял про себя Василий.
     -Вась, тебе тяжело? – спросил Сергей.
     -Нормально. Сиди спокойно…
     -Может, отдохнешь?
     -Устану - отдохну. Болит?
     -Да, ничего… Тебя жалко.
     -Господь наказал, но пощадил нас. Если бы со мной такое случилось, ты бы меня, точно, не поднял. Пришлось бы мне ночевать в лесу. Потерпи, малыш. Сейчас - сразу в больницу, в травмпункт. 
     -Я не хочу в больницу…
     -Надо рентген сделать. Хотя, если бы был перелом, ты бы полкилометра не прошел. Да и не оставлю я тебя в больнице. Сам ухаживать за тобой буду. Не переживай…
     Василий говорил что-то еще, чтобы это отвлекало. Ему так было легче идти, поскольку силы покидали его. Все чаще выпускал он из рук Сережины коленки. Они несколько раз останавливались передохнуть, но это не спасало. Чем дальше шли, тем короче становились переходы и длительнее остановки.
     На последнем привале Василий надел рюкзак на спину и сказал:
     -Сереж, не обидишься, если я тебя на шее понесу? Честно, выдохся я. Потерпишь?
     -Да, Вась, я что хочешь стерплю, даже если ты меня по земле поволочешь… А правда, может я на четвереньках попробую? 
     Он стал опускаться на землю.
     -Не придумывай! Сядь! - прикрикнул Василий.
     -Вась, получается…
     -Да что ж это такое?!
     Он силой поднял Сергея.
     -Вась, я доползу. Не надо. Получается же…
     -Помолчи, а?
     Он взял Сергея поперек туловища и взвалил на шею. Так идти оказалось гораздо легче. Василий ощутил прилив новых сил. Он уже не знал, сколько осталось, он просто упрямо шагал вперед и не переставал молить Бога.
     Шоссейная дорога возникла внезапно, как бы сама собой оказавшись под ногами. Василий просто больше не смотрел никуда, он шел не поднимая головы, и увидев асфальт, замер, как вкопанный. 
     -Серега, добрались! – воскликнул он.
     -Дорога… - с облегчением вздохнул Сергей.
     -Жив? Не укачало тебя там? – Помогая ему слезть, спросил Василий.
     -Жив… Васька, прости меня…
     -Глупышка мой любимый, - Василий чмокнул Сергея в похолодевшие губы, - Ты прости, что волок тебя, как мешок. Слабоват становлюсь. Старею…
     За поворотом послышался шум мотора, и почти тотчас показались вишневые Жигули. Василий резко вскинул руку, но водитель уже и сам притормаживал, заметив среди леса их одинокие фигуры.
     -У нас беда. Парень идти не может. Довезите до ближайшей больницы или травматологии, - нагнувшись, сказал в открытое окно Василий сидевшему за рулем мужчине средних лет. Тот долго молча и внимательно смотрел ему в глаза. Василию даже стало не по себе от этого взгляда. Однако, водитель ничего не спросил, и кивнув на заднее сидение, отомкнул центральный замок.
     -Постелить бы чего. Напачкаем вам тут, - сказал Василий.
     Мужчина ничего не ответил и терпеливо ждал, пока они сядут. Решив не раздражать его больше и вознося благодарственную молитву, Василий усадил Сергея боком на сидение, залез сам и положил больную ногу себе на колени.
     -Спасибо вам огромное, - сказал Василий водителю.
     Тот молча сосредоточенно глядел вперед, объезжая рытвины и ямы. За всю дорогу он так и не проронил ни слова. Единственная фраза, которую они от него услышали, была:
     -Не надо.
     Он произнес ее твердым, не терпящим возражений голосом, когда вылезая из машины возле Зеленогорской больницы, Василий вытащил из кармана бумажник
     -Спасибо вам еще раз, - от всего сердца сказал Василий.
     Водитель слегка кивнул головой и захлопнул дверцу.
     В приемном покое Сергея осмотрели. Перелома не обнаружили, но установили сильное растяжение. Дежурная врач, строгая пожилая женщина в очках, сказала, что ноге необходим полный покой и наблюдение врача.
     -Где проживаете?
     -В Ленинграде.
     -Документы есть при себе?
     Василий вытащил из бумажника паспорт, благодаря Бога за то, что в последний момент все-таки сунул его в карман джинсов, а не оставил, намереваясь взять только денег на дорогу.
     -А у больного? Это ваш сын?
     -Нет. 
     -А кто он вам?
     -Я…- Василий замялся, сообразив, что версия с дядей не годится, поскольку только сейчас вспомнил, что не знает даже фамилии Сергея, - Мы знакомы по работе. Он студент. Подрабатывает у нас в магазине грузчиком.
     Что-то в ответе Василия не понравилось женщине. Он вскинула на него пристальный взгляд.
     -В каком магазине?
     Василий назвал адрес.
     -Как его фамилия?
     -Фамилии не знаю, - тяжело выговорил Василий почему-то краснея, что не ускользнуло, как понял он по глазам, от внимания врача, - Зовут Сергеем. Учится в радиотехническом техникуме.
     -Как он оказался здесь и с вами?
     -Очень просто. Мы ходили в поход. В лесу на обратной дороге он поскользнулся, я довел его до шоссе, остановил машину и привез сюда. Доктор, зачем этот допрос? Окажите первую помощь, и я отвезу его в город. Завтра он обратится в поликлинику. Справок и больничных не надо, - овладев собой, спокойно ответил Василий.
     Докторша опять пристально посмотрела на него и ни слова не говоря вышла. Василием овладело смутное беспокойство. Он зашагал по кабинету.
     «Идиот, - ругал он себя, - За столько времени не догадаться узнать хотя бы фамилию и адрес техникума!»
     Некоторое время спустя, врач вернулась, и не глядя на Василия, произнесла ледяным тоном:
     -Дайте мне еще раз свой паспорт.
     -Пожалуйста.
     Она взяла его в руки, долго разглядывала, а потом начала что-то записывать.
     -Место работы и адрес еще раз назовите.
     Василий ответил на вопрос и спросил:
     -Это тоже входит в ваши функции? Может, еще милицию вызовите?
     -Надо бы вызвать, - с железными нотками в голосе ответила врач, - и освидетельствовать обоих. Вы, взрослый мужчина, привозите травмированного подростка, не зная даже его фамилии, который, тем не менее, называет вас дядей…
     -Он не там травмирован, - твердо перебил ее Василий, - и он совершеннолетний.
     Женщина вскинула голову и с ненавистью уставилась ему в глаза. Некоторое время они молча смотрели друг на друга и Василий выдержал взгляд.
     -Мы можем идти? – как можно спокойнее произнес он.
     -Никто вас не держит, - брезгливо пожав губы, произнесла та, придвинув в его сторону паспорт.
     Василий взял его и вышел в коридор. Чувство было такое, как будто его с ног до головы облили грязью. Ему даже показалось, что сидящие у стены люди смотрят на него уничижительными взглядами. Через несколько минут в коридоре показался Сергей с перебинтованной ногой. Он пытался идти, упираясь рукой в стену. Сопровождающая его медсестра не поднимала от пола глаз. Василий подошел, никого не стесняясь, решительно взял его на руки и понес к выходу.
     -Пойдем, Сережа, - произнес он негромко, но так, что попытавшийся было воспротивиться Сергей, покорно позволил это сделать. 
     Не сгибаясь, широким решительным шагом он пронес его по коридору и не отпустил, пока они не вышли за территорию больницы.
     Сергей не задавал никаких вопросов. Он только виновато наклонил голову, когда Василий усадил его на скамейку за оградой больницы.
     -Как нога, Сережа? Легче стало?
     -Вась… Они все поняли? – тихо спросил Сергей.
     -Сережа, зачем ты сказал им, что я твой дядя? Лучше бы назвал прохожим. Я ведь даже не знаю твоей фамилии…
     -Прости меня, Вася, - всхлипнул Сергей, - Я во всем виноват.
     Василий погладил его волосы.
     -Не плачь, Сережа. Не стоят они твоих слез. – тихо проговорил он и вдруг, неожиданно сам для себя, воскликнул во весь голос, - Да насрать на них на всех!!! Насрать с Саянского хребта! Бог нам судья, а не эти вонючие грешники! Какое их поганое дело, что два человека любят друг друга?! Что они про нас знают, чтобы судить?!
     Сергей поднял голову и посмотрел на Василия своим пронзительным взглядом.
     -Кто они такие, чтобы судить любовь? - уже тихо завершил Василий.


 

14.


     Домой они добрались поздно ночью. Оставив Сергея на лавочке возле больницы, Василий долго искал машину. В Ленинград ехать никто не хотел. Наконец, один парень на потрепанной иномарке, с бегающими нагловатыми глазками, согласился, но заломил такую цену, что Василий сначала вытащил бумажник, чтобы пересчитать имеющиеся деньги. Торговаться он не собирался и «практичный» водила безошибочно определил это. 
     По дороге он без умолку трепался, травил анекдоты и гнал так, что на поворотах визжала резина, но ни Василий, ни Сергей ни разу не улыбнулись и не проронили ни слова. Лихо развернувшись и заметив, что надо бы прибавить за скорость и ночной тариф, разговорчивый малый тормознул у дома.
     -Бери, что просил,- протягивая деньги, отрубил Василий.
     Они вышли, и Сергей запрыгал по ступенькам.
     -Полегче стало, Сережа? 
     -Легче. Почти не болит, как бинтом перетянули.
     -Ну, значит и впрямь перелома нет. Полежишь, отдохнешь - все пройдет. Но врачу все-таки еще раз покажем.
     -Покажешь им, - процедил сквозь зубы Сергей, - Вызовешь, а они опять допрос устроят.
     -Не будем вызывать. Сами съездим в травматологию. Машину опять возьмем…
     Открывая дверь, Василий заметил, как, несмотря на поздний час, высветился и тут же погас глазок в двери напротив. Бдительная соседка была на посту. Он поймал себя на мысли, что с удовольствием повернулся бы сейчас и плюнул прямо в стеклянный кружочек, но сдержался.
     Они вошли в квартиру, и Василий первым делом направился в ванную, включив воду.
     -Ну, вот мы и дома, Сережа. Много радости и горя нам довелось испытать за эти три дня, но мы все пережили.
     -Спасибо тебе, Васька, - растроганно сказал Сергей, - Честно, я не думал, что ты вот так… Что такое по жизни бывает.
     -О чем ты?
     -Да как ты меня тащил…
     -Сережа, ты у меня самое дорогое в жизни, а разве это бросают? - улыбнулся Василий, - Прыгай в ванную, отмоем наши грехи.
     Василий помог Сергею раздеться и залезть, положив забинтованную ногу на край, чтобы не замочить. Он заботливо мыл его, а тот молча глядел на него.
     -Водичка аж почернела, - вытаскивая Сергея из ванной, заметил Василий, - С меня, наверное, еще чернее будет.
     -Погуляли… - вздохнул Сергей.
     -А что, Сереж, разве нам плохо было? А не будь в жизни неприятностей, ценили бы мы это? Так и давай стараться жить добром, а зло воспринимать, как необходимую противоположность естественному положению вещей.
     Они еще долго сидели за столом, охваченные порывом голода, и улеглись только под утро.
     -Спокойной ночи, Сережа. Спи завтра весь день, смотри видик, не скучай.
     -Ты придешь, как всегда?
     -Как отработаю. Три дня подряд придется. Не соскучишься?
     -Я буду ждать тебя. Спокойной ночи… - ответил засыпающий Сергей.
     Василий еще долго смотрел на спящего, переполняясь нежностью. Происшедшее как бы породнило их. Он заботливо потрогал лоб Сергея, отметив, что он горячий.
     «Температура поднялась. От растяжения, наверное…»
     Василий перевел взгляд ниже, рассматривая забинтованную ногу, на которой виднелись следы прежней детской травмы.
     «Мальчик мой дорогой, сколько тебе довелось уже пережить в жизни. Сколько раз страдало и болело твое тело. Сколько недостойных людей оставили след в твоей душе. А ты все такой же искренний, такой же добрый…»
     Василий не удержался, чтобы наклониться и поцеловать Сергея, но тот сквозь сон не почувствовал. 
     Василий думал, что не уснет быстро, поскольку эмоции прошедшего дня не отпускали его, но едва услышал возле уха знакомое посапывание Сергея, как моментально отключился. Жаль, что спать оставалось каких-нибудь три часа…
     Проснулся Василий с трудом. Он вылез из-под одеяла, тихонько умылся, прочел утренние молитвы, сварил себе чашку кофе, и уходя, не забыл оставить на столике в комнате завтрак.
     По пути на работу, Василий засыпал стоя, но придя, взбодрился. Он подумал о Сергее… Проснулся тот уже или нет? Чем занимается? Как его нога? И эти мысли отвлекали, не давая расслабиться. Он только невольно торопил время, мечтая как можно скорее попасть домой. 
     Нескончаемый рабочий день все-таки подошел к концу.
     -Ну, как ты тут? – вернувшись, спросил с порога Василий.
     Сергей выскользнул из-под одеяла и в несколько прыжков повис у него на шее:
     -Соскучился по тебе. Так тоскливо одному… 
     -Что делал-то? Небось все фильмы пересмотрел уже?
     -Так…  Лежал.  О жизни думал. Тебя вспоминал.
     -Я тоже все время о тебе думал. Как нога, Сережа? Только честно.
     -Побаливает маленько, если честно. Но, если спокойно лежишь, то ничего.
     -Так ты лежи. Зачем ты встаешь?
     -Лежу. Но встать поссать-то мне надо? - улыбнулся Сергей.
     Василий поднял его на руки:
     -Куда нести? В постель или поссать?
     -Поссать. А подержишь? – засмеялся Сергей.
     -А стояка не будет?
     -Конечно, будет. Уже есть…
     Им было просто хорошо от того, что они вместе, и хотелось говорить глупости.
     -Сереж, скажи мне все-таки свою фамилию, - сказал Василий, когда они ужинали, - Кто знает, что там эта мегера записала? Запросто может участковый придти.
     -И что тогда делать?
     -Без меня никому не открывать. А вообще – меняем пластинку. Ты у меня койку снимаешь. Достала общага. Платишь сотню за ночь. Спишь и занимаешься на кухне. Познакомились в магазине. Все остальное – правда. Кроме одного, разумеется.
     -Как воруем чего…
     -Что поделаешь, Сережа. Обстоятельства сильнее нас. Мы же не станем из-за этого относиться друг к другу по другому?
     -Это уж точно, - улыбнулся он, - Курихин Сергей Анатольевич, тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения, место рождения город Пикалево Ленинградской области. Паспорт выдан… Может, показать?
     -А правда, покажи. Я перепишу на всякий случай. Обоим так спокойнее будет.
     -Возьми, он в куртке во внутреннем кармане. А ты свой мне покажешь?
     -Да.
     Василий принес и выложил на стол оба паспорта.
     Сергей долго рассматривал фотографию Василия.
     -Красивый ты здесь, в молодости. Классный пацан был.
     -Ничего, Сереж. И мне когда-то было девятнадцать, и тебе, сам не заметишь, будет пятьдесят четыре…
     -Так получается, между нами никакой разницы? - улыбнулся Сергей.
     -Выходит, что так. А в вечности времени не будет. Никуда и никогда  мы с тобой друг от друга не денемся…
     А лето продолжалось…
     Бурное, неспокойное было оно в тот год. Несколько раз проносились ураганы, валя деревья и опрокидывая рекламные щиты. Жара сменялась резким похолоданием и дождями. Но Василий не замечал всего этого. К своему удивлению, он перестал замечать многое, что раздражало когда-то. Хмурые неприветливые лица вокруг, грубость, хамство, толчея в метро, магазины, дороги – все это отошло как бы  на второй план, воспринималось боковым зрением. Свет в окне, который он видел, возвращаясь с работы, затмевал все. 
     «Как глупо, как неестественно жить одному, - размышлял Василий, - Как угодно, с кем угодно, но только не одному. Жизнь ради самого себя бессмысленна…»
     Что будет дальше, Василий не думал. Он не хотел об этом думать. Он дорожил каждым днем. Пока Василий был на работе, а работал он теперь строго два через два дня, не беря никаких подработок, Сергей хозяйничал дома, готовил обед, а потом валялся на диване и разрабатывал маршруты путешествий на очередные выходные. За ужином они обсуждали подробности. Рассматривали два или три варианта на все возможные и невозможные капризы погоды. Если солнышко баловало изголодавшихся северных жителей, ехали на Финский залив, по озерам Карельского перешейка, каждый раз выбирая новое, а если погода портилась, отправлялись на экскурсию. Они побывали в Новгороде, Выборге, Нарве, Кронштадте, Старой и Новой Ладоге, объездили все пригороды Питера. 
     Не забывали и про святыни, посетив множество мест в городе и окрестностях, строили планы относительно Валаама. 
     Не обходили вниманием музеи и театры. Особенно, Малый драматический. Сергей пошел в театр, уступив настойчивости Василия, сказав, что театр не любит. Однако первый же спектакль Братья и сестры произвел на него такое впечатление, что ему захотелось посмотреть что-то еще. Василий понял, что Сергей просто не бывал никогда в настоящем театре и поспешил восполнить пробел. БДТ, Мариинка сделали свое дело, и Василию уже приходилось сдерживать желания Сергея из опасения, что он станет  фанатом. Этого он не хотел, предпочитая во всем меру. Однако, в Малый они захаживали, и еще полюбили театр Комедии. Их «своим» спектаклем стала Зойкина квартира Булгакова, который они посмотрели четыре раза, и каждый раз уходили в приподнятом настроении, а Зиганшина и Равикович, исполнявшие главные роли, стали им чем-то близки, как люди. У Сергея даже возникла мечта с ними познакомиться, и Василий дважды буквально насильно уводил его от служебного входа.
     Так незаметно наступил август.
     -Сереж, Успенский пост начнется через неделю, - напомнил как-то Василий, - Петров мы с тобой пропустили, а этот вообще-то строгий. Будем держать?
     Сергей отвел в задумчивости взгляд:
     -Тогда уж и исповедаться надо и причаститься. А что мы на исповеди скажем?
     -Я покаюсь в плотских вожделениях и несдержанности, - твердо ответил Василий.
     -Но ведь это лукавство!
      Василий горько вздохнул.
     -Да, наверное, ты прав, Сережа. Но каяться в том, что я люблю тебя, это тоже лукавство. Даже больше – клятвопреступление.
     -А в том, что мы трахаемся, каешься искренне? 
     -Я каюсь в том, что склонил тебя к этому, но я говорил уже когда-то – одно твое слово, и этого не будет.
     -И ты не перестанешь любить меня? 
     -Не перестану, Сережа, - тихо проговорил Василий, - Мне будет трудно, горько даже, но ради тебя я переборю себя. Хотя… В свое время не сумел, ты знаешь. Вот видишь, я уже исповедовался перед тобой. Реши сам, что будешь исповедовать ты. Только… Пойми меня правильно, Сережа, не вдавайся в подробности. Священник - живой человек и не всегда попадается адекватный…
     -Отец Павел, например, - завершил Сергей.
     -Не надо про это вспоминать, - поморщился Василий.
     Некоторое время они молчали, думая каждый о своем.
     -Знаешь, что сделаем? – сказал, наконец, Сергей, - Я давно собирался съездить в Москву к дядьке, я тебе говорил…
     Василий кивнул:
     -Помню.
     -На заговение исповедуемся, и я уеду до конца поста, чтобы тебя не искушать. Нормально?
     Василий обнял и поцеловал его.
     -Договорились, Сережа.
     И снова перрон Московского вокзала, и снова они стоят рядом в последние минуты перед отправлением поезда и не могут расстаться. Только над головой в этот раз прозрачное голубое небо и ярко светит солнце. Сергей едет днем, потому что захотелось прокатиться на скоростном поезде. Это у него первый раз в жизни и он все время поглядывает на серебристо-голубой вагон, предвкушая поездку.
     -Какой русский не любит быстрой езды? – улыбнулся Василий.
     -Классно, - ответил с улыбкой Сергей.
     -Пять часов - и Москва. Соскучиться не успеешь…
     Утром они были в лавре. Василий не знал, что говорил Сергей на исповеди, но к причастию допустили обоих. И впрямь после этого полегчало на душе и возникло внутренне равновесие. Они опять стали друг для друга тем, кем были до того вечера в Приморском парке, когда Василий услышал Сережино:
     «Не прикасайся ко мне!…»
     Накануне они долго сидели над планом Москвы и составляли «программу пребывания». Три года назад Василия пригласил в Москву приезжий паломник в благодарность за то, что тот поводил его по святыням Питера. Василий понял тогда, что раньше он Москвы не знал. В его представлении это была Тверская, Манеж, Красная площадь и набор прочих всем известных местечек. Брат во Христе рассмеялся, когда Василий сказал ему об этом.
     -Дорогой мой, я коренной москвич в четвертом колене, а когда я был в последний раз на Тверской? Да не припомню уже…
     Та Москва, которую открыл для себя Василий, разом изменив к ней отношение, вошла в память очарованием водной гладью Патриарших и Чистых прудов, Новодевичьим монастырем с историческим кладбищем, Шереметьевским дворцом и неповторимыми красками осени ботанического сада.
     -Нет теперь Москвы златоглавой, но кое-что я вам все-таки покажу, что еще сохранилось, - не унимался гостеприимный хозяин. 
     Они отправились в Свято-Данилов монастырь и в Донской, с его некрополем, после чего до позднего вечера бродили по Замоскворечью. Василию показалось, что сохранилось не так уж мало.
     Теперь Василий постарался, чтобы и Сергей открыл для себя Москву.
     В динамиках проиграл гимн, а сигнал светофора в начале перрона засветился зеленым светом. Опять проводник напомнил, что пора занять место. На сей раз это был молодой парень в отутюженном костюме, с застывшим лицом и глядящими поверх голов глазами.
     -Позвони, как доедешь, - сказал Василий улыбающемуся из-за его спины Сергею.
     Вильнув извилистой полосой по станционным путям, ЭР-200 помчался в путь, а Василий медленно побрел по опустевшему перрону. Жарко припекало солнце, и ему вдруг пришло в голову, что они могли бы сейчас купаться на Финском заливе или кататься на катамаране в парке Кирова. Василий почувствовал одиночество, как будто расстался с Сергеем навсегда. 
     В унынии приехал он домой, а вид брошенной со следами сборов в дорогу квартиры, усугубил его. Василий взялся за уборку, и каждая попадавшаяся вещь Сергея добавляла печали. 
     Необъяснимое беспокойство, овладевшее Василием, прошло только вечером, когда раздались длинные междугородние звонки телефона.  Сергей радостно сообщал, как классно доехал, даже не почувствовав дороги, и как по-доброму встретили его дядя, тетка и племянницы. Жить разрешили, сколько захочет, и обратно он собирается вернуться к Успению. Только в конце разговора в восторженном потоке промелькнуло несколько грустных ноток:
     -Не скучай без меня, Вась, ладно?
     От этих слов, сказанных чуть приглушенным голосом, у Василия сразу потеплело на душе и даже чуть повлажнели глаза.
     -Все нормально, отдыхай по полной программе и не о чем не думай, - бодро ответил он.
     -Программу начну осуществлять завтра. Они хотели меня поводить по Москве, а я сказал, что уже все распланировал. Они удивились, откуда я про все это знаю. Сами половины не знали, когда я им рассказал, куда хочу пойти, - весело сказал Сергей.
     -Давай, звони только почаще!
     -Обязательно! Только я буду после двенадцати, когда дешевле, ладно? Спокойной ночи.
     -Спокойной ночи, Сережа.
     Хотя уже наступил август, лето ни в какую не хотело сдавать позиций.  Все побережье залива было усеяно народом, особенно в выходные дни. Создавалось впечатление, что весь город устремился к воде, стремясь прокалиться за эти оставшиеся дни солнцем на всю предстоящую затяжную зиму. 
     Среди резвящихся и бултыхающихся в воде ребятишек, играющей в волейбол молодежи и развалившихся на песке в одиночку и в компании людей, бродил или лежал грустный Василий. Проживший почти всю жизнь один, теперь он страдал от одиночества. Он никогда так остро не переживал тоски по кому-либо. Мысли о Сереже не покидали его. Окружающее виделось через какую-то стенку, как будто это все было где-то там, а он здесь. Там смеялись, веселились, играли, ссорились, а он – тут, один наедине с собой. Каждый вечер после одиннадцати он садился в кресло и смотрел на телефон. Длинные междугородние звонки были самым желанным звуком.
     Сергей звонил каждые два дня, объяснив, что чаще не может - не хочет наказывать родственников оплатой переговоров, а денег они с него ни за что не берут. Он подробно рассказывал, где был и что видел, и как ни старался Василий говорить покороче, разговор затягивался минимум на полчаса.
     В конце каждого дня, прежде чем лечь спать, он зачеркивал прожитый день в календаре и считал оставшиеся до возвращения Сергея. 
     Но вот прошло Успение, а Сергея все не было. Вдобавок, он перестал звонить. Василием овладело чувство тревоги. Однажды он даже позвонил в Москву и навел справки о несчастном случае. Отрицательный ответ успокоил его ненадолго. Тревога продолжала нарастать. Так прошла почти неделя…
     Закончилось это мучительное ожидание неожиданно. Придя однажды с работы, Василий необъяснимым чувством уловил, что в квартире кто-то есть. Он заглянул в кухню, в ванную, в туалет. Все было так, как он оставил утром, ничто не говорило о присутствии постороннего, но ощущение не проходило. 
     Василий зашел в комнату, снял с себя одежду и едва дотронулся до ручки шкафа, как оттуда с радостным визгом выскочил и прыгнул на него, повиснув на шее, голый Сергей.
     Василий оцепенел от неожиданности.
     -Сережа!!!
     -Васька!
     -Даже не позвонил…. 
     -Хотел сюрприз тебе устроить…
     -Так инфаркт устроить можно …
     -Напугался?
     -Еще бы… Ты бы не напугался?
     -Мы в детстве так с одним пацаном пугали друг друга. В летнем лагере…
     -Тоже голышом?
     -Ага… 
     -Сколько же тебе лет тогда было, озорник?
     -Не помню… Лет десять наверное...
     Они болтали все это в перерывах между поцелуями, которыми осыпали друг друга, и Василий, наконец, сорвав с себя все, повалил Сергея на диван. Он прижимал его к себе, как самое дорогое и желанное, испытывая непреодолимое желание слиться воедино, стать с ним одной плотью. Сергей тоже крепко сжимал его в объятиях. Дело подошло к развязке довольно быстро. И вот здесь Василий впервые почувствовал возникшее в их отношениях нечто другое …
      Радостный и возбужденный Сергей неожиданно погрустнел, чего раньше с ним не бывало. Когда они пошли в ванную, он уступил Василию место под душем, а сам наскоро воспользовался умывальником и поспешил одеться. Василию даже показалось, что он избегает встречаться с ним взглядом. Оживился Сергей только тогда, когда сели за стол отпраздновать встречу, и он стал рассказывать о поездке. 
     И родственники, с которыми он, можно сказать, познакомился впервые, и сама Москва произвели на него самое доброе впечатление.
     -Не понимаю, почему ленинградцы ее не любят?
     -Сереж, когда люди опущены ниже плинтуса от рождения, они начинают себя искусственно возвеличивать. Это естественно. Дело здесь даже не в Москве как таковой, многие из них ее просто не знают. Я ведь тоже когда-то считал, что там нет ничего интересного. Один человек открыл мне ее. Я передал тебе, ты потом, может быть, еще кому-нибудь. Так надо и по жизни. Если мы можем кому-то в чем-то помочь, то только лишь делом и личным примером.
     Сергей засмеялся:
     -Тебе, точно, проповеди говорить надо. Как у тебя всегда складно получается! И главное, с пол оборота, по любому поводу.
    -В общем, как я понял, ты поездкой остался доволен?
    -Еще как…
    На лицо Сергея набежала тень, было похоже, что он что-то недоговаривает.
    -Ну, давай, - поднял бокал Василий, - за твое возвращение, за начало нового учебного года, за новую жизнь!
    -За новую жизнь… - задумчиво произнес Сергей, чокаясь.



15.


     Осенняя поездка на Валаам, о которой они говорили все лето, не состоялась. Хотя Василий постоянно напоминал, уточнял даты отправления теплоходов, всегда что-то в последний момент мешало. То зачет, то мероприятие, а потом Сергей сказал, что уже холодно и лучше перенести это на следующий год.
     -Эх, Сережа, скажи прямо, что просто не хочешь, - вздохнул Василий, - А ведь так рвался. И на наше место под Выборг так и не съездили…
     -Ну, Вась, мы что –  последний день живы? Настанет весна и съездим. У нас с тобой еще все впереди.
     Василий внимательно  посмотрел в глаза Сергея. Да, это были они, те самые, с нежными и веселыми искорками, которые загорались всегда, когда их взгляды встречались, и в то же время – не они. Исчезла искренность, которая была им присуща, теперь они больше успокаивали и утешали.
     -Если бы только Валаам, - печально проговорил Василий, - Похоже, ты вообще потерял интерес и к святыням, и к путешествиям…
     -Васька, ты что, обиделся?
     Сергей улыбнулся и обнял его за плечи, слегка встряхнув при этом:
     -Кончай, Вась. Да я с тобой, хоть куда!  Хочешь, поехали прямо сейчас в Царское, на весь день. Золотая осень и погода хорошая. Представляешь, какая там сейчас красотища?
     Василий улыбнулся в ответ и тоже обнял Сергея – сердиться на него он не мог. Тем более, что их встречи, после возвращения того из Москвы, стали не такими частыми, как были раньше. Сергей стал приезжать, в лучшем случае, в неделю раз, хотя раньше, даже когда учился, объявлялся минимум каждые два дня. 
     Это даже не прошло мимо внимания бдительной соседки.
     -Что-то вашего мальчишечки не видно стало, - заметила она как-то, встретив Василия на лестнице.
     -Учится, теперь редко заезжает, - ответил он.
     -Ну, да. Ну, да – закивала та, поджимая губы, - Летом-то он прямо жил у вас…
     Василий ничего не ответил и стал подниматься дальше.
     Свое долгое отсутствие Сергей объяснял тем, что подрабатывает курьером при канцелярии техникума. Причем, потупил при этом взгляд, а кончики его ушей покраснели.
     -Я тебе денег не давал? – спросил Василий.
     -Ну, они предложили, как заслуживающему доверие, отказаться было неудобно. И потом, что я – инвалид какой, на твоей шее сидеть?
     Василий ничего не ответил, явно почувствовав, что Сергей лжет, и ему стало горько. Раньше он такого за ним не замечал. Василий заставил себя уйти от дальнейшего разговора, но обида затаилась в душе и не давала покоя. 
     Однако сейчас, он предпочел не думать об этом. Каждый приезд Сергея становился для него праздником, и Василию не хотелось его омрачать.
     -Поехали, - кивнул он.
     И вот они идут по аллеям Царскосельского парка. Василий порадовался, что они сегодня приехали сюда, поскольку, судя по всему, это был последний погожий день уходящей теплой поры. Многообразие красок щедрой природы в скупых лучах осеннего солнца завораживало своей красотой на фоне ослепительно-голубого неба . Временами налетал прохладный ветерок, но он только оттенял собой красоту, напоминая о грядущем. 
     По случаю воскресенья, аллеи были полны гуляющими. Слышались радостные возгласы, детский смех. Василию хотелось побыть с Сережей наедине и он увлек его в Александровский парк, где не так людно.
     -Как-то запущено все здесь, - сказал Сергей, косясь на руины Китайского театра.
     -Туристам больше показывают тот парк, - ответил Василий, - Хотя этот не менее интересен. Здесь сохранилось даже кладбище лошадей, возивших того или другого императора…
     -Васька, ты ходячая энциклопедия, - засмеялся Сергей, - куда с тобой ни приди – ты все знаешь. В Питере, в Москве. Где ты всего нахватался?
     -У меня нет никакого специального образования, кроме торгового, ты же знаешь, - пожал плечами Василий, - Я просто не привык проходить мимо неведомого равнодушно. Когда есть интерес что-то узнать, тогда и жить интереснее...
     Василий начал рассказывать про парк, про жизнь здесь царской семьи после отречения, про обнаруженную могилу Распутина. 
     -Утомил? – спросил Василий, приостанавливаясь и смотря Сергею в глаза.
     В них горели те самые иcкорки, а на губах играла улыбка. 
     Неожиданно Василий во всех подробностях вспомнил их первую совместную прогулку по Питеру этой весной. Сергей дурачился, залезал на парапеты набережных, скульптуры и вел себя, как мальчишка… Он и одет был точно так же. Только сейчас Василий заметил, что на Сереже сегодня вся одежда та, которую он купил ему тогда в Гостином дворе. Это открытие заставило Василия вздрогнуть – ему вдруг показалось, что сегодняшний день послан ему в утешение, и больше это никогда не повторится.
     Наверное, что-то изменилось в его лице.
     -Ты, что? – озабоченно спросил Сергей.
     Василий молчал и смотрел на Сергея, как бы стремясь запечатлеть навсегда его облик.
     -Васька… - нежно произнес тот, кладя ему вытянутые руки на плечи и приближая лицо.
     -Сереж, люди идут, - проговорил Василий, не в силах заставить себя пошевелиться.
     В глазах Сергея мелькнули озорные искорки:
     -Ну и что? Хочешь, поцелую тебя? Пусть все смотрят!
     И не дожидаясь ответа, крепко чмокнул Василия в губы и со смехом побежал в лес. Василий устремился за ним, на бегу бросив взгляд через плечо на проходившую по дорожке компанию. Те приостановились и смотрели им в след, но ему было все равно. Он видел только фигуру бегущего Сережи и слышал хруст опавших листьев под его ногами.
     Вот Сергей неожиданно остановился, Василий с разбега налетел на него, и они повалились на землю. Как тогда, в Приморском парке на снег… Как тогда…
     Что было потом, Василий вспоминать не хотел. Он вообще не хотел ничего вспоминать и ни о чем думать… Он обнимал и целовал своего Сережу.
     Они пробродили по паркам до позднего вечера. И опять все было так, как в тот день: Сергей начал дурачится – лазал по руинам паковых построек, вис на сучьях деревьев и веселье переполняло его. Он был таким, каким был дорог Василию – искренним и непосредственным.
     -Домой? – с замиранием сердца спросил Василий, когда они возвращались в Ленинград на электричке.
     Сергей посмотрел на него долгим пристальным взглядом и в знак согласия прикрыл глаза с зажегшимися в них лукавыми искорками.
     Утром счастливый Василий проводил его на учебу.
     -Когда ждать? – спросил он на прощанье, и услышал ставший постоянным ответ:
     -Позвоню…
     Прошла золотая осень, наступила «унылая пора», по словам поэта. Так же уныло было и у Василия на душе, а слякотная погода и ранние сумерки только усугубляли это состояние. Он явно чувствовал, что  последнее время Сергей стал другим. Это происходило постепенно, но сейчас, по прошествии трех месяцев, Василий не мог не заметить перемен. 
     Близость их не охладела, однако после завершения очередного ее проявления, Сергей грустнел и становился задумчивым. В свои редкие приезды, он перестал ощущать себя хозяином в доме, наводить порядок и готовить обед. Кроме той запомнившейся поездки в Царское село, за все это время они только раз сходили в театр, и раз помолились вместе на престольном празднике в лавре.
     Вот и сейчас, с напрасной надеждой просидев весь выходной дома, Василий ходил по квартире, машинально переставляя и перекладывая вещи, а мысли его были возле Сергея. Он вспоминал моменты прошедшего счастливого лета, как вспоминают ушедшее навсегда. Глядя в темное окно на летящий мокрыми хлопьями на грязный асфальт снег, Василий вспоминал солнечный берег залива и переполнявшее его счастье. 
     Стемнело окончательно, но он не зажигал света.  
     «Боже, неужели это никогда не повторится?!» - в отчаянии подумал Василий.
     Неожиданно в замке заскрежетал ключ и в прихожей вспыхнул свет. У Василия часто забилось сердце, когда он увидел вошедшего Сергея. 
     -Ты дома?! – вздрогнут тот, заметив выступившего из темноты Василия, - Теперь ты меня напугать решил?
     Сергей бросил сумку, и как всегда, повис у него на шее.
     «Мальчик мой!» - сладостно подумал Василий, забывая обо всем на свете…
     -Через неделю Рождественский пост, - напомнил Василий, когда они сидели за столом в кухне, - как новый год отмечать будем?
     Еще одна особенность, которую заметил Василий - Сергей перестал ходить перед ним голым, хотя раньше чувствовал себя при этом совершенно свободно. Вот и сейчас, выйдя из ванной, он одел на себя под халат трусы и футболку. 
     На вопрос Сергей не ответил, только потупил взгляд.
     -А я с молодости мечтаю встретить новый год в лесу, - продолжал Василий, - Приехать, разложить костер, украсить настоящую елочку. Романтично. Сколько раз договаривался с кем-то, собирались, а как доходило до дела – компания рассыпалась. У кого гости, кто сам в гости, кому дачу подавай для этого, а кто без машины замерзнет. Как говорится, хочешь - найдешь возможность, не хочешь – найдешь оправдание…
     -Вась, - тихо перебил его Сергей, - прости меня, я не могу приехать к тебе на новый год.
     Василий запнулся на полуслове, внимательно посмотрел на Сергея и заметил, что его глаза наполнены слезами.
     -Что случилось, Сережа?
     -Я… Ну, я теперь не один, - выдавил из себя тот подрагивающим голосом.
     -Как понять – не один?  - голос Василия тоже дрогнул.
     -Я девчонку… Девушку встретил. Мы поженимся, Вась, - выговорил Сергей и заплакал по настоящему.
     Василий подвинулся и обнял его.
     -Чего же ты плачешь, глупыш? Радоваться надо. Так и должно быть…
     -Вась, я люблю ее…  Честно. 
     -А она тебя? Ты уверен, что любит?
     -Да… Наверное…  Я не знаю. Нам хочется быть вместе … Все время… Если бы не она, Вася, я бы… Я бы всю жизнь был с тобой… Прости меня… - говорил Сергей, всхлипывая.
     -За что? За то, что ты нормальный человек? Я рад за тебя, Сережа, - проговорил Василий, чувствуя, что и по его щекам потекли слезы.
     Они некоторое время сидели молча. Наконец, Сергей перестал всхлипывать. 
    -Как познакомились-то, расскажи. Где? Как ее зовут? - спросил Василий
     -Света, - тихо проговорил Сергей, - В Москве. В Бородинской панораме. Она на экскурсию приехала с группой. Сама она из Питера. На Мужества живет, возле парка. Учится в ЛГУ на филологическом.
     -Выходит, я сам тебя к ней толкнул?
     -В смысле?
     -Ну, я же тебе посоветовал пойти в Бородинскую панораму, - улыбнулся Василий. 
     Сережины губы тоже тронула улыбка, хотя глаза оставались все теми же.
     -Я тогда поэтому и не позвонил, когда приеду, - продолжал он, - В автобусе было свободное место, я с ними вернулся, а до этого все три дня мы были вместе. Я ездил на все экскурсии.
     -Она тебя о чем-то спросила, или ты первый заговорил?
     -Не помню. У меня такое первый раз в жизни. Ходил за группой и смотрел на нее. Она заметила, но не рассердилась и не послала, как бывает, а потом заговорили. Она или я - не помню, нам обоим захотелось заговорить друг с другом.
     -Да, Сережа, я думал, что такое только в кино бывает. И с тех пор встречаетесь?
     -Первое время встречались, я ее тоже по городу, по музеям водил, как ты меня. Она все удивлялась, откуда я так хорошо город знаю? Потом она меня с родителями познакомила. А вчера мы заявку подали. В феврале у нас свадьба. Придешь?
     -А кто у нее родители? - как бы не расслышав последнего вопроса, спросил Василий.
     -Мама преподает в ЛГУ, а отец… Отец там крутой. Когда-то тоже был преподавателем, а теперь у него своя фирма, научными технологиями занимаются. Его и за рубежом знают, хочет за границей дело открывать. 
     -Братья, сестры есть?
     -Нет, она единственная дочь.
     -Верующие?
     -Мама – да. Даже очень. Света тоже, они с мамой очень дружат. А отец, он, как бы тебе сказать, верующий, но как-то по-своему, по-мужски, что ли. Его любимая фраза: Бог Богом, а сам не будь лохом.
     Они вместе улыбнулись.
     -А про твою маму они знают? – спросил Василий.
     Лицо Сергея помрачнело.
     -Знают. Я им все рассказал. Все, как есть.
     -И как они к этому отнеслись?
     -Кто как… Света молча, она меня уже членом своей семьи считает, а мама, я почувствовал – встревожилась, но главное слово там принадлежит отцу, а он мужик твердый. Сказал - не дадим в обиду и точка. Они меня уже в семью приняли, я из общаги вещи перевез. Комнату нам со Светой выделили. Спим, правда, в разных постелях. Мама не разрешает до свадьбы. Я ж говорю, она очень верующая…
     -Они прихожане какого храма?
     -В монастырь Иоанна Кронштадтского ходят. Все втроем.
     -Про меня ты, думаю, им не рассказывал?
     Сергей смутился.
     -Вась, прости, рассказал.
     -Не все, надеюсь?
     -Как ты учил, всю правду не до конца. Но скрывать я тоже не хотел. И потом, я хочу видеть тебя на своей свадьбе…
     -Что ты им рассказал?
     -Что у меня есть старший друг – мужчина, который после смерти отца поддерживает меня. Что мы вместе проводим время, путешествуем. Мама приняла это все с подозрением, особенно когда я сказал, что ты никогда не был женат, но, узнав, что познакомились в храме, смягчилась. Даже заступилась, когда отец рубанул, что теперь необходимости встречаться нет, они сами меня поддержат. Сказала, что  так нельзя  с человеком рвать. Вась, можно я тебя с ними познакомлю?
     Василий задумался.
     -Со Светой познакомь, - сказал он наконец, - А родители? Сами они, как я понял, не стремятся со мной знакомиться, значит, ни к чему это. Главное, чтобы на тебя никакая тень не падала.
     -Ну, на свадьбе ты их все равно увидишь…
     -До свадьбы еще дожить надо, Сережа. Пригласи Свету в гости как-нибудь.
     -Приглашу. Вась, и еще… Ты не обидишься?
     -Нет. Обещаю.
     -Можно, я заберу у тебя свои вещи? Пусть все будет в одном месте, а то…
     -Я все понял. Правильно. Пошли собираться.
     Они достали дорожную сумку и вместе стали укладывать. С болью в сердце держал Василий каждую вещь. Ему казалось, он  кладет в сумку кусочки самого себя… 
     Наконец, вещи были собраны.
     -Дотащишь? – спросил Василий.
     -Дотащу, куда я денусь. Можно было бы отцу позвонить, он на машине бы приехал, но я же сказал, что в общагу еду…
     -У вас есть машина?
     -Да. Лексус. А на свадьбу отец обещал нам со Светой другую подарить, чтобы у нас своя была. Сейчас решаем, какую. Я уже в автошколу записался.
     -Видишь, как милостив к тебе Господь. Кому расскажи - не поверят, что так круто может измениться жизнь. Не тщеславься только, Сережа. Помни, что это Он дал тебе.
     -Ты что, Вась? Да разве я когда…
     -А насчет твоих планов отец что говорит?
     -Техникум закончу в будущем году, и сразу в институт.
     -В какой?
     -Он посоветовал на юридический. Хочет меня в свою фирму взять. Я ему понравился. Не знаю чем, правда.
     -Да  уж не тем, чем мне, это точно, - горько усмехнулся Василий.
     -Вась, ты не переживай только…
     -Я рад за тебя, Сережа, - сказал Василий, глядя ему в глаза, - Искренне рад. И это самое главное. Это компенсирует все.
     Василий пошел проводить Сергея до метро. Они вдвоем несли за ручки тяжелую сумку, и трудно было обходить огромные лужи. Мокрый снег продолжал валить, покрывая газоны белой пеленой, медленно тая на асфальте, и создавая грязное месиво под ногами прохожих. Точно так же валил он затянувшейся весной, когда переживали они свое нелегкое время, и эта слякоть стала для Василия непременным внешним атрибутом душевной боли. 
     Они расстались у метро, и Василий медленно побрел обратно. Несмотря на непогоду, он сделал длинный крюк вокруг Петропавловской крепости. Он хотел забыться, устать, промокнуть, чтобы придти в изнеможении и сразу уснуть. Ему больно было оставаться одному в квартире, где теперь нет даже ни одной Сережиной вещи... Кроме светильника, озаряющего комнату разноцветными огнями. Сережиного подарка, привезенного ему из Москвы.  
     «Как будто и не прекращалось все, - думал Василий, переступая по чавкающей жиже, - как будто мне все приснилось, а были все время мрак и холод…»
     Наконец он добрел до дома. Озябший, он принял горячий душ, и помолясь, крепко уснул.
     Они приехали вечером накануне Введения. Всей семьей стояли на всенощной, после чего родители отправились домой, а Сергей со Светой - сюда. Накануне он предупредил Василия, и тот постарался достойно их встретить. Стол был накрыт на славу, с поправкой на пост. 
     Света оказалась девушкой среднего роста с распущенными русыми волосами и огромными серыми глазами за длинными ресницами. Смотрели они строго и в то же время просто и беззастенчиво. Она почти не пользовалась косметикой, а те детали, которые были ненавязчиво подчеркнуты, придавали ее облику индивидуальность, что свидетельствовало о наличии вкуса. 
     Василий понял, что привлекло и поразило Сергея в девушке – именно эти глаза. На Василия они смотрели сначала несколько настороженно, но чем дальше текла беседа и убавлялось шампанское, их выражение сменялось на все более и более приветливое. Они как бы наполнялись изнутри теплом и добротой.
     Пришедший, по сути дела, к себе домой, Сергей в присутствии Светы чувствовал себя так, как будто впервые переступил порог этого дома – суетился, все ронял и выглядел скованным по рукам и ногам. 
     Света освоилась быстро. Даже начала по-хозяйски вносить поправки в сервировку стола, комментируя стоящие блюда и на ходу делясь своими секретами приготовления.
     -Мы с мамой тоже очень любим готовить, - сказала она, - Мама – непревзойденная кулинарка. Когда вы к нам придете, вы это оцените.
     Сергей постепенно раскрепостился и стал напоминать прежнего. Но только лишь напоминать. Это был другой человек. Рядом со Светой он стал степеннее, взрослее. Василий поглядывал на него и не мог поверить, что это тот самый мальчишка, сидевший на этом же самом месте в накинутом на голое тело халате с торчащей над столом коленкой. 
     Он невольно любовался Сергеем. Они со Светой удивительно подходили друг другу. Оба были юные, стройные, а некоторая угловатость Сережиного облика придавала ему долю мужественности на фоне девичьей красоты. 
     И только одно в глубине души мучило Василия - сознание, что он уже не его. Нет больше его милого мальчика, есть молодой мужчина, опора в жизни этой девчонке и с этим надо смириться.
     Они пили шампанское, смеялись. Много нашлось, чего вспомнить и из их с Сергеем маленькой совместной жизни. Беседа текла естественно, непринужденно, и со стороны, наверное, могло показаться, что за столом сидят родные люди.
     -Спасибо вам, - неожиданно сказала Света, когда Сергей вышел в туалет, - Большое спасибо.
     -За что? 
     -За Сергея. Он мне все рассказал. Вы поддержали его в трудную минуту, откликнулись постороннему человеку. Можно сказать, приняли в семью…
     -Ну, семьи-то у меня… - Василий развел руками.
     -Вы не расстраивайтесь, - вдруг нежно беря его за руку, сказала Света, - Вы  очень хорошо сохранились и прекрасно выглядите. Вы еще построите свою жизнь. Самое главное – вы душевный человек и удивительно добрый. Это сейчас так редко можно встретить.
     «Милая девочка, - растроганно подумал Василий, благодарно кладя свою ладонь поверх ее, - знала бы ты все до конца….»
     И как бы в ответ на эти мысли, Света продолжала:
     -Я должна попросить у вас прощения. Я… Мы с мамой, узнав про вас от Сережи, не поняли сначала, что вас с ним связывает. Это все так необычно... Даже подумали… Простите нас.
     -Бог простит, Света, не надо. Я все понял.
     -Вы удивительно душевный человек, Василий!
     -И это имеется, - улыбнулся он, сжимая ее ладошку, - Что есть, то есть, таким меня и принимайте.
     -И даже… Вы знаете, если бы мне сказали, что Сережа  ваш сын, я бы поверила. Он очень похож на вас. Я имею в виду не внешность, а вы понимаете…
     Вернулся Сергей и внимательно посмотрел на них.
     -Не ревнуешь, Сереж? - подмигнул ему Василий, - Мы со Светой понравились друг другу.
     -К тебе - нет. Свет, не обижайся, как на духу! - воскликнул Сергей, обнимая Василия, - Вот - единственный человек, к которому я тебя не ревную, с которым я простил бы вам обоим все!
     Они все трое рассмеялись.
     -Да я отец вам обоим! – воскликнул Василий
     -Будьте нам отцом по духу, - улыбаясь, сказала Света, - Нет, правда, мы бы оба взяли вас свидетелем на нашу свадьбу…
     -А точно, Вась, - поддержал Сергей, - Будь моим свидетелем!
     -Ребята, это уже пьяный разговор, - возразил Василий, - Завтра протрезвеем и сами все поймем. Свидетелями должны быть ваши лучшие друзья одного с вами поколения. Не будем смешить людей, и превращать это в фарс. А за доверие спасибо. За ваше счастье!
     Василий разлил остатки шампанского и поднял бокал. Все трое с удовольствием чокнулись. 
     -Но на свадьбу вы к нам придете, - сказала Света.
     -Даже и не думай спрыгнуть! – поддержал ее Сергей.
     -А когда она у вас? – спросил Василий.
     -Десятого февраля, - ответила Света, - Сразу после Рождества мы улетаем на две недели в Египет…
     -Типа свадебного путешествия, - вставил Сергей.
     -Да. Мама возражала, как могла, - покачала головой Света, - Не по-христиански, до свадьбы нельзя жить вместе, а отец махнул рукой. Не согрешишь - не раскаешься, а не раскаешься – не спасешься. Пусть, говорит, поживут бок о бок хоть чуть-чуть, проверят чувства.
     -Мы дали маме слово, что будем себя хорошо вести, - лукаво подмигнул Сергей.
     Время за беседой незаметно перевалило за полночь. Света позвонила домой, и отец сказал, что сейчас за ними приедет. Она вышла в ванную.
     -Вась, - подходя вплотную и обнимая его, проговорил Сергей, - я все решил для себя. В наших отношениях ничего не изменится. Я все так же люблю тебя. Тебя и ее. Я буду приезжать к тебе. Раз в неделю, в две недели, в месяц, как получится, но буду. Все будет нормально. Это будет нашей тайной.
     Он приблизил лицо и они крепко, как раньше, поцеловались.
     -Поговорим по трезвости, Сереж, - нежно, но твердо сказал Василий.
     -Я люблю тебя… - прошептал Сергей, слыша шаги Светы.
     -Я готова, - возвестила она, появляясь.
     -Ну все, ребята. Спасибо за приятный вечер, - улыбнулся Василий.
     -И ждем непременно на свадьбе, - напомнила Света, - Приглашение мы вам пришлем.
     -Доживем, ребята, погуляем, - ответил Василий, - а пока – счастливо отдохнуть, погреться на солнышке. Ангела хранителя вам в дорогу. Когда улетаете?
     -Десятого января. Рейсом на Шарм эль Шейх.
     Сергей выглянул в окно.
    -Папа приехал, – возвестил он.
     Василий видел, как ребята в обнимку вышли из парадного, как обернулись на его окно и помахали рукой. Он ответил. Сергей галантно открыл дверь и подал руку Свете, усаживая ее, а потом, обойдя машину с другой стороны, сел сам, и черный Лексус рванул с места, унося их в ночь…
     Василий отошел от окна, медленно опустился на диван и долгое время сидел неподвижно. Потом поднялся, трижды осенил себя крестным знамением, и порывшись в ящике стола, вытащил визитку с телефоном отца Сергия…
     -Батюшка, я хочу исповедоваться, - глухо прозвучал в опустевшей квартире его голос.

 

 

16.




     В международном аэропорту народа было немного.  То ли потому, что он был международный, то ли обнищавший за перестройку народ перестал куда-либо ездить, то ли до России дошли наконец какие-то веяния цивилизации. Василий не знал. Он только раз в своей жизни пользовался услугами аэрофлота, да и то, поскольку захотелось испытать ощущение полета. За сорок минут долетел он до Москвы. В памяти же сохранилась трехчасовая толчея в аэропорту, выстаивание очередей на регистрацию, спец. контроль, топтание в предбаннике в ожидании подвоза к трапу и ужасная духота во всех помещениях. Так что, впечатления сложились не самые приятные. А если прибавить к этому дорогу до Пулково и от Шереметьево до Москвы, то и быстрым такой путь  сообщения назвать было нельзя. Больше он в своих перемещениях к помощи авиации не прибегал. Да и не так много у него их было. 
     А что вообще у него в жизни было, кроме суеты и сомнительных удовольствий? Для кого и для чего он жил?
     Самое большее, в чем испытывал покаяние Василий, было то, что он бесцельно растратил самое дорогое, данное ему Богом – жизнь. События последнего года остро дали почувствовать это.
     Он приехал в аэропорт слишком рано и пил уже третью чашку кофе за столиком в углу, опасаясь, что на открытом малолюдном пространстве его можно будет заметить. А он не хотел этого.
     Наконец, ожиданию пришел конец. У Василия часто забилось сердце, когда он увидел входящих в зал Сергея и Свету. Сергей тащил за собой чемодан на роликах, а плечо его оттягивала та самая дорожная сумка. Света с другой  сумкой, поменьше, шла рядом. Провожала их женщина, глядя на которую, можно было без ошибки определить, что это Светина мать. Она немного нервничала, все время что-то говорила ребятам и озиралась по сторонам, очевидно, в поисках информации. 
     Василий надвинул на глаза шапку, и продолжая оставаться незамеченным, следил за ними. Вот они разыскали нужную стойку и сдали багаж. Вот женщина обняла и поцеловала сначала Свету, а потом Сергея, вот ребята исчезли за перегородкой зоны паспортного контроля, и женщина стала в одиночестве расхаживать взад вперед по залу, поминутно смотря на часы.
     Объявили окончание посадки. Женщина прильнула к витражу, за которым простиралось летное поле. Василий встал и тоже подошел туда, встав неподалеку. Теперь ему нечего было опасаться, с женщиной он знаком не был. Они стояли почти рядом, и краем глаза Василий наблюдал за ней. Ведь она должна была заменить мать его Сереже…
     Вот губы женщины вздрогнули, а блуждающий взгляд уставился в одну точку. Василий тоже посмотрел туда и увидел, как по трапу поднимаются две знакомые, выглядящие отсюда совсем крохотными, фигурки. Но они с женщиной узнали их. Перед самым самолетом Света что-то сказала, наклонившись к Сергею. Они вместе повернулись к зданию аэропорта и размашисто помахали руками над головой. Василий заметил, как рука женщины дернулась в ответном жесте, хотя ребята смотрели совсем в другую сторону и уж никак не смогли бы, даже при всем желании, ее оттуда разглядеть...
     Василий видел, как скрылась за дверью самолета фигурка Сергея и вспомнил, как год назад, так же наблюдал через секло, как исчезал он, спускаясь по эскалатору на канале Грибоедова…
     Только теперь он исчезал навсегда… 
     И когда шасси взлетающего самолета оторвались от полосы, Василий почувствовал, что оборвалось что-то у него в сердце…



17.

 
     Две недели поездки промелькнули как один миг. Впервые побывавший за границей, загорелый и окрепший Сергей возвращался домой. Ровно гудели турбины, самолет изредка покачивало, а он все никак не мог представить себе, что сейчас опять увидит заснеженные равнины. Он все еще был в плену у моря и солнца.  
     Света дремала у него на плече. Проведенное вместе время только сплотило их. Они не могли насладиться друг другом и ни разу даже слегка не повздорили. Сергей почувствовал в Свете что-то недостающее ему.
     Незабываемой была поездка в Екатерининский монастырь и подъем на Святую гору. Вот и сейчас Сергей смотрел в иллюминатор на клубящиеся внизу облака, а вспоминал огоньки фонариков, мерцающих в ночи на крутом склоне горы, бредущих по каменным тропкам людей, удивительный, единственный такой в своей жизни рассвет, встреченный на ее вершине. 
     Сопровождающий экскурсовод повел их обратно монашеской тропой. Той, которой сейчас водят только паломников. Той, по которой поднимался Моисей. Той, на которой сохранилось несколько тесных врат, которые когда-то нужно было пройти кающемуся грешнику по числу заповедей, и по каждой исповедоваться - только после этого он попадал на вершину. 
     После всего увиденного, к Сергею пришло новое восприятие, новое отношение к тому, что составляло предмет веры. Он вез с собой веточку Неопалимой купины, в надежде прорастить ее, и кусочек камня со Святой горы для Василия.
     Там, на горе, во время рассвета, Сергей вспомнил Василия, как бы он порадовался сейчас, и это воспоминание почему-то отозвалось в его душе неясной тревогой. И сейчас, вновь подумав о предстоящей встрече, Сергей опять почувствовал ее, только более отчетливо. Он вдруг испытал такое горячее желание обнять Василия, прижаться щекой к его щеке и ощутить на себе его сильные руки, что у него навернулись  слезы. 
     «Милый мой Васька, совсем забыл я о тебе», - с горечью подумал он. 
     Самолет начал снижение. Загорелось табло «Пристегните ремни». Бортпроводница объявила сводку погоды. 
      Услышав, что температура воздуха в Питере минус шестнадцать, Света потребовала, чтобы Сергей натянул на себя два свитера, и заботливо закутала его шею шарфом. Больше всего она боялась простуды от резкого перепада температур. 
     В аэропорту их встречала Светина мама. Объятия, поцелуи, рассказы об увиденном перемешивались с разговорами о грядущей свадьбе и массе проблем в связи с этим. К тому же, завтра, как выяснилось, предстояло ехать а автосалон выбирать желанную Тойоту.
     -Сережа, я все-таки созвонилась с твоей мамой, она приедет через неделю. Отпуск оформляет, - сказала Светина мама, когда они добрались до дома.
     -Зачем она здесь? – сразу помрачнел Сергей.
     -Сережа, не надо так, - мягко возразила та, - Мы все понимаем, ты теперь наш, но мама есть мама.
     -Вот и приезжала бы уж прямо на свадьбу… Она хоть трезвая была?
     -Судя по разговору, да. По крайней мере, если и нет, то не очень.
     -Думаете, она за неделю здесь не сорвется?
     -Тогда мы обойдемся без ее помощи. Хотя, бывает, что такие события пробуждают в людях уснувшие чувства. Не волнуйся, все будет хорошо. Да… Вот еще…
     Женщина ушла в комнату и вернулась, держа в руках почтовый конверт без обратного адреса:
     -Пришло заказным на твое имя. Посмотри, на всякий случай, может, что важное.
     От вида до боли знакомого почерка у Сергея сжалось сердце. Он подошел к окну и судорожно вскрыл конверт. Единственный вложенный листок бумаги содержал очень короткую запись:

«Милый мой мальчик!
Когда ты прочтешь эти строки, я буду далеко. Не волнуйся, я жив и здоров. Просто я осуществил, наконец, то, что собирался сделать давно. Теперь, когда Господь помог тебе обрести семью и близкого человека, наши отношения не должны мешать твоей новой жизни. Прости, что ухожу навсегда, не попрощавшись, но думаю, что так будет легче и тебе, и мне. 
Не ищи меня, Сережа. Положись на волю Господа. Мы будем вместе, верь. А пока жив, я буду до последнего часа усердно молиться за тебя. 
И еще. Я хочу, чтобы ты знал, Сережа. Во всей жизни не было у меня человека ближе и дороже тебя, и прошедший год был самым счастливым в моей жизни.
Прости меня за все.
Грешный Василий.»

      Прочтя это на одном дыхании, Сергей стоял, как оглушенный, и не сгибающимися пальцами складывал письмо пополам, еще пополам, еще… Потом сорвался с места и бросился к двери, благо еще не успел раздеться.
     -Куда ты?! – удивленно воскликнула Света.
     -Сережа! – попыталась остановить мама.
     -Простите, я сейчас… Я вернусь. Мне очень нужно! – крикнул он им из коридора в открытую дверь, и захлопнув ее, побежал вниз по лестнице.
     На улице ему в лицо ударила метель. Троллейбуса долго не было, и он рванул почти что бегом, через парк к метро Лесная. По эскалатору он тоже бежал, расталкивая стоящих и получая вслед озлобленную ругань. Но он ее не слышал. Он ничего не слышал и не видел, кроме письма, почти дословно запечатлевшегося в его сознании. 
     Вот и Петроградская. Вот и знакомый дом, парадное. Сергей пулей взлетел на второй этаж и как вкопанный замер у незнакомой железной двери.      
     Оправившись, он позвонил, и вместо привычного звонка, послышался чуждый музыкальный перебор. Дверь никто не открыл и не ответил. Он начал звонить еще и еще, потом стучать…
     За спиной щелкнул замок, и в приоткрывшуюся, запертую на цепочку, щель выглянул настороженный и злой глаз соседки:
     -Ты чего тут хулюганничаешь?! 
     -Я… Здравствуйте, вы меня помните? – бросился к ней Сергей.
     -Нет его! Не живет он тут больше! – рявкнула старуха.
     -А.. А где он? Вы не знаете?
     Даже в дверную щель было видно, как исказилось в ехидной  гримасе ее лицо со сверкающим злобным презрением глазом:
     -Какой же ты племянник, если не знаешь, где твой родной дядя?! Чуяло мое сердце, какой ты ему племянник! Много тут таких побывало…
     -Вы можете сказать, где он?! – с мольбой в голосе воскликнул Сергей.
     -А ну, проваливай! Чтобы ноги тут твоей не было никогда больше! Я вот сейчас в милицию позвоню…
     Глотая слезы обиды, Сергей сбежал по лестнице, и попав опять в вихрь метели, остановился. То, что занимало все его сознание час назад: солнечный берег моря, необычные впечатления, хлопоты, радость встречи - казалось каким-то сном. А в реальности была занесенная снегом улица, метель, пронизывающий ветер и полная безысходность.  
     Он машинально сделал несколько шагов, потом остановился в нерешительности и вдруг быстро зашагал к метро. Он уже почти бежал, поминутно поскальзываясь на занесенном метелью льду. Вот, наконец, метро. А вот и Черная речка…
     -Сереженька!
     Дверь распахнулась сразу. Баба Нина, как будто, поджидала его. Незрячие глаза ее источали радость.
     -Слышу шаги знакомые, сама себе поверить не могу, неужто ты?
     -Баба Нин… - голос Сергея сорвался.
     -Проходи, проходи, Сереженька, - суетилась та, беря его за плечо и прикрывая дверь,  - Ой, замерз-то как! Раздевайся скорее, давай чайку горяченького…
     Сергей машинально снял куртку, и стараясь подавить волнение, прошел на кухню.
     -Садись, садись, хороший мой, - хлопотала вокруг него баба Нина, - Вот, давай-ка  чайку. Вот вареньице….
     -Баб Нин, вы не знаете… - его голос задрожал, и он опять не смог договорить.
     -Василька ищешь? – пришла на помощь старушка, - Не ищи его, милый. В монастырь он ушел. Получил благословение, все честь по чести. Мы смиряться должны, это путь особый…
     Она говорила что-то еще, по-матерински поглаживая Сергея по руке, и он понемногу успокаивался.
     -А в какой монастырь, не знаете? – спросил Сергей, когда почувствовал, что голос перестал дрожать.
     -Не сказал он, милый, вот те крест, - баба Нина перекрестилась, - Да и не надо про это спрашивать. Там, если постриг примет, другое имя дадут. Ты молись, на Господа уповай. Если надо будет, Господь тебя к нему приведет. У тебя, Василек говорил, новая жизнь началась?  Расскажи, Сережа. Уж больно он мне твою невесту хвалил. Так рад был за тебя...
     Мало-помалу Сергей отходил. Он начал рассказывать про Свету, новую семью, предстоящую свадьбу. Рассказал и о поездке. Особенно заинтересовал бабу Нину рассказ о восхождении на Синай. 
     Он рассказывал долго, опустела уже четвертая чашка чая…
     -Постойте! – воскликнул вдруг Сергей, и выйдя в прихожую, где висела его куртка, вернулся, неся в руках кусочек камня с характерным рисунком по сколу в виде узорчатых прожилок.
     -Вот, возьмите. Это вам кусочек Святой горы…
     -Спасибо, милый, спасибо!
     Баба Нина поцеловала его.
     -Василию вез, - упавшим голосом обронил Сергей, и неудержимые слезы хлынули у него из глаз. Только сейчас он ясно и отчетливо понял, что тот ушел из его жизни навсегда и ничего уже не изменишь.
     -Да не плачь, Сереженька, - утешала его баба Нина, поглаживая по голове, - Живой он, живой, молится за тебя. Сам почувствуешь, как по его молитвам Господь тебя вести будет. Душа-то у него добрая! Господь слышит молитвы таких, как он. И поступил он так ради вас обоих, ради твоего будущего. Не переживай, Сережа. Простит вас Господь за все…  Любил он тебя…
     Сергей поперхнулся при этих словах и поднял голову, уставившись в невидящие глаза бабы Нины пронзительным взглядом:
     -Вы…  Вы знали?!
     -Бедный мальчик, - прошептала старушка, целуя его в лоб.

 

18.


     Паломническая поездка по Греции подходила к концу. Автобус взял курс на Салоники, где был запланирован последний ночлег, а завтра утром самолет должен был унести группу в Россию. 
     Сергей, Света и их двадцатилетний сын Александр глядели в окна на горные пейзажи. Александр успевал одновременно просматривать видеокамеру и стирать не нужные снимки, иногда советуясь с родителями.
     -Дельфинов своих не сотри, - усмехнулся Сергей.
     -Бать, да ты что? Это мой лучший кадр!
     Когда они совершали поездку на катере вдоль побережья Афона, совсем близко проплыли, выныривая из воды, дельфины, и Александру удалось сделать несколько удачных снимков, чем он очень гордился. Изо всех троих, он был наиболее удовлетворен поездкой и теперь загорелся целью посетить Афон. 
     Однако, именно тогда, когда ничего не предвещало неприятности, она случилась. На подъеме по серпантину горной дороги автобус вдруг неожиданно задергался, а потом и вовсе остановился. 
     Водители засуетились, лазали и в мотор, и даже под автобус, но тщетно. Руководитель группы сначала успокаивала людей и вела переговоры с водителями, потом долгое время куда-то звонила. 
     Время шло, день стал клониться к вечеру и народ начал проявлять беспокойство. Руководитель опять успокаивала и опять звонила, и наконец, пригласив всех занять свои места, взяла в руки микрофон.
     -Мои дорогие, - заговорила она доброжелательным, но в то же время строгим голосом, - мы должны принести вам извинения, и у кого возникнут индивидуальные претензии, рассмотрим каждую конкретно. Но это потом, а сейчас примите к сведению вынужденные изменения в программе. Автобус, к сожалению, дальше следовать не может, и в Салоники мы сегодня не попадаем. Ночлег нам дает расположенный в двенадцати километрах отсюда монастырь. Питание тоже будет обеспечено. Только этот монастырь не принимает группы, условий для проживания там нет, поэтому ночлег будет не очень комфортным. Просим еще раз нас за это извинить. Да и спать предстоит совсем не долго. В три часа ночи нам придется подняться, поскольку путь до Салоников не близкий, а мы должны вовремя успеть к самолету. За нами придет другой автобус.
     Руководитель выключила микрофон и все разом загалдели, обсуждая новость, а многие стали что-то наперебой выговаривать ей.
     -Мои дорогие, - обратилась она еще раз, включив микрофон, с интонациями, где строгие ноты явно превалировали, - давайте отнесемся к ситуации с пониманием и не будем забывать о цели нашей поездки. К тому же, худа без добра не бывает. Нам представилась возможность побывать там, куда не приглашают ни туристов, ни паломников. Это очень благодатное место. Пока не пришел за нами транспорт из монастыря, я вам расскажу немного его историю…
     Сергей и Света восприняли новость спокойно, даже с долей иронии.
     -Говорил тебе, не надо грешить, - подмигнул Сергей жене.
     -По грехам нашим, это точно, - улыбнулась та в ответ.
     Александр же был в восторге.
     -Ну, ты у нас вообще экстремал, - заметил Сергей.
     Вскоре подошел маленький автобус, за рулем которого сидел грек в подряснике. Мест всем не хватало, и руководитель предложила разбиться на два рейса, но раздраженный трехчасовым стоянием на обочине народ, предпочел потесниться, и битком набитый автобус покатил по дороге. 
     Необычный водитель ловко и быстро вел его, и путь не показался долгим. Монастырь возник неожиданно из-за поворота. Он располагался на краю ущелья, по которому пролегала дорога.
     Встретил их сухонький пожилой монах, отлично говоривший по-русски. Звали его Серафим. Он сказал, что через полтора часа, по окончании вечерней службы, их будут ждать в трапезной на ужин, а пока предложил перенести вещи в помещение, где предстоял ночлег, и расстелить там же на полу матрасы.
     -Пол деревянный, у нас сухо, тепло и накрыться чем дадим, - говорил он, - Простите нас, если что не так, но уж у нас по-монашески…  Зато будет, что вспомнить.
     Последние слова он произнес с такой интонацией и теплой неожиданной улыбкой, что даже у самых сердитых просветлели лица.
     Александр проскочил в дом одним из первых, и когда Сергей со Светой вошли, уже призывно махал им рукой. Ему удалось занять небольшой закуток с маленьким окошком на ущелье, где как раз плотно помещалось три матраса.
     -У вас прямо апартаменты семейные, -  заметила, заглянув, любопытная женщина из группы.
     Разместившись, они решили пойти в храм. Служба свершалась на греческом языке, но ход был им знаком, а потому понятен.
     В храме царил полумрак, он освещался практически только светом горящих свечей. Около стен стояли и сидели насельники в черных подрясниках. Слева возле солеи расположился хор, состоящий из регента и двух монахов. Пели они неторопливо и очень слаженно. 
     От подсвечника к подсвечнику переходил пожилой сгорбленный монах, опираясь на палку. Вот он встал рядом с Сергеем и начал убирать догоревшие свечи. Лицо его было скрыто в полутьме. Сергей машинально взглянул на руки монаха и внутренне вздрогнул. Нет, он не узнавал эти подрагивающие старческие пальцы, но жесты и само движение рук казались ему удивительно знакомыми. Он готов был поклясться, что когда-то уже видел их. И не просто видел, а с этими руками  было связано что-то значительное в его жизни.
     Монах, тем временем, опираясь на свой посох и слегка постукивая им по полу, прошел дальше и принялся за следующий подсвечник. Сергей пригляделся. Ни походка, ни фигура этого человека были ему не знакомы. Но руки… Руки не давали покоя.
     «Где я мог их видеть? – недоумевал Сергей, - Мистика какая-то…»
     К загадочному монаху приблизился Серафим, что-то сказал ему на ухо, после чего тот вышел из храма, а Серафим занял его место у подсвечника.
     Служба подошла к концу.
     -Отче, - обратился, подойдя к Серафиму, Сергей, - А монах, что до вас убирал подсвечники, он кто? Не из России, случайно?
     -Агафангел? Из России. Мы с ним двое тут из России, - охотно ответил тот, - А что? Доводилось встречать?
     Сергей неопределенно повел головой:
     -Напоминает кого-то. А откуда из России? Вы не знаете?
     -Разными путями Господь приводит, - уклончиво ответил Серафим, - Слыхал, будто на Валааме он бывал, а точно не скажу. Да вы его на трапезе увидите. Сейчас-то он у Мартирия. Занемог он, а Агафангел у нас за болящими присматривать поставлен.
     Поблагодарив, Сергей отошел.
     -О чем ты там с монахом болтал? – поинтересовался сын, когда они вышли из храма.
     -С монахами не болтают, - ответил Сергей и повернулся к Свете,- Идем в трапезную?
     -А я не жалею все-таки, что сломался автобус, - сказала та, - Как в другой мир попали. Я бы даже осталась тут пожить…
     -В мужском монастыре? - с легкой иронией спросил Сергей.
     -Чудо ты, - с ласковой укоризной ответила Света, - Хоть в таком месте бы воздержался…
     За трапезой Агафангела не оказалось. Сергей поискал его глазами, а потом решил, что ему просто померещилось что-то под влиянием экзотики. Они вышли, и совершив небольшую прогулку по монастырю, отправились спать.
     -Классно! – сказал Александр, выглядывая в окошко.
     Сергей тоже посмотрел туда. Вид на ущелье действительно захватывал дух, особенно сейчас, когда все было в лучах заходящего солнца. Какое-то опять до боли знакомое чувство возникло в душе Сергея. Когда-то был уже в его жизни такой закат. Только там было море, скалы… 
     Им внезапно овладело странное беспокойство. Показалось, что он может пропустить что-то очень важное и невосполнимое.
     -Ложитесь, я пройдусь немного, - сказал он жене и сыну.
     -Я с тобой, - вызвался Александр.
     -Ложись, я тебе сказал! – строго сказал Сергей и добавил, нагнувшись к Свете, - Я не долго, спи. Голова что-то разболелась некстати…
     Он вышел из сторожки и не спеша зашагал к воротам.
     -Далеко не уходите, - заботливо напомнил стоящий у выхода Серафим, - Ровно в девять – избушку на клюшку. У нас строго.
     -Спаси Господи, отче. Я только на закат погляжу, - ответил Сергей и вышел за ворота.
     Он прошел по тропинке вдоль стены и остановился на возвышении над ущельем. Солнце уже скрывалось за вершинами гор, озаряя их изумительным светом на фоне прозрачного неба.
     «Только ради того, чтобы увидеть это, стоило сюда приехать», - подумалось Сергею и он опять поймал себя на мысли, что точно такая же мысль приходила ему уже в голову когда-то, или он слышал от кого-то эти слова…
     Сзади послышался шорох. Сергей обернулся. Перед ним, опершись на палку, стоял тот самый монах. Лоб его до бровей закрывала скуфья, а низ лица - окладистая борода, да и покрытое старческими морщинами лицо узнать было трудно, но глаза… Глаза оставались все такими же, как и двадцать лет назад.
     -Василий, - изумленно проговорил Сергей.
     -Агафангел, Сережа, - тихо поправил монах.
     Сергей отошел от неожиданности и бросился к нему, обнимая и троекратно целуя:
     -Ты… Как ты здесь? Откуда?!
     -Долго рассказывать, Сережа. Помотало меня, пока Господь привел сюда. Теперь уже навсегда. Лучшего мне не надо.
     Голос монаха звучал негромко, но слова были как бы согреты душевным теплом, а глаза неотрывно смотрели на Сергея.  
     -Да, монастырь потрясающий. Но я не думал, что вот так тебя встречу. Я тогда искал тебя…
     -На все воля Господня, Сережа.
     -Баба Нина тоже тогда мне говорила - будет воля Господня, Сам к тебе приведет. Мы ведь не должны были сюда приезжать. У нас автобус сломался.
     -Как живешь, Сережа? Свету я видел, сына твоего тоже. Сколько ему?
     -Девятнадцать. На втором курсе учится.
     -Как и тебе было, когда мы с тобой познакомились. Он как две капли на тебя похож. Я как будто тебя прежнего опять увидел.
     -Это старший, Александр. А еще дочь есть, Ирина и младший, Андрей - эти еще школьники.
     -Какой ты богатый, Сережа. Рад за тебя. Помоги тебе Господи.
     Монах перекрестился.
     -Твоими молитвами, не иначе, - сказал Сергей, - С работой тоже все успешно, продолжаем дело, что Светин отец начал, скоро представительство в Германии открываем.
     -Видишь, как милостив к тебе Господь…
     -Главная милость, что тебя нашел наконец-то!
     -Видать, простил Он нас, раз сподобил тебя при этой жизни увидеть, - вздохнул монах.
     -Ты так говоришь, как будто… - начал Сергей, но встретившись с Агафангелом глазами, осекся.
     -Да, Сережа, - спокойно кивнул головой тот, - отойду я скоро. Весной следующей. Помолись за меня тогда.
     -Ты… Да откуда? Как ты можешь об этом знать?
     -Знаю, Сережа.
     -Ты болен?
     -Давно болен. Ничего не поделаешь.
     -Как - ничего? А врачи? Что с тобой? Может, нужна операция или что? Я могу…
     -Не надо ничего, Сережа, - губы монаха слегка тронула улыбка, - Уже была операция. Ну, сделают еще одну. Может, проживу несколько лишних месяцев. А зачем, если срок мне пришел? Я готов. Господь сподобил в светлой памяти отойти. Сам пока еще за болящими ухаживаю. 
     -Вася! – Сергей бросился к нему и сжал в объятиях, - Вася мой!
     В глазах его стояли слезы.
     -Агафангел, Сережа, Агафангел, - тоже обняв его, опять поправил монах, - Того Васи нет уже. Забудь про него.
     -Нет. Не могу поверить. Не хочу! Найти тебя через двадцать лет и снова потерять навсегда! Неужели ничего нельзя сделать?!
     -Ты Свете не говори ничего, - попросил Агафангел, - Пусть она не знает, что ты меня встретил. И смирись. Ты помнишь наш разговор на берегу в ту ночь? Мы еще с тобой встретимся, Сережа. Уже навсегда. Двадцать лет я этот грех замаливал…
     -Да что уж ты так переживаешь за этот грех? – спросил Сергей, - Мало у нас у каждого других грехов? Ты сам знаешь, как я раньше к этому относился. А теперь… Что особенного в том, что кто-то такой?
     -А ты хотел бы, чтобы твой сын был такой? – тихо спросил Агафангел.
     Сергей вскинул на него свой пронзительный, как в юности, взгляд и… промолчал.
     -Прости меня, Сережа.
     Монастырь был еще погружен в предрассветные сумерки, когда к воротам подъехал автобус. Заспанные паломники постепенно подходили к нему. Серафим вручал каждому пакетик с пайком и желал ангела хранителя в дорогу. Вот заняли свои места последние. Серафим прочел молитву, автобус тронулся, и перекрестив его, он повернулся и пошел готовить храм к утренней службе.
     Монастырь спал. Не спал только еще один человек. Это был Агафангел. Он стоял на том самом возвышении над ущельем, опершись на свою палку, и выглядел застывшим монументом в лучах восходящего солнца. Он провожал взглядом удаляющийся автобус, а по морщинистой щеке его катилась скупая старческая слеза.


2008