Валоодя

Это не письмо. Тем более, не открытое письмо. Надеюсь, он так занят, что у него нет времени блуждать по Сети. Ему не нужна лишняя паутина.Моего любимого друга зовут Валоодя. Замечательное имя. Не «Вовчик», как все его называют, а именно «Валоодя», как тяну только я. И фамилия у него – дай Бог каждому такую звучную фамилию. Не выдуманная, не псевдоним, а фамилия его отца и матери, его деда и бабки – красивая, как самая экологически чистая роща с родником живой воды. Такая у него фамилия.Выглядит он тоже отлично. Он высокий и немного сутулый, но широкоплечий. У него длинный нос, растрепанные каштановые волосы и ямочка на подбородке. Для девчонок он мачо. Он красив. Не такой изящной красотой, какой наградили, например, меня мои родители – истонченной, ломкой, всегда вызывающей сомнения в жизнеспособности, а обычной, растрепанной и незатейливой. У него длинные бледные губы, добрая и немного насмешливая улыбка, густые брови, большие серые глаза.
По образованию он физик, заочно – экономист. Когда мы познакомились, он работал маркетологом в одной производственной фирме. Мы по делу познакомились. Хлопот он мне не прибавил – сам состаканил какую-то рекламную прокламацию, я ему ее быстренько согласовал и утвердил в печать под его замечательной фамилией. Потом еще несколько раз пересекались – тоже в рамках растранжиривания рекламного бюджета его компании, он остался в целом доволен, но без фанатизма.
- Был бы отклик...
Между нами говоря, никакого отклика не было, рекламный бюджет они тупо просрали. А мы с Валоодей иногда стали в аське перемигиваться, анекдотами перебрасываться и скобки лепить. Потом он мне музыку нашел – притащил в издательство. И у меня о нем никакой левой мысли не промелькнуло – не то что на заднем плане, а даже за занавесом, уж поверьте. Я больше на солидных менов поглядывал, не на сверстников.
- А чего он так тебя рассматривает? – только бухгалтерша спросила.
- А к кому он пришел? Мы же больше не работаем с его фирмой, - только начальник рекламного отдела заметил.
- А он классный, - только Инна-офис-менеджер прокомментировала.
И все. Мы еще на площадке покурили, потрещали о нашей Шефине, он назвал ее эффектной, я быстро согласился. А чего спорить? Эффектная она, сука.

Потом анекдотов поубавилось. Потекли мегабайты очень грустных историй: женился он недавно, чтобы не выглядеть «неженатым дауном», она – фармацевт, теперь никак не может забеременеть, постоянные обследования, новые и новые курсы терапии, снова и снова нужно дрочить в пробирку, он устал, он вымотался, он ненавидит пробирки, начальник – козел, после провала рекламной кампании зарплату всем урезал, авто нельзя взять даже в кредит, в бабкиной квартире, где они живут, нужен ремонт, денег нет, все уходит на медицинские процедуры, доктора советуют сменить климат…
Изредка мы стали встречаться «попить пивка». Пиво я не люблю. Для меня, что пива выпить, что арбуз съесть прокисший – по вкусу никакой разницы. Но с ним я пил пиво, грыз орехи, как сумасшедшая белка, и смотрел ему в глаза, как под гипнозом.
- А ты по гороскопу кто? – спросил он вдруг, прерывая рассказ об очередном этапе лечения женского бесплодия.
- Овен.
- Аааааа, потому мне с тобой так легко. Я тоже.
Если бы я мог, сменил бы знак зодиака.

Знаете, о чем я тогда мечтал? Девчонки догадались, я уверен. Я мечтал, чтобы она никогда не забеременела, обвинила во всем его, чтобы они развелись, чтобы все люди с планеты Земля исчезли, а остались только мы. Мы вдвоем.
В один прекрасный день он написал мне по аське:
- Марина, наконец, беременна. Но доктора сказали, что нужно лежать. Она должна бросить работу. У нас опять скандал.
Я расплакался. И это был единственный раз в жизни, когда я плакал (не считая несознательного детства). И было это на работе. Я пялился в экран компа и вдруг зарыдал. Настолько грязным, порочным и подлым показалось мне мое несчастье, и настолько святым, чистым и праведным счастье его Марина.
Утешать меня прибежала бухгалтерша.
- Ты прям как мой сын – тот в компьютерную игру проиграет и плачет.
Ее сын был полудурком девятнадцати лет, который, окончив школу, так и не научился связывать звуки в слова то ли из-за неизлечимого заикания, то ли из-за общего отставания в умственном развитии. Такое сравнение в два счета меня успокоило.
Ровно в срок и без осложнений Марина родила мальчика, которого назвали Максимом. Я не поздравлял, не тряс его руку, не дарил голубых комбинезонов.
Я хотел, чтобы меня не было.

Все это время он писал, даже шутил, поил меня пивом и кормил орехами. Но шутки постепенно становились более плоскими и однозначными.
- Есть две минуты перед летучкой? Займемся виртуальным сексом?
- А настоящая телка у тебя была?
- Вчера видал органайзер в форме члена. Подарить тебе для рабочего кабинета?
Он и «виртуальным сексом» со мной занимался – присылал обрывки какой-то порнухи. Но для меня текст – это как работа, я запросто могу писать о том, чего не чувствую и во что не верю. Я ему не верил ни грамма, я не отвечал, а он сыпал глаголами действия:
- Расстегиваю, снимаю, разворачиваю, раздвигаю, вхожу…
От таких текстов хотелось вымыть экран.

Когда Марина уехала с ребенком на неделю к матери, он позвонил:
- Чем ты сегодня вечером занят?
- Туфли покупаю.
- Я с тобой.
- Ну, давай.
Ну, давай. Покупай.
Он с ноутбуком пришел, перекошенный на одну сторону – явно не планировал всего этого, но ходил за мной покорно по всем бутикам – смотрел, как я башмаки примеряю. Да ладно, у меня носки без дырок.
Шопинговали до темноты.
- Проводить тебя?
А я квартиру снимал на краю города. От метро маршрутка туда ходила только до девяти вечера. Пока были в метро, прошел дождь. Дорога грязная, он с ноутом, идти черт знает куда – ничего романтичного в этом не было.
По дороге он стал рассказывать, как на «Поле Чудес» ездил. Я остановился посреди лужи.
- Ты?!
- Так это давно было, очень давно.
А мы ровесники. Как давно? Когда? Мне это настолько смешным показалось – алес капут.
- И ты это… кроссворд зашабашил?
- Не-не, дед мой. Он такие составлял – пятиметровые, за всех отсылал, вся наша семья на «Поле Чудес» побывала.
- И подарок Якубовичу возил? Банку огурцов?
- Бутылку коньяка.
- Ты не рассказывай никому об этом, Валоодя…
- Да что тут такого? Это же просто шоу. Тогда других не было. Это же не…
- Не что?
У моего подъезда он замялся:
- Ладно, пойду я…
Такси поблизости не было.
- Да войди на пять сек.
Потянулись долгие «пять сек» разговоров о политике. Выпить было нечего, я налил ему чаю. А себе – перелил. На столе расползлась чайная лужа, и я стал рисовать в ней пальцем. А он все говорил и говорил о предстоящих выборах. И непонятно было, к чему это и зачем. У меня только одна кровать была. Только одна.
- Может, ты утром уедешь? – спросил, наконец, я.
- А, ну да.
Столько было стеснения, что даже я закомплексовал – свет вырубил, стал ждать в темноте, пока он выйдет из душа, а его все не было. Сердце колотилось – до крыши было слышно. Я в жизни так не паниковал. Потом он пришел и просто лег рядом. И я чувствовал, что он составил обо мне какое-то свое мнение, и согласно этому мнению я должен «исполнять», а я лежал неподвижно, думал о его жене, о его сыне, о политике, о «Поле чудес», о том, насколько хорош, наивен и прямодушен этот человек, и о том, как, до какой степени я его люблю. И не было такой степени.
Потом, конечно, мы свернули на механику. И лучшей ночи я не помню в своей жизни. И лучшей не будет, я уверен. Он ушел утром, почти в темноте, ничего не забыл, нигде не намусорил. Тогда ощущение счастья было сильнее, чем ощущение безвозвратной потери. И целую неделю это ощущение счастья не отпускало – я летал над городом, над грязными тротуарами, над офисом. Я летал.
Я видел его ник в аське и улыбался. Для счастья достаточно было двух слов: «Он есть». Он написал что-то незначительное, милое, а потом – безо всякой связи:
- Ты мой единственный раз.
И я не мог пошутить «надеюсь, не последний», не мог налепить скобок.

Я вижу, когда он онлайн, но теперь мы очень редко переписываемся. Я звал его в новый суши-бар, он сказал, что ни разу не ел суши и очень хотел бы пойти, но занят. Он сменил уже третью работу и взял машину в кредит. У него растет сын. В его онлайне идет совсем другая жизнь, и соваться туда мне не нужно.
С той ночи прошло три года. У меня тоже новая работа и новая квартира, в хорошем и чистом районе. Но Валоодя – по-прежнему мой самый любимый человек, хотя шансов, что на Земле останемся только мы, уже совсем нет.