Сложный разговор

Пришёл июнь, и зацвёл шиповник. Тошка — да, сейчас Тошка — всегда радовался, проходя мимо него: этот запах ассоциировался у него с летом. Кусты когда-то давно кто-то высадил с тыльной стороны дома: сбежать по лестнице, повернуть из подъезда направо и ещё направо, пройти под собственными окнами, торопясь к остановке, и минуты две тебя окружает сладкое облако запаха, особенно если день солнечный, как сейчас. В солнечный день на душе всегда становится хорошо, а сегодня у Тошки настроение было отличным и без этого. Он бы, может, даже подпрыгнул пару раз от полноты чувств, но, во-первых, неудобно, не ребёнок же, а во-вторых, тоже неудобно, но теперь уже буквально: с объёмным пакетом как-то глупо пытаться махать руками.
В пакете лежал спальник, пришедший на почту вместе с остальными вещами, которые он заказал для августовского путешествия в Хакасию. Большинство вещей предназначалось, конечно, Тошке: он, в отличие от Рустама, опытным походником не был и собственной снаряги не имел. Несколько совместных вылазок в область прошли под знаком вещей арендованных и заимствованных, ну а к большому путешествию Тоха решил обзавестись уже собственным снаряжением и не зависеть от милости знакомых и приятелей, преимущественно Рустамовых. Уж, по крайней мере, рюкзак нужно было иметь свой. Рюкзак они с Рустамом выбирали вместе, даже съездили в ТЦ, чтобы примериться, но заказывать Рустам посоветовал на сайте: так дешевле. Там ещё давали скидку с определённой суммы, поэтому Рустамов новый спальник тоже заказали на имя Тошки, чтобы цена суммировалась. Собственно, на встречу с Рустамом Тошка сейчас и спешил. Вещь отдать, да и просто так прогуляться.
Утром они по телефону договорились о встрече. Рустам, и так обычно немногословный, на этот раз превзошёл сам себя: сказал только, в какой кафешке будет ждать, и отключился. Впрочем, он вообще звонить не любил; куда чаще они с Тошкой перекидывались эсэмэсками.
Тряский троллейбус довёз Тошку до остановки в старой части города. Хотя их городу от роду сто лет едва набиралось, так что старой она называлась условно. Тут находилась автошкола, куда Рустам ходил на курсы вождения: далековато, зато недорого, и инструкторы, он говорил, хорошие. В кафешке этой Тоха пару раз бывал уже. Так себе забегаловка: поцарапанные столы, пластиковые стулья, растворимый кофе в стаканчиках и неизменная восточная кухня на одноразовых тарелках. Рустам почему-то питал слабость к подобным местам. Сам Тошка предпочитал заведения более приличные, он и KFC-то всякий по доброй воле не посещал, а уж любимый Рустамом восточный фастфуд и вовсе в рот брать опасался.
Толкнув дверь, он вошёл в пустое в такой час заведение и огляделся. Рустам сидел у окна, уткнувшись в телефон. Перед ним стоял стаканчик с подозрительного цвета кофе; на бумажной тарелке с жирными пятнами лежал скомканный целлофановый пакетик. У стойки два смуглых мужика вели оживлённый разговор. Взгляды их равнодушно скользнули по Тошке, и он почувствовал себя неуютно.
— Привет, — подошёл он к другу, на ходу протягивая ладонь для рукопожатия. Рустам неторопливо поднялся.
— Здорово, Антон, — ладонь у него, как всегда, была твёрдая и шершавая. Невысокий (Тошка и сам особой длиной не отличался, но Рустам его был ниже на полголовы), плотно сбитый, он напоминал Тошке мяч для регби: весь такой округлый, жёсткий и упругий. Костлявый Тошка рядом с ним казался ещё тощее.
— Вот, держи, — Тошка протянул ему пакет. Рустам кивнул, поставил его на пол сбоку, подбородком указал Тошке на стул рядом. Даже не посмотрел, что в пакете.
Антон сел, исподволь разглядывая лицо товарища и чувствуя, как хорошее настроение потихоньку сменяется чем-то другим. Из-за раскосого разреза глаз и в особенности из-за линии рта выражение лица у Рустама всегда казалось несколько угрюмым, да к тому же одно на все случаи жизни: он был из тех, кого постоянно спрашивают «Ты чего такой злой?», в то время как он всего-навсего мирно погружён в свои мысли. Тошка, впрочем, знал его достаточно давно, чтобы научиться определять настроение по невыразительному лицу друга. И сейчас Рустам был то ли сердит, то ли огорчён, но, в общем, в любом случае чем-то загружен. Тошка подумал, не случилось ли чего в автошколе, но вряд ли там могло бы произойти что-то такое, что бы так Рустама напрягло. Не инструктора же он задавил?
— Это… — Рустам, не глядя в лицо, снова взял смартфон, листанул что-то на экране. — Вот, — положил телефон на стол, подвинул к Тошке. Вид у него при этом был такой, словно он мечтает под пол провалиться. Тоха глянул на экран: на него смотрела его собственная фотография. Вернее, её — это была фотка из «Квазара», с одной из вечеринок их группы поддержки. Таша там, конечно, была при полном параде. В своём любимом сиреневом платье, с накрашенными глазами, с завитыми локонами: хотя ей и удалось отрастить неплохой хвост, гладкий и шелковистый благодаря тщательно подобранным средствам, Ташка страдала, что волосы жидкие, и потому на каждую вечеринку завивалась. Но у неё хотя бы были свои, а некоторым девчонкам приходилось носить парики. Грудь, пусть и средних размеров, подчёркивалась платьем вполне отчётливо. (Отличная была грудь, с ней можно было даже открытое декольте носить; Ташка не пожалела, что отдала за неё столько денег, не удовольствовалась более дешёвой моделью. Впрочем, открытое декольте носить она всё равно стеснялась.) На фото Таша улыбалась в объектив, слегка склонив голову набок: обычная, мирная фотка, не скажешь, что это ради смеха. И что это кто-то другой, тоже, увы, не скажешь: у Таши был выдающийся шнобель (тоже предмет тайных страданий; девчонки говорили, что она похожа на Ахматову, но у Ахматовой был просто нос с горбинкой, а у Ташки целый ледокол, за ним всего остального просто не видно было), он царил на лице, притягивая к себе взгляды, и с кем-то другим перепутать её было невозможно.
Кровь бросилась Таше в лицо. Она низко опустила голову, как никогда жалея, что волосы не распущены, а собраны в хвост, как всегда делал Тошка — не закрыться, не спрятаться. Квазаровцы никогда не выкладывали фото в открытом доступе, даже в закрытую группу не выкладывали, если на то не было разрешения — но иногда дерьмо случается. Это были фото с празднования дня видимости трансгендерности; как раз после него у Лили, которая их обычно фотографировала, украли фотоаппарат, а на нём — все эти свежесделанные снимки… Они тогда долго боялись, что это где-нибудь всплывёт. Вот, всплыло.
Таша не знала, что сказать. Она вообще ни перед кем не открывалась вне их группы, а уж Рустам-то и вовсе был от этого всего далёк. Они даже никогда не разговаривали на подобные темы; раз только Рустам, рассказывая про какого-то парня из своего универа, назвал его педиком — Таше это показалось пренебрежительным, и она быстро сменила тему, боясь услышать от Рустама что-нибудь такое, что сделает ей больно. И сейчас у неё не было ни малейшей идеи, как объяснить другу, почему на фото Тошка при макияже и с накладной грудью.
— Ты её где взял? — тихо спросила она; на середине голос сорвался, Таша кашлянула.
Тёмное, в оспинах лицо Рустама стало ещё темнее.
— Случайно, — буркнул он. — В поиске попалась, там на анонимный форум кто-то залил.
Таша просто кожей чувствовала, как он сверлит её своими чёрными глазами. Ей вдруг стало страшно. А вдруг он её прибьёт здесь? Вдруг он с этими двумя мужиками уже договорился, и она отсюда просто не выйдет? Рустам никогда её не пугал, всегда казался спокойным, но слишком уж много ненависти к себе подобным она видела вокруг, чтобы не подумать об этом. Вон, в прошлом году мелкую Анжелу, когда она попробовала родителям рассказать, отец так избил, что она в больнице лежала. Сотрясение, переломы рёбер… Она перестала потом на встречи ходить, написала, что всё у неё в порядке, что это было ошибкой и чтоб ей больше не писали. И поудалялась из всех групп.
Таша украдкой бросила взгляд на стойку, но мужики по-прежнему болтали о своём и даже не смотрели в их сторону. Она попыталась было поднять взгляд на Рустама, но тут же вновь опустила голову. Лицо горело. В голове вертелись какие-то дурацкие фразочки вроде «тридцать три способа совершить каминаут»; из самих способов при этом не вспоминался ни один.
Рустам положил руки на стол. Взялся за стаканчик с кофе, поднёс его было ко рту. Передумал, поставил обратно. Глубоко вдохнул воздух, как он всегда делал, когда собирался сказать что-то, над чем долго размышлял.
— Зачем?.. — когда Рустам нервничал, он начинал говорить короткими, рублеными фразами, как будто слова застревали у него в горле, так что приходилось выплёвывать их по одному. — Как? — похоже, слова не шли у них обоих.
Таша пожала плечами. Она по-прежнему смотрела в стол. Исцарапанная пластмасса, когда-то белая, но сейчас уже пожелтевшая. В царапинах засела неистребимая пыль. Коричневый контур от пролитого и плохо вытертого кофе. Разводы тряпки. Дурацкие ромбики, якобы создающие фактуру столешницы. Длинная царапина тянулась в сторону Рустама, потом загибалась вбок и обрывалась.
Смартфон так и лежал между ними, светя экраном. Потом погас.
Время капало, как вода из протекающего крана. Ташка слышала его звон у себя в голове. Они с Рустамом уже четыре года дружили. В Хакасии должны были спать в одной палатке. Таша этого ждала. А теперь что? Рустам её, наверное, вовсе видеть теперь не захочет. Нужно было что-то сказать, как-то оправдаться, придумать, может быть, что-то, а ей как ум отшибло. Просто тупо молчала, и по этому молчанию уже всё было понятно.
Нужно было просто сказать. Взять и сказать. Только как? Рустам, небось, и слова «транссексуальность»-то не знает. Спросит: «Ты что, педик?» Или вовсе спрашивать не будет, сразу пропишет в табло. Или встанет и уйдёт. Как это вообще объяснить-то, если Ташка самой себе толком объяснить не может?
Секунды капали, складывались в минуты. Таша почувствовала, что её тошнит.
— Чё без помады-то? — вновь хрипло подал голос Рустам.
Тошка возмущённо вскинул глаза, прежде чем сообразил, что Рустам не про сейчас, а про фотографию. Там у Ташки губы вправду были бледные. И узкие, конечно; нарисовать-то побольше можно было, но она не захотела.
— Не люблю её, ощущение на губах неприятное.
Таша и вправду не любила помаду, не сложилось у неё. Только блеском для губ иногда пользовалась. Вот ногти красить она любила. На выходных иногда сделает себе маникюр, полюбуется, как смотрится, — а потом сотрёт. Не на улицу же так идти. Из неё вообще не слишком правильная девушка была. Джинсы и хвостик – и ей нормально. Если бы ещё только тело своё было. Косметика зачастую была единственным способом придать себе хоть какой-то женственности. Хорошо, волосы на теле не слишком обильные. Если тщательно бриться, лицо почти гладкое. А у Рустама вон щетина вообще почти не росла, Таша ему завидовала.
Вновь вязкое молчание. Таша несколько раз открывала было рот — да так и закрывала его обратно. Все слова казались какими-то пустыми, глупыми, мёртвыми. Вот бы ей уснуть сейчас, потом проснуться — а этого не было. И можно нормально встретиться с Рустамом, отдать ему спальник, поболтать, в книжный зайти — тут есть через пару остановок. А сейчас всё, наверное. Конец.
— Ладно, — мрачно буркнул наконец Рустам. — Не хочешь — не говори.
Смёл со стола телефон, спрятал в нагрудный карман обратно. Таша посмотрела на него больными глазами. Рустам отвёл взгляд.
— Афиши видел? — по-прежнему мрачно спросил он. — Григорян осенью приезжает. Давай сходим, что ли? Всегда хотел на него вживую посмотреть.
«Крематорий» они слушали оба.
— Давай, — с облегчением отозвался Тошка. — А что, билеты уже продают?
— Не, пока не начали. В сентябре, наверное, начнут. Но я помониторю. Ты, главное, деньги заранее отложи. Это ДК, там всегда цены под потолок.
— И акустика так себе.
— Нужно не на балконе брать, тогда нормально будет.
Вот так. Как раньше. Как будто ничего не было. Но на самом деле что-то изменилось, и Тошка этого не мог не понимать. Если он не объяснит Рустаму, Рустам придумает что-нибудь сам. И кто знает, что он там придумает и во что это им потом выльется.
Так что она объяснит. Обязательно. Просто немного попозже.