Священные узы (нетрадиционная сказка)

Я подобрала бумаги. Никогда не забуду бешеный, полный ненависти взгляд Кирилла. Документы остались у меня. Вот теперь Степа мог их прочитать. Он так и сделал, вытолкнув Кирилла из квартиры и закрыв дверь. Застонал:
-Если бы я это подписал! Ника! Девочка, спасибо.
Степа посидел, закрыв лицо руками, потом поднял на меня уже осмысленный взгляд.
-Пожалуйста, помоги мне собраться в офис. И вот что, поехали со мной, прошу. Мне легче, когда ты рядом.
Я помогла ему побриться, принять душ, выбрать рубашку и костюм. Сделала его любимый бутерброд- белый хлеб, сливочное масло и вареная колбаса. Такие бутерброды моему мужу делали в детстве. Да, он тоже был маленьким, безмятежным, носился по лужам и высматривал подарки под новогодней елкой. Степа поел, запивая запретное обычно лакомство сладким чаем. Он выглядел ужасно, исхудавший и опустошенный, но кто выглядит лучше при гриппе?! Я вела машину сама, не вызывая водителя – Степка мог и развернуться с полдороги, не хотелось никому ничего объяснять.
За пару дней Степка ввел меня в курс своих дел, на всякий случай, и перевел на мое имя половину своих денег.
- Я, похоже, слабое звено, - с усталой и немного жалкой улыбкой объяснил он мне , - а ты сильная. И тебя ведь Макс задел, Ника, но ты держишься. И возишься со мной. Зачем? Почему, вернее? Только из-за денег – никогда не поверю. Ты могла выбрать любого, любого, и всякий был бы с тобой счастлив. Любовник я для тебя никудышний. Смешно. И депрессия.
- И гастрит, - добавила я . – И еще, у тебя усики. Но зато ты высокий. И мне с тобой интересно. А другие и этим похвастать не могут.
-В смысле, интересно, что я еще выкину?
-Конечно. Не всем же годами встречаться с женатым любовником.
-А, это ты про Ваньку, - рассмеялся Степа. – Ты с ним чего-то давно не охотилась.
-Его одолела семейная жизнь, - спокойно соврала я. – Дети хворают, один за другим. Гриппозное время года.
Степа на меня посмотрел, но решил ничего не говорить.
Выздоровление Степы затянулось на всю зиму. Пару раз в месяц он по старой памяти загуливал с Гошей, но рано возвращался домой – ему был нужен просто секс, мужское тело без лица, имени, истории. Степа перестал искать друга. Отчаялся. Вдруг полюбил, чтобы я читала ему вслух. Я часто укладывала его спать. Ложилась рядом с ним на широкую кровать и вслушивалась в дыхание взрослого мужчины. Он был беззащитным, как ребенок, и я охраняла дорогое мне существо от ночных кошмаров и дурных мыслей. Степка дышал все глубже, спокойнее, и вдруг, разом, уходил в мир снов. Иногда ночь выдавалась тяжелой. Тогда я баюкала друга, рассказывая ему на ухо всякие истории - что на побережье Мозамбика можно увидеть одновременно восходящую Луну и заходящее Солнце; что в древних храмах в Юго-Восточной Азии сквозь лианы проглядывают лукавые, насмешливые ангелы, а небесные танцовщицы все ведут и ведут свой воздушный хоровод; что мне бы хотелось проплыть через весь Индийский океан, сливаясь с водой и небом, повторив легендарное путешествие гениального русского писателя. Тихо, тихо, ночь за ночью, его сердечная рана зарубцевалась. Настал день, и Степа снова ожил. Я в одиночку выпила бутылку вина и проспала двенадцать часов подряд. Мой муж благополучно пережил несчастную любовь.
Потом настали спокойные времена. Степа ушел в работу. Он все равно оставался хулиганом, скверным мальчишкой , конечно, - просто из озорства приставал иногда ко мне, когда я заезжала к нему в офис, чтобы я ему отсосала, прямо в кабинете. Не представляю, что он видел за опущенными веками, пока я стояла перед ним на коленях. Степке понравился мой андрогинный облик. Я стала подростком, хрупким и угрюмым, с кроваво-красным ртом взрослой женщины. Я втихомолку удивлялась тому, как много мужчин моментально заводилось от вида бесполой фигурки, затянутой в черную кожу. 
-Ты социально опасна, - говорил мне довольный Степка. – Не люби ты так Ваньку, взял бы тебя с собой в субботу вечером. Честно.
Это была шутка. Степин мир был для меня закрыт. Один из нас должен был оставаться на поверхности, не уходя в глубину. Мы не выдержали бы иначе, утонули бы оба.
Я жила так, как привыкла – от встречи до встречи с Иваном. Разница была в том, что теперь время между нашими выходными и быстрыми свиданиями среди недели было заполнено Степой. Я встречалась с приятельницами, бродила по музеям и галереям, высиживала долгие ужины с нужными людьми бок о бок с мужем. Мы выглядели дерзкой парой – высокий, взрослый мужчина с женой, больше похожей на студентку-первокурсницу из богатой семьи, чем на спутницу московского финансиста. Мой новый облик волновал Ивана; ему казалось, что я ускользаю от него - слишком эфемерная, чтобы меня можно было удержать в руках. Но даже тогда, решись он уйти из семьи, я оставила бы Степку. Я еще не достигла точки невозврата, после которой остается только двигаться вперед. Я все еще ждала. Все еще могла остаться нормальной, такой, как все. И все же, день за днем, близость с мужем, упорно не желавшим оставаться в пределах допустимого и одобренного, возвращала меня к самой себе. Иногда его увлечения оставались у нас на ночь, иногда на пару ночей. Степке нравилось жить дома. С годами он уставал скрываться. Ребята, которым, как и ему, не нужна была огласка, сталкивались со мной, как правило, на кухне. Степка так долго спал по утрам, что им, хочешь или нет, приходилось выбираться из спальни на поиски пропитания. Там они и встречали жену нового друга, в существование которой вряд ли верили до момента встречи – трудно было представить такую терпимость к Степкиным пристрастиям. Обнаружив обманчиво хрупкую молоденькую женщину с чашкой кофе, они смущались. С любопытством меня рассматривали. Редкая птичка. Я также откровенно рассматривала их, дополняя складывавшийся у меня образ идеального спутника Степки. Пусть Степкин друг будет таким же высоким. Но не худым. Так, спортивным, скорее. Спокойным, насколько это возможно. Пусть он будет светловолосым. Нет, лучше темно-русым. Ага, точно. Умным. Ироничным. Я страстно желала мужу найти большую любовь. Нет, не большую. Великую, на всю оставшуюся жизнь. Этот образ стоял у меня перед глазами - молодой мужчина, созданный моим воображением, чтобы понять и полюбить Степку. Я сама влюбилась в мечту. Эгоистичная донельзя, я желала мужу того, кого полюбила бы сама. Мое желание исполнилось.

- Ника, выйди к нам, пожалуйста.
Я проводила субботний полдень в приятном безделье – слушала музыку, валяясь на кровати в своей комнате. Был декабрь, за окном валил колючий снег. Степка гулял с вечера пятницы. - Степ, я не одета.
-Давай, давай, я хочу тебя кое с кем познакомить.
Я со вздохом одела кожаные шорты и вышла в гостиную. Степка стоял у бара, спиной ко мне. А на диване сидел человек из моей мечты – тот, кого я придумала для Степки, его Великая Любовь, принявшая облик симпатичного серьезного парня, на вид – Степкиного ровесника . Он тут же встал. Застенчиво улыбнулся, не зная, как себя вести. Его явно не часто представляли супругам любовников. Степка обернулся. Поставил бутылку и подошел к новому другу. У мужа был оглушительно счастливый вид. И дико самодовольный – парочка явно провела ночь не за интеллектуальной беседой.
- Это Ника, - представил он меня. – Лучшее, что случалось со мной в жизни.
-Надеюсь, что лучшее, все-таки, еще случится, - улыбнулась я.
- Никита, - представился волшебный мальчик.
- Ника в курсе, что я … разнонаправленный, - сказал Степка. – Я же тебе говорил.
Никитка рассмеялся, немного смущенно.
- Ну, не буду вам мешать, - я прикидывала в уме, не отправиться ли мне ночевать на старую квартиру, чтобы не пугать явно приличного человека.
- Ты с нами посиди,- Степка умоляюще на меня посмотрел. – Никитка твой коллега, кстати – переводчик. И языки те же.
Мы остались дома. Пользуясь ситуацией, Степка выторговал суши – в обычный день холодный рис с рыбой по разряду здоровой еды у нас не проходили. Никитка красиво ел. Изящно пил. Он был… надломлен, что ли, как и Степка, как все эти ребята, оказавшиеся за дверью мужского клуба с девочками у шеста, где нормой была вторая семья и вереница истеричных любовниц. Но в них была мужественность, совсем другая, окрашенная более мягкими тонами, но именно мужественность. Выяснилось, сообщил мне Степка, что Никитка успел жениться, давно, еще в институте, и также давно развелся.
- Я сначала подумал, ты шутишь, что можно поехать к тебе. Что ты хочешь нас познакомить. У меня ощущение полной нереальности. Так не бывает. Искажение законов гравитации какое-то. Это же твоя настоящая жена.
- Мы из параллельной Вселенной,- объяснила я . – Там все можно. Теперь ты тоже принадлежишь параллельному миру. Не пугайся, если будешь искриться в темноте. Дело обычное.
Никитка расхохотался. Они со Степкой сидели рядом на диване. Мой муж обнял друга. Никитка быстро на меня взглянул и, поняв, что меня и вправду не смущает их близость, осторожно поцеловал Степку в ухо. Замер на миг. Воспользовавшись романтической паузой, я утащила последний калифорнийский ролл и встала.
- Я собиралась шопингом заняться. Степа, вам что купить на обратном пути? Никита?
- Пиццу? – попробовал Степка. – С курицей?
Я махнула на него рукой. Прикинула, сколько калорий они сожгут во время секса. Решила, что можно купить им и пиццу. Пару штук. Но только не с курицей, понятое дело. Это как-то не изысканно. А с горгонзолой и грушей – запросто. Никита – умница, утонченный мальчик. А то - курица. Может, еще пельменей отварить?!
Я провела остаток дня, слоняясь по магазинам. Купила пиццу. У меня не шел из головы Никитка. Ныло сердце. Я не влюблялась давным- давно. Вот так, безнадежно, глупо, с первого взгляда, в человека, который никогда не смог бы ответить мне взаимностью просто потому, что я была женщиной. Я никогда не любила Степку. Он стал моим лучшим другом, я была готова насмерть биться за него и его счастье, но мне, как выяснилось, не хватало любви. Сладкого томления, знакомого мне по началу романа с Иваном. Неутолимой жажды близости. Страсти. Я вздохнула. Сидя над чашкой кофе в кондитерской, чуть не расплакалась. Потом поняла, что мне нужно делать. На улице, у машины, я подняла лицо к небу. Там слабо светилась ущербная, продрогшая Луна. Пусть они будут счастливы, взмолилась я, пусть Степка и Никита будут счастливы. Любовь невозможна для меня, наверное, я не заслужила ее, эгоистичная и пустая, но пусть она придет к моему мужу и его другу. Хорошо, я согласна, пусть страсти не будет в моей жизни. Я справлюсь, я – одиночка по натуре, я смогу прожить жизнь без любви. Мое счастье в обмен на их. Пожалуйста. Нипочему. Просто так. Пусть они будут счастливы. Пусть ребят не коснутся ни страдание, ни грусть. Пожалуйста. Я вытерла слезы, не очень изящно, кулаком, шмыгнула носом и поехала домой.
Они спали в гостиной на диване, так, как их сморила усталость – обнявшись перед застывшим кадром какого-то ужастика на экране телевизора, сопя друг другу в уши. Я принесла плед, накрыла им ноги, оставила на кухне пиццу, решив, что двое взрослых мужчин по меньшей мере с двумя высшими образованиями смогут ее разогреть в микроволновке. Тихонько налила себе коньяку и ушла в свою комнату. Я была уверена, что не усну, но моментально провалилась в блаженную пустоту. В ту ночь, снова неведомо для меня, поменялась моя судьба. 
На следующее утро я обнаружила, что ребята перебрались в спальню. И прибрались на кухне. Коробки из-под пиццы были в дизайнерском мусорном ведре. Более того, мне оставили два куска, поставив блюдце на холодный подоконник. Я сделала себе кофе. Десять. Еще пару часов они точно проспят. Можно было не церемониться. С хлюпаньем, как я иногда люблю, я отпила кофе.
- Доброе утро, Ника.
На кухню вошел Никитка. Он был в Степкиных домашних джинсах и футболке, чистенький и свежий, как после прогулки в парке. Степа по утрам похож на сердитую взъерошенную птицу.
- Я рано встаю, - Никитка смущенно улыбнулся. – можно что-нибудь взять почитать?
- Пойдем, книги на английском у меня в комнате, - я встала. – тебе Степа показал, где что в квартире?
- Да. Вообще-то, у меня двухкомнатная квартира у самого на Юго-Западе. От родителей осталась. Я предлагал Степке поехать ко мне. А он - домой, нужно тебя с женой познакомить. Я думал, это все хохма. Вы, то есть ты, необычная женщина.
- Я самая обычная, - я открыла дверь в свою комнату. – Просто читала много в детстве совсем недетских книг. Маркеса, например, лет в десять. Вот, на этих полках. Сделать тебе кофе? Степа еще с часок поспит,- предупредила я.
Я приготовила чашку кофе. И решила уехать в спортзал. Было понятно, что эти выходные у нас дома- исключение. Скорее всего, ребята будут встречаться у Никитки. И славно. От греха подальше.
Мне очень хотелось предупредить Никиту, что по утрам Степа часто бывает раздражительным. Мягко выражаясь. В начале все так хрупко, ненадежно. Знай люди заранее о маленьких причудах друг друга, им было бы проще пережить первый, штормовой период любви. Да и что мне сделает Степка, если Никита наябедничает, что я ему сказала о Степкином утреннем настроении? Разведется?
- Никита, Степа тяжело просыпается. Его очарование спит на полчаса дольше, чем он сам.
-Понятно, - рассмеялся Никитка. – Спасибо. Ты какое-то инопланетное существо.
-Вот я и поеду сливаться с Космосом, - я тоже рассмеялась. – Степка знает, как мне звонить, если что.
Я перевела дух только в лифте. Тогда я впервые поняла, что мне стало скучно с Иваном. Мне не надоело ждать. Мне надоело ждать именно его. Я улыбнулась. Что бы там ни было, я была свободна.
Но свободна не в то воскресенье. Я как раз закончила упражнения на пресс, под чутким руководством тренера, как у меня зазвонил мобильный. Степка.
-Ника, поехали с нами обедать. Пожалуйста.
- Мне бы хоть душ принять.
- Да мы тебя подождем, нет проблем. Забери нас из дома. Мы выпили по чуть-чуть.
- Ладно, еду.
Увидев Степку, я поняла, что он в опасном настроении. Мой муж облачился в кожаные джинсы, символ его бунтарства. Он был на грани - мне надоело ждать, а Степке надоело скрывать. И не вообще свою жизнь – ему не хотелось скрывать именно Никиту. Он был пьян, даже не от вина,- я видела пустую бутылку рядом с диваном, он был пьян от любви. Сумасшедшие глаза. Я вздохнула.
- Пойду переоденусь.
Когда я вышла в гостиную, Степка охнул. У Никиты открылся рот.
Я одела короткое кожаное платье и высокие сапоги без каблука. Накрасила губы пылающей помадой. Накинула крошечную шубку из норки. Я угрюмо смотрела на мужчин снизу вверх, мрачный подросток едва ли им по плечо. Насладившись эффектом, показала язык. В таком наряде я казалась игрушечной. Прелестной, злой куклой. В которую, возможно, вселился недобрый дух. Да еще ошейник из состаренного золота. Теперь Степа выглядел образцом благопристойности. Мужем, подыгравшим жене.
-Сильно, - сказал Степка. – Черт, ты красивая до неприличия, Ника. Бесенок какой-то. Малыш, ты готов? Поехали. А то сейчас тут появятся все силы ада.
Я не ошиблась – у всех, кто нас видел, открывался рот. То, что со мной было двое мужчин, вообще выглядело естественным – такое создание нужно было тщательно охранять. Никто не обращал внимания на моих спутников. Перед входом в ресторан я из озорства взяла их за руки. Маленькая русоголовая женщина в черной коже – она была в центре внимания. А мне к этому было не привыкать. Когда я работала переводчицей, оказывалась иногда перед аудиторией человек в сто, если не больше, и все глазели на меня.
А потом настало затишье. Степка вовсю крутил любовь с Никитой. Мой муж изгнал из рациона остатки сладкого, чуть ли не каждый день заезжал в спортзал, вдруг заинтересовался авторским кино – Никиткиным увлечением, вертелся у зеркала как барышня перед первым балом и в довершение всего похитил из моей ванной ночную сыворотку для лица.
- Степа, - рассердилась я, - Никитка почти твой ровесник. Умный парень с кругозором во всю Вселенную. Не веди себя глупо. И верни сыворотку.
-Ника, я жутко выгляжу к вечеру пятницы. И вообще я какой-то непропорциональный.
- Да, слишком длинные язык и член. Ты очень, очень красивый. Ну неужели я должна тебе вот так льстить в лицо?!
-Да. У меня низкая самооценка. Меня общество репрессирует.
- Степ, гони сыворотку обратно. Я тебе другую куплю, еще лучше.
Они проводили вместе выходные, иногда брали меня с собой в кино. Я встречалась с Иваном. Жила как обычно. Старалась не вспоминать, что предложила Вселенной свое счастье в обмен на счастье ребят. На Новый Год мы уехали в Таиланд. Втроем - встреть мы знакомых, Степа предъявил бы им жену. Он всегда должен был помнить, что его личная жизнь, подлинная личная жизнь, неприемлема для окружающих. Степа и Никитка были уязвимы до слез. И я согласилась поехать с ними – две недели массажей и сладкой дремы у бассейна в привычном для меня одиночестве не казались мне тяжелее, чем две недели в заснеженной Москве. 
Как-то утром в середине февраля я обнаружила Степку курящим на кухне. Он стоял у окна, вглядываясь в метель.
-Никитка заболел, только что мне звонил, - проговорил Степка, не поворачиваясь. – Температура под сорок, грипп. Мне бы поехать к нему, а в девять переговоры,- он глубоко вздохнул.
-Так давай я съезжу, - я услышала свои слова и испугалась. Зачем? Я им никто. Я никто для Степки, никто для Никиты. Абсолютно чужое и чуждое существо. – У тебя же есть ключи?
Я никогда не смогу забыть облегчение на лице мужа.
-Ник, просто проверь, как он там. Никитка один, у него никого нет.
Через полтора часа я вошла в квартиру Никиты, с кучей пакетов в руках . Степка предупредил друга, что у нему приеду я.
Никита горел. Он лежал под пледом, в ознобе, таком сильном, что не сразу смог выговорить: «Привет». Жар обжег мне ладонь еще до того, как я прикоснулась к пылающему лбу. Он с трудом выпил лекарство.
-Хоть не умру в одиночестве, - прошептал Никитка.
- Это просто грипп. Степа вечером подъедет. Так что уж постарайся не умирать.
Через полтора часа приехали врачи из платной поликлиники. На кухне уже варился куриный бульон, благоухая на всю квартиру, на столике у дивана стоял термос с клюквенным морсом.
-У вашего мужа грипп, - объяснил мне замученный врач. – Но легкие чистые. Обильное питье, покой. Бульон – тоже давайте. Пахнет чудесно, кстати. Ну и лекарства по расписанию. Да не волнуйтесь, вон у вас какой богатырь.
Жар начал спадать. Лекарства действовали. Я дала Никитке кружку бульона. Температура упала до тридцати восьми.
Я прилегла на двуспальную кровать в соседней комнате. В тот день мне в первый раз стало страшно – мне казалось, что я ошиблась. Я допустила чудовищную ошибку, думала я, согласившись на брак со Степкой. Нет, еще раньше – когда не настояла, чтобы Иван ушел ко мне. У меня не было сил продолжать борьбу. Не было сил ждать. Но единственное, что мне оставалось – продолжать сражаться и надеяться на будущее. Я улетела слишком далеко, некуда и не к кому было возвращаться. Я добрела до кухни и закурила, приоткрыв окно. После первой сигареты мне стало легче. Какая пустая, глупая жизнь. Когда-то я мечтала стать художницей, переносить свои фантазии на холст, творить. А вместо этого вожусь с любовником мужа. Степкиным жестом я потерла лицо. Ну и поделом мне. Я выкурила еще сигарету, прополоскала рот в ванной. Понюхала Никиткин бальзам после бритья.
Он дремал, отчаянно беззащитный, свернувшись клубком под пледом; я осторожно потрогала лоб. Теплый, не горячий. Ну, хоть какая-то польза от меня есть. Я нашла себе книжку и устроилась в кресле у окна.
Степка приехал к восьми. К этому времени Никитка уже принял душ и переоделся. Температура застыла на тридцати восьми.
- Слушай, его нельзя оставлять одного, - сказал мне Степка на кухне. – Ника, то, о чем я прошу, запредельно. У меня завтра переговоры в полдевятого. Потом англичане улетают. Или пан, или пропал. Я не успею заехать домой переодеться. Черт, что за жизнь. Ника, побудь тут до утра. Умоляю.
Степа вздохнул.
- Ника, я не знаю, чем я заслужил встречу с тобой. Останься с Никиткой.
Я посмотрела на мужа. У него дергался правый глаз. Не очень заметно, но все же. Ему нужно было выспаться перед решающей утренней встречей, выпить немного коньяка и уснуть, в своей постели, не тревожась о любимом человеке.
- Хорошо. Но у меня просьба – пришли мне утром с водителем вещи. Собери сам, джинсы, пару футболок. И уж покопайся в моих трусиках, будь любезен.
- Запросто,- Степа виновато улыбнулся. – Я тебя люблю, Ника. Так, как умею.
С этим признанием Степка вернулся в комнату к Никитке и сообщил, что я останусь на ночь. Никита не возражал.
-Я с детства боюсь температуры, - он слабо рассмеялся. – Боюсь умереть один, в бреду. Прочитал, как кто-то умирал от тифа, что ли, у кого-то из классиков.
Степа нежно поцеловал друга в лоб.
- Я тебя люблю, малыш, - он погладил Никитку по щеке. – И могу доверить тебя только Нике. Так что не тревожься. Один ты не будешь.
Я помню эту ночь до сих пор. Никитка так и не перебрался в спальню, устроившись на ночь на диване. Я сидела в кресле у окна. Снова пошел снег. Пел ветер, умоляя пустить его в тепло; отчаявшись, он со всей силы бился в окна, заставляя дрожать стекла. Степка добрался до дома. Он позвонил мне уже из постели, сонный, вымотанный обратной дорогой. Никитка тихонько сопел. Я погибала от желания его обнять. Обнять, провести языком по спине, зацеловать, забрать себе, пусть на несколько минут. Быть рядом с любимым человеком и знать, что к нему нельзя прикоснуться с лаской, было медленной пыткой. Мне казалось, что я не переживу эти темные часы. Брошусь в окно, в снег. Уеду. Нет, я не могла оставить больного Никитку одного. Смерть и побег исключались. Я была в ловушке. Я впала в полузабытье, отдавшись мрачным болезненным фантазиям.
Я очнулась от голоса Никитки.
-Ника, а с тобой Степка спит?
Я вздрогнула. Мне показалось, Никитка бредит.
- Ника, так спит?
- Никитка, я не считаюсь, в любом случае, - ответила я, осторожно подбирая слова. – Спит, время от времени. В полнолуние, когда превращается в волка.
- Он тебя любит, - тихо сказал Никита. – Я не брежу. Степка говорил мне, что любит тебя.
- Ты его неправильно понял,- мягко поправила я, - Степа любит тебя. Я его хороший друг, только и всего.
Мы помолчали. Я приходила в себя. Мне казалось, я прошла над пропастью даже не по канату – по тончайшей нити, не позволив себе упасть нечеловеческим усилием воли.
- У меня, похоже, температура упала, - сказал Никитка.
Я поднялась с кресла и зажгла причудливую лампу рядом с диваном. Дотронулась до Никиткиного лба. Ледяной. Футболка на нем была мокрой насквозь, над верхней губой собрался пот. Меня еще раз охватило дикое желание его поцеловать. Я сжала пальцы в кулак за спиной так сильно, что раскровила ногтями кожу.
-Слушай, тебе нужно срочно переодеться. И сейчас я тебя полотенцем протру. Не вставай пока.
И я протерла Никитке грудь и спину горячим влажным полотенцем, выудила из шкафа чистую футболку, сделала нам горячий чай и соорудила пару бутербродов. Потом Степкиного друга сморил сон, он уснул моментально, крепко, словно нырнул в море грез. Я полюбовалась чудесным лицом, спокойным и ясным, и отправилась курить на кухню. Была глубокая ночь. Кое-как умылась, рухнула поверх покрывала на постель в спальне. И тоже ухнула в сон.
Я пробыла у Никитки три дня. Степка заключил-таки сделку с англичанами и был занят в офисе до позднего вечера.
Я справилась.
Выходные с Иваном подошли к концу. Мы снова проведем два дня вместе через две, может быть три недели. Зачем? По дороге в Москву я дремала. Мне хотелось добраться до дома, не торопясь принять душ, включить компьютер и перечитать новости. Если я дождусь Степку, мы поболтаем перед сном. У нас запланированы какие-то ужины с приятелями на следующей неделе, нужно прямо сегодня же вечером проверить расписание. Мне пора подстричься. Обычная скучная жизнь.
Я приехала домой первой. Послонялась по комнатам, провела час в ванной, одолжив Степкин гель для бритья. Прилегла на диван в гостиной и задремала.
- Ника, кроха, просыпайся.
Я осторожно открыла глаза. Надо мной склонились два лица. Никитка приехал к нам со Степкой. Вернее, к Степке, поправила я себя. Нужно быть аккуратнее в мыслях, тогда станет полегче. Я им чужая. Не надо это забывать.
У обоих мужчин был какой-то отчаянно-жениховский вид. Степка как-то переменился. У меня мелькнула мысль, уж не благословить ли их каким-нибудь портретом? Больше всего подошел бы Чайковский. Или репродукция со Святым Себастьяном.
-Ника? Детка, сядь.
Я села и обняла колени. Сейчас Степка сообщит мне, что они решили уехать из России. Зажить семьей где-нибудь в дружелюбной Юго-Восточной Азии. Я останусь одна. Вернусь к исходной точке.
-Ты была права, - Степка сел рядом со мной. Никитка присел на корточки, внимательно вглядываясь в мое лицо. – Совершенно права. Нам нужно съехаться. Мы начинаем искать две квартиры в одном доме.
- Чудесно, - откликнулась я, - как я и говорила, я без проблем буду жить в маленькой.
Степка поднялся. Он пытался скрыть улыбку, закусив губу, но не смог и на миг просто отвернулся. Я тоже встала.
-Ника, детка, будут две большие квартиры. Как бы тебе это сказать? Ника, мы тут подумали и решили, что у нас должны быть дети.
И муж сжал меня в объятиях. Довольно сильно. На самом деле так, чтобы я не смогла пошевелиться.
Какие дети? Я вывернула голову и посмотрела на него снизу вверх. Ощутила спиной, что ко мне подошел Никита.
- Ника, только не дерись. Детка, не дергайся. Тсс, тихо. Мы же не просим десятерых. Роди нам по дочке, Ника, пожалуйста, мы хотим детей только от тебя. Тссс, женщина, не дерись. Никитка, держи ее. Ника, Ника, у тебя удар как молот. Ника, мы же тебя любим. И уж ради такого дела так расстараемся, сама не заметишь, как залетишь. И не прямо же сейчас. Через год-другой. Найдем квартиры, - с улыбкой говорил мне Степа, - поживем вместе. Блин, от тебя пахнет вареньем. Никитка, держи, держи ее. И пошли, пойдем, кроха, я тут хочу кое-что показать Никитке. Пусть посмотрит, для начала. Меня это заведет.
Степка ослабил объятия и поднял меня одной рукой за подбородок. И тут я с опозданием поняла, что в нем изменилось. Он сбрил усики. Теперь у моего мужа было открытое, насмешливое и очень молодое лицо. Ну да, нам же чуть за тридцать, мелькнуло у меня в голове. Мы еще молоды. Но я не должна их любить. Ни за что. Это опасно. Смертельно. Я погибну. Утону. Сорвусь в пропасть. Они, эти двое, могут меня… покалечить. 
Я потягиваюсь. Утренняя работа завершена. Образы, привидевшееся мне под утро, перешли на холст. Переливы цвета, смутные фигуры, окутанные перламутровой дымкой, глаза, глаза, глаза, всматривающиеся в мир за поверхностью полотна. Я свободна. Наверное, я еще загляну в мастерскую вечером, ненадолго, а может быть, укрою картину и оставлю ее отдохнуть. Иногда мне кажется, что, пока меня нет рядом, мои картины меняются сами собой.
Я прикидываю, сколько времени. В мастерской нет часов. Судя по затекшей спине и чувству голода, должно быть около одиннадцати. Я начала часов в шесть, или в семь. На столике кофе и пустая вазочка из-под фруктового салата- значит, я успела перекусить между делом. Я с наслаждением допиваю холодный горький кофе. Воскресенье. Сегодня воскресенье. Завтра, как обычно, я встречусь со своим другом, сумасшедшим ирландцем Пирсом. Он - писатель, автор мрачных триллеров, где под каждым кустом – по расчлененному трупу. А в жизни – прелестный, ласковый парень. Я не меняюсь. Всегда с любовником.
Пора. Выхожу из светлой, просторной комнаты.
-Ваши мужья и дети у бассейна, мадам, - поет мне горничная, изящно кланяясь.
Я улыбаюсь. Мужья и дети. Золотистая тайка, прелестная, как райская птичка, улыбается мне в ответ. Мужья! Ну, я не лишаю людей их маленьких иллюзий.
Мы живем на этой вилле уже год. Здесь один колоссальный этаж, и это очень удобно, жить в доме без лестниц. Много света, много тени, два бассейна, большой и маленький, террасы, домик для прислуги, маленький домик для гостей, повсюду благоухающие растения, сад. Рай. Мы живем в раю, в сказочном королевстве, в полукилометре от залива, в часе-полутора езды от Бангкока.
Мои мужья и дети, действительно, у бассейна. Степан, Никита, Андрей Степанович и Петр Никитич. Дочки не получились – вышло два мальчика, по сыну для моих лучших друзей. Старшему, Степкиному, пять, Никиткиному – три. А нам под сорок.
Я медлю в тени. Никитка спит в шезлонге, с раскрытой книгой на груди, Степка сидит за лэптопом, подперев щеку рукой. Малыши у маленького бассейна, под тентом. Они покрыты нежнейшим золотистым загаром, светловолосые, светлоглазые, любимчики и баловни двух нянь. В этой стране наше северное семейство неизменно привлекает внимание. Дети в футболках. Хорошо. Няни видят меня первыми. Я прикладываю палец к губам.
Степка и Никитка повзрослели, что ли. Они словно подернулись первым жирком зрелости, подойдя вплотную к полному расцвету мужественности. Красивые, любящие люди. Сыновей воспитывают они. Я – прирожденная попустительница, некая условная фигура, подлинное женское начало – загадка, ускользающая тень, блик Луны, быстрая вода, ночь, Инь, девственная мать. Ребята превосходно справляются с ролью отцов. Они знают все про прививки, правильное питание, режим дня, молочные зубки, детские сады для детей европейцев и множество других необходимых вещей. Но самое для меня удивительное - дети меня обожают. Нипочемунизачтопростотак.
То, что люди готовы платить за мои картины, и уже приличные деньги, пятизначные цифры- еще одна загадка. В основном, картины продаются через галерею в Бангкоке. Галерист Джимми, прелестное существо неопределенных возраста и пола, утверждает, что мои полотна «сгустки энергии Вселенной». По-моему, ему нужно поменьше курить всякой дури - так я и говорю ему, время от времени. Я рисую, о нет, пишу, то, что вижу. Только и всего. Если бы Джимми увидел наброски целующихся Степки и Никиты, у него бы точно крышу снесло от таких космических вибраций. Их с сотню, этих листов, с мужскими торсами, переплетенными телами, перенесенными на бумагу ласками моих друзей.
Дети словно чувствуют мое приближение. Первым поворачивается Петечка. Потом, мигом позже, Андрюша.
-Мама!
Степа тут же встает, отбросив дрему. Только Никитка спит. К мужчинам снисходит их богиня, но только не плодородия и не сострадания; я - богиня войны и любви, приносящая верность в чувствах и победы в сражениях. Я не очень соответствую грандиозному образу, но на это никто не обращает внимания. Какое там!
Сначала ко мне подбегают сыновья. Петечка в таком восторге, что по дороге крутится вокруг себя, как маленькая обезьянка. Андрюша улыбается, Степкиной улыбкой, от уха до уха.
-Привет, мои хорошие!
Я опускаюсь перед ними на корточки. Не люблю заставлять детей тянуть головы вверх. ,
-Поцелуйчики?- интересуется Андрюша.
- Поцелуйчики, - киваю я.
Это наша игра. Я подставляю им лицо, закрываю глаза, и братья быстро-быстро целуют меня в щеки. Чмок-чмок-чмок. А потом я также быстро целую их в макушки, слегка пахнущие кокосовым маслом, и глажу по теплым спинкам. Ритуал встречи завершен.
Теперь очередь Степы. Он привычным жестом поднимает меня за подбородок. Нежно целует в губы. И от него тоже пахнет кокосовым маслом. И еще я чувствую, что сегодня именно тот день, когда Степке, для разнообразия, будет нужна женщина. Взгляд прозрачных глаз меняется. С женщинами у нас строго. Мужчины – да хоть все во Вселенной. Это не мое дело, хранит ли Степка верность Никите . Я уверена, что абсолютно, на их лад. Они любят друг друга, преданно, навечно, но, оставаясь, естественно, все еще молодыми здоровыми мужиками, два, три раза в месяц загуливают в Паттае, на пару. Развлекаются вдвоем, друг у друга на виду. Ну и славно. Но хоть одна женщина – суд встает на сторону матери, и дети остаются со мной. Степке все это очень нравится. Ему нравится, что я могу быть строгой и требовательной. Никита так его разбаловал, что немного строгости хоть в чем-то просто необходимо.
Петечка будит Никитку.
-Мама пришла, - он осторожно тормошит отца. – Папа, Ника здесь.
Так, от звука моего имени Никитка просыпается. Меня больше не охватывает тупая боль при виде его чудесного лица, разлета бровей, веснушек на носу, серьезных умных глаз. У нас же ребенок общий. Какие уж тут муки неразделенной любви!
- Моя радость, о, наша богиня, - поет Никитка и целует меня в макушку.
Тут я замечаю обувную коробку у маленького бассейна. Я вовсе не так далека от бренного мира, как думают мои мужья и дети. Что в ней, хотела бы я знать. У Степки с Никиткой подозрительно виноватый вид. И у Андрюши и Петечки тоже.
-Что в коробке? – интересуюсь я.
-Ээээ,- тянет Степка, - детка, ты только не сердись.
-Мама, там гекко, - выпаливает болтун Петечка.
Так, так. Мы стараемся не причинять боль чувствующим существам. Тем более ради развлечения. Это мы почерпнули из Никиткиных книг по буддизму – он увлекся восточными учениями еще в Москве, когда речь только зашла о переезде в теплые края. Плен в картонной коробке, пусть и из-под дорогих кожаных сандалий, явно не проходит по категории милосердия и сострадания.
- И что гекко делает в коробке?
Взрослые и маленькие мужчины переминаются с ноги на ногу. Сыновья удивительно похожи на отцов – такие же глаза, такие же робкие улыбочки нашкодивших мальчишек. Дети, кстати, трехязычные – помимо русского и английского, они немножко болтают по-тайски. А Никитка – один из немногих взрослых европейцев, освоивших этот нежный и сложный язык достаточно хорошо, чтобы свободно общаться с местными жителями.
-Мам, это для Маруси, - объясняет Андрюша.
Маруся – первая большая Андрюшина любовь. Маленькая некрасивая дочка русской пары, живущей в конце нашей улицы. Она на несколько месяцев младше Степкиного сына. Но какие же у нее глаза! Чистейшей небесной синевы, огромные, обрамленные длиннющими ресницами. Вот Андрюша в нее и влюбился. Мы, на самом деле, понятия не имеем, унаследуют ли мальчики склонности отцов. Никто не знает, почему люди такие, какие они есть. Но Андрюша, похоже, пока решил для себя интересоваться женщинами, и не только для разнообразия- его мир полон Марусей. Все для нее – красивые цветы, необычные листья кустарника, банановые тянучки, рисунки, и вот теперь геккон.
- Андрюша, я думаю, гекко нужно отпустить, - говорю я.
- Мам, ну для Маруси же, - не сдается Степкин сын. – Ей понравится. Точно.
Я задумываюсь. Мне не хочется стыдить или поучать ребенка. Тем более что ловили геккона явно не только Андрюша и Петечка – Степка и Никитка вспомнили этим утром детство. Я выпрямляюсь и очень тихо говорю ребятам:
- Если геккон умер, у детей будет шок. Никита, Степка, вы о чем думали? В коробке же воздуха нет.
- Кроха, мы проверили, там есть щелка с боку. Дышать можно.
- А няни куда смотрели?
- Мы их отвлекли. Ника, - Степка начинает хихикать, - это же для Маруси.
-Ты мне только дайся после обеда в руки, скверный мальчик. Я тебя так отделаю, и Никитка не спасет.
Я снова опускаюсь перед Андрюшей.
- Андрюша, у гекко тоже может быть подружка. Так же, как у тебя есть Маруся. А ты их разлучил. Она, может быть, совсем рядом, но боится подойти – мы же гиганты для ящерок. Отпустишь к ней гекко?
Самым неожиданным образом это срабатывает. Андрюша снимает крышку., и я осторожно наклоняю коробку. К моему облегчению, геккон жив. И со всех ног улепетывает подальше от непредсказуемых людей.
Я ныряю в большой бассейн.
В тот далекий воскресный вечер я в первый раз в жизни доверилась воле других людей. Такого никогда со мной не было, даже с Иваном – я всегда оставалась собой, под недремлющим оком собственного разума. А тут – прыжок в неизвестное. И с кем – с мужем-бисексуалом и его любовником? Или с моим лучшим другом и его возлюбленным?
Вдруг, неожиданно, жизнь набрала бешеные обороты. Мы быстро нашли подходящие нам квартиры, в тихом районе в центре. Переехали. Продали Никиткину квартиру. И, заодно, мою. Обустроились. Мне не верилось, что у меня могут быть дети. Ни один из нас троих не верил, что есть хотя бы малейшая вероятность появления малышей. Пожили спокойно чуть меньше года, чтобы отдохнуть и притереться друг к другу. Потом Степка принялся за дело. И то, что казалось невероятным, свершилось. Сначала Андрюша, потом, когда настал черед постараться Никитке, Петечка.
Степка и Никитка действительно были созданы друг для друга. Слабости одного уравновешивались сильными сторонами другого. Резкость – мягкостью, чувствительность – ясным взглядом на жизнь, жесткость – нежностью. Я упустила момент, когда мы стали тройственным союзом. Не было решающего момента, торжественной минуты, когда я умерла для прошлого. Началась совсем другая жизнь, вот и все. Я стала рисовать, вспомнив мечту юности. Одиночество растаяло. Как растаяла в один миг моя любовь к Ивану.
Мы с ним еще встречались, по инерции, все реже и реже, неотвратимо приближаясь к началу взаимного раздражения, пока не настало время попробовать зачать ребенка со Степой. Любовники исключались – я должна была знать, что ребенок будет от мужа
Все вышло очень скверно.
Встретились, естественно, в ресторане. Поговорили о природе, о погоде. Я, волнуясь, сообщила Ивану о наших семейных планах. Это был самый важный момент в наших с ним отношениях. Иван в последний раз мог позвать меня: «Дети у тебя должны быть только т меня. Все, я ухожу к тебе. Сейчас же, немедленно». Он уже позволил мне выйти замуж. Допустить, чтобы я растила детей от другого мужчины?
-Иван, мы со Степой затеваем детей. Так что я не могу видеться с тобой, какое-то время.
-Каких детей? С кем?
Я похолодела. Я знала это взгляд, с таким же веселым недоумением смотрел на меня Кирилл, когда я не пустила его к Степе. Так смотрят на внезапно заговорившую куклу, которая упрямо утверждает, что она – живой человек. Но Иван ж знал меня! Или нет? Не был ли весь наш роман щепоткой приправ к прекрасно продуманной, точно организованной, выверенной до последней мелочи, пресной жизни Ивана?
-Я замужем, - спокойно сказала я. – Было бы естественно ожидать, что мы захотим детей, рано или поздно.
По Ивану словно бы прошла судорога омерзения. Мне стало еще холоднее. Сквозь образ любимого человека проступал настоящий Иван. Красивый витраж, где мы с ним стояли, держась за руки, в образах Рыцаря и Прекрасной Дамы, разлетелся вдребезги, когда в него угодил брошенный мной камень.
- Не говори мне, что ты спишь со Степкой, - выговорил Иван. – Он же… Ника, ваш брак - фикция. Ты не можешь не знать, кто твой муж. Не будь он так везуч, ему бы и руки никто не подал.
И все, моя любовь к Ивану исчезла. Никто никогда не оскорбляет моего мужа и не ходит, не заплатив за это, дорого.
-Ты заблуждался, - ласково сказала я. – Мой брак никогда не был фикцией. Степа не просто везуч в делах. Он талантлив.
- Дрянь, - Иван посмотрел на меня с ненавистью. – Дура.
Я вспомнила Степкины слова: «Еще решат, заразный».
- Не волнуйся, мы проверились, оба. Мы здоровы.
- Ника, не рожай от… Не делай хоть этой глупости. Тебе не противно знать, что…
Иван не решился сказать: «что твой муж – пидорас». Только поэтому я не выплеснула ему в лицо итальянскую родниковую воду из хрустального бокала на виду у всего зала.
- Я никогда не стала бы рожать от труса,- я поднялась. Иван дернулся. Он бы ударил меня, но я удерживала его на месте, положив руку на плечо.
-Трус, - сказала я ему на прощание, - я думаю, твоя жена тебя презирает. За столько лет ты так и не сказал ей правду, ведь так? Про свою маленькую нетребовательную любовницу? Про то, как ты мирился годами с ее фиктивным браком? Не подавал голос? Лишь бы ничего не менять, ничего не решать?
В том же месяце был зачат Андрюша. Конечно, мы узнали об этом позже. Но получилось символично.

После бассейна я отдыхаю. Воскресенье. Дети стараются не шуметь. Даже если бы они вовсю дудели в дудочки, привезенные им из Камбоджи, я бы все равно задремала. Но Степка и Никитка – специалисты по воспитанию детей. Я их только смущаю своими рассуждениями – например, что глупо укладывать детей спать после обеда, если они не устали. В чем здесь смысл? Мальчики не хотят спать. Зачем их мучить? На самом деле, братья устают уже к обеду – весь день на воздухе, у воды, в играх. Андрюша к тому же уже ходит в подготовительную группу при англо-американской школе. В будние дни мы дремлем на террасе, под пологом от всяких букашек. Частенько отдохнуть приезжают и взрослые мальчики. При детях, естественно, Степка и Никитка вместе не спят. Сопят в соседних шезлонгах. Как сейчас.
По субботам и воскресеньям нам готовит повар. Иногда к нему присоединяется Никита, и они на пару готовят замысловатые блюда, обжигающие рот и выбивающие слезы из глаз, если на зуб попадется кусочек перца. Детям готовят отдельно, рыбные котлетки и курочку, но раз в десять больше, чем надо двум братьям – вечером их отцы сметают подчистую неострую диетическую еду. Мы едим основательно, не торопясь, и очень, очень прилично – подаем детям пример. К сладкому – фруктовому салату, Петечка засыпает на руках у отца. Андрюша тоже трет глазки.
-Иди сюда, - Степа подхватывает его и усаживает к себе на колени. – Устал, герой?
-Устал. – Андрюша зевает. – Мама нас уложит? Мы быстро уснем, мам.
-В доме или на террасе?
- На террасе.
Я любуюсь совершенством двух маленьких людей. По-моему, я к ним имею мало отношения – вряд ли я смогла бы создать нечто столь прекрасное. Неистовая жажда счастья их отцов – вот истинная причина появления на свет сводных братьев. Они действительно плоды любви, только любви Степы и Никиты. Я всего лишь помогла их мечте обрести материальную форму.
Андрюша принес примирение с миром. Петечка ознаменовал собой глубочайшее успокоение Степы и Никиты. У двоих любящих друг друга мужчин появились дети, рожденные их лучшей подругой. Мы стали для окружающих не вполне обычной семьей, но, как ни странно, приемлемой, в отличие от союза ребят – ну подумаешь, у женщины два мужа, с кем ни бывает! Дело житейское. Нормально.
Здесь, в сказочном королевстве, текут как раз те реки, в чьих водах то и дело проплывают трупы врагов, образно говоря. Кого мы здесь только не встретили за два года жизни!
Мы встретили Макса. В один из свободных дней, когда ребята не работали, мы всем семейством болтались по торговому центру. Андрюша разъезжал верхом на отцовских плечах – награда за хорошее поведение; двухлетний Петечка просто ехал на руках Никитки; я глазела по сторонам, сильно смахивая на младшую сестру моих мужей, а замыкала шествие няня с коляской, на случай, если Петечка устанет и захочет вздремнуть.
Я увидела Макса первой. Моим инстинктивным желанием было пройти мимо. Но Макс крикнул:
- Степа! – и мы остановились.
Степа с Андрюшей на плечах подошел к бывшему любовнику. Андрюша с любопытством посмотрел на незнакомого человека. Макс был все также хорош. Такой же нервный, такой же порочный, такой же невинный в своей жестокости. Никитка вопросительно на меня посмотрел. Он знал про Макса. Обостренное чутье любящего человека подсказало ему, кого он видит. Никита слегка побледнел.
Степа, с изумлением поняла я, начисто забыл про жутковатый конец романа с Максом. Он осторожно подвигал плечами, помогая сыну устроиться поудобнее, взял его за ножки для подстраховки и приветливо улыбнулся:
- О, Макс, привет! Отдыхаешь?
К ним подошел Никитка. Я с удовольствием наблюдала гамму чувств на изящном лице Макса : недоумение, удивление, осознание.
-Это мой супруг, - представил Степа Никитку. – Никита. А это Макс, мы с ним в Москве пересекались лет двести тому назад. А это наши дети, Андрей и Петр. Ну, Нику ты никогда не забудешь.
-В смысле, ваши дети? – Макс посмотрел на меня. – Ваши дети?
Он, похоже, на миг поверил, взаправду поверил, что невероятным, немыслимым образом двоим мужчинам удалось родить друг другу по ребенку.
- Ну, знаешь, - улыбнулся Степка, - люди друг друга любят, рождаются дети. Но мы зануды, как и все семейные. Как сам-то?
- Я путешествую. – Макс робко посмотрел на меня. - Ника, дети…
- Папины сыночки, - любезно улыбнулась я. – Чудесные малыши.
Из ближайшего магазинчика вышел очередной немолодой кандидат на инфаркт, облегченно вздохнул, увидев Макса беседующим с безобидным на вид семейством с детьми, но на всякий случай сразу же после представления увел своего ненадежного возлюбленного за руку, что-то втолковывая ему по дороге – объяснял, должно быть, как опасно брать конфеты у незнакомцев.
Тем вечером Степка и Никитка, уложив сыновей, о чем-то долго говорили на дальней веранде, пришли ко мне , держась за руки, причем у нежного Никитки глаза были на мокром месте, и я до часу ночи пила с ними вино, небрежно набрасывая их руки – тогда меня завораживали руки, - и прислушиваясь вполуха к детской рации.
Не так давно мы встретили и Ивана, с супругой – я увидела ее в первый раз, - и с сыновьями. Мы обменялись дежурными приветствиями, на правах старожилов посоветовали ресторан для обеда. Иван не понравился Андрюше. Когда мы отошли на приличное расстояние, Андрюша вполголоса сказал мне:
-Мам, они неприятные.
Довольные Степка и Никитка обменялись торжествующими взглядами – ну я же тебе говорил? - и взяли меня за обе руки, к восторгу сыновей, обожающих семейные сцены в прямом противоречии с Фрейдом.
У нас, естественно, бывают маленькие огорчения. Недавно Андрюша вдруг, ни с чего, стал бояться ночной темноты. Степка и Никитка, без сомнения, обсудили эту проблему на сотне форумов по воспитанию детей, где они состоят в активнейших членах. Часами болтали на эту тему с окрестными мамашами на дружеских посиделках. Единого мнения не было. Мужчины приуныли. Ну как так, не ясно, что делать. Даже не понятно, оставлять ли ночник. В конце концов, стали оставлять слабый свет – пока взрослые размышляли о том, как быть.
Ночь – мое время. Ребята закрывают за собой дверь и остаются вдвоем. А я, наоборот, открываю – моя спальня напротив детской. Так что ночью, если что, первой к детям иду я.
Вот и в эту ночь, часа в два, я просыпаюсь от Андрюшиного голоска:
-Мам, мне страшно!
Я поднимаюсь. Вдруг меня осеняет. Я спрашиваю у сына по-английски:
- Ты боишься ночь или темноту?
Дурацкий вопрос, конечно, для пятилетнего ребенка. Но Андрюша уверенно отвечает:
-Ночь.
Я поднимаюсь. Андрюша никогда толком не видел ночи. Как и многие дети, кстати, стемнеет - и спать. Нечто незнакомое оставалось за стенами его дома. Ну что ж, пора.
- Пойдем, я покажу тебе ночь. Не бойся, - я беру Степкиного сына на руки.
-Мам, ты сильная, - с уважением говорит он и обнимает меня за шею.
- Конечно. Идем.
Мы выходим к бассейну, пройдя мимо спальни ребят. Они уже спят, глубоко, судя по их расслабленному сопению.
На улице почти светло от Луны, безмятежно улыбающейся в небе, и от звезд. Над Паттаей тоже облако света и цвета. На улице респектабельного поселка для богатых европейцев горят фонари.
-Светло, - удивляется Андрюша. – Мам, светло.
Я должна показать сыну фосфорицирующий залив, думаю я. Мягкое мерцание воды.
Мы стоим под великолепным, бесконечным небом, позволяя ночи окутывать нас. Я понимаю, какой будет моя следующая картина.
К нам подходит Степка – он почувствовал, что Андрюша проснулся, и отправился на наши поиски.
-Ника, вы тут чего?
- Андрюша знакомится с ночью, - говорю я. – Чтобы не бояться.
Степка улыбается. Кивает головой. Космически прекрасное небо завораживает и его. Он кладет руку мне на плечо.
- Не тяжело?
-Нет, нормально.
Меня вдруг переполняет благодарность. Щиплет в носу, словно подступают слезы.
-Степ, - говорю я, - если бы не ты, ничего бы этого не было. Спасибо. Спасибо, милый.
Андрюша начинает засыпать – я чувствую, как его тельце становится все тяжелее и тяжелее. Степка качает головой. Он снова улыбается.
-Ника, ты все перепутала. Ничего не было бы, если бы не ты. Не было бы ни меня, ни нас с Никиткой, ни сыновей. Это я должен благодарить тебя, невозможное существо.
Я не спорю. Возможно, я научусь у моих друзей любить и пойму глубину их связи. Они меня не покалечили - исцелили.
Поэтому я целую пальцы на моем плече и передаю Степе спящего сына. Мы еще немного стоим под Луной и звездами, а потом уходим в дом, к спящим Никитке и Петечке, оставляя за собой светлую теплую ночь.