Отступник

9.

У Лорка было дивное тело – ладное, молодое, свежее, - которое хотелось немедленно потрогать, а потом заставить ученика нагнуться, раздвинуть ноги и принять в себя уже напрягшуюся плоть. Но Маатан знал, что так нельзя. Слишком похоже на насилие.
Не отводя глаз от обнаженного Лорка, он присел, нашарил в мешке свои собственные глиняные горшочки с краской и молча кинул их ученику – голосу Маатан сейчас не доверял. Тот поймал, распечатал, увидел белила и лазурь, бросил настороженный взгляд на Маатана, но опустил палец внутрь, а затем принялся наносить краску на лицо и тело.
Маатан прикрыл глаза, стараясь успокоиться. Это был еще один шанс передумать, но Лорк явно решил идти до конца. И, пожалуй, Маатан не собирался отказываться. Не потому что не мог – не хотел. Если вспомнить, настоящей близости у него не было уже давно. Да и на такое быстрое согласие Лорка он не рассчитывал.
Когда Маатан снова посмотрел на ученика, тот уже закончил наносить узоры и снова стоял, повернувшись к учителю - безумно привлекательный в свете очага, - а на темной коже вызывающе светились бело-голубые разводы.
«Я буду у него первым», - напомнил себе Маатан, поднимаясь.
Он глянул в дальний угол шатра – стоит ли там жбан с водой, - и двинулся вперед. Подойдя почти вплотную, увидел, как Лорк закусывает дрожащую губу.
«Боится», - понял Маатан.
Он все еще не мог заставить себя сказать хотя бы слово, поэтому кивком указал ученику на кошму. Тот повиновался, хотя его дыхание немедленно испуганно сбилось. Теперь он лежал перед Маатаном – доступный, соблазнительный, - и невыносимо хотелось попробовать его на ощупь. Причем Маатан даже знал, зачем.
Два шага в сторону, поднять с пола плошку, зачерпнуть воды из жбана, кинуть туда щепотку порошка, взять другую плошку, плеснуть масляного раствора… Обряд, который Маатану доводилось вершить впервые, ведь обычно он выполнял роль принимающей стороны. Впрочем, Ото-лай о подобных вещах никогда сильно не беспокоился.
- Выпей, - Маатан протянул Лорку одну из плошек.
Голос получился таким хриплым, что пришлось откашляться.
Слава богам, Лорк не спросил, что это – просто послушно приподнялся и выпил. И снова откинулся на кошму, глядя на Маатана расширенными от страха глазами.
Притупляющее боль питье должно было начать действовать почти сразу. Поэтому Маатан плеснул масла на ладонь и повел рукой по плечам Лорка, по груди – размазывая успевшую подсохнуть краску, привыкая к ощущению своей власти.

Никогда раньше он не думал, что это может быть так приятно – просто гладить, просто касаться пальцами теплой кожи. Зелье, растворенное в масле, зажигало сдерживаемый в теле огонь. И так приятно было постепенно, от шеи, груди, живота добраться до такого же темного, как остальное тело, мужского достоинства. Маатан взял его в руку, сдвинул вниз оберегающий покров, обнажая смуглый кончик.
«Красивый», - хотелось сказать Маатану, но он промолчал.
Ото-лай никогда не говорил ученику ничего подобного. Наоборот, внушал, что близость – всего лишь потребность слабого тела, не заслуживающая тепла души.
Но руки говорили за Маатана: оглаживали твердеющий, наливающийся ствол, уделили внимание отяжелевшим ядрышкам, скользнули за них, от чего у Лорка прервалось дыхание, а потом вернулись обратно. И когда юноша закатил глаза и коротко простонал, Маатан понял – можно.
Жирные пальцы плохо слушались, поэтому стянуть с себя одежду под сводящим с ума взглядом Лорка удалось не сразу. Маатан наклонился к нему, коснулся легким, ритуальным поцелуем тонких губ:
- Ученик и учитель – одно. Нас соединяют боги, - развел длинные ноги, огладил мускулистые икры, провел масленой рукой по давно отвердевшей собственной плоти. Нащупал обильно смазанное отверстие и направил в него свой ствол.
Лорк жалобно вскрикнул, забился попавшей в силок птицей, вцепляясь в кошму.
- Нас соединяют боги, - повторил Маатан и двинулся вперед, входя до конца.

Сон не шел долго, почти до самого рассвета.
Маатан лежал в темноте, тихо радуясь, что не кинул сегодня в очаг заветный порошок, а обыкновенные дрова уже прогорели. И слушал, как неподалеку на своей подстилке ворочается Лорк.
Упрекнуть себя ему было не в чем. Конечно, от первого опыта ученик не получил никакого удовольствия, но после того, как все закончилось, Маатан позаботился о том, чтобы тот выплеснул семя на кошму. Из-за порошка нереиссы Лорк не должен был чувствовать особенной боли, а благодаря маслу учи крови тоже оказалось немного – значит, Маатан несильно его порвал. К тому же пока ученик, закрыв глаза, приходил в себя, успел незаметно подлечить, призвав Силу. Хотя, помнится, Ото-лай в первый раз не был столь внимателен.
Сразу после близости Маатан обтер Лорка мокрой тряпкой, и никакого неудобства из-за обличающих узоров или выделений тела тот чувствовать тоже не мог. Смывать с собственной груди размазавшиеся по ней масло и бело-голубую краску Маатану было жалко. Они были зримым доказательством того, что Лорк теперь принадлежит ему.
Маатан уже объяснил, что повторения сегодня не будет – ни один лай не мучил своего ученика сразу после первой близости. Разумеется, позже, особенно в ночи полнолуния, они уже не вели себя так сдержанно. Но выносливость ученика никогда не испытывалась сразу.
И все-таки Лорк не был спокоен. Он вздыхал и возился, один раз даже выходил из шатра. И затих совсем недавно.
Маатан слушал тревожно, ничем не выдавая, что тоже не спит. И думал. Пытался понять, что сделал не так. Но никак не мог сообразить – что.

Когда-то – тьмы Оборотов назад, еще до того, как под куполом неба встал великий Ойчор – жрецы жили среди людей Вай, ели из общих котлов и вводили в шатры юных жен. Но магия каждого, еще не связанная в общий венок гармонии, была слишком сильна. Жены жрецов умирали первыми же родами, а следом за ними гибли младенцы.
Впрочем, изредка дети жрецов все-таки выживали. И тогда на земли Вай приходили страх и ужас. Безумные пророки, безжалостные правители сеяли смерть и разрушение, отправляя в огонь племенных войн свои народы.
В конце концов солнечный Го, глядя на пресытившегося жертвами Моро, велел жрецам покинуть людей навсегда и жить вместе. За это он дал им право самим выбирать день и час своего Ухода и научил, как объединять их разрозненную Силу в единую. А вай повелел приносить отмеченных богами детей к шатрам своих служителей. Когда же в центре мира вырос Ойчор, сам Тогомо начертил на земле Круг и наказал жрецам хранить Золотой город.
Конечно, со временем люди забыли, что боги запретили жрецам близость с женщинами. Но Хранители Круга, сплетая венок гармонии мира, ежедневно подтверждали древний договор. Лишь две ночи в месяц – когда Заришах полностью показывала миру Вай свое лицо – магия бунтовала, и Круг слабел, не в силах подчинить ее себе. И все же тьмы Оборотов не находилось безумца, готового поспорить с волей богов и нарушить царящий под строгим взглядом Го мир.

Нотон-кун не был безумцем. Однако Маатан был уверен, что в жилах Вождя Тьмы племен течет кровь тех, первых жрецов.

10.

Не спалось.
Лорк ворочался на кошме, тихо вздыхал, чтобы не разбудить жреца, и, в конце концов, не выдержал – выбрался наружу, ушел на два полета стрелы в степь. Забрался с ногами на вросший в землю камень, еще теплый от поцелуев Го, обхватил ноги руками, уткнулся лбом в колени и позволил слезам, недостойным мужчины и воина, намочить щеки.
Он ждал, что все будет плохо. Но не подозревал, что настолько. Раскрашивая лицо, предплечья и грудь – в соответствии с брачным обрядом мортов, – Лорк старался не думать о том, как все случится. Без вопросов и возражений выпил предложенный Маатаном сладковатый напиток. Честно старался терпеть и делать все, что велел учитель.
И все-таки не смог удержаться и не закричать, когда почувствовал в себе чужую плоть. Не от боли - боль Лорк умел переносить и никогда бы не позволил себе ни единого стона – от унижения. От ясного понимания того, что не имеет больше права называться мужчиной. Слова Рагана оказались пророческими: Лорк действительно стал игрушкой сластолюбивого жреца. Но стал по своей воле, что было позорно вдвойне.
Мысли путались. Хотелось взять тяжелый боевой нож и вонзить его себе в живот, выпуская душу. Хотелось вернуться в шатер и перерезать горло Маатану, а потом уйти из стойбища и скитаться, подобно кордам. Хотелось сидеть на теплом камне и жалеть себя, получившего с ладоней богов незавидную участь наложницы. А еще хотелось подчинить себе ту Силу, краешка которой позволил коснуться учитель. Лорк даже присмотрел кое-что для себя в том разноцветном вихре, который окутал их с Маатаном в степи, - невесомую ленту, ярко-бирюзовую, словно вода в заветном озере Кох.
Он представил, как протягивает руку и берет из воздуха сияющую небесным светом Силу. И как мягко и нежно она окутывает его, сливается с ним, наполняет…

Вздохнув, Лорк спрыгнул с камня. Недостойно воина отказываться от выбранного пути и поворачивать хабтагая назад в самом начале дороги. Недостойно лить слезы, подобно слабой женщине, потерявшей в реке любимый браслет. Недостойно жалеть о сделанном, если сам так решил. Боги любят сильных, а самые сильные встают рядом с богами. Значит, нужно возвращаться в шатер Маатана и учиться колдовству, забыв о том, что произошло. И неминуемо будет происходить каждую ночь независимо от желания Лорка – разве что жреца настигнет неизвестная болезнь.
Жаль, что о таких болезнях Лорк никогда не слышал.


11.

Весь Обряд Маатан пристально вглядывался в играющую Силу и легко находил признаки того, что Круг слабеет, как всегда к ночам, когда Заришах полностью открывает лицо.
К темно-синему цвету Ино-лая примешивались зеленые оттенки. Зеленый цвет Умо-лая перебивался желтыми всполохами. Желтая лента Ано-лая шла оранжевой рябью. А светло-голубой Ыто-лая вовсе временами становился серым. Неудивительно, конечно – наверняка молодой Ыто-лай страдал больше всех, ведь его ученичество закончилось примерно три Оборота назад, и он, в отличие от прочих, еще не привык к воздержаниям тела.

Маатан говорил Лорку правду – он не встречал среди жрецов никого, кто не делил бы кошму с учениками, освобождаясь от избытка Силы.
Беда заключалась только в том, что учеников в лайдо всегда было очень мало. Отмеченные мальчики рождались лишь тогда, когда на плаще Заришах зажигался камень Чин, а это случалось не чаще одного раза за двенадцать оборотов. И не все выживали. Ыто-лай родился четыре явления Чин назад, Маатан – три, Лорк – два, но его не отдали жрецам, а нынешние двое учеников в шатрах еще не набрали шести Оборотов своей жизни. Так что с тех пор, как Маатан созрел для близости и разделил кошму с Ото-лаем, он при приближении полнолуния отправлялся в то лайдо, где его ждал особо истосковавшийся лай. Потому он и знал их всех в лицо. И не только.
До вступления в жреческий Круг Ыто-лай также путешествовал по чужим лайдо, однако когда его учитель ушел в Нижний мир, и Правитель нарек молодого лая Именем, Маатан остался один на пять ладоней шатров. Ведь жрецы никогда не встречались между собой.
Шесть полнолуний назад Ото-лай сообщил, что начал готовиться в Дорогу, и с тех пор Маатан его больше не покидал – обряд Пути они обязаны были творить вместе.
Так что неудивительно, насколько лай изголодались по близости, и удержать Силу им теперь было непросто. Это давало шанс Маатану и Лорку. А заодно и мятежным мортам.
Удивительно другое: как все совпало. Без сомнения, боги решили, что Ойчору пора сменить Правителя, и Моро не зря потирал руки, готовясь принять немало храбрых воинов в своем шатре. Хотя, конечно, и Хозяин Андарро не останется без прибытка в Нижнем Мире.

Но все-таки главной заботой Маатана теперь стали вовсе не падение Великого города и победа мортов. Ото-лая он знал всю жизнь, других жрецов – последние Оборотов пятнадцать, но волновал его только Лорк. При мысли об ученике в животе сразу теплело – видимо, связанная с телом душа так радовалась, что тут же передавала зов плоти, а та требовала немедленной близости с юношей.
«Ученик и учитель – одно», - так всегда говорил и Ото-лай перед соединением, но Маатан никогда не чувствовал ничего из того, что ощущал сейчас.
Может быть, дело было только в том, что раньше Маатан был принимающей стороной, а теперь – дающей? Он делился с учеником не только Силой, но и семенем. А ведь в семени каждого мужчины есть частица его души.
То, что Лорк не тянется к нему, Маатан знал доподлинно: видел прекрасно, что тот боится и уважает магию, но не самого учителя. Поздно, поздно юноша пришел к ученичеству, когда все заблуждения и привычки воинов укоренились в его душе. Хотя… ведь если бы его отдали в Круг сразу – он бы никогда не стал учеником Маатана…
Так что приходилось либо смириться с тем, что Лорк никогда не будет принадлежать ему до конца, либо… либо попытаться это как-то исправить.

Велев Лорку собирать вещи, Маатан не одну стрелу Го беседовал с богами. За это время несколько раз приходили посланники от Нотон-куна, но не посмели тревожить жреца, занятого волшбой.
Фигурки из дерева учи кочевали по расчерченному кругу, Маатан плескал на них водой, посыпал порошком, и бормотал негромко – боги услышат и так, а непосвященному незачем знать, о чем говорит лай.
Когда, наконец, Маатан закончил, оказалось, что Лорк давно собрал их немногочисленное имущество, а Го вот-вот направит колесницу в Нижний Мир.
- Отец хочет видеть тебя, - почтительно сообщил ученик. – И еще – мне неведомо, как обращаться с твоим шатром.
- Сними войлок, а остальным я займусь сам. Когда вернусь, - Маатан кивнул Лорку и зашагал к стойбищу.

Нотон-кун ждал его не один – в шатре вождя собрались все предводители племен, поспешивших присоединиться к походу.
- Проходи, жрец, - Нотон-кун опять оставил место на кошме возле себя. – Мы хотим услышать, что сказали тебе боги.
Маатан призвал дарованную ему Силу и закутался в белое сияние, словно в накидку.
- Боги сказали, что Ойчором должен владеть сильнейший. Никогда еще ни один вождь не собирал под свою руку столько воинов. И никогда еще ни одному вождю не помогал лай, ушедший из Круга. Боги на твоей стороне, Нотон-кун.

Когда в шатре остались только сам Нотон-кун и Маатан, Вождь Тьмы племен повернулся к жрецу.
- Есть ли что-то, что боги хотели бы передать только мне? – спросил он, внимательно вглядываясь в лая.
Маатан невозмутимо кивнул. Богам не было никакого дела до Нотон-куна, но морту незачем об этом знать.
- Боги создали человека, дав ему две ноги – для устойчивости. Но не дали бессмертия. Мудрый Вождь Тьмы племен имеет четырех сыновей, и это дает ему и свет, и надежду, и устойчивость, сравнимую разве что с выносливым хабтагаем. Одного сына предусмотрительный вождь посвятил богам, и тем обеспечил себе поддержку Силы лаев. Но остались трое сыновей, каждый по-своему достойный. Грядет великий поход, многие морты отправятся на пир в шатер Моро. Готов ли ты назвать из троих того, кто наиболее достоин взять на себя ответственность за Тьму племен и Золотой город? Подумал ли ты о преемнике?
Нотон-кун прищурился.
- Хочешь ли ты сказать, жрец, что этот поход принесет мне смерть?
- Я не ведаю этого, - спокойно возразил Маатан. – Боги не открыли мне таинство твоей жизни и смерти. Но я знаю, что сейчас у четырех ног есть одна мудрая голова. И знаю, что война соберет богатый урожай с полей жизни. Хозяин Андарро готовит свои владения, и в небесном шатре Моро расстилают праздничные кошмы. Ноги без головы побегут в разные стороны и разрушат сделанное головой. Я служу Силе, а она не терпит бессмысленного применения. Разрушив старое, надо построить новое. Боги ждут от нас именно этого.
- Хорошо, я понял тебя, жрец, - кивнул Нотон-кун. – Можешь идти.
И Маатан, поклонившись как равный равному, вышел.

Вокруг шатров суетились люди, ругались, бряцали оружием, нагружали повозки. Воины готовились к походу. Блеяли напуганные шумом овцы, фыркали хабтагаи. Любопытные дети сновали поблизости, женщины безуспешно пытались их отогнать, чтобы не мешались.
Маатан шел по стойбищу, высоко подняв голову.
Он сделал первый шаг к Лорку – окончательно отвоевал его у Нотон-куна, закрепив среди лаев. Теперь вождь ни за что не назовет младшего сына своим преемником, раз его новое предназначение – обеспечить поддержку Силы. Кого же из остальных Вождь Тьмы племен назначит нести тяготы правления, Маатана, откровенно говоря, интересовало мало – ни один из троих ему не нравился. Глупы и избалованы, весь разум – в кончике ножа, до рукоятки ему еще расти и расти.
Маатан поднял лицо к показавшей свой бледный лик Заришах и снова увидел камень Чин. Теперь он горел гораздо ярче, чем две ночи назад.
Удивительно, как быстро зажегся Чин – раньше он никогда не появлялся всего лишь через шесть Оборотов. Но боги знали, что делали – наверное, после войны мортов с Ойчором лаям понадобятся ученики. Однако Чин впервые горел так ярко и так близко к лику Заришах.
Впрочем, на данный момент Маатана волновали другие заботы – до рождения учеников еще оставалось время, а вот до начала похода – нет. А ему еще надо прочитать заговор над прутьями лайдо и срезать отростки. Неизвестно, примутся ли они еще раз на ином месте, но другого жилья Маатан не знал и не собирался узнавать. Новое лайдо всегда ставилось на основе старого. И это тоже было передачей Силы – через поколения лаев, проведших в своем шатре множество Оборотов и напитавших даже его основу своими мудростью и магией.

12.

День оказался длинным и муторным. Пока Маатан занимался ворожбой, Лорк увязывал в тюки нехитрое имущество, набивал мешки сыром, вяленым мясом и лепешками, плотно стягивал горловины бурдюков с водой. Потом учитель ушел к Нотон-куну, а Лорку пришлось в одиночку стаскивать с шатра войлок, развязывать туго затянутые кожаные завязки, закатывать плотную ткань в упругие колючие валики…
Когда Го погнал свою колесницу вниз по небесной дороге, пришел Раган. Постоял, хлопая кнутом по сухой траве, пнул ногой один из тюков.
- Отец велел тебе и жрецу ехать в повозке. Я хочу забрать твоего Нура.
- Я поеду на хабтагае, - Лорк поправил упавший на бок бурдюк. – Он все равно тебя не послушается.
- Что, зад не болит? – оскалился Раган. – Или твой муж так заботлив, что после случки вылечил тебя колдовством?
- Нура не отдам, - повторил Лорк, хотя больше всего ему хотелось провалиться сквозь землю в Нижний мир. – Шел бы ты отсюда, Раган. Учитель запретил приходить к лайдо кому-нибудь, кроме гонцов от Нотон-куна. Богам не по нраву, когда нарушают волю их слуг.

Раган был прав – сидеть на хабтагае оказалось неудобно и неприятно. Лорк сжимал зубы, изо всех сил стараясь не ерзать на жесткой спине Нура и хоть как-то перенести тяжесть тела на ноги. Помогало мало. Маатан, бесстрастно молчавший в повозке, ехавшей рядом, на ученика ни разу не взглянул, пристально рассматривая ночное небо.
Лорк не мог взять в толк, зачем нужно так внимательно разглядывать полнеющую Заришах – всем известно, что боги не любят подобного интереса. Но, может быть, жрецам это дозволено?

В поход ушли только воины – стойбище осталось ждать гонцов и готовиться к переезду в Великий город. За себя Нотон-кун оставил Марака, но Лорк знал, что третий сын вождя мортов ничего не решает – всем управляли старейшины. Сам отец ехал впереди войска и намеревался первым ворваться в Ойчор, как и подобает будущему Правителю. Нотон-кун никогда не избегал битв, отвага и доблесть делали его воистину великим. Тем более что Моро до сих пор хранил его от ран и болезней, а это было самым главным подтверждением того, как сильно боги любят Нотон-куна.

Перед Кругом – спустя три полета Заришах – войско остановилось. Окидывая взглядом уставших хабтагаев и спящих в траве воинов, Лорк подумал, что наблюдающим с купола неба богам люди, наверное, напоминают травяных блох, зачем-то собравшихся около блестящего камешка. Должно быть, богам по нраву такая забава – как блохи убивают друг друга на глазах бессмертных.
Испугавшись своих мыслей, Лорк оглянулся на учителя. Тот вылез из повозки и возился с курильницей, встав на колени и изо всей силы раздувая крохотный огонек. Ароматный дым поднимался к темному небу, туманя лик ночной богини.
Закашлявшись, Маатан распрямился, махнул рукой.
- Иди сюда. Встань рядом.
Лорк послушно встал у медного диска, засыпанного сухой травой, стараясь не дышать. Дым густел, становился все более едким, глаза начали слезиться, и Лорк прикрыл их руками.
- Так они не увидят тебя, когда ты будешь мне помогать, - голос учителя прозвучал прямо над ухом. – Это ненадолго, до первого дождя или пока не вымоешься. Круг не заметит тебя – решит, что рядом со мной не человек, а жертвенный баран. Потом они узнают, но это уже будет неважно. Мы возьмем Ойчор, и лаям придется смириться с тем, что ты… неправильный ученик.
- Почему неправильный? – задыхаясь, Лорк повернулся к Маатану. – У меня есть знак богов – ты сам говорил.
- Ты опоздал на семнадцать Оборотов, - прошипел жрец. – Молчи! После того, как трава сгорит, ты должен молчать до самого Ойчора. Заговоришь – волшебство потеряет силу, лаи увидят тебя и убьют.
Лорк прикусил язык.
Молчать – тут нет ничего необычного. Он никогда не был особенно разговорчив.

Последний, самый долгий перегон войско шло без отдыха, и Лорк устал не меньше воинов. Но поспать у него так и не получилось.
Маатан достал из повозки прутья от шатра и пошел вперед, отыскивая проплешину в траве, где недавно находилось лайдо Ото-лая. Это удалось сделать без особого труда – овцы, отпущенные на вольный выпас, так и бродили вокруг. Встав лицом к поднимающемуся по небесному своду Го, Маатан воткнул в плотную землю упругие, словно вчера срезанные с дерева ветви по правую и по левую руку от себя – так, что между ними без труда прошли бы бок о бок четыре хабтагая с всадниками. Затем сел и начал бормотать уже знакомые Лорку заклинания.
Сначала ничего не происходило, и Маатан стал говорить громче, с хорошо заметными нотками отчаяния. Наверное, сам сомневался в успехе – ведь объяснял же Лорку, что второй раз волшебный шатер может и не вырасти. Го первый раз ударил золотым кнутом по уползающим вслед за кибиткой Заришах облакам, и тут прутья дрогнули и начали стремительно вытягиваться.
Лорк завороженно следил за тем, как на его глазах из коротких веточек вырастала гибкая живая арка. Как Маатан выхватил из воздуха белое полотно Силы и накинул его на арку. Как посреди бывшего лайдо возник и разгорелся небольшой костер, словно придавленный к земле сильным ветром.
А затем случилось необычное: Маатан жестом подозвал к себе Лорка и протянул ему невесомо трепещущий уголок полотна.
- Сможешь удержать?
Словно во сне Лорк ухватил молочно-белое покрывало, почувствовав, как обжигает руку чужая Сила. В этот раз она была не теплой и не ласковой – от нее горели пальцы, и казалось, что невидимый огонь прожжет ладонь насквозь. Лорк вспомнил, что должен молчать, и стиснул зубы.
Хабтагаи шли сквозь арку долго – Го миновал вершину купола и начал спускаться в Нижний мир, когда последний всадник оказался по ту сторону Круга. Маатан выпустил свой край Силы, и арка тут же рассыпалась по земле серым пеплом. Костер вспыхнул и зашипел, прибитый невидимым дождем, а Лорк без сил сел в траву. Голова кружилась, мир качался перед глазами, душа колотилась где-то в брюхе, словно пыталась прорваться наружу. Маатан опустился рядом, глядя вслед уходящему к Ойчору войску.
- Теперь лаи увидят воинов только если Томо разгневается и пошлет дождь. Поднимайся. Повозку нам придется бросить – поедем на Нуре.
Лорк не знал, кем перед лицом жрецов Маатан представил мортов: овцами, бродячими собаками или травяными кусачими блохами. Жрец накидал в костер всякой дряни – клочки шерсти, перья, охапку сухой травы. А Сила сделала все остальное, скрыв истинный облик воинов.
Лорк с опаской посмотрел на свои руки – он не чувствовал пальцев, ему казалось, что волшебство сожгло их в прах, как сожгло арку. Но пальцы оказались на месте, даже волдырей от ожогов на них не осталось, только ярко светился белым узор на предплечье. Лорк вздохнул, встал и отправился за хабтагаем.

Морты не ждали отставших, а Маатан не спешил их догонять. Может быть, не хотел рисковать, ввязываясь в битву. Или опасался, что колдовство не помогло и воинов Нотон-куна встретит град стрел со стен Великого Ойчора. А в этом случае вряд ли жреца пощадят. Скорее – первым кинут на копья, принося в жертву Моро.
Но когда кобылицы Заришах ударили копытами в небесный купол, Лорк заметил белый дым, поднимавшийся над степью в той стороне, куда ушло войско мортов. Маатан спал, сидя за спиной ученика и уткнувшись лбом в его плечо. А рядом на десятки сай не было никого, кто мог бы объяснить Лорку – степь горит там, куда ровно бежит его хабтагай, или это пылают крыши Ойчора.
Маатан запретил подгонять Нура. Лорк стиснул зубы, злясь на жреца и бессильно сжимая в кулаке повод. Впереди происходило самое интересное: там настоящие воины отправляли врагов в Нижний мир и сами уходили в шатер Моро, потрясая копьями. Лорк отдал бы все на свете, лишь бы оказаться в гуще схватки, рядом с отцом и воинами! Обагрить наконечник копья кровью наемников! Ворваться в горящие ворота города, гоня хабтагая сквозь огонь и дым! Схватить за волосы вольную вай, чья участь с этого мгновения – рабский шатер и кошма воина! Протянуть руку к сокровищам Ойчора, пропуская сквозь пальцы золотые шарики, за которые можно купить все на свете…
Лорк замотал головой от отчаяния и все же ударил Нура пятками, заставляя бежать быстрее.
Боги обещали мортам победу.
Но их служителям - лаям - не полагалось ни крови врагов, ни любви рабынь, ни несметного богатства. В Ойчоре Лорка ждал только шатер жреца и долгое учение. И все же он не хотел пропустить великий миг, когда Нотон-кун возложит руку на золотой жертвенник и провозгласит себя Повелителем ваев.

13.

Волшба вытянула все жилы, оставив Маатана вялым, как снулая рыба. Одно было хорошо – Силы все-таки хватило. Морты преодолели Круг и ушли на Ойчор. Теперь от самозванного лая ничего не зависело. Все его обязанности на ближайшее время – это беречь Лорка и себя от гнева Круга. Впрочем, ученик оказался на удивление послушным – и молчал, как велели, и Силу удержал, как просили. Успокоившись, Маатан позволил себе задремать.
Но он совершенно не подумал о мальчишеской удали своего ученика. И когда проснулся – перед ними предстал Ойчор.

Маатан никогда его не видел, но разве можно было не узнать высокие башни, чьи купола сегодня отражали не только ласковый свет Заришах, но и алые отсветы пожаров? Разве можно было спутать с чем-то огромные резные ворота с силуэтами богов, сейчас разбитые и распахнутые настежь? Разве можно ошибиться, глядя на украшенные серебряной чеканкой стены, около которых теперь валялись тела убитых?
Только увидев перед собой Великий город с его павшими защитниками, Маатан понял, что наделал: пустил в овчарню стаю магназаров. Судя по тому, как мало пало мортов у ворот, в Ойчор они вошли легко, воспользовавшись внезапностью своего появления и беспечностью ваев, привыкших к неуязвимости города.
Нур неторопливо шел по главной улице, мощеной булыжником, и Маатан вглядывался в попадавшихся по пути мертвецов. Они смотрели стеклянными глазами в темное небо, озаренное заревами, словно, уйдя в Нижний мир, вопрошали божественный купол: почему?..
Радовало только то, что убитые все до единого были с оружием. Значит, обыкновенных жителей морты не тронули. Даже попавшаяся на глаза женщина, чьи темные волосы разметались по земле, и та сжимала в руке длинный нож. Похоже, не все ваи за годы благоденствия и мира растеряли боевой дух…

Издалека неслись звуки битвы, дым стелился по земле, забивал легкие. Но Нур вел себя спокойно, точно его ничуть не волновало происходящее. А вот Лорк беспокоился и то и дело норовил ударить хабтагая пятками по бокам, подгоняя. Маатан сжимал плечи юноши под накидкой, напоминая о своем приказании не лезть в битву.
Ни один нормальный лай даже в семнадцать Оборотов не испытывает желания оказаться в самой гуще схватки. Есть более важные вещи, чем человеческая суета. Но Лорк, к сожалению, не был нормальным.
Хабтагай свернул в узкий проход между высокими каменными стенами двух домов, и через плечо Лорка Маатан увидел несколько ожесточенно рубившихся людей. Шестеро - безусловно, морты, - ощетинившись копьями, отступали от шестерых ваев. На первый взгляд, силы были неравны – острия копий не давали защитникам города даже близко подойти к кочевникам. Но присмотревшись, Маатан понял, что все немного сложнее.
Сабли ваев уже обрубили четыре острия из шести. У мортов, кроме копий, имелись только ножи, но они были короче. Если при нападении на город морты взяли неожиданностью и числом, то в таком бою они, безусловно, проигрывали хорошо обученным воинам Ойчора.
Плечи Лорка под накидкой напряглись. Он, без сомнения, уже собирался спрыгнуть с хабтагая и броситься на помощь своим. Маатан прекрасно понимал, что такая малость, как отсутствие оружия, Лорка не остановит. Поэтому крепко обхватил ученика за пояс одной рукой, а ладонью другой зажал ему рот. И движением пяток заставил хабтагая податься назад.
Лорк вырывался, пытался отпихнуть Маатана локтями, даже попробовал укусить, но тут из темноты другого переулка в спины ваев ударило несколько копий. Морты, привлеченные звоном оружия и криками, пришли на помощь своим.
Маатан отпустил Лорка и негромко сказал:
- Ты видишь? Здесь справятся с врагами без тебя. Сколько раз я должен тебе говорить, что жизни лая и его ученика принадлежат богам?!
Лорк упрямо передернул плечами, и Маатан с досадой подумал, что никогда не сможет избавить его от глупой привычки выяснять отношения грубой силой.

Большинство улиц казались пустынными, если не считать убитых. Наверное, легкораненые убрались восвояси, а тяжелораненых морты не оставляли на произвол судьбы, предпочитая открывать им дорогу к Хозяину Андарро.
Из бокового прохода между каменными домами появилась груженая всевозможным барахлом повозка, которую волокли трое безумно счастливых мортов. Значит, грабеж уже начался. Неужели сопротивление защитников города сломили настолько быстро? Пожалуй, тогда ваи действительно недостойны той жизни, которую им обеспечивали Круг и боги.

Заришах светила в полную силу, но спереди лилось намного больше света, и чуть погодя Нур вышел к площади, полной людей. Справа полыхал дом, люди вокруг держали в руках факелы. В середине площади серой громадой возвышался Дворец Правителя. Ступени, ведущие к дверям, были обагрены кровью. В момент появления Маатана и Лорка створки двери распахнулись, и на площадь твердой поступью вышел Нотон-кун. За ним высыпали воины, потрясая оружием и вопя, столпились за спиной.
Нотон-кун сделал еще один шаг вперед, замер на мгновение, а потом вскинул копье, на острие которого оказалась насажена отрубленная голова. Люди на площади притихли. Только трещала крыша горящего дома, разбрасывая искры.
- Правитель Ойчора пал, - негромко сказал Нотон-кун, но в полной тишине его слова услышали все.
Морты, стоявшие позади него, расступились, и два воина вынесли золотой жертвенник, поставили его перед Нотон-куном. Вождь кинул голову бывшего Правителя города на пылающие угли, и когда пламя разгорелось, пожирая человеческую плоть, крикнул:
- Жертва во имя Моро принята! Теперь морты владеют Ойчором!
Боевой клич потряс площадь. Морты вскинули копья, и факелы заплясали в руках.
Нотон-кун заметил Маатана с Лорком, возвышающихся на Нуре над толпой.
- Маатан! Подойди ко мне! – приказал он.
Лай спешился и направился вперед. Люди поспешно расходились, давая ему дорогу. Маатан остановился рядом с вождем. Вонючий дым, идущий от жертвенника, щекотал ноздри.
- Воля богов свершилась, Правитель, - Маатан склонился перед ним.
Еще один ликующий крик множества голосов взлетел к куполу небес.
Нотон-кун сделал знак, и один из воинов подал ему золотой жезл. Возложив окровавленную руку на край жертвенника, вождь вскинул жезл вверх.
- Боги одарили тебя знаком Избранного, жрецы научили управлять Силой, я даю тебе право ей пользоваться во благо мортов и нарекаю новым именем, - он замолчал на мгновение. – Отныне тебя зовут Мортон-лай! – и аккуратно опустил жезл на голову Маатана.
- Неправильно! – раздался в онемевшей толпе визгливый женский голос. – Это не имя для жреца!
- Мортон-лай не просто жрец, - глядя на Маатана, громко ответил Нотон-кун. – Он Верховный жрец, которому доверяют морты! Боги слышали меня!
Ослепительное покрывало Силы окутало Маатана, окрасив простую накидку в снежно-белый цвет. По рядам прошел изумленный выдох.
- Отправляйся и займи свое место в Круге, - сказал Нотон-кун. – У нас сейчас будет много забот, Ойчор нуждается в мире. Пусть Круг продолжает защищать его.
Морты снова завопили, а новый жрец повернулся и пошел к Нуру, которого Лорк заставил опуститься на колени. Подол длинной накидки волочился по земле, но ни кровь, ни грязь его не пачкали.
Нур покорно развернулся, управляемый уверенной рукой Лорка, и они отправились в обратный путь – к пустующему лайдо.

Возле ворот бродили брошеные хабтагаи. Мортон велел Лорку остановиться и спешился. Выбрав себе оседланную самку, лай забрался к ней на спину, сделав знак ученику следовать дальше.
Теперь они станут жить далеко от остальных, и Нуру понадобится подруга, а Мортон уже более или менее приноровился ездить верхом. Тем более, учиться править хабтагаем ему не требовалось – даже ученики жрецов умели повелевать животными без повода и кнута.
К лайдо они вернулись на рассвете, когда старый Го поднимал колесницу на небо. Повозка так и стояла в степи, никем не тронутая.
В этот раз Мортон не сомневался, втыкая оставшиеся от остова шатра прутья. Они принялись тут же, вгрызаясь корнями в землю, разветвляясь, восполняя недостаток веток.
- Войлок тебе снова придется натягивать одному, - сообщил Мортон, когда они с учеником связали верхушку. – Приближается время Обряда.
Лорк молча кивнул, а Мортон отошел в сторону, сел и приготовился.

Сила обрушилась сразу со всех сторон, пытаясь пригнуть его к земле, раскатать в лепешку, подчинить и сделать безвольным. Но Мортон расправил над собой белое полотнище магии, защищаясь и противостоя. Разноцветные волны бились в него, сначала яростно, потом все слабее, словно увязая в речном иле.
Темно-синий, смешанный с зеленым, сдался первым. Зеленый с желтым последовал за ним чуть погодя. Желто-оранжевая лента пала третьей. Все цвета Силы, один за другим, исчезали в белом, растущем на глазах полотне, растворяясь в нем. Дольше всех буйствовала непокорная серо-голубая волна, но и она в конце концов присоединилась к остальным, и над Мортоном засияло чистое, как плащ великана Тана, могущество.
А когда оно погасло под лучами Го, новоявленный Верховный жрец завалился набок и упал в темную бездну.

Проснулся уже глубоким вечером, когда среброликая Заришах заглядывала в шатер через откинутый полог.
Мортон лежал на своей кошме, посреди шатра мигал углями протопленный очаг, и войлок на каркас был благополучно натянут. Белая накидка, аккуратно сложенная, находилась поблизости, а сам лай в набедренной повязке оказался укрыт одной из овечьих шкур. Похоже, ученик потрудился на славу, пока его учитель восстанавливал истощенные силы.
- Лорк?
Темнота зашевелилась, и Мортон наконец-то различил очертания человеческого тела. Лорк приблизился, и Мортон сел:
- Вода есть?
Юноша молча принес воды. Напившись, лай отставил плошку в сторону, дотронулся до руки ученика:
- Все в порядке?
Тот кивнул.
И тут Мортон сообразил:
- Ты что, с прошлой ночи так и не произнес ни слова?
Лорк отрицательно помотал головой.
- И не умывался?
Лорк повторил движение.
На Мортона накатила мощная теплая волна – не то благодарности за послушание, не то гордости за ученика, не то еще чего-то, что грело душу и без стеснения ползло ниже. Он погладил Лорка по предплечью и предложил:
- Иди ко мне?
Тот без малейшего звука принялся стаскивать с себя одежду. Мортон пожалел, что в лайдо так мало света и разглядеть желанное тело в подробностях невозможно, поднялся, нашел свой мешок неподалеку от новой одежды и приготовил масло.
Потом Мортон вдруг понял еще одно: раз Лорк до сих пор не произнес ни слова, он по-прежнему не виден Кругу, - и даже зажмурился от предвкушения. Своего ученика видит только сам Мортон, и больше никто. Никто из лаев не сможет потребовать его к себе, по крайней мере, в это полнолуние. Дыхание возбужденно прервалось, и в следующую секунду жрец уже неистово ласкал темную кожу Лорка, щедро насыщая ее волшебным маслом.
Да, ученик не хотел его, но не был против. Мортон же вдруг ощутил: он безумно соскучился по близости с ним. При этом хотелось, чтобы Лорку тоже было хорошо, и Мортон продолжал прикосновения и поцелуи до тех пор, пока мог терпеть. Даже спустился вниз и облизал гладкий кончик, а после и вовсе обхватил губами ствол, как однажды сделал Ыто-лай. Маатан тогда, вскрикнув, тут же выплеснул семя, а молодой жрец его отчитал и больше никогда так не делал.
Лорк же только вздрогнул, и в полутьме заблестела обнажившаяся полоска зубов.
Когда Мортон вошел в него, то сопротивления плоти не почувствовал – ученик принял лая легко, лишь тверже упершись ступнями в плечи. И выплеснул семя на кошму лишь немногим позже Мортона - после пары движений ладонью по стволу.

После близости Мортон задержал Лорка, не отпуская на кошму у входа. И брал его еще трижды за ночь под светлым взором их единственной свидетельницы Заришах.
Это не было похоже не обычную связь лая и ученика. Это вообще не было ни на что похоже. Никто и никогда не обращался с Маатаном так, как Мортон сейчас обращался с Лорком, стараясь доставить ему как можно больше удовольствия – руками, губами, языком лаская везде, где только мог придумать. Ему самому казалось, что это безумие. Но от этого безумия только крепче становился ствол и жарче желание, почти выжигающее сердце.
Никто не мог этого видеть, и никто никогда не узнает, что в эту ночь Мортон не был лаем. И даже учеником жреца Маатаном. Он был обыкновенным человеком, который любил другого человека – открыто и страстно, как подсказывала душа. Без причин и условий – просто потому, что так хотелось. Ничто не тяготило его и не связывало – ни Оборотами взращиваемая сдержанность, ни ограничения, налагаемые обязанностями Хранителя Круга.
И когда в последний раз Лорк привстал под ним на лопатки и, не выдержав, хрипло закричал, Мортон испытал невозможное, немыслимое счастье, выплескиваясь одновременно с ним.


14.

Лорку все время чудилось, что это сон. С того момента, как он увидел отца с золотым жезлом правителя Ойчора, в нем бушевали вихри противоречивых чувств: острая, словно нож, обида, что из-за ученичества Лорк пропустил все самое интересное и великое; гордость за отца, сумевшего сделать то, чего никто раньше не делал; страх перед неизвестностью и собственным будущим, накрепко связанным отныне с Маатаном – нет, уже Верховным жрецом Мортон-лаем. И горькое разочарование от того, что вот он, Лорк, сделал все требуемое, а никто даже не смотрит в его сторону…
Лорку казалось, они останутся в Ойчоре, поэтому он не сразу понял, что Маатан велит разворачиваться к воротам. С недоумением он смотрел, как жрец выбирает себе хабтагая и направляет его в степь, к Кругу. Он все еще молчал, не получив разрешения открывать рот, хотя сейчас в этом не было необходимости. Но что-то подсказывало Лорку: ни слова.

К тому времени, как Заришах выглянула из-за курганов, он совсем умотался. Слишком много свалилось всего сразу: дорога, магия, заботы по устройству лайдо. Маатан после утреннего Обряда спал как мертвый весь день и не проснулся, даже когда Лорк оттащил его в обустроенный шатер. В конце концов Лорк просто упал на кошму около жарко пылающего очага и ухнул в черную яму сна.
Разбудил его хриплый голос Маатана, и он послушно подошел к учителю.

Лорк ждал, конечно, что жрец рано или поздно снова потребует близости, но никак не думал, что это будет продолжаться всю ночь.
Ему казалось, одного раза для удовлетворения необходимых потребностей Маатану вполне достаточно. Но жрец брал его раз за разом, словно посвящение прибавило ему сил. Лорк ненавидел себя за жар под кожей, за тело, против его желания бурно реагирующее на прикосновения умелых пальцев и горячих губ. Ненавидел, но не в силах был что-то изменить. Волшебное масло, которым жрец натер его тело, породило в крови невыносимый огонь, сжигавший Лорка не хуже живого огня очага.
Он стыдился непрошенного пламени, мучился от стыда, когда ствола касался влажный рот Маатана, содрогался от густо перемешанного с болью удовольствия – и ничего не мог с собой поделать.
Ненависть выплеснулась вместе с семенем и криком, рассыпалась искрами догоревшего очага, и Лорк без сил опустился на кошму мокрой спиной, чувствуя рядом с собой тяжело дышащего Маатана.
Мелькнуло в голове: отец взял Ойчор, теперь можно уйти. Бросить безумного жреца с его неестественными желаниями. Бросить магию, учиться которой придется всю жизнь. Бросить все и навсегда сбежать в степь. Гнать Нура за Великий город, к тем далеким горам, из-за которых поднимаются по небесному куполу Го и Заришах. Там никто не знает, кто такой Лорк, там живут другие люди и кочуют другие племена.
Там Лорк сможет забыть все, что делали с ним этой ночью…

Когда он открыл глаза, Маатан сидел у очага и задумчиво смотрел на котел, из которого поднимался белесый парок. И хотя Лорк не пошевелился и ничем не выдал своего пробуждения, жрец щелкнул пальцами.
- Поднимайся, поешь и отправляйся загонять овец. Ни к чему им болтаться по степи.
Скрипнув зубами от ярости, Лорк выбрался из шатра. Нашел родничок, бивший неподалеку от лайдо, умылся и напился. Тело ныло и болело так, словно Лорк накануне бегал по степи от зари и до заката. Взяв одну из лепешек, он сунул ее за пояс штанов и отправился ловить овец.

Потянулись дни. Маатан вставал с рассветом, будил Лорка и отправлял его заниматься каким-нибудь делом: стирать рубахи и штаны, собирать корешки и травы, стричь овец, носить в лайдо воду.
Лорк был бы счастлив заниматься всем этим вечно, лишь бы отсрочить наступление вечера. Но стоило кибитке Заришах появиться над самым высоким курганом, жрец тащил Лорка в лайдо и укладывал к себе на кошму. Это было мучительно, невыносимо и сводило с ума вернее, чем перебродившее молоко хабтагая, в которое кинули плоды нереиссы.
Маатан оказался неутомим, и Лорк начал считать, что мужской силой с учителем поделились боги. Больше всего его злило, что днем Маатан обращался с ним совсем иначе – заставлял до изнеможения заниматься работой, без размышлений награждал тычками за неправильно высушенные коренья или за то, что собранные травы недостаточно мелко нарезаны.
Злость требовала выхода, но не ученику спорить с учителем. Единственное, на что отважился Лорк: продолжал про себя звать Мортон-лая Маатаном, чтобы хоть так – пусть и глупо, по-детски – обидеть, не признавая нового имени жреца.
Лорк ждал, когда его начнут учить магии, но учение все не начиналось, и он всерьез заподозрил, что нужен Маатану совсем для другого.
К тому же учитель день ото дня становился все озабоченнее. Вечерами долго всматривался в небо, на котором Заришах куталась в свое покрывало, и даже показал Лорку камень Чин, кроваво горевший совсем рядом с богиней.
- Земле Вай нужны новые ученики, и боги разрешили Заришах взять свое сокровище раньше, чем обычно.
Почему-то при взгляде на небесный купол стало не по себе. Камень Чин казался зловещим и недобрым, Лорку даже почудилось, что богиня ночи прячется в своей кибитке от его пронзительного света. Но на осторожный вопрос Маатан только пожал плечами и ничего не ответил.

А однажды утром Лорк увидел, как учитель спорит с другими лаями.
Спор был беззвучным – Маатан, как обычно, уселся неподалеку от шатра и поднял руки, призывая Силу. Белая накидка мягкими волнами стелилась по земле, и Лорк опять удивился, что на тонкой белой ткани так и не появилось ни единого пятнышка грязи.
Обычно Маатан тянул из воздуха что-то неощутимое – Лорк уже знал, что это были те самые разноцветные ленты, которые ему довелось увидеть один раз, – а затем заплетал их в такую же невидимую косу и отпускал. Эта коса называлась "венок гармонии Вай” и хранила равновесие мира от рассвета до рассвета. Но в этот раз гармонии не получилось. Маатан дернул очередную невидимую ленту, сжал пальцы, словно скомкал ткань в кулаке, а затем отшвырнул в сторону. Он делал так еще несколько раз, и к полудню небо затянули тучи, налетел порывистый ветер, заставивший Лорка с учителем укрыться в шатре.
Гроза оказалась сухой – небесный огонь поджег траву недалеко от лайдо, и Маатан тут же выскочил наружу - Лорк не видел, что там происходило. Ни одной капли дождя так и не упало из серых низких туч, но огонь прибило к земле, словно сильным ливнем.

На следующий день повторилось то же самое, только теперь небесный огонь убил несколько овец из и так небольшой отары. Маатан запретил Лорку высовываться из шатра, а сам уехал к дальнему кургану на Нариш и вернулся поздно вечером. В эту ночь он не трогал ученика, и Лорк обрадовался, что сможет вволю выспаться. Но под утро его разбудила буря, какой он за свою жизнь не помнил.
Маатана на привычном месте не оказалось, и Лорк осторожно выглянул наружу. Ветер гнал по степи обломки ветвей, пыль, вырванные с корнем кустики, трепал полог шатра и пригибал к земле высокую траву. Жрец стоял неподалеку, закутавшись в свое невыносимо белое покрывало, ни одна складка которого не шевелилась под порывами урагана.
Лорк даже рот открыл от удивления – Маатан казался сейчас намного выше, чем был в действительности, и от него исходило еле заметное сияние.
"Волшебство”, - сообразил Лорк и постарался стать незаметным. Он уже начинал понимать, что бурю, каких не бывает в степи в разгар лета, послала не гневливая Томо, а кто-то другой. Пожалуй, Лорк даже догадывался, кто именно. Не зря Маатан вскинул руки, и с напряженно вытянутых к небу ладоней вдруг сорвался ослепительно сияющий белый шарик и ударил в нависшую над лайдо тучу.
Туча дрогнула и пошла радужными полосами, разрываясь на разноцветные куски. В прорыв тут же заглянул Го, Маатан опустил руки и повернулся к ошалевшему от увиденного ученику.
- Отправляйся в Ойчор, - сухо сказал он Лорку. – Быстро, пока они снова не начали пытаться разрушить лайдо.
- Они? – потрясенно спросил Лорк и встал на ноги. – Это же не боги, учитель?
- Нет, - все так же сухо ответил тот. – Это лаи. Они требуют, чтобы ты исполнил долг ученичества.
- Какой долг? – Лорк выбрался из шатра и задрал голову к безмятежно-синему небу. – Что я им должен?
Маатан вдруг скривился, будто пожевал горькой смолы. Чувствовалось, что ему очень не хочется объяснять ученику, в чем состоит долг. И все же он разлепил сухие губы.
- Я уже говорил тебе: сейчас у лаев есть только двое учеников, если не считать тебя. Они слишком малы, чтобы удовлетворять их плотские потребности. Но каждый из лаев – полноценный взрослый мужчина. А если не выбрасывать излишки Силы вместе с семенем, она становится неуправляемой.
Лорк почувствовал, как колени стали мягкими, словно речная глина.
- Ты же говорил – это только по согласию, учитель, - пробормотал он, ощущая липкий пот, выступивший между лопаток. – Я не хочу.
- Ты уже не можешь отказываться, если делил кошму со мной, - Маатан опять сморщился. – Это я не хочу, чтобы ты отправлялся в чужие лайдо. В конце концов… у них есть овцы.
Снова, точно пробуя силу, налетел ветер. Маатан не глядя отмахнулся, и ураган умер, не родившись.
- Это война, - жрец посмотрел Лррку в глаза. – Скоро они опять наберутся мощи и попробуют разрушить наше лайдо. Поэтому ты должен уехать под защиту храмовых стен Ойчора. Жрецы – посвященные жрецы – никогда не поднимут руку на Великий город.
Как ни претила Лорку мысль делить кошму даже не с одним жрецом – с несколькими, но бежать от опасности он не привык. К тому же Маатан сам назвал его учеником, и недостойно ученика бросать своего наставника. Поэтому он покачал головой.
- Ты говорил, что я должен быть с тобой всегда, а сам гонишь меня прятаться. Я стал твоим учеником, но я воин, жрец. Я умею стрелять из лука так, как никогда не научится ни один лай. Я умею метать нож. И я редко проигрывал в кулачных боях. Я смогу защититься сам и защитить тебя, если они вздумают явиться сюда.
- Да? – с непонятной насмешкой в голосе сказал Маатан, сделал два быстрых шага вперед и неожиданно толкнул Лорка ладонью в лоб. – Я запрещаю тебе поднимать руки. Но ты можешь попробовать.
Лорк был бы рад доказать жрецу, что может все, но кисти налились каменной тяжестью, и он только беспомощно шевелил пальцами. Жрец, склонив голову к плечу, рассматривал его, пока очередной порыв ветра не прошелестел в траве. Тогда он развернулся лицом к Ойчору и бросил:
- Садись на Нура и отправляйся к отцу. Я сам приеду за тобой, когда моя война закончится.
Лорк очень хотел плюнуть и остаться. Но ноги против воли сами понесли его к загону, в котором щипали траву хабтагаи.

К вечеру он оказался перед воротами города. Стражники – все те же северные наемники, когда-то охранявшие ваев, а теперь служившие Нотон-куну – долго расспрашивали Лорка, кто он таков. Лорк с трудом понимал гнусавый северный говор, но все же смог объясниться, и вскоре резные ворота медленно отворились, пропуская его за кольцо высоких стен.
Нотон-кун не спешил посылать гонцов в стойбище за остатками племени - сначала город следовало окончательно присвоить. Занять лучшие дома, наградить тех, кто оказался достоин награды, наказать непокорных, успокоить торговцев. Вождь Тьмы племен никогда и ничего не делал второпях. И город приводили в порядок, чтобы он снова мог жить своей жизнью: убитых сожгли на погребальных кострах, рабов раздали старейшинам, женщин – героям. Стены домов отмыли от копоти и снова покрасили белилами, лавкам разрешили открыться, а наемники встали на сторожевых башнях в дозор.
Лорк видел все это, но как-то отстраненно. Все еще под властью морока он ехал на хабтагае по шумным даже вечером улицам, не глядя по сторонам и не задумываясь о том, сколько сил приложил его отец, чтобы жизнь в Ойчоре продолжалась как ни в чем не бывало.

Во дворец его не пустили. Хотя на страже стояли морты, без сомнения, знавшие, кто именно слез с хабтагая перед золочеными дверями.
Лорк даже узнал в одном из стражников Тарса. Друг детства обзавелся шитой серебром безрукавкой и шелковыми синими шальварами. Древко копья он держал у ноги, но когда Лорк попытался шагнуть ближе, острие немедленно уперлось ему в грудь.
Тогда Лорк сел на землю, держа в руке повод. Рано или поздно отцу доложат о его прибытии. Может быть, сочтут гонцом от Верховного жреца Мортон-лая.
Колдовство продолжало действовать, оно требовало, чтобы Лорк встретился с Нотон-куном. Но пытаться пройти во дворец силой означало оказаться на копьях. Поэтому разумнее всего было подождать.

За ним пришли глубокой ночью, когда Ойчор затих, погрузившись в сон. Впрочем, настоящей – степной – тишины в городе не водилось. За высокими глиняными заборами брехали собаки, перекрикивались стражники, вышагивающие по темным улицам, бряцало оружие.
Сидя на теплой земле, Лорк размышлял о том, почему Тарс отказался его узнавать. Дело было в его новой должности охранника дворцовых ворот или в самом Лорке? За размышлениями он не заметил, как из проулка слева вышел человек, и поднял голову только когда плеча коснулась чужая рука.
- Иди за мной, - сказал человек, и Лорк узнал Бесана.
Брат тоже изменился – вместо привычной меховой безрукавки и кожаных штанов на нем были такие же шальвары, как у Тарса, и куртка с поблескивающими в свете факелов золотистыми полосками. Рядом с ним Лорк почувствовал себя оборванцем-кордом. Вдобавок он заметил на поясе Бесана саблю – очевидно, снятую после боя с кого-то из убитых вай. У самого Лорка не было даже ножа, и он ощутил острую зависть к брату.

Бесан нырнул в какую-то калитку, Лорк остановился, не зная, можно ли тащить с собой Нура. Но проем казался достаточно высоким, чтобы хабтагай прошел внутрь. К тому же брат нетерпеливо окликнул из темноты, и Лорк перешагнул невысокий порожек, оказавшись в саду.
Нура ему все же пришлось оставить – подскочивший мальчишка выдернул из пальцев Лорка повод, чмокнул, приказывая хабтагаю идти следом, и увел куда-то. А Лорк поспешил за Бесаном, с любопытством вертя головой.
Впрочем, он почти ничего не видел – только смутно темневшие деревья да блестевшую под ногами песчаную дорожку. Впереди возвышалась громада дворца, но брат вел Лорка куда-то вбок, а не ко входу, ярко освещенному факелами. И в конце концов остановился перед дверцей в белой стене, отчетливо видной даже в темноте.
- Здесь лестница, - Бесан толкнул дверь, и та с легким скрипом открылась. – Поднимайся наверх, в башню. Отец велел поселить тебя ближе к небу. Завтра утром он выслушает, что ты хотел ему сказать.
Лорк не возражал – больше всего на свете он сейчас хотел спать. Да и ничего срочного Маатан передать Нотон-куну не велел, просто отправил ученика подальше от гнева лаев. Поэтому он молча кивнул брату и вошел в башню.

Подниматься пришлось долго – Лорку даже показалось, что его и правда отправили к самому куполу небес. Но когда он уже готов был остановиться и сесть прямо на каменные ступени, лестница сделала очередной поворот, и перед Лорком открылась небольшая круглая площадка. Он осторожно подошел к краю, огороженному рядом плотно пригнанных друг к другу камней, и осмотрелся.
Башня возвышалась над Ойчором – с высоты были видны стены города, улицы, крыши домов. А еще отсюда было видно небо.
Заришах уже снова полнела. Ее светлый лик отчетливо вырисовывался на темном небе, и совсем близко горел багровым огнем Камень Чин. За время, прошедшее с того дня, когда был взят Ойчор, сокровище богини ночи стало огромным. Пожалуй, ненамного меньшим, чем кибитка самой богини. За Камнем Чин тянулся длинный светлый полог, затмевавший кобылиц Заришах. Лорк плохо помнил, как выглядел Камень в прошлое появление – он тогда чаще смотрел на землю, чем в небеса, а по ночам, утомленный дневной беготней, спал как мертвый. Но свет небесного сокровища внушал необъяснимую тревогу и какой-то безотчетный страх. Лорку даже показалось, что он видит алые отблески на пологе Заришах.
На каменном полу нашлись кошмы, сваленные одной кучей. Лорк встряхнул их, расстелил и улегся, положив под голову свернутую в узел куртку. От камня башни шло еле заметное тепло, глаза закрывались, и Лорк перестал думать о богах и небесных камнях. Не его это было дело – разбираться с божественными сокровищами.

Утром ему пришлось объясняться с отцом. Нотон-кун хотел знать, по какой причине Лорка отослали из лайдо, а рассказать все без утайки в присутствии братьев тот не мог. Лгать Лорк тоже не умел, пришлось обойти настоящую причину, сообщив только, что Маатан велел ему отправляться к отцу и дожидаться, пока жрец приедет за ним сам.
В бегстве из лайдо его обвинять не стали, хотя по выражению лиц братьев Лорк сообразил, что те так и подумали. Но бежать в Ойчор было бы глупо – понятно, что Правитель города неминуемо узнал бы про побег. Нотон-кун это прекрасно понимал. Лорк подозревал, что отец о чем-то догадывается, но тот молчал и кивал. А затем велел сыну вернуться в башню.

15.

Чем больше проходило времени, тем беспокойнее становилось вокруг. И не только из-за Камня Чин, увеличивающегося с каждой ночью – никогда раньше он не бывал таким ярким, - но и из-за крепнущего недовольства лаев. По вечерам Мортон, пряча беспокойство, наблюдал за багровым огнем на небе, по утрам во время Обряда вынужден был показывать свое могущество, чтобы ни у кого из Круга и мысли не возникло бунтовать, а по ночам неутомимо любил своего ученика.
Лорку по-прежнему, несмотря на все усилия, не нравилось делить с ним кошму – Мортон чувствовал. Но ни за что не променял бы это прекрасное непокорное темное тело на чье-либо другое, пусть и более покладистое. Ему нужна была не просто близость, а близость с Лорком, и он торопился насытиться ей, наесться до отвала, словно предвидел неизбежную голодовку - разлуку.
Но надежды не оправдывались, близость не делалась менее желанной, и каждую ночь Мортон снова и снова целовал, гладил и брал несопротивляющегося ученика. Точно пил – и не мог напиться. Казалось, он не ведал по ночам никакого стыда, изучая тело Лорка до самых укромных уголков. Казалось, он помнил до мелочей запах его тела и вкус семени. Казалось, ощущение масла под пальцами, смешанного с каплями пота, давно должно было стать привычным, так же как сама необходимость подчинять ученика с его помощью, но почему-то все это только еще больше возбуждало.
Лорк был вызовом, и каждую ночь Мортон принимал этот вызов, и побеждал, делая ученика своим и даря ему наслаждение, которого тот, может быть, и не хотел.

И каждое утро Мортон принимал другой вызов – от жрецов Круга, и тоже побеждал, делая Круг своим, принуждая его смириться и принять волю Правителя, назвавшего Маатана Верховным жрецом Мортон-лаем.
Никогда раньше лаи не имели отличий один от другого – все они были равны в Круге. Нотон-кун – по незнанию, или намеренно, - сломал привычный порядок. И испытать силу сопротивления остальных Мортону пришлось уже следующим утром. И следующим. И следующим.
Обряды превратились в бесконечную демонстрацию Силы. Пока ее хватало. Но только пока.
Лаи будто всерьез пытались оспорить право Правителя решать.
Это было неправильно – Мортон всем своим существом чуял, что так не должно быть. Лаи всегда были вне Великого города. Кто бы ни получал в руки золотой жезл – их это никогда не касалось. Да, теперь с помощью Мортона власть получил не вай, а морт – так что с того? Боги позволили ему, и его воля стала столь же непререкаемой, как и любого другого Правителя. Круг обязан был подчиниться.
Да только не хотел.

И когда Мортон услышал условие, озвученное серым Ыто-лаем, ему с трудом удалось совладать с собой и кое-как завершить Обряд. Лаи требовали себе его ученика! Его неправильного, оберегаемого и жадно желаемого Лорка собирались принудить к близости с каждым, как когда-то Маатана. Только Маатану было, в общем-то, все равно, а Лорку каждая ночь давалась с трудом. Но самое главное – не все равно было Мортону. Он ни с кем не собирался делиться.
Потому и прятал Лорка, пока Го вершил свою дорогу, отсылая подальше от лайдо. И загружал работой, и никогда не прикасался к нему днем, и даже к Силе приобщать боялся, чтобы остальные посвященные не углядели его сокровище. Однако разве спрячешь то, что спрятать нельзя? Как замаскируешь, например, чистый белый свет своей магии, яснее ясного говорящий о том, что проблем с подчинением Силы у тебя нет?..
В конце концов, когда Заришах почти готова была вновь показать свое лицо миру Вай, лаи взбунтовались, и в стойле погибли несколько овец. Это одновременно и рассердило, и насмешило Мортона. Если бы он не дорожил еще какими-то заветами Круга, от шатров остальных жрецов не осталось бы ничего, кроме остовов. Слишком слаба была сила лаев, даже совместная. А смести лайдо поодиночке для переполненного Силой и любовью Мортона не составляло никакого труда.
Однако следовало подумать – во имя чего вести войну с собственным племенем. Войну, которая отразится не только на жрецах, но и на всем мире Вай. Еще никогда лаи не вступали в противоборство между собой. По крайней мере, в преданиях, передаваемых от учителя к ученику, ни о чем подобном не говорилось.

Но от мысли о требованиях посторонних мужчин, желающих близости с его учеником, закипала кровь. И пусть совсем недавно Мортон принял бы такие требования как данность, теперь все изменилось.
Он не мог причинить вреда Лорку. Тот совсем плохо сочетался с привычными для выросшего в лайдо ученика вещами, и каждое принуждение, особенно к близости, заставляло его чувствовать себя униженным. Пока Лорк скрипел зубами и гнулся. Но сейчас он выполнял поручения и отдавал долг ученика одному Мортону, которому согласился служить и отдаваться добровольно. И у учителя не было права а, главное, желания сломать своего ученика.
Не исключено, что через несколько лет такой жизни воспитанный как воин юноша привыкнет, смирится со своей судьбой и примет ее до конца. Но не в ближайшие несколько дорог Го.
Кроме того, разве не Мортон выпросил Неотданного у мортов? Разве не он, отступив от правил и рискуя навлечь на себя неудовольствие богов, провел обряд вступления в ученичество? Разве не он сумел договориться с Силой, тогда еще ему не положенной? И разве не он обязан беречь ученика не только в добром физическом, но и душевном здоровье?..

Обо всем этом Мортон размышлял, пока ездил к дальнему кургану в поисках свежей травы зур, которая поднимала со смертного ложа самых безнадежных больных. Она появлялась лишь незадолго до прихода великана Тана, быстро отцветала и так же стремительно умирала, поэтому на время сбора оставалось день-два.
Мортон специально не взял с собой Лорка, чтобы дать себе время на раздумья. И он придумал.

Лаи чувствовали ученика только через учителя – удалившийся от лайдо Маатан был тому наглядным примером: Круг не сумел его отыскать в стойбище мортов и счел мертвым. Значит, необходимо было удалить Лорка как можно дальше от себя. Совсем расстаться с ним Мортон еще не был готов и решил пока отправить Лорка к Нотон-куну.
В эту ночь, проигнорировав зов плоти, Мортон не прикасался к ученику. Лорку надо было отдохнуть, а воздержание никогда не представляло для лая особой трудности. Вот и сейчас больше болела душа. Хотелось привычного уже тепла тела под боком и одолевало невнятное беспокойство.
Он знал, что снова поступает не как добропорядочный лай. Прячет свое, скрывая от общего. И знал, что рано или поздно за все своеволия придется дать ответ. Но поступить иначе не мог.
К тому же утро принесло с собой бурю недовольства – Круг уже требовал, а не просил. И это еще больше раздражало, побуждая настоять на принятом решении.

Лорк, конечно, попытался сопротивляться. Заставив его подчиниться своей воле, Мортон отчего-то испытал непрошенную нежность. Хотелось, как ночью, прижать его к себе, плюнуть на всех и не отпускать. Что он, не справится с несколькими любителями загрести чужое добро?.. Но Мортон вовремя себя одернул.
И смотрел вслед хабтагаю до тех пор, пока тот не скрылся вдали, ласкаемый лучами встающего Го.

16.

Честно говоря, Лорк с удовольствием бы погулял по саду, вышел в город пройтись и поглазеть на захваченные сокровища вай, но один из охранников совершенно недвусмысленно ткнул его копьем в бок, когда Лорк собрался свернуть на дорожку, ведущую к калитке.
Это было как-то совсем неправильно – он не являлся пленником или рабом. Да даже у рабов, похоже, имелось больше свободы, чем у Лорка. Во всяком случае, они без проблем выбегали за ворота, открывшиеся с рассветом. Что вообразил Нотон-кун, почему он предпочел запереть младшего сына в башне, откуда тот не мог выйти, оставалось догадываться.
Впрочем, сидеть на самом верху Лорка не заставляли, и он посвятил день тому, что бродил по башне, заглядывая во все двери подряд. За первой оказалось просторное светлое помещение, где на полу стоял поднос с едой: горячее мясо, горка сдобных лепешек, кувшин с водой и кучка спелых ярко-красных плодов. Пол застилали разноцветные яркие кошмы, на которые Лорк и уселся, чувствуя, как отчаянно забурчало в брюхе. Наевшись, он отправился исследовать башню дальше, но ничего интересного больше не нашел.

К вечеру, утомившись бродить по лестнице вверх-вниз и еще дважды поев, Лорк уселся на пороге, с наслаждением вдыхая вечерний воздух. Стояла какая-то странная ломкая тишина, только перекрикивались стражники вокруг Дворца, да где-то очень далеко сердито кричала женщина. За весь день Лорку не довелось ни с кем поговорить – похоже, отец запретил разговаривать с сыном даже рабам, приносившим еду. Может быть, в другое время Лорк бы обиделся на подобное отношение. Но сейчас, размышляя над случившимся, он склонен был согласиться с отцом. Кто знает, может быть, Нотон-кун подозревал Круг лаев в заговоре? Может быть, счел сына лазутчиком жрецов, намеренно засланным в город? Или действительно решил, что тот сбежал, и отправил гонца к Маатану – выяснить точно, зачем Лорк приехал в Ойчор.
Последняя мысль радости не доставила. Неизвестно, что скажет гонцу Маатан. Вдруг выложит истинную причину, и все узнают, кем на самом деле стал при Верховном лае Лорк? Впору подниматься на башню и прыгать вниз, прямо на деревья с чудными плодами.

За размышлениями Лорк пропустил момент, когда в воздухе раздался непонятный гул. Го давно уже должен был скрыться за курганами, но небо оставалось светлым, хотя и приобрело странный розоватый цвет. Так бывало, когда ожидался ветреный день, однако небо светилось совсем с другой стороны, а не там, где Го встречался с Андарро.
Неожиданно во всем городе завыли собаки, заревели хабтагаи, стоявшие в просторном загоне за башней, издалека донеслось и овечье блеяние. Лорк поднялся, чтобы лучше рассмотреть, что творится вокруг и что же светится там, на другом краю Нижнего мира, но земля неожиданно дрогнула и ушла из-под ног.
Ничего подобного Лорк раньше не испытывал. Упав на землю, он сначала даже не понял, что случилось, и попробовал подняться. Но новый толчок снова сбил его на дорожку. А потом начался кошмар, подобного которому не насылала даже Киешат.
Первой рухнула башня. Наверное, Лорк родился под счастливой звездой, или боги хранили ученика лай – каменное навершие разбилось с другой стороны сада, и оттуда сразу же послышались крики.
Земля продолжала ходить волнами, словно твердь внезапно стала не прочнее воды, и Лорк торопливо пополз в сторону от качавшейся и трескавшейся башни. Он успел добраться до стены – тоже разламывающейся на части от земных толчков, и в этот момент его бывшая темница рухнула окончательно, обдав Лорка каменным крошевом и удушливой пылью. Чихая и кашляя, пытаясь протереть запорошенные глаза, он слышал крики ужаса, стоны, предсмертные вопли, но ничего не видел в облаке, накрывшем сад. Зато хорошо слышал подземный гул и непрекращающийся грохот – словно совсем рядом с небес падали камни.
Потом налетел горячий ветер, прибивший пыль, и на мгновение Лорк увидел зарево в полнеба, сгибавшиеся от урагана деревья и груду камней, в которые превратился дворец. Тянуло гарью, слышался треск пламени, от людских криков звенело в ушах. Как во сне Лорк смотрел на клонившиеся и ломавшиеся деревья, вывороченные пласты земли, рассыпавшиеся вокруг обломки башни, а затем остаток стены дрогнул и с душераздирающим скрежетом свалился прямо на него.


17.

Вечер прошел почти спокойно – уставший на своей дороге Го спускался к брату Андарро, а Мортон, сидя у откинутого полога, сплетал собственный венок Силы. Он понимал, что сплести гармонию не выйдет и завтра, и послезавтра – то тех пор, пока жрецы не признают свое поражение или не вспомнят, что Вай выше лаев, и что именно лаи для Вай, а не наоборот.
Целый день он ощущал напряжение, висящее в воздухе. Но так и должно было быть, раз он решился поколебать гармонию мира, пусть и чуть-чуть, самую малость. Однако сегодня он не сплел необходимого заклятья, и мир гудел, не желая утихомириваться. А нити Силы в венке то и дело напрягались, когда кто-нибудь из лаев пытался освободиться.
Это было преодолимо. Это было не страшно. Мир Вай сильный, он потерпит.

Мортон находился в шатре, разводил огонь, когда почувствовал неладное и выскочил наружу. В загоне тревожно метались и блеяли овцы. Небо темнело, и по степи шуршал сухой холодный ветер – первый вестник наступающих со стороны гор холодов. Неожиданно взревела Нариш и забилась в путах.
Мортон непроизвольно ухватился за свою магическую сеть, но лаи не пытались вырваться, лишь тревожно притихли.
И вдруг вдали, за еле видимыми на горизонте горами, стало разгораться невиданное пламя. Оно поднималось все выше, под ногами еле слышно загудела земля, и Мортон испугался. В груди заныло и застучало, виски сдавило: он понял, что надвигается что-то очень, очень страшное, перед которым споры лаев – ничто. Подняв голову, Мортон неожиданно сообразил: с купола небес исчез Камень Чин. Кто-то похитил главное сокровище Заришах! Кто-то более могущественный, чем боги Вай.
И, больше не думая, он дернул свои силки, распуская узел венка, закричал беззвучно: «Помогите!».
Цветные ленты тут же бросились врассыпную, стремясь к хозяевам, а вовсе не на противостояние неведомому. Мортон собрал всю доступную ему Силу, поднял перед собой и завопил, снова призывая собратьев на помощь. Первый порыв ветра ударил в лицо, засыпая глаза песком.

Отклика от лаев Мортон так и не дождался, а напомнить им еще раз о Долге не успел – вдалеке с тяжким грохотом в небо ударил огонь, и земля затряслась. Воздух сделался колючим, все вокруг накрыла удушливая пыль.
Мортон напряг все силы, растягивая свое белое покрывало, стараясь накрыть им все вокруг: землю, траву, метавшихся овец, осыпающиеся курганы…. Несущаяся со стороны гор волна не ослабевала, напротив – набирала ярость и мощь. А белое покрывало Мортона становилось все тоньше и тоньше, пока не начало лопаться и рваться…
Он не понимал, что происходит, и думать об этом было некогда, но, кроме прочего, чувствовал хлесткие удары, бившие куда-то в живот. С каждым ударом в душе что-то обрывалось, и в конце концов он осознал, что перестал чувствовать жрецов Круга - совсем. Он остался один, упрямо стоя на ногах посреди содрогающейся степи. Ветер уже ревел, обжигая, мимо пролетели остатки овечьего загона, с лайдо сорвало войлок, но остов каким-то чудом еще держался, впаянный в землю тьмой предыдущих Оборотов и вложивших в него силы лаев.
У края мира беззвучно рухнули горы, в тот же миг с оглушительным треском из рук Мортона исчезла Сила, и его, совершенно беззащитного, снесло, как пушинку, и покатило по степи.
Он почувствовал, что куда-то падает, сверху сыплется земля, услышал такой грохот, словно купол небес обрушился вниз, а потом провалился в темноту.

18.

Было так странно видеть себя откуда-то сверху: руку, торчавшую из-под обломка стены, запорошенную пылью голову. Все остальное скрывали ветви упавшего дерева.
Лорку даже показалось сначала, что на самом деле там, внизу, кто-то другой. Он попробовал наклониться, чтобы разглядеть лежавшего, но вместо этого неожиданно поднялся выше остова полуразрушенной башни – и тогда только понял, что умер.
Честно говоря, Лорк ожидал увидеть Моро, распахивающего перед своим сыном полог пиршественного шатра. Но отец воинов не спешил спускаться с небес, и тогда Лорк решил осмотреться.
От некогда величественного дворца осталась груда дымящихся развалин. Золото куполов сделалось неотличимым от камня стен – все скрывало медленно оседавшее облако темно-серой пыли, сквозь которое багрово светили первые огни начинающегося пожара.
Сад, который накануне Лорк разглядывал с верхушки башни, превратился в непонятное месиво из обломков, поваленных деревьев и вывороченной корнями земли. Кое-где лежали люди – то ли мертвые, то ли раненые, Лорк не мог разобрать с высоты своего медленного полета. Он подумал, что надо подняться еще выше – и мгновенно оказался так высоко, что в первое мгновение даже испугался. Но затем вспомнил, что душа не может упасть и разбиться.
Он всегда думал, что Ойчор громаден, но сейчас Золотой город лежал перед ним как на ладони. Лорк видел метавшиеся по улицам крохотные фигурки людей и хабтагаев, остатки домов, рухнувшие стены и разгоравшиеся пожары. Земля не желала успокаиваться – она шла медленными волнами, как вода бескрайнего озера Кох от дыхания снежного великана. Над дальними горами поднималось алое зарево, словно полмира горело за каменистой грядой, находящейся – страшно представить – в тьме дней пути хабтагая. Но на фоне этого огня горы казались кучкой небрежно наваленных глыб.

Лорк подумал о стойбище, об оставшихся там мортах, которых невиданный ранее ураган расшвырял по степи. Вспомнил об отце, сгинувшем под развалинами дворца. О братьях, нашедших свою смерть среди золотой роскоши. О Тарсе, обо всех, кого знал и помнил…
Это было неправильно, несправедливо – если богам было угодно наказать мортов, то зачем они посылали знамения Маатану? Или жрец истолковал их неправильно? Или… намеренно отправил мортов на верную гибель? А, может быть, боги просто решили уничтожить и ваев, и мортов?
Последняя мысль отдавала скверной. Страшно казалось представить, что животворящий Го условился с нежной Заришах, а неистовая Томо протянула руку великану Тану, и все вместе они сговорились уничтожить Вай навсегда.
Боги не могли желать смерти своим детям! Но вот она, старуха Шин, ходит по земле, сгоняет души для Андарро, не различая ни гордых ваев, ни отважных мортов.
Стало больно – так, словно жертвенный нож вонзился между ребер, прошел до сердца и начал там проворачиваться, наматывая жилы на острие. Земля вдруг понеслась навстречу, будто Лорк падал с небес подобно сбитой стрелой птице. Он попытался удержаться за неверный воздух, уцепиться за поднимавшийся к куполу небес дым, воззвать к могучему Тогомо…

Лорк открыл глаза, вдохнул серую пыль, закашлялся и тут же обнаружил, что нож в груди никуда не исчез. Он все так же разрывал внутренности при каждом вздохе, боль отдавалась в голове ударами крови, затапливала, сжигала, словно Лорк горел заживо.
Он попытался кричать – из горла вырвался слабый хрип. Попытался пошевелиться, но тут тяжесть, придавившая его к дрожавшей земле, стала окончательно невыносимой. Лорк засучил ногами в попытке вдохнуть, мир почернел, затем пошел огненными кругами.
Лорк в последний раз вспомнил о матери, о братьях, о друзьях. Вспомнил, каким прекрасным предстал перед ним Великий Ойчор. Вспомнил отца, гордо стоявшего на площади, и Маатана, склонившегося перед ним. Вспомнил – и из последних сил проклял богов, так жестоко обманувших своих детей. Проклял за мортов, за ваев, за весь сожженный разрушенный мир, который увидел с высоты птичьего полета.
И провалился в черное ничто без боли, без времени, без прошлого, без будущего…

19.

Земля все еще дрожала.
Мортон лежал в образовавшемся овраге, сверху его накрыло куском войлока с шатра, а в ногах запутался какой-то тюк. С трудом поднявшись, лай ничего не смог разглядеть сквозь несущуюся навстречу пыль, только со стороны гор грохотало по-прежнему. И зарево, хоть и стало меньше, все так же не желало гаснуть.
Выкарабкавшись на более-менее ровную поверхность, Мортон увидел неподвижную Нариш, зацепившуюся поводом за обломок ствола Учи. Подобравшись поближе, Мортон понял, что она жива – закрытые веки дрожали и грудь вздымалась и опадала.
Мортон просунул руку под нижнюю челюсть хабтагая, находя нужную точку. Через некоторое время Нариш открыла глаза, тут же заморгав от пыли, а потом встала на ноги. Это было хорошо, Мортон боялся, что они могут быть сломаны.
Овечий загон пропал целиком, на месте каркаса лайдо торчали жалкие обломки прутьев.
Такие же жалкие обломки Силы чувствовал Мортон и в своей груди – все, что осталось от огромного, непостижимого, великого дара богов. Самоуверены и глупы были не только лаи. Самоуверен и глуп оказался и Мортон, решившийся противостоять всем сразу: и жрецам, и неведомому богу, наславшему на Вай свои проклятия. За это лай-отступник и поплатился, потеряв магию.

Недолго думая, Мортон подхватил уцелевший тюк, взобрался на Нариш и направил ее в сторону Ойчора. Животное упрямо не хотело туда идти, мотало головой и ревело. Пришлось положить руку на холку и пошептать, после чего хабтагай послушно развернулся куда надо.
Мортон собирался найти Лорка.
Нариш сначала неуверенно, спотыкаясь, а потом все более резво заковыляла по разоренной степи. Сгущалась ночь, но зарево не гасло, напротив, кажется, разгоралось ярче, и можно было разглядеть свежие разломы в земле, которые приходилось огибать. Иногда степь содрогалась, впереди разверзалась очередная трещина, и Нариш приходилось снова успокаивать с помощью жалких остатков Силы. А вскоре пошел странный черно-серый нетающий снег.

К утру Мортон добрался до Ойчора.
Увидев развалины белой стены, замер, забыв как дышать. И в этот момент, испустив тяжелый стон, под ним пала Нариш, только каким-то чудом не придавив ему ногу. Наверное, Сила выпила ее до дна. Разбираться было некогда и незачем, Мортон, сипя и кашляя, направился к городу пешком. Пыль забивала глотку, дышать сделалось тяжело, но напиться было негде, и самым главным сейчас казалось найти и вытащить из этого ужаса Лорка.
Войти в Ойчор теперь можно было где угодно, стоило только перебраться через обломки.
Издалека слышались плач, ор, стенания, надсадный кашель. Стражи не оказалось. Дома лежали в руинах. Первой, кого увидел Мортон, была рыжеволосая грязная женщина, воющая над грудой камней. Голос ее был страшен.

Забившись в какую-то щель, Мортон стащил с себя остатки белого балахона, оставшись в безрукавке и простых штанах. Сила покинула его, ее жалкие крохи были потрачены на то, чтобы заставить Нариш идти к Ойчору, и он не хотел больше зваться Верховным лаем. Имя, которым одарил его Нотон-кун, потеряло смысл.
Через завалы Маатан выбрался на другую улицу и стал двигаться в сторону дворца. По пути то и дело попадались люди. Кто-то бежал, кто-то плакал, кто-то ругался. Из-под обломков раздавались крики и стоны.
Маатан шарахался от людей и пробивался между завалами все дальше и дальше. Кажется, он заблудился, потому что никак не мог попасть на единственный раз виденную им площадь. Паника постепенно завладевала и им, и он начал метаться туда-сюда, плохо видя сквозь пыль, спотыкаясь и падая.
Однажды прямо на него выскочил морт с саблей наголо, посмотрел дикими глазами, и когда земля в очередной раз с тяжким гулом вздрогнула, вонзил клинок себе в живот, выпуская на волю душу и заливая землю кровью.
- Прокляли! Прокляли! – надрывался где-то недалеко мужской голос.
Из-за высоких остатков башни внезапно выбежал хабтагай, пронесся совсем рядом, от чего Маатан упал спиной на острую каменную крошку и зашелся в очередном приступе кашля. Отдышавшись, с трудом поднялся и снова побрел по тому, что недавно называлось улицей.

За следующим поворотом он наконец-то увидел площадь, поперек которой теперь проходила глубокая трещина. В развалинах дворца копошились люди. Маатан заметил, что они собирают что-то в мешки. Успел понять, что это золотые шарики, но его внезапно схватили за глотку и зло прошипели в ухо:
- Уходи отсюда! Это наше!!!
- Мне… - просипел Маатан, - мне не надо… этого. Мне человека… найти.
- Тут все погибли, - пролаял державший его. – А кто не сдох, мы добили сами. Уходи!
- Он не… он не морт! - Маатан решил воспользоваться тем, что Лорк не похож на соплеменников. – Он чернокожий!
- Здесь не было таких. Уходи! – скомандовал голос, и Маатана толкнули в спину чем-то острым.
Он торопливо убрался, но далеко не ушел, продолжая кружить поблизости.
Пахло гарью, кровью, бедой… Надежда, так отчаянно горевшая в груди поначалу, потихоньку оставляла.

И когда Маатан услышал рев хабтагая и посмотрел в ту сторону – не поверил своим глазам. Возле разрушенной стены топтался Нур. Он не бежал прочь, как остальные животные, а стоял над чем-то, скрытым ветвями упавшего дерева, и тягостно, тоскливо ревел.
Маатан бросился туда и разглядел между обломками стены знакомую черную кисть.
Пока голыми руками разгребал камни, думал, что сойдет с ума – или от радости, или от горя. Когда поймет, что с мальчиком.

Лорк был жив, но душа его блуждала отдельно от тела. Маатан выяснил это, когда с трудом сумел вытащить ученика из-под обломков. Он собирался было возблагодарить богов, но подумал, что благодарить не за что.
Склонившись к покрытому пылью и грязью дорогому лицу, Маатан поцеловал приоткрытые губы и прошептал: «Нам надо уходить, Лорк. Тут нельзя оставаться».
Он знал, что сломанные кости могут повредить внутренности, но выхода не видел. Поэтому как можно бережнее поднял ученика на руки и понес к Нуру. Умница хабтагай сам опустился на колени, и Маатан, кое-как устроив Лорка у него на спине, забрался позади и обхватил ученика поперек груди, укладывая на себя.
- Пошли отсюда, Нур, - сказал Маатан, словно хабтагай мог его понять. – И как можно скорее.
Где-то снова завопили, потом послышалось бряцанье оружия. Шум приближался, и поднявшийся на ноги Нур осторожно побрел, выбирая безопасную дорогу, стремясь убраться подальше от ужасного места.

Они шли через боль и страх. Через горе и ужас. Через смерть и разруху. Они шли, а Маатан смотрел только на Лорка – сейчас для него был важен только он, неотданный вовремя жрецам сын рабыни и Вождя Тьмы племен, неудавшийся ученик. Маатан аккуратно прижимал к себе теплое тело и внимательно прислушивался к тяжелому дыханию.
Когда Ойчор остался позади, земля в очередной раз дрогнула, а серая пелена на небесах разорвалась ненадолго, показав край зловеще-красной колесницы старого Го.
Они уходили все дальше от беды и навязанного долга.

Отныне Маатан только сам отвечал за себя и за беспомощного искалеченного Лорка. Он взялся беречь ученика, и теперь оставалось следовать своему выбору. Может быть, в уцелевшем тюке, который так и валялся возле мёртвой Нариш и который Маатан поднял, когда они выбрались из города, найдутся какие-то мази и снадобья. Но если их там не окажется – Маатан сделает все нужное.
А когда Лорк поправится и окрепнет, пепел осядет, горы перестанут падать, и древняя Вай наконец-то задремлет внутри мира, Маатан скажет:
- Я больше не учитель тебе, Лорк. А ты – не мой ученик. Мне нечего тебе дать и нечему научить. Поэтому ты свободен. Твой путь принадлежит только тебе.
Маатан знал, что больше никогда не потребует от Лорка близости. Как бы ему ни хотелось. И если тот решит уйти – не попросит его остаться, как бы больно и горько ни было расставаться.
Он отступился от Круга. Отступился от богов. Отступился даже от человеческих страданий, предоставив умирающий город самому себе – Маатан все равно не мог помочь всем. Зато обрел нечто очень важное, ради чего, может быть, только и стоило через все это пройти.

Над миром Вай занимался новый день.