Отступник

1.

День заканчивался. Старый Го гнал свою колесницу в Нижний мир, и тени от курганов становились все длиннее. Когда вершина самого дальнего на мгновение вспыхнула кровавым пламенем, заслонив половину старого Го, Ото-лай негромко позвал:
- Маатан.
Маатан ждал этого зова. Он поставил жбан с водой у входа, откинул полог шатра и вошел. Жрец сидел на кошме, скрестив ноги – сгорбившийся, но не жалкий, темные глаза лихорадочно блестели на смуглом лице. Маатан знал, что Ото-лай не болен - просто выбрал свое время.
- Маатан, - повторил Ото-лай, глядя через откинутый полог, как на вершинах курганов гаснут последние искры света. – Сегодня я уйду в Нижний мир. Ты помнишь, что должен делать?
- Да, учитель, - ответил Маатан. – Когда кобылицы Заришах покажутся над самым высоким курганом, я зажгу светильник и начну читать песню Дороги. А когда они тронут копытами самый низкий курган, я завершу огненный круг и оставлю твой шатер.
- Не забудь взять кошму, - все так же глядя в небо, сказал Ото-лай. – Ты не сможешь вернуться сюда, пока Ёй не унесет пепел со стойбища.
- Я помню, учитель.

Выйдя наружу, Маатан приподнял жбан за край, и вода полилась в узкую канавку, окружавшую шатер Ото-лая. Мелкие камни были пригнаны так плотно, что вода не уходила в землю – бежала прозрачной змеей, неся на крохотном гребне какие-то семена, высохшие травинки и неосторожных жучков. Бежала, пока не поглотила собственный хвост и не поднялась вровень с каменным бортиком.
На первый взгляд, это была излишняя предосторожность – на три броска копья вокруг лайдо гореть было нечему. Трава начиналась за пределами этого круга - высокая, сочная, полная жизни. Но ритуал требовал присутствия всех четырех стихий, и Маатан строго ему следовал.
Распрямившись, он повернулся в сторону курганов, по-прежнему залитых багровыми отсветами заката. Маатан искренне надеялся, что все сделает правильно. В конце концов, его обучение началось в тот день, когда он произнес первое слово, и недостойно проводить своего учителя было бы стыдно. Маатан обязан обеспечить старому жрецу самый быстрый путь по широкой и ровной Дороге мертвых. Ото-лай заслужил это своей преданностью Великому Ойчору.

Очередное одинокое утро застало Маатана на краю лайдо, на границе земли и травы. Шатер давно прогорел – на его месте остались одни угли, да и те уже не переливались красным, разгораясь от налетавшего порывами ветра. Ёй торопился помочь ушедшему по Дороге жрецу достигнуть Нижнего мира.
День обещал быть ясным – суровая Томо, несущая небесные воды, осталась довольна жертвенным ягненком и не собиралась отягощать последний путь Ото-лая.
Маатан поплотнее завернулся в кошму и поправил сверток, лежащий под головой. Объемистый тюк, вынесенный из шатра в тот момент, когда под умершим жрецом занялась обильно политая маслом лежанка, Маатан пристроил в ногах. Невдалеке в загоне негромко блеяли овцы, взбудораженные долгим ритуальным пожаром, где-то в траве прокричала птица, - и краткий тревожный сон сбежал окончательно.
Маатан сел и подтянул к себе тюк.
Он постился уже третий день – отягощенному пищей нельзя открывать Дорогу в Нижний мир – и сейчас не отказался бы проглотить барана и закусить овцой. Но отара была маленькой, мясо Ото-лай и Маатан позволяли себе редко, и, оставшись один, ученик не собирался изменять правилам. Он достал из тюка круг овечьего сыра, пару сдобных лепешек, мешочек с засушенными ягодами и небольшой бурдюк с водой.
Гости из столицы – Ойчора, стоящего в центре земли – ожидались к вечеру. К этому времени Ёй окончательно унесет пепел, и можно будет поставить новый шатер, хозяином которого станет Маатан. Он сам валял войлок, кроил, сшивал полотнища толстой костяной иглой с пропущенной в ушко бараньей жилой. Сам плел амулеты из нужных трав, сам вырезал из коры божественного дерева Учи идолов-защитников.
Маатан хорошо подготовился к тому, чтобы стать новым лаем. Но прежде всего следует довести до конца обряд проводов учителя, который включает в себя обет молчания. Хотя это и не тяжелое бремя, ведь Маатану просто не с кем его нарушить: до Ойчора – одна дорога Го, между лайдо – тоже ни одного человека, а с овцами не слишком-то побеседуешь.

Шатер Ото-лая принадлежал Кругу, как и шатры других жрецов, а среди ваев навещать живущих в Круге было не принято, особенно если над стойбищем поднимался дым погребального костра. Лаи же со дня получения Имени не покидали свои лайдо ради праздной болтовни – это не имело смысла: они чувствовали друг друга каждый день во время Обряда, да и говорить им было не о чем.
А вот Маатан знал их всех. Пять ладоней мужчин, с которыми ему приходилось встречаться. Но знал не только в лицо – Ото-лай давно научил его отличать жрецов друг от друга на расстоянии, в момент творения общей волшбы. Так что ученик легко связывал льющуюся силу с Именем.
Темно-синий, густой – непробиваемый Ино-лай. Насыщенно-зеленый – спокойный Умо-лай. Тепло-желтый – благожелательный Ано-лай. Светло-голубой – холодный Ыто-лай… У каждого был свой цвет. По крайней мере, такими их видел Маатан. И ему было слегка любопытно – каким цветом вольется в Силу лаев он сам, когда приехавший из Ойчора Правитель посвятит его в Хранители? И как наречет?

Маатан не был привязан к своему имени – оно всего лишь означало «мальчик». Издревле лаи называли так своих учеников: с того дня, когда вносили найденыша в шатер, и до своего ухода. Правда, за время обучения Маатан успел миновать не то что детский – даже юношеский возраст, но кого это могло взволновать или удивить? Ни ваи, ни морты не нарушали границ лайдо, а по количеству прожитых Оборотов Ото-лай годился своему ученику в прадеды.

Маатан еще раз мысленно пожелал учителю легкой дороги и перевел взгляд на свою руку, где как никогда ярко проступил замысловатый узор. Переплетение линий на предплечье не было искусно нанесенной татуировкой. Эта отметина - знак судьбы, уготованной мальчику. Он проявлялся сразу по рождении, и окружающие люди знали: такого ребенка следует отдать жрецам в Круг. Иногда с возрастом узор бледнел, а порой и вовсе исчезал, но никто не смел противиться судьбе. Едва малыш начинал более-менее уверенно держаться на ногах, самостоятельно брать ложку и переставал мочиться в колыбель, его относили к ближайшему лайдо и оставляли на милость богов и жреца. Так что Маатан понятия не имел, кто его родители, где живут и чем занимаются.
Порядок наследования не менялся тьмы Оборотов: Ойчору требовался Круг. Благодаря его защите мир процветал и благоденствовал, не опасаясь за свои благополучие и богатство. И в нужное время к лайдо Маатана обязательно принесут смуглого горластого мальчишку, на предплечье которого будет темнеть знак богов…
Боги никогда не отмечали знаком судьбы девочек. Наверное, потому, что женская душа слабее держалась в теле, прицепленная к нему травяными нитками. Хотя душу мужчины боги пришивали бараньими жилами, за годы ученичества Маатан не раз вплотную подходил к последней Дороге. Нелегко доставалось ремесло жреца…

В этот момент задумавшийся Маатан заметил, что не один: среди курганов, смутно видимые в предрассветных сумерках, появились силуэты верховых. Отряд приближался совсем не с той стороны, откуда должен был пожаловать Правитель со свитой. И ничего хорошего ждать от верховых, похоже, не приходилось.

2.

Лорка разбудил гонец, коснувшийся голого плеча кончиками пальцев. Наклонился к самому лицу, тихо выдохнул:
- Нотон-кун зовет.
Вылезать из нагретого нутра мехового мешка не хотелось, но отец не стал бы звать среди ночи просто так. Лорк натянул штаны, накинул на плечи легкую куртку и осторожно проскользнул под занавесом шатра к выходу.
Ночь выдалась ветреная и холодная, так что Лорк зябко повел плечами, плотнее запахнулся и заспешил к центру стойбища – мимо спящих в пыли собак, еле тлевших костров, составленных во временные загоны повозок, за которыми блеяли овцы. Кибитка Заришах уже наполовину исчезла за далекими курганами, и там, где за краем степи прятался неприступный Ойчор, старый Го взмахивал огненным кнутом, выгоняя из стойла небесных хабтагаев.

Отец был не один. Старшие братья уже сидели на кошме у самого очага, и Лорк решил остаться у входа. Раган обернулся, нахмурился:
- Что здесь делает сын рабыни?
- Он поедет с вами, - Нотон-кун протянул руку к миске, ухватил разваренные с пряностями и жиром зерна, смял в плотный комок и кинул в рот. – Ты собрался со мной спорить, Раган?
Лорк равнодушно взял с подноса шарик горячего сыра, сунул за щеку. К нелюбви братьев он давно привык. Ни один из троих так и не смирился с тем, что ребенка чернокожей пленницы, выменянной у торговцев рабынями на рыжего хабтагая, Нотон-кун, Вождь Тьмы племен, сразу после рождения напоил своей кровью, признавая законным сыном.
Даже сейчас, спустя много Оборотов, черная Нама по-прежнему спала в шатре Нотон-куна, в отличие от законных жен, давно поселившихся отдельно. Заришах не дала ей других детей, зато сохранила красоту и гибкость. Втайне от всех Лорк гордился своей матерью и искренне считал, что более прекрасной женщины нет во всей степи, а может быть, даже в Ойчоре.
Однако капли отцовской крови, смешавшиеся на его губах с материнским молоком, не могли защитить от неприязни сверстников. От отца Лорк унаследовал только глаза – синие, как летнее небо над стойбищем. Все остальное досталось ему от матери, и Лорк не раз горько жаловался равнодушной степи на черную и гладкую, словно кора дерева Учи, кожу.
Свое право сидеть на кошме рядом с отцом он отвоевывал всю жизнь – с того дня, как впервые взял в руки лук и взобрался на боевого хабтагая. Лорк никогда не побеждал на Большом Дааване, но при этом ни разу не проиграл в состязаниях всадников ни одному из братьев, кроме Рагана. Мало кто из ровесников – да и из старших тоже – рискнул бы драться с Лорком на ножах. И уж точно никому не пришло бы в голову говорить, будто он плохо правит своим хабтагаем.
К сожалению, все это не спасало от насмешек за спиной и презрительных плевков под ноги. И дело тут было не в том, что матерью Лорка была рабыня. Причиной был он сам – слишком тонкий, слишком гибкий, слишком похожий на девушку-подростка, зачем-то переодевшуюся в мужскую одежду. И хотя он стал мужчиной в неполных шестнадцать Оборотов, среди мортов все равно находились желающие проверить, что у Лорка в штанах.
Он убил троих, самых настойчивых, и был оправдан советом старейшин, но грязные шепотки так и не прекратились. А Раган демонстративно отходил подальше, если случайно оказывался рядом с Лорком.

- Ночью в Круге загорелся один из шатров, дым поднимался выше курганов, - Нотон-кун вытер жирные руки о кошму. – Значит, великая цепь на время распалась. Мы ждали этого много Оборотов, и теперь мы должны опередить Ойчор и забрать ученика. Тогда жрецы не смогут замкнуть Круг, их магия ослабнет. Я хочу, чтобы вы привезли мальчишку сюда. Мы окажем ему большие почести, назовем могучим жрецом мортов, и он поможет нам прорваться в Великий город. Тогда я велю раскинуть для него шатер рядом со своим и богато украсить. Жрецу приведут самых красивых девушек и дадут в услужение самых ловких мальчиков. Он получит самое жирное мясо и самого быстрого хабтагая. Я сказал, выполняйте.
Выходя из шатра, Лорк услышал насмешливые слова Рагана.
- К чему тратить на жреца наложниц и рабов? Отдадим ему Лорка. Говорят, лаи не брезгуют мужчинами, а сын рабыни тоже отмечен богами.
Бесан и Марак рассмеялись, и Лорк невольно взглянул на предплечье. В сумерках было плохо видно, но он и так знал, что ниже локтя черная кожа светлеет, образуя странный розовый узор. Знак богов, по ошибке отметивших не ту руку.
Лорк негромко вздохнул и быстро направился в свой шатер. От Круга жрецов стойбище отделяла не одна тьма сай, значит, нужно взять с собой воду, сыр и лепешки. Просить в дороге хоть крошку у братьев он не собирался.

Старый Го торопился догнать кибитку Заришах второй раз с той ночи, когда хабтагаи начали путь к курганам. За время пути Раган остановился только однажды – принести жертву Тали-удаче. Рыть яму для костра он велел Бесану и Мараку, а Лорка отправил на поиски растопки. К счастью, сухой куст отыскался неподалеку – весь в прошлогодних колючках. Ломая ветки, Лорк шипел от злости каждый раз, когда очередной шип впивался в кожу. И нисколько не сомневался: в стойбище он вернется с опухшими ладонями и лихорадкой – Раган знал, что делал.
Кидая в крохотный костер кусочки сыра и лепешки, Лорк заранее представлял, как будет держать поводья исколотыми руками, и злился еще сильнее. Вряд ли их будущий пленник согласится вылечить одного из похитителей. Хорошо, если не проклянет. А что может быть хуже проклятья на свежую кровь?

Место, где недавно стоял шатер жреца, открылось неожиданно – усталые хабтагаи миновали последний курган, и Лорк увидел впереди небольшой загон, в котором толпились овцы, чистый от травы круг земли с лениво дымившимся пятном посередине, и человека. Утренний сумрак не позволял разглядеть его как следует, но человек был не похож на мальчишку. Впрочем, раздумывать о том, сколько Оборотов ученику жреца, было некогда – Раган толкнул пятками своего хабтагая, вскинул над головой копье и понесся вперед. Марак и Бесан с боевым кличем бросились за ним, и Лорку ничего не оставалось, как поскакать следом.
Человек не испугался и не побежал. Стоял и смотрел на них – спокойно, словно морты-кочевники каждый день появлялись рядом с лайдо. Лорк ждал, что Раган оглушит его или собьет с ног, но брат остановился в двух шагах, соскочил с хабтагая и неожиданно растянулся на вытоптанной земле во весь рост. Бесан и Марак поступили так же, и Лорк тоже решил спешиться. Падать ниц он и не думал: ученику жреца, похоже, подобные знаки внимания были непонятны - пожав плечами, лай сделал осторожный шаг назад.
Впрочем, уговаривать Раган не собирался. По земле прошелестел кнут, сыромятный ремень захлестнулся вокруг коленей мага, и тот, взмахнув руками, опрокинулся на спину. Марак лежа метнул тонкую сеть, накрывшую упавшего с головой, и только тут Лорк сообразил, что его братья оказались на земле не добровольно. Магия лайдо защищала своего, но сил жреца почему-то оказалось недостаточно.

Перед тем как усадить связанного пленника на своего хабтагая, Раган велел Лорку принести тюки и выпустить овец. Они не могли забрать их с собой, а оставлять животных на верную смерть от голода в закрытом загоне было неправильно. Шагнув из травы на сухую землю, Лорк в полной мере ощутил на себе силу магии. Его бросило на колени, спина, казалось, затрещала от невидимого гнета. Лорк ползком добрался до загона, с трудом отодвинул деревянную задвижку и распахнул дверь. Затем так же ползком отволок в траву два тюка – большой и маленький. Судя по их тяжести, они были набиты камнями.
Впрочем, едва Лорк пересек невидимую границу, тяжесть исчезла. Тюки оказались обычными тюками, и Лорк, связав их веревкой, перекинул поклажу через шею хабтагая перед первым горбом.
Теперь у него появилась возможность рассмотреть пленника получше. Под сетью оказалось сложно разглядеть черты лица, но кое-что было очевидно. Ученик жреца не был мальчиком. Не был он и юношей – невысокий, худощавый, жилистый мужчина. По виду - ровесник Рагана или чуть старше, черноволосый, но кожа светлее, чем у мортов. Одет он оказался довольно легко – в кожаные штаны и нечто, напоминающее длинную рубаху без рукавов. Пальцы пленник крепко сжал в кулаки, и, присмотревшись, Лорк заметил, что тот держит какие-то деревянные фигурки – наверное, идолы-обереги.
Раган, рисуясь, запрыгнул на хабтагая, развернул его задом к останкам жреческого шатра.
- Поедем медленно, - бросил через плечо остальным. - Теперь можно не торопиться.

Первый привал сделали в полдень. Они как раз добрались до реки, пленник, явно непривычный к тряскому бегу хабтагаев, все чаще заваливался то вперед, то назад, и Раган решил остановиться.
Лорк с трудом шевелил опухшими пальцами. Проклятые колючки делали свое дело – ладони горели, словно Лорк держал в них раскаленные угли. Сунув руки в теплую мутную воду, даже удивился, что она не вскипела. Стало легче, но не намного.
Пленник выглядел совершенно измученным, и Лорк спросил себя, смогут ли они довезти его до стойбища. Правильно сидеть на хабтагаях морты учились с раннего детства, а жрец, похоже, мало ездил верхом. После того, как Раган стащил его на землю, пленник с трудом проковылял несколько шагов и упал на колени в траву. Сетка опутывала его с головы до бедер, но Лорк видел, в какой болезненной гримасе исказилось усталое лицо.
- Развязал бы ты его, - негромко сказал он Рагану. – Куда он теперь убежит?
- А если колдовать начнет? – Бесан наклонился над своим мешком, распуская горловину. – Я бы не стал его освобождать.
- Они не могут толком колдовать до посвящения, - Марак вопросительно взглянул на Рагана. – Надо развязать, иначе не довезем. Ему же тоже пить-есть надо.
Раган с сомнением посмотрел на пленника, потом решительно достал из-за пояса нож.
- Если я тебя развяжу – ты не попытаешься удрать?
Жрец подумал и отрицательно мотнул головой.
- Колдовать не будешь?
Еще одно движение, подтверждающее: не будет. Раган удовлетворенно хмыкнул и разрезал веревку, стягивающую сеть. Затем повернулся к Лорку.
- Дай ему воду и сыр. И лепешки.
Лорк взял с собой не слишком много припасов, но начинавшаяся лихорадка отбивала всякое желание есть. Поэтому он без возражений снял с хабтагая свой мешок и попытался развязать горловину. Поврежденные пальцы слушались с трудом, но с помощью зубов и ножа Лорк кое-как справился с тесемками. Вытащил завернутый в мокрую тряпку сыр, скрученные в трубки лепешки, снял бурдюк с водой и подошел к пленнику. Тот растирал занемевшие запястья. Деревянные фигурки лежали в траве рядом. Присмотревшись, Лорк узнал Повелителя ветров и Хозяйку бурь. Наверное, пленник надеялся, что Ёй и Томо заставят мортов повернуть назад. Или явят какое-то знамение, которое отпугнет похитителей. А может быть, просто держал их в руках в момент похищения и не захотел бросать.
- Возьми воду, - Лорк положил бурдюк в траву. – Это сыр и хлеб, ешь быстро, мы скоро поедем дальше.
Пленник поднял голову и посмотрел сначала в лицо Лорка, затем перевел взгляд на руку, в которой тот держал угощение, нахмурился. За все время пути он не проронил ни слова, словно не умел говорить. Лорк мог поклясться всеми богами, что его черная кожа жреца удивила, а может быть, даже испугала. Но, как немедленно выяснилось, он ошибался.
Пленник цепко ухватил его за кисть, притягивая к себе и вглядываясь в рисунок на предплечье. Затем провел пальцем по опухшей горячей ладони, качнул головой. С трудом встал, не забыв прихватить из травы фигурки богов, поковылял к щипавшему траву хабтагаю. Заинтересованный Лорк пошел следом.
- Смотри там за ним! - крикнул ему в спину Бесан, но Лорк даже не повернул головы. Было очевидно, что жрец не собирается бежать – ему требовалось что-то из его имущества.
На дне меньшего из тюков нашелся узелок с непонятным серым порошком и небольшая глиняная миска. Отсыпав порошка, жрец добавил воды и размешал получившуюся смесь пальцем. Затем снова взял Лорка за кисть и густо намазал ладонь.
Боль и жар Лорк перестал чувствовать почти сразу, и тут же протянул другую руку. Наверное, пленник не рассчитывал на хорошее отношение и заранее старался расположить к себе одного из похитителей. Поэтому Лорк поспешил его успокоить.
- Тебе не причинят зла, жрец. Отец сказал, тебе приготовят богатый шатер и дадут в услужение лучших рабов.
Тот пожал плечами. Похоже, пленника не волновали ни рабы, ни богатство. А может быть, он не верил словам Лорка. Или ему было все равно.
Сыр и лепешку жрец все-таки съел. Запил водой, вытер губы ладонью и лег в траву, глядя в безоблачное небо. Лорк сел рядом, добровольно взяв на себя роль сторожа, пока братья умывались в реке, с удовольствием избавляясь от забившейся повсюду пыли. Лорк тоже собирался выкупаться, но не знал – можно ли это делать после лечения. Смесь засохла тонкой ломкой коркой, которая неминуемо отвалится, едва возьмешься за повод. Тогда, наверное, все начнется снова – боль, лихорадка и жар в ладонях. Так что Лорку хотелось продлить состояние покоя как можно дольше.
А еще его любопытство будоражил пленник. Который смотрел на солнце не щурясь, дышал ровно и не выказывал страха. Хотя бояться ему действительно было нечего – на земле огненного Го мало кто рискнул бы убить жреца или его ученика. Ни ваи, ни морты не стали бы навлекать проклятье на себя и всех потомков до скончания мира. Певцы, забредавшие в стойбища, иногда рассказывали о таких безумцах: их участи не позавидовали бы даже отверженные корды – одинокие бродяги, питавшиеся падалью.
Из раздумий Лорка вырвал окрик Рагана.
- Поднимай свой зад, пора ехать!
Лорк встал и посмотрел на лая. Тот уже сидел, все с тем же отстраненным выражением лица. Трястись на хабтагае Рагана ему, кажется, не хотелось, и Лорк неожиданно для себя предложил:
- Пусть он едет со мной, Раган. Нур бежит ровнее, чем твой Тобай. К тому же он моложе, и горб у него мягче. Мы сможем ехать дольше – жрец не устанет, - и вернемся в стойбище раньше.
Лорк видел: брат сомневается, стоит ли доверить такое важное дело ему, и добавил:
- Если хочешь, можешь его связать, но это ни к чему. Свободный он будет лучше держаться.
- Забирай, - Раган махнул рукой. – Охота тебе возиться и следить, чтобы жрец не свалился на землю – дело твое.
Он еще что-то добавил, неслышное и обидное – Бесан и Марак громко захохотали, - но Лорк уже повернулся к встающему пленнику.
- Идем со мной, я помогу тебе сесть на Нура. Только не пробуй его увести – он все равно слушается только меня.

3.

Самоуверенность Неотданного насмешила бы Маатана, если бы он был приучен смеяться над чужими ошибками. Но он молчал, соблюдая условия ритуала, хотя и понимал уже – Посвящения не будет. Правитель со свитой приедут к пустому лайдо, где обнаружат только разбежавшихся овец. Выйдя за пределы Круга до Посвящения, Маатан потерял право считаться преемником Ото-лая…
Конечно, он мог воспользоваться наукой учителя: хватило бы двух слов – и дерзкие кочевники полегли в траву, подобно сбитым птицам. Но нарушение обета молчания закрыло бы Ото-лаю путь в Нижний мир, заставив его душу скитаться между куполом небес и землей мертвых, а этого Маатан никак не мог допустить. К тому же подобное неуважение по отношению к ушедшему жрецу лишало ученика возможности вообще когда-либо занять место в Круге.
Сами того не зная, похитители не оставили Маатану выбора: что бы он ни совершил в момент нападения, все было плохо. Единственное, что Маатан мог сделать – выбрать из двух зол меньшее. То есть молчать, храня верность учителю и его последней воле.
Наверное, стоило злиться на глупых мортов, одним махом перечеркнувших всю его жизнь. Но Маатан почему-то не злился. С неожиданным смирением принял он новый удар судьбы и со сдержанным интересом вглядывался в непонятных, всегда таких далеких от жрецов людей. Наблюдал за их привычками, повадками, взаимоотношениями…

Неотданного остальные явно не любили, но почему-то не прогоняли. Хотя он даже внешне отличался от них. Маатан искоса снова окинул взглядом чернокожего – мальчик был красив. Не по-здешнему, не по-мортовски и даже не по-ваевски, но красив. Гибок, строен, голубоглаз… А еще он был сердоболен – тоже не по-здешнему. Мало кто в Вай проявил бы внимание к нуждам ученика или жреца. Да, их не трогали, их боялись, их щедро кормили и одаривали, если приходилось преодолевать Круг в какую-либо сторону, но ими брезговали.
- Не думай о людях. И не жди от них благодарности. Они все равно никогда не поймут, - учил Ото-лай.
И Маатан привык относиться к редко видимым им ваям, как к овцам в своем загоне – пьют, едят, блеют, приносят мясо, сыр, молоко, ты должен заботиться о них, но они слишком глупы, чтобы ждать от них чего-то хорошего в ответ. Каких-то чувств…

Неотданный помог Маатану взобраться на хабтагая и предложил держаться за себя. Маатан медленно положил руки ему на плечи, спрятанные под мягкой накидкой. Странное ощущение – чужое тело под руками. Раньше он не прикасался так ни к кому, кроме поджарого, щуплого Ото-лая, которого, казалось, насквозь просушил старый Го. А плечи морта оказались крепкими, и плоть под кожей упруго напрягалась, когда Неотданный брался за повод. Покачиваясь на спине хабтагая, Маатан постепенно расслабился, съехал ниже, и его колени соприкоснулись с бедрами Неотданного. Тот не отреагировал никак, словно привык к постоянному телесному контакту с другими людьми.

Когда Маатан был совсем маленьким, он иногда по ночам пытался залезть на кошму Ото-лая, прижаться к теплому боку учителя, даже обнять, чтобы ночь казалась не такой страшной и пустой. Но проснувшийся жрец неизменно прогонял его на свое спальное место, и ночь оставалась одинокой и стылой. За это Маатан не любил время Заришах. А однажды спросил:
- Учитель, ведь когда Ёй вслед за Таном приносит холодный снежный плащ, спать вдвоем теплее. Почему ты не разрешаешь мне?
- Каждый из жрецов спит, как и живет, один, - ответил Ото-лай. – Это ваи сбиваются в стада. Но на то они и ваи.
И больше к этому вопросу не возвращался.
Даже после близости они ложились каждый на свою кошму. Потребности организма – одно, а быть жрецом – другое. Во время соития допускались прикосновения, объятия, даже легкие поцелуи, но не больше того, что требовалось для избавления от семени.
Правда, когда Маатан дорос до естественных потребностей, он был уже достаточно взрослым, чтобы усвоить эту разницу, и не пытался перейти раз и навсегда установленные границы.

Так что теперь с удивлением и смутной тоской впитывал ощущения от молодого сильного тела морта, позабыв, как тупо ноют ноги от непривычной верховой езды.
Ваи сбиваются в стада. Морты живут гуртами. Одни только корды ведут сходную с жрецами жизнь, разве что питаются отбросами… Так почему Тогомо сказал: «Вы - мои дети, и служение ваше – в единстве с одним мной»? Почему верховный бог, сын Томо и Го, не позволил своим детям жить как людям, а не как отверженным?..
Подумав такое, Маатан испуганно отклонился назад, но потом вспомнил, что он больше не принадлежит к Кругу, и его глупые мысли вряд ли отныне заинтересуют Тогомо. Успокоился и вернул руку на плечо Неотданного.

Конечно, Маатан пытался предугадать, что его ждет. Убить, видимо, не убьют, напротив – обещали шатер и рабов. А зачем Маатану чужой шатер, если у него по-прежнему есть свой? И зачем рабы, если обслуживать себя он привык с детских лет?..

Старый Го уже добрался до Нижнего мира, и Заришах вовсю погоняла молодых кобылиц, когда морты наконец-то остановились, и Маатан очнулся. Оказывается, он умудрился задремать, ткнувшись лбом в затылок Неотданного. От того пахло пылью, дорогой, степью и чем-то неуловимым, но приятным. Маатан осторожно втянул носом воздух, пытаясь запомнить запах.
- Что, Лорк, понравилось с жрецом обниматься? – раздался насмешливый голос одного из мортов, которых Маатан еще не научился различать. – Отправляйся искать сухостой для костра.
Лорк, промолчав, заставил хабтагая преклонить колени, спешился, помог спуститься Маатану.
Зад и ноги одеревенели, тело казалось высеченным из камня. И еще хотелось пить. Неотданный, наверное, понял по ищущему взгляду – протянул бурдюк.
- Я пойду, - сказал Лорк. В лунном свете его атласная кожа матово блестела, ярко выделялись зубы и белки глаз. - А ты сядь рядом с Раганом, чтобы братья тебя видели.
Братья, вот как…
Маатан отрицательно мотнул головой и указал в сторону потягивающихся мортов.
- Что? – удивился Неотданный. – Я не могу, мне надо за сухостоем. Иначе мы останемся без огня.
Маатан опять отрицательно качнул головой, взял один из своих тюков и решительно зашагал вперед, взмахом руки предложив следовать за собой. Позади, вздохнув и чмокнув губами, поднялся на ноги хабтагай. За этими звуками не было слышно, идет ли Неотданный, но Маатан не сомневался – идет.
Поблизости от места, где, судя по всему, предполагалось развести огонь, Маатан остановился, развязал тюк, достал заветный мешочек, высыпал в наспех вырытую ямку две горсти серого порошка, ударил кресалом. Ровное жаркое пламя весело поднялось над землей, разбрасывая легкие искры. Если бы Тогомо не открыл жрецам секрет горючего порошка, им бы с каждым днем приходилось уходить все дальше от Круга, чтобы найти растопку для приготовления пищи. А ведь чем дальше жрец от Круга – тем беззащитнее Ойчор…

Ойчор! - воспоминание обожгло Маатана. Как он мог забыть? Все это время он думал только о себе – о том, что ему теперь не стать жрецом. И ни разу не подумал о защите Великого города!.. Не то чтобы Маатан верил, будто кто-то вроде этих смешных мортов, с удивленными восклицаниями сгрудившихся вокруг необычного костра, мог действительно нанести вред Ойчору. Но все-таки он готовился стать одним из Круга и, значит, должен бы был в первую очередь волноваться о центре своего мира, а он…

Впрочем, очень скоро Маатан снова забыл об Ойчоре, Повелителе, жрецах и покинувших его богах. Он следил за кокетливо прячущейся в облаках Заришах, ощущал ноющую боль во всем теле, слушал, как пережевывают что-то бродящие вокруг стоянки хабтагаи и ловил себя на желании протянуть руку и дотронуться до черного предплечья с таким знакомым узором. Лорк спал неподалеку, и сон его, по-видимому, был мирным. Но едва Маатан успел об этом подумать, как Лорк вздрогнул, завозился, задышал чаще, а потом и вовсе простонал что-то сквозь зубы. Словно дочь морока Киешат опустилась на его кошму и, коварно улыбаясь, укрыла своей накидкой.
Маатан, не думая, коснулся ладонью непривычно-светлого знака богов, потянулся, мысленно шепча отворот, и через какое-то время Неотданный затих. Маатан отвернулся в сторону костра, наткнувшись взглядом на одного из братьев Лорка, оставленного в дозоре. Глядя в его прямую напряженную спину, Маатан закрыл глаза и наконец-то уснул.


4.

Пленник заговорил, когда вдалеке показались огни стойбища.
- Почему твои братья тебя не любят?
От удивления Лорк едва не выпустил из рук повод. Он был уверен, что жрец им попался немой. Богам, конечно, все равно - они слышат молитвы не ушами, а с людьми служители Круга общаются мало. Покосившись на пленника, Лорк ответил, дернув плечом, за которое тот цеплялся:
- Моя мать - рабыня. Отец - Вождь Тьмы племен, великий Нотон-кун. Он назвал меня своим сыном, но братья не считают меня равным себе. Они - дети свободных женщин.
- Твоя мать попала в земли ваев издалека? - жрец тепло дышал Лорку в шею. - Ведь это от нее у тебя такая черная кожа?
- Да, - хмуро ответил Лорк. - Она из южных земель. Но моему отцу нет до этого дела.
Ему вдруг пришло в голову, что они до сих пор не знают имени пленника. Конечно, настоящего он им не назовет, настоящее знают только Посвященные и Великий Тогомо, но ведь должно же быть у жреца хотя бы прозвище.
- Как звал тебя твой наставник?
Пленник помолчал. Наверное, размышлял, стоит ли довериться сыну рабыни. Затем неохотно ответил:
- Маатан.
Лорк фыркнул. Мужчина за его спиной выглядел старше Рагана, а назывался мальчиком. Впрочем, Лорк не знал, как у лаев принято звать учеников. Вполне вероятно, им вообще не полагалось полноценного имени до того дня, как в лайдо поднимется новый шатер.
- А как звали твоего наставника?
Маатан не ответил, и Лорк решил не настаивать. Хуже нет - прогневить богов неуместным любопытством. Лорк в глубине души и так считал, что они с братьями совершили непотребное, напав на ученика жреца и похитив его до Посвящения. Боги пока что были милостивы к мортам, но кто знал, как далеко простиралось их терпение?

К стойбищу подъехали, когда Го поднялся над дальними курганами. Наверное, отец направил дозорных, потому что братьев ждали. Всадники на боевых хабтагаях вскинули копья к небу, приветствуя Рагана. Лорк сморщился. Старшего сына Нотон-куна любили за храбрость, силу и ловкость, а мнение чернокожего сына невольницы мало кого интересовало. Лорк же считал своего брата хвастуном и задирой, а его самым выдающимся умением - умение исподтишка делать пакости.

Новый шатер из шкур белых хабтагаев Лорк заметил сразу. Нотон-кун ждал у входа, рядом стояли старейшины. Такой шатер ставили только на время Большого Даавана - для самых почетных гостей. В последний раз в нем жил Миарчи-кун, вождь Южной тьмы и старший брат Нотон-куна со своими женами.
Теперь в шатре предстояло поселиться Маатану, и Лорк даже немного позавидовал пленнику. Ему самому в такой роскоши жить не доводилось, да и вряд ли когда-нибудь придется. Разве что каким-то чудом он станет великим вождем, в чем Лорк сильно сомневался. Таких чудес с сыновьями рабынь никогда не случалось, даже если отцы принимали их в род.
Раган заставил своего хабтагая опуститься на колени, спрыгнул на землю.
- Мы исполнили твою волю, отец. Ученик жреца теперь с нами, и проход на Ойчор открыт.
Лорк стукнул кнутом Нура по основанию шеи, приказывая лечь. Слез сам, обернулся, протянул руку пленнику. Хотя, наверное, теперь Маатана следовало бы называть гостем.
- Спускайся, можешь опереться на меня, если устал. Раган представит тебя Нотон-куну и старейшинам стойбища.
Впрочем, воспользоваться предложением Маатан не успел. Лорка довольно грубо оттолкнули в сторону, и Бесан с Мараком, схватив жреца за плечи, сдернули его с хабтагая, швыряя на пыльную землю к ногам отца. Лорк даже зажмурился, представив на мгновение, что вот сейчас Тогомо отстегнет с пояса пламенное копье и метнет его в мортов, посмевших непочтительно обращаться с его избранным служителем. Но ничего не случилось. Только над стойбищем пронесся резкий порыв ветра - словно предупреждение. И Нотон-кун торопливо шагнул к Маатану.
- Извини моих неразумных сыновей за их грубость, жрец. Ты приехал сюда не по своей воле, но не считай себя пленником. Я предлагаю тебе почетное место у моего костра, богатый шатер и самую жирную пищу. Останься с нами, и морты восславят твое имя.

В шатер Лорка не позвали. Да он и не ждал приглашения. Сыну рабыни не пристало сидеть на одной кошме со старейшинами стойбища, пусть у него и были на это все права.
Нос Нура пересох, и Лорк повел хабтагая к колоде, полной воды. Он привык, что о Нуре никогда не заботятся рабы, приставленные к животным. Лорк всегда сам чесал его шерсть, выбирал колючки, поил и кормил. А однажды даже вырезал нарыв на крупе Нура. Наверное, так получилось и лучше: хабтагай ходил за Лорком подобно псу и при случае мог затоптать некрупного хищника, защищая хозяина.
Обтерев Нура травой, Лорк спутал его передние ноги поводом, хотя в этом не было особой необходимости, и отправился в свой шатер, который делил с несколькими молодыми воинами племени. Все они были детьми невольниц, и с ними Лорк чувствовал себя на равных.
На кошме у очага сидел только Тарс, остальные, видимо, шатались по стойбищу или проводили время с женщинами. Лорк опустился рядом с другом, протянул руку к котлу и ухватил пригоршню теплых зерен.
Тарс покосился на него.
- Как?
- Слава Го, - коротко ответил Лорк и сунул зерна в рот.
- Хорошо, - кивнул Тарс.

Гадая, о чем отец и старейшины говорят с Маатаном, Лорк растянулся на кошме, лениво глядя в огонь. До похищения он никогда не видел жрецов, и ему не с кем было сравнивать, но немногословный и, очевидно, не злой пленник Лорку, в общем-то, понравился. Во всяком случае, лай обращался с ним лучше, чем братья, и даже залечил руки. А еще - избавил от необходимости искать растопку для костра. Чудесный порошок исправно горел каждый вечер, согревая путников, не гас от ветра и утренней сырости. Жаль, что такой порошок Тогомо даровал только жрецам. Высушенный и перемешанный с сухой травой помет хабтагаев давал больше вони, чем тепла.

Полог откинулся, и Лорк приподнялся на локте. Вошедший Бесан сощурился, презрительно оглядев выцветшую занавесь и вытертую кошму.
- Жрец хочет поставить свой шатер, служение запрещает ему пользоваться чужим. Иди помоги, отец велел.
Лорк не сомневался, что помогать Маатану отец отправил не его одного, но ничего не сказал. Братья нередко сваливали на него свою работу, но это, скорее, служило своеобразным признанием родства. Никому чужому они не стали бы передоверять поручения Нотон-куна. И хотя вставать с мягкой кошмы очень не хотелось, Лорк все-таки поднялся и вышел наружу.

Жрец уже распустил завязки своего тюка и выложил на землю туго скатанное войлочное полотнище. Лорк приблизился, присел на корточки.
- Отец сказал, тебе нужна помощь. Я принесу жерди и помогу закрепить войлок.
- Жерди не нужны, - Маатан достал из середины свертка несколько упругих толстых прутьев. - Если Го будет милостив, я выращу основу для шатра прямо здесь. Хочешь посмотреть?
- Хочу, - Лорк опустился на землю. - Ты вырастишь их колдовством?
- Силой, - жрец начертил на земле круг. - Я сказал куну, что на полет стрелы вокруг не должно быть любопытных глаз, кроме твоих.
- Я вижу, что никого нет, - Лорк кивнул. - Но подумал, братья просто не захотели тебе помогать.
- Братья? - Маатан покачал головой и воткнул прутья в землю. - Нет, им нельзя. Никому нельзя, только тебе. У тебя знак, хотя тебя и не отдали жрецам.
Лорк взглянул на свою руку.
- Боги ошиблись...
Маатан опять покачал головой.
- Боги никогда не ошибаются, морт. Они отмечают избранных для служения, когда на плаще Заришах горит Камень Чин. Их взгляд может упасть не только на земли вай.

Лорк благоразумно не стал возражать - Маатан наверняка знал о служении намного больше любого морта. Другое дело, что самому Лорку знак не приносил ничего, кроме неприятностей. Поэтому вместо бесполезных разговоров он раскатал на траве тяжелый войлок и принялся пропускать кожаные завязки сквозь отверстия. Краем глаза он следил за Маатаном, сосредоточенно бормотавшим что-то в центре круга. Лорк не понимал ни слова, наверное, это был какой-то тайный язык, дарованный жрецам богами.
Сначала ничего не происходило, но потом Лорк заметил, как воткнутые в землю прутья дрожат и увеличиваются. Земля рядом с ними тоже подрагивала, точно там стремительно росли корни. Лорк подобрался ближе, прижал ладонь и пальцами ощутил живое быстрое движение.

- Это колдовство? - он повернулся к довольному Маатану.
- Да, - ответил тот и погладил один из прутьев, уже доросший до груди. - Шатер в лайдо стоит от Посвящения и до ухода лая - всегда на одном месте. Его можно вырастить только один раз.
- Тогда ты напрасно вырастил его тут, - Лорк покачал головой. - Мы уйдем отсюда, как только снежный великан Тан выпустит из своих пещер зимние ветры. Или даже раньше, если отец решит идти на Ойчор. Тогда тебе придется бросить свой шатер. Или ты нарежешь новые прутья?
- Не знаю, - Маатан оглядел получившийся высокий - в два человеческих роста - частокол. - Я попробую, хотя так никто никогда не делал.

Вдвоем они стянули вершины прутьев и туго связали их кожаным ремнем, а затем начали натягивать на них войлочное полотнище. Когда работа была закончена, Лорк сел на землю и потер ноющие ладони о штаны.
- Кто помогает жрецам ставить шатер в лайдо?
- Никто, - Маатан сел рядом. - Каждый делает свое жилище сам. Это тяжелый труд, но чем больше ты затратил сил, тем грознее твоя магия. Го никому ничего не дает даром.

Спал Лорк беспокойно. В эту ночь сны мучили его сильнее обычного. Взлетая к вершине небесного шатра, он раз за разом падал в Нижний мир следом за уходящим Го. Сражался со снежным великаном, пытался удержать в паутинных сетях безумную Томо, крался в зачарованных лесах Одноглазого Шая.
Обычно он просыпался среди ночи, вставал, пил воду, снова ложился и засыпал уже спокойно до самого утра. Но в эту ночь Лорк так и не смог выбраться из вязких кошмаров.

Утром его отправили к забойщикам. Нотон-кун собрался устроить в стойбище дааван и велел зарезать для праздника три десятка баранов. Лорку поручили рубить туши. Чтобы не измазать в крови куртку и рубаху, он разделся до пояса, оставшись только в коротких, до колен, штанах. Взял в руки острый топорик и принялся сноровисто разделывать убоину.
Вокруг уже дымили костры, женщины таскали воду в котлы, резали коренья, перебирали зерна. Носились дети, ругались старухи, собаки дрались из-за отлетевших кусочков мяса.
Лорк даже немного удивился – все-таки накануне произошло, на его взгляд, достаточно серьезное событие, а стойбище жило своей жизнью, как ни в чем не бывало. Но, поразмышляв, он решил, что все правильно. Нотон-куну подчинялись тьмы мортов, и эта огромная толпа самых разных людей - воинов, охотников, скотоводов, рабов, мужчин и женщин - просто поглотила нового человека, как вода принимает в себя мелкий камешек.

5.

Сила была разлита в воздухе – она звенела песней коричневой пичужки в сгоревшей листве ближайшего деревца, пахла умирающей травой, шептала водой близкого ручья, рассыпалась мелкими камешками по берегу, взбиралась к небесному куполу пронзительной синью. Маатан чувствовал ее, как и время прихода Обряда, но не мог подчинить. И это сводило с ума не хуже беспутной Киешат, туманило разум бессильной злостью.
Когда время ежедневного Обряда истекало, проходила и злость, просачивалась водой в прожаренный Го песок, сменяясь безразличием. Маатан вставал с земли, на которую опрокидывала его Сила, отряхивался и продолжал жить дальше – вдали от Ойчора и своего предназначения.
Круг искал его, шарил жадными руками, но зацепить не мог. Как и Маатан – дотянуться навстречу. Сила раз за разом проходила мимо, сметая его с пути и даже не замечая. Маатан знал, что она всегда была способна нащупать жреца, как бы далеко он ни находился от лайдо. Но ученики никогда не уходили из Круга до Посвящения…
Мысль о том, чтобы самому дойти до Ойчора и добраться до Правителя, казалась чудовищной и неосуществимой. Ойчор – не то место, куда Маатан мог позволить себе войти. Останавливал не страх, а что-то другое, глубинное, связанное со служением. Жрецам не полагалось видеть, как живут вай.
Впрочем, как живут морты им тоже видеть, вероятно, не полагалось, хотя об этом Ото-лай никогда не упоминал. Кто же мог предположить, что морты доберутся до одного из Избранных?..

Маатан старался не подавать вида, но на самом деле с большим любопытством следил за жизнью стойбища. Порой суетная и бестолковая, она привлекала его, давая новые впечатления и знания. Нет, за несколько дней он не стал ощущать себя среди людей своим – такое, наверное, вообще было недостижимо. Но со стороны наблюдать оказалось забавно.
Бродя между шатрами, Маатан видел, как сталкиваются зависть и страсть, обида и доброта, подлость и нежность. Обязанностей у него не имелось, пропитанием гостя-пленника обеспечивали, так что забот у Маатана было немного.

В первые дни ему даже предлагали женщин: едва откинув утром полог, Мааатан обнаруживал около шатра рабынь, готовых его обслужить, но неизменно отправлял их восвояси.
В конце концов к нему прислали Лорка с вопросом – почему. Тот не стал ходить вокруг да около, спросил напрямую:
- Ты отказываешься от женщин, потому что они рабыни? Если хочешь, Нотон-кун пришлет тебе любую из тьмы племен, подвластных ему, только выбери.
- Если Нотон-куну больше не нужен жрец – я так и сделаю, - ответил Маатан.
- Служение запрещает близость? – изумился Лорк. – Боги настолько жестоки к своим слугам?
- Нет, - покачал головой Маатан. – Близость не под запретом. Но только с теми, кто отмечен. Как ты, - он не отказал себе в удовольствии провести пальцами по темному предплечью со светлым узором.
Кажется, Лорк едва удержался от того, чтобы не шарахнуться прочь.
- Со мной?
- И с тобой я могу тоже, - согласился Маатан.
- Но я же мужчина! – Лорк вскинул голову, точно уже готовился защищаться.
- Конечно, мужчина, - спокойно согласился Маатан. – Боги не отмечают женщин.
Лорк не стал больше ни о чем спрашивать и надолго замолчал, время от времени кидая непонятные взгляды.
- Не обязательно говорить это твоему отцу, - посоветовал Маатан. – Расскажи только, что если я проведу ночь с женщиной – не пройду Посвящение.
Лорк кивнул и вышел, не опустив полога.
Маатан смотрел ему вслед – высокому, худому, легко ступающему по земле, - и в очередной раз думал, насколько же тот не похож на своих коренастых, приземистых и длинноруких соплеменников. Неудивительно, что они его задирали. Родись Лорк девушкой – возле его шатра мужчины постоянно затевали бы драки за право обладания. И необычный цвет кожи только прибавлял бы ему очарования в их глазах.

Нотон-кун не хвастал – ему действительно подчинялись тьмы мортов, и когда в стойбище собралось достаточно воинов, он снова пригласил Маатана в свой шатер.
В отличие от большинства своих старейшин, Нотон-кун был жилист и подвижен, хотя лицо его уже избороздили морщины. Приземистый, как все остальные, он, однако, не выглядел низким, широкий лоб говорил об уме, а резко обозначенная нижняя челюсть – о несокрушимой воле. Впрочем, человек с другим нравом и не смог бы объединить кочевников – где уговорами, где обманом, а где и силой.
- Садись, жрец, - указал Нотон-кун на кошму слева от себя, - и проси богов послать нам Тали-удачу. А перед дааваном принесешь жертву за успех похода. Морты ждали его тьму Оборотов.
Он был еще и отважен, Вождь Тьмы племен. Недаром собирался идти на Ойчор. Похоже, Нотон-кун был твердо уверен, что боги – особенно Тали и отец воинов, грозный Моро – на его стороне.
Маатан не смог бы, даже если бы захотел, помочь мортам – ни советом, ни волшбой: Сила по-прежнему не подчинялась ему, а о Великом Ойчоре он знал не больше их. Так что ему ничего не оставалось, как действительно заняться жертвенником и творением молитв в надежде, что боги все-таки его услышат.

Когда последние слова прозвучали, и дым от кострища с жертвенной овцой рассеялся, Нотон-кун дал сигнал к началу даавана.
До позднего вечера Маатан смотрел, как соревнуются молодые воины. Они бегали, стреляли из лука, метали копье, сражались на ножах, демонстрировали свое умение справляться с хабтагаями. Лорк был среди них, и в состязании всадников даже победил, обойдя ближайшего соперника на две головы хабтагая.
Зрители реагировали очень бурно – кричали, подбадривали своих, потрясали оружием. Молодые женщины призывно улыбались, обещая ласку и нежность победителям. Впрочем, некоторые засматривались и на побежденных, не скрывая своей заинтересованности. Особенно ярко это стало видно, когда начался праздничный пир.

По всему стойбищу разгорелись костры, темноволосые девушки сновали среди них, разнося горячие лепешки. Отовсюду слышались бой бубнов, звуки урмов и воинственные песни.
Маатана пригласили к костру Нотон-куна, и он сидел рядом с вождем, лениво перебирая поджаренные зерна на своем блюде и прикидывая, как бы уйти восвояси. На сегодня, кажется, с него было довольно впечатлений, а из-за набитого живота тянуло задремать с открытыми глазами. Завтра, пожалуй, придется провести покаянный обряд…
Рядом в темноте то и дело брякали браслеты, но саму женщину Нотон-куна было почти не видно, словно их обслуживала сама ночь. Еще в начале пира, когда она только появилась поблизости с бурдюком вина, Маатан понял, что вот эта чернокожая рабыня и есть мать Лорка – такая же гибкая и стройная, как он, несмотря на годы. Только глаза юноша получил от отца – раскосые и синие, - все остальное досталось ему от красавицы-матери. Та оказалась немногословна, и за все время, что она обслуживала своего хозяина и его гостя, Маатан не услышал ее голоса.
Нотон-кун сделал знак рукой и сам склонился к Маатану:
- Сын рассказал мне о том, что служение запрещает тебе близость с женщинами, жрец, - негромко поведал он. – Если хочешь, я могу подобрать для тебя мужчину. Конечно, не из воинов. Но у меня много рабов, среди них есть очень покладистые, они не откажутся провести с тобой время.
- Не стоит, - покачал головой Маатан. – Лорк не совсем верно передал тебе мои слова. До Посвящения близость с любым человеком невозможна. Прости, если огорчил тебя отказом.
- Не огорчил. Я понимаю, - Нотон-кун важно кивнул. – Боги ревнивы, и не хотят делить привязанность своего служителя с кем-то из сотворенного ими мира, - он, не глядя, протянул руку назад и погладил по бедру находящуюся за спиной рабыню. Помолчал. – Тогда скажи, могу ли я сделать что-то еще, чтобы тебе легче было справляться со служением?
Маатан едва не напомнил, что до похищения отлично сам справлялся с любыми тяготами, но вовремя прикусил язык. Подумал. Сила не подчинялась ему, хотя он продолжал ее ощущать. Рано или поздно морты это заметят. Ведь Маттан вряд ли сможет противостоять Кругу, когда тот начнет убивать воинов. И мудрый Нотон-кун не станет защищать незадачливого «жреца» от озверевшей толпы, справедливо решившей, что ее обманули.
- Не позволишь ли ты мне взять ученика? – спросил Маатан, которому вдруг пришло в голову, что если Избранных будет двое, то с Силой станет проще справиться. – Я знаю, что не могу еще называться жрецом, но…
- Если ты считаешь нужным – бери, - перебил Нотон-кун. – Ты назовешь человека сам, или мне надо кого-то к тебе прислать?
- В твоем стойбище уже есть человек, которого выбрали сами боги, - возразил Маатан. – Теперь он должен решить, согласен ли вступить на путь, уготованный от рождения. И тут ни я, ни ты не можем ему указать. Но я должен спросить, как ты отнесешься к моему предложению. Ведь он твой сын.
Нотон-кун невольно обернулся в сторону наложницы.
- Я скажу Лорку, - уклончиво ответил он. – А ты можешь идти. Го даровал нам сегодня очень длинный день.
Маатан поднялся на ноги, поклонился вождю, кивнул в сторону матери Лорка и отправился к своему шатру.

6.

Услышанное от Маатана так напугало Лорка, что он несколько дней старался держаться как можно дальше от шатра жреца. Конечно, он знал, что отец не отдаст его Маатану для позорных забав, но страх все же поселился где-то глубоко внутри, ничем не напоминая о себе днем, зато изводя кошмарами по ночам.
Лорк даже принес в жертву капризной Киешат новорожденного ягненка, но подношение не помогло. Кошмары стали такими сильными, что Лорк, просыпаясь, уже не мог отличить сон от яви и с ужасом ощупывал свое тело, пытаясь отыскать раны от жертвенного ножа.
Даже дааван не радовал. И хотя Нур снова оказался быстрее и выносливее других хабтагаев, победа не доставила Лорку удовольствия. Ему все время казалось, что Маатан наблюдает за ним слишком пристально, с каким-то тайным умыслом.

Поздно ночью Лорка позвали к отцу. Еще утром он не придал бы этому особого значения – Нотон-кун нередко отправлял сыновей с разными поручениями, – но, глядя на Заришах, Лорк испытал мгновенный ужас. Он никогда не любил ночь, несущую кошмары в подоле плаща, а теперь и вовсе струсил, ожидая самого худшего. Лорк был воином и не знал большего позора, чем участь наложника. Пожалуй, если бы ему дали выбор, он предпочел бы скитаться по земле безродным кордом.

Нотон-кун сидел перед жарко горевшим очагом, пощипывая струны урма и глядя в огонь. Лорк присел на корточки у входа, не решаясь нарушить размышления отца. Кто знает, может быть, именно в эти мгновения тот решал судьбу младшего сына?
- Ты отмечен богами, - не поворачивая к нему головы, сказал Нотон-кун, и у Лорка упало сердце. – Жрец сказал, что готов взять тебя в ученики. Он не прошел Посвящение, но боги не отняли у него тайное знание. Я не хочу заставлять тебя – ты воин, Лорк, ты доказал свое право управлять боевым хабтагаем и держать в руке копье. Но два жреца лучше одного. Я собираюсь войти в Ойчор не позднее той ночи, когда Заришах полностью откроет свое лицо. И я не доверяю Маатану.
- Жрецы учатся волшбе всю жизнь, - ответил Лорк, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Ты уверен, отец, что он не лжет тебе в попытке скрыть свою слабость? Что, если Маатан задумал предательство, и в Ойчоре нас ждет гибель? Одно умелое копье лучше, чем жрец-недоучка. Я убью много ваев до того, как Моро возьмет меня на свою ладонь.
- Я знаю, - Нотон-кун отложил урм и наконец повернулся. – Но если жрец задумал предательство – как мы о нем узнаем без верного человека рядом?
Лорк вздохнул.
Отец мог приказать – и Лорку ничего бы не оставалось, как пойти в ученики к Маатану. Но Нотон-кун был мудрым вождем: он давал сыну возможность самому принять нужное решение.

Ночь Лорк провел без сна. Волшба пугала. На нее было интересно смотреть со стороны, слушать у костра рассказы о могучих лаях Круга, завидовать тем, кто своими глазами видел чудеса. Но делать добровольный шаг к богам? Пытаться овладеть непонятной чуждой силой, способной смести с лица земли тьмы и тьмы людей, как ваев, так и мортов? У младенцев, отмеченных богами, не имелось выбора – их бросали у лайдо в надежде на милость жрецов Круга. Скольких лаи внесли в шатры, а скольких оставили умирать от холода или под полуденными поцелуями Го – Лорк не знал. Но подозревал, что выживших было немного. Маатан говорил, что избранные дети рождаются редко, но не говорил, что их рождается мало. А власть жрецов над собственной жизнью и смертью давала им право отказываться от учеников так долго, как они того желали.
Лорк избежал участи покидышей – только для того, чтобы спустя почти семнадцать Оборотов после рождения все же оказаться у шатра лая.

Маатан вышел, щурясь на встающего из-за курганов Го. Лорк поднялся с земли, стараясь не смотреть в глаза жрецу.
- Отец сказал, ты хочешь взять ученика. Я согласен, Маатан. Хотя не уверен, что из воина можно сделать лая.
Жрец пожал голыми плечами и наклонился к жбану с водой, освежаясь. Стряхнув в пыль капли с лица и рук, повернулся к Лорку, окинул с ног до головы пристальным взглядом.
- Ты никогда не станешь лаем, не обманывай себя. Скорее всего, до смерти так и останешься учеником. Тебя научили слишком многому, а разум жреца должен быть чист, чтобы вместить в себя новые знания. Но ты сможешь овладеть Силой, которую щедро дали нам боги. Ты сможешь пропустить эту Силу через себя и управлять ею, как любимым хабтагаем. Ученичество – не такая уж большая плата за могущество и близость к богам.
- Я готов, - торопливо повторил Лорк, боясь передумать. – И я хотел бы учиться быстро, потому что очень скоро отец поведет воинов на Ойчор. Если мне не придется сражаться с копьем в руке – я хотел бы делать это волшебством.
Маатан усмехнулся.
- Я учился почти тридцать Оборотов, а ты надеешься овладеть силой за несколько дней? Сколько тебе было, когда отец впервые разрешил тебе подойти к хабтагаю? Ты считаешь, магия более покорна и проста, чем твой Нур? Ты глуп, морт. И хотя боги отметили тебя своей милостью, они не вложили достаточно ума в твою голову. Отправляйся к Нотон-куну и передай ему, что мне не нужен такой ученик. Я подожду, пока у мортов родится кто-то более умный.
Лорк сжал кулаки. Вернуться к отцу? Если сейчас только братья издеваются над ним, то после отказа жреца начнут потешаться даже рабы. Скажут – это тот самый Лорк, который предложил жрецу научить его волшбе за две дороги Го.
- Я готов делать все, что потребуется, жрец, - слова давались с трудом. – Не суди меня за то, чего я не знаю. Я вырос не в лайдо, я не знаю, как долго нужно учиться, чтобы овладеть дарами богов.
- Хорошо, - чуть помолчав, довольно кивнул Маатан. – Но ты должен делать все, что я тебе велю. Даже ту работу, которую выполняют женщины и рабы.
Лорк вздрогнул. Почему-то в первую очередь он подумал не о стирке грязной одежды и не о том, как правильно сварить зерна с бараниной. Ему представилась кошма – и все то, чего требуют от красивых невольниц их хозяева. И сразу же вспомнились грязные сплетни о лаях и их учениках, которые вечерами пересказывали у костров, смеясь и цокая языками.
Но Маатан не дал ему времени на страх. Взял за руку, провел пальцами по знаку богов, поднял взгляд к небу.
- Когда золотоносный Го встанет над шатрами, я проведу обряд принятия в ученики. А сейчас добудь мне мяса, я голоден. И вынеси из шатра кошмы, выбей их.
Лорк вздохнул, развернулся и пошел к кострам, над которыми жарились туши.

Обряд оказался простым, но каким-то неприятным. Лорку все время казалось, что жрец зацепил его чем-то невидимым изнутри прямо за сердце, и тянет этот крючок из груди, причиняя странную тягучую боль. Хотя Маатан не делал ничего непонятного: налил в плошку молоко, расставил вокруг резные фигурки богов – Лорк узнал солнечного Го и грозного Моро, скрытную Заришах и гневливую Томо, – затем надрезал тонким ножом кожу на большом пальце правой руки и капнул несколько капель крови сначала в огонь очага, затем в молоко. Обильно измазал идолов жиром и забормотал что-то, подняв лицо к дымоходу.
Все это время Лорк сидел на корточках, внимательно глядя на жреца. Говорить ему было запрещено.
Когда в дымоход проник первый луч света, Маатан достал из мешка искусно вырезанную голову Тогомо и кинул ее в плошку. Молоко неожиданно забурлило, словно стояло на огне, Лорк от удивления открыл рот, а жрец, подняв плошку на вытянутой руке, поклонился каждому идолу и протянул питье ученику:
- Пей все, до капли.
У молока оказался странный вкус. Лорк точно знал, что его надоили от белого хабтагая – он сам принес Маатану кувшин, – но почему-то напиток посвящения имел отчетливый вкус и запах смолы дерева Учи. Наверное, все дело было в Тогомо – голова верховного бога ваев оказалась покрыта коричневой запекшейся коркой. Маатан разломал ее и бросил в огонь. А затем принялся собирать идолов и укладывать их назад в мешок.
Лорк думал, что должны прозвучать какие-то слова – одобрение или что-то еще, – однако жрец просто отправил его стирать одежду. Лорк сжал зубы, сгреб в охапку накидку Маатана, штаны, куртку и побрел к реке.

До вечера он молча терпел ухмылки женщин, занимавшихся той же работой, что и Лорк. Только получалось у них ловчее и быстрее. Когда начало темнеть, пришел Нотон-кун, постоял в отдалении, покачал головой, но промолчал. Уложив мокрую одежду в корзину, Лорк с тоской подумал, что завтра к шатру жреца обязательно пожалуют братья и уж они-то молчать не станут, в отличие от рабынь. Но что-то менять все равно уже поздно – вряд ли связь жреца и ученика можно прекратить по одному желанию.
Разложив выстиранное на камнях вокруг шатра, Лорк зашел внутрь и привычно опустился на корточки у входа. Маатан сидел у очага, перед ним стояло блюдо с кусками мяса и горкой лежали горячие лепешки. Лорк сглотнул слюну и опустил голову. Кто знает, может быть, ученикам полагалось ложиться спать голодными. Или он слишком долго возился с одеждой, весь день пытаясь оттереть песком жирные пятна.
- Принеси свои вещи, - негромко сказал Маатан. – Теперь ты должен спать здесь.

Ничего особенного у Лорка не было – пара рубах, куртка, штаны. Он намного больше дорожил оружием, чем вещами, но копье, лук со стрелами и даже тяжелый боевой нож Маатан в шатер приносить запретил.

- Наша сила в другом, - строго сказал он Лорку, вручая лепешку, обильно политую жиром. – Она не терпит иной силы, запомни это.
Лепешка не насытила, только раздразнила, но взять еще одну Лорк не решился. Расстелил кошму у входа, привычно завернулся в шерстяную накидку и закрыл глаза. Он ждал знакомых кошмаров, но ночь выдалась безмятежной, и проснулся Лорк от легкого толчка ногой в бок. Вскочил, пытаясь сообразить, где находится, и удивляясь тому, что упрямая Киешат вдруг решила оставить его в покое.
- Пойдем, - негромко сказал Маатан и зябко поежился. – Я покажу тебе Силу.
Ополоснув лицо и пробормотав несколько благодарственных слов поднимавшемуся из-за курганов Го, Маатан двинулся в сторону от стойбища. Лорк заспешил следом, едва успев промыть слипающиеся спросонья глаза. Он вскоре приноровился к широкому шагу жреца и даже решился было задать несколько вопросов, но тут Маатан неожиданно сел в траву, сплел пальцы обеих рук в какую-то немыслимую фигуру и застыл, подняв лицо к куполу неба. Потоптавшись, Лорк сел рядом. Попытался сотворить из пальцев что-то похожее, но не смог и тоже уставился в наливающуюся цветом голубизну.

Сначала ничего не происходило, и Лорку очень быстро наскучило разглядывать черные точки птиц. Он вздохнул, покосился на жреца, и в этот момент странный сухой жар опалил лицо. Лорку почудилось, будто перед ним взмахнули горящей головней, он отшатнулся, затряс головой, зажмурился. А когда снова открыл глаза – увидел.
Воздух вокруг был пронизан разноцветными лентами. Они летели из ниоткуда в никуда, свивались между собой, сплетались и расплетались, образуя удивительные, невиданные узоры. И Лорк как-то сразу понял: вот это и есть – Сила. И потянулся, пытаясь поймать хотя бы одну, зажать в кулаке, присвоить…
Его швырнуло лицом в колючую траву, покатило по земле. На мгновение показалось, что разгневанная магия убьет прямо сейчас – так сильно сдавило грудь, заставив хватать ртом горячий воздух.
Жаркий вихрь пронесся мимо и истаял серым маревом. Лорк сел, потряс головой и уставился на Маатана, лежащего в траве. Жрец не шевелился, и Лорка неожиданно одолел страх: вдруг своим необдуманным поступком он убил учителя?
Он бросился к Маатану, вцепился в плечи, встряхнул. Но тот внезапно оттолкнул его, поднялся на ноги и поклонился Го, сцепив руки над головой. И только потом повернулся к Лорку.
- Видел?
Лорк кивнул.
- Пойдем, - и Маатан зашагал назад к стойбищу.


7.

Обычно Маатан не видел снов. Киешат по воле богов обходила Круг, не тревожа лаев и их учеников бессмысленными видениями. Если Ото-лай решал наказать или – наоборот – отблагодарить за что-то Маатана, он сам посылал ученику тот или иной сон. Но это случалось редко, хватило бы пальцев на руке, чтобы пересчитать подобные ночи.
Поэтому, оказавшись в небесном шатре, залитом ослепительным светом, Маатан удивился и испугался. Он знал каждого из тех, кто сидел вокруг огненного колеса Го, и это могло означать только одно: Маатан завершил свой путь по Вай, и сейчас боги решают, что делать с нерадивым учеником мудрого Ото-лая.
Но боги, казалось, не обращали внимания на жалкого человечка, притулившегося за облачной занавесью. Они вели неспешный тихий разговор, и Маатан поневоле начал прислушиваться.
- До добра это не доведет! - старик в сияющей золотом одежде раздраженно хлопнул ладонью по белоснежной кошме. – Жертвы стали скудны, и от края до края Вай все больше тех, кто предпочитает бросить сухую лепешку какому-нибудь болотному духу или вовсе обойтись без приношения.
- А мои жертвенники полны, - низкорослый, одетый в красную набедренную повязку Моро ухмыльнулся. – На Вай привыкли к тому, что стада плодятся и поля приносят много зерна. Люди считают это своей заслугой, а не твоей милостью, забывая, что всегда есть желающие разжиться чужим добром.
- А ты и рад, - огрызнулся старик. – Когда мать-Вай рожала тебя, она перепутала мудрость с кровожадностью и вместо разума дала тебе копье.
- Ты старший, Го, - вмешалась в разговор Заришах, закутанная в прозрачную накидку. – Когда ты вылепил из речного ила первых вай, то сам вложил в них каплю свободы и искру воли.
- Могу и забрать, - скрипуче ответил старик. – Неблагодарные дети – горе для родителей.
- Это называется старость, - засмеялся статный красавец с гривой пепельных волос, словно летящих по ветру. – Твои дети выросли и намерены жить по-своему. А ты все пытаешься видеть в них несмышленых сосунков.
- Мои дети не проливают крови, - сильнее нахмурился старик. – Но Моро вырезал своих из наконечника смертоносного копья. В их сердцах - жажда убивать, а теперь они еще и нарушили единство Круга. И отступник готов помогать им вопреки своему предназначению!
- Дай тебе волю – и ты станешь пасти вай так же, как они пасут своих овец, - улыбнулся Тогомо. – Пусть решают сами, кому жить, а кому отправляться к Андарро, отец. Ойчором должен владеть тот, у кого хватит на это сил.
- А что будем делать с новоявленным учеником? – подняла голову хмурая Томо. – Отступник получил его не по праву.
- Оставим как есть, - снова ухмыльнулся Моро. – Да и какое нам дело до мальчишки, который никогда не сможет удержать Силу? А если и сможет – никогда не научится ей владеть.

Проснувшись, Маатан долго лежал на кошме, не смея пошевелиться. Его не покидало убеждение, что приснившееся не было капризом Киешат. Близость к богам пугала. Но еще больше страшило то, что они говорили о нем. О нем и его ученике.
Маатан поднялся, бросил взгляд на спящего Лорка и тихонько вышел из шатра. До ежедневного Обряда оставалось недолго.
Зря он надеялся, что наличие ученика ему чем-то поможет. Теперь Маатан понимал, что решился на непозволительное. И не только из-за того, что впервые испугался за собственную жизнь. В конце концов, всем рано или поздно придется пойти по дороге в Нижний Мир, где терпеливо ждет Хозяин Андарро. И даже не только из-за того, что чувствовал себя беспомощным без такой привычной магии. Подспудным, тщательно спрятанным от самого себя, но непреодолимым желанием было держать поближе к себе Лорка, который сейчас спал в его шатре.
Конечно, внешняя привлекательность юноши тоже имела значение. Но Маатан всю жизнь учился (и научился!) контролировать позывы плоти. Однако очевидная отстраненность Лорка от всех окружавших его людей словно подсказывала: его место не здесь. У него должно быть иное будущее.
Жалость? Нет, Маатан не испытывал жалости. Не умел. Все оказалось сложнее и запутаннее. Ведь, в сущности, что он, поддавшись порыву, предложил Лорку? Жизнь вечного недоучки, полную лишений и такого же точно отшельничества, только не среди мортов, а в степи. Чем такая судьба лучше существования воина, который убивает до тех пор, пока не убьют его, и не чувствует себя дома даже в родном племени?
От Маатана не укрылось, что Лорк его боится. Юного воина явно страшила близость с мужчиной, о которой так неосмотрительно сообщил Маатан. Он ведь не знал, что на самом деле надо бояться расплаты за своеволие учителя…

Сила налетела неожиданно, но мягко. Обволокла степь и Маатана в ней, упруго, по-дружески, толкнулась в плечо и покатилась дальше – невидимая, но могущественная. Оберегающая.
В переливах привычных звуков Маатан вдруг услышал незнакомую мелодию. Удивленно потянулся, собираясь поправить, влить в общий строй, забыв, что после Ухода лая ему это недоступно. Но белая плеть внезапно обвила пальцы, будто ласкаясь, и тут же раздался звук, с каким лопается струна урма...

Обряд давно закончился, а Маатан все сидел, разглядывая ладони, на которых еле заметно мерцала оставшаяся с ним Сила. Она была послушна и отказывалась его покидать. Когда Маатан пожелал, чтобы ближайший куст ларада расцвел – белая лента легко дотянулась туда, и ларад немедленно покрылся желтыми соцветиями. Собрав полную горсть мелкого цвета – заварить душистый напиток, - Маатан направился в шатер.
Всю обратную дорогу он ощущал магию – в себе. Сила оставалась с ним. Белая, как шатры богов. Сияющая. Вся – его, ведь она не принадлежала Кругу.
С ней он чувствовал себя более уверенным - теперь ему будет, что показать Лорку. Лаи могли отказаться от пропавшего ученика, но сама Вай, Мать-земля, поделилась с Маатаном частью Силы.

Маатан вспомнил, как впервые разделил с Ото-лаем его магию. Как впервые почувствовал ее ласковую мощь – нежнее, чем прикосновения воды, теплее, чем утренние поцелуи Го, - и едва не расплакался от восторга… Сколько ему тогда было? Оборотов пять, шесть? А он до сих пор помнил волшебное ощущение сопричастности. Тогда он впервые сумел не только увидеть Силу, но стать ее частью, почувствовать себя любимым ребенком. Теперь он мог сам поделиться силой с Лорком. Настоящей, живой, а не украденной в предутренний час.

Лорк снова спал беспокойно. Волосы прилипли к потному лбу, пальцы вцепились в накидку, лицо искажалось мучительной гримасой.
Маатан опустился рядом на колени, встряхнул за плечо.
Лорк открыл глаза, хрипло вскрикнул и метнулся в сторону. Затем потряс головой, окончательно просыпаясь.
- Прости, учитель. Киешат не дает мне спокойных ночей с тех пор, как я себя помню.
Маатан кивнул и предложил:
- Как приведешь себя в порядок – я жду снаружи, - и вышел.

Через некоторое время Лорк присоединился к нему, сидящему на траве. Опустился рядом, подобрав колени. Молча уставился в степь.
Маатан протянул руку, нащупал его ладонь.
- Вчера ты видел Силу. Сегодня ты сможешь ее ощутить. Только через меня – тебе самому она не доверится.
Слова «…возможно, никогда» Маатан счел за лучшее проглотить. Закрыл глаза и отпустил белую ленту Силы. Та тут же потянулась к Лорку, окутала его целиком, скрыв от глаз – он оказался в ней, точно в коконе, и только сжимающие ладонь Маатана пальцы остались вполне осязаемыми.
Сколько это продолжалось – Маатан не знал, потому что тоже оказался во власти морока, поднявшись духом над степью, глядя сверху вниз на себя и Лорка, на шатры мортов поблизости, на пасущихся неподалеку от стойбища хабтагаев и овец и уносясь все дальше…

Когда все закончилось, Маатан отпустил руку ученика.
- Все, что показала тебе Сила – только твое. И ты можешь никогда не рассказывать мне, что именно увидел.
Лорк кивнул, вид у него был довольно растерянный.
- И запомни еще одно: нет унижения ни в чем, что дарует Сила. Даже в близости между мужчинами. Но никогда такая близость не случится без согласия лай и ученика… Ты меня понял?
Лорк кивнул снова, и на это раз у него были очень настороженные глаза.
- А сейчас сходи к отцу, передай, что последний отряд, который он ждет, прибудет к вечеру.
- То есть утром мы сможем выступить? – тут же спросил Лорк.
- Это решит Нотон-кун.

8.

Лорк послушно передал отцу послание учителя и вернулся к шатру. Нотон-кун медлить не собирался: очень скоро в центре стойбища раздался грохот барабана, созывавшего старейшин на Совет. Лорк стиснул зубы, сел на сухую траву у входа и закрыл глаза.
Магия. Сила.
Лорк не знал, что боги показали учителю. Сам он внезапно оказался в горящем Ойчоре. Лорк никогда там не бывал, но откуда-то знал, что город, гибнущий на его глазах – Ойчор. Яркое жаркое пламя лизало белые камни стен, с оглушительным грохотом рушились перекрытия, вокруг кричали гибнущие люди, а Лорк стоял посредине этого кошмара и не мог понять, сон это или явь.
Сейчас, сидя у шатра Маатана, он пытался разобраться, зачем боги послали ему такое видение. Пытались напугать или предупредить? Или подсказывали, что все, задуманное Нотон-куном, сбудется, морты войдут, наконец, в Золотой город и подчинят его себе?

А еще Лорка волновали намеки Маатана на непременную близость между жрецами. Сам он даже представить себе не мог подобных постыдных и недостойных воина отношений. Но для жреца, говорившего об этом совершенно спокойно, ничего недостойного в такой близости, очевидно, не было. И теперь младший сын Нотон-куна мучился сомнениями: что, если без этого Сила никогда не подчинится ему? Что, если непристойная связь – обязательное условие обучения, и, не позволив Маатану - Лорка передернуло от отвращения – не позволив ему сделать себя наложником, Лорк никогда не станет настоящим лай?

Он так задумался, что пропустил, когда к шатру подошел Тарс. И вздрогнул, почувствовав на плече руку друга.
- Нотон-кун собрал большой Совет, - сообщил Тарс, усаживаясь рядом. – Все только и говорят, что о походе на Ойчор. Ты уже умеешь слушать богов, Лорк?
- Нет, - Лорк уткнулся подбородком в колени. – Пока что я научился только оттирать речным песком жирные пятна со штанов. Но учитель показал мне Силу, и если я буду достаточно прилежен, то смогу, наверное, договориться с Киешат.
Тарс неловко обнял его за плечи и осторожно прижал к себе. Он был сыном женщины из далекого края, где царствовал снежный великан Тан. И люди там были большими и сильными. Наверное, поэтому Тарс уродился таким огромным – на две головы выше Лорка и в два раза шире. Он всегда побеждал в борьбе и давно уже заслужил право считаться вольным мортом.
С самого детства Тарс вступался за Лорка в драках, безжалостно колотил даже Рагана, если тот позволял своему языку болтать лишнее, и Лорк привык считать приятеля почти что старшим братом – вместо кровных. Они выросли в одном шатре, вместе учились подчинять себе хабтагаев, попадать стрелой в глаз магназара с расстояния в сто шагов и делили одну миску сладких зерен на двоих. А теперь боги развели их дороги, и оба чувствовали себя непривычно одинокими.

О страшных снах Лорка Тарс знал – он нередко будил его, вытаскивая из ночных кошмаров и отгоняя мороки. Но о том, куда Киешат завела его сегодня, Лорк не мог бы рассказать даже Тарсу.
Потому что сам боялся вспоминать, как всю ночь ублажал мужчин вай. Лорк плохо помнил, где это происходило, но определенно не в шатре. Киешат заставила его забыть о собственной сущности, бросив на алые с золотом покрывала, расписав черную кожу белилами и лазурью, украсив ногти на руках и ногах кармином. Почему-то такие подробности запомнились Лорку отчетливее всего. А еще он запомнил сладкое, как дикий мед, удовольствие, от которого слабели члены и даже во сне темнело в глазах.
Да, дочь морока Киешат умела смутить воинов.
"Не воинов, - поправил себя Лорк. – Теперь я ученик жреца, и, наверное, Киешат всем им посылает такие сны. Ведь не может же мужчина по доброй воле разделить кошму с другим мужчиной”.
Вспомнив, что готовить еду теперь стало его обязанностью, Лорк вздохнул и поднялся. Наверное, после даавана осталось достаточно мяса, зерен и зелени, чтобы накормить учителя и насытиться самому. В крайнем случае, сойдут и лепешки с ягодами.

У костра Лорка перехватила мать. Узнав, зачем он пришел, Нама быстро и ловко начала срезать с лежавшей в угольях туши самые сочные куски. Затем вывалила их в горшок, засыпала зернами, залила мясным отваром из котла. Оглянувшись на хлопотавших неподалеку женщин, сунула Лорку мягкую медовую лепешку.
Он благодарно коснулся пальцами руки матери, и она улыбнулась в ответ, сверкнув белыми зубами.
- Я рада, что ты не пойдешь завтра с воинами, - Лорк тут же нахмурился, но мать продолжила, не обращая внимания на его недовольство. – Много мужчин погибнет до того времени, как Заришах накинет покрывало. Но ты особенный, и у тебя своя судьба. Я всегда это знала.
Разубеждать ее Лорк не стал. Подхватил горшок и бурдюк с водой и заспешил назад, к шатру Маатана.

Жрец уже сидел у очага, перебирая в пальцах узелки витого шнурка. Лорк поставил перед ним горшок и плошку, вытряхнул на блюдо мясо с разбухшими зернами, положил зелень и лепешку. Затем отошел, сел на кошму, чувствуя урчание пустого брюха. Но он привык сдерживать потребности тела – уж наверное учитель оставит ему еды, и Лорку не придется снова идти к кострам. Но Маатан, не оборачиваясь, сказал.
- Незачем тебе ждать, пока я утолю голод. Иди сюда.
Лорк не заставил просить себя дважды, но сесть рядом с учителем не отважился, отойдя на свое место. К тому же у него на языке вертелись вопросы, и Лорк не знал, чем ответит Маатан на дерзость.
- Скажи, учитель… Все лай делят кошму со своими учениками?
Маатан разорвал лепешку, повертел ее в пальцах.
- Все, Лорк. Во всяком случае, я не встречал тех, кто бы не делал этого.
- Это обязательно?
Сейчас Лорк был рад тому, что его кожа намного темнее кожи мортов. Щеки пылали, а кровь стучала в висках, словно он гнался за диким хабтагаем.
- Не знаю, - равнодушно ответил Маатан. – Но я уже сказал тебе: лай не переносят насилия. Если ты что-то решишь – ты решишь это сам.
Лорк прикусил губу. У него оставался еще один вопрос, точнее, два, но второй мог и подождать. А вот первый беспокоил его больше всего остального.
- Скажи, учитель, - он сморщился, словно жевал кору горького дерева. – А об этом… кто-то узнает?
На этот раз выдержка Маатану изменила. Он развернулся и в упор посмотрел на Лорка так, что тому захотелось спрятаться под кошму.
- Жизнь лай и его ученика - в ладонях богов! Только они знают о том, что происходит в лайдо. Ни морты, ни ваи недостойны таких знаний. Ты хорошо меня понял?
- Да, учитель, - пробормотал Лорк, чувствуя себя новорожденным щенком, столкнувшимся с магназаром, хотя – случись такое – он убил бы зверя быстрее, чем великий Го окинет взглядом степь. – Я понял.

День Лорк потратил на то, чтобы вырезать из дерева своего первого идола. Маатан выдал ему маленький нож, больше похожий на игрушку для малышей, которые еще не умеют справляться с настоящим оружием, и странную шершавую тряпку. Когда Лорк провел по ней пальцем, то немедленно содрал кожу, словно потрогал не тряпку, а кусок шкуры войо.
Подумав, Лорк решил вырезать Моро. Собственно, Моро был прародителем мортов, создав первых из них из наконечника своего копья. Кочевники относились к своему отцу едва ли не с большим уважением, чем ко всем остальным богам. Он приносил им удачу в битвах, укрывал своим плащом после смерти, а самых отважных забирал в небесный шатер, где воины пировали во славу своего небесного покровителя.
Крошечный нож слушался плохо – все же Лорк больше привык к кинжалу. Зато кропотливая работа не позволяла думать о чем-то другом. Маатан разрешил ученику прерваться только для еды и снова усадил у очага строгать неподатливое дерево. Сам он большую часть времени молчал, то перебирая узлы жреческого шнурка и беззвучно шевеля губами, то расставляя вокруг очага идолов в каком-то одному ему понятном порядке.
Наверное, это было колдовство: несколько раз Лорк почувствовал слабое прикосновение той Силы, что утром показала ему Ойчор, но никаких видений она больше не принесла. Когда почти стемнело, Маатан собрал идолов и ушел, сухо велев ученику вытрясти кошмы и убрать щепки.

В одиночестве неприятные мысли вернулись снова. Лорк подкинул в очаг сухостоя и уселся, задумчиво глядя в огонь. Он совершенно не был готов к тому, что предлагали сделать боги, пусть даже, по словам Маатана, об этом никто в стойбище никогда не узнает. Но что, если грядущая победа над Ойчором зависит от него? Если все лай делают это с учениками, значит, богам угодна такая связь, и Киешат не зря послала прошлой ночью Лорку тот сон. И может ли он, Лорк, ставить свою честь воина – впрочем, уже даже и не воина – против того, чему Нотон-кун посвятил всю свою жизнь? Никогда еще в истории мортов тьмы воинов не объединялись под рукой одного вождя. И никогда перед ними не стояло такой большой цели.
Великий Ойчор возвышался над землями вай под ласковым взглядом Го, сиял золотыми вершинами домов, ощетинивался копьями с неприступных стен. А магия Круга лай хранила его вернее, чем светловолосые наемники с севера, славящиеся своей силой и бесстрашием.
Нотон-кун разорвал извечный Круг защиты, проделал в нем прореху, уговорил одного из жрецов изменить своему предназначению. Лорк понимал, что у Маатана вряд ли был выбор – отец умел убеждать несговорчивых, обещая им не только белый шатер, но и котел со смолой учи, – и все же в глубине души не мог не презирать отступника. Сам он предпочел бы вариться в котле, но не отказался от своего рода.
Однако сейчас – накануне великого похода к Ойчору – не предавал ли он сам, отказываясь лечь на кошму жреца?

Маатан вернулся, когда толстые сучья в очаге превратились в алые угли. Сложил в мешок идолов, напился молока из кувшина, покосился на Лорка.
- Воины двинутся к Ойчору завтра, когда Го спустится в Нижний мир. Твой мудрый отец решил, что Заришах более милостива, к тому же ночью хабтагаи устанут меньше. Завтрашний день я посвящу разговору с богами – надеюсь, они согласятся помочь мортам. Я рассказал Нотон-куну, что будущее на ладонях Тогомо и что боги приходили ко мне. Им угодна война с вай, Ойчором должен владеть сильнейший. К тому же сегодня на плаще Заришах загорелся камень Чин - значит, скоро начнут рождаться дети, отмеченные богами. И Круг лай получит новых учеников.
- Боги приходили к тебе? – потрясенно спросил Лорк и встал.
Его самого навещала только Киешат, но даже ее лица он никогда не видел. Впрочем, кто мог бы сказать, что видел изменчивое лицо богини морока?
- Да, - важно кивнул Маатан. – И поэтому я показал тебе, какой бывает Сила.
Лорк прерывисто вздохнул. Сомнения оставили его – раз боги разговаривали с Маатаном, и все, что делает жрец, - с их ладоней, значит, Лорку не пристало противиться. Он стянул через голову рубаху, развязал завязки штанов и перешагнул через упавшую ткань, чувствуя кожей тепло очага.
- Я готов, учитель, - сказал, стараясь сдержать недостойную дрожь в голосе. – Если богам угодно, чтобы ученик делил кошму со жрецом, я готов.