2014

-Дверь не открывай, шептал я Сереге.
Я позвонил в полицию:
-пятеро мужиков стоят у двери, требуют открыть, угрожают расправой.
-А в чем дело-то? -спросила дежурная.
-Черт их знает, что им надо. Вы бы приехали. Васечкин там?
Сержанту Васечкину я резал фурункул на прошлой неделе. Я, конечно, не хирург, но все обошлось. Довольный Васечкин дал мне свой мобильный и попросил звонить в любое время, если будет нужда, или, вообще, просто так, раз доктор такой хороший мужик.
-Коля на выезде, там столовую ограбили.
-Але, Николай, вы не поможете...
Васечкин пообещал скоро быть.

*************

Дверь открылась. Серега стоял на пороге, упершись широкой ладонью в дверной косяк, и смотрел в глаза каждому из гостей, спокойно и серьезно. За ним маячил Володя, похоже, ему было страшно. Впереди всех стоял зинкин хахаль, он вертел ключом от машины на указательном пальце. Смерил Серегу сочувствующим взглядом сверху вниз и, не подымая взгляд обратно, сплюнул на шершавый пол.
-Это, слыш, пидары, съезжаете отседа нах. В новом году чтоб вас тут не было. У нас тут не Амстердам.
-С-с-ссам с-с-ъезжай, алкаш. Тебя н-н-нне спрошу, как мне жить.
Серега вышел из проема двери, вена у него на виске набухла и стал виден пульс.
Зинка и еще две соседки стояли на лестнице повыше, Зинка крикнула революционным голосом:
-Дети кругом, наши дети, русские! Посмотрят на вас и станут такие же! Нам, что-ля, отсюда уезжать?
-Я н-н-нникуда н-н-нне уеду. И-и-ии он - -тттоже.
Серега показал глазами на стоящего за ним совершенно съежившегося Володю. Тот крикнул неожиданным фальцетом:
-мы имеем право жить, как мы хотим. И это не заразно.
Пацаны смеялись и сплевывали на пол.
-Короче, мы вас предупредили. К новому году не съедете - пеняйте на себя.
Хахаль с видом хозяина рынка достал из кармана семечко и сунул его себе в рот. Пацаны развернулись и, несколько разочарованно, направились за ним к выходу.
-Мало, что заикается, так еще и голубой. Бедная мать, -проворчала соседка с лестницы.
В дом вошел сержант Васечкин.
-Что такое? Седых, ты опять? Я ж просил, мне на глаза больше не попадаться.
-Сержант, ты че, тишина и покой, поговорили и ушли.

Васечкин внимательно оглядел компанию, ища, к чему бы придраться, и, не найдя ничего, посмотрел на Володю, смело вышедшего из двери своей квартиры.
-Вы заходите, товарищ сержант. Чаю попьем.
Васечкин, не понимая, в чем прикол, устало глядел на гогочущих пацанов.
-Что-то не нравится мне этот вечер юмора. Доктор, объясните ситуацию.
Они прошли в кухню. Володя молча поставил чайник на плиту, Серега молча достал из буфета печенье, глядя перед собой.
Васечкин посматривал на часы и ждал.
-М-м-ммы, к-к-ккороче, г-г-гггггг...
-Геи мы. -помог Володя. -Живем вместе, у нас любовь. А эти, они приходили сказать, что нам тут не место.

Сержант Коля Васечкин был на службе не первый год и повидал разного. Геи, так геи.
-Ну, геями у нас быть не запрещено. Вы бы не высовывались, не говорили бы никому. А то, вот, несовершеннолетние увидят, будет нарушение.
-Мы не вв-высовываемся! Но и не ск-ск-скрываем.
-Да и как скрыть, соседи же кругом, все секут.
Васечкин брезгливо осмотрел печенье, и, подумав, откусил кусочек.
-И как вы такие вообще рождаетесь. На вид нормальные. Хм. Город маленький у нас. Не дадут вам жизни. Не с охраной же ходить. Я бы на вашем месте действительно переехал, в Рыбинск, или, лучше, в Ярославль, или в Москву. Там клубы для вас есть, и в толпе вас не видно.
-Но это же насилие. Почему я должен уезжать, если кому-то не нравится моя форма носа.
-Й-й-я не у-ууеду.
Васечкин поднялся из-за стола и пошел к двери.
-Ну, если это дело принципа, то - смотрите сами, конечно. Но я вам советую - подумать. Будут бить - звоните в отделение.
Сержант ушел.

-Ты ч-ч-ччитал К-к-ккафку? "Ппревращение"?
-Это как он в жука превратился?
-Дда. Это про н-ннас.
-В смысле?
-Ппро нас, как стыдно быть другим, н-н-нне таким, как все. С-сстыдно и н-н-ннеудобно.
Володя задумался и отошел к форточке, прикуривая.

Красная Гора была готова к встрече Нового года. Елка в палисаднике у здания райадминистрации светилась гирляндой, цена продуктов на рынке достигла годового максимума, лица людей стали озабоченнее, движения - торопливее, в глазах на несколько дней поселилась мечта.
На стене первого этажа в доме номер пять по Базарной улице, где едкая зеленая краска неровно граничила со штукатуркой, рядом с расписанием работы ЖЭКа красовалось серегино объявление. Соседи читали, из других домов приходили читать. Кто-то нарисовал в правом верхнем углу мужской половой орган, нарисовали бы и еще что-нибудь, но никто не знал толком, что нарисовать. Объявление продержалось два дня, потом сорвали.
Вскоре весь город знал правду про терапевта из райбольницы и молодого главного бухгалтера молкомбината. Встречные пацаны брезгливо сплевывали в снег, а женщины смотрели в стороны и перешептывались, если было с кем.
Побили их по очереди, сначала Володю, вечером у магазина, а на следующий день - это было тридцатое декабря - Серегу.
Дома Володя стонал и выл, Серега сносил боль молча, хотя били его дольше и сильнее. С Серегой вообще все могло кончиться плохо, если бы не Васичкин, который случайно проходил мимо и выстрелил из пистолета в воздух. Пацаны разбежались, Васечкин пошел дальше, а Серега медленно встал и поковылял домой, в снегу и крови. Оба были с синяками, но обошлось без переломов и сотрясений, если не считать душевных.
Одно хорошо - на работе их не травили. Про Володю говорили, что мол, хоть и голубой, а дело свое знает. Да и не станешь привередничать с докторами, коли сердце схватит среди ночи. А Серега и вовсе получил в наследство от Стефаниды отдельный кабинет и не слишком интересовался, что там о нем говорят, да и вообще, до этого разве ему было, работенка оказалось сплошной стресс. Главный бухгалтер ошибаться не может и ответственность у него вполне уголовная, а Серега, понятное дело, бывало, ошибался.
Тридцать первого декабря Серега получил поздравительную открытку со снеговиком и морковкой. На обратной стороне было выведено: 01.01.2014 пидаров на *уй. Подписи и обратного адреса не было.

*******************
Володя

Из-за своих синяков и фингалов Серега не поехал на новый год в Рыбинск к родителям. Вообще, он рано ушел из дома и они как-то не особенно общались. Он был больше бабушкин сынок, а бубушки у него больше не было. Я к своим тоже не поехал, там куча родственников будет, и без меня весело, и, главное, Серегу не хотелось оставлять одного.
-Сереж, а давай уедем куда-нибудь на нью еар? Вот сейчас сядем в автобус и уедем.
-К-ккуда?
-Не знаю. Мне второго на дежурство, давай куданить не очень далеко. В Ярославль хоть.
Серега понимал меня вполоборота. Он просек мою немудреную фишку, что Ярославль я наметил не просто так, а с прицелом, чтобы прощупать варианты отступления. В конце концов, ну если уж так не хочет Красная Гора Магомета, ну и не надо. Пускай спиваются без нас, хули.
-В-ввов, а где мы там будем жить? Пп-праздники же, все з-ззабито.

Не будь я Вовка Аникеев, если б заранее не подготовился к этому вопросу. Были у меня в Ярославле адреса и в одном месте нас даже согласились приютить, нас трепетно ожидало одинокое сердце таинственного серегиного деда Семена, и уже подрагивало ошметками старого перикарда от предвкушения праздника с милой парочкой еще малопоюзанных жизнью борцов, которые сядут вокруг Семена, в футболочках, или, лучше, без них, сверкая торсами, и разольют шампанское по бокалам под бой курантов, и руки их, и плечи, с которых еще не свисает лишняя кожа, будет мелькать у Семена перед носом, и, может, пару раз дотронутся до него гладко и упруго. А потом, под утро, когда они уснут, разморенные оливье и водкой, будет осторожный, несмелый миньет, сначала одному, потом другому, они не откажут, ведь в гостях, да и, что им, жалко, что ли.
-...короче, Серег, там мужик один есть, в возрасте, у него двушка, денег никаких не надо, он нам еще спасибо скажет, что навестили. Едем. Хоть в снежки поиграть можно будет на улице без опаски.

Семен сдал за год, что мы не виделись.
Рожа обвисла, как у бульдога, взгляд какой-то потерянный стал, по ту сторону, как-будто все время болит чего. Открыл нам в халате, ножки дряблые внизу торчат, волосня седая.
-Ну что, молодежь, раздеваемся! Можно совсем, я не против. А че фингалы-то на рожах? Садо-мазо?
-Долгий разговор, дядь Сень. Нет, не садо-мазо.
Серега Семену понравился, Серега у меня с фигурой. Дед оживился, вроде даже мешки под глазами подтянулись немного. Я искал сходство в их лицах. Да, что-то было общее в выражении глаз. Нет, неужели Серега через сорок лет станет похож на эту карикатуру? Твою же мать. В это никак не верилось.
До нового года оставалось часа три. Спиртное мы привезли, а дед выказал недюжинные поварские скиллы, кастрюли с чем-то, судя по запаху, очень вкусным, стояли на кровати, завернутые в одеяла, чтобы не остыть. Нам оставалось лишь соорудить салаты.
Отопление шпарило на всю катушку, но хитрый дед, не жалея счетчиков, врубил еще и свой громоздкий советский электрокамин, приговаривая, что к старости кости стынут.
Серега резал овощи на столешнице в брюках и переднике на голое тело. Семен оглядывал ходящие под кожей здоровые серегины лопатки и мышцы плечевого пояса, напрягающиеся поочередно, умело руководя движениями, и смахивал мелкую слезу.
-Ну как, дядь Сень, счастье-то улыбается иногда, когда за шестьдесят?
Мы сидели с дедом за кухонным столом. Я резал сыр и тоже поглядывал на лопатки. Дед курил.
-Да все не так плохо, Вовик. Сколько мне надо - у меня есть. Беда в том, что надо мне все меньше и меньше. Скучно, когда ничего не хочется. Тут еще с водкой, Вовик, проблемка. Выпьешь - куево, не выпьешь - тоже куево. Эх.
-То есть, дядь Сень, пару раз в месяц все-таки приходит кто-нибудь?
-Че пристал? Говорю же, приходит, когда мне надо. Но жить я вот ни с кем не хочу, так, чтобы постоянно. Нах. У меня не приют. Попил, поел, дедушку трахнул, денюжку получил и песдуй. Спать я один люблю, плюс храп и метеоризм.
Что-то он по-новому запел, наш Сенечка. Ну-ну.
-А не бывало такого, что вот "о, как на склоне наших дней, нежней мы любим, и суеверней"?
-Бывало. Только когда у тебя запор часа на полтора, хочется, чтобы все ушли да оставили в покое, даже плять самые любимые. Или когда ты встаешь со стула, чтобы пойти поссать, и обнаруживаешь, что уже поссал, то - тоже, лучше, чтобы без свидетелей. У меня до этого еще не дошло, но грядет, хули, и не такое еще грядет. Да че мы о грустном, молодежь! Давайте епнем!

Семен скоропостижно подскочил со стула, шагнул к холодильнику, "вот она, моя припотевшая миссис В", достал из буфета рюмашки, быстро и ровно разлил. Серега обернулся, поставил мне на стол миску с размашисто, по-мужски нарезанными овощами, присел.
-Ох у тя сиськи, парень!
Дед полез ладошками трогать Сереге грудные мышцы, я расхохотался. Сережка улыбался, облизывал себе губы, как порноактер, и поигрывал грудями, напрягая их по очереди.
После второй рюмки взгяд Семена вернулся к жизни и на брыльях показался румянец.
-Ну и как часто вы шпилитесь, дети? Эх, вот я в ваши годы, раз по восемь-то за ночь мог. Мог и хотел! А хули!
-Дед, ну ты гигант. У вас тогда еще животноводство не экстенсивное было, без гмо, как у ниандертальцев.
-У меня первый раз с женой было - я ж сначала семь лет женат был - двенадцать раз! Вот те хрест! Она потом к врачу ходила, что кожа у нее там слезла, в этом месте. Эхехе. Померла недавно. Случайно узнал об этом, мы-то еще при Брежневе разошлись.
Помянем бабу, терпела меня, любила.
К бою курантов мы уже приговорили первую припотевшую миссис В. Я тоже снял футболку, сверкая костями. Дедов пьяный взгляд был всецело прикован к болеее мясному Сереге. Во время поздравления президента дед бегал в спальню и вернулся в красной дедморозовской шапочке с белым помпоном. Слава аллаху, что не разделся, подумал я.

-И вот он наступил, год два ноль один четыре, два и пять, семь в сумме.
-Что бы там не говорили нумерологи и венерологи, пусть этот годик будет счастливее прошедшего! Да, молодежь?
-Д-ддавайте в-ввыпьем за воз-воззвращение цивилизации в нашу страну, да?
Мы встали, чокнулись шампанским.
Король умер, да здравствует король. Странное ощущение, всего-то пять секунд другого года, но пространство стало вдруг свежее, моложе, как после тяги из бульбулятора.
Дед поцеловал нас по очереди в щечки.
-Мда, ребятки, то ли Расея уходит от цивилизации, то ли цивилизация из Расеи.
Дед задумался и произнес вдруг нараспев:

захватить, что ли, однополую Данию?
Иль, хоть, Рим, где папка у всех отцом?
Почему не нам эти дали дали,
запустив не в тот набор хромосом...

-Дядь Сень, это че, твое?
-Нет плять, Вера Полозкова. Меня, между прочим, даже в газете публиковали. Вот вам и дед.
В час ночи мы вышли играть в снежки. Разрумянившийся Семен два раза падал в сугроб и потерял там свою шапку с помпоном. Его мокрые от талого снега волосики блестели в свете фонаря, глаза зажили окончательно, забыв про запоры и таблетки, а кругом - хлопала и взрывалась китайская пиротехника.
Вернулись домой. Вынесли веник на лестницу, обмахивали друг с друга снег. Сели. Разлили. Выпили.
В телевизоре кудахтала голенастая певичка, окруженная женским кордебалетом, все они дрыгали в воздухе совершенно одинаковыми пластмассовыми ногами. Семен неожиданно выскочил на середину комнаты, завернул брюки до колен и начал вертеться между нами и экраном, изображая тектоник. Ему не хватало гибкости, но было видно, что когда-то у него были танцевальные способности.
-Ногами, ногами забываешь!
-Щас.
Семен и вправду стал выделывать ногами некое подобие тектонических движений, но из-за этого сбивался ритм рук. Мы хохотали и щурили глаза от умиления, как на вступлении цирка инвалидов.
Семена хватило секунд на сорок, в изнеможении он бросил свое обмякшее тело на диван, громко дыша.

-Дядь Сень, слушай, а у тебя можно остаться на месяцок? Мы в Ярославль переехать хотим, мы только работу найдем и съедем, а?
-Че, вдвоем?
Мой смышленый Серега молчал, но, в качестве невербального аргумента, стянул с себя футболку.
-А нахрена вы мне сдались? -Семен все никак не мог отдышаться, -Впусти таких, потом не отделаешься. Мало меня юзали на старости лет. Хули вам Ярославль-то сдался?
-Выжимают нас из райцентра, дядь Сень. От дома до работы не дойти, ультиматумы пишут. Все плохо. Мы не афишируем, за ручку не ходим. Но невозможно ж совсем скрываться. Соседи все быстро выкупили.
Семен уже не смотрел на Серегины сиськи с прежним вожделением и, вообще, опустил глаза вниз.
-Хули вас выкупать, живете вместе и баб не водите. Одно слово - пропаганда. Только, ребята, у меня не гостиница. Я покой люблю. Да ведь у вас и родители есть, чай, не сироты?
-Вв-вовик, н-нну че ты пристал. Не хочет, н-нне надо.
-Щас захочет, Серега.
Я выпил полную рюмку один.
-Дядь Сень, у тебя дети есть?
-Причем тут? Ну был сын. Я не поддерживаю, мне запретили...
Я многозначительно посмотрел на Семена и кивнул в сторону Сереги.
-Че ты сигналишь-то, дура? Моему сыну сейчас за сорок. Вас, что-ли, усыновлять?
-А внук? Есть?
-Ага. Внучка. Одолжите у предков и снимите себе хату.
-В-ввова, нну, п-правда.
-У тебя какая фамилия, дед?
-Рабинович плять. Ну, Фомкин я, а че?
Семен начал бледнеть обратно.
-А у тебя, Серый?
-Т-ттоже Фомкин...
-Радж! Радж! У меня такая же родинка на правом яйце! Мы брат и сестра, Асинта!
-Да пошел ты накуй, тролль. Хули ты тут устраиваешь? Что, Фомкиных мало?
-Я Веру знаю. Нет, не Полозкову. Вера мне про тебя рассказала. Серега вот на похороны в Рыбинск ездил. Он твой внук, дядь Сень.

Семен и Серега внимательно глядели друг на друга, так бывалые галеристы внимательно разискивают потенциал в картинах неизвестных художников. Недоверие и надежда сменяли друг друга на их лицах, как быстрые весенние облака. Семен полез в нижний ящик письменного стола, вытащил оттуда фотоальбом, нашел черно-белую фотку, где он, совсем молоденький, а фигурка, что надо, и тоненькая баба Вера с косичкой, стояли по колено в воде на берегу Волги. Щуплый мальчик жался между ними и смотрел на фотографа серегиными глазами.
-Ой, п-п-ппапа...
-Викторович?
-Д-д-дддда.
-Ну еп тву меть, вправду витькин сын. И тоже пидор. Ипать ту люсю. А я тут перед ним танцую.
Серый, так ты чем там занимаешься-то, в Красной этой засраной Горе?
-Г-гглавный бухгалтер я. Д-д-ддед.
-И че, справляешься?
-Ннеа.
-Ну придумаем ченить. А Вовку то своего любишь?
-Н-нне знаю еще. Л-ллюбовь, это к-ккогда не можешь без ч-ччеловека жить.
-Ого. А, пока, значит, жить можешь - это не любовь? Это ты где прочел, внучек?
-С-сам придумал.
-Ну смотри. Как там папа-то, расскажи? Я ж его с тех пор и не видел, ему лет семь было.

***********

Все в Красной Горе знали, что голубые Вовка и Серега все-таки подали заявления. Среди взглядов на улице стали появляться сочувственные.
Тактичный директор молкомбината не стал спрашивать Серегу, почему.
-Что же вы, убегаете? Не хотите за права свои бороться?
-Н-н-не хочу, Евгений Васильевич. Я хх-хочу просто жить. Н-ннормально, обычно жить.
Стефаниду попросили вернуться на работу еще хоть на несколько месяцев.

Володя и Сережа заняли ту комнату, что с балконом.
К Сереге дед относился со странным обожанием, он полюбил его всеми возможными любовями одновременно, и к родине и к партии заодно. Ночью он осторожно заходил в комнату к ребятам, тихонько садился на стул перед кроватью и смотрел на своего Сереженьку. Если Серега ночью раскрывался, дед поправлял ему одеяло. Вовке не поправлял. Они с Серегой уже были у нотариуса, им объяснили, что если сын нетрудоспособен, то он имеет обязательную долю в наследстве, а если трудоспособен, то, да, дед может все завещать внуку.
Дед читал Сереже стихи по вечерам, говорил, что он, как тургеневская девушка, не может сдерживать своих чувств. Вовка устроился в Ярославле на скорую помощь и был уверен, что, когда он оставался на дежурстве, дед ублажал внука ртом, что было неправдой, там была чистая любовь, фанатическая, как к поп-звезде. Серега принимал все это с явным удовольствием, позволяя деду подбирать за собой упавшее на пол одежду. Вовка ревновал, устраивал с Серегой семейные советы, что надо уже наконец съезжать, они оба работают, дед ведь хотел жить один.
А дед уже не хотел жить один.

Ребята сняли, наконец, квартирку на улице Чехова, за пятнадцать тысяч с коммунальными услугами. Деду не оставалось ничего другого, как смертельно заболеть, и чтобы Сережа обязательно подавал стаканы воды, а не то он перепишет квартиру на сына.
Вовка, ища выходы из ситуации, нашел на сайте знакомств приятного мальчика Диму из деревни, который мечтал уехать к кому-нибудь в Москву, но в принципе был согласен пожить и в Ярославле. Дима приехал, Вовка завел его к Семену, Серега уже был там и как раз шел из кухни со стаканом воды. Диму протолкнули в комнату и поставили перед кроватью, где лежал умирающий Семен.
-Кто это? - спросил дед внезапно поздоровевшим голосом и сел на кровати.
-Дима я.
Дима был крепким пацанчиком, на вид, лет шестнадцати.
-Ты школу-то закончил, песденыш?
-Ну-дак. Я-дак в ЯХУ хочу поступать.
-Куда бля? А, в художественное. Рисуешь. Самородок. Ну-ну.
-Дядь Сень, ему тут жить негде...
-Ага. Привели, значит. Избавиться от меня хотите. Твоя идея, Вовка? Сережа на такое не способен.
-Д-дед, нн-нне волнуйся, у тт-тебя даавление поднимется.
-На хрен все отсюда пошли! На хрен! Вместе с вашими Димами плять самородками колхозными. В душу мне насрали, как в вокзальный сортир. Видеть никого не хочу.

Делать было нечего. Пришлось удаляться. У Димы, надо отдать ему должное, в городе было припасено еще четыре адреса.
Придя домой, Сережа и Володя сели на кухне.
Забурлил чайник, Володя поставил чашки на стол.
У Сереги был виноватый взгляд.
-Ну что ты переживаешь? Ты же не можешь совсем у него жить. У тебя семья, между прочим, есть. Я у тебя есть, например. Ты меня хоть еще любишь? Только не надо опять про "если не могу жить", вот без твоих теорий, просто любишь?
-П-ппросто люблю.
-Сереж, мы будем ходить к нему пару раз в неделю, вместе, ну? Нормальный дед, я ж не против.
Серега вздохнул, ему было тревожно. Вовка сел к нему на колени, стал целовать в глаза, в нос, в губы. Серега схватил его в охапку, принес в комнату и положил на диван. Лег сверху, одной рукой обхватил вовкин затылок и долго прижимал его лицо к своим губам.
-Задавишь, сука буйвол, погоди, мне сначала в душ надо...

Они лежали, голые, распластав ноги по кровати.
-А ты этого Диму трахнул бы?
-Б-бблин, у мменя тт-твоя к-конча под спиной. А че не тт-трахнуть, ттрахнул бы.
-Скотина.
Поздно вечером позвонил Дима. Ему некуда было идти. Пришлось постелить ребенку на кухне. В час ночи он постучался в комнату, где они спали.
-Мне страшно. Там куклы в окне-дак.
-Какие еще куклы?
-Мне в детстве казалось, между рамами сидят злые куклы, я из-за них вообще не спал-дак. Они смеялись так мерзко и грозились меня забрать. И так раздувались, раздувались, как вата, на всю комнату. Потом это прошло, а здесь у вас - опять началось. Возьмите меня к себе, а. Вы че, меня совсем не хотите?
-Спи давай, жених. Я с тобой на кухне посижу, пока не уснешь. Мы не спим втроем, нам вдвоем хорошо.
Вовка уложил мальчика на его раскладушку у плиты и сел рядом.
-Че там за мужики-то у тебя еще были седня? Все придурки?
-Все-дак. Один голый дверь открыл, грудь седая, яйца до колен. Я бежал, чуть с лестницы не упал.
-А че бежал-то? Уж он бы за тобой на улицу не решился. Дурик.
-А другой, на Тургенева, в квартиру завел, а там полумрак такой, и везде какие-то штуки садистские разложены, и штыри из потолка торчат, я-дак говорю, что не люблю я всего этого, а он, правда, что культурный, добрый дяхон, ну, говорит, раз не любишь, то иди. Ну я ушел. А у следующего там человек двадцать уже в комнате сидят, марихуану курят. Кто голый, кто не голый, кто-то у кого-то уже сосет, и разговоры все о приходе, об лсд, а я-дак художник, не надо мне всего этого, мне бы дядьку хорошего, я б его полюбил, я могу.

В кухню вошел Серега.
-В-ввов, я в-волнуюсь. Я ему звонил, он к-кк телефону ннне подходит. Я съезжу.
-Твою же мать. Ну поехали все вместе, все равно не спим.
У Сереги был ключ.
Семен лежал в своей кровати и дышал.
Глаза были закрыты, рядом на полу валялась большая ампула из под инсулина и шприц.
Володя проверил пульс.
-Сахар неси из буфета, весь. Быстро. -Дядь Сень, ауу!
Семен молчал.
-Полстакана сахара насыпь, сверху воды, теплой.
Он помешал тягучий раствор и стал засовывать его ложками Семену в рот.
-Серый, помогай, держи зубы, чтоб он ложку не грыз. Хотел небольно умереть, не дадим.

На втором стакане больной очнулся, попросил пить.
Дима все еще оторопело стоял в дверях комнаты.



© Copyright: Витя Бревис, 2013
Свидетельство о публикации №213122100302