2014

Я обращаюсь к вам, к тем, которые вечером в спортивных костюмах разливают водяру на скамейке у подъезда, к тем, которые подпевают Кричевскому в своих жигулях и уверены, что он певец и это песни, к тем, которые, придя с работы домой, утыкаются в телик с футболом, воняя носками, и просят сына, чтобы принес из холодильника дрянное пиво.
Это вы пишете на сайтах знакомств: я простой парень, без тараканов в голове. Все это: водка, адидас, атас и чтоб без тараканов, чтоб как все - значит для вас: быть мужиком.
А вот мне как все быть не хочется. Я тоже мужик, хоть и другой, не такой, как вы. Я знаю, вы ненавидите меня, потому, что мне плевать на многое из того, что для вас важно, и, наоборот, вам плевать на многое из того, что важно мне. Но поймите же, я все-таки тоже - вы, мы с вами один народ и я вас, черт возьми, люблю и хочу вам счастья. Мы платим налоги в одну кассу и в школе мы проходили одно и то же, и мультики в детстве у нас были общие, и общие колыбельные. Что из того, что я гей а вы - нет? Вы ведь тоже на самом деле не все одинаковые. Мне не надо вашей любви, только не считайте меня чужим, не кидайте камнями, не пугайте мною детей, а?"

Серега Фомкин сочинил этот текст еще вчера, а сегодня после работы исправил ошибки и распечатал на принтере. Серега вышел на лестницу - он жил на первом этаже - перекошенная дверь на улицу хлопала то и дело от вьюги, в косую щель намело снегу, отдельные снежинки, самые наглые, долетали до щербатых ступенек. Серега поежился, застегнул кофту. В левой руке у него был скотч и ножницы, в правой он нес листок. Он прикрепил листок на стену, у двери, около объявления про часы работы ЖЭКа, чтобы все видели. Внизу текста был маленький радужный флажок, скачанный из интернета.
Серега работал бухгалтером на молкомбинате в городке Красная Гора, под Рыбинском.
Это был полный каминг аут.

А на гея Серега был совершенно не похож. Он был здоровым, мордатым, сдержанным в эмоциях, заикался, трудно шел на контакт с новыми людьми, по серегиному малоподвижному лицу непросто было понять, что у него на уме. В разговоре выяснялось однако, что он вовсе не глуп и обо все имеет взвешенное мнение. На комбинат он пришел недавно, в конце лета, сразу после института.
В первый же день произошел казус: накануне в очередной раз на комбинате потравили тараканов новым израильским средством и утром на полу был сплошной коричневый ковер насекомых, нежно похрустывающий под ногами. И тут все увидели, что новый бухгалтер боится мертвых тараканов. Он выбежал на улицу после двух осторожных шагов по "ковру", затопал ногами, скидывая остатки раздавленных тварей с ног, оттирал их об траву, потом уперся руками в стоявший у входа тополь и долго блевал, сотрясая листву.
-Ох ты госсподи, -запричитали работницы, -че, городской, что-ле? В городе-то пруссаков что-ле не видал? Экой бугай, а вишь, чувствительный. Да не волнуйся, щас мы тут все заметем, потом войдешь, глядишь, на месяц-то другой хватит, а потом опять потравим, привыкнешь.
Баба Зоя из сырного засеменила к Сереге и принялась утирать ему рот найденной где-то в сумке тряпицей. Потом, когда приступ кончился и все подмели, он нашел в себе силы войти, злобно озираясь на стены и потолок, и девчонки из бухгалтерии дружно отпаиваили его чаем, стреляя глазками и хихикая, как шизофренички.

Сережа получил однокомнатную квартирку от комбината, это директор распорядился. Главный бухгалтер, Стефанида Ивановна, уходила на пенсию, остальные девчонки были все после училища и Серега в срочном порядке постигал секреты главбуховского мастерства, а секретов было много, бухгалтерия была, как водится, двойная, по зарплатам надо было учитывать кучу разных мелочей, а Стефанида почему-то как-будто стеснялась ему все рассказывать, все время чего-то недоговаривала, и Серега оставался на работе допоздна, самостоятельно разбираясь в платежках за прошлые года и находя ошибки.

********************
Володя

Мы были соседями по этажу. Пару раз курили вместе на лестнице, как-то раз я спонтанно предложил ему пиво, он согласился.
Мы подружились, стали заходить друг к другу в гости.

Я был геем всегда, сколько себя помню. Никто меня не насиловал, не совращал, честно. И папа у нас был. Мама доминантная, это да. Гей-клуба в Красной Горе, как вы понимаете, отродясь не было и вряд ли когда будет, так что развлекаться я езжу на поезде в Ярославль, то есть, сначала на автобусе, а потом на поезде. Под "развлекаться" я имею ввиду, конечно, не кружение в клубах, я, знаете ли, светиться не хочу, а типа любовь. Найдешь там кого-нибудь по сайту, назначаешь рандеву, без фотографии, по крайней мере без моей, а там, как карта ляжет. Я своей жизнью доволен. Работа есть, я врач, молодой специалист в красногорской районной больнице, квартира мне бабушкина досталась по наследству, городок свой люблю, дыра, конечно, но милая, тихая. В Москве я б жить не смог.

Похож ли я на гея? Наверное, есть немножко, ну, должно же это оставлять какой-то отпечаток. Девчонки в классе шептали, когда я выходил мимо них к доске: Аникеев, кто тебя научил так вертеть жопой? Походка у меня в детстве была какая-то вертлявая. Я специально ее переделывал, ездил в Ярославль, шел там мимо витрин и смотрел на свое отражение сбоку, формировал мужскую походку. Вроде, сформировал.

Про Серегу я, конечно, не догадывался. И он про меня, вроде, тоже. Он вообще мало говорил и все по стенам зыркал на нашей щербатой лестнице, да и в квартире у меня тоже - видимо, тараканов искал. Узнал я про него случайно. Дело было так: мы пили у меня чай и каждый сидел за своими планшетом, я их называю блягаджеты. Когда попадалось что-нибудь любопытное, мы посылали друг другу на контакт ссылки, чтобы не вставать лишний раз. Вдруг позвонил телефон городской у него в хате, напротив, он убежал, оставив двери незакрытыми, наверное, кто-то очень важный звонил, не знаю. И тут ему пришло сообщение, в отдельном файлике. Я встал и посмотрел. Само сообщение читать не стал, зачем, только посмотрел, от кого. Этого человека я знал. Дальше найти нужную информацию не составило труда, я быстро выяснил, что Серега тоже наведывался иногда в Ярославль и что у нас была, практически, общая вагинальная флора.

Чтобы не держать хорошего человека за идиота, я написал ему на контакт, что все знаю и через кого знаю, серьезно, без смайликов. Это уже спустя пару дней было, мы тогда тоже вместе пили чай, каждый за своим блягаджетом. На этот раз он поднялся, с пунцовым лицом, подошел к дивану, где я сидел, и уселся рядом. Потом мы уже сидели вместе за одним плядивайсом и обсуждали общих знакомых. А ночью мы трахались. Он такой здоровый, Серега, такой ароматный, и немного неуклюжий. Наверное, зажиреет лет через десять. Он меня держал за подмышки и нанизывал на себя сверху, как резиновую женщину. Мне было удобно ему руками в сиськи упираться, сиськи у него такие плотные, мясные, с волосиками.
Нам никак не верилось, что в целой Красной Горе есть всего два гея, и тех угораздило поселиться в соседних квартирах.
Короче, началась у нас любовь.

********************
Серега Фомкин был, почему-то, уверен, что любовь - это когда без человека не можешь жить. То есть, пока ты без него жить можешь - это не любовь.
Первые настоящие отношения возникли у него поздно, после института, с соседом по лестничной площадке Володькой Аникеевым, молоденьким врачом из районной больницы. Володька приходил с работы обычно раньше Сереги и ждал его на своей кухне, с борщом и блинчиками наготове, только разогреть. Когда сам Володька возвращался утром с дежурства, Сереги уже дома не было, но в володькиной микроволновке лежал на тарелочке многоэтажный сэндвич, нужно было лишь нажать на кнопочку и через две минуты сэндвич был готов и тостово-сырный американский запах уже заполнял кухню облаком серегиной заботы. Готовить Серега не умел.
А спали они обычно у Володьки, так как у того диван был пошире.

В городке Красная Гора проживало чуть больше 6000 человек, народ работал в основном на молкомбинате и рыболовами на Рыбинском море, кто браконьерами, кто в артели. Было еще пара коптилен для рыбешки и несколько мелких производств. Среди жителей часто попадались алкаши, случались кавказские выходцы, реже евреи, цыгане. Живых геев в Красной горе не видели еще никогда.

Месяца через два, уже к зиме, соседи начали догадываться, что с ребятами на нижней площадке что-то не то.
Зинка с третьего этажа, воспитательница из детсада, возвращалась как-то ночью вместе с хахалем из дискотеки. Они услышала стоны из володькиного окна.
-Слышь, Зин? Трахаются. Хехе. Сказал хахаль и заулыбался. -А баба чего молчит?
-Да нет там бабы, сообщила Зинка. Это у нас в доме голубчики завелись. Ты послушай, да тихо ты, вот, слушай, там обое мужики.
-Куясе. Че, пидары?? Реально? Прямо у вас в доме? -хахалев грозный голос не предвещал ничего хорошего.
-Ну и ладно, пидоры и пидоры, тебе-т че?
-Плять сссуки! Позорят нацию нашу, ненавижу их, с армейки еще ненавижу!
Хахаль схватил что-то с земли, это оказалась пустая бытылка, с силой бросил ее в окно и, пьяный, сам повалился назад, не сохранив равновесие.
Зинка пыталась его удержать, но сама чуть не упала. Посыпалось стекло.
-Кандоны! -захрипел хахаль, стрелять вас, стрелять.
В окне показались два испуганных лица. Зажегся свет. Володька и Серега выскочили из подъезда в трениках и футболках, к тому времени хахаль уже поднялся на ноги.
-Ты че, вконец, что-ли епанулся? Зах стекло бить? Больной что-ли? - заверещал Володька.
-Пидоры гнойные, убббью нах!!!
Хахаль бросился на Володьку и успел ударить его кулаком куда-то в тело. Тяжелый серегин удар грузно уложил хахаля в талый снег.
-Какие еще пидоры?? С чего взяли-то, мы кино смотрели. Мы че, разве похожи?
Володька оправдывался талантливо, как народный артист.
Хахаль, громко матерясь, ползал на карачках по мокрой земле, как будто искал что-то. Зинка помогла ему встать на ноги.
-Так вы реально не пидары? Зин? Хули ты мне сказала?
-Ген, ну я пошутила просто...
-Ты ссука так не шути, куясе шутки. Ребята, я вам деньги дам за стекло, ебти, я реально думал, вы эти, кандоны вонючие.
-Да ладно, идите уже домой, завтра разберемся, предложил Володька меролюбивым голосом.
Серега молчал.

Завтра разобрались.
Зинкин хахаль с пятеркой друзей подошли вечером к дверям дома.
Сигаретки липли в решительно сжатых губах, зло щурились глаза, кулаки сжимались в карманах спортивных курток, остроносые баретки стучали носами о ступени, сбивая слякоть.
Позвонили к Сереге.
-У Володьки он, напротив. Я слышала. -сказала Зинка, стоя не лестнице сверху.

*********************
Володя

У нас зима началась прямо первого декабря, ну, в аккурат. Как треснуло минус десять, так все и застыло. Это потом опять растаяло, а тогда, ух, полная больница переломов, кто с шейкой бедра, кто с шейкой плечевой кости, короче, шейка матки уже никого не волновала. Хехе. Иду я со смены домой, и прямо у нашего дома передо мной, глядь, бабуля с кульками шлепанулась. Причем, сама виновата, прокатиться решила на замерзшей луже, идиотка. Ну, вроде, не упала, а так, на бок улеглась. Короче, пришлось помогать ей вставать, продукты собирать по снегу.
-Ой, погодите, а какой это дом?
-Пять. Базарная пять. А вы кого ищете?
-Да вы что? Все номера снегом залепило. Так мне ж сюда и надо. Я к внуку еду, внук тут у меня, Сережа, может, вы знаете, Сережа Фомкин?
-Надо же. Его квартира напротив моей. Он еще с работы не пришел, ну, можете у меня подождать.

Завел ее домой, усадил на кухне. Сидит, лыбится. Не старая еще, лет шестьдесят. Шапку сняла, волосенки седые, некрашеные, глаза молодые, без грусти еще, хотя и с усталостью.
Пальто, наполовину в снегу, расстегнула, шарф сняла, мокрый, отряхивает, запыхалась, пар идет.
-Ой, молодой человек, тут снег с меня нападал, я сейчас вам все уберу.
-Да ладно.
Я, вообще-то, не хирург, но - повертел ей конечностями, все вроде окей, повезло дуре, переломов нет.
-Ну, налейте, что ли, даме чаю. Я с Рыбинска еду, устала в автобусе.
-Я бы покурил. Вот чайник, чай там, на полке, и сахар рядом, видите?
-Вижу. Она по хозяйски обвела взглядом мою неказистую кухню. Поставила кипятиться воду. А давайте я с вами покурю, хотите?
-Веселая тетечка. Вот, берите.
-Я, вообще-то, не курю. Но могу и посмолить. Не привыкаю. Уже лет сорок. Все мои уже втянулись, некоторые уже бросили, а я, так, хочу курю, хочу нет. А хотите, я вам про вас все расскажу? Назовите свой день рождения, число, месяц и год.
-1989, 25 октября. Скорпион я...
-Да это не важно все. Короче, рассказываю.
Она смотрела мне не в глаза, а куда-то мимо, или, может быть, внутрь.
-Я такую энергетику чувствую, вот тут...
Она кружила вокруг меня руками, руки были сильные, крестьянские.
-У вас я вижу какое-то благородство, в происхождении тайное что-то, высокое, вы, даже, дома ножом и вилкой кушаете, как в ресторане, и тарелочки одна на другой. Еще, вы рисуете хорошо, вижу тонкие линии, вы врач, но могли бы быть хорошим ювелиром...

Ну и бред. Тоже мне, гадалка. Никаких высокородных предков у меня нету. Ярославские мы, окающие диалекты. Ну, дедушка армянин, мне про него мелким шрифтом известно, да и он, тоже не из князей. Рисовал я хуже всех в классе, кропотливую работу ненавижу, какой там в попу ювелир.
Молчу, улыбаюсь, слушаю.
-А еще, вы - ключ. Вы любите открывать сундучок, а, как посмотрите, что там, все, теряете интерес. Быстро зажигаетесь, а потом, если ваше любопытство не подогревать, скоро тухнете. А если вы не любите, то жить не будете, хоть тресни.
Молчу, уже не улыбаюсь, слушаю.
-Вы меня, пожалуйста, извините, а вы, не голубой?
-Занятная тетечка. Вы уверены, что голубые не живут, если не любят?
-Да что вы, они разные бывают, так же, как и все остальные. У меня муж был голубой, гей, жил. Не любил, а жил. Так что, я угадала? Вас как зовут?
-Володя. А вас?
-Вера. Просто Вера. Если я где-то ошиблась, вы прямо так и скажите, не стесняйтесь.
-Ну, Вера, где-то было мимо кассы, а в чем-то, да, совпало. Наверное, про сундуки, ключи и любовь это про всех скорпионов отчасти верно...
-Вова, да я вас просто так про год и месяц спросила, чтоб отвлечь! Уже и забыла. Я ж привыкла людей ладонями чуять, без астрологии.
-И что, ваш муж? Ушел потом к мужчине?
-Ушел-таки. Помучился со мной семь лет, да и нашел себе по душе. Я не держала. Он сейчас в Ярославле живет, уж не знаю, с тем, или со следующим. Я все связи оборвала.
-Наверное, один, раз в возрасте. Он сильно старше вас был?
-Да прям. На два года младше, я ему как мамка была. Сеня мой.
Вера вздохнула. Она смотрела прямо перед собой и казалось, что сейчас заплачет.
-Семен? В Ярославле? То есть ему сейчас слегка за пятьдесят?
-Да перестаньте, Вова. Ему сейчас шестьдесят три.
Тут я поперхнулся, закашлялся, встал, налил нам еще чаю и закурил.
-Вы его знаете? -Вера оживилась, даже встревожилась.
-...нет, нет, в Ярославле я никого не знаю, тем более Семена.

Естественно, я бывал у Семена. У него бывали все, кому в городе негде больше переночевать. Мужик, считай, еще при Сталине родился, ветеран, а ведет себя, как дите. Валяется в ногах, клянется любить, жалко его. Не бросай меня, пожалуйста, не бросай. И это после первого минета. Ладно, после второго. Жил бы с этой своей мамой Верой и не рыпался. Я, в принципе, не против возраста, если мужик интересный, а это - выглядит на шестьдесят, а внутри - на девятнадцать. Неужели, я тоже таким стану?
-Вова, хотите, я вам теперь про себя расскажу?
-Ну давайте.
Я был рад, что она от меня отстала.
-Потом у меня другой муж был. Нормальный. В девяностые стало туго, он фирму какую-то открыл. Разорился. Ну и лег на диван, опечалился. Месяц лежит, два. А в холодильнике-то и нет ничего. Я не будь дура, свою получку маме отнесла, там у нее и ела, и сын у нее жил, не его, от Сени, а домой прихожу, муж спрашивает, что есть покушать, а я ему - а ты в холодильнике поищи. Он глядь в холодильник, а там шаром кати! Вера, говорит, так тут нет ничего. А я ему, ты встань, да и положи. Вот так и заставила его работать. Начали они там какой-то кооператив, денег все равно не хватало вначале, я обрадовалась, ему по утрам бутербродики заворачивала, и кобаску, и сырочек, и яблочко положу, и огурчик свеженький. Заворачиваю, а у самой слюна течет. А как-то пришла сама туда к нему, в бюро, стою в коридоре, а там смех женский, в кабинет осторожно заглянула, твою же мать, там сидит девка полуголая, мой бутерброд жрет и довольная заливается.
-И что, закатили ему скандал?
-Нет, зачем. Разводиться мне ни к чему, куда ж я денусь из однокомнатной. Так и живем до сих пор. Только бутерброды я ему больше не делала. Ни разу. Живем, как в общежитие. Правда, так, как Сеню, я никого уже больше не любила, а уж этого и подавно. Ну и по сексуальной части я отомстила, тоже молодого масика себе завела. Мне сорок тогда было, а ему двадцать. Теперь ему уже сорок пять...
А ну, Вова, погоди-ка.

Она вытащила из кульков складной телефон старой модели и быстро набрала номер.
Але, Витя, масечка, вот скажи, сколько раз я вчера кончила? И тут же сунула трубку мне.
-Восемь, -произнес монотонный голос в трубке.
-Тсс! Ничего не отвечайте!
Вера отняла у меня от уха телефон и захлопнула его, как если бы разговаривала с автоответчиком.
-А сейчас у меня кандидат наук есть. На пенсии уже, но еще ничего, может. Он меня знаешь, че спросил? Не хочу ли я жить с ним в гражданском браке, тогда он свою домработницу уволит. Хоть и сволочь, а умный, с ним интересно. Не то, что с Витей. Но жениться сука не хочет, все детям своим оставит.
-Так и переехали бы к кандидату?
-Думаешь? А вот послушай. Она снова выудила телефон из под пакетов с макаронами и быстро набрала номер, явно уже другой.
-Але, котик? Ты не спишь? (И мне, шепотом: он старенький уже, часто спит.) Котинька, скажи, мне приехать?
И снова сунула телефон мне к уху.
-Нуу, если хоочешь, приезжай.
Голос был старческий, за ним чувствовался изнеженный, избалованный человечек с розовым брюшком.
-А что ты сейчас делаешь, котик?
И снова трубку мне.
-Виноградик кушаю. Турецкий.
Телефон резко складывается и убирается назад в макароны.
-Вова, вот что бы вы посоветовали, а? Дома муж, враг номер один, все никак не помирает, а уж за семьдесят, в другом доме - Витя, молодой, любит и хочет трахаться каждый день, но он скучный, да и, тоже, вряд ли будет из под меня судна выносить. И любви мне уже столько не надо, каждый день-то. А с кандидатом бы жила, но ему, скотине, и одному хорошо.
-То есть кандидата своего вы, можно сказать, любите?
-Ну, можно сказать. А можно и не говорить. Любовь одна в жизни бывает, остальное - так, отражения. Ой, сколько же я вам всего нагородила-то.

-Постойте, Вера, а Сережа-то знает, что его дедушка такой?
-Нет-нет, я бы и не против, но моя мать, она жива еще, когда узнала про Сеню-то, сыну моему запретила с отцом общаться, совсем. Не пускала его в Ярославль ни в какую. Ну, а Сеня особо и не настаивал, стеснялся, да и побаивался возражать-то, времена были советские. Так что дедушки у Сережи с папиной стороны нет, он официально умер, одна бабушка. Зато какая! Я ж его воспитывала до двенадцати лет, у него все хорошее - от меня!
-То-то я смотрю, что Серега такой молчаливый, - усмехнулся я.
Вера не поняла издевки.
-Знаете, когда ему было лет шестнадцать уже, зашел он к нам в гости, а мой-то придурок старый в командировке был, и я в постели с тем, масиком, Витей, который на двадцать лет моложе, и чего-то я дверь забыла запереть. Представьте, входит внук, а бабка трахается. Уж как я потом перед Сережей оправдывалась, что придумывала. Это, спрашивает, бабушка, у тебя любовь? Нет, говорю, не любовь - так.

Наконец мы услышали, как хлопнула дверь напротив. У Сереги на работе случилась ревизия, он сильно опоздал. Бабка рванула с кульками к нему, в усталые объятья, Серега улыбался во все лицо. В последний момент Вера сделала мне выразительный знак, что надо держать язык за зубами. Понятно дело, я не буду рассказывать любимому, что его дедушка отсасывал мне два раза в Ярославле, зачем.
Вера уехала в Рыбинск на следующий день, на ночь они одалживали у соседей раскладушку. Я прибежал из отделения в обеденный перерыв закрыть за ней, Серега не мог уйти со своей работы. Вера выскочила на лестницу, уже без кульков, молодясь передо мной на всякий случай. До двери на улицу у нас ступени четыре. Вера резко затормозила, вспомнив, что ей за шестьдесят, крепко взялась за перила и осторожно спустилась к двери.

Мы пировали неделю после ее отъезда. Серегин холодильник ломился по швам: селедка под шубой, оливье, печеночный торт, пирожки, пряники и огромная кастрюля борща. Саму кастрюлю Вера успела купить сама. А еще через три дня Сереге пришло известие, что его бабушка скоропостижно скончалась от инфаркта.
Серега плакал у меня на руках, съездил в Рыбинск на похороны и вернулся, как будто совсем без лица.
Потом настала оттепель, слякоть, и пришли эти люди, зинкин епырь, который спьяну разбил мне ночью окно, и дружки.