Объятие

Поток поднес меня к расселине, понимаю я.

Я упустил момент, когда река моей жизни стала меняться, исподволь становясь все более опасной и непредсказуемой; поначалу я еще огибал острые камни, укрытые до поры пеной и бурлящей водой, не замечая их, но настал миг, когда я ударился в первый раз – Илья не пришел домой ночевать, отговорившись тем, что «засиделся в гостях». Мою душу засаднило, но я уговорил себя, что так и должно быть – мы же двое мужчин, такие вещи нормальны, это я – домосед, а Илья имеет полное право ходить в гости, да и вообще проводить время так, как считает нужным.

Я все еще произносил свои пламенные речи о любви, притуплявшие боль от жестоких ударов об обломки неведомых гор, попавшие в поток моего существования – я рассказывал сам себе сказку о вечных чувствах, а мой прекрасный принц изменял мне, даже не считая, что изменяет. Я мог бы вести себя так же, как и он – Илья, наверное, так и не понял, что все годы нашей жизни вдвоем я хранил ему верность, за исключением всего лишь нескольких раз стремительного, безликого секса со случайными партнерами.

Подхожу к окну.

Как удалось совершенно постороннему человеку несколькими словами заставить меня так ясно взглянуть на свою жизнь? Даже если бы мне пришло в голову, что моим собеседником мог быть кто-то из знакомых, я отмел бы эту мысль – о моем диагнозе еще никто не знал, я отдалился от приятелей, а близких друзей у меня нет. Я не существую для окружающих – они знают совсем другого Кирилла, не меня.

Планшет неожиданно оживает и свистит, и я так дико вздрагиваю, что мне становится стыдно самого себя – отвык от общения, отбился от людей.

Открываю почту на большом компьютере.

Непроизвольно ахаю и на миг прикрываю глаза руками.

Что за чертовщина!

Мой новый знакомый прислал мне фотографию, но не свою, а реки, мощной полноводной реки, протекающей в какой-то жаркой экзотической стране – это видно по цвету неба, яркости зелени по берегам.

«Слабый человек плывет по течению, сильный – против течения, а мудрый плывет туда, куда хочет», - написал мне Тим.

Стою некоторое время, чувствуя, как что-то во мне меняется. Потом быстро переодеваюсь и выбегаю из квартиры.

Нет, гей-клуб исключен. Я утратил не потенцию, меня покинуло само желание близости с другим человеком. Я просто больше … не могу. Наверное, теперь мой удел – угрюмое рукоблудие под кадры на экране компьютера.

Вирус поразил мою душу сильнее, чем тело. Телу нужен секс, нужна разрядка, оно все еще молодо, несмотря ни на что, но мне непереносима сама идея физической близости с другим парнем – вдруг я его заражу? Да и как сказать незнакомому человеку, что я – плюс?! Он повернется и уйдет. Искать своих? Не могу себя заставить.

Нужно немного побыть среди обыкновенных людей.

Спускаюсь вниз, выхожу на улицу и вижу спасительные огни «Шоколадницы». Ну что же, значит, туда.
Когда я усаживаюсь за столик и раскрываю меню, на меня разом нападает жуткий голод. Такого еще ни разу не было с того дня, когда я узнал о своем диагнозе.

Я заказываю гору еды, сэндвичи, салат, кусок торта, чашку шоколада, рот наполняется слюной, пока я жду. Невозмутимый официант родом откуда-то из Средней Азии явно мной доволен. У него дома, скорее всего, принято уж если есть, то досыта, иначе нечего и к столу садиться.

После первого бутерброда я успокаиваюсь.

Интересно, какой он, этот Тим?

Он может быть каким угодно, например, тихим увальнем в очках.

Нет, увалень никогда не написал бы о страсти к жизни.

А он вообще мужчина? Вдруг это женщина, блуждающая по чатам для геев? Только не это. Да нет, Тим – мужчина, в его словах и манере выражаться есть нечто чисто мужское. И с чего бы женщине подбадривать педика с ВИЧ?

Надо попросить его прислать мне фото. Отправить свое. Но я жутко выгляжу, да и было бы невыразимо пошло свести эту странную будоражащую переписку к обмену торсами и членами.

Я ничего не знаю о Тиме, но непостижимым образом его слова о страсти к жизни пробудили меня от мучительного кошмара, начавшегося несколько месяцев назад. Это же всего лишь строки на экране!

Оглядываюсь.

За дальним столиком – нешумная компания, несколько пар – барышни, заговорщицки склонившиеся друг к другу над кофе, симпатичный парень с сердитой девчонкой, которая ему все что втолковывает и втолковывает, одиночки, как и я.

Никто из нас не выглядит счастливым.

Ни в ком не чувствуется страсти, как сказал бы Тим.

Кто же он?

Увидеть его. Он должен повторить мне свои слова, проговорить их, чтобы они стали моим девизом: «Нужно страстное желание жить».

Мне незнакома страсть, понимаю я. Лихорадочное желание юности и первой молодости, да, знакомы, а подлинная страсть к кому бы то ни было, к чему бы то ни было - нет. Многие решения в своей жизни я принимал или из чувства протеста, или потому, что мне было удобнее поступить именно так.

Я ни за кого, ни за что не боролся. Любил, как мне казалось, Илью, но даже не постарался вызвать его на действительно откровенный разговор, хотя это было возможно.

Я никогда не верил в любовь. Никогда.

Тим прав – если бы я верил в нее, то вера осталась бы со мной.

Да кто же он?!

Я должен его увидеть.

У меня начинает дико ухать сердце.

Потом время замирает.

Равновесие. Миг, когда я могу решить, куда хочу плыть.

Страстное желание посмотреть в глаза Тиму. Кем бы он ни был.

Достаю планшет. Руки ходят ходуном.

Вдох, выдох. Съедаю кусок торта. Успокаиваюсь немного.

Пишу в ответ на его письмо с фотографией реки: «Что делаешь завтра вечером»?

Тут же предупреждаю себя, что он может не ответить. Или ответить, что занят. Например, покупает аквариум с бойфрендом.

Между двумя ударами сердца отправляю свой дурацкий вопрос.

Кому я нужен, с ВИЧ-то?

И в тот же миг, когда мое сумасшедшее послание уходит, планшет жизнеутверждающе свистит.

Ответ от Тима? Так скоро?!

Но нет, это другое, новое письмо от него.

«Как насчет кофе завтра ближе к вечеру?»

Закрываю лицо руками и смеюсь. Симпатичный парень с сердитой спутницей с завистью смотрит на меня. Смотри, смотри, красавчик – у меня ВИЧ, а я смеюсь.

Достаю мобильный.

Если мы с Тимом так и будем одновременно писать друг другу, то можно до утра договариваться о встрече.
Не проще ли позвонить?

- Привет, - говорит глуховатый взрослый голос, сильный и очень по-хорошему мужской, когда я отвечаю на звонок, потому что Тим успел набрать мой номер первым. – Я – Тимофей.

… Наступает суббота, и я собираюсь выйти из дома, чтобы встретиться с Тимом. Напоминаю себе, что это ни в коем случае не свидание. То, что мы полночи то переписывались, то перезванивались, ничего не значит.

Ровным счетом ничего. Просто нам хотелось пообщаться, поговорить.

Стоп. Не «нам». Мне хотелось поговорить, Тиму хотелось поговорить, вот и завязалась беседа на современный лад, большей частью виртуальная.

Я принаряжаюсь, потому что… Потому что мне хочется хорошо выглядеть ради самого себя. Точно! Эта дурацкая фраза мне очень нравится. Могу же я прилично одеться без особых причин?

Мы обменялись фотографиями, конечно же. Получилось так, что обе, и моя, и Тима были отпускными, моя – весенней, из прошлой жизни, когда я еще был с Ильей. А Тим прислал фото, сделанное на той же самой мощной реке. Он кормил с руки белку рядом с буддийским храмом, выстроенным на островке посреди быстрой, сильной воды. Ездил в путешествие на Шри-Ланку, чтобы ненадолго вырваться из города, где остался бросивший его парень. Перевести дух, вернуться к себе самому под непривычным небом, у кромки индийского океана. Все это он мне написал и рассказал ночью. Вот так.

Но фото симпатичного темноволосого парня под тридцать не передало самого главного, понимаю я, когда вхожу в кафе рядом с «Сухаревской».

Вхожу, и тут же вижу Тима. Он сидит у дальнего окна и, словно почувствовав мое приближение, вскидывает глаза. Они прекрасны. Глубокие, темные, настороженные, а мгновением позже, когда он осознает, что видит меня, вспыхивающие яркой, чистой радостью узнавания.

Мне требуется все присутствие духа взрослого мужчины, чтобы приветственно поднять руку, заказать себе кофе и, не споткнувшись на ровном месте, подойти к столику.

Я чувствую себя свободным. Тим уже знает обо мне самое страшное. Он уже здесь. Он уже рад меня видеть.

- Хорошее кафе, - говорю я, чтобы что-нибудь сказать.

- Да, - откликается Тим, - хорошее место, и кофе неплохой. Обратил внимание – на банке для чаевых написано: «Копим на единорога»? Славные ребята.

Смеемся. И беседа заходит сама собой, продолжение ночного разговора.

Даже если Тим со мной всего лишь на несколько часов, это прекрасно.

Я спрашиваю:

- А как ты поверил в любовь? Были же разочарования, расставания, обиды?

Он серьезно смотрит на меня:

- Знаешь, было время, недавно, когда мне стало казаться, что лучше быть одному. Секс, да, но никаких привязанностей. Потому что отношения слишком сложны, во всяком случае, такие, которые мне интересны. Сложно, больно, когда приходит пора прощаться, нужно постоянно помнить о другом человеке, мириться с его настроениями, объяснять свои собственные, вести быт. Тяжело.

Тим отпивает кофе.

- Я во всем разуверился, вернее, как я уже сейчас понимаю, начал осознавать, что внутри меня – пустота, которую может заполнить нечто, не поддающееся описанию, осмыслению, нечто иррациональное. И я начал искать.

Нас окутывает невидимый занавес, отделяющий от людей за соседними столиками, да и от всего мира. Мы с Тимом вдвоем. Никого больше нет, только мы.

- Буддизм, даосизм, лекции заезжих мастеров, европейские философы. Я подступился и к Каббале, но все равно не мог позволить себе поверить. Признать, что любовь – это реально, объективно существующая сила, что это отдача себя, стремление делиться, поддерживать, и делать все это, не ожидая ответной отдачи, во всяком случае, немедленной.

Тим переводит дух. Улыбается.

- Это случилось в самолете, по дороге из Шри-Ланки в Россию. Я сидел у иллюминатора. Меня захватила красота Земли. До слез. То, что я видел - океан, горы, небо, облака, пустыни, было прекрасно. Все это было создано… с любовью. Понимаешь? И я поверил. Я просто поверил, что любовь возможна, что мне нужно позволить ей прийти.

Он продолжает:

- ВИЧ безмерно важен для тебя, но для меня это всего лишь еще одна величина в уравнении наших жизней. Ты для меня не «парень с ВИЧ». Ты – человек, задевший мою душу своим признанием, своей болью. То, что с тобой случилось, трагично, но у тебя есть силы, чтобы идти вперед. Это – вызов, прими его с честью.

Мы с минуту молчим. У меня самого свербит в носу.

- Слушай, - вдруг говорит Тим, - вот какое дело. Мне подруга оставила своего пса на неделю. Пес отличный, но старый, с ним нужно гулять почаще и разговаривать. Остался от ее мамы.

Ну что ж, говорю я себе, значит, прощаемся.

Но Тим продолжает:

- Не против погулять немного? Дождя нет. Я тут живу рядом. Потом угощу пирогом.

Он чуть склоняет голову на бок.

В темных, необычайно выразительных глазах я читаю просьбу и надежду. Этот парень никогда ничего не может скрыть, как бы ни старался.

Тим застенчиво улыбается.

- С удовольствием пройдусь, - отвечаю я, хотя мне хочется подпрыгнуть от восторга.

Проходя мимо банки для чаевых, я оставляю рублей пятьдесят на «единорога». Вдруг и правда накопят.
Мы переходим Садовое кольцо по подземному переходу, сворачиваем за выходящие на него старые здания. За ними скрываются дома помоложе, и в одном из них и живет Тим.

Жду, когда он спустится с псом. Пойдем в Екатерининский парк, наверное. Где еще тут можно пройтись?

И вдруг вспоминаю, что у меня ВИЧ.

Это было неважно весь день, но сейчас мне кажется, что лучше уйти. Исчезнуть из жизни Тима, пока я не сломал его.

Понимаете, я не верю ни во что. Не только в любовь. Я не верю и в дружбу; мне лучше оставаться одному. Чуть позже я сдамся и стану своим среди своих. А Тиму нужен совсем другой спутник. Не я.

- Эй, вот и мы, - весел оговорит он. – Вот мой подопечный.

Я не разбираюсь в собаках и не знаю, какой породы этот огромный вежливый пес. А тот деликатно утыкается холодным носом мне в руку. Осторожно глажу его по голове. Бедняга, пережил хозяйку!

Уйти становится невозможным. Немыслимым.

Я могу только идти рядом с Тимом в холодных осенних сумерках, неторопливо, чтобы пес успевал за нами, и чувствовать, как поток моего существования меняет направление. Жизнь струится вокруг меня, во мне, я и есть жизнь, я растворяюсь в доверии и приятии, а мигом позже понимаю, куда я хочу плыть.

К любви. К страсти.

Я страстно хочу любить.

Я поверил, и вера в любовь больше никогда не покинет меня, ибо я обращен.

Грохочущий водопад отчаяния остается далеко позади. Я плыву на свет, а большой грустный пес тихонько вздыхает, словно понимая, как важно происходящее.

После прогулки поднимаемся к Тиму домой.

В лифте мы оказываемся совсем близко. Кажется, можно почувствовать, как бьется его сердце.

Он хочет близости?! Со мной?! Разве это возможно?!

Но я сам не готов. Я все еще не готов к близости с другим человеком, даже если это Тим. Я не смогу, охваченный страхом, что заражу его. Не сейчас.

Но как это сказать, чтобы не обидеть его? Как объяснить, что дело во мне?

В прихожей пес опускается на подстилку, а мы легко обнимаемся.

- Я отвык от близости, - тихо говорю я. – Замерз.

Тиму не нужно ничего говорить. В его глазах понимание. Мы стоим, обнявшись, идем пить чай с яблочным пирогом, а потом опускаемся, не раздеваясь, на низкий широкий диван в единственной комнате.

Я поворачиваюсь на бок, и Тим обнимает меня.

- Отогревайся, - шепчет он. – Так хорошо?

- Да, - отвечаю я. – Хорошо.