Любовь территория инкубов

Литературный сериал

«ЛЮБОВЬ ТЕРРИТОРИЯ ИНКУБОВ»

1 серия

Авторы: Amadeo Aldegaski (nomark), Константин Norfolk

ПРИТЯЖЕНИЮ ВОПРЕКИ

Я буду ждать тебя по ту сторону Солнца

Среди холода и пустоты

Я буду ждать тебя сколько придется

Пока меня снова не выберешь ты...

*Ex tempore*

Легкое, едва уловимое покалывание. Неяркая, словно размытая вспышка, потом еще одна и еще... И снова темнота. Но это была не прежняя бесформенная, обездвиженная темнота, в которой он находился до этого момента. Она начинала приобретать очертания и даже легкую пульсацию. Он просыпался. Тишина постепенно, нота за нотой, наполнялась тихим звуком. Словно тысячи крошечных золотых молоточков, то поодиночке, а то и совместно стали ударять по кромке хрустальной чаши. Вязкая многолетняя дремота, липкими путами пеленавшая его, уходила, уступая место осознанию себя. Воспоминания, словно драгоценное вино, постепенно, капля по капле, заполняли его сущность. Это был долгий сон без сновидений - парение в темноте, хотя в действительности здесь не было ни света, ни тьмы. Парение, много раз пережитое прежде, и каждый раз - неизвестное. Непреложное и необходимое, ненавидимое и неизбежное. Остановленное время, как дыра в его ничтожной вечности. Молчание и холод, которых не существовало, потому что тут ничего не могло существовать.

И, будто повинуясь чьей-то неведомой воле, мысли, чувства и память вдруг стали обретать реальность. То, что было разрозненно и неподвижно, становилось осмысленным и весомым. Паутинка – тонкая серебристая ниточка, соединяющая его с миром, снова пришла в движение. Осознание имени впорхнуло подобно птице – Кидерн. Еще одна вспышка, уже более яркая, красноватого оттенка, похожая на подсвеченную изнутри сетку капиллярных сосудов, а следом, сначала едва уловимый, но после уже явственный звук, обжигающий и манящий. Он понял, что снова настал его срок. Где-то опять ждал тот, кто раз за разом заставлял его переживать воскрешение. Это уже был не просто звук, это был зов: торжественный и неистовый, страстный и одинокий, отчего, как и прежде, наполненный великой тоской.

****

В холле отеля царил приятный полумрак и пахло сандалом. После долгого перелета и сутолоки аэропорта хотелось тишины. Нужно было сосредоточиться, поток, то явственно пульсировал, то становился очень слабым, едва уловимым. Это раздражало и не давало расслабиться. Девушка на ресепшен, завидя гостя, дежурно заулыбалась.

- Добрый день! Слушаю вас.

- Buon giorno! Я бронировал номер, моё имя Морис Делоне, - представился Кидерн со всем дружелюбием, на какое был способен.

- Да, синьор Делоне, - девушка сосредоточенно смотрела на экран монитора. – Стандартный номер на трое суток.

Кидерн кивнул и подал паспорт. Поколдовав над электронным ключом, она протянула его вместе с картой города, назвала номер комнаты и добавила: «Добро пожаловать в Лукку».

Номер, оформленный в бежевых тонах, был небольшим, но уютным. Окно снаружи закрывалось ставнями, чтобы полуденная жара и яркое солнце не донимали постояльцев. Бросив сумку, Кидерн присел на край кровати, прикрыл глаза и, легонько коснувшись, пальцами висков, помассировал их. Теплая, искрящаяся волна побежала по телу, заставив глубоко вздохнуть. Ощущение не то предвкушения, не то сладкой неги, разлилось внутри и стало подниматься вверх.

«Он где-то рядом, - пронеслось в голове. – Где-то совсем близко».

*Кидерн*

Приняв душ и еще не переодевшись, я внимательно посмотрел на свое отражение в зеркале. Результат был впечатляющим. После десяти лет репарио оно преобразилось настолько, что сейчас меня бы не узнала даже мадам Делоне. Рост около шести футов, гибкое смуглое тело, с аккуратным абрисом мышц, сильными бедрами и упругими ягодицами. Тело хищной кошки, способное из расслабленно-податливого в мгновение ока стать напряженной пружиной, готовой в любой момент освободить накопившуюся энергию. Высокие скулы, серо-зеленые глаза с длинными черными ресницами, губы, цвета спелой малины, густые, слегка вьющиеся волосы. Теперь я часто ловил на себе восхищенные взгляды: мужчин, деловито спешащих, отчего взгляд их сосредоточен, хотя видят они лишь всю картину целиком, и женщин, натур более чувственных, отчего их взгляд цепок, что позволяет увидеть детали.

Тогда же, десять лет назад, все было иначе. После длительного пребывания в пустоте меня выбросило недалеко от Орлеана. Психиатрическая лечебница Святого Бенедикта располагалась в северном предместье. Из всех ее постояльцев мне подходило лишь тело восемнадцатилетнего Мориса Делоне - толстого засранца, у которого даже пары пальцев не было на правой ноге. Это существенно усложняло задачу репарио, но времени на поиски иного варианта у меня не было.

О, я помню, как его мать, уже окончательно отвыкшая от этой обузы, была ошеломлена, когда ей сообщили, что Морис, долгие годы находящийся в приюте для умалишённых, вдруг перестал пускать слюни и завороженно разглядывать одну, только ему ведомую, точку на стене. Удивительное исцеление сына, безусловно, шокировало мадам Полину, но вряд ли обрадовало. Он не вписывался в ее давно устроенный быт: красивый дом, второй супруг – известный дантист, две очаровательные дочери. Не вписывался и, откровенно говоря, пугал, отчего она решила отправить его подальше, в пансион, чтобы неожиданно обретший рассудок сын постигал науки. После пансиона был медицинский факультет университета, окончательный разрыв с семьей, постоянная адаптация к новым условиям жизни и мучительная перестройка тела.

Жизнь за последние несколько веков стала совсем иной. Быстрой, продуманно-схематичной. Чувственный романтизм уступил место прагматизму. Общение перекочевало на просторы виртуального пространства. Иногда мне казалось, что если бы люди, окружавшие меня в последнем воссоздании, знали, что такое мобильник или интернет, они бы не стали устраивать кровопролитные войны, а, посылая друг другу ежедневные sms «чмоки-чмоки», в конечном итоге все равно привели бы мир к естественной убыли населения.

Вечерело. Мягкий золотистый свет закатного солнца играл в кронах столетних платанов, окрашивая черепичные крыши темной охрой, прятался в узких улочках, наполняя воздух тем неповторимым тягучим июльским вечерним зноем, когда все вокруг кажется застывшим, словно на полотнах Каналетто или Беллотто. Выйдя из отеля, я поспешил в центр старого города, где разношерстные толпы туристов бродили среди улиц и переулков, глазея на старые соборы и витрины лавок, причудливые орнаменты кованых решеток и вывески многочисленных тратторий и ресторанов. Именно оттуда шёл еле различимый поток тиамата.

«Да, внешне мир изменился, - думал я, разглядывая лица прохожих. - Ещё недавно эти обезьяны бегали с камнями и дубинами, а позже их единственным развлечением стали умерщвления и пытки себе подобных. Теперь же они, вооружившись нелепыми догматами, с философским выражением на лицах важно вглядываются в свои планшеты, тыкают в них пальцами, как будто хотят разглядеть на дне виртуального колодца некую сокрытую тайну. Поиски истины всегда занимали людей, стоя на почетном третьем месте, - сразу после еды и соития. И в этом смысле мир оставался прежним. Орудия познания становятся совершеннее, но границы исследования не раздвигаются.»

Люди, увы, не видят дальше кончика своего носа. Впрочем, нам такая близорукость только на руку. Они вбили себе в голову историю о главенстве в пищевой цепи, и если кто и угрожает их праву питаться остальными видами, то это могут быть только некие чудовища из глубин космоса. Сама мысль о кровожадных пришельцах вселяет в них священный ужас, но они смеются над ней, штампуя кинематографические страшилки, убаюкивающие их страх, не подозревая, что есть нечто важнее белково-углеводного рациона, то, ради чего уже многие тысячи лет мы ведем войну с приапами.

Внезапно мой внутренний монолог был прерван неизвестно откуда взявшимся велосипедистом, преградившим дорогу.

- Hello, отличный денек, - приятный, чуть хрипловатый баритон заставил меня остановиться. – Вижу, ты турист, как и я, не подскажешь где здесь Базилика Святого Фредиана?

Внешность парня была столь же приятна, как и его голос. Майка практически не скрывала атлетический торс, а шорты аппетитно обтягивали крепкие бедра. Трехдневная щетина, модно взъерошенные волосы, правда, губы чуть тонковаты, но это его не портило.

- Привет, тебе прямо на Виа Филлунго, а там - направо, - я попытался нащупать тонкую нить, ведущую по лабиринтам мыслей, но тщетно. Точно непреступные вершины Каракорума перед сопливым пакистанским мальчишкой, его сознание не позволило мне даже приблизиться к тайникам чувств и желаний.

В долгом восстановлении и поисках тиамата я практически полностью растратил запасы линнгамы, отчего и чувствовал себя столь беспомощно.

- Ок, спасибо , - улыбнулся молодой человек. И в эту минуту, как мне показалось, я ощутил легкий, едва заметный импульс, словно холодное острие иголки коснулось моего виска, но откуда он пришел, я не понял, отчего замешкался и не заметил как симпатичный велосипедист скрылся из вида.

Должно быть я так и стоял ещё некоторое время, если бы не почувствовал, как мне в ладонь уперлось что-то влажное и прохладное. Я вздрогнул, непроизвольно отдернув руку. А обернувшись через плечо, увидел мохнатого черного пса, неопределенной породы, который, усевшись на отполированную тысячами подошв мостовую, и смешно повернув голову набок, разглядывал меня.

- Ну и напугал ты меня, дурачок! - потрепал я псину по загривку. - Только не вздумай за мной увязаться.

Умный собачий взгляд, словно говорил: «Жаль, безмерно жаль. Мы бы могли стать отличной парочкой!».

Я побрел дальше, размышляя и о красавчике туристе, и о странном, невесть откуда взявшемся холодке у виска, и о своей беспомощности. Пришла пора восстановить запас линнгамы, соблазнив какого-нибудь мужчину. Вернее не какого-нибудь, а одного из тех, кто вожделеет других мужчин. Каждый из них нес в себе, кто в большей, кто в меньшей степени, то, о чем они даже не догадывались – линнгаму - источник наших жизненных сил, открывающих путь либо к вечному перерождению, либо к вечной молодости, позволяющий совершать то, что люди называют чудесами.

Поток тиамата, вдруг налетевший, словно легкий ветерок, блуждающий по извилистым переулкам старого города, заставил меня изменить направление в сторону Пьяцца Сан Микеле. Петляя среди многовековых покрытых брусчаткой улиц и площадей, я с удовольствием понял, что снова вернулся на эту землю, согретую теплым тосканским солнцем, землю, переходившую от правителя к правителю, из королевства в королевство, и, в конце концов, сменившую бурное прошлое на спокойное настоящее.

Так я оказался у входа в кафе Ла Прима, где на втором этаже располагался крошечный отель с тем же названием. Выбежавший официант пригласил пройти на летнюю веранду. Волны тиамата нежно обволакивали: Он был где-то совсем близко. Открыв Хорнет, я огляделся. Галерея красавчиков призывно взирала на меня. Переносная витрина мужчин на любой вкус – очень удобно. Первая же фотография – улыбающийся шатен двадцатишестилетнего возраста находился буквально в нескольких метрах. Подняв голову, я увидел его за соседним столиком.

- Привет! Ты симпатичный. Познакомимся? – набрал я стандартное клише.

- Привет, а ты где?

- Рядом. Оглянись.

Он повернулся. Кажется, мне повезло – так быстро я нашел Его. Хорош. Чертовски хорош собой, и, разумеется, кладезь неисчерпаемой линнгамы. Только тронь - и она забурлит долгожданным водопадом.

- Ты давно в Лукке? – спросил он, пересаживаясь за мой столик.

- Сегодня прилетел, - сказал я, любуясь его накаченной грудью с выступающими сосками, едва сдерживаясь от зарождающегося пульсирующего желания где-то внизу живота.

Через несколько минут нашей беседы, за чашкой восхитительного латте, я узнал, что Мартин - спортсмен из Чехии, приехал в Лукку на соревнования по велоспорту. Устроители хотели помимо самого состязания огранизовать так же и культурную программу, видимо, поэтому они выбрали местом его проведения этот, сравнительно небольшой, но знаменитый своими архитектурными и историческими памятниками итальянский городок. Нет, у него пока нет постоянного парня, и, хотя в соседнем номере живёт «безумно» симпатичный русский, причем тоже гей, но на днях он познакомился с Полем, у которого великолепная задница, и они уже провели два незабываемых вечера. Так как Поль, его не заводил ещё никто,- какой-то невероятный магнетизм. Тут я не мог не усмехнуться. Вряд ли какой-то Поль мог бы тягаться со мной в магнетизме. Всего несколько минут, а мой кролик уже начал задерживать взор на царственной осанке и уже как-то нехотя отводил взгляд от бёдер. Смотри, мой мальчик, смотри. Мы только начинаем. Впереди нас ждут незабываемые, нет, не дни, а годы. Впрочем, этот магнетический Поль крепко засел в его голове. Разглядывая меня, Мартин не переставал восхищенно рассказывать о новом друге. Тот был само совершенство: начитан, спортивен и божественно сложен. В сексе же он удивительным образом предугадывал любые желания Мартина, позволяя реализовать самые смелые фантазии.

- А вот, кстати, и он! – радостно воскликнул мой прекрасный чех, вскакивая и активно жестикулируя кому-то за моей спиной. Я повернулся и обомлел. В кафе заходил тот самый велосипедист, который спрашивал дорогу к Базилике Фредиана.

- Привет, милый! Познакомься, это Морис.

Взгляд, всего лишь один взгляд, брошенный на меня, и прежнего дружелюбия на лице Поля не осталось и в помине.

- Нашел византийскую базилику? – спросил я, стараясь сохранять спокойствие. – Не удивляйся, Мартин, просто мы случайно пересеклись в городе несколько минут назад. Поль искал дорогу и я ему подсказал.

Еще один взгляд черных, как небо перед ураганом, глаз, а после резкий, точно удар грома хлопок, и в то же мгновение веранда, мостовая, деревья и солнечные блики на стенах домов исчезли, вернее, расплылись и посерели, став будто плохо прорисованной декорацией на тонкой колышущейся ткани.

- Знаешь, что останавливает меня оттого чтобы сразу отправить тебя в пустоту? – Поль держал меня за горло. – Только одно – отсутствие в тебе силы. Я люблю равных соперников, а ты - ничто. Поэтому, когда мы вернемся, ты немедленно уберешься с моего пути. Этот до краев наполненный линнгамой смертный – моя добыча.

Так вот откуда был этот холод! Он тоже инкуб. Сильный, сытый инкуб-пират, из тех, кому не ведом зов тиамата. Я понимал, что беспомощен, словно крошечный, едва пробившийся из-под земли росток перед натиском стихии, и буду неминуемо раздавлен и смят, если не соглашусь на его условия.

- Хорошо, - прохрипел я в ответ, и хватка ослабла.

- И запомни: меня зовут Тиранус, не советую вставать у меня на пути, - наотмашь резанула последняя оплеуха ледяного сознания.

Мы снова, как ни в чем не бывало, сидели на веранде Ла Примы, но только я заходился в приступе удушливого кашля.

«Стратегическое отступление! – скакали панические мысли. - Каким надо было быть идиотом, чтобы так давно не восполнять силы! Я никогда и никому не отдам того, кто предназначен мне по зову тиамата. Он будет только моим! Но сейчас, Тиранус, кичись своей победой».

Мои новые друзья засобирались. Мартин будто почувствовал, что между нами что-то произошло и кидал растерянные взгляды то на меня, то на своего обожаемого Поля. К счастью, ситуацию спас мой мобильник – навязчивая мелодия требовала немедленно ответить, что я и сделал с превеликим облегчением, уняв наконец-то приступ кашля.

- Слушаю! – сдавленно бросил я и, прощально махнув рукой, вышел из кафе. «Тиранус как победитель вполне сможет оплатить счёт», – мстительно подумал я.

Между тем, звонила Вероника. Мы познакомились во времена моей учебы в колледже, куда она приезжала навестить подругу. Каждое такое посещение заканчивалось одинаково – комическим заламыванием рук и долгими разговорами о «разбитом сердце». Всякий раз Вероника убеждала подругу, что еще не готова к серьезным отношениям, а подруга всякий раз намеревалась прекратить эти визиты, но та, словно ни в чем не бывало, продолжала периодически наведываться.

- Кидерн, ты в Италии? Сёстры на хвосте принесли - около Генуи недавно видели приапа… Не то чтобы я за тебя беспокоюсь, но ведь за тобой должок, - хихикнула она, очевидно намекая на партию массажёров для лица.

- Да?! Хорошо, спасибо, - прохрипел я.

- Что-то мне твой голос не нравится… Ты нашёл Его?

- Нашёл, - резко бросил я и нажал отбой.

Она совсем рехнулась. Приапы вполне могли отследить звонок. Вряд ли, конечно, они слишком горды и чаще полагаются на свое чутьё, но лучше перестраховаться. Сто пятьдесят километров по извилистым дорогам – ничто для хорошего автомобиля.

****

Кидерн почти бежал, на ходу открыв Хорнет, и выбрав, практически наугад, из восьми написавших ему «Привет, а ты симпатичный», молодого улыбчивого бородача. «Вилла Романтика», номер 205. Через 15 минут»,- набрал он не останавливаясь. И, получив необходимое «Ок», ускорил шаг.

У входа его уже ждали. Благо все необходимые для несовершенного человеческого тела очистительные процедуры Кидерн, несмотря на усталость, сделал по приезду.

- Луиджи, - представился бородач.

- Морис, - ответил Кидерн, хищно ощерившись.

Одежда разлеталась по комнате со скоростью торнадо. Пульс бешено стучал в висках. Интуиция не подвела инкуба: парень был переполнен линнгамой. Прильнув к губам, Кидерн жадными глотками насыщался живительной силой, словно животное, припавшее к прохладе реки после долгой и мучительной засухи. Опускаясь ниже, чертя влажным языком дорожку от пупка к пенису, почувствовав, как жажда овладевает им, Кидерн обхватил головку губами и, сначала робко, но с каждым разом все глубже и глубже стал погружать налившейся кровью фаллос в рот. Парень застонал от удовольствия, выгибая рельефное от ежедневных физических нагрузок тело.

Теперь Кидерн мог улавливать малейшие импульсы желаний. Соски. Он любит, чтобы ему покусывали соски, одновременно сдавливая пальцами затылок, нежно проникали языком в анус, лаская промежность. И снова целовать соски, межбровье и прикрытые веками глаза.

О, да! Линнгама ярким искрящимся потоком стала наполнять Кидерна. Луиджи, точно одержимый, резко перевернул его на живот и вошел, сотрясая номер не то рыком, не то стоном. Сжав мышцы, Кидерн, снова заставил бородача зарычать от удовольствия и продолжить неистовый эротический танец. И вот он увидел их: две яркие пульсирующие точки на мочках ушей Луиджи. Подавшись вперед и обхватив парня за плечи, Кидерн прижал его к себе и впился в них зубами. Вспышка, мощная, подобная взрыву солнечного протуберанца, пронзила его насквозь, заставив открыть себя навстречу хлынувшему потоку. Движения Луиджи ускорились, дыхание участилось. Громкий стон возвестил о сильнейшем оргазме.

*Кидерн*

Голова немного кружилась, это было знакомое чувство наполненности, силы, немыслимого всепоглощающего удовольствия, пережитое мною много раз в сотнях воплощений. Конечно, не столь восхитительно безграничное, как после тиамата, но вполне достаточное, чтобы вновь сразиться с Тиранусом и вернуть себе того, кто предназначался мне по праву рождения. Я усмехнулся, вспоминая восторженно-влюбленный взгляд обессилевшего Луиджи. Ему явно понравилось. Он хотел ещё. Извини приятель, - только секс и никаких обязательств…

Лукка погружалась в ночные сумерки. Гирлянды огоньков осветили центральные улицы, все еще людные, но уже неторопливые в мягком электрическом сиянии. Пьянящий поток вел меня прямо к цели – одному из номеров отеля Ла Прима, где обитал сейчас мой Мартин.

Свернув с центральной улицы, я оказался в небольшом переулке. Справа возвышалась сплошная стена с выщербленными от времени камнями, увитая кое-где плющом. Слева окутанные полумраком жилые дома, плотно прилегающие друг к другу, с едва пробивающимися сквозь закрытые ставни окон полосками света.

Вдруг впереди промелькнула неясная тень, метнувшаяся от домов к стене, в надежде раствориться во мраке. Одновременно я почувствовал, как все пространство вокруг наполняется зловонием. Мне было хорошо знакомо это смрадное дыхание. Только приапы расточали его, но лишь во время нападения оно становилось вовсе непереносимым. Неужели Вероника была права? И он смог выследить меня, перехватив телефонный звонок? Но ведь после репарио почти лишенный линнгамы инкуб незаметен для своих злейших врагов.

В ту же секунду я был отброшен невидимой волной к входной двери одного из домов, но краем глаза успел заметить молниеносное движение. Переведя взгляд в том же направлении, я увидел, что в нескольких метрах от места моего падения друг напротив друга застыли, готовясь к схватке две фигуры. В одной из них я узнал Тирануса. Вторым был приап, возможно тот самый, о котором сообщила Вероника. На глазах он менялся, превращаясь из неприметного долговязового господина, похожего на англичанина, в рослого, на голову выше вовсе не маленького Тирануса, козлоногого монстра – этакую помесь человека и животного. Кое-кто называет их сатирами, по мне слишком красивое слово. Я ошибся: он искал не меня. Его цель – Тиранус, а значит и Мартин. Понимание смертельной опасности, которая могла угрожать моему Мартину, заставило моментально собраться. Между тем схватка уже началась. От копыт исходило грозное зеленоватое свечение. Тиранус, материализовал два угольно-чёрных крыла, нагнетая в них чуть ли не всю силу, накопленную за неизвестную прорву времени. Подобно щиту они теснили приапа и не давали приблизиться. Взмыв на несколько метров, он атаковал козлоного острой как бритва волной звуковых обертонов, которые никто из живущих в этом мире не мог бы услышать или уловить. Они переплетались в грозную сеть готовую сомкнуться и разорвать противника. Удар был хлестким, мощным и ужасно энергоемким. Самоуверенный болван делал ставку на силу. Впрочем, на приапа это не произвело особого впечатления. Мгновенным кульбитом он перемахнул через сеть и точным взмахом копыта, взметая зеленоватые снопы искр, ударил в центральный узел. Сеть пропала. Вскочив на ноги, я бросился к сражающимся.

Несколько секунд потребовалось на трансформацию моих собственных крыльев. Крепкие, тонкие, прочнее любого металла, они не только помогали управляться с левитацией, но и были весьма опасным оружием, которое недооценили многие. Нет, Тиранус, тебе без меня не справиться. Два прыжка, - и я был рядом, концентрируя перед собой сферу чистой клокочущей линнгамы. Тиранус тем временем заходил на второй круг, создавая новую сеть. Но он не успевал. Отчаянно не успевал. Козлоногий пошёл в атаку с удвоенной силой. Он уже продавливал щит Тирануса. Резкий прыжок. Инкуб взлетел на пару метров вверх, но приап неожиданно взбежал по стене и, оттолкнувшись обоими копытами, прыгнул на него, уже в полёте материализуя два смертельно опасных рога. Один неуловимый росчерк и козлоногий рассёк Тирануса пополам, навечно прервав циркуляцию сил, составлявших его сущность. Мой удар крылом опоздал и лишь отшвырнул козлоногую тварь в сторону. Однако приап был невероятно силён и через пару мгновений вновь стоял на ногах. Но и я уже находился близко. Следующим ударом моего крыла, направляя в солнечное сплетение приапа обжигающий, наконец сконцентрированный вихрь чистой линнгамы, обездвижившей его, я отсёк ему часть рога. Он упал. Оставалось закончить дело. Самое страшное у них – рога – обоюдоострые, в секунду трансформирующиеся на любую длину, они могли, не только проткнуть, но и разрубить любой материал. Не знаю, кто ещё из инкубов мог бы отсечь их ударом своего крыла. Но я мог. Отсеки рога, - и с козлоногим будет покончено. Я стал осторожно приближаться к нему, но тут приап внезапно отскочил, и окутавшись ореолом искрящейся дымки исчез, успев процедить на прощанье:

- Мы всё равно уничтожим всех вас, грязнозадый! Вас и источники вашей поганой силы.

Это был первый звук, нарушивший сонную тишину квартала, в котором только что происходила драка. Если бы кто-нибудь из окрестных жителей появился здесь, единственное, чтобы он увидел - сноп искр, взявшийся невесть откуда, да взметнувшиеся в диком танце сухие листья, подхваченные сильным порывом ветра. Вторым звуком, пришедшим сразу после первого, был собачий вой, раздавшийся где-то совсем близко. Короткий, громкий – он как будто возвещал о чем-то с леденящей кровь торжественностью.

Мгновенное исчезновение приапа, обескуражило меня. Никогда я не видел ничего подобного. Они не владели таким искусством. Но раздумывать над этим долго я не мог. Ощутив ускользающий поток тиамата, я бросился в отель.

Около входа в Ла Приму собралась небольшая толпа молодых людей. Желто-синие огни служебных машин, словно языки пламени плясали на их лицах.

- Бедный Мартин,

- Он так хотел победить…

- Врач сказал внезапная остановка сердца…

Долетели до меня обрывки фраз.

В проёме двери появились два санитара, выкатывающие на носилках безжизненное тело чеха, завёрнутое в чёрный мешок. Исход был ясен. Мы называем это прикосновением сатира. Неожиданная, без видимых причин быстрая смерть…

Однако, нить тиамата хоть и сильно ослабла, не думала исчезать. И тут всё стало на свои места. Мертвый велосипедист, убитый приапом, больше не интересовал меня.

Идиот… За сегодняшний день я не простительно опростоволосился не один раз…

- Извините, синьора, - подошёл я к хозяйке отеля. - Я понимаю - такое горе, но мне совершенно необходимо узнать, кто сегодня днем выписался из вашего отеля?

- Конечно, синьор. Сегодня от нас съехал молодой человек из России.

2 серия

Автор: Александр Волгин

ТОЧКА НЕВОЗРАТА

- Куда прешь, б**дь! Жить надоело?!

Водитель "Газели", едва успевший затормозить посреди полупустой улицы, еще что-то крикнул вслед странному парню, которого он едва не сшиб, потом плюнул, хлопнул дверцей и тронулся, заметив, что малахольный даже не прибавил шага, пересекая проезжую часть. "Обдолбанный. Развелось их, наркоманов гребаных", - подумал водитель.

Но Макс не был обдолбан, и ему действительно надоело жить. Оказаться сейчас под колесами было бы лучшим вариантом, но даже в этом ему не повезло. Как не повезло вообще в жизни. В том, что родился таким вот уродом, в том, что родился геем.

Мелкие дождинки блестели в свете фонарей, и напоминали снег, хотя для снега было еще рановато. Холодно, холодно... Холоднее Максу было только три дня назад, когда он в одной футболке и джинсах шел вдоль трассы, одной рукой прижимая к лицу измазанное кровью полотенце, а второй пытаясь тормозить пролетающие мимо машины. Одна из них все-таки остановилась, непугливый усатый дядька восточной наружности подбросил Макса до конечной станции метро, и до рассвета он наконец добрался домой. Пройти тихо в свою комнату не получилось, всполошенная мать, причитая: "Максимушка, Максимушка... Горе ты мое!", потащила его в ванную, промыла рассеченную щеку, залепила пластырем.

Утром того дня он был на подъеме и почти счастлив. Компания однокурсников собиралась ехать на дачу, чтобы отмечать день рождения одного из них, и Макса тоже позвали. Позвали, как он понимал, в основном из-за Ленки, с которой он дружил уже давно, с третьего класса. Они вместе выбрали факультет, вместе подавали документы, и на курсе все знали, что они дружат. Вначале их считали парой, но потом Ленка стала встречаться с третьекурсником, а разбежаться с Максом они не разбежались.

Но даже Ленке, своей лучшей и единственной подруге, он не отчаялся рассказать свою самую большую тайну. То, что его привлекают парни, Макс понял давно, лет в двенадцать, с тех пор и жил с этим знанием. То, что он не пытается встречаться с девушками, окружающие списывали на его неудачную внешность, и особо не донимали его на этот счет. Кое-кто жалел, кое-кто подсмеивался.

В последнем классе школы он пытался знакомиться с парнями в Интернете, с парой человек завязалась переписка, но дальше дело не пошло. А потом он увидел Костю, их с Ленкой однокурсника, и вопрос со знакомствами отпал сам собой. Кроме Кости ему никто не был нужен. Костя был натуралом. По крайней мере, рядом с ним периодически появлялись какие-то девчонки, но ни одна надолго не задерживалась, что вселяло в Макса хоть и призрачную, но надежду. Весь первый курс он смотрел на него издалека, забывая иногда на лекциях слушать преподов, а потом изводил себя, кусая ночами подушку. Макс перестал смотреть порно, у него теперь было свое - личное, в горячих и мучительных фантазиях о Косте. В реальности же за год с лишним они едва перебросились парой фраз. У Константина была своя компания, где Максу места не было.

И вот теперь такое везение - они едут на дачу, где будет Костя, и можно будет на него смотреть совсем близко, может быть говорить с ним, и возможно, он обратит хоть какое-то внимание на невзрачного и некомпанейского паренька, которого раньше не замечал.

В общем-то, надежды Макса оправдались, он был в ударе, веселился вместе со всеми, и Костя даже пару раз посмеялся над анекдотами, которые, разойдясь, Макс травил под коктейли.

Позже компания расползлась, разбилась по двое-трое, кто-то ушел на кухню готовить добавку закусок, кто-то уединился в мансарде. Макс вышел на веранду, через минуту подошел Костя, закурил, и они поговорили. Хорошо и просто поговорили, хоть и об учебе, в основном. И Макс решился.

А потом был хук справа, Макс упал на какие-то ящики, на шум прибежали девушки с кухни.

- Костя, ты с дуба рухнул?! Совсем уже? - возмущалась Ленка, помогая Максу подняться. - Ты как? Ой, у тебя кровь идет, пойдем, я обработаю. Вот же скотина!

Но он молча поднялся и один пошел в ванную, протянул руку открыть кран, и тут услышал в комнате шум голосов. Макс взял первое попавшееся полотенце, прижал к разбитой щеке и вышел. Еще не заходя в комнату, услышал Костин голос:

- Прикиньте, этот Макс недоделанный сейчас мне в любви объяснялся! Ко-остя, я тебя лю-юблю-ю! - он передразнил писклявым голосом, нарочито растягивая слова. - А потом еще своим конопатым е*лом мне в лицо полез целоваться. Не, ну я х*ею, кругом п**расы!

Ленка заметила Макса, стоящего в дверях, резко повернулась к нему.

- Макс... Это что, правда, что ли?

И глупо и нервно хихикнула.

Это стало последней каплей, и Макс, прижимая полотенце к щеке, в чем был, выскочил из дома и пошел к трассе.

Следующим днем было воскресенье, и Макс провел его в своей комнате, лежа на кровати и отвернувшись к стене. Мать его не дергала, понимая, что произошел какой-то конфликт, и сын переживает. И даже отчим не доставал как обычно. В понедельник Макс на лекции не пошел, и так же пролежал до вечера. А вечером на стене возле их двери обнаружилась выцарапанная надпись "П**ОР", и стрелка, указывающая на дверь.

Во вторник он закрасил как мог надпись, а его мать получила от Ленки письмо на электронную почту. "...я не могла Вам не рассказать... гомосексуалист... я беспокоюсь за него... может быть, есть какие-нибудь врачи...". Строчки расплывались у Макса перед глазами. Мать с каменным лицом показала ему письмо, спросила:

- Максим, это правда?

- А если так? То что?

Мать заплакала.

- За что это мне все? Отец алкоголиком был, а сын его - извращенец.

Вмешался отчим.

- Вон из моего дома.

Макс взял куртку и молча вышел.

Шел, не разбирая дороги, не видя куда идет. Едва не угодил под колеса, и почти не заметил этого. Дошел до реки, спустился к воде, сел на влажные листья. Внезапно что-то ткнулось ему в спину, он обернулся и увидел большого лохматого черного пса. Пес стоял, чуть покачивая хвостом, и глядя на Макса почти человеческими глазами. Парень поднялся, потрепал собаку по косматому и сырому загривку:

- Хорошо тебе, пес. Слушай, давай поменяемся, ты станешь человеком, а я собакой?

Пес глядел на него, и на его морде написано было, что такой расклад ему ни к черту не сдался.

- Ладно, мне пора.

И Макс двинулся к мосту, дошел до середины, перелез через ограждение и встал на узком бортике. Осталось только разжать руки.

Данила вышел на свою привычную вечернюю прогулку. Теперь это был единственный вид физической нагрузки, на который он был способен. Раньше, еще в общем-то не так давно, были утренние пробежки в ближайшем парке, был спортзал, был секс, наконец. Сейчас же он мог только прогуливаться медленным шагом, делая остановки, чтобы успокоить сердцебиение. У него были два привычных маршрута: по подземному переходу, до парка - там был относительно свежий воздух и скамейки, на которых можно было отдохнуть. Второй маршрут был вдоль оживленной улицы, мимо витрин, до моста и обратно. Сегодня Данила выбрал второй, потому что чувствовал себя хуже, чем обычно, и не был уверен, что сможет дважды преодолеть ступени подземного перехода.

Он шел "в крайнем правом ряду", пропуская спешащих прохожих. Час пик уже миновал, и на улице людей стало значительно меньше. Начал моросить мелкий дождь, и Данила натянул капюшон и поднял воротник. Раньше он так не мерз, но сейчас кровь бежала медленнее, и слабо согревала его старческое тело.

Дойдя до перекрестка, он свернул в сторону моста. Ему захотелось посмотреть на реку, и он решил подняться. Подъем был достаточно пологим, а спускаться потом будет совсем легко. Медленно, шаг за шагом, преодолевал он свой путь, но еще не пройдя и трети, заметил фигуру человека, стоявшего с внешней стороны ограждения, ухватившись за перила. Данила прибавил шагу и успел. Схватил, рванул на себя, перевалил человека через перила и оба они упали на тротуар моста. Успел подумать, что вот, какие-то силы, оказывается, еще остались. А потом в глазах потемнело, и он провалился в черноту.

Когда пришел в себя, над ним стоял спасенный, тряся его за плечо.

- Телефон! У вас есть телефон? Надо вызвать скорую.

Не дожидаясь ответа, он сам полез искать в карманах Данилы.

- Не надо скорой, я уже почти в порядке. Сейчас, погоди минуту... Дай руку.

Спасенный помог ему подняться, и тогда Данила разглядел его. Это был молодой парень, практически мальчишка. Тощий, курносый и веснушчатый. Некрасивый, но вполне симпатичный, если бы не желтеющий кровоподтек на скуле. Этой мордахе, наверное, очень шла улыбка. Что же заставило его, такого юного, пытаться прекратить свою жизнь, когда вот он, Данила, больной, слабый и фактически доживающий, все же тянул свое существование?

- Вы как? Может, все-таки скорую?

Парень выглядел обеспокоенным, будто не он пару минут назад готов был сигануть в свинцовую осеннюю реку.

- Нормально, уже прошло, помоги мне спуститься с моста.

Данила смог бы и сам, дурнота отступила, но он понимал, что пацана нельзя отпускать. Поэтому он, тяжело опершись на плечо парня, повлек его за собой. Так они и спустились - беспомощный старик и неудавшийся самоубийца.

Внизу постояли.

- Ну, я пойду.., - нерешительно сказал парень.

- Подожди. Куда ты сейчас? Тебе вообще есть куда идти?

Тот помедлил с ответом, и Данила это уловил.

- Да, все в порядке, есть куда.

- Слушай, я живу здесь недалеко, если ты не торопишься, - Данила хмыкнул, - то пойдем ко мне, чаю выпьем, посидишь со мной пару часов. А то вдруг опять мне станет плохо, и врачей некому вызвать.

Парень помолчал несколько секунд, размышляя, потом сказал:

- Ладно, пойдемте.

Уже в лифте Данила с горькой иронией подумал, что когда он в последний раз приводил к себе парня, все было не так, совсем не так.

Когда Макса неожиданно сдернули с перил, и он, вместо того чтобы сделать последний шаг вниз, шлепнулся на асфальт, он вообще не сообразил, что произошло. А потом этот старик стал буквально умирать у него на глазах, и Макс на несколько минут забыл обо всем. О событиях предыдущих трех дней, о том, зачем он здесь оказался.

Запал уже прошел, и он понял, что на вторую попытку сил уже не будет, по крайней мере сегодня. В голове было пусто, до звона. Максу было все равно, что делать и куда идти, и когда старик предложил пойти к нему, парень согласился. В гости так в гости, какая разница. Тем более, может, помощь действительно понадобится, дед вон, похоже, действительно в хреновом состоянии.

В квартире было тепло, и уютно, несмотря на довольно спартанскую обстановку. Макс невольно подумал, что квартира не похожа на жилища стариков. Здесь не было затхлого запаха пыли и старости, мебель была новая и функциональная. "Может, тут сын или дочь его живут, но сейчас в отъезде", - предположил парень

На кухне, пока закипал чайник, они познакомились. Дед представился Данилой. Вот так, без отчества.

- Данила э...? - протянул Макс.

- Просто Данила. Я не такой старый, каким выгляжу, - усмехнулся дед.

Пока пили чай с печеньем и бутербродами, парень разглядел своего спасителя. Высокий, болезненно худой, на вид однозначно за шестьдесят, Макс не умел определять точнее. Но вон весь седой до белизны, хотя и не лысый. Морщины, на руках кое-где видны старческие пятна. Сколько ему может быть? А, в общем, какое это имеет значение. Макс подумал о том, что в молодости дед, вероятно, был неплох собой, но потом время сделало свое дело.

Старик выложил хлеб, нарезал колбасы, и Макс сам не понял, как умял два бутерброда, хотя еще пару часов назад ему казалось, что он уже никогда не захочет есть.

Данила сидел напротив него, изредка прихлебывая чай. Потом отставил чашку, и сказал:

- Макс, может быть я лезу не в свое дело. Но из-за чего ты... там, на мосту? Из-за девушки?

"Ну все, сейчас в душу полезет", - с тоской подумал Макс, и огрызнулся:

- А какое вам дело?

И тут же устыдился. Человек спас его, хотя Макс и не хотел, чтобы его спасали. Привел к себе, чаем напоил.

- Нет, не из-за девушки. Точнее, из-за девушки тоже, но не в этом дело, и вообще девушки тут не при чем. Понимаете, как-то все сразу.

Он замолчал, потому что голос сорвался, и почувствовал, что сейчас может опозориться и разрыдаться. Да и в любом случае, как все это можно рассказать, тем более чужому человеку? А "своих" у Макса и не было теперь никого.

Старик все понял, потому что легонько дотронулся до его руки, и сказал:

- Не надо сейчас, не рассказывай. Потом, если захочешь поделиться. А пока давай-ка я тебе постелю, и ты ляжешь? А завтра уже решим, что делать дальше.

Данила принес подушку, достал белье, постелил Максу на диване в гостиной и пожелал спокойной ночи. Возвращаясь из ванной, парень увидел, что дверь в комнату, где спал старик, плотно закрыта.

Макс улегся, но сон не шел. Он ворочался с боку на бок, ушедшие было воспоминания нахлынули снова. Промаявшись пару часов, парень понял, что не уснет. Лицо горело, лежать спокойно было больше невозможно. Он встал и, шлепая босыми ногами по полу, пошел в ванную умыться. Потянул на себя дверь и замер в проеме. В прихожей горел свет, Данила в одних трусах стоял перед входной дверью, глядя на нее будто невидящим взглядом. Макса он не заметил, а может и не мог заметить. От этого зрелища парню стало не по себе. И буквально через секунду раздался звонок. Но старик все так же продолжал стоять, глядя на дверь.

Молодой мужчина бежал по ночной улице, он уже задыхался, в висках стучало, но остановиться он не мог, потому что остановка означала смерть. Хорошо знакомое ему зловоние преследовало его, казалось, оно охватило весь город. Это не был запах сатира-одиночки, вышедшего на охоту, и действовавшего наудачу. Нет, их было не меньше десяти, они шли цепью, прочесывая кварталы. Иногда сатиры устраивали такую коллективную облаву, объединяясь в группы, стаи, загоняли свою "дичь", попутно истребляя тех, кто мог стать пищей для их древних врагов. Поэтому останавливаться было нельзя. О том, чтобы дать бой, не могло быть и речи, запас линнгамы был практически на нуле, и шансов, если уж не победить, то хотя бы захватить с собой даже одного из этих козлорогих, у него не было. Трансформироваться он тоже не мог, приходилось надеяться только на силы этого человеческого тела, а тело, хоть и было здоровым и тренированным, но все же имело предел выносливости. Он понимал, что рано или поздно ему придется остановиться, и тогда они настигнут его, слабого, беспомощного, и прежде чем отправить его в пустоту, вдоволь поглумятся.

Выхода не было, и он уже знал, что нужно искать убежище, укрыться среди массы людей, спящих сейчас в своих многоэтажных муравейниках. Тогда, возможно, у него был шанс затеряться, ведь ослабленный инкуб гораздо менее заметен для своих врагов, чем инкуб, хорошо "пообедавший" и полный линнгамы. Здесь, в этом городе, у него было только одно место, где он мог спрятаться и пересидеть. Место, и смертный, который не сможет отказать ему в убежище. Он не хотел туда идти, все его существо протестовало против того, чтобы вернуться к человеку, который так хорошо его знает. Знает лучше, чем любой смертный на Земле, и у которого есть все причины его ненавидеть. Но он впустит, не сможет воспротивиться, в этом инкуб был уверен. Переходя с бега на быстрый шаг, чтобы восстановить дыхание, он двинулся туда, куда вело его ощущение. Точного адреса он не знал, но ему и не было нужно. Этого человека он мог бы легко найти в любой точке мира.

Легко проникнув в подъезд, он едва не споткнулся о большую лохматую псину, лежавшую поперек прохода перед ступенями. Выругавшись, он продолжил путь, а пес поднял голову и посмотрел ему вслед.

Выйдя из лифта, он нажал кнопку звонка. Он мог бы сам войти без спроса, но предпочел позвонить. Секунд десять ожидания, и Данила открыл дверь.

- Здравствуй. Впустишь?

Данила помедлил, но все же посторонился, пропуская гостя в квартиру.

3 серия

Автор: Тиль Тобольский

СИНДРОМ САБОЛЫ

Раздавшийся звонок взрезал тишину комнаты как лист бумаги, но дед, замерший у дверного глазка, не реагировал.

— Кто там? — прошептал Макс в спину хозяину квартиры.

Данила чуть дернулся и резко обернулся. Окатил Макса затравленным взглядом. Потом замахал руками, словно прося уйти. Макс пожал плечами и скрылся обратно в темноте комнаты.

Защелкали замки, скрипнула входная дверь и в тишине прозвучало:

— Здравствуй. Впустишь?

Странные какие-то полночные гости у старика. Макс решил было уже вернуться в постель, но какое-то напряжение висело в воздухе. То ли хватать что-то тяжелое и бежать защищать старика, то ли… Парень чертыхнулся и пошлепал босыми ногами к дивану, тихо сел. Окинул взглядом полумрак комнаты. Строгий стеклянный столик у окна и небольшой одежный шкаф напротив дивана, книжные полки на стене… Смешно, но в неверном свете уличного фонаря сквозь дымчатые занавески эта скромная мебелишка смотрелась даже ничего — готичненько так, в тему…

За дверью в гостиной тихо бубнили голоса. Потом Данила с гостем явно ушли на кухню и закрыли за собой дверь.

— Ладно, не мое это дело, — пробормотал в воздух парень и забрался под одеяло.

* * *

— Чаю? — нервно выдавил Данила, стараясь не смотреть в глаза сидящему за небольшим кухонным столом красивому парню. Правда, он слегка растрепан и на скуле краснеет царапина. Но одет, как всегда, неброско и просто — джинсы, черная водолазка с серебряной цепочкой поверх. Тонкие летние туфли сбросил в коридоре…

Старик шагнул к навесным шкафчикам и, распахнув дверцы, с досадой осмотрел полупустые полки.

— Хреново выглядишь, — грустно произнес гость.

На вид парню было лет двадцать, а в реальности — кто знает, сколько там живут инкубы. Может, пару тысяч лет? Сабола никогда не рассказывал — отшучивался или напрямую дурил мозг Даниле, чтобы вопрос о возрасте вылетел из головы.

— Не суетись, — почти приказал Саби и, поймав дряблую ладонь старика, потянул его и мягко усадил рядом на табурет. — У меня не так много времени и сил. За мной погоня. Они еще не вычислили где я, но это дело пары часов.

«Ну, вот Саби и заглянул на огонек, — горько подумал Данила. — И как всегда, с ворохом своих проблем. Просто так никогда не зашел бы».

— Где мой последний подарок, Дань? — неожиданно спросил инкуб, постукивая тонкими пальцами по столешнице.

Старик моргнул пару раз непонимающе. Подарков было в свое время много. Как и эта квартира, к слову.

— Карты, Дань, карты, — устало напомнил Сабола.

— Эм, ты о картах Таро? — лихорадочно стал соображать дед и неловко почесал голую дряблую грудь с седыми волосками. — Скорее всего, в комоде, в гостиной…

— Принеси, малыш, — мягко сказал инкуб и блеснул крупными удивительно белыми зубами.

Такое непривычное обращение к старику вызвало у Дани кривую усмешку, и он с кряхтением встал из-за стола, потопал в комнату.

Тихо приоткрыл дверь. Вроде бы Макс спит. Нет, не спит, блестит глазами с дивана, натянул одеяло почти до подбородка.

Данила приложил палец к губам и пошаркал к комоду. Через пару мгновений, чертыхаясь, выудил на свет черный свёрток с картами. Вздохнул и побрел обратно.

Получив нужное, Сабола выудил колоду карт Таро. Раскинул веером по столу и что-то зашептал, трогая картинки кончиками пальцев.

— Надеюсь, в «Дурака» в них не играл? — глухо спросил Данилу.

Тот только хмыкнул и покачал головой. Старик тяжело сел на табурет рядом со старым другом… Или врагом… Сел и молча стал наблюдать за странными манипуляциями инкуба.

Карты мелькали, переворачивались, раскладывались в странные композиции, снова сгребались в кучку…

«Ему бы карточным шулером быть», — вяло пронеслось в голове Данилы. Хотя, может, и был им раньше. Чем только не займешься, когда бессмертен…

* * *

Если заглянуть в паспорт Данилы, то первая мысль — что с вами шутят: Дане было всего 35 лет. Но тело его принадлежало старику лет под семьдесят. Прогерия — так официально называлась его болезнь. Преждевременная старость, или синдром Вернера.

Врачи долго изучали тело Данилы. Анализы, тесты и укрепляющие медикаментозные комплексы могли продолжаться бесконечно, но у Дани кончились деньги на всю эту вакханалию. А в муниципальной поликлинике только развели руками и послали молодого старика подальше. Доживать, так сказать.

Были еще предложения от пары институтов на участие в лекциях студентов-медиков, странные приглашения на испытание неких новых лекарств. К студентам Данила выбирался — всегда приятно побывать в окружении молодых веселых балбесов, а вот испытывать на себе всякую дрянь отказался на отрез.

Так и жил затворником, выбираясь только на вечерние прогулки по городу. На большее сил не было. Родителям в уральский поселок звонил редко, в гости не ездил — ни к чему видеть маме сына в таком состоянии.

Весь его мир теперь – только эта квартирка, подаренная в свое время инкубом, да комп с полудохлым интернетом, где он брал иногда заказы на технические переводы с английского, чтобы только хватало на простейшую еду и оплату коммуналки.

Нет, Данила не жаловался на жизнь. Хотя иногда накатывала тоска. Но он, скорее, тосковал по Саболе.

С инкубом Данилу, тогда еще веселого и шебутного длинного парня лет тридцати, свело на каком-то автосалоне. Даня работал переводчиком-синхронистом и мечтал с годовых бонусов купить себе машинку.

Он даже присмотрел в сети пару-тройку моделей, но пока еще не выбрал четырехколесного друга окончательно.

Потому вечерами он с энтузиазмом читал форумы, общался с владельцами машин, внимательно смотрел видео с тест-драйвами — то бишь, получал полное удовольствие от своей мечты, пока не встретил Саби.

Инкуб крутился среди людской толпы автосалона, подбирая себе очередного парня. Требовалась подзарядка линнгамой. За прошедшую неделю он уже переспал с парой симпатичных парнишек, но были они какие-то вялые и слабые. Требовалось что-то посильнее.

Изучая людские потоки, кружащие по ангару автосалона, Сабола наконец почувствовал запах нужного парня, покрутил головой и наткнулся взглядом на тощего обаятельного переводчика. Парень весело трещал на английском, но, словно почувствовав внимание инкуба, споткнулся, и они встретились глазами…

Саби провел с Данилой полгода. Такой связи, у него не было уже пары сотен лет. Инкуб осыпал друга подарками, даже квартиру подарил на окраине города. Простую хрущевку, но… Древний инкуб знал, что медленно убивает человечка, но остановиться не мог, пока окончательно не высушил…

После одного-двух раз с инкубом человекам ничего не будет — отдохнут и побегут дальше по своим смертным делам, но полгода мало кто вынесет. Даня стремительно старел, седел, но… Даже когда инкубу пришлось покинуть его, ибо линнгамы у Данилы совсем не осталось, смертный любил инкуба и прощал. Такая вот самоотдача, провались она в Пустоту. От подобных мыслей Саболе всегда было некомфортно и тяжко на сердце.

С тех пор он избегал города, где обитал Данила и втайне надеялся, что парень спокойно умрет наконец уже, снимая вину с плеч инкуба. Но тот все еще жил тихонько. Это Сабола знал точно — какая-то связь между ними сохранилась. Все-таки крепким парнем был переводчик.

* * *

— Знаешь, я иногда ощущаю, что ты где-то обитаешь, с кем-то спишь, — проговорил в тишине Данила, все так же наблюдая за мельканием карт в быстрых пальцах молодого мулата.

— М-м-м? — оторвался от ярких картинок инкуб и поднял глаза на старика. От его лучистых глаз как-то привычно перехватило дыхание. Даня аж закашлялся и отвел взгляд на темное окошко.

— А сегодня прямо почувствовал, что ты близко и двигаешься в мою сторону, — проговорил неловко Данила, дрожащей ладонью смахивая пару крошек со столешницы.

— Такое бывает, малыш, — мягко улыбнулся Саби и снова вернулся к картам.

Но ненадолго. Он вдруг как-то выдохнул и распрямился.

— Готово. Так. Дань, мне нужно выстроить защиту квартиры по всему ее периметру, по полу и потолку…

— От кого прячемся? — спросил Даня. — Чем могу помочь?

«И даже мысли нет обвинить меня, что снова припер на его голову неприятности», — горько подумалось инкубу.

— Сатиры в городе. Помнишь, я как-то рассказывал? Наши заклятые друзья.

— Эм, — умно выдавил Даня, — реально сатиры? С дудочками, рогами и копытами?

Инкуб тихо рассмеялся:

— Не уверен, что именно с дудочками… Ладно, у нас есть еще полтора часа, пока они прочесывают кварталы. Эти карты нам помогут…

Мулат снова белозубо улыбнулся и швырнул карту Таро прямо в окно. Лакированная картонка свистнула и с гулким «блам» прилипла к темному стеклу.

Еще несколько карт полетели в сторону стен, потолка и, в итоге, одну карту Сабола швырнул себе под ноги.

— Пойдем в коридор, Даня. Там входную дверь прикроем. Ну и так далее.

Данила занервничал, так как резко вспомнил, что в гостиной спит неожиданный найденыш Макс.

У кухонной двери инкуб вдруг обернулся и лукаво глянул на старика:

— Мальчиков до сих пор к себе водишь, старый извращенец? Да не красней — уж мужика в квартире я всегда почую. Но придется паренька разбудить. Уж прости. Мне бы до утра пересидеть, а там я вас покину, и развлекайтесь дальше в свое удовольствие…

Странно, но древний инкуб в тот миг, когда зашел в квартиру Данилы и почувствовал присутствие в еще одного человека — точнее молодого парня, на миг чуть не взбесился от ревности. Только опыт долгой жизни позволил ему скрутить непривычные чувства в кулак и выкинуть из головы — не до того сейчас, тут бы не уйти досрочно в Пустоту. И сколько там проторчать, неизвестно. Без любви и ласки…

* * *

К тому времени Макс уже задремывал, слушая тихий бубнеж на кухне, но тут в комнату снова открылась дверь и заглянул хозяин квартиры, прошептал:

— Макс, прости, но…

— Я не сплю, — ответил парнишка и сел на диване, растирая лицо.

— Нам быстро надо зайти в комнату. Ненадолго.

— Да включайте свет, чего уж, — проговорил Максим с зевком.

Щелкнул выключатель и гостиную залило ярким светом. Максим хмуро зажмурился.

— Это Саби. А это Макс. Знакомьтесь, — сухо проговорил старик.

Максим с трудом разлепил стремительно заслезившиеся глаза и пожал протянутую руку… сногсшибательного парня. Ох!

Он тупо смотрел на визитера. Таких парней он видел только на обложках журналов. Хренассе! Паренек, чуть младше Макса, лучезарно улыбнулся, мягко высвободил руку и отвернулся к хмурому Даниле.

«Нет-нет! Можно еще подержать тебя за руку?!» — мысленно закричал Максим. Но Саби с дедом перекинулись парой фраз, и парнишка стал творить что-то странное. Зачем-то начал швырять какие-то цветные картонки в разные стороны. Одна улетела к балконной двери, одну кинул за шкаф, пару швырнул вверх, и они со шлепком прилипли к известке. Последнюю бросил на пол рядом с пушистым ковром.

Макс со стариком молча наблюдали за этим дурдомом. Данила присел на диван рядом и прошептал:

— Об этом лучше никому не говорить.

— И не скажет, — хихикнул вдруг парень с картами в руках. — Правда, Максимушка?

Разве можно отказать такому парню? Максим резко замотал головой из стороны в сторону и выдавил:

— У всех свои тараканы… Я тут гость…

Еще минут десять назад он планировал свалить с этой квартиры — все равно спать не дают… Но теперь… Уйти и оставить за спиной такого мальчика?

— Ну, вот и все, — выдохнул инкуб и устало сел на диван по другую сторону от Макса. — Данила, может, все же таки чаю организуешь? А печеньки есть?

Дед Данила вдруг засуетился, подскочил и утопал на кухню.

Сабола проводил его взглядом и обернулся к оцепеневшему Максу.

— Юноша, — с усмешкой сказал он, — прекратите раздевать меня глазами, мне щекотно!

Макс дернулся и ошалело моргнул. Но Саби уже отвернулся, развалился на диване, вытянул ноги в потертых джинсах и пошевелил пальцами ног в белых носках.

— Странно все это, да? — спросил он вновь у Максима. — Приходит какой-то чудик, карты Таро швыряет по комнате… Загадка… Любопытно?

«Мало ли странных людей», — вяло подумал Макс, не отрывая глаз от профиля красивейшего парня на свете. И не где-нибудь в интернете на порносайте, а вот тут, прям рядом. Живого и теплого.

Саби что-то говорил, теребя цепочку на шее, на кухне гремел посудой дед Данила, а у Макса тихо закипали мозги и весь мир проваливался в туман, оставляя в центре только парнишку-латиноса. Ему дико хотелось дотронуться до этих темных скул, взъерошить короткие черные волосы парня.

Всякие Кости-однокурсники, подруга, отчим… Все они остались в каком-то глубоком прошлом, в эпохе черно-белого кино и лампочек Ильича.

— Саби, — вдруг донеслось от двери. — Прошу тебя… Зачем?

Макс с трудом оторвал взгляд от соседа по дивану и непонимающе посмотрел на старика в дверном проеме. Как же он мешает сейчас! Приперся, мля!

Данила замер седой статуей в старом халате и только переводил взгляд с Макса на Саби и обратно.

Сабола грустно улыбнулся и произнес непонятно:

— Линнгама, малыш, линнгама.

— Но можно хотя бы не в моем доме? — лицо старика сморщилось, и нижняя губа неприятно задрожала.

— Побудь на кухне, Даня, — проговорил сквозь зубы инкуб, — выпей чаю… с печеньками… Мы быстро.

— Сабола! — сорвавшимся голосом вскрикнул старик.

— Побудь! На! Кухне! Я! Сказал! — рявкнул неожиданно мощно Саби.

Дверь в гостиную резко захлопнулась, вытолкнув старика в коридор. Он там, кажется, даже упал. По крайней мере, звук был такой. Потом по двери снаружи грохнули кулаком, но…

Но инкуб уже не обращал внимания на старого друга. Сейчас была цель поважнее, поинтереснее, да и помоложе… Вкусняшка!

Макс почти ничего из этого не слышал, он пребывал в каком-то ватном параличе. Рядом с ним сидел любимый человек, с которым он готов на все. И любимый не обманул — повернулся к Максу, губы его расплылись в улыбке. Теплой волной обдало от прикосновения его ладоней к плечам Макса.

Если бы мог, то, скорее всего, Макс заплакал бы от океана нежности, что рождала его душа при виде эти лучистых глаз, мягких губ, этих сильных рук. Собственные пальцы дрожали, когда он стягивал водолазку с гибкого смуглого тела.

Его хотелось обнимать до боли, вжимаясь всем существом, целовать и ласкать. К черту весь мир, когда такое счастье в твоих объятиях… В его жизни случилось чудо — пришел тот, кого он ждал всю жизнь, кого он мог любить и кому мог дарить себя всего — от макушки до пяток.

Два тела сплелись на широком диване, с шелестом падали на пол сбрасываемые подушки и покрывала, отлетали в сторону штаны, трусы, белые носки…

А на кухне, уткнувшись взглядом в чашку остывшего чая, тихо плакал старик, иногда шмыгая носом.

* * *

Из подъезда выскочил чернявый парнишка в черной водолазке и пробежал мимо Леси, о чем-то разговаривая по мобильнику. Женщина только отшатнулась, инстинктивно придержав большой живот. Носятся тут ни свет ни заря! И чего им не спится?

Утром воздух в городе чище, и потому беременной можно чуток и подышать да встретить восход в тишине. Все равно ночь не спала, измучилась…

Парень побежал дальше, но обрывки разговора долетели до женщины:

«В нашей области… В стадо сбиваются… Козлорогие… Не приезжай…»

— Фермер, что ли? — спросила Леся у сидящего на обочине черного лохматого пса.

Тот отчетливо фыркнул, встряхнулся и скрылся в кустах шиповника.

Женщина хихикнула, устраиваясь на лавочке у подъезда.

— Или лесник, — продолжила она размышлять вслух. — А может, еще какой животновод, но с козлами явно дело имеет. Ну, как и я собственно, ага…

Леся хмыкнула и замерла, набираясь сил перед новым днем.

 4 серия

Автор: Ксения Андрэ (AndrRomaha)

ОСЕННИЙ БЛЮЗ. ИЛЛЮЗИЯ ЛЮБВИ

* * *

Гоша грезил отпуском. Свернув окошко браузера в небольшой квадрат, чтоб не спалили снующие за спиной сослуживцы, он любовался на Альпы. Горнолыжник с камерой в руках закладывал размашистые виражи по склону и брал в видоискатель горы, небо, солнце, заснеженные ели, улыбчивых девчонок в ярких комбезах и величавых мачо, скользящих вниз стремительным красивым слаломом. Зависть привычно стиснула Гошино сердце: «Где, суки, деньги берут?!»

Телефон у монитора ожил трелью. Гоша вздрогнул и, словно проснувшись, обвел глазами трудящийся офис. Секретутка директрисы Ира, не утруждая себя «приветом», «как делами?» и даже простеньким «Гоша?» протараторила в трубу:

- Тебя. Сейчас. С бумагами по Воскресенску.

Гоша вздохнул, закрыл крестом окно ютуба, взял папку «Таможня» и пошел «на ковер». Но едва он вступил в кабинет, следом впорхнула Ирочка:

- Вера Лактионовна! Вера Лактионовна! Леся пришла! Живот уже – вооо, - она изобразила арбуз вокруг своей осиной талии. – И там – торт. Приходите!

- Да?! – оживилась директриса. – Приду! – и обернулась к Гоше, словно нехотя: - Ты завтра едешь в Воскресенск. Если вьетнамскую партию не растаможишь – жить там останешься, понял? Командировку выписываю на неделю. Так что – старайся!

Гоша кивнул и побрел на рабочее место, метнув хмурый взгляд на щебетух-бухгалтерш, к которым приехала "в гости" из декрета беременная Леся.

Командировка оказалась несложной, но муторной. Полдня он мотался между офисами и терминалами, собирал подписи. Часам к пяти – закончил и, совсем было, собрался на электричку, когда его окликнул дядька в кожанке:

- Слышь, парень, ты – местный? Не объяснишь, как на московское шоссе проехать? Навигатор завис, а я здесь - впервые… Начальство высадил, теперь – до Москвы.

Гоша оживился:

- А меня подвезете? Мне тоже в Москву.

Мужик кивнул:

- Ок. Вон моя тачка!

«Тачка» оказалась дорогой аудюхой. Гоша нырнул в ее обволакивающий уютом салон и уважительно провел рукой по торпеде. Водила повернул ключ в замке зажигания.

- Пиво будешь?

Гоша покосился на бутылку «лёвенбрау», стоящую в «стакане» возле ручника. Конечно, брать пиво у постороннего было неловко. Но, с другой стороны, он так заволандался на этой таможне… И после столовской солянки так хотелось пить.… И вообще, так хотелось сладкой и красивой жизни… Ездить в крутой тачке с шофером – не случайно, не из милости, а по полному праву. Лениво тянуть пиво. Говорить по дорогому телефону. И вместо кинотеатра с духотой, дребезжащей акустикой и скучной, жадной, пахнущей поп-корном Людкой, мотаться на выходные в Альпы, с шиком летать там по склонам, а вечером после сауны возле бассейна тянуть коктейль, разглядывая длинноногих красоток и крутых парней… Пива, короче, хотелось.

- Холодное? – спросил он, словно нехотя сдаваясь.

- Ага, - кивнул водила. – Только кресло, смотри, не облей.

- Спасиб! – Гоша осторожно скрутил крышку, поднес горлышко к губам. Жидкость была терпкой и необычной. Он обернулся к водителю. Хотел что-то сказать, но в глазах поплыло, и он отключился, свесив голову на бок.

* * *

- Повернись-ка. Ну!

Гоша пришел в себя от того, что у него шарят по карманам, и, с усилием разлепив веки, осоловело уставился на странную картину: чужая комната, большой диван и нависающий над ним бычара в камуфляже.

- Кто вы? Я где?

- В гостях, - фыркнул мужик. – Телефон отдавай!

- Пустите! – Гоша попытался встать, но мужик, уже выудивший его мобильник, легким тычком вернул его на место и пошел к дверям.

Гоша бросил взгляд по сторонам. Похоже на дорогую гостиницу: бархатные стены, трюмо, окно закрыто изнутри деревянными ставнями с висячим замочком. Графин и стаканы на столике.

- Я здесь всё разнесу! - Гоша попытался вложить в голос угрозу, но вышло робко и жалобно.

- Заплатишь в трехкратном размере.

- …Вскрою себе вены!

- А это – не возбраняется, - равнодушно хмыкнул незнакомец и ушел.

Рядом с защелкнувшейся за ним дверью была еще одна. Гоша рванул было туда, но это оказался санузел – небольшой, современный и с душем. Несколько минут, пока не отбил кулаки и пятки, он долбился в дверь. Потом сел на пол и заревел.

* * *

- С глубокой грустью мы вынуждены откланяться, драгоценная Вера-нюйши*! Ваша дружба и гостеприимство навечно согрели наши сердца.

- Я благодарю вас за визит. Я счастлива нашему партнерству. Мой помощник проводит вас в отель. Надеюсь, пребывание в Москве подарит вам приятные минуты.

- Мы безгранично тронуты радушием вашей великой страны!

Тысячу раз улыбнувшись, кланяясь и пятясь, чтобы не повернуться к хозяйке кабинета спиной, китайцы, наконец, вышли. Вера обессиленно откинулась на спинку кресла и вдавила кнопку селектора:

- Егора!

Шофер явился через минуту.

- Отвезешь их в гостиницу. Поднимешь на этаж. Оставишь на ресепшене мою рабочую визитку. Рабочую, Егор!

Шофер кивнул:

- Понял, Вера Лактионовна!

Она еще раз оживила селектор:

- Ира, мне – красного чая с шафраном.

Голова разрывалась от боли. Страдальчески хмурясь, Вера стряхивала с рук рубиновые кольца. Вынула из ушей серьги. Последним сняла тяжёлое, от Эстет*, колье. И лишь избавившись от золота – напыщенного, алчного металла, почувствовала себя самой собой. Небрежно сгребла футляры и драгоценности вглубь сейфа, щелкнула замком, выдвинула ящик стола и стала нанизывать на пальцы привычное серебро. Скромный перстенёк, купленный на первую зарплату. «Неделька» в два ободка: «вторник». Изысканное кольцо работы средневекового итальянского мастера – подарок Кидерна. И - любимое, в форме медвежьего когтя, которое закрывало две фаланги и которое приходилось снимать, когда пишешь от руки, чтоб не царапать бумагу.

Секретарша подала чай, вынула из шкафа ступку и принялась растирать в ней былинки шафрана. Вера засмотрелась на плавные движения ее изящных пальцев: «Эх, детка, поздно ты возникла. На золоте бы ела, из золота пила…» Секретарша капнула в кашицу прозрачного масла и поставила плошку перед директрисой.

- Спасибо. Катю и Олю ко мне через десять минут. Кротова - через двадцать. Пусть Виктор запросит в Ханчжоу* страховку на тридцать два контейнера. Остальное – потом.

Оставшись одна, Вера втерла в виски шафрановое масло, пригубила глоток каркаде и закрыла глаза. Черт бы веником драл этих китайцев! Сидят, кивают, улыбаются, медоточиво поют о почтении, и - ни юаня скидки, хоть удавись! …Впрочем, Вера умела дожать оппонента. И сегодня, когда от застывшей улыбки уже сводило затылок, когда она решила, что через минуту просто вышвырнет из кабинета этих «партнеров», китайцы поняли, что слабины «Русская Медведица» не даст, и – уступили.

Она скользнула взглядом по входящим мейлам: Москва, Антверпен, Бейцзин*, Анкара. Работа, работа, работа. А, вот еще: от Софи из Тулузы: «Вероника, любовь моя! Я заждалась, я вся горю желанием». Былое увлечение… тоска...

В дверь постучали. Вера нацепила было улыбку, но это были Катя и Оля - «региональный маркетинг». Яркие, ухоженные стервы, еще недавно - обожаемый Верой типаж. Две пары глаз приникли к ней призывно. Но директриса грозно свела брови:

- Кто взял откаты в башкирской «Планете»?

Ольга замотала головой:

- Я - ни копейки!...

Вера обернулась ко второй:

- Катерина?...

Следующие пять минут, постукивая точёными ноготками по столу, она наблюдала, как грызутся друг с другом две молодые оторвы. Было время, когда Вера делила внимание между многими гаванями. Оле доставались командировки, Кате – отпуска. Девицам в голову не приходило так свирепеть друг на друга.

Стараясь не слышать взмывающие к визгу, препирающиеся голоса, Вера любовалась эманацией их линнгамы. Но теперь она казалась… пошлой. Шмотьё позапрошлой коллекции, старый глянцевый журнал, древний шлягер на пыльной пластинке. Что-то дрянное, ненужное, лишнее... Их призывы утратили смысл. А раньше ведь ее вело от вожделения!

- Хватит! – Вера стукнула об стол ладонью. – Завтра каждая напишет мне финансовый отчет. Подробнейший и честный.

Спорщицы умолкли.

- Свободны! - отчеканила она и, потеряв к ним интерес, не дожидаясь, пока дверь скроет их спины, набрала с мобильного номер:

- Ну что, мой мальчик, ты не сменил гнев на милость?

- Отстань от меня, старая грымза! – буркнул в трубку легкий баритон.

И в груди Веры заныло – тягуче и сладко. …И ведь всё – из-за китайцев, чёрт бы их драл!

* * *

Это было в Бейцзине.

Вера тогда искала девятую фабрику-поставщика, и старый прозорливый Ма вцепился в нее мертвой хваткой. Он водил богатую русскую по своим цехам, заваливал экономическими расчетами, выкупил у знающих людей ее досье. А разведав, что Русская Медведица - ценительница женской красоты и грациозных рук, Ма вложил еще один стебель в свою икебану – два билета на «Тысячерукую Гуанинь»*.

За тоненькой танцовщицей в расшитом золотом костюме и султане почти не угадывалась шеренга похожих не нее, как две капли воды, изящных товарок. Синхронные движения рук слились в едином, до миллиметра выверенном ритме. Ма выжидающе косился на спутницу. Но Вере шоу не понравилось. Всполохи неона раздражали, руки танцовщиц казались щупальцами чудовищной сороконожки. Утомленно прикрыв глаза, Вера отбывала дань вежливости, а Ма кусал губы от досады: русские деньги уплывали из его рук. И только на финальном танце, когда девушка в красном ханьфу*, стыдливо прикрываясь веером, крошечными шажками выплыла на сцену, гостья ожила. Ее осанка стала царственной, глаза блестели. Старый Ма воспрял. И пока Вера нежила взглядом солистку, Ма, кусая губы – теперь уже от нетерпения – набирал с телефона SMS-ку продюсеру труппы.

Деньги могут многое. Большие деньги могут почти всё. Хрупкая танцовщица, придерживая тонкими пальцами фалды концертного платья, сопровождала Веру в отель. Поймав короткую молнию ее антрацитовых глаз, Вера улыбалась и спешила отвернуться. Румянец восторга и предвкушения заливал ее щеки. Волшебная линнгама китаянки заполняла тесный лимузин. Не привычный, карамельно-сладкий мед, не многотравье июльского полуденного луга. Нет. Чудо! Тревожное дыхание предгрозового леса. Томный аромат шиповника, наглая нота перезрелой земляники и шальная, пьяная свобода дикого хмеля… Вера боролась с желанием наброситься на девушку еще в лифте.

- Как зовут тебя, детка?

- Лианг, - голос танцовщицы прозвучал нежданно низко. - Вера-тайтай*, я – не девушка…

Дверь номера закрылась за ними. Дрожа от вожделения, Вера сжала свою новую игрушку властными руками:

- Ты будешь делать всё, что я скажу!

Голова Лианга склонилась в покорном кивке.

В последний раз Вера была с мужчиной – мужем и отцом двух своих сыновей – пятнадцать лет назад. И с той поры считала, что никогда больше не станет делить ложе с этими грубыми, нечистыми животными - мужчинами. Но тонкий, как камышинка, Лианг… Восхитительно робкий. Податливый, как воск. Не сразу проявивший свою мужскую силу, не был похож ни на одного мужчину мира. Вера отменила все визиты на ближайшие три дня. Его неукротимая и светлая линнгама, казалось, делала Веру всесильной.

- Я нашла тебя, цин ай де*. Ты поедешь со мною в Москву. Я осыплю тебя золотом и бриллиантами! – шептала она, не заботясь о том, что он не понимает по-русски.

К вечеру третьего дня за бокалом старого коньяка Вера спросила Лианга:

- Расскажи, как ты сдерживаешь себя? Ты – молод и здоров. Почему ты не сразу готов, оказавшись в постели со мной?

Юноша потупил взор:

- Я – не обычный мужчина, Экуо Сьонг*. Я – гей!

Старый Ма получил долгожданный контракт. Лианг – щедрые «чаевые». В Москву Вера улетела одна. Узнав секрет своего неожиданного любовника, она спешила открыть для себя новый мир. Она распробовала геев. Нелепо теперь было обделять себя в новых наслаждениях, ведь правда?! Надо было «посмотреть всех».

* * *

За шесть месяцев Вера купила всё, что продавалось и что привлекло ее внимание. Проститутки мужского пола – элитные холеные жеребцы и полуголодные мальчишки с задворков Курского вокзала, высокие скандинавы и скуластые юркие азиаты, нагловатые жиголо и взрослые, чуть заторможенные, одинокие геи с седоватыми висками. Все, кто предпочитал мужчин, но за деньги был готов обеспечить богатой клиентке услуги и конфиденциальность, прошли строгий кастинг. Кто – лично, кто – короткой строкою анкеты. Одни проводили с ней выходной в загородном клубе. Других Вера, неприязненно морщась, выставляла в первую секунду. Третьих, стребовав с них ворох анализов, Русская Медведица возила за собой по Европе и на острова. Через полгода фальшивое счастье приелось. Захотелось искреннего, чистого. Вера попыталась вернуться к прежним любовницам. Но дверь к ним была заперта. Проклятие Ла-Аны, старое, как снег на склонах Эвереста, простерло над нею черное крыло: суккуб, самовольно вступивший в чужие чертоги, был обречен вечно скитаться по ним, не находя обратной дороги. Долгий месяц, теряя энергию и благостное расположение духа, она держала целибат.

В начале осени глаз ее лег на юного бога. Высокий, плечистый, с доведенным до идеала в тренажерке и солярии телом, он был инструктором по фитнессу в очень закрытом – без вывески и без названия – спортклубе для самых богатых. Он умел контролировать эманацию своей линнгамы и на тренировках улыбался так белозубо и уверенно, что «ученики» обоих полов невольно подтягивали пресс и распрямляли спины. Вера попробовала закинуть обычную удочку: снисходительно глядя ему в глаза, попросила позаниматься с ней индивидуально. Он вежливо сослался на цейтнот. Вера сходу увеличила гонорар в десять раз.

- Боюсь, я не сумею вам помочь, - его тон был безупречно корректен.

И Вера - пропала!

Дня три она крутила в голове ситуацию. Вариант «отступиться» к рассмотрению принят не был. Из всех других она выбрала самый простой и прямой. Русская Медведица предпочитала решать проблемы коротким и мощным броском, всегда достигающим цели.

* * *

Утро было светлым и тихим: ни будильника, ни маминых шагов под дверью. Гоша приоткрыл глаза и охнул. Фантасмагория продолжалась. Вместо желтых штор, стола и шифоньера, перед ним были те же деревянные ставни, бархатные обои и трюмо.

- …Блин, где я, а?

После вчерашнего «пива» мутило. Он выпил два стакана воды. От безысходности подергал дверную ручку. И тут его ждал сюрприз: было открыто. Гоша осторожно выглянул: никого. Подхватив куртку, проскочив коридор, он потянул тугую дверь и - оказался на открытой веранде. Сентябрьское яркое утро, золотые березы, беседка, ухоженный сад. На тюрьму не похоже. Около крыльца стоял мангал, и широкоплечий рослый парень жарил на нем сосиски.

- Проснулся? – он посмотрел на Гошу чуть насмешливо. – Привет! Я – Серёга.

- Ты – кто? Мы где? – Гоша выпалил свои вопросы, не успев осмыслить его простые, ясные слова.

Парень фыркнул:

- Ты у мамы дурочка? Или бананы в ушах?

- Я что, могу уйти?

Парень пожал плечами и двузубой вилкой перекатил сосиски вверх румяными бочками:

– Будешь?

Гоша не удостоил его ответом и почти побежал по дорожке, как он предполагал - к воротам. Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться в нормальном мире, где никого не похищают, где нет охранников-громил и уродов с сосисками, где всё понятно и просто. За беседкой стоял еще один дом – кирпичный, в три этажа. Перед крыльцом садовник подвязывал кусты.

- Добрый день. Где здесь выход?

Садовник молча продолжал свою работу. А из дома вышел вчерашний громила:

- Выход? Идем! – он сжал Гошин локоть стальной хваткой, почти дотащил до забора и свистнул: - Пульсар!

Крупный терьер, сантиметров девяноста в холке, подскочил к ним, натянув свою длинную цепь. Охранник чуть подтолкнул Гошу к нему и сказал:

- Пульсар, чужой!

Пёс ощерился, обнажив огромные клыки. Гоша отшатнулся.

- Будешь рыпаться – скормлю собакам. Понял? Дуй на свое место!

И Гоша на ватных ногах, борясь с тошнотой, взмывшей к горлу при виде собаки, пошел к деревянному дому, где провел эту ночь.

Давешний парень сидел на перилах веранды и уплетал бутерброд с сосиской.

- Набегался? Одна осталась. Будешь?

- Кто хоть ты? – спросил Гоша устало.

- Сер-гей, - отчеканил парень. – Можно – «Серый».

- И что здесь делаешь?

- Тоже, что и ты. В плену сижу.

- А я?

- А ты – придурок! – фыркнул Серый. – Чего поперся-то? Понятно, что не для того тебя сюда привезли, чтоб просто так выпустить.

- Что им нужно?

- От меня – трахнуться с хозяйкой. От тебя – трахнуться со мной.

Гоша вздрогнул:

- Чтооо? Ты - серьезно?

- Да.

- Я не педик.

- Так станешь, делов-то! А нет – сиди, жди, пока тебя собакам скормят.

При упоминании о собаках Гошу снова затошнило. Собак он боялся.

- А ты, что ли… этот? – он вскинул на Серого вопросительный взгляд. Тот невозмутимо кивнул. - …А по-другому – никак?

- Бежать? Я пытался. Но здесь по забору ток пропущен, а на ночь кобелей с цепи спускают. Я сдуру вышел из дома. …Хорошо, беседка рядом оказалась… Держался за потолочную балку двадцать минут, пока охрана не пришла. Думал – загрызут!

Его рассказ был Гоше неприятен. Особенно этим «двадцать минут держался». Его самого едва хватило бы на пару минут.

- Если ты - гей, хули ты такой брутальный? Ты должен быть в помаде и с маникюром, - мрачно буркнул он.

- А если ты – натурал, то хули - «ни рыба ни мясо»? – в голосе парня сквозила добродушная насмешка.

Но Гоша обиделся. По-настоящему. До слез. Это прозвище ходило за ним по пятам с детского сада. Все вокруг - сволочи, все - сговорились! Даже мама, когда он не мог поговорить с Верой Лактионовной о повышении оклада или отпуске, вздыхала: «Надо же, Гошенька, как-то себя защищать! Ну что ты - ни рыба, ни мясо?»

Он процедил сквозь зубы:

- Пошел ты! - и ушел в свою прежнюю комнату.

* * *

Если неудачник – это навсегда. Ведь надо было именно ему нарваться на дебила на ауди! Надо было директрисе ровно его послать в гребаную таможню! И эти собаки еще! …В коридоре кто-то ходил, кто-то говорил по телефону. Вода в графине кончилась. И опять хотелось пить. И есть. И выть от отчаяния. И удавиться.

Он вышел из комнаты только поздним вечером. Коридор опять был пуст. Но откуда-то справа доносились сухие удары. Гоша пошел на звук. В хорошо освещенной бильярдной Серый в полном одиночестве катал шары.

- Партию? – незло спросил он, словно они не ссорились утром.

Гоша умел играть только в «американку». В «русском» ему всегда были узки лузы и никогда не везло. И позориться не хотелось. Он качнул головой:

- Не хочу.

- Давай научу! - Сергей одним ударом положил в лузу два шара - «классические брюки». – Аааа, ты – голодный, наверно? Там, перед верандой - холодильник. И булки в пакете на нем. Не абы что, но с голоду не сдохнешь.

Гоша благодарно кивнул и через две минуты уже вернулся с булками, яблочным соком и мясною нарезкой в лоточке. Проглотив два бутерброда и жадно выцедив почти пакет сока, он спросил:

- А ты, что ли, спортсмен? Фигура – что надо!

- Я стрит воркаутом занимался. А из армии пришел – устроился инструктором по фитнессу.

– Ты в армии служил? Вас не берут же!

- Don't ask, don't tell*. Зато анкета нормальная. А ты - кто по жизни?

- Менеджер по ВЭД. Я универ закончил.

- Красава! А я заленился учиться. Пригласили тренером. Сначала – в «Супертигр», знаешь такую сеть клубов? Теперь к этим – богатым. Они такие няши. Глазки строят, упражнения делают – стараются. Если б я знал, чем всё закончится…

- Слушай, а эта тётка – богачка? Может, она - заплатит? – ляпнул Гоша неожиданно для себя.

Сергей отшатнулся:

- Хрена себе, ты шлюха. Не, тогда я – пас. Я с проститутками не трахался и начинать не буду.

Гоша с досадой закусил губу. Потом круто развернулся и снова пошел в свою комнату.

Следующий день был гаже предыдущего. Завтраком пленников не баловали. На обед охранник принес картошку и рыбу. Рыбу Гоша терпеть не мог! На улице был ветер. Он посидел на перилах крыльца, продрог и пошел в дом. Серёги не было видно.

Полдня Гоша то валялся в кровати, то ходил из угла в угол. Попробовал поотжиматься, осилил ровно два повтора, после чего руки задрожали, и он лег в пол лицом. Тоска!

Уже начало смеркаться, когда в дверь постучали. Он приподнялся на кровати:

- Да?

Сергей нешироко открыл дверь:

- Не спишь? Не помешаю?

- Я очень сильно занят! Заходите позже! – Гоша сдвинул брови, мультяшно изображая озабоченность. – Как вы могли отвлечь меня от важных срочных дел!

Серый добродушно фыркнул.

- Что не выходишь? Скучно же сидеть!

- Там не особо веселей.

- Давай в города играть? Прая-да-Витория.

- Ну его, - отмахнулся Гоша.

Он был рад Сергею. Но если опозориться перед ним еще и «в города» - вообще жить не захочешь! Угораздило его начать с такого названия. Сказал бы «Конотоп» или «Анапа»…

- Слышь, Серёг, а если соглашаться, то что надо делать? – Гоша старался сохранить равнодушие в голосе. Ты – этот… «мальчик» или «девочка»?

- Я - мальчик! – засмеялся Серый. - Показать?

Гоша отшатнулся.

- Не надо!

- Что ты нервный такой? – он приглушил звук своего голоса. - Если ты – согласен, я всё сделаю …бережно. Один раз – не пидорас. Так у вас говорят? Чего тебе-то? Отряхнешься и пойдешь! Это ж не целка, как у баб. Потом и не вспомнишь ни разу!

- А по походке будет потом видно?

- Блин, откуда вы это берете? Нет, конечно! Ну что – согласимся? Мне грымза каждый вечер звонит – охранник приносит мобилу. Что говорить-то ей?

- Скажи: «да», - ответил Гоша еле слышно.

Серый чуть придвинулся к нему, чтобы сказать еще тише:

- Перед этим помоешься, понял? Сумеешь? Давай объясню. У душа скрутишь лейку…

- Пошел ты! Знаешь, куда? - краска залила Гошины щеки.

- Я люблю чистеньких мальчиков! – выдохнул Серый.

И тон его был совсем не таким, как раньше – не насмешливым, даже не игривым. От тембра его голоса чуть шумело в ушах. Он сделал полшага вперед и вдруг притянул Гошку к себе:

- Ты у нас – курильщик, нет? Табачищем не прет от тебя?

Гоша уперся ему в грудь ладонями, отталкивая, пытаясь освободиться. А сердце почему-то заколыхалось пойманной пташкой. И тут же – Сергей отпустил его, ослабил руку. Гоша вывернулся из его объятия:

- Уйди!

Сергей, не споря, пошел к двери. И на последнем шаге обернулся:

- Хороший мальчик! Сладкий!

Горячий румянец добрался до Гошиных ушей и шеи.

- Придурок! – бросил Гоша в закрытую дверь.

Кажется, ничего не случилось. Но какое-то чувство осталось – словно его обнажили на людях. Словно на него пялилась тысячная толпа, показывая пальцами и измываясь… А, может, это только он сам разглядел в себе что-то, чего не замечал или не хотел видеть раньше?

* * *

Ночь была хреновой. Гоша вертелся, не спал. Думал: зачем согласился? Вот уж, правда – ни рыба ни мясо! Пойти лучше к собакам: пусть загрызут! Но вместо этого он пошел в ванную. Прикидываясь перед самим собой, что просто мается бездельем, крутанул лейку душа. Она подалась. Значит, Серый не врал. Что, правда, что ли, всё это делать? Сердце долбилось изнутри в ребра. Неудачник – он такой и есть! Небось, никому из их офиса не «повезло» вляпаться в такую историю. Потом мысли пошли на второй круг: Серый сказал, что если они выполнят каприз хозяйки, их отпустят. Может, и денег дадут? Гоша купит зимние ботинки. Нет, рюкзак «Пиквадро», не черный – цветной. Или маханет в Альпы. Загранпаспорт – есть, комбез – тоже. Лыжа, правда, треснула в Туристе в прошлом году. Ну, так в прокате можно взять… «Закрыть глаза и думать об Англии!» Не он первый, и не он последний. Что там из-за одного разочка рефлексировать?

Наутро в дверь стукнул Сергей:

- Гош, она - звонила, я – сказал. Она приедет сегодня. Ты не передумал?

Гоша помотал головой:

- Нет.

- Хочешь, сейчас попробуем, вдвоем?

- Не хочу. Я всё сделаю, что ты просил. А ты ей напомнишь меня отпустить, хорошо?

- Ок. Ты это… не бойся. Я - аккуратно. А после – забудешь и всё. Да, лады?

- Уйди сейчас, а? – Гоша хмурился.

Сергей не стал навязываться:

- Угу! Я – на турник. Приходи, если хочешь.

Гоша неопределенно пожал плечами. И только когда дверь за Серым захлопнулась, и шаги затихли в коридоре, мрачно выдавил, неясно к кому обращаясь:

- Идиот!

Впрочем, он сделал всё, что было нужно. И, как ему казалось, уже поруганный, вышел из комнаты. В доме были слышны голоса. Он подкрался к неплотно прикрытой двустворчатой двери: за ней беседовали двое. Голос женщины – низкий и словно надтреснутый, показался Гоше знакомым. Голос мужчины был мягким и мелодичным. Когда он звучал, хотелось прислушаться, чтобы различить вдали звук колокольчика. В Гошином резюме гордой строкой значилось «итальянский, свободно». Вот почему разговор был ему понятен с первого слова.

- Ecco, Kidern! Che bello di te, ti ricordi ancora i miei gusti! E c'? il questo vino - come il cioccolato fondente si ? nascosto nel fondo del bicchiere. (***Прим. автора: (итал.) - О, Кидерн! Как мило с твоей стороны, ты помнишь мои вкусы! И это вино - словно темный шоколад притаился на дне бокала).

- S?. Lo so che sai apprezzare delle cose veramente costose. E il questo vino ? in modo cos? adatto alla bistecca al sangue, che ? servito tanto coraggiosamente solo per te! (***Прим. автора: ** (итал.) - Да. Я знаю, что ты умеешь ценить по-настоящему дорогие вещи. И это вино весьма подходит к мясу с кровью, которое так смело подают только у тебя!)

- Ты - льстец. И вечно прячешь свои цели за словами. Признайся: это вино, как и это кольцо - просто залог нашей будущей страсти? Время жестоко. И придет день, когда ты не сумеешь подстроиться под возрожденную юность твоего любовника. Ты станешь дряхл для него. Твоя страсть рассыплется, как прошлогодний листок под ботинком ребенка. И тогда ты приползешь к своей древней подруге. И будешь умолять ее о любви - той спокойной, холодной, бесстрастной любви, которую ты сможешь потянуть...

- Ты ошалела от власти, Вероника, - голос мужчины сделался холоден. - Ты... как говорит твоя подруга?... потеряла берега. Оставь свои фантазии своим девицам.

- Я теперь люблю мальчиков, Кидерн. Красивых, сильных мальчиков.

- И ради одного из них ты накрыла этот стол и позвала музыкантов?

- Ради двух...

- И оба - хороши?

Тут за дверью вдруг раздался рык - видимо, у ног говоривших лежала большая собака. Гоша отшатнулся. А женщина выдохнула хрипло и с угрозой:

- Даже не пробуй!

- Тихо, Берра. Тихо! Поуйми свой нрав! - голос мужчины заледенел. - ...Так что насчет информации?

- Будет тебе их досье, - она рассмеялась низким, злобным смехом. - Как цинично то, что мы зависим друг от друга, правда? Какой бы попросить с тебя оплаты? Скажем, ты добудешь мне шпинель…

- Шпинат? – усмехнулся мужчина. И, поняв, что собеседница не поддержала шутку, спросил: - Зачем тебе этот невзрачный камень? Тебе мало рубинов и изумруда?

В эту минуту на веранде раздались шаги. Гоша отпрянул от дверей и успел скрыться в своей комнате раньше, чем пришедший зажег светильники в длинном коридоре.

Сердце его колотилось. Он узнал женский голос - это была… Вера Лактионовна. Директриса. Женщина с жестокой репутацией. Значит, и командировка и мужик на ауди возникли не случайно. Значит, выбрали именно его…

В дверь стукнули:

- Гош, выходи. Нас позвали! – Серёга был в черных джинсах и белой рубашке на молнии. Гоша обреченно закусил губу и вышел. - Готов ты? – Серёга выделил голосом первое слово. – Всё сделал, как надо?

У Гоши стучало в висках.

- …Ты не знаешь, во что мы вляпались! Я слышал разговор хозяйки. Я ее знаю. Это начальница моя, Вера. Четверть века в бизнесе. Все конкуренты закатаны в асфальт. Русская Медведица. Может, сказать ей, что мы – не хотим? Что нас ищет полиция?

- Скажи, если смелый. На работе-то, небось, ей глазки строил, сопляк?

- Пошел ты! – буркнул Гоша.

- Ладно, не дрейфь.

Уже в самых дверях Сергей придержал Гошу за локоть и вошел первым. И Гоша следом за ним шагнул в полумрак.

* * *

Невысокий, дорого сервированный стол освещался камином. Свет пламени ломался в хрустале и тускло отражался на фарфоре. Первые мгновения Гоша не видел ничего, кроме языков огня. Потом тьма раздвинулась, отдавая глазу бокалы, большие куски мяса на подносе и широкое кресло, на котором в вольной позе, поджав одно колено под себя, сидела Вера в светлом сари. Она смотрела на вошедших, чуть склонив голову вбок:

- Ну, подошел он тебе, Серж? Договорились вы?

- Даже не думали! – вдруг сердито процедил Серёга. – Ищи себе других клоунов!

- Вы вызвали меня из Москвы, чтобы сказать эту глупую фразу? – голос директрисы звенел.

- Рано или поздно тебе придется нас отпустить. И мы пойдем в полицию! – Серёга шел ва-банк.

Вера смотрела на него с прищуром. В голосе ее звучало… удовольствие:

- Знаешь, мальчик мой, когда ты пожалеешь об этих словах? Когда с тебя, живого, начнут снимать кожу. Я видела, как это бывает. Поверь, это больно.

- Серёж, не надо! – Гоша ухватился за широкое плечо.

Сергей резко обернулся:

- Ты – решился?

- Да.

- Ну, вот и славно! – ласково пропела Вера. – А теперь – прошу к столу!... Серж, наливай!

Сергей подошел, разлил вино по трем бокалам.

- За любовь? – потянулась к ним Вера.

- Ты тоже пожалеешь, Солнце! – проговорил он зло и весело. – Ты не знаешь, что затеяла!

- Ты мне грозишь? – в Верином голосе серебрилась улыбка. – Гоша, скажи: почему ты так долго ломался? Ведь наш Серж – великолепен! Разве могут быть другие мнения?

- Вера Лактионовна… вы…

- Я дам тебе премию, Гоша. Ты купишь себе новый телефон, - Вера осушила бокал и переложила на свою тарелку кусок мяса. – Угощайтесь, мальчики. Вам будут нужны силы.

- Выпей, Гош, - негромко сказал Серый. – Я тебе обещаю, что больно не будет.

Гоша махом опрокинул бокал и закашлялся.

- Боже, какой моветон! - у Веры Лактионовны явно поднялось настроение. - Этому вину тридцать пять лет. Его нельзя глушить как бормотуху в кабаке.

- Выпей еще! – Серый снова наполнил Гошин бокал. – Немного осталось. Скоро будешь свободным. Давай!

Гоша, чтобы не позориться, постарался подержать вино во рту. Но весь этот сюр – директриса, камин, предстоящее заклание, Сергей в белой рубашке – обрушилось на него как снежная лавина, смешав мысли и чувства. Его трясло. Ощутить вкус он был не в состоянии.

- Хватит! – Сергей вынул из его руки бокал. – Иди ко мне!

Гоша закрыл глаза: а, хрен с ними! «Думать об Англии!»

- Так не пойдет! – голос Серёги стал вкрадчивым. – Ты нужен мне, понял? Ты, а не безвольная кукла!

Гоша поднял на него взгляд. Сейчас они были близкими людьми. Друзьями. Больше, чем друзьями. Только ему Гоша мог рассказать сейчас о своей беде. Но у их близости был соглядатай. И, чтоб укрыться от него, Гоша ткнулся лицом в белую рубашку.

Сергей протиснул пальцы между их телами и потянул молнию. Широкая, гладкая грудь показалась Гоше горячей. Он отшатнулся, но сильная рука придержала его уже знакомым – как тогда, в его комнате - движением. Это было привычным, нестрашным. Он положил ладони Сергею на плечи.

Словно пропало всё, что было. Всё, что будет. Словно в этом мире были только они. И – далеко, далеко, на самых задворках Вселенной замерла с усмешкой злая Вера. Сергей расстегивал его рубашку. И Гоша, как завороженный, с каждым движением, с каждой подавшейся пуговицей, сам придвигался чуть ближе.

- Что я должен делать?

- Любить. Ты сейчас должен любить. Ты - умеешь!

Серёга вынул из кармана джинсов узкий флакон и опрокинул над своею ладонью. Скользнул рукой по Гошиной спине. Легкое жжение кралось по коже за его пальцами. В какой-то момент ласкающая ладонь показалась Гоше раскаленной. Он вскрикнул. Жар камина и близкое сильное тело зажгли румянец на его щеках. Вдруг словно ветер взметнул занавески, и форточка распахнулась, пристукнув о стену. Вера коротко рассмеялась:

- Вот как? Ты совсем не прост!

Серый не удостоил ее даже звуком. Гоша почувствовал, как горячие смелые пальцы ласкают его интимное, нежное. Зажмурив от стыда глаза, он расставил ноги чуть шире, отдавая себя этим движениям. И в этот же миг, последним осколком мозаики вплелся в его новую Вселенную плач саксофона из раскрытого окна.

Что-то изменилось в этом мире. За спиной порывисто вздохнула Вера. Крепче прижал его к своей груди Сергей. Гоша раскрылся. То, что было спрятано под слоем навязанной «мудрости», клише и оковами рассудка, вышло на волю. И изменило тех, двоих, готовых схлестнуться в поединке за него.

- Я же угадала с ним, Серж? – Верин голос стал глубоким и низким. – Он – тот, кто нужен.

- Я не отдам тебе ни капли, стерва! – вдруг прошипел Сергей. – Он – мой! Только мой! Да, малыш?

Гоша вскинул на него взгляд. Глаза Серого – только что обычные, смеющиеся, карие глаза, вдруг расширились. И вертикальный зрачок, как у кобры, отражал теперь пламя камина. Лишь минуту назад Серый, лишенный линнгамы, ничем не отличался от простого человека. Но сейчас с каждым мигом он становился сильней и свободней. Глаза его светились изнутри, и, реши он уйти, уже никто из верных Вере нукеров не смог бы встать у него на дороге.

- Нет! – вскрикнул Гоша.

- Не бойся! Ты просто пьян. Злая ведьма подмешала нам зелье в вино…

Да, Вера сделала правильный выбор. Звонче февральской капели, прозрачней утренней росы, нежнее розы, Гошина линнгама, казалось, заполняла целый мир. Дремавшая в нем страсть взмыла могучим цунами. И, вбирая волнами ее энергию, Сергей уже с трудом держался в человечьем бренном теле, так слабо подходящем для любви и восторга. Приподняв Гошу властным движением, Сергей заставил его обвить ногами свою талию.

- Поцелуешь меня?

- Да. Я – люблю! – всё мелкое, глупое, вчерашнее, земное отошло. Гоша чуть выгнулся, шире раскрывая бедра под желанное теперь проникновение.

- Всего-то? – засмеялась Вера раньше, чем Гоша понял, что упругая плоть пронзила его тело. – Это всё, на что ты способен? Даже новичок не охнул от твоей «любви»?!

- Не бойся! Тебе будет – больше, чем надо! – прошипел Серый и, продолжая чуть покачивать в страстном танце свою добычу, одной рукой притянул к себе Веру.

Гоша смотрел на их поцелуй. И видел, как искажается лицо Сергея, утрачивая человечьи черты. Как вздымаются дугами брови, как глянцевеют плечи под дрожащими Гошиными пальцами.

- Серёж, не надо! – прошептал он.

- Драконов не бывает. Это вино виновато. Ты - пьян! – отрывисто выдохнул Серый.

На Гошино плечо опустилась женская рука. И в миг, когда на его накрыл оргазм, она вдруг свинцово потяжелела, и мощные когти царапнули кожу плеча.

- Вера… Лактио,… - пролепетал Гоша.

- Беррррролаааааак*, - ответ ему сорвался в грозный рык.

И перед тем, как лишиться сознания, Гоша успел понять, что его отшвырнули на диван, и увидеть, как на еще мгновение назад гладкой, загорелой и раскачанной спине лопается кожа, выпуская мощный островерхий гребень.

* * *

Он очнулся от озноба. Камин погас. В окно била луна. И нежный блюз невидимых за ночью музыкантов качался в такт тончайшей органзе занавесок. Он был один.

Поднявшись с дивана, Гоша подошел к столу. Графин с вином был почти пуст. Он выцедил к себе в бокал остатки и, пригубив, вдруг понял вкус вина. Несмелою кислинкой свело скулы, и послевкусие, словно от раздавленной о нёбо крупной ягоды, осталось звуком затихающей струны. Как был, обнаженным, он вышел, толкнув двустворчатые двери, оставив теплые следы на холодном полу коридора, и застыл на пороге веранды. Сентябрьская ночь, большие звезды, томный блюз. Перед крыльцом в жаровне билось пламя. И куски мяса вялились на огромных, словно шпаги, шампурах.

- Пришел? – Гоша узнал бы этот голос из миллиона.

Он обернулся: в объятиях медведицы лежал Серёга. Тот, которого он знал. Обычный, только очень рослый и красивый парень. Гоша заколебался на мгновения. И нежный, чешуйчатый, с кожистой шишечкой, хвост, обвил его колени и несильно потянул вниз.

- Не надо, Серёж! – Гоша, словно не боялся ничего. – Хочу тебя – простого!

- Берра, он – наш! Он хочет нас! – Сергей чуть обернулся вверх, к огромной морде.

Медведица потерлась о его макушку с грацией огромной кошки. Гоша опустился на колени перед Сергеем:

- …Тебя!

- Меня, - не стал спорить тот, открывая объятия.

Музыка вплеталась в поцелуи. Твердые мужские губы были желанней, чем весь огромный мир.

- Как тебе нравится, малыш? Так - хорошо?... – шептал Серый, и его умелые пальцы открывали Гоше новые ноты любви.

- Хочу, чтоб – человек!... – упрямо твердил Гоша. Но когда согнувшийся над его телом Сергей скользнул по-рептильи раздвоенным языком в нежное отверстие, он далеко назад закинул голову и закатил глаза от возбуждения. Страх и робость ушли. Ему казалось, что он – ровня Сергею. Ему хотелось властвовать, царить. Желание взмыло бешеной волной. Но в миг, когда он возжелал Его – шикарного, желанного, родного, Серый развернул его, подталкивая в объятия зверя:

- Это – наша Берра. Сделай ей, Гош!

- Нет. Нет! – почти закричал Гоша.

- Да, малыш. Давай!

И, сжатый решительными руками, Гоша упал на мохнатое тело. Оно было горячим и мягким. И перед тем, как окончательно лишиться чувств, Гоша успел сделать несколько сильных движений и беззвучно, не решаясь добавить голоса, отчаянно выдохнуть:

- Неееееет!

* * *

- Ноги подвинь! Не пройти! – голос, вплывший в Гошин сон, сначала показался маминым.

- «Граждане встречающие! Скорый поезд номер двенадцать…»

Он продрал глаза. Старушка с тележкой пыталась протиснуться между его кроссовкой и соседним рядом кресел. На Казанском вокзале был обычный день. Он потряс головой. Первая мысль была… дикою: «Значит, мне не заплатили!» Потом, с осуждением к самому себе: «Фига себе, я шлюха!» И только потом – здравое, свежее: «Где я?»

Он был на вокзале. Народ толпился на вход через «рамки». Прошел патруль с овчаркой. Бабка провезла-таки свою тележку мимо его ног. Он проверил карманы: кошелек и паспорт были на месте. Мобильник - разряжен. На огромном табло с номерами приходящих поездов стоял день недели: «воскресенье».

- Я – жив! – сказал он сам себе вслух. А потом додумал про себя: – «Это была наркота».

Осененный внезапной идеей, он сунул руку под куртку, под рубашку – пальцы нащупали тонкие шрамы. Бред! Не медведица же это была, в самом деле!

Он поднялся, прислушиваясь к ощущениям при ходьбе. Вроде, ничего не поменялось. А вроде… Он замотал головой, прогоняя ненужные мысли. В ларьке продавщица в наколке и синей толстовке подала ему нарзан и бумажный кулечек с сосиской. Гоша попытался откусить, но в памяти всплыли огромные куски мяса на жаровне. Горло отчего-то сжало. Он выглотал воду. Обернулся в поисках урны – куда спровадить не полезшую в горло сосиску? Взгляд наткнулся на черного пса, смотревшего на него внимательными умными глазами. Гоша присел перед ним:

- На, угощайся! – и положил на землю бумажный кулек.

Пес сглотнул, но вместо того, чтобы есть, снова поднял взгляд на человека.

- Что мне теперь делать-то, а? – Гоша спрашивал, будто ждал серьезного ответа.

Пес пристукнул хвостом и наклонил голову набок.

- Жить надо, да? – вздохнул Гоша. – Это «дурь» была, да? Может, анализы сдать на наркотики?

Пес шумно вздохнул.

- Ладно, я тебя понял. Надо жить дальше! – Гоша взъерошил лохматую холку, встал и пошел к дверям в метро.

-----------------------------------

Примечания автора.

* Нюйши (китайское) – госпожа (официальное обращение).

* Эстет – ювелирный дом.

* Ханчжоу – город в Китае.

* Бейцзин – Пекин.

* «Тысячерукая Гуанинь» - китайское танцевальное шоу.

* Ханьфу – традиционный женский костюм.

* Тайтай (кит.) - госпожа

* Цин ай де (кит.) - дорогой, любимый.

* Экуо Сьонг (eguo xiong, кит.) – Русская медведица.

* ВЭД – отдел по внешнеэкономической деятельности.

* Don't ask, don't tell (англ.) – «Не говори - не спросят». С 1993 по 2011 гг. - принцип, которому должны были следовать американские военнослужащие гомосексуалы.

* Беролак – оборотень

 5 серия

Авторы: Amadeo Aldegaski (nomark), Константин Norfolk

ПЛЕННИКИ СТРАСТЕЙ

Au clair de la lune

Mon ami Pierrot

Pr?te-moi ta plume

Pour ?crire un mot

Ma chandelle est morte

Je n’ai plus de feu

Ouvre-moi ta porte

Pour l’amour de Dieu

*Ex tempore*

Бесхитростная детская песенка раз за разом, будто поставленная на бесконечный повтор, наполняла пространство запертой комнаты, жалкую обстановку которой составляли видавший виды стул, да безглазый плюшевый медведь, валявшийся в углу. Серебристый лунный свет проникал через зарешеченное окно, рисуя черной тушью длинные тени, что-то выхватывая, что-то погружая во мрак, подобно великому мастеру кьяроскуро.

«Пьеро, друг мой, ради Бога открой мне дверь…»

Никого, ни души, только надоедливый мотив хрипловатым эхом старой пластинки, как будто давным-давно, по какой-то случайности или тайному умыслу кто-то опустошил это место, и теперь покинутое и забытое, оно медленно превращалось в руины.

«Моя свеча погибла, у меня больше нет огня…»

Он достиг самого края, самых отдаленных уголков, и, окончательно убедившись, что никто и ничто не помешает ему, коснулся зыбкого сознания. Почти мертвое, готовое распасться от легчайшего прикосновения, оно словно и не сознание вовсе, а лишь его отпечаток на зыбучем песке, узор, напоминающий нежное фламандское кружево, тонкий и прихотливый, но все же достаточно отчетливый. Потому он начал с отточенной осторожностью, подвластной умелому ювелиру, кончиками пальцев чувствующему малейшие вибрации драгоценного камня, не обработанного и тусклого, но уже готового наполниться искрящимся светом.

«Я не знаю, что же нашлось в этих поисках,

Однако, я знаю, что они закрыли за собой дверь…»

Внезапно тишина оборвала песню, затаившись в вожделеющем ожидании, будто именно она являлась творцом всей этой бессмысленной пустоты. Но эта странная метаморфоза не отвлекла его. Пространство словно сжалось в пьянящем предвкушении неизбежного проникновения. Вначале неторопливо, потом всё быстрее и увереннее он разлился тысячами крошечных ручейков по высохшим руслам, обживая этот пустынный мир.

Тело Мориса Делоне, до сего момента неподвижное, бесформенное, точно груда старого тряпья, вздрогнуло и покачнулось. Губы, перепачканные липкой полузасохшей слюной, разомкнулись и хрипло прошептали: «Кидерн»… И в тот же миг сокрушительный шквал, звенящий сотнями ликующих звуков, обрушился и затопил обновлённый мир, через секунду исчезнув, как ни бывало.

*****

Неясная тень, промельк, тиамат с морозными нотками, отчего тело покрывалось мурашками, и тревожность сжимала сердце, выпуская коготки. Поначалу Кидерн списывал все на ошеломившую его размерами и суматохой Москву. Он помнил эту варварскую страну, погрязшую в междоусобицах и какой-то отчаянной дикости, помнил ее непостижимую территорию и такую же непостижимую ментальность – едкую гремучую смесь вседозволенности и экстатического раскаяния. Но потом ощущение неясной тревоги стало нарастать.

Паспортный контроль, получение багажа, зеленый коридор: стандартный набор, успокаивающий своей универсальностью. Теперь на аэроэкспресс и можно будет отоспаться. Кидерн не любил толчею вокзалов и аэропортов. Слишком шумно, слишком много неприятных запахов и мыслей. Это утомляло и отбирало силы.

- Такси, до города, - симпатичный поджарый брюнет с яркой восточной внешностью вырос из ниоткуда.

- Хог’ошевское шоссе, - немного грассируя, но уже довольно уверенно произнес Кидерн. Еще в Париже, делая визу он, воспользовавшись сервисом "home exchange", снял на полгода уютную трехкомнатную квартиру в тихом, как было заявлено, районе.

- Куда скажете, - таксист подхватил чемодан и довольный зашагал к машине.

Широкое шоссе, запруженное машинами, огромные рекламные плакаты, высотные жилые массивы, - все, как в любой европейской столице. Шофер вел машину эмоционально: то ругая неторопливых коллег, то бесцеремонно разглядывая сидящего рядом Кидерна. Было в нем что-то примитивно-животное, какие-то простые рефлексы и совсем не тайные желания, что будоражило инкуба.

- Надолго в Москву? – водителю явно хотелось поговорить. – Меня, кстати, Самир зовут. Могу стать личным водителем.

- Только водителем? – хоровод похотливых образов, делая скрытое очевидным, заставил прибегнуть к репарио, чтобы через мгновение роскошный средиземноморский загар сменила благородная бледность, так возбуждавшая таксиста. Даже если бы в салоне не царил полумрак, Самир не заметил перемены уверенный, что у пассажира изначально была идеальная молочно-белая кожа.

- Могу и не только, - усмехнулся Самир, бросив откровенный взгляд.

- Можешь? – Кидерн положил ладонь на изрядно набухшую промежность парня. – Проверим? – Акцент исчез. Речь полностью приспособилась к местному диалекту.

Тот резко повернул руль вправо, съезжая с трассы на боковую дорогу. Выбирал недолго, благо за многочисленными ангарами была грунтовка и небольшой пустынный пятачок. Перебравшись на заднее сидение, Самир без лишних проволочек стянул джинсы и обнажил немалых размеров обрезанный член, набухший и влажный от смазки.

- Давай, соси и яйца лижи, ну!

Кидерн почувствовал пульсирующую, словно океан линнгаму и глубоко, до самого горла захватил горячую плоть. Парень застонал, а Кидерн продолжал свою роскошную трапезу. Двигаясь, то быстрее, то замедляя движение, легонько сжимая мошонку, он заставлял Самира издавать гортанные звуки, похожие не то на торжество удовольствия, не то на молитву. Подхватив его за ноги и повалив на сидение, Кидерн забрался сверху и, оседлав восточного жеребца, начал ускорять темп, сжав темно-красные набухшие соски, скрытые в черной шерсти. Линнгама хлестала и клокотала горным потоком. Самир уже даже не стонал, а выл, закатив глаза, сотрясая машину конвульсивными движениями. В момент оргазма, вместе с выбросом семени он испустил дикий вопль и затих. Кидерн, потный, с выпрыгивающим из грудной клетки сердцем, повалился на бесчувственное тело. Не дожидаясь пока парень придет в себя, он, вытащив из багажника вещи, направился обратно к шоссе, и, поймав такси, добрался до дома.

Квартира действительно оказалась неплохой: большой балкон выходил в тихий ухоженный двор, обстановка в комнатах с отличной, хотя и не дорогой мебелью, выглядела вполне уютной, несмотря на отсутствие дверей между комнатами. Впрочем, хозяева тоже были весьма довольны его апартаментами в восьмом округе на авеню Монтеня, о чем не преминули сообщить восторженной смс-кой. После утренних событий поток тиамата стал намного явственней, но тут снова появился этот пронизывающий холодок. Неприятной ледяной струйкой он стекал по спине, заставляя ежиться, передергивая плечами. Кого он сулил? Приапа, выслеживающего добычу или инкуба-пирата, стерегущего свое сокровище? Что бы там ни было, Кидерн нырнул в поток тиамата с головой, ведомый, словно касатка, импульсами удаленных сигналов.

*Стас*

Начало октября в Москве выдалось на редкость теплым. Парки, скверы и те немногие, еще сохранившиеся уголки нетронутой природы, беспощадно приносимые в жертву человеческой алчности, радовали глаз золотисто-медными красками, переливающимися, то и дело вспыхивающими в лучах низкого солнца. Осеннее небо, прозрачное и легкое, с едва заметными мазками перистых облаков дополняло эту светлую, хотя и немного грустную картину.

Стас не любил середину и конец осени, называя этот период года «безвременьем», оттого, будто подарку, по-детски, радовался таким светлым октябрьским денькам. В памяти замелькали картинки летнего отпуска в Италии. Две недели dolce vita среди живописной природы в городках, похожих на декорации к историческим фильмам. Флоренция, Лукка, Парма – калейдоскоп захватывающих впечатлений и возможность, нет, не забыть, но хотя бы отвлечься после разрыва с Андреем.

Выйдя из метро, он решил не дожидаться маршрутки, а пройтись до дома пешком, тем более, что дорога пролегала через аллею вдоль набережной. Здесь они часто гуляли вдвоем, поэтому воспоминания нахлынули вновь. Нельзя сказать, что Андрей не любил его. Любовью их отношения назвать было трудно. Встречи по выходным, выпивка, секс. Они считали себя парой. Стас не строил долговременных планов на совместную жизнь, но надеялся, что Андрей переедет к нему. Однако месяцы шли, и в конце концов прошло полгода, а тот по-прежнему держал дистанцию. Конечно, Стас знал с самого начала, что у Андрея есть Павел. Но что значит есть… Павел не интересовался мужчинами. Совсем не интересовался. Поначалу Стас думал, что Павел бисексуал. Один из тех, кто всю жизнь бегает от мужчины к женщине не в силах выбрать ни того ни другую. Но Андрей вскоре довольно ясно объяснил, что того интересуют исключительно женщины, просто сейчас у него чёрная полоса – девушка, за которой он ухлёстывал, ушла к другому, и он никого не хочет искать. Стас вообще не сразу понял, какое место в жизни Андрея занимает Павел, и лишь со временем осознал, что он и есть его жизнь. Перед поездкой в Италию они встретились в последний раз на дне рождения Стаса, где Андрей подарил ему красивый перстень с бледно-розовым камнем – королевской шпинелью, прощальный подарок для «маленького принца» - как он его называл. Это кольцо и сейчас было на безымянном пальце.

Около подъезда, поджимая переднюю лапу, жалобно скулил большой черный пес.

- Что с тобой, бедолага? – Стас наклонился к собаке.

Тот, почувствовав чьё-то участие, завилял хвостом и неловко лизнул в щеку. Лапа была окровавлена, но судя по всему, рана была неглубокой.

- Эх, по-хорошему, надо бы тебя в ветеринарку. Но думаю и дома справимся. Пошли, псина.

Собака начала упираться, то глядя прямо на Стаса, то переводя взгляд в сторону, как будто действительно хотела попасть в лечебницу.

- Не бойся, дурачок, я тебя и накормлю, и рану обработаю, а потом беги куда хочешь. Давай, давай… пойдем…. Не капризничай.

То ли поняв серьезность намерения человека, то ли действительно устав, пес послушно поковылял рядом, изредка издавая звуки, похожие на недовольное ворчание.

Открыв дверь, Стас хотел пропустить собаку вперед, но та, осторожно вытянув шею, начала принюхиваться. Ему пришлось зайти и, повернувшись к псине позвать, похлопав себя по коленкам.

- Милости просим, Барбоскин, - Стас немного попятился, чтобы пропустить пса, и в этот момент сокрушительный удар по голове повалил его на пол.

Когда он очнулся, было уже темно. Стас хотел сесть, но не смог. Он был связан по рукам и ногам.

*Андрей*

Андрей приехал рано. Павел возился у плиты, мурлыча что-то себе под нос. Усевшись на диван, он с затаённым восхищением принялся рассматривать спортивный плотный торс друга. Что и говорить, привычка Павла ходить по квартире в одних трусах очень импонировала Андрею. Тело его приятеля, густо покрытое мягкими темными волосами, давно стало объектом поклонения и будило самые неприличные фантазии. Сегодня Андрей должен был отправиться на романтическую встречу с очередным парнем из интернета, но, сев в электричку, почувствовал какую-то необъяснимую боль в пояснице и нервозность. В конце концов плюнув на свои здравые соображения о поисках компаньона "хотя бы для здоровья”, он вышел на следующей станции и поехал обратно в Москву. Боль вскоре отпустила, но он не стал менять своего решения. И сейчас, сидя и разглядывая Павла, радовался, что проведёт со своим лучшим другом целые выходные. По прошествии тех лет, что они знали друг друга, им стало казаться, будто они знакомы целую вечность. Во всяком случае, Андрей в этом не сомневался.

- Прикинь, сегодня купил ботинки. Натуральная кожа, какая-то немецкая фирма, а стоят всего две штуки, - похвастался Павел. Он всегда любил рассказывать о своих недорогих победах над миром.

- Вот, заодно и обмоем, - улыбнулся Андрей. - Я купил по дороге пива, похоже настоящий чешский "козёл”, тёмный, который нам с тобой нравится. Цена кусачая, но сегодня почти праздник - у тебя новые ботинки.

Быстро накрыв на стол, парни подняли первый тост за встречу. Подобные встречи давно стали своеобразным ритуалом. Андрей находил в них отдохновение, рядом с Павлом ему становилось спокойнее, краски жизни становились ярче, и она приобретала смысл.

- Я снова один, - продолжил Андрей.

- А как же твой… вроде Альберт?

- Алик, - поправил тот друга. - С ним не получилось – он постоянно выискивал какие-то изъяны. То рубашечка не так поглажена, то не тот парфюм. Помню, рассказывал про бывшего – представь, какая сволочь – не ставит зубную щёточку в стаканчик, который ему Алик указал. Вообще, он весьма недурен собой, есть в нём утончённость, вызывающая симпатию, но дико эгоистичен. Кстати, предлагал мне соблазнить и трахнуть тебя.

- Это уже второй? – поморщился Павел. Он всегда морщился во время излияний Андрея о своих любовных похождениях, но снисходительно выслушивал их до конца, видя, что другу необходимо выговориться.

- Третий, - вздохнул Андрей. - Еще был Игнат, помнишь, тот, что умер от передозировки. Всегда одно и то же: после упоминаний о тебе следует предложение групповухи. Эксперты, блин, не понимают что такое дружба!

- Это потому, что геи зациклены на сексе, - назидательно произнес Павел.

- Почему только геи? По-моему, на нем весь мир зациклен, - наливая ещё по одной возразил Андрей.

- Неее… - протянул, уже слегка охмелевший Павел. – Для натуралов важны отношения, семья и все такое, а здесь чистый перепихон.

- Ну, я вот тоже хочу семью, и здесь даже не секс важен, а дружба, - взгляд Андрея, явственно дал понять, кого именно он имеет в виду.

- Значит ты нестандартный гей или нетрадиционный, - хохотнул своей шутке Павел. – Давай выпьем, чтоб все у тебя срослось!

- А ведь знаешь, почти срослось. Я имею ввиду Стаса. Но он хотел больше чем я мог ему дать.

- В смысле?

- …переехать к нему, и все эти облизывания друг друга: «Приф-фе-т! Как дела? Как ты сегодня спал? Что ты ел? Как ты какал? Ты меня любишь?!». В конце концов меня оно достало…

- Ты просто, его не любишь, - усмехнулся Павел, закуривая.

- Потому что люблю другого, - тихо сказал Андрей и их взгляды встретились. - Ты же знаешь, я люблю только тебя.

Окончательно стушевавшись, он потянулся за сигаретой.

- Андрюх, не начинай, пойми, я не такой, я не могу… - карие глаза Павла приобрели темный оттенок. Подойдя к Андрею, сел рядом и поцеловал его в лоб, обхватив рукой за плечи. Это был ничего необещающий холодный поцелуй, но Андрей хотел, чтобы он длился и длился. Нехотя отстранившись, он перевел разговор на другую тему.

- На днях звонила Светка. Помнишь, со мной в группе учился Радик? Тот, который меня домогался на выпускном.

- Ты как-то собирался с ним замутить, - Павел откупорил очередную бутылку, задержав взгляд на покрытом мелкими холодными капельками изображении козла. – И что?

- Ну, да… только он внезапно пропал, - пояснил Андрей. – Оказывается увлекся моржеванием. Знаешь, очищающая сила Тибета – и всё такое.

- Ради здоровья и красоты, - усмехнулся Павел.

- Угу, только сердце не выдержало, нырнул там где похолоднее и не всплыл…

- У нас сегодня какие-то похоронные разговоры.

Они невесело рассмеялись. Следующий тост, по традиции, был за дружбу. Его Андрей обожал больше всего. Ему казалось, что сдвигая кружки и глядя в великолепные чёрные глаза Павла, он творит какую-то магию и их связь становится крепче, прорастая невидимыми корнями, и никогда не прервётся.

Затем они долго обсуждали куда поедут летом, что стоит купить для ремонта квартиры Павла и ещё кучу «важнейших» мелочей, которые необходимо обсудить, потому что в водовороте будней они непременно вылетят из головы.

Засыпал Андрей окончательно убежденный, что поступил абсолютно правильно, оставшись в Москве у друга, потому как вечер получился замечательный во всех отношениях.

Ему снилось, что они с Павлом едут на машине за город, причем не в андреевом «Ниссане», а в синем кабриолете с кожаными сиденьями цвета слоновой кости. Яркая зелень травы и покрытые снегом горы на горизонте превращали эту картинку почти что в мультфильм. Среди этого альпийского великолепия из динамиков полилась до боли знакомая мелодия. Как вдруг очертания летнего солнечного дня начали таять, уступая место сумраку кухни, где был разложен диван. В ночной тишине разрывался мобильный телефон. Сонно продрав глаза, Андрей взял его в руки и нажал на зеленую трубку.

- Алле, - хриплым ото сна голосом выдавил он.

- Андрей, это Стас, мне срочно нужна твоя помощь. Меня хотят убить…

*Кидерн*

День начался с того, что я принял гостя. Курьер от Вероники привёз толстый конверт со всем необходимым. Я выпроводил его, с трудом сдерживаясь, чтобы не наброситься на бедолагу. Линнгама мирно плескалась в нём, ясно давая понять тайные наклонности его души, которые он, судя по обручальному кольцу на пальце, тщательно скрывал от жены. Насколько мне было известно, в последнее время Вероника почти всё своё окружение организовала вот из таких крепких, поджарых качков, готовых на всё ради денег. Впрочем, не исключено, что интриганка специально подсовывала его мне, дабы вовлечь в одну из своих многочисленных фантазий. Когда она выезжала в Европу, то называлась Вероникой. Здесь же её звали Верой. По-видимому первое очень многое для неё означало. Правда, что именно я не знал. Она любила напустить мнимую таинственность.

Доставленные сведения оказались исчерпывающими. Интересовавший меня субъект жил один в скромной однокомнатной квартирке, часто встречался с единственным другом, любил выпить пива, но что самое важное, вокруг него скоропостижно умирали люди. И разумеется, одни парни… Со стороны оно не выглядело таким уж странным для взгляда обывателей, но для меня эти пазлы складывались в иную картину. После истории с приапом, мгновенно скрывшимся в неведомой пульсирующей норе, требовалась максимальная осторожность. Кто знает, чему ещё они научились. Порою я жалел, что дар тиамата лишает вечной земной жизни, самого ценного, что есть во Вселенной – плавной бесконечности времени, отнимает, превращая личную вечность в цепочку перерождений. И хотя взамен он даёт почти неограниченную силу, массу энергии приходится тратить на обретение новых знаний.

Телефонный звонок от Вероники не заставил себя ждать.

- Получил? – рыкнула трубка.

- Да.

- Цену ты помнишь? - она лучилась самодовольством.

- Я всегда плачу по счетам, будет тебе шпинель, дай время. Между прочим, - вспомнил я, стараясь не показать заинтересованности, - В прошлый раз ты так и не сказала для чего он тебе?

- Моя маленькая женская прихоть не должна тебя волновать, - попыталась отвертеться Вероника.

- Выкладывай, Берра… - меня начинала раздражать её манера быть всегда сверху.

- Ох, Кидерн, - продолжал нарочито обиженный голос в трубке, - это ты весь из себя особенный - хочешь уйдёшь в тиамат, хочешь воспрянешь… А я девушка слабая. Козлоногих слишком много стало. Случись мне напороться на рог одного из них, и всё - меня нет. Но этот камушек, ежели капелька твоего семени коснётся его, станет весьма ценным артефактом и не даст мне уйти, запишет на своих кристаллах, до того дня пока он случайно не окажется поблизости с подходящей тушкой.

- Какие сложности… - с этой шпинелью явно было что-то не то, Вероника не договаривала, но ещё больше давить не следовало.

- Да, сложно, но куда деться бедной женщине…

- Так значит нужна ещё капелька спермы, - кисло поинтересовался я.

- А ты думал…

- Извращенка…

На том конце гнусно захихикали.

Тревога заставляла действовать более решительно. Там, где есть приапы, всегда жди ловушки. Но если в неё поместили предназначенного мне, то, несмотря на страстное желание его найти, требовалась аккуратность, свойственная старым часовщикам, баюкающим время на подушечках пальцев.

Парня я нашел без труда ещё несколько дней назад. Проследил, определил место работы и жительства. Его звали Стас, он был милым, романтичным, жил один на юго-западе города. В квартире на многочисленных стеллажах было полно безделушек, привезенных из-за рубежа. Я ходил среди этого эклектичного убранства, ощупывая, прижимаясь, впитывая, но никак не мог понять, почему тиамат отдает резковатым запахом металла, как воздух после грозы, пропитанный озоном. Мне не хотелось уходить, не хотелось снова и снова подобно дратхару брать след. Вот только где-то на задворках сознания чувствовалась неясная угроза. Оттого я решил не спешить со знакомством. Не давал мне покоя этот холодок с привкусом железа. Следовало ждать и наблюдать, но необъяснимое чувство, сродни тому, что заставляет животных выть и прятаться перед землетрясением или ураганом захлестнуло меня поздним вечером. Пространство словно сгустилось и потемнело, тиамат мгновенно заледенел, перехватыватывая дыхание. Тревога и ощущение опасности мгновенно заставили собраться. Наспех одевшись я вызвал такси.

«Только бы не опоздать», - нервно сжимая кулаки, думал я сидя в машине, прокручивая возможные варианты событий.

После встречи с Вероникой и полученной от нее информации, я понимал, что именно здесь, в этой огромной северной стране, как нигде в мире, приапы могли добиться многого: занять ключевые позиции во властных структурах, политических партиях, армии - стать мощной опасной организацией

Дверь квартиры была приоткрыта, я почувствовал биение двух сердец. В коридоре на полу лежал окровавленный Стас. Склонившись над телом и негромко рыча, большая черная собака пыталась разгрызть тугие веревки, стягивающие лодыжки и запястья.

Мельком взглянув на меня, пес, как ни в чем не бывало, продолжил вгрызаться мощными резцами в крепкий узел.

Пройдя на кухню, я взял нож и, вернувшись, аккуратно перерезал путы. Псина, словно понимая, что ее миссия завершена, деловито отошла в сторону и легла у входа в квартиру.

После этого, положив парня на спину, я резко надавил на ямочку над его верхней губой, пуская лёгкий ток линнгамы по пальцам. Он застонал и пришел в себя.

- Как ты? Дверь была не заперта, и я решил помочь? Не возражаешь? – обворожительная улыбка стёрла зарождающиеся подозрения.

- Голова гудит, - Стас говорил тихо. – Принеси попить, пожалуйста.

- Ты, конечно, ничего не помнишь? – спросил я, возвращаясь со стаканом минералки и полотенцем чтобы вытереть кровь.

- Нет, хотел собаке лапу посмотреть, привел ее в квартиру, как только вошли – сразу удар. А потом - ты.

- Ясно. Когда это было?

- Около семи, - Стас допил воду и с трудом поднявшись, поплёлся в комнату. – Вот черт, кольца нет.

Он с досадой посмотрел на левую руку.

- Дорогое было?

- Думаю, да. Но здесь дело не столько в цене, сколько в том, кто подарил. Прощальный подарок.

- От парня? – я спросил напрямую, не хотел играть в кошки-мышки.

Он растерянно вздрогнул:

- Откуда ты… знаешь?

- Не нервничай, просто знаю и все.

- Да… там ещё камень редкий был, шпинель называется, - парень начал всхлипывать, то ли от боли, то ли от утраты.

Снова шпинель. Я вышел в коридор и огляделся. Ровным мягким пламенем играл тиамат на сложной огранке, кольцо закатилось под стул недалеко от места падения. Подняв, я поднёс его к губам, и выдохнул полной грудью, пропуская через нежно-розовый кристалл тонкий ручеек линнгамы. Он тотчас вспыхнул, наливаясь амарантовыми цветами. Так вот о каком камне говорила Вероника! Это сейчас у них такое название, я не сразу вспомнил - когда-то давно их называли лалами. Ни небесный сапфир, ни хищный изумруд, ни холодный бриллиант так не впитывают тиамат. Только шпинель - впитывает и излучает, будто она и есть сердце, которое зовет тебя из небытия. Значит, это был Его подарок. Значит Этот парень лишь звено. Очередное, но самое близкое. Однако события становились странными и труднообъяснимыми. Сначала меня озадачила Вероника, а теперь Стас. Простое ли совпадение их общая связь с лалом? Почему я не чувствовал настоящий тиамат? Лал при всей своей силе не должен был заглушать истинный поток, как небольшой приток не изменит русло великой реки. Так или иначе, Стас был единственной связующей нитью, за которую следовало потянуть.

Там же в коридоре, недалёко от перевёрнутой скамейки валялся iPhone.

Я принёс его Стасу.

- Звони!

- Кому? – удивленно вскинув брови, спросил тот.

- Тому, кто кольцо подарил.

- Андрею? Но… зачем, да и ночь на дворе, - парень смотрел недоуменно.

- Звони, – снова повторил я негромко. – Тебя хотят убить.

Он начал с неловкой поспешностью открывать записную книжку.

- Странно… ничего не понимаю, все номера удалены, кроме номера Андрюхи.

Кое-что начинало обретать смысл. Продуманность ситуации лишала ее случайности, превращая в ловушку.

- Андрей, это Стас, мне срочно нужна твоя помощь. Меня хотят убить, - словно зомби повторил парень мои слова.

После этих слов, я выхватил у опешившего Стаса телефон, и быстро положив руку ему на пах, глубоко поцеловал, вбирая резко взметнувшуюся линнгаму, мысленно приказывая отключиться.

Снова связал и положил в коридор, будто бы никого здесь не было. Пса, задремавшего у порога, затолкал в ванную и стал ждать. Минут через сорок, я почувствовал как весь дом погрузился в стазис. Техника брамина чатуранги. Знакомо. Живые организмы обездвиживаются и с ними можно делать, что угодно. Вспышка линнгамы устремилась в тиамат и я, медленно продираясь сквозь вязкую, густую пелену, стал дюйм за дюймом осторожно расправлять свои крылья…

*Paul*

Всё подходило к логическому завершению. Многолетняя работа – наказание за когда-то свершённое, стоило ему положения в сложной иерархии тех, кто правил миром. Низринутый с пьедестала, где сама власть была лишь игрушкой по сравнению с даруемыми возможностями. Однако, сегодня игра должна была закончиться и принести не только долгожданный покой, но и вернуть изрядную долю утраченного могущества. Унизительная ловля на живца в течение последних ста пятнадцати лет, принесла в его сети жемчужину, которая станет обратным билетом назад и кто знает, возможно, вознесёт на куда большие высоты.

- Ты же знаешь, я люблю только тебя, - промямлил охмелевший телёнок, пытаясь скрыть нахлынувшее на него вожделение.

- Пойми, я не такой, я не могу - привычно ответил он, целуя того в лоб. Эту фразу он повторял, наверное, в сотый раз. Фразу, которая, с одной стороны говорила «нет», но с другой, при должной фантазии, дарила надежду на райское наслаждение.

Раньше всё было проще. Он бы отрезал телёнку гениталии и насадив его на кол, любовался медленно стекающей кровью, вслушиваясь в хриплые вопли, наслаждался мучительным прозрением жертвы. А потом, изобразив, что хочет снять его с вертела, обхватив всеми конечностями, насадил бы ещё глубже. О, это сладкое чувство! Как давно он не испытывал ничего подобного. Но теперь так нельзя. Приходится соблюдать правила игры. Впрочем, пока нельзя. Вернувшись туда, откуда его изгнали, он сможет опять делать то единственное, что давало смысл бытия и будоражило мёртвую воду остывшей страсти.

Влюбить в себя этого олуха было не слишком сложно, любой инкуб позавидовал бы. Куда сложнее оказалось его найти. Всё-таки их не так много на планете, как принято считать, к тому же, большинство пытаются изображать обычных людей. Трудно отличить. Если бы в своё время этот не признался сам, поиски иголки в стоге сена могли затянуться надолго. Молодой, истекающий похотью, не осознающий своих истинных желаний кусок мяса, блеял и жаждал настоящей любви, как будто имел на неё право. Но он оказался идеальным сыром для мышеловки. То, что в его крошечной головёнке называлось любовью, прочно держало и не давало никуда сбежать, а сама его природа притягивала к нему таких же сластолюбцев. В случае особой нужды поводок лёгкой неосознаваемой боли мог привести объект обратно к нему. Как, например, сегодня... Убивать их было приятно. Хотя, конечно, будь его воля, он поиграл бы с ними как раньше. Но нежданно-негаданно, вся эта, в общем-то, мелкая возня, принесла царский подарок. Нет, ему и раньше попадались инкубы, пленённые свечением линнгаммы его наживок, но теперь это был некто совершенно особенный. Он засёк его недавно около квартиры дурачка, которому собирался остановить сердце. Казнь пришлось отложить. Мышеловка должна была захлопнуться вместе со всеми персонажами, чтобы этот раз стал последним в его унизительном падении.

- Паш, думаешь, Стас ещё жив? – испуганно спросил телёнок.

- Наверняка, – невозмутимо ответил приап.

Заходя в подъезд дома, в предвкушении отлично продуманной финальной сцены, он достал из кармана ладью. Древняя шахматная фигура, вырезанная из слоновой кости приятно холодила руку. Он использовал её всего три раза. Сила, завязанная на ней, была огромна и чрезвычайно эффективна. Другие фигуры, днём ранее в нужном порядке расставленные по дому, образовали причудливую решётку пронизывая пространство хитросплетением меридианов. Инкуб затаился где-то здесь. Его присутствие ощущалось повсюду. Грязнозадый наверняка ждал второго парня, чтобы устроить вакханалию. Когда они достигли нужного этажа, он повернул корону ладьи на сто восемьдесят градусов. Обездвиживающая пелена накрыла весь дом. Только он мог передвигаться в этом сонме застывшего, как желе пространства. Тело стало расти, источая зловоние. Огромные, изогнутые, отливающие металлическим блеском рога уже отдавали фосфоресцирующее сияние. Инкуб стоял посреди комнаты. Его тонкие крылья бессильно трепетали. Празднуя сладость расправы, приап двинулся к нему. Он хотел продлить момент своего триумфа, втянуть ноздрями упоительный аромат страха, услышать бессмысленные мольбы о пощаде. Как жаль, что нельзя забрать двоих мужеложников, чтобы потом в каменной уютной тиши своего схрона насладится их муками. Но ничего, у него будут ещё… В голове вновь замелькали приятные образы стонущих жертв. В этот миг, инкуб одним прыжком оказался за спиной приапа и чётко рассчитанным взмахом крыла отсек оба торчащих из головы чудовищных лезвия.

Булькающий и жуткий звук вырвался из горла изумлённого, умирающего приапа. Он успел обернуться, и последнее, что поймал его мутнеющий взгляд, перед тем как отправиться в вечную пустоту, были бесстрастные серо-стальные глаза инкуба и его легкая улыбка, играющая на алых губах.

*Андрей*

Напряжение последних двух суток не отпускало. Андрей находился в состоянии близком к панике. Лишится единственного лучшего друга, который, чего уж тут скрывать, был далеко не просто другом, означало потерять смысл всей жизни. Куда он пропал? Жив ли? Как жить без него? И самое главное, что теперь делать? Идти в полицию? Искать частных детективов? Противоречивые мысли раздирали и не давали сосредоточиться. Следовало выбросить всё из головы, унять страх, и понять как поступать дальше. Почему-то дебил Стас вообще ничего не помнил и растеряно хлопал глазами, когда они проснулись на одном диване. В конце концов, Андрей, решил, что Павел обиделся на дурацкую шутку Стаса или замутил роман с какой-нибудь девицей, а попутно решил его проучить. Объяснение выглядело не убедительным. Правда, изредка у Павла сносило голову из-за какой-нибудь юбки, тогда он становился каким-то хмельным и совершенно не обращал на него внимания. В эти моменты Андрей жутко ревновал к женщине, претендовавшей на его Павлика, старался не подавать вида и тосковал, понимая – ни одна не сможет дать его другу настоящую дружбу и любовь, которую давал он. Понимание того что рано или поздно этот день настанет и у Павла появится жена, оптимизма не прибаляло, но где-то в глубине души Андрей верил в священную крепость их дружбы. Они по-прежнему будут встречаться, и он станет близким другом семьи…

Мысли о Павле не давали покоя. Хотелось спрятаться, уснуть, а проснувшись обнаружить, что все по-прежнему. Андрей старался не поддаваться этому давящему чувству. И, противореча тотальному негативу, решил сжечь его в фитнес-центре, куда они ходили когда-то с Павлом. Впрочем, была и еще одна цель - вдруг он встретит его там.

Вечером в зале было многолюдно, борьба за привлекательность пахла потом и гормонами. Андрей огляделся. Павла нигде не было видно. На одной из беговых дорожек ускорял темп какой-то брюнет. Повинуясь рефлексу, он забрался на соседнюю дорожку и, периодически поглядывая на ягодицы занимающегося парня, включил бег. Бежать было не очень комфортно. Из-за всего этого расстройства он почти ничего ни ел, и желудок начинало сводить. Через минут двадцать, с другой стороны, рядом с ним быстрым шагом замаршировал старик. Худой и морщинистый, он чем-то напоминал старого козлика. Андрей фыркнул от такого сравнения, и чтобы не зайтись хохотом, прибавил темп. Пять минут быстрого бега окончательно отвлекли от всех мыслей, но потом в нос ударило зловоние. От старика жутко несло потом. Не иначе после последнего посещения спортзала старый козёл не постирал майку и теперь, нагретая его телом, она отдавала накопленные миазмы в атмосферу. Дышать становилось невыносимо. Андрей сбился с ритма, засеменил, пытаясь схватиться за поручень, но не успел и упал, теряя сознание. Когда он пришёл в себя, его поддерживал тот самый брюнет.

Минутная слабость, похоже, осталась без внимания для остальных посетителей. Сосредоточенные на физических нагрузках, погруженные в свои мысли, с пищащими в ушах плеерами – люди были слепы и глухи к тому, что происходило у них под носом.

Бросив полотенце на подставку, брюнет дал Андрею стакан воды и участливо сказал:

- Ничего, так бывает, если слишком усердствовать…

Посмотрев на парня, Андрей с удовольствием обнаружил, что тот внимательно его разглядывает.

- Неплохой зал. Я здесь впервые.

- Только народу бывает много, - улыбнулся в ответ Андрей.

- Наверное, как и везде в Москве. Кстати, меня зовут Морис, хотя друзья называют меня Кидерном.

- А я - Андрей, - он потёр голову, кажется на макушке будет шишка, – Морис – красивое имя.

- Спасибо отцу – французу, - рассмеялся тот, пожимая протянутую руку. – Не подстрахуешь? Я бы хотел поприседать со штангой.

- Конечно, - Андрей оценивающе посмотрел на бедра Мориса. – Отличный рельеф, кстати.

- Стараюсь поддерживать.

Сделав несколько подходов, они перешли к становой тяге, болтая о том о сем словно старые приятели. Андрей чувствовал необыкновенную притягательность этого молодого и очень красивого француза. Разговор лился легко и непринужденно, словно он знал Мориса долгие годы. Это было так замечательно, что сопровождающая его подавленность вдруг исчезла, уступив место приятной возбужденности. Невероятно, но все мысли о Павле не то чтобы улетучились без следа, но временно отошли на второй план. Прощаясь, Морис как-то слишком долго пожимал ему руку, вглядываясь в лицо…

 6 серия

Автор: Александр Волгин

ЦЕНА ОШИБОК

К подмосковному особняку, обнесенному глухой стеной в полтора человеческих роста, подкатил неприметный черный автомобиль, никак не соответствующий статусу его владельца. Но именно сегодня он не мог себе позволить привлекать внимание, поэтому и выбрал такое средство передвижения, и взял с собой в качестве сопровождения только одного проверенного охранника.

Автомобиль скользнул в автоматически открывшиеся ворота и остановился у крыльца. С заднего сиденья вышел немолодой мужчина, чье лицо настолько часто мелькало на телеэкранах, и не только этой страны, что конспирация в личных поездках была для него не прихотью, а абсолютной необходимостью.

В обшитом темными деревянными панелями кабинете его уже ждали. Пятеро мужчин поднялись со своих мест и приветствовали вошедшего. Доведись стороннему наблюдателю увидеть происходящее, он бы несомненно решил, что здесь происходит совещание государственного уровня. И, в общем-то, наблюдатель оказался бы не слишком далек от истины, с небольшими поправками, разумеется. Среди присутствующих можно было узнать высокопоставленного военного (разумеется, в штатском), влиятельного священнослужителя, двух известных политиков и одного дипломата.

Вошедший коротко ответил на приветствие, занял свое место во главе стола.

- Надеюсь, все понимают, по какому поводу мы здесь собрались?

- Да, господин старший смотритель. Эти грязнозадые... - отозвался священник, но его перебил военный.

- Обстановка в городе сильно осложнилась, есть жертвы среди наших, но мы делаем все возможное, принимаем меры...

- Что? Что вы делаете?! - старший смотритель резко поднялся из-за стола, перешел на крик, на секунду на его голове обозначились огромные, стального цвета рога. - Их двое! Всего лишь двое, а вы не можете даже с двумя управиться! Как я должен отчитываться перед магистром?

Выкричавшись, он резко успокоился и сел.

- Ладно, доложите, что делается конкретно.

- Мы сосредоточили все силы, проинформировали всех наших, организовали отряды. Ежедневно и круглосуточно проводятся рейды. Ситуация осложняется тем, что эти двое - не обычные рядовые инкубы, а одни из сильнейших среди грязнозадых. Когда вы в последний раз слышали, чтобы кого-то из Ордена убивали? А тут двоих братьев! ...мастер Пауль когда-то был одним из высших.

- Да уж, я в курсе, - брюзгливо пробормотал старший смотритель, - я получил всю информацию из Рима и Сан-Паулу. - Сколько точно отрядов есть в нашем распоряжении?

- На данный момент четыре отряда по двадцать бойцов, не считая резерва, то есть одиночек. Если понадобится, привлечем и их.

- Привлекайте. И чтобы больше без накладок. Господин капеллан, что у вас там по работе с населением?

Священник вскинулся и подобострастно отрапортовал:

- С населением работу проводим, активно подключаем СМИ, задействуем руководство вузов и организаций. В приходах, опять же...

Старший смотритель его перебил:

- Вот так и действуйте. Нам важно не только уничтожить противника, но и ослабить его, максимально лишив его источников питания.

Он снова поднялся.

- Итак, господа, задача вам ясна, сроки установлены, жду от вас отчета дважды в сутки.

****

Леся тяжело поднялась на третий этаж, открыла дверь и вошла в квартиру. Постояла в прихожей, отдышалась, с трудом разулась и грузно опустилась на диван в комнате. В последний месяц было совсем тяжко, спина ныла постоянно, огромный живот мешал делать даже элементарные вещи. Выспаться и то получалось с трудом, приходилось спать только на боку, чтобы повернуться или встать, нужно было прикладывать усилия. Днем же было ощущение, что носишь перед собой большой круглый аквариум, в котором плещется крупная невидимая рыба. Рыбка, рыбеныш, сын - неожиданный и нежеланный, но уже родной. На кого он будет похож? Вопреки здравому смыслу, Леся мечтала, что он будет похож на Ингу - такой же тонкий, изящный, стремительный, и чтобы музыкальные способности у него были как у Инги. Леся вздохнула.

Она старалась гнать от себя мысли о том, что ее сын, подрастая, будет становиться похожим на своего отца - грубого, почти карикатурно маскулинного самца, с телом, густо поросшим темными волосами. Она, собственно, и запомнила только это, перекатывающиеся под молочно-белой кожей мышцы, почти звериную шерсть и напористость, а вот черты лица расплывались, вряд ли она узнала бы его, если бы встретила на улице. Тогда, восемь месяцев назад, они с Ингой поругались, из-за пустяка, в общем-то, и Леся ушла "разгулять" обиду и раздражение. Зашла в какой-то бар, заказала выпивку. То ли коктейль оказался слишком крепким, то ли неприятные воспоминания вытеснялись, но происходящее дальше Леся помнила смутно: как познакомилась с подсевшим к ней этим типом, как, наплевав на инстинкт самосохранения, поехала к нему... Когда вернулась под утро, Инга уже спала, такая родная и заплаканная, и Леся решила, что все, что произошло ночью - это дурной сон. Так она и будет считать.

Но не вышло.

Когда она сказала Инге, что беременна, та решила вначале, что это неудачная шутка. Они были вместе уже три года, о ребенке думали, но планировалось, что рожать будет Инга, и не сейчас, а через пару-тройку лет, когда они смогут купить вместо тесной Лесиной однушки хорошую трехкомнатную квартиру. И не так все это должно было происходить - никаких случайностей, никаких измен. Инга не смогла простить и принять, собрала вещи и уехала к родителям. Леся звонила, просила прощения, умоляла, клялась, что сделает аборт. Но время шло, а на аборт она так и не решилась.

И вот теперь она осталась один на один с этой тяжело проходящей беременностью, с перспективой воспитывать одной ребенка от неизвестного и отвратительного ей мужчины, с необходимостью потратить всю свою часть денег, отложенных на квартиру, потому что ребенок требует больших расходов.

На работе кумушек из бухгалтерии больше всего интересовал вопрос, кто отец. Лесю считали старой девой, не особо женственной, бесперспективной, и тут неожиданно, в тридцать один год она объявляет, что беременна и уходит в декрет. Естественно, любопытство дамского "серпентария" зашкаливало. Лесе как-то удавалось обходить неудобные вопросы, но как же ее это утомляло!

Она пожалела, что сегодня потащилась в офис, а все потому, что Ирка-секретарша все названивала: "приди да приди". И снова эти же вопросы, беспардонное разглядывание и любопытство. Да еще и шефиня, Вера Лактионовна, приперлась угоститься тортом. Нужен ей был этот торт, как же. В демократию играет, вот и все объяснение. Все то время, что Леся отработала в этой фирме, от начальницы ее бросало в дрожь. Впрочем, на нее реагировала так не одна Леся. Всех в конторе "Русская Медведица" жестко держала своей железной рукой с идеальным маникюром. Леди-босс, старая стерва высшей пробы. Хотя, старой шефиню назвать никак было нельзя, эта женщина выглядела на тридцать, максимум на тридцать пять, но в конторе ходили легенды о ее возрасте - занялась бизнесом она в начале 90-х, и вряд ли двадцатилетней.

Леся с самого начала подозревала, что ее шефиня неравнодушна к женщинам, но однозначно этого сказать было нельзя. Некоторое время назад вокруг нее постоянно находились молодые девушки, да и на саму Лесю она глядела иногда так, будто все о ней знает и носит в себе ту же тайну. Потом внезапно эти взгляды прекратились, будто отрезало. И вот теперь, когда Леся пришла "в гости" она вновь уловила к себе какой-то странный интерес шефини, только еще приправленный чем-то вроде брезгливости. Леся поморщилась, когда вспомнила этот взгляд. Неприятно.

Да еще, когда выходила из офиса, под ноги ей шарахнулась большая черная дворняга. Пес резко затормозил, приподнялся на задние лапы и ткнулся носом в живот женщины. Где-то она уже видела эту зверюгу.

- Пёсинька, хороший... - Леся попыталась погладить собаку, но та резко сдала назад, ощерилась и зарычала. Потом пес поджал хвост, развернулся и побежал, на ходу оглядываясь и скалясь.

Тоже вот вроде пустяк, а она расстроилась. Леся теперь вообще часто расстраивалась, много плакала даже из-за ерунды.

"Позвонить, что ли, Инге, помолчать вдвоем в трубку? Может отпустит".

****

Макс с трудом разлепил глаза. За окном едва начинался серый осенний рассвет, но ему показалось, что по глазам резануло ярким солнцем. Он зажмурился, поморгал, попытался сесть. И не сумел с первого раза. Все тело ныло, руки и ноги казались свинцовыми. Во рту был неприятный кислый привкус. Однажды, еще года два назад, Макс сильно перебрал, и тогда с большого бодуна был в похожем состоянии. Но вчера же он не пил. Или пил? События прошлой ночи внезапно вернулись в воспоминаниях, и Макс замер, не в силах все это переварить. Настолько невероятно, что в такое невозможно было поверить.

Мост, старик, чужая квартира, ночной гость, карты, разлетающиеся по комнате, и как намагниченные, прилепляющиеся к стенам. А потом... Потом был Саби. Невозможный, фантастический Саби. На воспоминание о нем тело Макса откликнулось сладкой дрожью, утреннее напряжение стало почти невыносимым.

Парень огляделся - в комнате, кроме него, никого не было. Карт на стенах и потолке тоже не было. "Привиделось, приснилось?" Нет, такое не могло присниться, Макс слишком явственно помнил худощавое но крепкое тело Саби, его ладони еще помнили прикосновение к смуглой коже. Дурманящий запах, вкус его плоти - все это было наяву. Смятая в ком простыня, сброшенная подушка, следы на теле... Следы их любви, именно любви! Вчерашнее наваждение никуда не исчезло, оно даже усилилось.

- Саби? - негромко позвал Макс.

Никто не откликнулся, тогда парень сделал над собой усилие, поднялся, поискал свои трусы. Не найдя в сумраке, завернулся в простыню и вышел из комнаты. На кухне позвякивала посуда, дед Данила стоял у плиты. Услышав шаги Макса, он обернулся. Казалось, со вчерашнего вечера он постарел еще лет на десять, хотя вроде бы, куда уж больше. Но парень отметил это только мимоходом, старик его не интересовал.

- Где он?!

Данила не спал всю ночь. Два часа он просидел на кухне, слушая доносящиеся из комнаты звуки: скрип дивана, неразборчивую и гипнотизирующую речь Саболы, протяжные стоны мальчишки. Стыдные слезы бессилия закончились, и он просто сидел, тупо уставившись на свои сморщенные руки.

Часа в четыре утра в комнате наконец все стихло. Минут через пятнадцать, дверь тихо щелкнула и в кухню вошел Саби, голый. Данила поднял взгляд, и залюбовался его стройным атлетическим телом. В груди заныло.

Сабола сладко потянулся, расправил плечи.

- А парнишка неплох, такой прямо горячий-горячий, хорошо помял меня, негодник, - инкуб сыто ухмыльнулся. - И где только ты его такого смачного откопал, старый хрен?

Данилу затрясло, обида и бессилие сменились яростью. Он поднялся из-за стола.

- Вон! Уходи отсюда! Проваливай сию же минуту!

- О, ну все, тихо, тихо... - Саби примирительно положил руку Даниле на плечо, и тот снова опустился на табурет.

- Ни стыда у тебя, ни совести.

Инкуб негромко рассмеялся.

- А откуда им взяться? Стыд и совесть - это у вас, человеков, - он пожал плечами.

- Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Что теперь будет с пацаном?

- Ну что с ним будет? Отряхнется и пойдет, сохранив воспоминания о лучшем сексе в своей жизни. Понимаешь, Дань, ему это надо было не меньше, чем мне. Так что можешь считать меня доктором. Психотерапевтом, так сказать.

- А мне? Мне не надо?! - Данила схватил Саболу за руку. - Саби, я ведь еще не совсем пустой, у меня есть еще немного, тебе бы хватило поддержать себя. Зачем ты так со мной?

Инкуб высвободил руку.

- Вот только давай сцены мне не устраивай, ладно? Знаешь же, что я этого не люблю.

Он наклонился к Даниле и тихо сказал ему на ухо:

- У парня я взял только часть, маленькую, почти незаметную для него, а у тебя бы забрал последнее. Может, и есть она, эта совесть, а?

Саби повернулся, и отправился в ванную.

Через полчаса Сабола, уже одетый, стоял у двери.

- Все, кажется пронесло на этот раз, козлорогих больше не чувствую. Надо идти, и еще предупредить кое-кого.

Он передал Даниле собранные карты, завернутые в черный бархат.

- Храни их. Я, может быть, к тебе еще загляну потом.

Данила взял карты.

- Ну хоть обнять-то тебя... можно?

- Это - всегда пожалуйста, - инкуб белозубо осклабился.

Они обнялись, Данила закрыл за ним дверь, и отправился снова на кухню, по пути заглянув в комнату, где тяжелым сном на разоренной постели спал Макс. Пацан ни в чем не виноват, он точно такая же жертва обстоятельств, и жертва Саболы, как и сам Данила. Надо пойти, что-нибудь приготовить к завтраку - проснется Макс, надо будет ему силы подкрепить. Макс появился на пороге кухни - встрепанный, завернувшийся в простыню как, в тогу.

- Где он?!

Данила обернулся.

- Садись, яичницу будешь?

Сейчас пожарю.

Парень налетел на него от дверей, встряхнул за плечи:

- Где он, я спрашиваю?

- Ушел. Садись, я сказал, поговорить надо.

 7 серия

Автор: Тиль Тобольский

ИГРУШКИ

Макс растерянно крутил в руках паспорт Данилы. Немного заторможенно смотрел на фотку, потом кидал взгляд на Данилу…

— Вот такая запиндя, дружок, — пробормотал старик, разливая чай по керамическим чашкам с неуместно веселой раскраской.

— Инкуб? — в сотый раз спросил Максим.

Данила не отозвался, просто сидел напротив гостя и помешивал чай, устало поглядывая в окошко. Город просыпался, мокрый, ноябрьский, тусклый. Хотелось чуть-чуть праздника, Нового года, но до него еще далеко… Снега хотелось…

— Это какая-то хрень! — выкрикнул Макс и вскочил из-за стола, опрокидывая табуретку. — Чо за выдумки, а? Ты… Вы… просто больной старик! Навыдумывали тут! Можно было просто сказать – иди на хрен?! И я пошел бы… А то развесили мне лапшу… Совсем лохом меня считаете, да?

Данила только закатил глаза и отхлебнул чая.

— Никем я тебя не считаю — мы всего сутки знакомы. Просто… Не найдешь ты Саболу, если он не захочет. Вот и сказочки конец…

Парнишка хлопал влажными глазами и не знал, что сказать.

— Чаю может попьешь, а? Хороший, из этой… как её… страны…

— Да засуньте вы себе этот чай в задницу! – взвизгнул Максим и побежал в коридор, стал судорожно одеваться.

— Ну, для такой операции клизма понадобится, — флегматично заметил старик.

Когда Максим вылетел из квартиры, разбрызгивая злые слезы, Даниле ничего не оставалось, как пойти и лечь спать. Провались всё! Он ничем не мог помочь этому мальчику. Да уже и не хотел, если честно.

Вот и еще одна жертва древнего существа. Хотя вряд ли слишком древнего. Вон как с самим Данилой прокололся. Поистине, высший и старейший инкуб такого бы не допустил. Коровок надо держать в теле, холить и лелеять, блин. А этот пацан не смог удержаться, пока не выскреб все до донышка. И еще чуть-чуть. Оболтус, право слово.

Вспомнив Саболу, старик привычно вздохнул… И куда парня понесло? Как-то тревожно было на сердце — угроза-то нешуточная — козлорогие в городе. Сатиры, чтоб их подняло да об землю треснуло. Вообще, по мифологии эти существа довольно миролюбивые. С дудочками по лесам носятся, кувшинчики с вином всегда в руках, девушки мягкие и беззаботные под боком. Чем же они так напугали Саболу, что он, поджав хвост, прискакал в гости?

Но эту мысль додумать не удалось — Данила мягко провалился в усталый сон...

Дневной сон, безусловно, паршивая штука, но измученное психованной ночью тело просто отключилось.

* * *

С крыши одной из окраинных высоток скользнула вниз человеческая фигурка. Ее сложно было бы заметить в темноте, да ещё на фоне серой стены, но желтые слабые фонари и горящие окна припозднившихся жильцов не давали разгуляться темноте, подсвечивая улицу. Потому и летел к земле силуэт, моргая неровной оконной морзянкой. Жутковато молча. Только ветер посвистывал. Назвать падением это сложно — слишком уж тихо и привычно перемещался человек. Колени поджаты, согнутые локти чуть расставлены в стороны. Ударом кувалды он врубился в землю, и брызги воды разлетелись в стороны ровными кругами ударной волны. Зазвенели стекла ближайших домов, заполошно заорали автосигнализации и где-то в глубине дома глухо загавкала собака. Но тут же умолкла от окрика хозяев. Человек устоял на ногах, только немного присел, гася инерцию. Потом наклонил голову, раздул ноздри и пару раз глубоко втянул холодный воздух поздней осени. Выдернул из кармана кожаной куртки мобильник:

— Парни, только что пробежал тут, сученок. Двигается в квадрат 35-17. Закрываем коробочку. Самим не дергаться — порвет на раз. Ждать моей подкачки.

— А! Добегался, тварь! — глухо проорала мобилка. – Принято, учитель.

Телефончик вернулся в карман, а мужчина сплюнул на асфальт и огромными нечеловеческими скачками понесся вдаль по улице.

* * *

Сабола вихрем влетел в маленький дворик и заметался в поисках сквозного прохода. На беду, двор оказался тупиковым. Эдакой каменной ловушкой. Ещё не веря в неудачу, инкуб истерично стукнулся в несколько закрытых железных дверей подъездов, потом выпростал черные крылья и попытался залететь на крышу, но силы... Силы уже были на исходе. Подпитка прошлой ночью и несколько часов передышки мало помогли. Потому долетел этажа до пятого и бессильно съехал по бетону, скрипя длинными когтями. Глубокая Пустота, ну почему он не покинул город утром, пока был полон? Почему не днем, когда понял, что вокзал и аэропорт перекрыты? Мог бы и попуткой выскользнуть из кольца. Чего решил переждать? Переждал на свою беду, идиота огрызок. Давно уже Сабола не попадался в такую пакостную ситуацию. Расслабился. Толерантность к меньшинствам шагает по миру, запущенная кем-то из высших инкубов. Мало им показалось. Захотелось, чтобы коровки сами в стада собирались и на лужайке у дома паслись. Чтоб вылезли наружу, навесив на себя флажки и значки, как желтые еврейские повязки времен Второй мировой… Забыли инкубы, что такое Охота на лингамму. Навыки подрастеряли за последние десятилетия. Может потому Саболу тянуло в Россию — тут еще не все так радужно... Во всех смыслах. Можно было бы рвануть во всякие Ираны-Ираки, но это уже охота топового уровня. Не потянуть... Инкуб заставил себя собраться, вытряхивая из головы горькие мысли. Что ж, мальчики козлоногие, поиграем. Посмотрим, чего вы стоите против старого инкуба, прошедшего не одну человечью войну.

* * *

Данила проснулся глубокой ночью. Выматерился про себя — опять весь режим к черту. Делать нечего. Старик жалобно закряхтел и выполз из постели. В черном гематите окна еле угадывался то ли мелкий дождь, то ли первый снег. Не разберешь.

Сон как рубильником отключило. Побродил по квартире привычным маршрутом — туалет, ванна, кухня… Опять захотелось праздника. Скоро же новый год? Ну, через месяца полтора, так? Подошел к окну, уперся носом в холодное стекло. Город жил своей яркой жизнью — машины катили бесконечной елочной гирляндой по проспекту, горели окна полуночников, переливались искрами вывески круглосуточных магазинов… А не сходить ли мне в магазин за елочкой и украшениями? Живую елку покупать претило, но небольшую искусственную… метровую… Почему нет?

Через полчаса Данила устало ввалился в вертящиеся двери ближайшего супермаркета. Потопал ногами, сбивая воду с ботинок. Н-да… Шляться впотьмах по лужам то еще развлечение — ныли ноги, устала спина, поясница постреливала… Как-то уже домой хочется, но старик сцепил зубы и побрел в дальний угол магазина, где развернулась новогодняя распродажа.

Добрался быстро, хотя пару раз опасно проскальзывал мокрой подошвой на глянцевом камне пола. Остановился перед развалом. Справа стояли неровными рядами елки на любой вкус и цвет, слева — длинные стеллажи с игрушками, масками и всякой сверкающей мишурой китайской промышленности.

Сначала елка. Присмотрел красавицу быстро. Добрая такая, мягкая, зеленая… И не дорогая. Хотелось белую, но, рассмотрев поближе, почувствовал что-то в ней офисно-пафосное. Нет — белая елочка не для дома… Слишком кукольно и понтово, что ли. Дома она будет смотреться инородно — ей бы какой стеклянный офис вокруг или особнячок нуворишей. Пусть будет зеленая, родная, как в далеком детстве.

Игрушки выбирал долго, перебирая цветные пластмассовые шарики. Что-то все не то. Ярко, звонко, но, как в анекдоте, не радует. Данила маялся у стеллажей, не зная, что выбрать. Как-то ему вся эта идея с поиском игрушек и елки переставала нравится. В груди зарождалось привычное уже стариковское бурчание, Данила все больше хмурился.

— Посмотрите, вот такие? — произнес рядом юношеский ломкий голос, и Даниле почти под нос подсунули яркую пузатую игрушку, на белом боку которой нарисованы цветастые снежные елки, сани, какие-то барышни кидаются снежками. Да величественный Дед Мороз машет синей варежкой. Что это не задолбавший всех Санта, видно было сразу — нашего Дедушку ни с кем не спутаешь.

Данила даже разулыбался и оглянулся на неожиданного помощника. Рядом замер тощий юнец с открытым взглядом и непокорной светлой челкой на чистом лбу. Парень немного застенчиво улыбался. Одет в бордовую спецформу магазина, что ему не очень идет, да и великовата, потому рукава подвернуты. Из широкого ворота торчит тощая шея.

— Если эта не нравится, то пойдемте, провожу… Там есть с разными картинками.

Чудо какое светлое. У Данилы даже тепло в груди стало и глаза защипало. Парнишка, конечно, на работе, но помогает с такой искренностью, что начинаешь верить в хороших людей. Со временем, понятно, пообтешется, научится искусственной улыбке с холодными глазами, но пока…

Старик кивнул, и молодой менеджер неторопливо зашагал впереди, приноравливаясь к медленной походке покупателя. Проходя мимо огромной елки в центре зала, что разукрасили в рекламных целях разнообразными игрушками, украшениями и прочей сверкающей мишурой, Данила затормозил, зацепившись взглядом за почти такую же игрушку, что была в руках у белобрысого парня, но с другим рисунком. Домик среди ночного снежного леса светил теплыми окошками, несколько звездочек на синем небе, тяжелые еловые лапы под шапками снега… Парнишка обернулся на замершего дедулю. Подошел ближе.

— Вам такая больше нравится?

Данила только кивнул, не решаясь оторвать взгляда от понравившейся игрушки. Елка ограждена небольшим заборчиком, чтобы не раздергали покупатели. Подойти поближе не получится, но парнишка задорно с улыбкой оглянулся и, ловко перешагнув хиленькую преграду, цопнул игрушку с елки и быстро вернулся к Даниле.

— Спасибо… — старик подслеповато вгляделся в бейджик на груди парня, — Юра!

— Всегда пожалуйста, — улыбаясь отозвался паренек.

Потом они еще недолго побродили по залу, и в итоге Данила выбрался из магазина с пакетом елочных игрушек, среди которых была и утащенная красавица с центральной елки, и та, что с Дедом Морозом. В память, так сказать, о светлом парнишке из супермаркета. Данила хотел еще взять аэрозоль с тающим снегом, чтобы напшикать на елку, но Юра отсоветовал. Пояснил шепотом, что пена у этого «снега» вонючая и быстро тает, оставляя после себя липкую гадость. На этих словах мальчишка смешно сморщил нос.

* * *

Во двор влетела четверка возбужденно галдящих парней. Все человеки, как ни странно. А их старший пижонисто спрыгнул с крыши во дворик, хлопнув подошвами тяжелых бот. Все противники выстроились полукругом напротив Саболы и с ухмылками рассматривали замершего в боевой стойке инкуба. Ему пришлось вернуться к изначальной форме — в драке она удобнее. Потому сейчас его лицо было скорее похоже на морду ящерицы, плечи бугрились мыщцами и стоял Сабола сутуло, длинные руки упирались в асфальт, черные крылья напряженно звенели за спиной.

— Вот такую скверну, парни, нам и надо стереть с лица Земли! — пафосно произнес сатир в центре.

Молодые отморозки промолчали в ответ, не отрывая взгляда от инкуба. Только вытащили длинные тесаки и железные дубинки, зло ухмыляясь. Копыта приапа налились опасным зеленым огнем, проступили витые рога. Зеленый туман мутными щупальцами рванул к людям-помощникам. Те вздрогнули, расправили плечи. Ухмылки превратились почти в волчьи оскалы. Потом сатир сплюнул, и молодняк сорвался с места. Действовали слаженно, как боевая машина. Крайние разбежались к стенам домов, увеличивая сферу внимания Саболы. Приап отпрыгнул назад, и быстро закрутил кистями рук, создавая сгусток пламени меж ладоней. Заранее сплетенная сеть лингаммы отбросила первых нападающих, но и сама лопнула. Инкуб не стал ждать повторения атаки, растопырил крылья, и прыгнул вверх, закрутившись юлой. В ту секунду с разных сторон от стен прыгнула крайняя пара парней. Инкуб пропустил их под собой. Жаль, что не столкнулись лбами — вот был бы знатный «звяк».

Схватка завертелась — человеки, накаченные энергией сатира, бешено налетали со всех сторон, то по очереди, то сразу все, но Саболе пока удавалось отбивать их атаки -- кулаками, ногами. Он крутился бешеным волчком, развешивая удары, хлеща крыльями. Одному ученику удалось отхватить ногу. Сабола долго еще плевался после такого приема — ногу он откусил случайно. Слишком парням понравилось крутить сальто перед его носом, уроды показушные.

Сатир время от времени изрыгал из себя сгустки пламени, огнемет хренов, но шары летали не быстро, и инкубу удавалось уворачиваться. Сил было мало, но вот уже двое человек укатились к стенам дома, расплескивая кровь. Первый, безногий, что-то еще вопил в углу. Живой, паскуда. Второму парню инкуб смог вскрыть брюшину крылом. Но и сам Сабола получил рану в плече от чьего-то ножа. Не смертельно, но больно. Перед глазами мелькали кеды с зелеными искрами, бешеные на выкате глаза. Удары сыпались друг за другом, мелькал бетон стен. Инкуб и прокачанные человеки бились как крысы в стакане. Саболе становилось все тяжелее и тяжелее — силы утекали полноводной рекой. Видимо сатир в отдалении что-то нашаманил, раз инкуб так резко ослабел.

Сабола прорвался сквозь оставшихся противников и рванул к приапу, швыряя нить лингаммы в голову гаду. Есть! Зацепил! Сатир заверещал, пытаясь ударить звуковой волной, но инкуб на бегу резко крутанул прицепленной нитью и козлоногий с кувырком полетел к ближайшей стене, впечатался в нее с грохотом и раздавленным жуком сполз вниз, затих. Надо бы его добить, но за спиной еще двое. Инкуб увернулся от дубинки и чьего-то кулака. Но тут его снова достали, располосовав руку от плеча до кисти. Не выдержал и глухо зарычал от боли. Как же вы достали меня, твари! Сабола откатился в сторону и из последних сил в каком-то остервенении кинулся на врагов, откусывая им руки, ломая кости. Он уничтожал! Не думая о себе, не щадя своего тела… Вот ударила в балкон второго этажа оторванная голова, вот отлетела чья-то рука. Ай, нет – всего лишь рукав от куртки.

Вдруг инкуб неожиданно споткнулся и поехал юзом по земле. Сил вскочить уже не было. Но никто больше не прыгал в его сторону, не торопился воспользоваться слабостью. Вокруг тихо, словно и не было ничего в этом гребаном дворике.

Инкуб с трудом привстал с земли, судорожно ища взглядом сатира с помощником. Минимум один еще должен остаться.

В углу двора светилась туманная дыра в воздухе, куда окровавленный сатир затаскивал за воротник безногого ученика. Рядом нетвердо стоял измочаленный последний помощник. Приап закинул в телепорт раненого парня и толкнул следом второго. Потом оглянулся на инкуба.

- Добить бы тебя. Но ты ничего, жополюб, хорошо махался. Если выживешь, может и встретимся для второго раунда… У меня есть еще десяток бойцов, что на тебе потренирую.

И исчез в дымном кольце.

Сабола лежал на земле, не веря происходящему — он отбился, кажется… Кому бы похвастаться? На лицо медленно моросил поганый дождик... Он справился. Теперь бы не подохнуть от ран.

Сколько Сабола так провалялся — не помнил. Даже сильная регенерация не помогала. Сил совсем не осталось. Так и уйдет в Пустоту посреди вонючего — после сатира — дворика. Прям, воин-победитель, ага.

Инкуб с трудом сосредоточился и постарался дозваться Данилы. Связь между ними была, хоть и слабая… Ну же, человечек, ответь! Отзовись! Уже почти утро — ты должен проснуться…

Связь была, ага, но инкубу насытить её силой не получалось. Он пару раз терял сознание. Или больше… В очередной раз, когда очнулся, увидел рядом с лицом лохматую морду черной собаки. В следующий раз странного пса не было – привидится же такое…

* * *

А в этом время Данила сидел в глубоком кресле, напротив наряженной елочки, и умиленно улыбался, вглядываясь в завораживающее моргание гирлянды в темноте комнаты. Ну и что же, что рано? Ну и что, что ноябрь и на улице дождь? Плевать…

Он сидел так уже давно, даже слегка придремал, но вдруг дернулся. В подъезде глухо взлаяла собака. Боже, совсем одурели собаководы. Еще бы ночами собак выгуливали! Собака гавкнула еще раз. Ощущение, что прямо под дверью. Мало того, во входную дверь кто-то яростно заскребся. И снова гулкий «гав»…

Сейчас всех соседей на уши…

Гав!..

Черт!

Данила резво заковылял к двери. По дороге прихватил деревянную швабру из ванны.

В дверь снова отчаянно заскреблись.

В глазок видна была пустынная площадка и черный лохматый барбос, машущий хвостом.

Данила осторожно открыл дверь. Точно, только пес и больше никого. Хм…

-- Ты чего буянишь? – тихо спросил старик.

Пес сильнее замахал хвостом и медленно подошел к Даниле, ткнулся мокрым носом в подставленную ладонь. Потом аккуратно ухватил за рукав свитера и потянул на себя.

-- Что ты? Ты меня зовешь? Куда?

Данила знал, конечно, что собака может так позвать на помощь своему хозяину, но сталкивался с таким впервые. Потому оторопел поначалу. Но пес аккуратно и вежливо тянул за собой, поскуливая.

-- Подожди, оденусь.

Пес радостно заметался по площадке этажа, пока старик быстро одевался и закрывал дверь. Ну хоть не гавкал… Пес, в смысле.

Собака вела Данилу по городу странными переулками и в какой-то миг свернула в неприметную подворотню. Старик уже еле шел, чертыхаясь сквозь зубы. Не могла эта чертова собака позвать кого поближе? Но все равно упорно шагал следом, не в силах отказать в помощи животинке.

* * *

Данила вроде бы услышал и двинулся на помощь. Шевелись, старичок! Перебирай лапками…

Чтобы не напугать старика, Сабола попытался вернуть себе человеческую внешность, но сил на такое почти не осталось. Убрал только самое явное — чешую, вертикальные зрачки, втянул челюсти…

В этот момент инкуба самого позвали. Зов пришел со стороны столицы. Пустота, кто это? Что б тебя! Нашел время… Срочно нужна помощь инкубов, да? Зов высшего был сильным и оттого болезненным — у Саболы аж глаза заслезились. Самому бы кто помог, гадство! Данила, ну где ты?! Я сейчас тут сдохну!

Да слышу! Слышу! Понял, как смогу — рвану в столицу… Выключай свой Зов к козлоногой бабушке. Уже давно мобильники изобрели! Рассказать, как набирать циферки?

Уф-ф-ф! Отпустило… Сабола даже закашлялся от облегчения, брызгая кровью в небо. Дань! Да-а-а-аня! Ты мне нужен!

* * *

Данила осторожно зашел в темную подворотню. Сюда? С опаской заглянул во дворик-стакан. Сюда? Жаль, что дома оставил швабру… Кашлянул и позвал свистящим шепотом:

— Эй, кто здесь есть? Я могу помочь?

Пес ускакал в темноту, но старику потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с духом и двинуться следом.

У дальней стены двора шевельнулась какая-то тень и даже подняла руку, но тут же бессильно уронила.

Старик быстро поковылял в ту сторону, обходя какие-то подозрительно бурые пятна на асфальте. Хозяин пса лежал на земле изломанной куклой. Он грустно улыбался подошедшему старику. Весь перемазан кровью, в изодранной одежде.

— Саби? — неуверенно спросил Данила, не подходя слишком близко.

— Да, малыш, — тихо произнес инкуб, — меня тут немного потрепали. Прикинь? Помоги, а?

Но Данила не двигался с места, с ужасом изучая странные черты Саболы. Это вроде он, а вроде бы и нет — что-то змеино-ящерное в лице… Отталкивающее.

— Данька, ну отомри! Я это! Я!.. Ну чуток поменялся, ты же знаешь, что у меня с этим просто… Дань…

— Саби? — глухо спросил Данила, не двигаясь, — ты умираешь?

— Капитан.. кха… Очевидность, — тускло рассмеялся инкуб, — а по мне… не… не видно?

— Значит, умираешь… — снова задумчиво протянул старик и чуть наклонил голову, изучая Саболу.

— Дань? — осторожно позвал Сабола через несколько секунд тишины, — Ты же мне поможешь, малыш?

Спросил неуверенно. Сил держаться за жизнь почти не осталось. Было бы побольше лингаммы, этот человечек даже ни на секунду не стал сомневаться, помог бы и не пискнул.

— А надо? — прошептал Данила.

Древний снова закашлялся, сплюнул кровавую слюну… На секунду зажмурился. Что-то не получается, что-то сбоит. Распахнул глаза и пристально посмотрел в серые глаза старика.

— Данила, ты же разумный человек? — аккуратно начал. — Ты хочешь стать инкубом? Вечно молодым?

— Как-то у тебя с вечностью напряги получились, а? — горько усмехнулся Данила. — Да и всю жизнь носиться в поисках с кем потрахаться? Не-а, не пойдет…

— Мой друг может вернуть тебе молодость… Дань, — горячо зашептал в темноте инкуб, вспомнив про вызов высшего из столицы, — Он может… Многое может. Мы с ним встретимся, и я попрошу…

Данила грустно разглядывал странное существо, поломанной игрушкой лежащее под мелким настырным дождем, и молчал.

 8 серия

Автор: Ксения Андрэ (AndrRomaha)

СДЕЛКА

Под утро пошел дождь: шуршал в саду, стучался в ставни. Но переполненный Гошиной линнгамой Серый крепко спал, стряхнув одеяло и зябковато ёжась от заползшего в форточку холода. Проснулся, когда рассвело. Веры рядом не было. Он вспомнил вечер, ночь и усмехнулся.

Опустошенного, до капли выпитого Гошу в коматозном забытьи ночью увез Верин нукер.

- Подождешь, пока оклемается, - Вера напутствовала охранника, не смущаясь ни своей наготы, ни раскинувшегося на широком ложе Серого. – Не очнется до вечера - найдешь на вокзале врача...

Охранник невозмутимо кивнул, взвьючил на плечи субтильное Гошино тело и скрылся в дверях.

- К себе не зову, - она обернулась на Серого.

Тот, сытый и расслабленный, в эту минуту меньше всего хотел ее внимания и не проронил ни слова. А теперь, откинув штору, он смотрел на сникший под холодным ливнем сад и думал: мальчишка спас ему жизнь! Не узнай он заранее про Русскую Медведицу, хлебнув от Гоши силы, отбросил бы хрупкую на вид хозяйку странной тюрьмы, рванул на волю и – проиграл. Среди верных Вериных псов - двуногих и четвероногих - несомненно, были альбы. Мрачные и сильные, смертные, как люди, и под стать инкубам, умеющие припасть к источнику линнгамы, но не способные ни удержать ее, ни взять ее больше, чем требуется на сиюминутную нужду. В бою они жестоки и быстры. И угроза снять с живого кожу вовсе не была фигурой речи. Вот почему Серый вчера стал торговаться, выгадывал время, просчитывал варианты. Выходов было немного. Принять Верину игру – единственный, позволявший сохранить лицо. Или – нет?... Он качнул головой, отгоняя сомнения. Нашел на стуле стопку одежды. Гипнотизировал свое отражение в зеркале до тех пор, пока взгляд не стал уверенным и строгим. И лишь потом пошел искать Веру в этом большом, недружелюбно тихом доме.

* * *

Огонь в камине еле тлел. Вера Лактионовна - в пеньюаре, с забранными в халу волосами, ни дать, ни взять благонравная монна с Монмартра – окунув круассан в дымящуюся чашку шоколада, обернулась на вошедшего.

- Как спал?

Серый усмехнулся. Вера просканировала его предпочтения. Он голову бы положил под топор, что сейчас она ниже ростом и тоньше, чем раньше. Кокетничать взялась, суккубья кровь!

- Нормально. А тебе – не спится? Возраст?

- Несносный мальчишка! – Вера жестом позвала его к столу. – Кофе? Шоколад? Бифштекс?

- Кофе будет достаточно, - он не хотел видеть ее врагом. Что он - не «донор», она уже знает. Чего она еще может возжелать от него? Дружбы? Медведица?! Бросьте!

Она качнула стоявший среди приборов бронзовый колокольчик. Через минуту слуга подал кофейник с чашками на золотом подносе.

- Кто ты? – Вера смотрела на гостя пытливо. – Почему я не знаю?... Как тебя звать?

- Серый.

- Серый… заяц?

- Серый… Кардинал.

- Что!? - она задохнулась догадкой. Расслабленный секунду назад взгляд сделался цепким. – Ты - Кардинал!? Этот наглый юнец, не соблюдающий правил?!

- Здесь кто-то произнес слово «правила»? Я не ослышался, Берра? – он не боялся ее.

- Скажи спасибо, что я знала твою мать! Иначе искушение наказать тебя за неуважение к старшим стало бы сильней меня.

- Она была твоей любовницей?

- Соперницей скорей. Пока не связалась с тем… с твоим отцом…

- И мое рождение стоило ей жизни?

- Всё не так просто, мой мальчик. Да, она впустила в свою жизнь мужчину. А мужская линнгама разрушает нас изнутри. Теперь я тоже знаю, как это бывает. То, что любишь, в чем нуждаешься, без чего жизнь не имеет смысла, подтачивает тебя день за днем. Дарит счастье, но забирает время. Шагреневая кожа. Сладкий яд мужской любви. Он стоил жизни не одному суккубу.

- Пожалеть тебя, Берра? – вызов в его голосе уступил осторожной иронии.

- Только попробуй! – улыбнулась она. – …А вчерашний мальчик был хорош, ведь так!?

Серый кивнул.

- И если ты… когда-нибудь… захочешь повторить,… - ее голос засочился патокой.

Он на мгновение потупил взор и толкнул в нее короткий, в тот же миг иссякший, сноп линнгамы.

- Паршивец! – расхохоталась она. – Когда-нибудь я снова украду тебя. И проделаю всё то, что мне понравилось сегодня ночью.

- Блюз? Барбекю? Коньяк? – он балансировал, не оскользаясь в клоунаду, но и не давая воспринять свои слова всерьез.

В дверь стукнули:

- Вера Лактионовна… Срочно!

Вера недовольно подняла брови:

- Что?...

Дворецкий подал письмо. Она вскрыла конверт, и явно ощутимый, душный смрад козлоногих осквернил каминный зал. Пробежав глазами короткие строки, Вера на миг прикусила губу. Взгляд ее набрал свинцовой стали. Она бросила дворецкому:

- Машину к крыльцу. Наш гость едет в Москву, - обернулась к Серому: - Прости: дела. Позволь прервать мое гостеприимство.

Он кивнул и встал. Пока он не вышел из зала, Вера всё скользила глазами по строкам. Потом сказала предусмотрительно замешкавшемуся в дверях слуге:

- Звони в «БонАэро». Я лечу в Москву. Сию минуту.

Полчаса спустя Серый дремал на пассажирском сидении ауди, меланхоличными короткими рывками подававшейся в сторону Москвы по «мертвой» пробке. Его покой потревожил шум винтов над головой, он проводил взглядом вертолет и даже не подумал, что там, у иллюминатора, Вера – в строгом костюме и с безупречным макияжем бизнес-леди – сдвинув брови и сжав небольшой кулак до побелевших костяшек, что-то ожесточенно и напористо говорит по телефону по-немецки.

* * *

Мама встретила бранью.

- Гоша! Ты сто раз обещал звонить, если задержишься! Я извелась. Я ходила в полицию. Если б не Ира...

- …Ира? Кто это?

- Секретарь Веры Лактионовны. Она позвонила, сказала, что ты пишешь им на е-мейл, а телефонной связи с тобой нет.

Если вас вынуждали сто раз обещать одно и то же, вы знаете, что на сто первом тянет сорваться, даже если ты неправ. Вот почему Гоша огрызнулся:

- Я не мог позвонить! Сделай лучше пожрать, я устал, как скотина.

- Фу, Гоша, жаргон,.. – мама обиженно поджала губы и скрылась в кухне.

А он только сейчас понял, как устал, как хочет есть, и спать, и чтоб оставили в покое. Подавая котлеты и борщ, мама снизила градус риторики, рассказала кучу новостей о своей мигрени, двух сериалах и Насте Заворотнюк и ушла к телику. А Гоша всё сидел над опустевшей тарелкой и ворошил невеселые мысли.

…Выходит, Ирка прикрывала Веру. Это – плохо. Это значит, что Вера не почудилась ему, а действительно была в том странном доме. И, значит, вся нелепая возня, которую хотелось списать на галлюцинации, была правдой: ему подсыпали «дурь», трахнули в задницу и заставили сношаться со зверушкой. Кто он теперь? «Наркоман, пидорас, зоофил. Выберите любые два из трех». Будь на его месте кто-то сильный, он, наверно, шагнул бы с балкона. Но Гоше было слабО. Он нашарил в шкафу початую бутылку «Белого аиста», морщась от крепости, выпил сто грамм и, когда коньячное тепло пригасило мерзкую дрожь в коленях, пошел в ванную – смотреть правде в глаза. Царапины на плече – были. Широко расставленные, длинные, непохожие на след собачьей лапы. Это - или крупный зверь или что-то типа тяпки-культиватора, которой мама рыхлит клумбы на даче. Интимное ощупывание не обнаружило туннеля, куда вот прямо провалился бы кулак, но и не оставило сомнений: «один раз – не водолаз» - произошло. И с этим надо как-то жить.

Заболеть. Забить на всё. Уволиться. Уехать в тундру… Сколько дерзких поступков мог бы совершить решительный мужчина! Но у Гоши в арсенале красивых жестов было пусто. В понедельник он встал по будильнику, выпил чаю под мамин нудёж и поехал на плаху. Подходя к проходной, мечтал, чтоб его сбила машина, похитили инопланетяне или окружили чуваки с воплями: «Программа «Розыгрыш»! Скрытая камера! Всё - подстроено, а ты – не виноват!» Но – не сложилось. Не поднимая глаз от пола, он шмыгнул по офису и забился за свой комп мучительно ждать мига, когда Вера Лактионовна придет и объявит всем о его позоре и падении. Но Вера, конечно, ничего такого не сделала. Ближе к обеду, когда Гоша тупил в экран, стараясь работать, позвонила Ирка:

- Передрягин, к директору.

Кусая губы, он пошел «на ковер».

- Георгий, ты отлично поработал в Воскресенске. Я выпишу тебе премию. Пятьдесят тысяч – хватит? - Вера откинулась в своем огромном кресле и ждала ответа.

Но Гоша в липком ужасе видел только ее перстень в виде медвежьего когтя и слышал только кровь, стучащую в висках. Выдержав паузу, Вера добавила:

- Можешь идти.

Он осознал, что случилось, только простояв минут десять в курилке. Ему назначили цену. Шлюха – шлюха и есть. Правда, недешевая. Но от этого почему-то было только обидней.

Дни шли, как раньше: дом, работа, людный транспорт утром-вечером, Люда в скайпе в будни и в киношке в выходной. Словно ничего не случалось. Словно не было блюза, луны над спящим садом, смелости и силы, когда как не фиг делать ты идешь туда, где ждут тебя дракон и медведица… Стыдные ощущения в теле пропали. Полосы царапин сшелушились. Но было тревожно и горько, словно его обманули в какой-то светлой мечте.

В тот раз они поехали в киношку вчетвером: он с Людкой и приятель Женя со своей Алисой. После сеанса резались в аэрохоккей, съели по сосиске под темный «Хайнекен». Потом сам собой наклюнулся бильярд. Гоняя шары, Гоша неожиданно для себя проговорил:

- У меня есть друг - Серёга, так он играет как бог! Круче, чем в телевизоре.

Женя недоверчиво фыркнул. Людка в очередной раз цепанула кием зеленое сукно. А Гоше вдруг стало тошно корчить дружбу, веселье и романтику в этом прокуренном и шумном зале.

- Может, хватит? По домам? Уже башка болит, - скривился он.

А дома, перед сном, глядя, как свет фонаря бликует на циферблате настенных часов, подумал про себя: «И оправдание-то нашел какое: «голова болит». Как ТП из анекдота!»

С того дня он уже не мог от себя скрыть, чего ждал. О чем мечтал в ванной. Что снилось и чего хотелось вопреки здравому смыслу, убеждениям, воспитанию и прочим правильным вещам. Спустя неделю он сам пошел к Вере Лактионовне. Ирка попыталась преградить путь, но он отмахнулся:

- Пусти! Мне – срочно. По грузу в Малайзию.

Ирка отступила.

Директриса читала документы, когда Гоша постучал в дверь уже с внутренней стороны.

- Вера Лактионовна… я…

Она подняла взгляд от бумаг, посмотрела на него внимательно и - усмехнулась. Все его чувства и желания были как на ладони. Но ей от этого проку было – ноль. Она уже знала подобных мальчишек. Чтобы этот сундучок открылся, необходим был ключ. Без мужчины из него не вытянуть ни капли линнгамы. Вера терпеливо прождала минуту. Гоша молчал.

- Ну?... – поторопила она.

- Я,… - выдохнул он абсолютно безнадежно.

Вера сжалилась над ним. Взяла стикер, написала адрес и протянула через стол:

- В субботу он работает до семи.

- Что? Кто?... – Гоша захлебнулся радостью и стыдом.

- Мне надо работать. Покинь кабинет.

* * *

Рейс из Болоньи опоздал на час. Вера пила кофе в vip-зале Шереметьево и в сотый раз читала короткое письмо:

«Твои дети – у нас. В твоих интересах стать сговорчивой. Жди указаний».

За одну только последнюю фразу она готова была порвать в клочья всех, кто был причастен к шантажу. А вот детей у нее… не было. Двух мальчишек – Алика и Влада – родила та, прежняя, человеческая Вера задолго до того, как Вероника забрала ее тело.

Жизнь дарила Верочке и печали и радости. На одной чаше весов – полнота и близорукость, два повода сломать судьбу простой девчонке. Но Верочка «простой» не была. Вторую чашу давил вниз солидный «плюс»: Верочкин папа был Секретарем ЦК КПСС. Да, так. Не больше и не меньше. И, несмотря на толстые очки и толстую, прошу прощения, попу, шлейф обожания и когорта женихов тянулись за ней, как белый след - за самолетом. Выбор советской инфанты остановился на чемпионе страны по гимнастике. Он был высок, красив и безупречно нежен. Окончив филфак МГУ, Вера вышла замуж, родила сыновей. Муж стал тренером сборной и сделал бы карьеру, если б распад Союза не лишил тестя былого влияния. В новой, неприветливой жизни, лишившись тренерского места, Верин муж ушел в загул, то и дело попадая на глаза знакомых в обществе девушек нетяжелого поведения.

Развязка грянула на юбилее тестя, в ресторане. Верин муж перебрал со спиртным. Юбиляр попытался одернуть его, но был открытым текстом послан при Верочке, Верочкиной маме и гостях. Пьяный зять выдал всё, что думает о «жирной слепухе»-жене, глупой тёще и бесполезном теперь тесте. Верочка выскочила из-за стола и убежала рыдать. Злой гений привел ее в ресторанную кухню. И, раньше, чем ее отыскали, она увидела в шкафу и залпом выпила склянку уксусной эссенции. Ее нашли без сознания, с кровавыми пузырями на сожженных губах. «Скорая» с сиреной полетела в «кремлевку». Но шансов выжить было – ноль. Вернее, было бы ноль, не окажись Вероники среди гостей ресторана.

Вероника, на тот миг - индийская гражданка, подустала от жары, восточных реалий и капризов своей стареющей любовницы. Последней каплей, толкнувшей ее к «переходу» в тело юной дурехи, стало созвучие имен. Согласитесь, Веронике приятней зваться Верой, чем Арандхати! Под видом Вериной подруги она просочилась в реанимобиль и, улучив момент, вошла в умирающее тело, оставив на руках опешившего фельдшера бездыханную интуристку из экзотической страны. В новом жилище Вероника расположилась с удобством, регенерировала пищевод, довела сетчатку и хрусталики до идеала. И получила разом чУдную «легенду», общественное положение, а со временем - и папин капитал, по слухам, черпавший исток в «золоте партии». Отвращение Веры к мужчинам после скандала никого не удивило. Бизнес пошел в гору. Владея индийским инсайдом, она, начала возить оттуда холопок в Москву. А когда ее бизнес взял планку в полмиллиона, на пороге возник блудный муж с покаянным лицом и букетом. В тот день для него удачно встали звезды, и он всего лишь получил своим букетом по своему лицу, так и не узнав, какие коготки теперь умеет выпускать его когда-то безобидная жена. Он попытался было восстановить отношения с детьми, тогда Вера стала уделять им больше времени. И – привыкла. Русые головки, пытливые детские глаза. «Мама, мама, пойдем на карусели!» Это были едва ли не первые в ее жизни малыши, с которыми она возилась с удовольствием. Впрочем, больше времени все же доставалось ее любовницам и бизнесу. Когда мальчики выросли, она отправила их в Боннский университет. Там их и похитили сатиры.

Вера подняла все связи, подключила Интерпол, но следы сыновей словно стерли с карты заколдованным ластиком. Никто не мог сказать: где их искать и что можно сделать для их освобождения.

Ей позвонили два дня назад. Надтреснутый голос осведомился: подумала ли она о полученном письме? Вера прямо спросила: сколько стоит свобода ее сыновей?

- Нам нужно встретиться. Выслушать друг друга. Надеюсь, мы договоримся, - проблеял в трубку козлоногий.

Вера предлагала для встречи свою территорию, он – свою. Сошлись на том, что Вера встретит его в Шереметьево и подвезет до Москвы, а по пути они обсудят всё. И теперь она ждала прилета проклятого гостя. Она была уверена, что это будет альба, уполномоченный диктовать ей волю приапов. Но когда дверь зала распахнулась, она задержала дыхание от неожиданности. Это был сам мастер Матеас. Древний, как мир. Коварный, как змея. И холодный, словно сто тысяч камней на склонах Джомолунгмы. Она сумела удержать на лице равнодушную маску. Он подошел и остановился над ней с легкой усмешкой:

- Дождалась?

- Вы не отличились пунктуальностью.

- В Италии – гроза. Наш вылет был задержан…

- Мне не нужны подробности, - она поднялась, бросила рядом с чашкой купюру и пошла к выходу. – Едем. У меня много дел. Я не могу терять время.

Матеас заметил ключ, который она вынула из сумочки:

- Плохо дело в бизнесе? Русская Медведица не может себе позволить личного водителя?

Она не удостоила его ответом. Она только что выиграла первый раунд, не показав удивления при виде мэтра. Но впереди было много боев. И она собиралась взять их все. Минуя эскалатор, она сбежала по ступеням. Стеклянная дверь распахнулась, выпуская ее в октябрьское утро. Порше Панамера цвета топленого молока ждала в пяти метрах от выхода.

- Прошу! – пригласив гостя коротким кивком, Вера нырнула на водительское сидение.

Машина влилась в плотный поток авто и маршруток. Но, проехав шлагбаум, свернула с дороги. Неосвещенная новая трасса начиналась через ряд от обочины. Суперкар медленно протиснулся в узкое горлышко меж ограждениями. Перед еще одним шлагбаумом Вера мягко тронула клаксон. Из бытовки вышел рабочий. Опустив стекло, Вера протянула крупную купюру. Парень кивнул и бегом побежал к «стакану» вахтерской. Шлагбаум взмыл вверх, пропустив дорогую машину, и снова опустился за ее спиной.

- Пристёгнут? – Вера покосилась на пассажира и, не дожидаясь ответа, вдавила педаль газа в пол. Сатира вжало в кресло. Через пятнадцать секунд стрелка спидометра коснулась метки «200». А еще через минуту, покрыв четыре километра, суперкар тормознул на мосту. – Подышим воздухом? – Вера вышла, не взглянув на Матеаса.

Он хотел перевести дух и – закашлялся. Горло сжало от стремительной езды. Он был благодарен Вере за то, что она не посмотрела в его перекошенное от неожиданной перегрузки лицо. И за то, что - вышла, перенеся разговор на нейтральную территорию. Он был благодарен. Это была ее вторая победа.

Осеннее утро неторопливо приподнимало небо. Канал темной лентой уходил к Речному. Химкинские высотки отражались в воде. Матеас вдохнул влажный воздух.

- Ну? – спросила Вера.

Он протянул ей стопку фотографий. Она взяла, пролистала несколько первых.

- Что это? – на фотках не было ее мальчишек. На них были женщины – развратные, безобразно толстые женщины, сидящие, лежащие и обнимающиеся друг с другом в непристойных позах. – Кто эти люди?

- Твои мальчики юны. Им хочется мечтать, любить, сделаться счастливыми. А этим бабам, - мастер не погнушался вставить это слово, - хочется маленьких мальчиков. Знаешь, нимфы – гадкие создания. Не могут ни о чем думать, кроме траха… И, попав в их лапы, юный человек уже никогда больше не сможет смотреть на любовь как на наслаждение, а только как на кару.

Вера сжала кулаки.

- Я убью вас всех, если вы причините зло моим мальчишкам.

- Не горячись, - усмехнулся Матеас. – Я знаю: мы найдем общий язык. И мальчики приедут домой, целые и невредимые. Я сам их к тебе привезу.

- Чего вы от меня хотите?

- Помнится, некая Леся увела у тебя девку?

Когда-то Вера жила с Ингой. Им было хорошо вдвоем. И их любовь казалась вечной. И если бы она не привела ее в офис… и Инга не встретилась бы с Лесей… и Вере не приспичило бы в тот вечер закрыться в кабинете с двумя новыми курьершами… Был оглушительный скандал. Инга кричала и била статуэтки с ее директорского стола. Вера рыкнула на нее, ударив по перламутровой столешнице медвежьей лапой. Инга замолчала, резко развернулась и вышла из кабинета. Только на следующий день Вера узнала, что она забрала к себе Лесю. Так закончилась ее последняя лесбийская любовь.

- Сатиры следят за моими постельными делами? – хмыкнула Вера.

- Леся беременна, - продолжал Матеас, не отреагировав на ее реплику. – Отец ребенка – сатир. Ты знаешь, что сын лесби и сатира сам станет сатиром, стоит лишь забрать его у матери раньше, чем она приложит его к груди в первый раз. Он нужен нам. И ты поможешь забрать малыша. И мы вернем тебе пацанов. Подумай: чужого ублюдка за своих двух, дорогих и любимых. К тому же, ты накажешь наглую девицу, посмевшую наложить руку на то, что принадлежало тебе…

Вера обернулась на говорящего и задержала взгляд на его лице. Высокие скулы. Черные, без радужки, глубокие глаза. По-итальянски элегантная бородка. И лишь прорезавшие щеки вертикальные морщины выдают его возраст и причастность ко всем скорбям этого мира... Пожалуй, с ним можно бы вести дела… «Но - не в этой жизни», - усмехнулась она про себя.

- Этого – мало, - сказала она вслух, холодно и бесстрастно. – Мне нужно кольцо со шпинелью. И гарантия, что к мальчикам никто не прикоснется.

- Ты торгуешься. А это – добрый знак, - усмехнулся сатир. – Отвези меня в город. У тебя есть два дня на решение. Мальчиков никто не тронет.

 9 серия

Авторы: Amadeo Aldegaski (nomark), Константин Norfolk

INCUBUS MORTUUS

*Ex tempore*

Ленты - радужные змеящиеся полоски, переливаясь, струились сквозь распахнутое сознание, сквозь тонко настроенные рецепторы. Они перемещались, то сливаясь в стремительном движении, то резко замедляли темп, словно попадая в вязкое вещество, менялись, заставляя вибрировать в такт завораживающей мелодии. Музыка, рождающаяся в тысячах натянутых струн, которые перебирал теплый ветер. Игра продолжалась. Временами она могла наскучить, и тогда все пускалось на самотек, но что-то заставляло возвращаться к ней. Голод или азарт. Любопытство или наслаждение. А может все вместе или что-то глубинное, непонимаемое до конца. Одновременно быть везде и с каждым во все времена. Слышать голоса, чувствовать дыхание, будоражащую близость соития, наслаждаться чувством безграничной свободы и замирать, осознавая неизбежность финала. Порой хотелось это оставить, полностью раствориться в безграничном пространстве. Стать не частью, а всем. Достигнуть полной отрешенности. Но замыслы проваливались. И тогда, опять погружаясь, в колышущийся серпантин ярких лент с какой-то неистовостью перебирать прошлое, настоящее и будущее. Жадными глотками хватать линнгаму, иногда давясь и сотрясая все вокруг в приступах удушья. Приходить в себя, срывая путы чужих страстей и желаний, чтобы потом вновь полностью в них погрузиться.

*Кидерн*

Когда вашу ногу крепко удерживает невесть откуда взявшаяся собачья пасть, первое что приходит в голову, дать её обладательнице со всей силы по чёрной лохматой башке, во избежание дальнейшего продолжения конфликта. Отель «Марриотт» с начищенными до блеска стеклянными дверьми роскошного парадного находился в метрах ста. Именно там Вероника назначила встречу. Около входа виднелся застывший швейцар, готовый в любую минуту броситься навстречу персонам, пожелавшим осчастливить стены отеля своим присутствием. Но всё-таки не достаточно близко, чтобы меня можно было распознать как важного гостя. Поэтому с досадным препятствием предстояло разобраться самостоятельно.

Собака крепко держала мою ногу, не давая двигаться дальше. Впрочем, и попыток к открытой агрессии не наблюдалось, что удержало меня от крайне неприятных действий в отношении лохматой особы.

- Свидания с представителями вашей породы становятся навязчивыми и вряд ли это простое совпадение, - наклонившись, я положил руку ей на холку. – По крайней мере, ты не пудель, а то объясняй гражданам, что не я соблазнил тебя…

Приглядевшись, я обнаружил, что уже видел этого пса раньше. Кажется, несколькими днями раньше, в квартире Стаса. Между тем, лохматое чудище, поняв, что добыча никуда не денется, отпустило ногу. Внимательно глядя в глаза, пёс неподвижно сидел и не отводил взгляд. Весьма необычная особенность для его племени. Было в нем что-то знакомое - память сама стала подкидывать картинки из прошлого.

- А не ты ли мне попадался в Лукке? – осенило меня.

Словно поняв о чём речь, собака завиляла хвостом.

– Ну что, четвероногое, и почему мы никуда не идём?

Я погрузился в тиамат, втягивая вибрации его потоков. Ощущение опасности пришло мгновенно. Эманации настороженной враждебности шли с верхних этажей. В отеле ждала засада.

Быстро набрав номер Веры, я спросил:

- Ты где?

- Подъезжаю. Пробки, – коротко ответила она.

- Я не далеко от отеля, но туда нельзя. Там плохо пахнет…

- Чёрт, - ругнулась она, быстро сообразив о ком речь. – Меняем дислокацию. Жди. Я уже рядом.

Буквально через минуту из-за поворота показался внедорожник, с гордо красовавшимся шильдиком BMW. За рулём была сама Вера. Отсутствие шофёра и охраны, а так же заказанный номер ЛЮКС - на меньшее она никогда не разменивалась, – всё говорило о желании произвести впечатление, ради какой-то каверзы, иначе, зачем тратиться на дорогой отель? Только для того, чтобы получить обещанную шпинель?

- Животное в машину!? – поморщилась Вера, видя, как я запихиваю пса в багажник. - С каких пор ты стал западать на собак, старый зоофил!

- Как говорят в России, чья бы корова мычала, - спокойно ответил я, борясь с разъезжающимися лапами пса.

- Сидения разложи! Быстрее, пока сюда не сбежалось всё козлиное войско.

Автомобиль рванул, едва я хлопнул дверцей.

- Как ты узнал? – поинтересовалась она.

- Пути тиамата неисповедимы – усмехнулся я.

- А это что значит, – покосилась Вера на пса. – Мухтар - друг инкуба?

- А это, моя дорогая, не просто Мухтар. Если я ничего не путаю - это аралез.

- Ого! – Вера не могла скрыть своего удивления. – Небесные псы в наших краях…

- И нам срочно нужна зеркальная комната и ещё один собрат, - добавил я.

- Кидерн, даже не думай…

- Нам ничего не остаётся.

- Нам?

- Он может пролить свет на последние события.

- Приапы не в первый раз беснуются,– тоже мне события – фыркнула она. – Обряд Мушаред может закончиться плохо не только для тебя.

- Ничего страшного. Шпинель поможет. Кроме того, если камень чистый, то он может стать не только страховкой для тебя, но и снимет проклятие. Другим способом, кроме как на практике об этом не узнать.

Вера задумалась. В конце концов она сказала:

- С зеркальной комнатой проблем не будет. У меня есть салон красоты.

- Вот как? – удивился я.

- Чему ты удивляешься? Я женщина. И могу себе позволить маленькие прихоти.

- Не обязательно проводить обряд сегодня, я подыщу тело за неделю.

- Нет уж, - возразила она, - С тушкой могут быть проблемы, но мы сделаем всё сегодня.

Если Вера принимала решение, остановить её было невозможно.

Минут через двадцать мы подъехали к двухэтажному каменному дому, напоминающему классический особняк 19 века, с белыми колонами по фасаду и широким балконом-верандой на втором этаже. По периметру мягким голубоватым неоном переливала ажурная подсветка "Салон де Пари”.

- Так, девочки, - властно произнесла Вероника, едва мы переступили порог - Сегодня у вас выходной, через пятнадцать минут, чтобы никого тут не было. Мой мастер будет собачку стричь…

Девочки подобострастно похихикали и стали собирать вещички. Очень скоро мы оказались одни.

- Готовься. Я скоро. – деловито бросила Вера и исчезла в неизвестном направлении, оставив меня наедине с «Мухтаром».

Она была права. Подготовиться и в самом деле стоило. Мифы о небесных псах в этом веке уже практически забылись. Издревле считалось, что они спускаются с неба, дабы воскресить павших воинов. Но легенда умалчивала о другом – о сумасбродных инкубах, обожавших превращаться в псов или волков, да так и застрявших в этом обличье. Такое случалось крайне редко. Никто не знал почему обратный переход вдруг блокировался, и постепенно сознание инкуба сливалось с сознанием животного, рождая иное существо, живущее по своим собственным законам. Обряд Мушаред – старый магический ритуал - мог освободить инкуба. Во время его проведения магический треугольник из двух инкубов и суккуба, обменивающихся линнгамой, направлял силу и разделял сущности. В половине случаев обряд заканчивался побочными результатами, о которых ходили самые дикие слухи. В самом неприятном из них утверждалось, что не сумев удержать силу под контролем развоплощался не только тот над кем его совершали, но и все, принимающие в нём участие.

Стараниями Андрея, я был до краёв наполнен линнгамой. Парень последний месяц, хотя и находился в вечных переживаниях по поводу разрыва с «лучшим другом» Павлом, постоянно хотел секса. Его голод требовал утоления, и мы целый день могли не покидать квартиры. Страстное желание с лихвой покрывало неопытность. Тут ещё требовалось поработать. Впрочем, как и над фантазиями – порой мне было неприятно смотреть в глаза донора и видеть в них отражение приапа. Кроме того, я рассчитывал на шпинель. Благодаря бедняге Стасу, которому в целях его же безопасности пришлось выжечь небольшую лакуну памяти о нападении и всем с ним связанном, я стал обладателем отнюдь не простого артефакта. Минерал, заключённый в кольце оказался настолько чистым, что идеально подходил для переноски. Оставалось найти ещё одного инкуба. Не только найти, но и принудить его к свершению обряда.

Тиамат распахнул свои объятия, как только я потянулся к нему. Нырнув в его прохладные волны и для верности дважды послав призыв: "Ко мне! Мушаред зовёт!”, я приготовился ждать. Тиамат сам найдёт того кого нужно. При необходимости он может передать мой призыв и через время. Одна из загадок, которую никто не мог понять. В столь огромном городе обязательно отыщется хотя бы один инкуб. Моё ожидание длилось не долго. Не прошло и трёх часов как в дверь салона красоты постучали. На пороге стоял моложавый мулат. Тонкий, даже изящный, словно дикая африканская газель, правда, взгляд миндалевидных черных глаз тускл и затравлен. Он был весь в ссадинах. Лицо в кровоподтёках. Волосы со следами запёкшейся крови. Казалось, он был не в себе, то ли после травмы, то ли призыв тиамата так повлиял на него.

- Сабола, - представился он, заходя в помещение, слегка покачиваясь.

- Кидерн, - ответил я, - Эй, с тобой всё в порядке?

- Не беспокойся, скоро пройдёт. Козлорогие потрепали. – Сабола уселся в одно из кресел и с любопытством уставился на меня. – Ты же понимаешь, что за помощь придётся платить?

- А как же, - кивнул я. Чтобы инкуб не попросил платы, наше племя всегда руководствовалось правилом «каждый сам за себя»: хочешь помощи – плати.

Вдруг взгляд Саболы скользнул в соседнее помещение, где устроил себе лежбище мой «Мухтар».

- Ничего себе! - удивлённо воскликнул он. – Так вот в чём дело! Можешь рассчитывать на меня – я жив благодаря этому аралезу. Вчера он помог мне выбраться из очень скверной передряги.

Рассказать он не успел. Дверь распахнулась и появилась Вера, торжественно толкая перед собой кресло-коляску. Она смахнула пару слезинок, выходя из образа и воскликнула:

- Плоть доставлена! – и, обратившись к Саболе, совсем не удивившись его присутствию кинула, - Гастарбайтер, помоги-ка - тело ещё живо, но, кто его знает надолго ли…

- За что обожаю Россию, здесь очень отзывчивый народ. Узнав, что Вера Лактионовна не только любит своего «племянника», но и страстно желает забрать его обдолбанное, срущее тело для ухода в свои домашние покои, его выписали в мгновение ока…

Мы отвязали ценный груз, раздели и положили его на стол. Зеркала уже были расставлены мной в нужном порядке. Я привёл пса и заставил его лечь под столом.

- Ты точно уверен? – в последний раз поинтересовалась Вера.

- Даже если я ошибаюсь, мы ничего не теряем, это всего лишь собака, - напевная безмятежность моего голоса заставила Веру нахмуриться, но она промолчала.

- Ты не ошибаешься – произнес Сабола, - я умею отличать таких животных.

Погасив свет, и встав вокруг стола, мы взялись за руки. Первые несколько минут ничего не происходило. Затем медленный ток линнгамы растёкся по кругу, проникая в кольцо у меня на пальце. Камень осветился рубиновым светом. Молниеносная спираль пронзила зеркала и, коснувшись головы пса, подобно пуповине стала вбирать в себя его жизнь. Неожиданно я почувствовал, как минерал заполняет некий разум. Тиамат потрескивал от разрядов. Ритуал разделения сущностей начался. Вера и Сабола, несмотря на некоторое волнение держались уверенно. Они были преградой, которая удерживала лингамму внутри круга, дамбой, противостоящей натиску волн, ограждающей город от неминуемого потопа. Так продолжалось довольно долго. Наконец поток иссяк. Пёс тяжело выдохнул.

- Мушаред! – проговорил я и с этим словом мощным рывком, удесятерённым силой линнгамы, послал накопленную энергию в мозг, лежавшего передо мной аралеза. Его тело выгнулось дугой и преобразилось, засияв подобно нимбу золотистыми всполохами. Но, в ту же секунду, мы трое ощутили, как резко подскочивший ритм сердца замедлился.

- Чёрт, - ругнулся Сабола, - он всё-таки не готов! Мы потеряем его.

Медлить было нельзя. Всего пара минут - и он умрёт.

С остервенением я рванул ремень, сбрасывая брюки и взрывая всю линнгаму, какая имелась у меня внутри. Бешенный вихрь вырвался наружу, пронзив тела Саболы и Вероники и отразившись в зеркалах, вернулся ко мне многократно усиленный биением жизни. Я перевернул парня на живот и вошёл в него, вгоняя сверхновую линнгаму, ритмичными тракциями.

- Вот так… теперь всё будет нормально, - успел прохрипеть я, прежде чем отключился…

*Владимир*

Начало зимы 6707 года от сотворения мира выдалось в Волыни морозным и ясным. Лед сковал Стыр, сделав его удобной дорогою. Снега навалило будто уж завтра Рождество. Душно было в опочивальне князя Луцкого, печь в полстены грела нещадно.

Кряхтя, Ингварь повернулся на бок. Взопревшая Любава, скинув с себя пуховую перинку, похрапывала, бесстыдно раскинув белые полные ноги.

«Хороша девка», - подумал князь, оглядывая пышные ягодицы наложницы. Набухший уд вздыбился, приподняв рубаху. Ингварь пятернёй полез Любаве в промежность, где золотистые волоски, слипшиеся от пота, сплетались над затворой. Девка застонала и потянулась. Ингварь поднес пальцы к носу, глубоко вобрал яркий мускусный запах и, облизав, скинул с себя шелковую нательницу. Перевернул сонную Любаву на спину, подтянул себе на колени, да и вошел, оглашая натопленную спальню рыком. Мял, с силой сжимая, упругие перси с огромными налившимися кровью сосками, покачивающиеся в такт напористым толчкам. Окончательно проснувшаяся наложница томно постанывала, выгибая дородное тело. Кончил князь, шумно пыхтя и покрываясь потом.

- Квасу мне принеси, - тяжело выдохнул он.

Жадными глотками опустошил братину, вытер бороду.

- Ну, нынче ступай к себе, на свою половину. Нужна будешь, позову.

Позвонил в колокольчик, прибежал служка, обтер потное тело Ингваря ароматным теплым полотенцем, помог одеться. После трапезы князь вызвал Радея – учителя молодых княжичей Ярослава и Владимира. Тот, войдя, поклонился в пояс и встал поодаль, как и подобает в княжьих покоях. На вид ему было лет около сорока, росту высокого, волосом светел, взгляд умный, проницательный.

- Наслышан я об успехах сыновей наших. Похвально это, - Ингварь Ярославович удобно расположился на широком резном кресле. – Подойди-ка поближе, не топчись у двери. Посольство к нам едет от самого Иннокентия, Папы Римского. А ты, как я помню, на ромейском разумеешь. Так вот, между ними покрутись, послушай, да только вид делай, что не понимаешь ни бельмеса, а все, что услышишь мне доложишь. Понял? И ещё… Ты, хоть и крещенный, как я, да, только о вере прадедов не забывай, да сынкам моим рассказывай, а то так и похороним память нашу. Ну, все теперь, ступай.

Радей снова отвесил поклон и вышел – пора уже идти с братьями-княжичами, Ярославом и Владимиром, заниматься - науки постигать, они, должно быть, заждались его у себя в классной комнате. Так оно и оказалось. Сидели молодцы, позевывали, ото сна не отошли. Начали с грамматики, читали Мстиславово Евангелие, а после, ближе к полудню, перешли к арифметике. Видел Радей, что братья умаялись, так и кидали взгляды то на окна, то на дверь, но послабу им не давал. Так время и текло.

На дворе крепчал декабрьский морозец, а княжичи знай скрипели писалом по воску в натопленной, коврами убранной палате, где сквозь узорчатые стекла разноцветные солнечные зайчики по стенам скакали. Старший брат – Ярослав с тоской смотрел на оконце. Вот бы и им с Владимиром, бросить эту учебу треклятую, да бежать в городки играть или с горы кататься, что в версте от отцова дома. Так нет, сиди себе, учи грамматику с риторикой и диалектику с арифметикой. Уж сколько бересты извели - терем можно покрыть, не иначе. Но у Радея не забалуешь: так и треснет по затылку. Посмотрел на Владимира, тот порты под столом приспустил, уд свой набухший выпетушил и гоняет его, а сам смотрит на Ярослава и рот до ушей. Тот так и прыснул, заржал жеребцом, аж писало из рук вылетело, да под стол закатилось.

Тут и учитель подлетел, навис коршуном.

- Ты что ж такое вытворяешь, детина! – потянул за ухо, Владимир за ним вверх, аж порты свалились. – Ну-ка, выдь к моему столу. Так давай отпетрушь его, чего ты от нас прячешь богатство свое.

А Владимиру хоть бы что: все лыбится, да, продолжает. Ярослав так в смехе зашелся, что со стула свалился. Уд у брата здоровый, головка красная, вот-вот весь пол зальет. Так и произошло: с громким стоном Владимир кончил и натянул штаны.

- А как я отцу скажу, чем ты тут занимаешься? – сокрушенно произнес Радей. – Выдерет тебя, поганца.

- Так ведь не скажешь, дядька Радей, - пробасил Владимир, кладя руку на плечо учителя и, подмигивая брату. – Отпусти-ка ты нас в снежки поиграть. А задачки мы опосля порешаем.

- Ишь ты скорый какой, учеба это тебе не муди мять. Так значит, еще две задачки решаете, и тогда отпускаю.

Ничего не поделать, пришлось решать. И то не велика беда, по правде сказать, учеба у молодых княжичей спорилась, несмотря на озорство отроческое.

Когда оба брата оказались во дворе, вся отцова дружина была в движении, точно готовилась к приезду важных гостей.

- Уж не собираются ли тебя женить, - глубокомысленно изрек Владимир. Небось, какое посольство ждут. Из Польши иль из Пруссии.

Ярославу шел девятнадцатый год. Старший брат его Изяслав, что княжил в Дорогобуже, был женат на польской принцессе Ядвиге, так что теперь очередь была за ним. Отец тщательно выбирал сыновьям невест, чтобы, заручившись поддержкой родственников, оградить свое небольшое княжество от вражеских набегов.

Братья были пригожи лицом, статные – ни дать ни взять черноволосые красавцы. Первый пушок окаймлял их широкие, как и у всех Рюриковичей скулы, предавая по-детски румяным щекам мужественности. Были они крещены: Дмитрием и Василием. Но именами этими не пользовались, и, с позволения отца, держали у себя в опочивальне фигурки Перуна. Любили слушать рассказы Радея, о старых богах, да духах, что теперь были не в чести, попираемые новой верой. Старший был до девок охочий: обрюхатил уже с полдюжины, а младший, хотя и был вершка на три выше, да в плечах шире на баб и вовсе не смотрел, что давало Ярославу повод подтрунивать над ним, да в опочивальне, что была у них общей, зад свой оголять, и перед Владимиром скакать бесстыдно. Тот лишь усмехался, да звонких оплеух ему отвешивал.

В остальном же братья были неразлучны, вот и теперь стояли подбоченясь, смотрели, как вдоль каменных стен, выставили дружину, а на башнях вывесили флаги. Отец их - Ингварь Ярославович, уже восседал на троне, укутанный в соболиную шубу. По правую руку от него стоял воевода Болеслав, а по левую Радей. Подошли к отцу, поклонились, стали почтенно за троном. Тут и гости пожаловали. Первыми в воротах показались всадники со штандартами папы Иннокентия, за ними въехала большая крытая повозка, расписанная красно-золотыми крестами. Как только она остановилась, служка, стоящий на козлах юркнул к дверце и, открыв ее, выдвинул ступеньку. Вышли трое: высокий прелат в черной дзимарре с малиновым поясом, выдававшем в нем епископа, и двое священников в фиолетовых пилеолусах.

- Sua Santit? Papa Innocenzo accoglie re Lutsk, - торжественно произнес епископ. - Il mio nome Albrecht von Lichten.

- Его святейшество Папа Иннокентий, в лице епископа Альбрехта фон Лихтена, приветствует короля Луцкого, - почти без акцента произнес второй священник, выступая вперед и, взяв у епископа пергаментный свиток, почтительно отдал его Болеславу.

- И я приветствую Его святейшество в вашем лице, – Ингварь почтительно приподнялся. – В письме, что упреждало меня о вашем посольстве было сказано, о важности нашей встречи, но не боле. Так какое ж дело у высочайшего престола здесь в моем невеликом княжестве.

- Для Христова викария нет великих или невеликих княжеств ибо все дети Господа. И все перед ним равны.

Епископ медленно подошел к князю и тихо произнес:

- А о самом деле я бы хотел поговорить с глазу на глаз.

Ингварь удивленно поднял бровь и, скинув шубу, пригласил папского легата в дом. Перед тем как уединиться с епископом, дал знак Радею позаботиться об остальных гостях.

Когда дверь в малый тронный зал затворилась, епископ, скрестив тонкие пальцы, пристально посмотрел на князя. От этого взгляда, что змеёй-аспидом проник до самого нутра, Ингварю стало не по себе.

- Его святейшество Папа Иннокентий очень обеспокоен слухами о набегах татар на земли христианские. Желает он помочь тебе, князь, возложив на голову твою корону короля Руси и, приняв в лоно истиной христианской церкви.

- Мы и сами обеспокоены, ибо княжество наше, словно рубеж меж заходом и восходом. А что церкви касаемо, так ведь крещенные мы, по ромейскому обряду.

- К тому же, высокому престолу известно, о том, что сердце твое не отвернулось ещё от идолов мерзких – а это богохульство сродни нашествию языческому, - продолжал епископ, не обращая внимание на слова Ингваря. - Смотри, князь, дьявол лукав, а расплата страшна. Ведомо нам также, что юных принцев развращает человек тобой к ним приставленный. Души их губит. Промедлишь, не убережешь плоть от плоти своей.

Взгляд черных глаз буравил Ингваря, выжигая сердце. Страх и смятение накатывали тяжелой волной, и хотелось возразить, да сказать о соблюдении заповедей христианских, а язык как к нёбу прирос. Только ртом воздух ловил – рыбой, на берег выброшенной.

- Посольство к тебе едет от князя Мешко Великопольского. Похвально, что сына своего на истинной христианке женить хочешь. Я останусь до приезда, чтобы обручение благословить.

Князь только кивнул едва. А выдохнуть смог, только когда за епископом дверь захлопнулась. Тут же позвал за Радеем.

- Ну, докладывай, - тяжело дыша князь расположился в кресле.

- Говорят они мало, княже, все больше молчат, да знаками обмениваются. Вот только заметил я, что на запястье у них знак выжжен али нарисован: две буквы ромейские – I и M.

- Ты, глаз с них не спускай, - тихо произнес князь. – Неспокойно мне на душе, точно беду чую.

А в ночь до тех событий, верстах в шестистах к западу, недалеко от замка Калиш, полная луна заливала лес нежным жемчужным светом. На фоне искрящегося снега черные силуэты деревьев казались застывшими волшебными великанами. Всадник, мчавшийся во весь опор, не замечал эту величественную красоту. Пар окутывал морду лошади, темный плащ с меховой опушкой развевался на ветру. Рядом бежал огромный черный пес. Вот впереди показались очертания замка. Всадник резко потянул поводья, конь вздыбился и остановился.

- Кажется успели, - он посмотрел на собаку. – Что скажешь, Войцех?

Пес завилял хвостом, предано глядя в глаза хозяину. Тот спешился и, подойдя к собаке, присел на корточки.

- Обернись.

В ту же секунду тело животного начало трансформироваться, и через какое-то время на снегу сидел обнаженный юноша. Лунные блики подчеркивали изысканную гибкость его сильного мускулистого тела.

- О, Войцех, в каком обличии ты бы ни был, ты сводишь меня с ума, - молодой человек сорвал с себя меховой плащ и укутал им любовника.

- Ну, так докажи это, Конрад! – юноша прильнул к всаднику и, потянув его на себя, повалился на спину.

Обнаженное тело в призрачном сиянии снега и Луны распалило Конрада, он ослабил ремень и, спустив штаны, обнажил член. Войцех приподнялся на локтях и нежно обхватил губами истекающую смазкой головку, точно припал к драгоценному эликсиру.

Линнгама медленно стала наполнять его. Насладившись, он повернулся к Конраду спиной и, выгнув упругое тело, встал на четвереньки. Конрад, смочив член слюной, мягко вошел в него. Два тела посреди усыпанной снегом равнины слились в одном коротком любовном танце. Войцех, почти теряющий сознание от волн тиамата, разноцветными лентами, пеленающим его, огласил тишину зимней ночи сдавленным звериным криком, который смешался со стоном Конрада и эхом разнесся по округе, вызвав ответную волну отдаленного волчьего воя.

В следующее мгновение тело юноши вновь стало меняться, покрываясь густым черным мехом, и снова большой лохматый пес весело скакал вокруг хозяина, норовя лизнуть его в губы. Конрад ласково обнял собачью шею, зарылся носом в шерсть. Пес нетерпеливо стал перебирать лапами, видя его нетерпение юноша вскочил на коня и они стрелой помчались к замку.

Перед самыми воротами Войцех юркнул в потайной лаз и был таков. Пробравшись по узкому коридору в подземелье, где была спрятана одежда, снова принял человеческий облик и осторожно прокрался в покои княжеской свиты. Думал проскользнуть в спальню невидимкой, да не тут-то было.

- Какого черта, Войцех, - молодой светловолосый шляхтич гневно смотрел на товарища. – Где тебя носило? Опять обращался? Учти, твой Конрад и так вызывает множество подозрений у святой инквизиции. И линнгамы на переходы расходуется так много, что однажды тебе не хватит.

- Мы осторожны, Кидерн. К тому же я все-таки успел - посольство выезжает на рассвете. Интересно, кто из молодых княжичей зовет тебя? Неужто Ярослав, за которого наш Мешко сватает свою Соломею?

- Заткнись, пес, - в голосе Кидерна была скорее усмешка, чем угроза. – У братьев очень близкая связь. Сложно разобрать. Впрочем, какая разница. Не тягаться же этой краковской кобылке со мной. Но дело даже не в этом. Что-то гнетёт меня, будто зимняя стужа внутри.

- Ты просто маешься в неведении. Но совсем немного осталось. Сколько лет ты потратил, чтобы стать таким пригожим, а уж сколько сил, одному тебе ведомо. Благо род Маранских в родстве с Пястами хоть здесь прибыль – с рождения обласкан княжеский крестник.

- Да уж - крестник. Тело Збигнева Моранского много хлопот доставило. Удивился, правда, крестный, с чего это я в посольство так стремлюсь попасть, почитает он Русь страной дикой и варварской. Ладно, теперь я собираюсь немного поспать, так что либо беги к своему Конраду, либо свернись клубком у камина и не тявкай.

Когда с первыми лучами солнца молодые люди спустились во двор замка, лошади были готовы. Возглавлял посольство князь Стефан, сын Мешко, грузный молодой человек, чья вечно оттопыренная нижняя губа придавала его лицу выражение брезгливости и недовольства.

- Панове, - обратился он к своей свите. – К концу третьего дня мы намерены прибыть в Луцк ко двору князя Ингваря. Потому - в путь, и да поможет нам Матерь Божья.

Дорога, несмотря на морозец, была легкой, кони резвыми, а потому, добрались они, хотя и с остановками, как раз ко Дню непорочного зачатия Девы Марии, что Стефан посчитал благоприятным знаком.

В Луцк польское посольство въезжало пышно: впереди глашатаи, приветствия выкрикивали, в трубы трубили, потом всадники с флагами и штандартами, после свита, в коей были и Збигнев Моранский с Войцехом Станиславским, а потом и молодой князь Стефан. Далее следовала повозка с дарами и вооруженная охрана.

Мешко Третий не скупился, давая за дочь три пограничных крепости и изрядно золота. Такой союз был удобен обеим сторонам и с политической и с военной стороны. Оттого гостей польских привечали, принимали радушно, широко.

Обговорив условия женитьбы, Ингварь пир устроил: хмельной и обильный, со скоморохами, будто старался забыть тот разговор с епископом Альбрехтом.

- Ну, и как тебе братья? – немного охмелевший Войцех крутился на лавке в поисках Конрада. – Который твой?

- Это младший – Владимир, вон гляди, он уж глаз с меня не сводит, - Кидерн сделал вид, что пригубил вина, а сам бросил взгляд поверх кубка. – Да не егози, вон твой Конрад рядом со Стефаном.

- Только вот не нравятся мне эти посланники папские, - вдруг прошептал Войцех в самое ухо, перестав вертеться. – Как не взгляну так мурашки по коже.

- Клирики, преисполненные великой миссией, всегда жутковаты на вид, - рассеянно пробормотал Кидерн, снова улыбчиво стрельнувший яркой синевой во Владимира. - Пойду-ка я во двор, а то душно здесь.

- Что задумал, przyjaciel? – задорно подмигнул Войцех.

- Не любит княжич легкой добычи, нравятся ему трудности да игры. Что ж, будет ему и нежность и норов.

Морозное небо высокое и звездчатое гигантским шатром нависало над Луцким замком. Кидерн вдохнул полной грудью, тиамат пеленал лаская.

- Не озябнешь? – раздалось за спиной. – Смотри, эвон, пар валит.

- Нет, Wasza Wysoko??, люблю морозец.

- А что ещё любишь? – Владимир, подошедший совсем близко, окатил хмельным облаком.

Кидерн взял его за руку и ладонью коснулся своей щеки.

- Горячие какие, - сказал и, посмотрев прямо в глаза, поцеловал. – Вот и совсем не холодно.

Владимир точно голову потерял: сгреб в охапку, закружил, потянул в темный угол под навесом. Но Кидерн ловко вывернулся и рассмеявшись произнес:

- Э, нет, принц, не сейчас, скорый ты больно иль хмельной. Вот если на трезвую голову обо мне вспомнишь, тогда и поговорим.

И как в воздухе исчез. Княжич аж головой замотал: уж, не привиделся ли часом шляхтич этот красоты необычайной. Вернулся обратно, там пир горой, да только хлопца этого не видно. А ведь он даже имя не узнал. Но ничего, утро вечера мудренее, авось завтра разберемся.

Улучшив момент, Войцех смог вызволить Конрада из лап сотрапезников и увести подальше: то ли в кладовую, то ли чулан. А после, когда выбирались по одиночке, наткнулся на папского легата, который что-то взволнованно объяснял княжичу Ярославу, ведя того прочь от пирующих. Решив проследить за ними, Войцех, обернувшись псом, стал красться по темным коридорам. Разбирал лишь отдельные фразы: что-то об истинной вере, что-то о грехе и проклятье. Как вдруг в неровном свете факелов, он увидел взметнувшуюся руку епископа, после вдавившуюся в грудь юноши. Тело прелата стало быстро меняться, расти, волны смрада заполнили пространство. Прикосновение приапа было быстрым и смертоносным: Ярослав даже вскрикнуть не успел, как мешком повалился на пол.

Войцех стремглав бросился обратно – вниз. Кидерна за столом уже не было, метнулся в отведенные ближней свите опочивальни, там и нашел княжеского крестника.

- Это приапы! – голос дрожал от напряжения и испуга. – Они Ярослава убили.

Кидерн, уже лежаший в постели, вскочил, подбежал к запыхавшемуся дрожащему другу.

- Что ты видел, говори, - сжал плечи.

Тот стал рассказывать, продолжая мелко трястись.

- Скрыться нам надо до времени, - выдавил он после. – Я-то ладно, тебе вот здесь оставаться. Но пока они рядом, покоя не жди.

- Так… - Кидерн задумался, мысли крутились в бешенном хороводе. – Значит мертв, говоришь Ярослав, ах, как нексати. Нас они вряд ли вычислят, но вот помолвку разорвать Ингварь явно не захочет – слишком щедрое приданное. Траур положенный выдержат, да и выдадут замуж Саломею не за Ярослава, а за моего Владимира.

- Рано или поздно его бы все равно обженили, - Войцех понемногу приходил в себя. – Но, вот что занесло козлоногих в эти земли?

- Не знаю... не знаю, утро будет тяжелым.

Так и оказалось, словно и не было развеселого пиршества, двор княжеский погрузился в скорбь. Тело молодого княжича омыли, в тронном зале на бархате положили, свечи огромные зажгли, молитвы читать стали. Только вот священников местных не допустили, а молитвы читались на латинском священниками из посольства папского.

Сам же князь места себе от горя не находил, все глаза проплакал, к небесам вопрошал: «За что напасть такая страшная?»

На второй день явился к нему епископ фон Лихтен.

- Сегодня ночью, во время бдения у тела сына твоего явился мне архангел Гавриил, скорбь омрачала чело его, ибо смерть Ярослава - кара Господня, за грехи твои и ближних твоих.

Посмотрел, как подействовали слова эти на Ингваря и добавил: - Прикажи позвать сюда Владимира и наставника его Радея.

Первым явился Владимир: глаза красные, темными кругами бессонной ночи обведенные.

- Звали, тятенька?

- Что же ты, Владимир, наделал? – произнес фон Лихтен тихо. – Как же мог поселить бесов в сердце? Свою душу губишь и братову загубил. Поддался страсти греховной, учителем твоим Радеем поощряемой. Забыл святое писание: "Qui dormierit cum masculo coitu femineo, uterque operatus est nefas, morte moriantur: sit sanguis eorum super eos." Что значит: "Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них". А грех твой смертью Ярославовой стал. Узри Владимир: лукавый уж за твоею спиной стоит.

С этими словами епископ подвел отца и сына к бронзовому зеркалу, украшавшему комнату.

- Смотрите внимательно, но не оборачивайтесь!

Словно серой дымкой заволокло все вокруг: как заворожённые стали вглядываться Ингварь с Владимиром в мутную поверхность металла, как вдруг увидели, что из зазеркальных глубин, смотрит на них, будто за спинами прячется, отвратительная козлиная морда глаза, как угли горят, рога саженные отливают булатом. Ингварь за сердце схватился и на землю рухнул, а Владимир только закричал страшно, да ладонями лицо закрыл.

Много ли времени прошло не понял, когда глаза открыл, увидал как епископ над князем склонился, чем-то ему в лицо брызнул и туман серый развеялся. Ингварь со стоном в себя пришел. Приподнялся, Владимир к нему бросился, помог на лавку сесть.

- Вижу, что узрели вы облик дьявольский. Дабы стало вам ясно, как близко подпустили вы лукавого. Но есть ещё возможность спасти души ваши и землю христианскую от нечисти адской. Огню очистительному придать наставника твоего Радея и того, кто змеем в сердце твоем поселился, княжич. Имя его ты сам назовешь.

- Не знаю имени я его, - медленно, словно зачарованный произнес Владимир. – В посольстве он польском при князе молодом состоит.

Сказал и залился слезами.

- Ничего, ничего, сынок, – стал успокаивать его, окончательно пришедший в себя Ингварь. – Слезы, они душу очищают. Ступай, да, пришли мне Болеслава.

Вышел Владимир от отца, а сам ни жив, ни мертв, только твердил одно: «От лукавого это все, от лукавого!»

Но сразу за воеводою не пошел: что бы там ни было: привязан он к Радею был сызмальства. Не мог допустить лютой казни. Нашел того в классной комнате. Радей, после смерти Ярослава, сам не свой ходил: братья для него как родные чада, коих у него не было.

- Дядька Радей, - бросился княжич к нему в объятья. – Бежать тебе надо. Немедля. Епископ казни твоей требует, а отец от горя совсем не в себе. Беги в чем есть, а как все успокоиться, даст Бог, свидимся ещё. Сейчас тайным ходом иди, вот тебе ключ.

Не стал расспрашивать его наставник, понял, что медлить нельзя. Только в лоб поцеловал, и перекрестил на прощание.

Когда же передал он Болеславу отцов приказ, Радей, по его прикидкам, должен был быть уже далече. Так оно и вышло. Не нашли стражники учителя княжичей, так Ингварю и доложили. А тот, не смотря на гнев епископский, вроде бы и не шибко прогневался. То ли от скорби, то ли по другой, только ему ведомой, причине.

На следующий день хоронили молодого княжича. В полном вооружении, с запасами снеди всякой в глубокой могиле, курган насыпали высотой в шесть саженей. После была тризна, на которой поминали Ярослава и мать его покойницу, чтобы встретила она сыночка в царствии небесном и души их соединились.

Посольству польскому было назначено на утро после тризны явиться к князю. Как не велика была печаль от потери сына, но и о княжестве Ингварь забыть не мог. Потому и просил Стефана передать отцу, что готов женить на Саломее младшего сына своего -Владимира. И если такое условие устроит Великопольского князя, то ждет он ответа не ранее, чем к весне, когда положенное время траура пройдет. Стефан со словами князя согласился и засобирался в обратный путь.

Выехать решили двенадцатого до полудня. Вот только пан Збигнев захворал. Попросил оставить его с паном Войцехом до выздоровления. Стефан возражать не стал, хотел было лекаря с ними оставить, но те отказались, сославшись на местных врачевателей. На том и расстались.

Короткий зимний день уступил место вечерним сумеркам. Кидерн сидел на кровати и внимательно смотрел на Войцеха.

- Вот, пожалуй, и все. Теперь так: на будущей неделе, ты вернешься в Краков и скажешь, что я поправился и по приглашению Ингваря Ярославича остался при молодом князе до приезда свадебного посольства. Ну, а я буду завоевывать сердце моего русского принца.

- Последние дни Владимир сам не свой, смерть Ярослава изменила его, - Войцех прислонился к печи, грелся. – Не чувствуешь?

- Любимый брат, что ж ты хочешь, - Кидерн задумался. – Правда, я видел его всего раз после пира, и то мельком. Не переживай, чтобы там ни было выхода другого у меня нет. Пойди-ка лучше на кухню, да принеси больному расстегаев со стерлядкой.

- О, пан Збышек, кажется ваше здоровье идет на поправку, - рассмеялся Войцех. – Сию секунду.

После ухода приятеля Кидерн немного задремал, отвернувшись к стене, и не услышал, как отворилась дверь в опочивальню, скорее почувствовал чье-то присутствие.

- Принес? – спросил, он позевывая, но повернуться уже не успел: вдруг все его тело сковало, обездвижило. И ни крикнуть - язык к небу прирос, ни рукой пошевелить. В туманящемся сознании пронеслась мысль о приаповом заклятии.

Пришел в себя от ледяной воды, окатившей с ног до головы. Решил дернуться, не получилось. Он был привязан к деревянному перекрестию, установленному посреди какого-то каменного мешка, подсвеченного парой чадящих факелов.

- Сum multo desiderio dare desideratus… но это явно не о тебе, инкуб, - глаза епископа победно горели. - Жаль дружок твой, пес шелудивый, смог ускользнуть, но ничего мы и до него доберемся, omni tempore.

Двое его подручных льстиво заулыбались.

- Чего же ты ждешь, козлоногий, - голос Кидерна был глух. – Духу не хватило для честного поединка? Так давай, не тяни время.

- Ни чего, а кого, - приап явно наслаждался победой. – Рыцаря недавного посвященного в тайный орден, цель которого очистить мир от скверны – Incubus Mortuus. Слышал о таком, грязнозадый?

В этот момент с лязгом отворилась тяжелая обшитая кованным железом дверь и на пороге возникла темная фигура.

- А вот и он! Проходи же, правосудие ждет!

Вошедший сделал еще несколько шагов и оказался перед пленником. Взглянув на него, несмотря на все самообладание, Кидерн не удержался и вскрикнул.

- Владимир? – в голосе звучали боль и отчаяние. – Нет, только не ты.

Казалось, княжич не услышал, смотрел зло, не мигая.

- Да свершится воля Божья! – воскликнул приап.

- Умри, дьявольское отродье, - юный князь глубоко, по самую рукоять, вонзил клинок в тело Кидерна, в тело, которое он еще несколько дней назад так страстно желал, а ныне так же страстно ненавидел.

И с этими словам Владимир сдернул рукав рубахи, обнажив запястье, на котором, отливая черной краской, были выбиты две буквы I и М.

*Кидерн*

Тихий нервный смех Вероники послышался на краю моего сознания. Очнувшись, Первым, что увидели мои глаза был я сам, лежащий в спущенных до колен брюках на совершенно голом молодом человеке, сжимая руками его ягодицы. По бокам от меня на стульях, замерли полуобнажённые Вера и какой-то парень похожий на мулата.

- Ты пришёл в себя? – устало спросила Вера.

- Кажется начинаю, - в голове всё плыло. Мысли путались.

- Гоэтический обряд перехода - старая магическая техника, не думал, что мы сможем её запустить – благоговейно произнёс мулат. «Сабола» – вспомнил я. Именно его я смог вызвать своим призывом.

- Кидерн, больше не проси принимать участие в твоих оргиях, - какое-то колечко с камушком не стоит, чтобы я лишилась всех сил. – Вера пыталась шутить.

- Это была моя идея? – память возвращалась ко мне, но всё ещё не достаточно быстро.

- Идея твоя, а тело достала я, нарик уже совсем спекся, вспоминай давай, – кисло процедила она.

- Линнгамы едва хватило, когда ты ушёл в тиамат, я думал ты растворишься. – Сабола тёр виски, похоже у него раскалывалась голова. – Вот только стоило ли оно того? – он посмотрел под стол. – Бобик сдох.

Слегка перегнувшись, я увидел тело лохматого чёрного пса, тот лежал бездыханно.

- Поднимайся, мальчик хорошенький, но не лежать же на нём вечно. - заторопила меня Вера, - пора проверить результаты эксперимента.

Я поднялся, едва не свалившись от слабости под стол, к собачему трупу. Парнишка лежал на животе с широко расставленными ногами. Короткостриженый брюнет. Чёрные арабские брови. Трёдневная щетина. Измождённое тело со следами инъекций везде, куда можно дотянуться до вены. Его грудь мерно вздымалась в такт дыханию.

- Жив, похоже. Хватит спать, - капризно сказала Вероника, бесцеремонно хватая парня за мошонку. Найти другого способа его разбудить она не пожелала. Тот застонал и открыл глаза.

- Кто ты?

- Войцех…, – медленно прошептал он. И чуть погодя:

- Кидерн, я думал ты не решишься.

- Надо же, получилось – восхищённо всплеснул руками Сабола. Кажется он питал слабость к сложным магическим ритуалам. – Сколько лет ты бегал собачкой?

- Понятия не имею, но подозреваю, что долго. Больше никогда не буду обращаться.

- Вот и славно! – подвела итог Вера. - Теперь я могу забрать своё кольцо?

- Камень проявил себя как надо - им можно воспользоваться в полной мере, - я снял перстень с руки и протянул ей.

- Постойте, - перебил меня Войцех, - Вы должны знать… Приапы не оставят никого из вас в покое. Это личное. «Incubus mortuus» вернулся. И Кидерн, вряд ли линнгама Владимира поможет. Слишком мощные силы хотят тебя достать.

- Кто такой Владимир? – поинтересовалась Вероника.

- Владимир? – я задумался, вспоминая навеянное тиаматом. – В этой жизни его зовут Андрей…

 10 серия

Автор: Тиль Тобольский

ДУРОШЛЁПЫ

Из салона красоты Сабола выскользнул, широко улыбаясь: поучаствовал в любопытном ритуале, оказал услугу высшему собрату… Вообще, редко случалось молодому инкубу так засветиться. Он надеялся, что это принесет свои выгоды… в дальнейшем. Тем более во время всей этой возросшей возни сатиров, появление неких Мортусов и прочей дряни, неплохо иметь дополнительную защиту, окромя своих кулаков и крыльев.

Но чем дальше уходил Сабола, тем больше давали о себе знать полученные накануне раны, залеченные наспех, усталость после скоростного перелета по зову высшего, и довольно выматывающий ритуал… А если еще вспомнить лицо Данилы в последнюю встречу? Инкуб нахмурился, болезненно оскалясь, и, свернув в небольшой парк, рухнул на кованую скамейку.

Как вспомнил о Дане, так словно заныли все зубы разом…

* * *

…Данила в то утро уже собрался уходить, бросив израненного инкуба посреди двора. Сабола это четко видел в глазах старого друга. Но тут из сумрака выскользнул черный пес и, жалобно поскуливая, уставился на человека.

Странно, но псу Даня отказать не смог.

— Ну чем я могу помочь, а? — горько воскликнул старик, обращаясь к собаке. — Я что, медбрат? Или, думаешь, я доволоку ЕГО до травмпункта? Ну что ты на меня так жалобно смотришь, псина?

Сабола слабо пошевелился и подал голос:

— Не… не надо в травмпункт…

— Конечно, — горько отозвался Данила, — тебе линнгаму подавай. Вот прям здесь займемся горячим утренним сексом?

— Помоги встать, — тихо прохрипел инкуб в ответ.

Казалось, прошла вечность, пока они выползли со двора. На улице все больше светлело, таяла ночная кисельная хмарь. Данила кряхтя почти волок на себе Саболу. Тот пытался переставлять ноги самостоятельно, но этим больше мешал старику.

— Так… кха… куда тащить тебя? — просипел Данил, остановившись через пару десятков шагов, чтобы перевести дух.

— Туда, — булькнул инкуб и слабо пошевелив пальцами, показал куда-то вдоль улицы.

Даниле хотелось в голос материться, но он просто потопал дальше, на автомате переставляя свинцовые ноги. Так и шли, словно загулявшая парочка. Встречные прохожие брезгливо поджимали губы и обходили мужчин стороной. Данила останавливался часто, давая отдых ногам. Вскоре настал тот миг, когда старик понял, что дальше двинуться не сможет. Последние полчаса выпили из него все силы до донышка.

— Сюда… за дом, — вдруг подал голос Сабола.

Старик только сплюнул горькой тягучей слюной, потом набрал побольше воздуха и потащил инкуба за угол старой пятиэтажки. Сабола на секунду замер, зашевелил ноздрями, словно к чему-то принюхиваясь, и попросил сгрузить его под одним из окон. в которое можно заглянуть особо не напрягаясь, если бы не наглухо закрытые шторы. Архитектор был еще тем фантазером, спроектировав первый этаж почти на уровне земли.

Данила осторожно опустил инкуба прямо на грязную землю, прислонив его спиной к облупившейся кирпичной стене. А потом и сам тяжело дыша сел рядом. Оба замерли, приходя в себя после путешествия, хоть и недалекого. Пару-тройку минут молчали. Наконец, Данила, не выдержал:

— Где ты здесь линнгаму получишь, а?

— Ща… за стенкой, — инкуб завозился, пытаясь что-то выудить из внутреннего кармана куртки. После минутного кряхтения и матерков, на свет появилось маленькое овальное украшение в золотой оплетке.

— Это что за нано-фаберже? — поинтересовался Данила, наклонившись ближе.

— Желудь, — довольно произнес Сабола, вертя в пальцах поблескивающую фитюльку.

Старик только задрал вопросительно брови.

— Потом расскажу, — отмахнулся инкуб. — Надо же, не пострадал в драке, слава Пустоте! Вот этот артефакт и поможет мне подключиться к стороннему потоку… Ну, лингаммы…

Человек только хмыкнул. Если раньше его завораживали все эти колдовские штучки, что мелькали иногда у Саболы, то теперь ему было, если честно, плевать. Ну, хакнет инкуб чужой поток, присосется? Да и ладно…

Сабола прикрыл глаза, настраиваясь. Желудь приложил к кадыку,зажал подбородком. Таким способом полностью напитаться не получится, но сейчас ему важны были любые крохи линнгамы. Даже такие — остаточные, чужие…

* * *

Из клуба парни прискакали на съемную квартиру Рыжего только под утро. Ну как прискакали? Приползли… Но довольные оба, как удавы. Напрыгались за ночь, нарезвились. Хотели даже в Темную комнату сходить, но засунув туда носы, скривились от странных запахов и решили, что уже лучше дома, в комфорте.

Бошки у обоих еще гудели и от грохота музыки, и от кучи вылаканных коктейлей, да и скуренных сигарет… Но дурашливое настроение еще пузырилось в каждом, потому в коридоре мелкой хрущевки они долго пихались и взрывались дурацким хихиканьем, пока стаскивали куртки и кроссовки друг с друга.

— Коська, — завопил вдруг Рыжий, — я в туалет первый! Куда ты…

— Да вот ща, — со смехом отпихнул друга Костик и шмыгнул в кафельную комнатку. — Я тебя страшнее на год, потому потерпишь!

— Ну Ко-ось, — заныл под дверью рыжий хозяин квартирки.

— Не отвлекай, — глухо отозвалась дверь, — я занят важным процессом.

Рыжий фыркнул обиженно и побрел в комнату, стаскивая с себя свитер, а следом и джинсы.

А вот в душ они забрались уже вместе, мешаясь друг другу и бестолково хохоча. Долго дурачились под горячими струями, гоняли по дну ванны скользкий флакон шампуня, потом намыливались, звонко шлепая друг друга по тощим ягодицам и постепенно возбуждаясь.

Целоваться под душем все-таки тяжеловато. Несколько раз то Рыжий, то Костик кашляли, хлебнув воды. В итоге решили продолжить на постели…

— Я так шламаюсь, Кось, — пропищал полузадушено рыжий парнишка , скрученный на простыне в баранью рогульку.

— Падажжи, Рыжик, я ща попаду… Ща… — отозвался Костик, сосредоточенно сопя где-то сбоку, — Ну сдвинь локоть чуток, плиз!

— Он туда уже не сдвигается, — пискнул Рыжий, — Ай! Ты там попал, не? Ай, попал-попал… Ну, не торопись-ка…

— Привыкай давай, жду… — отозвался друг. И через мгновение, — Ну? Все? Терпимо?

— Фигассе, терпимо, — пфекнул Рыжий, — ты меня ща порвешь на британский… Своим мастодонтом…

— Завидуй молча, мелкий, — гордо высказался Костик, и азартно заскрипел кроватью…

Через пару минут старший решил сменить позицию и снова парни завозились на простыне, поблескивая мокрыми спинами и задницами в рассветных лучах.

— Я так не загнусь, Кось, — снова захихикал Рыжий, — Эй, осторожнее с коленками, ты мне сейчас что-то отдавишь.

— Блин, мелкий, — забурчал Костик, — ты заткнешься, нет?

— Ну-у-у… — ехидно протянул Рыжий, — ты всегда мне можешь рот заткнуть! Я даже знаю чем?

— Мобильником? — предположил с угрозой друг.

— Ой, фу! — хрюкнул Рыжий, — он залапанный и шестидюймовый. Не… Еще варианты?

— Рыжик, переворачивайся давай, — скомандовал Костя, — И съезжай на пол.

— В каком смысле «съезжай»? — удивленно спросил партнер.

— Ну, не весь, а только головой вниз…

— Мущ-щина, вы меня пугаете, — дурашливо завопил Рыжий, — Я вас моментами не понимаю!

Они снова завозились на кровати… Потом с полу раздалось:

— Значит, я буду мордой в грязный пол, а ты там будешь… Прям вот так? Ну… Хорошо… Да, хо… Боже, как же я давно под кроватью не мыл… Ай! Все, молчу-молчу… Не кусайся… Хотя… Можешь еще пару раз куснуть… Ай, нет! Всё, больше не можешь!

Через несколько минут поскрипывания кровати Рыжий взбунтовался:

— Всё, вытаскивай меня отсюда… Нет, оттудова не вытаскивай… Блин!

— Рыжик, давай сюда на подушку падай.

— Фух, у меня, наверно, теперь морда красная такая… А ты тут со своим веслом… Дай отдышусь, Кось!

Ребята после небольшой передышки снова завозились на постели, как щенки, теребя друг друга за разные выступающие части тела, покусывая и пощипывая. Кто сверху, кто снизу уже было не понять.

* * *

Когда Сабола открыл глаза, Данилы рядом не было. Старик ушел, увидев, что инкубу стало лучше и раны начали затягиваться. Первым желанием было догнать человека и хотя бы сказать «Спасибо», но… В столице ждал Высший.

Сабола резко вскочил на ноги. Линнгамы от молодых дурошлёпов за стеной оказалось довольно много. Чистой линнгамы, вкусной… Инкуб вежливо поклонился зашторенному окну, за которым уже спали наигравшиеся парни, и почти побежал в сторону аэропорта, на ходу приводя в порядок одежду…

…Он все успел тогда… И добрался к Высшему, и в ритуале помог. В целом, Сабола мог собой гордиться — в который раз инкуб с блеском выкрутился из очередной задницы. Только что ж он туда все время лезет? Н-да…

Только мысль о Даниле саднила… Инкуба это пугало.

* * *

Максима в данную минуту пугала мысль, что скоро сдохнет смартфон.

Прошлую ночь он перекантовался у каких-то шапочных знакомых по ВКонтактику… Но проситься еще на одну ночь совести не хватило. Чужие люди, чужие проблемы… Ну хоть накормили. А вот к вечеру телефончик стал дохнуть. Когда убегал из дому под вопли отчима несколько дней назад, то о заряднике забыл начисто. А если Сабола захочет позвонить? Правда, Макс не помнил, давал ли он номер мобилы этому солнышку… Кажется, давал…

Ежась под ноябрьским ветром Макс бродил по центру города, не зная куда приткнуться. Потом вспомнил, что зарядить мобилу можно и на вокзале. Рванул туда. За сотню рублей ему зарядили смартфон всего на двадцать процентов. Макс хотел было возмутиться, но посмотрев в наглые рожи парней, что заряжали мобильники всем страждущим, просто отвернулся и ушел в зал ожидания. На остатки мелочи купил шаурму и грустно жуя холодную дрянь в лаваше, терзал смарт, пытаясь найти хоть кого-нибудь в социальной сети, кто сможет приютить его на пару ночей, а лучше на недельку... Мобильник пискнул и отключился. Найти никого не удалось. На Макса тихо наваливалось отчаянье. Он бездумно крутил головой, рассматривая спешащих по своим делам пассажиров. «Вот так и становятся вокзальными бомжами», — горько подумалось парню.

Взгляд упал на табло расписания пригородных электричек. Вот на этой можно доехать до их дачки… Стоп! Дача! Максим судорожно зашарил по карманам, изо всех сил надеясь, что хватит на билет. Но… Монетка в десять рублей и желтый полтинничек — это было все, что он наковырял по уголкам куртки и карманам джинсов. Черт! Черт! Черт… Макс заметался у касс, рыская взглядом по полу — может кто обронил мелочь? Нет! Тут чисто… И тут… В смысле, грязно, конечно, но ни монетки не видно…. До отхода электрички еще полчаса. Что придумать?

— Не поможете мелочью на билет? — выдавил из себя Макс, холодея внутренне от стыда.

Пожилая женщина с добрым лицом просто молча обошла Макса, как столб. Парень поймал себя на мысли, что это еще ужаснее, чем он думал. Но проглотил поступающие слезы.

— Не поможете мелочью на билет, пожалуйста? — обратился еще к одной женщине с ярко красным чемоданом на колесиках.

— Работай иди, — чуть не в лицо плюнула тетка и оттолкнула плечом Максима, — Когда же вас, наркошей, всех отстрелют… Развелось! Ничо, Путин наведет порядок…

— Сука, — прошептал Макс в спину злой бабе.

Минута капала за минутой, Максим устало пытался выпросить денег у прохожих, краем глаза отмечая оставшееся время до электрички, но все впустую.

— Не поможете мелочью на билет? — безнадежно сказал Макс в сторону высокого мужчины лет сорока. И сжался, ожидая очередной ругани в свою сторону.

Мужик тормознулся, сверкнул очками из-под широкополой шляпы, сплюнул окурок и… Залез в кармашек небольшой сумки на плече. Поскреб там пальцами и выудил на свет пригоршню мелочи. Ссыпал в подставленную руку Макса.

— Спасибо вам, — со всхлипом выдавил Макс.

— Шел бы ты работать, парень, — пробормотал мужчина и потопал дальше, закуривая новую сигарету.

Да! Дядька поделился почти сотней рублей. Одни десятирублевки… Макс не веря удаче, пересчитал монетки. Хотелось улыбаться, но… Тут он заметил, как из-за касс к нему двинулся какой-то бомжеватый мужичок. И прям сверлил злым взглядом… Черт!

Макс прыгнул к свободному окошку кассы и быстро купил нужный билетик. Потом чуть не вприпрыжку понесся на перрон, нервно оглядываясь, но злого бомжа уже не было видно. И слава богу!

В вагоне электрички Макса еще долго трясло — то ли от пережитого стыда, то ли от страха… А может, просто замерз… Но колотило его долго, весь час, что ехал до своей станции. Только перед выходом он немного успокоился.

До своей дачи Максимка добрался уже в сумерках. Можно было доехать и быстрее на маршрутке, но Макс решил на оставшиеся деньги купить хлеба, и «Сникерс». Сжевал всё еще не дойдя до родного домика… Запил это счастье водой у старой колонки, облив себе брюки. Но все равно настроение было хорошее.

Дачка у максимовой семьи была, конечно, условная — так, домик в одну комнату, небольшой чердак, где мама хранила зимой всякие грабли-тяпки, да сбоку пристроечка для всякого разного барахла.

Парень с трудом открыл покосившуюся скрипучую калитку, хотя мог запросто ее перешагнуть. Потом по песчаной тропинке добрел до входной двери. Да уж, тут даже ключа не надо. Он носком кроссовки привычно поддел дверь, нажал на замок и створка со щелчком распахнулась.

Макс со вздохом упал на старый грязный диван у дальней стены комнаты и замер, отдыхая. В комнате было так же холодно, как и на улице, но хоть не дуло. Переведя дух, он стал шарить по домику в поисках старой керосинки и остатков какой-нибудь еды, если повезет… Крупу может какую оставили? Пока парень ползал на коленях по полу, стараясь вытащить из нижних ящиков комода какой-то интересный сверток, заскрипела калитка на улице.

Блин! Макс вскочил и кинулся к окошку.

По тропинке к домику брел… отчим. Млять!

* * *

— Мог бы хоть эсэмэску мамке кинуть, засранец, — хмуро сказал отчим, сидя на том же старом диване.

— Да мобила сдохла, — попытался оправдаться Макс, откладывая в сторону надкушенный бутерброд. Уже третий, кажется.

— Да жуй уж молча, — отмахнулся грузный мужчина далеко за пятьдесят. Он хмуро вжикнул молнией черной куртки — в домике стало потеплее. На окне горела керосинка, а Макс сидел у маленького столика на раздолбанном табурете и жадно ел. Отчим привез с собой несколько бутеров и термос с растворимым кофе.

— Прям мобила твоя на первый день и сдохла? А у дружков твоих мобил прямо и нет? Ушмондал черт знает куда, а мамка в слезах который день. Думал, уже «Скорую» вызывать!

Макс виновато проглотил кусок и молча уставился в столешницу.

— Вот что ты здесь делать собрался, идиота кусок? Ни печки тут, ни дров. Жрать, что бы стал?

— Работу бы нашел, — пробурчал Максим.

— А что ты умеешь делать, а? Посмотри на себя! Даже грузчиком не сможешь, дохляк такой! А институт чего пропускаешь? Да, я там сегодня был, искал одного дебила…

— Я его брошу, — выдавил Макс.

— Я те брошу, — отрезал отчим. — Не для того мы с мамкой твоей столько сил и бабла на тебя потратили, что б ты бросил. Курсы эти подготовительные… репетиторы… Ты себе хоть представляешь, какие это деньги?

— Я все отдам, заработаю и отдам, — горько сказал Макс.

— Заработничек, нашелся… Ты лучше институт нормально окончи и профессию получи! Вот это и будет возврат твоего долга…

В домике повисла тишина. Отчим хмуро смотрел в окно, а Макс на глянцевый бок термоса, что поблескивал в дрожащем пламени керосинки.

— Ладно, — выдохнул отчим через долгое время. — Собирайся, домой поехали. Глядишь, на последнюю электричку успеем.

— Так я же…

Но отчим рявкнул, вставая:

— Чо «так я же»?

— Ни чо, — стушевался Макс.

— Так, термос — в пакет. Бумагу от бутеров не оставляй, по дороге выкинем. Ну что завис? Двигай-двигай костылями! А я пока мамке отзвонюсь… Дать бы тебе по шее разок…

Отчим выудил из поясной кобуры старый мобильник и запикал кнопками, близоруко поднеся трубку почти к носу.

Странно, но каким бы грубоватым отчим не был, а Макс все-таки рад его видеть. Дядька не шибко разговорчивый и много работал на своем полудохлом заводе, но надежный он оказался мужик. Не отнять.

Максу трудно было поверить, что все его мучения вот так враз закончились… Очень хотелось плакать.

— Да здесь он, нашел идиота! Да не трогал я его, совсем с ума посходила?! Хотя надо бы… Все-все, прекращай хлюпать носом, а то снова таблетки придется глотать. Все, домой едем, отбой… Успеем на электричку. Ну нет, так мотор поймаем… Все, от… отбой, говорю…

— Все собрал? — это уже Максу. — Туши лампу и потопали.

 11 серия

Авторы: Александр Волгин

ПОДАРОК

Дверь парикмахерской мягко захлопнулась за Войцехом, он спустился с крыльца, сделал несколько быстрых шагов, но приостановился. С отвычки от вертикального положения слегка пошатывало, да и тело, что ни говори, ему досталось весьма покоцанное. Спасибо хоть молодое, Вероника постаралась, облегчила ему восстановление. Эх, не любил он иметь дело с суккубами, слишком хитрые и жадные они, стервы - за любую услугу сдерут три шкуры и не заметишь, но и без них иной раз не обойтись, как вот сейчас.

Размышляя об этом и потихоньку осваиваясь в новом теле, Войцех сунул руку под куртку и почесал живот. Чертова собачья привычка почесываться! Надо избавляться, а то не ровен час, еще забудешься, да задерешь ногу на ближайший столб. Инкуб усмехнулся, представив эту картину. За долгие годы (а Войцех сам не знал, сколько прошло времени) он слишком сильно "сросся" с животным. Иной раз, свернувшись где-нибудь на полу в случайном тепле, он дремал, ускользая глубоко в немудрящие песьи мысли о сладких костях, которыми можно было разжиться на рынке, или об этой похожей на блевотину дряни под названием "Чаппи", перепадавшей ему изредка от сердобольных смертных, или о наглых голубях, которым неплохо было бы прищемить хвост. Потом спохватывался, тряс бородатой мордой, вспоминая кто он, и стараясь не дать этим воспоминаниям исчезнуть. Хорошо, что аралезам не нужна линнгама, иначе хоть волком вой, добыть ее негде - даже зоофилы на грязную дворнягу не позарятся.

А тиамат... Все эти годы он не мог в него полноценно погрузиться, так, ходил по краю, улавливая тени эманаций и выхватывая обрывки нужной ему информации. Когда удавалось войти чуть глубже, он чувствовал близость своих сородичей-инкубов или зловонное присутствие сатиров, но сам и для тех, и для других как бы не существовал. Некоторые инкубы, которых он встречал, узнавали в нем своего, но ни один из них не смог, или скорее, не захотел организовать и провести над Войцехом опасный обряд Мушаред. И вот наконец это сделал Кидерн, даже не подозревавший, кого именно он освобождает. Войцех приложил к этому все силы, и Кидерн рискнул. Инкубам чуждо понятие дружбы, это странное свойство присуще только смертным, инкубы одиночки, они объединяются редко, и только для борьбы с общим врагом. Но по отношению к Кидерну Войцех чувствовал нечто, что можно назвать благодарностью, и тем самым словом, которым смертные называют близость без секса. Впрочем, за проведенный обряд он сполна расплатился важной информацией, поэтому постарался не забивать себе голову подобной сентиментальной чушью.

Теперь необходимо было найти место, где можно было несколько часов отлежаться, приводя в порядок полуразрушенное наркотиками тело, а после этого уже двинуть на поиски линнгамы - запаса, полученного от Кидерна при переходе, хватит разве что на восстановление. Он ощущал как бы легкое покалывание и зуд вдоль позвоночника, волны тиамата подступали и настойчиво звали его к себе, но все это потом, потом, когда он сможет полностью расслабиться, уловить малейшие колебания и "считать" все мельчайшие подробности информации. А в том, что информация есть и ее много, он ни на секунду не сомневался. Скоро он все узнает.

С этими мыслями Войцех, наконец-то полностью освоивший забытый способ передвижения, снова прибавил шагу, при этом поморщившись: парнишка-наркоман, видимо, был натуралом, а тут насухую, да еще таким инструментом как у Кидерна в его нынешнем воплощении. Ладно, это меньшее из того, что придется восстанавливать.

****

Инге Леся в тот раз так и не позвонила. Сколько можно было уже страдать и терзаться чувством вины? Иногда Леся думала, что права была ее мать, когда говорила, что дочь слишком несамостоятельная и ведомая. Мама и интерес Леси к женщинам объясняла тем, что ее "подбили на дурное и совратили какие-нибудь распущенные девки". Разумеется, это было не так - интереса к мальчишкам и парням она, сколько себя помнила, ни разу не испытывала, зато со школы периодически появлялись разные Маши и Оксаны, в дружбу с которыми Леся кидалась с головой, которым готова была отдать все, о которых могла говорить бесконечно, и которых мучительно ревновала.

Впрочем, до поры все было невинно, и заканчивалось обычно, когда на горизонте подруги появлялся какой-нибудь симпатичный старшеклассник. Потом Леся поступила в институт, съехала от родителей и стала пытаться наладить свою личную жизнь, не оглядываясь на то, что они скажут.

Хотя и в этом было не все гладко, и нет-нет, но приходилось признавать, что она плывет по течению и не очень-то контролирует свою жизнь. Ведь и Ингу она, можно сказать, не выбирала - та сама выбрала ее. В тот день четыре года назад, в конторе она буквально лоб в лоб столкнулась с высокой брюнеткой, пулей вылетевшей из приемной Веры Лактионовны. Они сшиблись, документы, которые Леся несла на подпись, разлетелись по всему коридору. Девушка улыбнулась, помогла все собрать, а в качестве извинения предложила выпить вместе кофе в обеденный перерыв.

На работу в тот день Леся больше не вернулась, позвонила, сказала, что плохо себя почувствовала и едет домой. А еще через неделю Инга сама приняла решение, что переедет к ней. Леся не возражала, она поняла, что влюбилась, и больше трех лет была счастлива - нет, они обе были счастливы. Пока глупая случайность не разрушила все, и виной этому была та самая Лесина "ведомость" и ничего больше.

"Нет, - думала Леся, - пора с этим заканчивать!". Надо брать жизнь в свои руки, она давно уже взрослый человек и должна все контролировать, тем более теперь, когда вот-вот станет матерью. Не будет Инги рядом - ничего, она и сама справится, нужно нести ответственность за свои проколы и свою дурость, и перестать жалеть себя.

Из этих размышлений Лесю вырвал телефонный звонок. Звонили с незнакомого номера.

- Алло?

- Алло, Лесенька, здравствуй, это Вера Лактионовна.

"Вот это поворот" - подумала Леся. Начальница никогда ей не звонила на личный номер, да еще и называя "Лесенькой". Что могло понадобиться этой грымзе?

- Ты так быстро тогда убежала, что я даже не успела тебя спросить, как дела и как самочувствие.

- Все хорошо, спасибо, - осторожно ответила Леся.

- Это отлично, я так рада. Знаешь, я сама, когда носила старшего, так мучилась до самых родов, так мучилась... Уже дождаться не могла, когда же он родится. У тебя когда срок?

- Через две недели.

- Ну все, значит почти последние денечки, и увидишь своего сынулю, - ворковала Вера Лактионовна. Голос ее источал дружелюбие - или сочился патокой?.. - Ты уже купила кроватку, коляску и все, что нужно малышу?

- Нет пока, говорят - это плохая примета.

- Ерунда и суеверия! - убежденно заявила начальница. - Знаешь, давай-ка я заеду вечерком к тебе, посмотрю как ты, мы обговорим все, что может понадобиться, потом закажу, и тебе все привезут.

- Вера Лактионовна, спасибо, ничего не надо заказывать, я все сама куплю! - горячо запротестовала Леся, но начальница ее уже не слушала.

- Значит, договорились. Жди меня сегодня часов в семь, и даже не смей возражать. Я сама мать, и понимаю, что у ребенка должно быть все самое лучшее. И с клиникой я вопрос решу.

Опустив трубку, Леся глубоко задумалась - что это сейчас было? Такой интерес к проблемам рядовой подчиненной слишком нехарактерен был для "Русской Медведицы". Неужто Вера Лактионовна заинтересовалась самой Лесей? Но почему вдруг сейчас? Момент был совсем уж неподходящий. Хотя, возможно, она действительно забеспокоилась о ребенке. Воспоминания молодости, женская натура - кто знает, что там творится в голове этих железных бизнесвумен?

Леся решила для себя, что посмотрит по ходу дела, но подарков никаких уж точно принимать не будет.

****

В тесном гостиничном номере с односпальной кроватью Войцех первым делом сбросил с себя убогую и несвежую одежду, принадлежавшую "телу". Сжечь бы ее, но в нынешних постоялых дворах камины - большая редкость. Перед тем, как отправиться в отель, он прошелся по магазинам и купил себе все новое, благо, Кидерн снабдил его деньгами.

После горячего душа он почувствовал себя гораздо лучше. Тело постепенно восстанавливалось, силы с каждой минутой прибывали, и Войцех наконец-то позволил себе полностью погрузиться в сияющие волны тиамата. Первое, что он ощутил - это гнетущее присутствие сатиров. Не здесь, не в этой гостинице конечно, но зловоние, воспринимаемое отнюдь не обонянием, кругами расходилось по всему городу, сатиры были рядом, и были как никогда опасны.

Впрочем, об этом инкуб и так знал, поэтому сосредоточился на другом - странном потоке, который вел его к... Не может этого быть! Войцех точно знал, что Конрада сейчас нет среди живущих. Даже будучи аралезом, он постоянно искал его, ждал, когда наступит перерождение, но Конрад видимо крепко застрял где-то там, в вечности смертных. И все же тиамат не мог лгать. Значит, Конрад все-таки переродился? Здесь, в этом городе? Но нет, волны, исходящие от этого человека, были другими... Войцех был так удивлен, что вынырнув из потока тиамата, вскочил и заходил по маленькой комнате. Он никогда не слышал о том, чтобы у инкуба были двое предназначенных ему смертных. Вот задачка-то.

Взяв телефон, он вызвал номер Кидерна. Трубку долго не брали, играла музыка, и Войцех хотел уже сбросить, когда все-таки услышал знакомый голос.

- А, это ты... Ну что, очухался, ломки нет? - Кидерн хохотнул.

- Иди ты знаешь куда?

- Шучу, шучу. Серьезно, восстановился уже?

- Ага. Неплохое тело вы мне презентовали, тут работы на пять минут.

- Так уж и на пять? - усомнился Кидерн. - Ладно, ты чего звонишь-то?

- Да понимаешь, тут такая штука... Ты слышал когда-нибудь, чтобы нашим были предназначены сразу несколько смертных?

Кидерн помолчал пару секунд.

- Это что, у тебя там кто-то левый обозначился?

- В смысле - левый? - не понял Войцех. - А, ну да, об этом я и говорю! Тиамат...

Но Кидерн перебил:

- Стоп, стоп, не телефонный разговор. Ты только поэтому и позвонил?

- Поэтому. Я тут не знаю, что и думать, потому что это точно не Конрад. Думаешь, это может быть еще один?

- Слушай, у меня тут масса дел, сам знаешь. Давай-ка ты со своими амурами разбирайся сам. Если будет что-то важное - звони, ну или вызывай.

- Погоди, это тоже важное...

Но Кидерн уже отключился.nВойцех снова нажал на вызов, прослушал песенку про "опять и опять", но ответа не было.

Вот тебе и "друг", тьфу!

Войцех бросил телефон на кровать и стал одеваться - загадку второго предназначенного он еще успеет разгадать, а пока необходимо было пополнить запас линнгамы, он был уже на исходе. Парнишка на ресепшене, кажется, в этом плане вполне перспективен, несмотря на обручальное кольцо. Выходя из номера, Войцех прибег к репарио - портье должен был забыть, что несколько часов назад заселял молодого исхудавшего парня с темными кругами под глазами. Теперь он увидит хорошо одетого плотного мужчину лет тридцати. Ну что поделаешь, если у донора такие вкусы?

Через пару часов, когда парень-портье вышел из его номера, едва волоча ноги после феерического бурного секса, Войцех постарался удобнее устроиться на узкой кровати. Его немного разморило, линнгама плескалась в нем, заполняя все его существо. Это была первая полноценная "порция" за долгие годы, и теперь он наслаждался полузабытой силой и энергией. Линнгама таких вот "якобы натуралов", как этот парень, имела особый оттенок - сейчас Войцех это вспомнил. Если бы можно было передать ее свойства через вкусовые ощущения, то он сказал бы, что в ней есть некая горчинка, как в коньяке. Изысканная горчинка.

Напитавшись линнгамой, Войцех вновь ощутил - и еще явственнее - поток тиамата, который звал его не разлеживаться, а отправиться на поиски того, кто четко определялся как предназначенный ему. Но инкуб решил, что все равно сейчас ночь, не имеет смысла куда-то тащиться, рискуя привлечь внимание сатиров. Нужный объект он найдет и утром, теперь у него есть для этого силы.

****

На последнюю электричку они все-таки опоздали, пришлось ловить попутку.

- Командир, до метро подбросишь? Вот, с сыном на даче застряли.

"С сыном...". У Макса вновь защекотало в носу и сжалось горло. "Да что ж я как девка? - подумал он. - Нужны кому-то эти детали, что пасынок"

Отчим сел рядом с водителем, а Макс устроился на заднем сиденье. Водила врубил шансон, и это было хорошим поводом для Макса не перебрасываться пустыми фразами, а все обдумать. А обдумывать было что. Если вопрос с возвращением домой был уже решен, то основная проблема все равно осталась. Парень понимал, что мать с отчимом в одночасье не перестали быть гомофобами, они приняли его как сына, но вот сумеют ли они все-таки принять его таким, какой он есть? Макс знал, что впереди еще долгие разговоры, возможно снова конфликт, но теперь мысль об этом уже не была для него такой мучительной. Он уже не был один во всем мире, возможно ему удастся объяснить, что он нормальный, не больной и не извращенец...

Под эти мысли и под хриплый голос из динамиков Макс задремал.

Мать, конечно же, не спала, открыла дверь, как только они вышли из лифта. Макс помедлил, но отчим слегка подтолкнул его в спину.

- Принимай, Катерина, ценный груз.

Тут же, в прихожей мать обхватила сына, прижала его к себе и заплакала.

- Мам... ну что ты... ну вот я, живой и здоровый, - парень неловко погладил ее по волосам, но не удержался, и уткнулся лицом ей в макушку.

Отчим, стаскивая ботинки, недовольно покосился в их сторону.

- Ну все, развели тут, заканчивайте уже. Кать, сделай нам по-быстрому чего-нибудь пожевать и по пятьдесят грамм можно. И отбой, мне вставать в полседьмого.

Он обернулся к Максу:

- Чего застыл, здесь спать собрался? Тебе тоже завтра на лекции, не забыл? Хотя, уже сегодня.

Макс не забыл. Он понимал, что утром ему придется пойти в "альма матер" и столкнуться лицом к лицу со всеми - и с Ленкой, и с Костей и с остальными... Макс понял, что при мысли о Косте не чувствует ничего. Пожалуй, разве что, легкую брезгливость. Поверить нельзя, что всего пару недель назад он только и делал, что фантазировал о нем, да радовался каждому поводу его увидеть. Что только в нем нашел? И жопа плоская, и рожа рязанская, да еще туповатый и жестокий.

Все это казалось дурным сном. Впрочем, как и то, что произошло с Максом за последние несколько дней - здесь вообще было столько невероятного и фантастического, что в голове уложиться никак не могло. Ничего, он успеет еще все обдумать и разложить по полочкам, и завтра он все выдержит, обязательно.

Утром, когда Макс, закинув рюкзак на плечо, вышел из подъезда и направился в сторону метро, от стены соседнего дома отлепился крепкий черноволосый парень и двинулся за ним.

"Так вот ты какой, северный олень" - подумал Войцех, следуя шагах в десяти позади паренька. Причем здесь олень, он и сам не понял. Видимо, отголоски сознания бывшего хозяина тела. Ну что ж, неплох смертный, могло быть и хуже. Парень еще не знает, какой подарок в лице Войцеха он получил. Инкуб усмехнулся и тихо пропел: "Лучший твой подарочек - это я!" - всплыло оттуда же, откуда и про оленя.

 12 серия

Автор: Ксения Андрэ (AndrRomaha)

ПУСТЫЕ НАДЕЖДЫ

Двойные стеклянные двери закрылись, отрезав голоса и шаги уходящих. Щелчок замка отдался мягким эхом. Вероника зябко повела плечом и пошла по салону, всюду зажигая свет. Просторный зал. Сдвинутые полукругом зеркала. Ковер подвернут там, где полчаса назад лежал труп собаки. Пусто и тихо. Опускаясь в кресло, она нажала рычажок, и софиты ударили в зеркало, отразившее ее усталый взгляд. Вот она, неумолимая правда. Припухшие веки, беспокойно бьется жилка на виске, и линия скулы перестала повторять точеную греческую амфору. Это - старость? Мужская линнгама точит ее изнутри день за днем. Как долго удастся утаивать это от мира и от себя?

Прикрыв глаза, Вероника взяла под контроль свое дыхание, замедлила стук сердца и направила поток линнгамы к лицу. Кожа напиталась силой. Тени вокруг век растворились в матовом сиянии. Новый взгляд, которым она одарила свое отражение, был призывным и вызывающим. Женщина в зеркале больше не была Верой. Свежие черты, тонкая шея, хрупкие плечи… Она скинула блузку и выпростала тусклые пепельные крылья. Вот такой любил ее в дни их оргий Родриго. Такой любила себя она сама. «Ты здесь загостилась, Вероника. Пора в путь...»

Кольцо со шпинелью тяжелило палец. Она качнула рукой, чтобы камень поймал луч софита, и привычно прищурилась в ожидании яркого блика. Но перстень не вернул того, что взял: свет остался заперт в камне. «Ах, вот ты какая, шпинель?! Алчная. Темная. Омут». …Всего лишь миг: решиться и уйти! Но – бизнес, миллионы, положение?! Всё так складно вышло: наследники похищены. С чего приап решил, что она палец о палец ударит ради чужих сыновей? Пусть умрут! …Найти в какой-нибудь банановой республике бессловесное тело, оформить документы на наследство, окэшить бизнес, увести счета в оффшор. Потом прописать на кристалле свой код и нырнуть в Пустоту. Ждать воплощения, проснуться в новом теле, вернуться к прежним привычкам, снова забрать деньги. Всё - кстати. Всё – удачно. И лишь одно мешало, словно гвоздь в ботинке: время. Как быстро выйдет перевести активы в безнал? Сколько осталось до Лесиных родов? Все эти недели ей будут докучать информацией о судьбе «сыновей». И прежде, чем спасительный покой примет ее в свое лоно, её заставят узнать о незавидной участи мальчишек.

Она вынула из сумки портмоне. На развороте – так было принято у людей – хранилось старое сентиментальное фото. День рождения старшего ребенка, Влада. Сияя от счастья, он держит над головой подарок - модель парусника. А младший, Алик, чуть ревниво кривя губы, прижимается к «матери», склонившейся щекой к его макушке. Вероника коснулась пальцем глянцевой бумаги, словно пытаясь закрыть детские счастливые глаза. И крупная судорога пробила ее плечи. …Кто-то будет издеваться над ее сыновьями. Рвать с них одежду, насиловать, зажимать жирными несвежими телами. Ее мальчишек – светлых, улыбчивых, добрых. Как они радостно висли у нее на шее после ее командировок! Как спешили поделиться мальчишечьими победами и неудачами! Как, повзрослев и уезжая в Бонн, с трогательным максимализмом юности клялись выучиться, сделаться профессионалами, стать достойными «самой лучшей, самой умной, самой доброй мамы»! Она накрыла фото ладонью. У женщины в зеркале снова были Верины глаза. «Нет, Леся, своего ребенка ты не получишь. Ничего личного, так вышло. Не судьба».

* * *

Субботы Гоша еле дождался. Приехал за полчаса и нарезал круги у шлагбаума, за которым в узком дворе теснились крутые машины. Зачем он здесь и что скажет Сергею при встрече, он не придумал. «Может, позвать на бильярд?» - пытался он слепить хоть какой-нибудь повод. Но сам себе ехидно отвечал: «Еще в города предложи поиграть, недоумок!» Ровно в семь он подрулил ближе к подъезду. Несколько холёных теток и мужиков, хлопая дверями, разошлись по своим тачкам. «Его сегодня нет, - терзался Гоша. – Он заболел. Или уехал». Но дверь еще раз распахнулась, и Гошино сердце застучало в ребра.

Живой Сергей оказался круче всех воспоминаний. Подтянутый и рослый, в модной глянцевой куртке, из-под которой поднималась к горлу светлая водолазка. Гоша судорожно сглотнул, но тупить было не время, и он шагнул вперед:

- Сергей?...

Серый обернулся, в первый миг посмотрел озадаченно, потом его взгляд потеплел:

- Гошка?

Гоша кивнул и раскрыл рот в робкой надежде, что сами собой скажутся какие-то слова. Но придумывать ничего не пришлось.

- Слушай, а как тебя полностью – Георгий? – Серый улыбался. - Я потом всё думал: Георгий? Игорь? Егор?

«…Всё думал!..» - Гоша вычленил из фразы сладкие слова и залился румянцем по самую маковку.

- Идем! – Сергей как-то очень привычно кивнул и пошел к машине.

В его руке всхлипнул пульт сигнализации, и серебристый кабриолет послушно моргнул узкими фарами.

- Чего ты без крыши-то? Осень! – выпалил Гоша.

Не то, чтоб он был крутой спец в автомобилях, но ведь офисный планктон, в лучших традициях Эллочки Щукиной, всегда имеет точку зрения о зимней эксплуатации кабриолетов, качестве отелей Барбадоса и технических характеристиках яхт бренда Люрссен Верфь.

- Почему - «без крыши»? – усмехнулся Сергей. – Верх же поднят. А ты что, уже перешел с летней машины на зимнюю?

Гоша смутился, неуклюже полез в низкий салон, долбанулся коленом о торпеду и опустил взгляд в пол, не зная, что говорить. Тут дверь, которую он только что закрыл за собой, потянули, и в машину заглянул пухлый мужик:

- Серёг, ты – в сторону метро? Подкинь!

Но Серый, умножая на ноль остатки Гошиного самообладания, качнул головой:

- Не, Дим, сорри. Сейчас не могу. У меня тут, кажется, интим наметился, - и подмигнул Гоше: - Ага?

* * *

Серый собрался было везти свой непредвиденный «интим» ужинать в «Шеш-беш». Но Гоша так опасливо жался на пассажирском сидении, краснея и пряча глаза, что тащить его куда-нибудь в людное место показалось негуманно, и Серый свернул к дому. В лифте он снисходительно разглядывал паренька: уши горят, сам – трясется и не верит своей храбрости. Хочет быть соблазненным, чтоб потом руки заламывать и стонать: «Как мне теперь в глаза людям смотреть?!» Но нет, друг, таких удовольствий тебе не обломится!

- Вера-то – как: заплатила тебе тогда? Не поскупилась? – проговорил Серый с подколкой.

- Что? – Гоша вздрогнул.

Лифт остановился, и Серый вышел, не оглянувшись и зная, что этот телок никуда не соскочит. Открывая дверь ключом, он слышал за спиной смущенное сопение.

Серый был гурманом. Когда ты молод, а впереди у тебя – вечность, отчего бы не смаковать по капле эту жизнь? Каждое чувство, каждая эмоция, даже каждая блажь придают линнгаме свой неповторимый оттенок. Пламя страсти не похоже на нежность влюбленности, похоть бешеной ярости – на робкую сладость стыда. Серый любил прицениваться и дегустировать. Все люди разные. Кто-то «вкуснее» в восторге, а кто-то – в отчаянии. Один из его любовников, рыхлый, утомленный жизнью толстосум, был особенно хорош в расслабленном, индифферентном состоянии. И Сергей просил его «любви» даже после того, как папик, насытившись, отваливался на подушки. Серый ласкался, раздувая затухающую страсть, терпел пренебрежительное «хватит», умолял о повторе. И, добившись уступки, вбирал утонченную сладость «усталой любви». Мнительный, как все богачи, папик боялся, что всем от него нужны только деньги. Но раз за разом видел: «барсик» хочет его искренне и ненасытно. «Может, любит?» - думал папик, прикидывая, а не отписать ли мальчишке в наследство «заводы и пароходы»?

Войдя в квартиру, Сергей сменил гнев на милость: «забыл» неудобный вопрос о деньгах, выдал гостю тапочки, приглашающе распахнул дверь ванной комнаты и ушел готовить ужин. Гоша, помня слова про «чистеньких мальчиков», сделал всё, что нужно. С усилием переводя дыхание от стыда, он «готовился к худшему» - именно так, стесняясь перед самим собой своих желаний, он называл то, зачем пришел. А потом - заявился на кухню «в чем мать родила». Серый в это время снимал с гриля запеченные купаты. Вскинув взгляд на гостя, он расхохотался:

- Ну, ты даешь! Что, так не терпится?

Гоша стушевался и шагнул назад. Но вкус его смущения Сергей уже распробовал и теперь собирался перелистать всё меню. Притащив из комнаты халат, он закутал любовника:

- Не застудись. Здесь прохладно!

Но Гоше нужно было время, чтоб расслабиться. Впрочем, Серый не торопился. Они прикончили купаты, и Серый варил в турке кофе, когда освоившийся, наконец, гость с вызовом выдохнул:

- Прая-да-Витория!

- Якутск, – принял подачу Сергей.

- Каобанг!

- Где это? Пруф или не было!*

- Это – город во Вьетнаме. Я оттуда текстиль растамаживаю, - Гоша придвинул к себе планшет и полез в яндекс.карты.

Городов Гоша знал много. Впрочем, Серый даже не собирался его «побеждать». Как-то быстро он оказался загнан в угол и поднял руки, признавая поражение. Гоша раздухарился, глаза его горели. И, когда Сергей накрыл его узкую кисть своей ладонью, его линнгама имела совсем другой вкус, чем при встрече.

- Сереж, ты – это… человек? – вышептал Гоша.

- Конечно. Идем, покажу! – Серый встал и потянул паренька за руку.

Но тот, играя сам с собою в целомудрие, уперся и замотал головой. Серый принял игру, переплел свои пальцы с Гошкиными и нежно, слабо, миллиметр за миллиметром преодолевал его сопротивление.

- Я не хочу! – бормотал Гоша, запахивая на груди халат. – Я – не «этот»… Не надо!

- Один раз, ладно? Я – ласково. Не трусь!

Сдающийся Гоша был дивно хорош, но последнее слово внесло диссонанс. Он вмиг зажался. Привычный страх быть слабаком и лузером заковал его в панцирь. Серому пришлось начать сначала:

- Гооооша! Ты вспоминал меня?.. Нет? А я тебя – да!

…Естественно, закончилось всё в койке.

Побежденный своим желанием и терпением Серого, Гоша раскрылся. Его линнгама не сливалась, как у всех других, в «белый шум», а медленно играла чистыми тонами.

- Гошка, как ты это делаешь? – Серый захлебнулся теплым чувством. - Я же сам тебя пялил там, у Веры. А ты опять - как девственник.

- Люблю тебя, Сереж! – Гоша обвил руками шею любовника. – Я так хотел тебя! Ты мне снишься ночами!

У Серого в ушах шумело от мощного потока Гошиной линнгамы, и он с трудом заставлял себя следить, чтобы неопытный, робкий любовник получал свою долю удовольствия. Оторвались они друг от друга ближе к полуночи.

- Останешься на ночь? – голос Серёги был нежным. – Ты один живешь?

- С мамой, - Гоше отчего-то не стыдно было так отвечать. Может, потому что он знал: Сергей не собирается его вышучивать.

- Позвони ей, скажи: не придешь… Мобильник принести?

Обессиленный Гоша кивнул. И когда Сергей вернулся из прихожей с его телефоном, даже не приподнял голову с подушки:

- Мам? Я останусь у Люды. Я завтра приду!

Мать бубнила что-то обычное, нудное. Гоша лениво отбрехивался:

- Не ругайся. Всё ок. Нет, к свадьбе готовиться рано…

Утром его разбудили поцелуй и вторжение. Сонно смежив глаза, он выгибался под требовательной лаской любовника и думал: позовет его Сергей переехать с вещами? И как, интересно, отсюда добираться до работы? Но Серый, «отстрелявшись», вдруг сменил медоточивый тон на энергичный:

- Всё, Гош, подъем! Через десять минут надо выйти. Я до метро тебя подвезу. До дома - не смогу: дела!

Гоша насупился было, но потом решил: глупо с первого раза ждать серьезных отношений. Надо притереться, лучше познакомиться друг с другом. Подумать, как сказать маме и… всем. Он вздохнул и пошел собираться.

А Сергей не слыл бы серым кардиналом, отпусти он парня просто так. Он любил и умел держать жизнь под контролем, перебирая потайные струны. И на прощание ему хотелось пряной коды*, как сибариту после сытного ужина хочется крепкой сигары. Выспросив у Гоши номер телефона и подбросив его ко входу в метро, он вдруг выудил из кармана пятитысячную бумажку:

- На. Заработал!

- Что? Зачем?! – расслабленный и томный Гоша не сразу понял, о чем речь.

- Держи-держи, - Серега втолкнул купюру ему в пальцы. – Ну, всё, беги! В среду

Гошины глаза заволокло слезами. Линнгама боли взмыла верхним «до».

- Ты… гад! Ты… К черту тебя, понял?! – он выскочил на тротуар и гулко хлопнул дверью.

Серый сыто улыбнулся и нажал на газ.

Гоша смял хрусткую бумажку, отбросил ее, как мерзкое членистоногое, и сквозь пелену слез смотрел, как лавирует между рядами машин светлый кабриолет. Ветер налетел резким порывом, потащил мятую купюру по асфальту. И Гоше пришлось сделать несколько быстрых шагов, чтобы догнать ее и подобрать…

* * *

- Как ты относишься к фиктивному браку, Передрягин?

- Вера Лактионовна, вы хотите, чтоб я?... – испуганно проблеял Гоша.

- Ты женишься на Лесе.

- На ком? Зачем?

- За день-ги, - отчеканила Вера.

Он ошарашенно молчал минуты три. Потом выдохнул:

- Сколько?..

- Другой разговор, - хмыкнула Вера. – Если сделаешь всё правильно, то – много.

* * *

Направить мысли Леси в нужном направлении оказалось нетрудно.

Изображая неожиданную дружбу, Вера не только помогала собирать «приданое» для малыша, но и отвезла неуклюжую, тяжело переваливающуюся при ходьбе Леську к «акушерскому светиле», профессору Цапову*.

Его вычислили Верины осведомители. Ну конечно, у сатиров не могло не быть своего персонажа в таком месте! Случались ведь разные роды. Случались и новорожденные, покрытые густым пушком. А шумиха была никому не нужна… За день до Лесиной консультации Вера приехала к Цапову сама. Высокий, с «профессорской» бородкой, лет сорока пяти мужчина встретил ее настороженно.

- Чем обязан?

- Мой хороший друг, мастер Матеас упомянул ваше имя в связи с одной деликатной историей, - короткой фразой Вера расставила точки над "i”. - И по нашему с ним общему делу я решила обратиться ровно к вам.

Доктор выпрямил спину и часто заморгал. Навряд ли за последние полтысячелетия мастер Матеас завел себе хоть одного «хорошего друга». Женщина, рискнувшая присвоить себе такой статус, требовала почтения и осторожности.

- Мне нужно, чтоб вы приняли роды у моей подруги, и чтоб ее дите попало к нашим друзьям раньше, чем она приложит его к груди в первый раз.

Цапов кивнул. Дело было прозрачным, как день.

- Мамочка – в курсе? – деликатно уточнил он.

- «Мамочка» - нет, - тон Веры был жестким. – В курсе ее муж. Он будет на родах. Вы поможете уговорить ее рожать у вас, и во время родов окажете содействие счастливому папаше, - она вынула из сумки пухлый пакет. – Это – задаток. Ровно столько же получите, если все пройдет удачно.

Сутки спустя профессор по старинке - черной трубочкой – выслушивал огромный и, как казалось, уже совсем самостоятельный Лесин живот.

- Что ж вы, милочка, так себя запустили? Вам доктора говорили, что у вас многоводие?

- Нет, - растерянно проговорила Леся.

- А ведь ребенок может захлебнуться! Вам в отделении нужно лежать, а не по улицам носиться.

- Как - захлебнуться? – будущая мама испуганно обняла себя за живот.

- Я рекомендую немедленную госпитализацию. Мы предоставим вам реанимобиль до вашего роддома. Или ложитесь к нам. У нас отличные специалисты именно по этой проблеме. Кстати, есть бесплатное место по квоте федеральной программы «молодая семья». От вас и вашего мужа потребуется лишь заявление…

- Мне надо подумать, - Леся двумя руками стерла навернувшиеся на глаза слезы.

В уютном кресле холла она сидела, как на раскаленной сковороде:

- Вера Лактионовна, что мне делать? Посоветуйте!

- Лесенька, держись! Выше нос! – Вера кружевным платочком коснулась ее мокрых щек. – Пока ничего плохого не случилось. Возьмем машину и поедем в роддом.

- Меня сегодня не примут, - зарыдала Леся в голос. – Мне еще раз на СПИД надо сдавать. Мне сказали – через две неделииии! А сюда ложиться – дорогооооо, - она шумно всхлипнула, и малыш заколотил ножками ей в подреберье. – А по квоте – не выыыыйдет!

- Я помню, у нас кто-то из отдела ВЭД фиктивную жену искал? - задумчиво выронила Вера. – Может, тебе формально расписаться и подать заявление на квоту? А когда все будет позади – разведешься и всё.

Дальше дело завертелось словно бы само собой. Леся позвонила подружкам в бухгалтерию. Те оббежали с опросами офис и вышли на Гошу. Тот согласился на брак. Вера Лактионовна вернулась в кабинет Цапова и вышла оттуда с пачкой документов на госпитализацию. Сотрудников ЗАГСа лежащая в роддоме невеста не удивила, и через два дня за небольшую мзду регистрация брака Леси и Гоши мирно прошла в ординаторской дородового отделения.

Дело двигалось. И за ним явно следили «на той стороне». Вера поняла это, когда ей позвонили с незнакомого европейского номера, и в трубке раздался голос Влада.

- Мама…

- Влад, мальчик мой, ты как? Как Алик? Вы вместе? Вас не обижают? Потерпите, я вас заберу…

- Вместе, мам. Я – нормально. А Алька – раскис как девчонка…

На заднем фоне сбивчиво заговорил младший:

- Дайте мне трубку! Мама, мам…

Но тут же запиликали короткие гудки. Вера снова набрала этот номер, но аппарат уже был отключен. Она до боли стиснула кулак:

- Ну, вы за всё ответите! Вы плохо знаете, с кем вздумали связаться!

* * *

День родов стал известен заранее. Собирая вечерние градусники, дежурная сестричка задержалась возле Лесиной кровати:

- У вас в карточке написано: не кушать завтра утром. В десять утра ставим капельницу, к вечеру уже родите. Уведомьте мужа. Он ведь приедет?

Леся кивнула и начала искать номер Передрягина в мобильном. Присутствие мужа на родах было обязательным при участии в федеральной программе. «Чтоб фиктивные браки не заключали ради лечения за государственный счет!» – пояснили Лесе во время оформления бумаг.

Назавтра трусящий почти до обморока Гоша явился в больницу. Вчера он опять ночевал у Сергея и наутро снова дождался обиды вместо предложения руки и сердца. Как настоящий влюбленный, он придумал для Серого сто тысяч оправданий. Может быть, его однажды кто-то предал, и он теперь боится верить людям? Или у него есть «старый» любовник, и он никак не решится порвать с ним, чтобы нырнуть в волны новой страсти? Сидя в ординаторской, Гоша ворошил эти мысли, чтобы не думать о предстоящей малоприятной истории. Чёртовы Леськины роды, кровища, наверное, стоны, пугающий младенец, которого он ради Вериной прихоти должен забрать, едва акушерка его обмоет и завернет. Крошечный совсем. Не дай бог его повредить! Да еще говорят, у новорожденных часть черепа мягкая, брррр… Но денег Вера пообещала много, и ради них стоило расстараться.

В ординаторскую заглянул врач в хирургическом костюме:

- Вы – Передрягин? Почему без бахил?

Гоша испуганно вскочил:

- Уже идти?

Но врач покачал головой:

- Раньше времени не суйся. Станешь нужен – позовем. И на меня потом не ссылаться, ты понял? Мне не нужны проблемы. …И телефон отключи!

Бахилы Гоша надел, а вот мобильник - не вырубил. И кто бы мог знать, что это круто изменит судьбу десятка человек?!

За тонкой дверью ординаторской то топали шаги, то переругивались энергичные голоса, то все звуки перекрывал истошный женский вопль из родблока. Гоша нервно гонял «шарики» на телефоне. И вдруг позвонил Серый.

- Привет! Как дела? Ты не обиделся утром?

- Привет! – возликовавший Гоша изо всех сил старался сохранить небрежный тон. – Не обиделся.

– Слышь, я подумал: чего пятницы ждать? Может, сегодня приедешь?

У Гоши стало горячо в груди.

- Ну… можно. Я в семь позвоню, - он хотел добавить «целУю», но Серый утвердительно хмыкнул и отключился.

Восторг затопил Гошу с головой. Он прошелся по кабинету, постоял у окна, разглядывая ухоженный больничный двор. Улыбка триумфатора сменила его привычную, настороженно-обиженную мину. Кто может оценить, сколько буйных сил рождается у чмошника, в котором в первый раз проснулся Д’Артаньян?! Гоша был счастлив. Ему хотелось одарить своим счастьем Вселенную. И ближе всего к нему оказалась Леська со своим ребенком. «Зачем я буду его забирать? – рассуждал отважный Гоша. – Зачем это Вере? Видно, Леся у нее бабу увела. По офису ходили слухи, что она была лесби... Отомстить хочет, стерва!» Он и думать забыл про ночь, сбросившую покров с Вериной тайны, про свой панический страх перед ней, про то, что Вера и без мистики стирала в порошок всех, кто вставал на ее пути. Сейчас Гоше казалось, что он – всесилен. Он в лицо скажет Вере, что не позволит забрать ребенка у матери, что закон - на его стороне…

В ординаторскую заглянула медсестра:

- Передрягин? Идите. Уже головка прорезалась*!

Новый супермен расправил плечи и пошел спасать мир. Когда он открыл дверь родблока, малыш уже во всю вопил на руках акушерки. Леся в балахоне, косынке и высоких бахилах лежала на столе, и медсестра делала ей укол в вену.

- Сейчас свет выключат, - прошептала Гоше акушерка, пеленавшая младенца. – Вам - направо, там по коридору - аварийные таблички «выход»…

И, правда, свет погас. Гоша взял невесомую «куколку» из рук акушерки, но вместо того, чтоб уходить, на ощупь придвинулся к Лесе и положил ребенка ей на грудь:

- Леська, держи! Твой малыш. Не бойся ничего, я – защищу!

Захныкавший, было, ребенок умолк. Леська счастливо вздохнула. Снова вспыхнули лампы. И глаза стоявшей рядом с Гошей акушерки округлились от ужаса.

- Вы?... Вы с ума сошли?! Аркадий! Аркадий Ильич! – истерично закричала она и бросилась прочь.

Гоша оглянулся. Леся лежала на родовом столе. И на ее груди лежал младенец, мирно прильнув крошечным ротиком к крупному материнскому соску. Из коридора раздались шаги. Гоша приготовился к драке: повернулся к двери, сжал кулаки и стиснул зубы. Но возникший на пороге профессор и не подумал отнимать малыша. Он побледнел, его подбородок, щеки и губы затряслись, словно он увидел собственную смерть.

- Марина, позвоните Краснову, пусть заменит меня. Я ухожу. У меня сердечный приступ. Меня не будет до завтра. Меня не будет до декабря. Я в отпуске по состоянию здоровья, - сумбурно проговорил он и вышел, срывая с себя на ходу медицинскую куртку.

Вместо испарившихся акушерки и врача из соседнего родблока пришли пожилая докторша и две сестрички. Лесе помогли перебраться на каталку, малыша положили ей на живот и увезли. Гоша минут десять бродил в коридоре, пока не осознал, что ребенок остался у Леси, и что сам он теперь здесь не нужен. Он взял в ординаторской свою одежду, выбрался из лабиринта коридоров и пошел к метро, прикидывая, что на работе сегодня - отгул, вечером – ехать к Сереге, а сейчас можно просто завалиться в кино или помотаться по магазинам…

* * *

Совсем не такого звонка ждала Вера!

Номер был незнакомым. Сбивчивый голос дрожал:

- Кого вы прислали? Ваш идиот приложил ребенка к груди! Мы ничего не смогли сделать. Я уже сообщил нашим друзьям, что вина за это целиком лежит на вас. Я не могу отвечать за полоумных…

- Что? – вскрикнула Вера. – Где ребенок? Кому и что ты сообщил, кусок дерьма?!

Она дала звонку «отбой» и набрала телефон, по которому с ней связывался Матеас - номер был не доступен. В справочной родильного отделения ей подтвердили, что у Передрягиной родился мальчик. «Вес, рост – она пропустила мимо ушей эти подробности – состояние удовлетворительное, ребенок размещен в одной палате с матерью»…

- Уроды! – прошипела Вера, бросив трубку. Потом набрала еще один номер: - Микки, мне срочно нужны координаты Цапова. Не адрес, Микки! Пеленг телефона и направление движения. Передрягина доставить в мой загородный дом. Мне – билет до Монако на ближайший рейс. Со мной летишь ты, четыре альбы и адвокат. Встречаемся в Шарике*.

Профессора сковал ужас. Он слишком хорошо знал, какой валютой платят «наши друзья» за срыв своих планов. Проклиная пробки, он бросил машину на Садовом, нырнул в метро и, не заезжая домой, рванул на вокзал. Через два часа он уже сходил с электрички на небольшом полустанке на границе с Тульской областью. Недалеко отсюда была его дача, и он наивно думал, что - спасся. …Его одежду и портфель обнаружил случайный прохожий.

Вызванные патрулем оперативники фотографировали место происшествия и опасливо косились на близкую опушку.

- У вас здесь какое зверье водится? Волки, кабаны? – повернулся старлей к небольшой кучке зевак.

- Говорят, здесь вертолет садился три часа назад, - проговорил парень с мопедом. – Посидел, посидел – улетел…

Старлей хмыкнул:

- Причем здесь вертолет? Ты что – не видишь, кто здесь похозяйничал?

Растерзанная в клочья одежда и обглоданные кости сохранили борозды мощных клыков какого-то крупного зверя. Чтоб не создавать нездоровых сенсаций, старлей записал в протоколе: «Идентифицированный по документам Цапов А. И., судя по осмотру места происшествия, был загрызен стаей бродячих собак».

- Надо по дворам пройти, опросить: может, кто бойцовых собак держит? - задумчиво сказал капитан.

- Слушай, оно тебе надо? – возразил старлей. – Поехали отсюда от греха. Сейчас стемнеет, потом нас с тобой найдут – таких же.

- Сплюнь, придурок! – капитан покачал головой, окликнул санитаров из «скорой»: - Ребят, забирайте! – и полез в свой ГАЗик.

* * *

Когда долго живешь в безопасности, теряешь чутье. Мастер Матеас любил подолгу квартировать в Андорре. Не в чопорном Лондоне, не в многолюдном Монако, не в говорливой Венеции, не в футуристическом Сингапуре… Он облюбовал затерявшийся в Пиренеях замок недалеко от Сольдеу. Когда-то, в былинные времена, местный сюзерен брал с крестьян налог не сыром и окороками, а телегами дёрна. И через полвека окружавшее замок каменистое плато превратилось в чудный сад: нежные розы, ряды виноградников, дикие маки и упрямо бьющийся за место под солнцем эдельвейс. Проедь наверх по серпантину десять миль, и там снег на северном склоне лежит пять месяцев в году. А внизу, возле замка – весна. Словно заблудилась, словно забыла уйти. И – покой. И – свобода. И – безмятежность.

Перед тем как нырнуть за хребты, солнце в последний раз обласкало долину. Зубчатые башни расчертили тенями поле для гольфа. В плетеном кресле у бассейна мастер грел в ладонях бокал коньяка. Теплый ветер чертил на воде арабески. Газета и еще необрезанная сигара ждали на мраморном столике. И ничто не подсказало сатиру, что опасность крадется к его логову, как большой хищный зверь, который тихо ступает и не спешит открывать будущей добыче свое присутствие.

Странный шум встревожил мирный вечер. Матеас удивленно вскинул голову, чтоб вдруг увидеть, как вынырнувший из-за хребта вертолет садится на поле для гольфа. Матеас вскочил и обернулся к замку:

- Эрнесто!

Пожилой альба уже спешил из дверей:

- Синьор, мы ждем гостей?

- Нет. Звони Рамону.

И тут в кармане сатира залился трелью мобильник.

- Не суетитесь, мастер. Вам это не к лицу.

- Вероника? …Какие-то новости? – Матеас узнал женский голос и старался тянуть разговор, одновременно давая знак слуге – звонить в охрану.

- Рамон не приедет. Он мертв. Вместе с четырьмя своими головорезами, - Вероника, как всегда, была хорошо осведомлена и жестока. – На шоссе, ведущее к вам из поселка, сошел камнепад. А для любого, кто прилетит сюда на вертолете, у меня слишком большая фора во времени.

- Ты забываешься, Вероника! Я уничтожу тебя! – прошипел Матеас.

- Не получится. Я рассчитала силы. …Знаешь, пресса напишет, что это было нападение экстремистов. Пара политиков выстроит на этом предвыборную кампанию. А местная газетёнка поднимет тираж.

- Чего ты хочешь от меня?

- Крови. Истошного визга. Униженной просьбы добить тебя поскорей. Этого – хватит.

- Не сходи с ума! Объясни, что случилось?

- Где мои мальчишки? Говори быстро и правду.

- Ах, ээээто, - протянул сатир с деланным облегчением. - Они уже летят в Москву. Сейчас я скину тебе ролик с их голосами.

Он сам прервал звонок, набрал другой номер и напористо заговорил:

- Где щенки? Живы? Что?! …Ты – идиот! Вези их в аэропорт. Да, таких, как есть. Говорить они могут? Скажи: они должны передать привет матери, тогда их отпустят.

Альба принес из дома пистолеты:

- Синьор, Рамон не ответил. Полиция едет. Позвольте, я пойду туда и убью стольких из них, скольких смогу?

- Не надо, Эрнесто. Боюсь, они нас просчитали.

Несколько минут Матеас ждал. Ни по его позе, ни по выражению лица нельзя было понять, что он напряжен, как струна. Наконец, телефон звякнул, принимая сообщение. На присланном видеоролике мальчишка лет двадцати с мокрыми волосами, заметным синяком на щеке и в рубашке с чужого плеча стоял на открытой террасе: «Мама, нас отпускают. Мы летим в Москву». Матеас пересмотрел видео шесть раз, стараясь угадать: не взбесят ли Веронику какие-то детали? Она, видимо, уже знает, что пацанов пустили по кругу. Но вот парень – жив, стоит ровно, рад грядущему освобождению. Навряд ли она могла бы ждать бОльшего. Сатир отправил гостье MMS. Она перезвонила через пару минут:

- А где младший?

- Собирается, - парировал Матеас. – Ты же слышала, мальчик сказал: «мы». Они вместе. Через полчаса их имена появятся в списках на посадку.

- Я подожду, - процедила она.

Прошло полчаса. Полицейский патруль отзвонился о том, что шоссе перекрыто камнями.

Наконец, сайт аэропорта Дублина подтвердил, что оба инфанта прошли регистрацию на московский рейс. Конечно же, это увидел не только сатир. У вертолета заработал мотор. Еще раз зазвенел телефон. Вероникин голос был усталым:

- Матеас, ты прожил так долго, потому что умён. Они позвонили. Оба живы. Но учти, если вы причинили им настоящий вред, ты пожалеешь об этом сильнее, чем предполагаешь.

Вертолет прошел над замком на бреющем и скрылся за хребтом. Сатир поднес к губам бутылку коньяка и сделал пару глотков прямо из горлышка.

- Я говорил, что надо быть идиотами, чтобы забрать у медведицы ее щенят! – зло прошипел он по-русски.

- ?Qu?, Signor? – переспросил Эрнесто. (* «Что, сеньор?», исп.)

- Vol?. ?Quiere tomar algo? Traiga otra copa. (* «Она улетела. Не откажешься выпить со мной? Принеси еще один бокал.», исп.)

* * *

Вера знала: ее могут постараться задержать в аэропорту, потому выбрала рейс из Тулузы. Она как раз проходила регистрацию, когда позвонил Влад:

- Мам, мы в Москве!

Она не ожидала от себя такого: стойка регистрации вдруг расплылась – это слезы навернулись на глаза.

- Владик, мальчик мой, вы как?

- Я – в норме, - голос Влада был яростен и весел. – Знаешь, мам, они – суки! Я их ненавижу! Я всех загноблю. …Эти мерзкие, жирные твари. А Алька… Мам, ему плохо. Ему нужна помощь.

Вера скрипнула зубами.

- Закажи такси и едьте домой. Всё решим. Всё разрулим, не бойся!

Ее рейс приземлился в Москве ранним утром. К загородному дому она подъезжала, зная: дети уже там, и надеясь, что они спят после перенесенных мытарств. Но на всём первом этаже горел свет. Распахнув дверь, Вера постаралась сделать голос беззаботным и окликнула:

- Привет! Вы где? Кто не спит?

Навстречу ей вышел Влад.

- Мы два раза за ночь вызывали скорую. Мам, ему плохо.

Вера порывистым движением обняла старшего сына, коснулась губами его виска и прошла в гостиную. Алик полулежал на диване, голова его безвольно накренилась вбок, и узкая струйка слюны текла из угла рта, каплями свисая с подбородка.

- Алечка! – шагнула к нему Вера. - Славный мой, что с тобой сделали?

Он сфокусировал на ней взгляд и вдруг вскочил, завизжал, замотал головой, и приступ безудержной рвоты согнул его вдвое.

- Мама, уйди! – закричал Влад, отталкивая Веру и крепко хватая брата под локоть. – Отойди! Он совсем не может… женщин.

Вера отступила. Лишь через пять минут Алик снова смог нормально дышать.

- Влад, дать ему воды? – спросила Вера еле слышно.

Но старший сын раздраженно качнул головой и почти одними губами ответил:

- Не надо! Когда его не рвет, и он не плачет, значит – порядок. А когда были судороги, я вызывал неотложку.

Вера качнула колокольчик. Явился дворецкий.

- Здесь надо убраться, - проговорила она негромко. – И пусть приведут Передрягина. Он здесь?

Дворецкий два раза кивнул и ушел. Алик сидел, методично качаясь и глядя бессмысленным взглядом в одну точку.

- Как думаешь: нужна психиатрическая скорая? - спросила она Влада.

- Не знаю,… - обреченно вздохнул тот.

Тут зашаркали шаги, с ведром и шваброй в руках вошла невысокая черноглазая женщина. И Вера и Влад замерли. А Алик снова закричал, бросил в нее диванной подушкой и побежал к дверям. На пороге он столкнулся с Гошей, которого тащил за локоть дюжий охранник. Алик вдруг вцепился в пленника и, тычась мокрым от слюны подбородком ему в лицо, завыл без слов:

- Ы-ыыыы, ы-ыыыы, ы-ыыыы…

* * *

Гошу взяли почти у работы. Затолкали в машину и привезли в уже знакомый ему дом. Сначала он хорохорился сам перед собой, пытался придумывать мудрые слова, которые скажет Вере Лактионовне при встрече, но с каждым часом трусил всё больше. Обращались с ним теперь грубо. Еды почти не дали. Вместо нормальной комнаты запихали в подсобку. Чтобы попасть в туалет, ему приходилось долго колотить в дверь и упрашивать охрану. Он заснул на неудобном жестком топчане только под утро. И проснулся от того, что охранник встряхнул его, как куль с картошкой:

- Вставай. Хозяйка приехала. Молись, чтобы – быстро...

- Я никуда не пойду! – пытался упереться Гоша. Но сопротивление, конечно, было бесполезным.

Когда охранник притащил его в гостиную, навстречу вдруг метнулся странный незнакомец. Гоша хотел увернуться, но слюнявый парень ухватил его плечо двумя руками и бессвязно захрипел.

- Эй, друг, что с тобой? – растерянно пробормотал Гоша.

Незнакомца бил озноб. Гоша почти на автомате обнял его обеими руками, прижал к себе и стал негромко и баюкающе повторять: - Ну – не надо. Не надо. Не надо…

________________________

Примечания автора

*Интернет мем. От слова пруфлинк (proof link, англ.)

*Ко?да от итал. coda — «хвост, конец, шлейф», в музыке — дополнительный раздел, возможный в конце музыкального произведения.

* Цап (укр.) – козел.

* Головка прорезалась – акушерский термин. Просто поверьте.

* Шарик (сленг) – аэропорт Шереметьево.

 13 серия

Авторы: Amadeo Aldegaski (nomark), Константин Norfolk

В ТИШИНЕ

Из тишины родится Бог

Ты знаешь сам

И ленты всех моих дорог

К твоим ногам

И в этой самой тишине

Возникнет вновь

Чтобы вернуть меня ко мне

Твоя любовь

*Ex tempore*

Все пути, что проложены так искусно, заканчиваются. Поэтому большинство пребывает в уверенности собственного выбора и ожидает чуда в конце. Пусть. Главное - результат. У каждого он свой. Но чудо всегда одно. Оно повторяется снова и снова, и, как и положено чуду - никогда не наскучивает и не надоедает. Даже если у тебя бесконечная прорва времени. Даже если ты и есть - само время. Словно все существование подчинено ожиданию. И вот, едва слышимый, почти неуловимый звук – колебания волн, тончайших нитей, тоннелей, ведущих от их нервных окончаний, от клеток и мембран, вступает в стройный хор, и каждый звук в назначенное мгновение. Недолгая увертюра, на грани безмолвия. Потом звук исчезает, уступая место абсолютной тишине, от которой останавливается время. А после… После того, как там, где-то в глубине пространства возникает Их танец, о драгоценности которого Они и не подозревают, начинается головокружительный полет, страстный и упоительный. И тогда приходит понимание, что ради этого потрясающего полета в тишине, вся эта вечность и была создана.

*Матеас*

Тишина заполняла комнату. Звенящая, давящая, напряженная тишина пеленала и не позволяла пошевелиться. Мастер Матеас, расположившийся на стуле с высокой спинкой, представлял собой одинокий вулкан посреди крохотного островка в океане. Он был в ярости. Она клокотала в нём, накатывая волнами, жаждущей вырваться магмы. Со стороны никто другой не смог бы понять его чувств, окажись в комнате. Только два рога стального цвета – один большой, мощный, и другой обрубленный почти у корня, периодически вспыхивали красноватыми искрами. Но магма не становилась лавой, и это требовало неимоверных усилий: его планы пошли крахом. Ребёнок, которого он так долго ждал, которого собирался воспитать сам, и которому была уготована особая миссия – потерян. Нелепая случайность, вкрадшаяся, как казалось в идеально выверенное уравнение, перечеркнула лелеемые планы. Младенца приложили к груди матери и теперь целая цепь обрядов перерождения человека в приапа, ожидавшая его в течение следующих тринадцати лет, была бесполезна. Безусловно, он найдёт другого ребёнка, но когда и какого – неизвестно. Этому пророчили идеальное сочетание нужных лично Матеасу качеств. Мастер чувствовал себя опозоренным. Подобное чувство он испытал лишь однажды, когда, много сотен лет назад, ему был подарен поцелуй инкуба.

Они впервые обнаружили этот странный и непонятный вид, не вписывающийся ни в какую логику и непредвиденный ни одним Верховным приапом. Эксперименты по приучению к длани гексады пользы не дали и всех отловленных инкубов стали уничтожать, надеясь избавиться от паразитов. Тогда правящий Верховный приап Пауль предложил последнее средство – путём хитроумных манипуляций с сознанием человеческого мозга влюбить инкуба в одного из них и держать на привязи. На роль друга подопытного выбрали Матеаса, как одного из самых выдающихся мастеров. Сначала всё шло хорошо. Инкуб пошёл на контакт. Много дней Матеас проводил с ним, стараясь расположить к себе. Успех казался близким. И неожиданно с мастером что-то случилось, он как будто потерял голову. Влюбился? Воспылал позорной страстью к мужчине? Никто, и прежде всего сам Матеас, так и не понял, что именно произошло. Ни один из их рода никогда не терял голову от мужчины: такая возможность исключалась на самых ранних этапах перерождения. А тут не кто-нибудь, а мастер превратился в слюнявую куклу, готовую исполнять любые желания своего повелителя, лишь бы иметь возможность созерцать божественный возлюбленный лик. Позже кто-то предположил, что инкубы, прозревая тайные устремления тела, могут создавать облик настолько милый взгляду, что даже самая каменная воля крошится и осыпается бесполезными песчинками. С людьми они такого почти никогда не проделывали – ибо если идеал куда-то отлучался хотя бы на ночь, человек быстро умирал, тоскуя об утраченном совершенстве. Матеас не умер. Провалялся невесть сколько, обуреваемый любовными химерами. Но даже спустя столько веков он помнил, вдруг ставший ужасающе ледяным, голос из обожаемых уст:

- Знаешь, с человеком мне хватило бы и часа, а с тобой пришлось возиться столько дней…

Воспоминание и многолетняя выучка заставили его взять себя в руки. Вулкан, грозящий пробудиться, испарился. Любое падение никогда не поздно обернуть себе на пользу – это он знал абсолютно точно.

Между тем в полу, недалеко от места где сидел однорогий мастер, образовалась червоточина. Не дожидаясь пока она разрастётся, он встал, подошёл к ней и шагнул в провал.

Незримое течение перемещало его в таинственную далёкую пещеру. Через секунду червоточина схлопнулась, выплёвывая из своих недр путешественника. Тьма, царившая в пещере, не позволяла оценить её размеров, но приап знал, как она огромна. Замурованная движением тектонических плит миллионы лет назад, она располагалась на неимоверной глубине, формируя цепь многочисленных залов и укромных ниш. Сюда невозможно было попасть за исключением того способа каким добрался он. В жутковатой тишине, где-то невдалеке слышалось холодное журчание подземной реки. Но тишина, заполняющая древнюю пустоту, являлась обманом. Его ждали. Он встал на одно колено и благоговейно склонился, не смея шелохнуться. Внезапно один из громадных сталагмитов засветился мертвенно белым сиянием, разгоняя черноту.

- Какая почтительность, - с нотой сарказма произнесло существо, выступившее из тени известковой глыбы, расположенной рядом.

Лицом оно походило на человека, если бы не три острых поблёскивающих металлом рога, венчавших голову, словно царская корона, и ноги, покрытые чёрно-бурой шерстью, переходящие в огромные копыта. Кроме плаща, наброшенного на мощные плечи, другой одежды не было вовсе, отчего обнаженный гигантских размеров фаллос, смотрелся пугающе величественно.

- Верховный, все наставления выполнены, - торжественно начал однорогий, загодя подготовленную речь. - Минувшие сто пятьдесят лет позволили полностью подвести стадо смертных к Причащению Единой Истины. Людское поголовье доведено до необходимой численности и нам осталось начать Великую Бойню между главенствующими самцами, дабы кровь заставила их уверовать.

- Отрадно слышать, Матеас, - немного помолчав, медленно проговорило существо, - но неужели ты думаешь, что я и другие Верховные Правящей Гексады поверят, что план, которому отводилось три сотни лет, вы - молодые магистры - смогли осуществить за сто пятьдесят?!

Однорогий склонился ещё ниже. Перед ним, он, проживший многие сотни лет, являлся всего лишь ребёнком. Голос Верховного Приапа хотя и оставался равнодушным, Матеас не был готов к возражению. Магистры давно считали только себя проводниками Великого Плана, отводя Правящей Гексаде почётную представительскую роль.

- Наше рвение позволило сделать это! Их уже миллиарды, осталось поднести фитиль, – упрямо сказал он.

- Мастер Матеас, - усмехнулось существо, пронзая его глубоким задумчивым взглядом, – потоки тиамата не лгут: вы не готовы. Нынешний уровень их развития приведёт к необоснованным жертвам. Необходимо, чтобы после принятия Единой Истины стадо восстановилось, самое большее, - за сто лет. Только тогда оно сможет выйти за пределы Шаданакара и продолжить плодиться в необходимой прогрессии. – Верховный повысил голос, - Встань и скажи, глядя мне в глаза, мастер Матеас, - достаточно ли вы проработали звено с линнгамными особями. Ведь они должны страдать больше, чем кто-либо!

- Верховный! – вскакивая воскликнул Матеас, беспокойство снова стало овладевать им, - Грязнозадые стали слишком сильны и активны, им удалось прервать путь Мастера Пауля. Мы непременно покараем виновного…

- Матеас! – прервал его грозный насмешливый окрик. – Оставь идейные словечки для низших. Твоя собственная мохнатая задница не намного чище инкубьей. По крайней мере в пещере Правящей Гексады ты мог бы избавить меня от вашей древней дурацкой остроты.

Неимоверным усилием воли однорогий приап заставил себя успокоиться и вновь склонился перед Верховным.

- Мастер Пауль был одурманен муками жертвенных линнгамных особей, - продолжил тот. - Он никогда не умел читать потоки тиамата, и оттого неверно их истолковывал… Идея блокировать эманации великого океана - непростительная глупость, в конечном счете именно она привела мастера Пауля к потере положения в Гексаде, и после, стоила ему Вечности.

- Но он как никто другой с особым рвением заставлял страдать линнгамных!

Существо захохотало.

- Многие из нас в пубертате проходят тягу к наслаждению муками смертных, но не у многих из нас пубертат длится всю жизнь. Страдания линнгамных особей нужны не ради страданий, магистр как никто другой должен это осознавать, – голос его стал вкрадчивым,- ты же помнишь заповедь приапа Ти?

- Помню, - с напускным смирением сказал окончательно успокоившийся Матеас, и повторил когда-то заученную заповедь: – Только страдания позволяют линнгамным исполнить предначертанное тиаматом и чем больше позволить им страдать, тем полнее свершится предначертанное.

- То-то же,- смилостивился Верховный, - Поэтому не тратьте силы на глупую месть. Займитесь воплощением плана.

- Но Верховный, если Правящая Гексада научит магистров прозревать тиамат, мы успешнее воплотим план.

- Правящая Гексада – ещё не сошла с ума, - вновь расхохотался Верховный Приап, открывая взмахом руки в стене пещеры червоточину и вышвыривая наглеца.

Впрочем, как только червоточина исчезла от его смеха не осталось и следа.

- Прозревать Великий Океан дано лишь Правящей Гексаде! – Грозный возглас пронесся раскатистым эхом по пустынным коридорам и лабиринтам.

*****

Кидерн сидел на кухне и смотрел в окно на засыпанный снегом двор. Голые ветки старых тополей, с остатками сухой листвы, мелко дрожали на февральском ветру. «Все оттенки серого» - так он назвал зимнюю Москву, когда они гуляли с Андреем по Арбату. Это касалось не только окружающего пейзажа, но и общего настроения текущей селевым потоком толпы. Нет, они не останутся в пропитанной ненавистью, холодной России. От этих мыслей заныло в левом подреберье.

С момента как он встретил Андрея в том спортивном зале, прошло чуть более трех месяцев. Он видел, в парне начинает возникать чувство, Андрей оттаивает после круговорота событий осени. Они общались, ходили в театры, кино, гуляли. Их связь постепенно крепла, благо, никто не мешал – словно приапы куда-то исчезли. Того сморщенного старого сатира, который не иначе был прислан допросить Андрея, Кидерн устранил прямо на беговой дорожке. Удивительно, но вопреки предупреждению Войцеха, с тех пор их не трогали. Подсознательно корректируя его желания и проводя точечные репарио, Кидерн затягивал молодого человека в умело сотканную сеть. Но ему нужно было другое. Попадая в тиамат, пройдя через длительное время поисков, инкуб нетолько влюблял в себя человека, но и сам влюблялся в него. Почему? Он не знал. Непреложный закон перерождающихся – любовь, дар и наказание.

Конечно, любовь жила в нем, где-то в глубине, словно зерно, посаженное чьей-то неведомой рукой. Любовь к тому, кто раз за разом, через столетия пробуждал его, удивительным образом вновь приходя в этот мир. Вот и теперь она, дав ростки, заставляла его тело погружаться в приятную истому при воспоминаниях об Андрее, его улыбке, голосе, предупредительной заботливости, которой он старался окружить Кидерна в последнее время. Каждый раз одна душа, но разные личности, разные в мелочах, но единые в общей сути. И… абсолютно ничего не помнящие о своих прошлых воплощениях.

Оживший мобильник разорвал тишину комнаты. Конечно, звонил Андрей.

- Привет, - судя по интонации, на том конце улыбались. – Я хочу тебе предложить…

- Привет, - со смехом перебил его Кидерн, - Нет, это я хочу тебе предложить – вечер при свечах… у меня, как только вырвешься со своих виртуальных галер.

Судя по небольшой паузе, парень замешкался.

- Ну, я давно подозревал, что ты копаешься у меня в башке, так что… в общем, мое предложение отличалось от твоего только местом расположения свечей, в смысле…проведения вечера, - Андрей говорил быстро и немного сбивчиво. – Но твое мне нравится ещё больше.

- Конечно, - Кидерн понизил голос, театрально растянув это «конееечно». – Посуду после гостей мыть не надо. Шучу. Я жду тебя, и учти: предполагается клубника со сливками и шампанское.

- Наконец-то… – выдохнула трубка. – В смысле – обожаю клубнику. И тебя обожаю… Ой, я кажется сболтнул лишнее.

- О, да, мой друг, вы провалили миссию, - изменившимся строгим голосом произнёс Кидерн. – Но, я дам вам шанс сегодня вечером реабилитироваться.

- Я... я постараюсь неразочаровать вас, - Андрей снова рассмеялся. – Скорей бы вечер. После столь щедрого обещания я совсем не смогу сосредоточиться на работе. Всё – мозг отключился.

- Так! Давай включай его…а все остальное включишь у меня дома – Кидерн, добился желаемого результата, от этого даже унылый вид за окном уже не выглядел так обреченно. – Пока, жду тебя!

- Пока, позвоню сразу, как выйду с работы.

Теперь их временные потоки слились в один. Жизнь одного становилась жизнью другого, Кидерн проживал это много раз, а Андрей только начинал осознавать. Словно все, что было до сегодняшнего дня, вся вереница лет, наполненная событиями и людьми переставала нести в себе хоть какой-то смысл, становясь неясным фоном, и даже не воспоминанием, а лишь полузабытым кинофильмом, где все сюжетные ходы и персонажи связаны лишь опосредованно, и только то, что происходило сейчас имело ценность. Неясность будущего всегда печалила Кидерна. Живя практически вечно, заглядывая в пасть пустоте, преодолевая любые трудности по зову тиамата, он был лишен предвидения. Годы? Десятилетия? Сколько в этот раз им отмерила судьба? Он понимал только одно: как можно дальше отсюда. Холодок колкой позёмкой пробегал под кожей и дело было вовсе не в затяжной зиме. При всей неистовой силе здешних эмоциональных проявлений - сумбурной, дикой и пьянящей, здесь было опасно. Подобно ловушке, эта страна притягивала к себе почти неисчерпаемым океаном линнгамы, но в то же время могла захлопнуться в любой момент, ломая, оказавшегося не в том месте и не в то время. Кидерн был уверен, что именно тут находится центр Incubus Mortuus. Поэтому к лету он намеревался создать все условия для их отъезда в Европу или Америку. Они вполне могли безбедно существовать на ренту Мориса Делоне, но если Андрей сможет устроиться системным администратором в европейский или американский филиал, то это существенно облегчит проблемы с документами.

Кидерн улыбнулся своим мыслям: «Высшее существо озабочено бюрократической возней смертных. Визы, виды на жительство, страховки. За пару тысячелетий люди обросли кучей условностей и правил. Нет, безусловно, стали интереснее, смышленее и раскованнее, но с другой стороны, озабоченнее, нервознее и прихотливее». Наверное, именно отсутствие этого наносного мусора и стало первым толчком в его чувствахк Андрею. Простота – но не примитивность, сила – но не упрямство, уверенность – но не бравада.

И внешность. Раз за разом, пробуждение за пробуждением: и двести, и пятьсот, и тысячу лет назад, и даже ранее образ его вокана, того кто зовет инкуба из пустоты, словно по волшебству был самым притягательным на Земле. Андрей был хорош: высокий шатен с карими глазами, несколько лет занятий спортом сделали его тело достойным резца Микеланджело, сильные руки и восхитительные, поросшие густыми волосами бедра и икры. При одном воспоминании о них у Кидерна закружилась голова.

День пролетел-промчался, в возбуждающем предвкушении: шампанское и сливки в холодильнике, клубника на столе.

В половине седьмого позвонил Андрей:

- Ты не представляешь, как я соскучился: без конца смотрел на часы и такого налажал, что сам не понял. Ну, да, хрен с ним, уже бегу. Что купить, говори?!

- Ничего не надо, я жду тебя.

Громкое «тлим-тлим» застало Кидерна зажигающим свечи.

Открыв тяжелую входную дверь, он увидел на пороге Андрея. Из под растегнутой куртки выглядывал чёрный костюм и галстук веселенькой конореечной расцветки. В одной руке коробка с тортом, в другой огромный букет белых роз - элегантен как рояль.

- Наверное, я похож на жениха? – смущенно улыбаясь, спросил он.

- Есть что-то отдалённое, - усмехнулся инкуб и нарочито громким шепотом добавил, - Заходи быстрее - соседи уже припали к глазкам...

В коридоре Андрей протянул букет и неловко поцеловал Кидерна в щеку, будто ожидая, что тот увернется. Но Кидерн и не думал уворачиваться, а, взяв цветы, нежно поцеловал Андрея в губы.

- Раздевайся и проходи, - желания молодого человека искрились, словно веселые пузырьки, извилистыми струйками в бокале шампанского. Кидерн явственно чувствовал пульсацию этого хаотичного танца, улавливая малейшие колебания ритма.

Он поставил розы в огромную напольную вазу и тихо произнёс, взглянув в глаза Андрею:

- Они великолепны, белый цвет – мой любимый.

На потолке, вовлеченные в романтический танец, плясали яркие блики десятка свечей, их легкий сандаловый аромат наполнял комнату.

Обычно многословный Андрей молча сидел и смотрел на Кидерна. Тот, обойдя большой угловой диван, стоящий посреди гастинной, положил ладони на плечи молодого человека, начал мягко массировать их. Затем наклонившись, он поцеловал его, едва касаясь губами щек, затем век, лба, губ, подбородка. Кончики пальцев почувствовали как кожа покрылась мурашками. Андрей громко захватил воздух.

- Давай шампанское оставим на потом, - выдохнул он.

- Ты читаешь мои мысли, - отозвался Кидерн.

Продолжая целоваться, они избавлялись от одежды. Кидерн медленно расстегивал пуговицы на рубашке Андрея, а после, прижавшись головой к животу, неторопливо снимал с него брюки. И вот обнаженные и возбужденные они стояли друг напротив друга.

Андрей обнял Кидерна, подхватил его на руки, и отнеся в спальню нежно, точно драгоценность положил на покрывало. Наклонился и стал осыпать поцелуями. Сначала грудь, после живот, потом пах, вздыбленный пенис, бедра, икры. Кидерн, очутившийся в невесомости, плыл по волнам чистейшего шелка, реальность растворялась, уступая место воображаемому миру. Хотя кто мог бы сказать, что реально, а что нет, когда ты во власти тиамата вокана.

Дав Андрею вволю насладиться своим телом, он прехватил инициативу. Уложил того на лопатки, и оказался сидящим сверху на его груди, потом развернулся спиной и грациозно выгнувшись, предоставил ошеломленному парню, свободно гладить свои ягодицы и любоваться ими. Затем наклонившись, вобрал в себя головку немалого члена Андрея. Тот застонал и впился губами в промежность любовника. Лёгкая дрожь выдавала сильнейшее возбуждение парня. Кидерн знал, чувствовал, что доставляет тому максимальное удовольствие и аккуратно и последовательно погружал его в водоворот головокружительных ласк. Когда пальцы Андрея бережно раздвинули его анус, он не смог удержаться и застонал.

- Смазка в изголовье, - сдавленно прошептал инкуб.

- Боже, - тихий голос Андрея раздался возле самого уха, - я в раю.

После этих слов, Кидерн почувствовал проникновение. Настойчивое, но не грубое, оно заставило его затрепетать всеми клетками тела, всеми мириадами струн тиамата. Соединиться - быть везде: в каждой точке его прошлых жизней, в каждый момент времени, почувствовать как само время – всепоглощающий бесконечный океан, рожденный неизвестно когда и неизвестно кем, вдруг исчезло, потому что он сам стал этим временем, этой Вселенной, этой энергией.

Кидерн развернулся и с довольным вздохом опустился на твердый, истекающий смазкой ствол. Многочисленные яркие точки светились на шее, плечах и груди вокана, пульсировали, подобно звездам Млечного Пути, готовые вот-вот взорваться все разом и одарить его восхитительной дарующей вечность, ни на что не похожей линнгамой.

Ритмично двигаясь и лаская мощный, гладкий торс Андрея, Кидерн с жадностью наблюдал, как точки становились все ярче, а пульсация - все отчётливее. Андрей старался сдерживать накатывающие волны, но чувствовал, что долго сопротивляться не сможет. Ни с кем и никогда он не испытывал и десятой доли того удовольствия как с тем кого знал как Мориса. Все, что они делали, весь его вид, тело, голос, запах - сливались для Андрея в единую чудесную симфонию, заставляя стонать и двигаться, где-то на грани реальности.

- Я сейчас…, - выдохнул он с очередным стоном, восхищенно глядя на Кидерна. И в момент, когда первый взрыв, сотряс тело, ему вдруг на мгновение показалось, что за спиной прильнувшего к его груди Мориса выросли огромные крылья. В истоме он закрыл глаза, а когда через секунду открыл, лишь красноватые блики снова наполняли комнату игрой света и тени.

Рядом лежал, глубоко дыша, Морис, на его губах играла улыбка. Он внимательно посмотрел на обессиленного и совершенно счастливого Андрея и тихо произнес:

- Я люблю тебя…

На утро не хотелось уходить на работу.

- Позвони, возьми отгул или прикинься больным, - взлохмаченная голова Кидерна забавно выглядывала из-под одеяла.

- Иди сюда, лгунишка, - Андрей, сидевший на кровати, но еще не пришедший в себя от бессонной ночи, повернулся и, обняв, поцеловал Кидерна. – Я бы так и сделал, но заказ сегодня сдавать.

- Как же мне нравится тебя обнимать, - проговорил он через некоторое время, с трудом размыкая руки. – Так бы и лежал весь день.

- То, что ты такой ответственный даже хорошо, - сладко зевнул Кидерн. - Пойду готовить тебе кофе.

Андрей не стал возражать. Ему вдруг показалось, что они давно живут вместе, что Морис провожает его на работу, готовит завтрак. От этих мыслей тепло разлилось по телу, и он невольно улыбнулся.

Выйдя из ванной, Андрей обнаружил на столе рядом с чашкой ароматного кофе и хрустящими тостами тарелку с обожаемой им пастой с пармезаном.

- Лучший завтрак – это много углеводов, - назидательно проговорил Кидерн, сидя напротив со стаканом сока.

- Лучший завтрак – это много секса, - Андрей хищно ощерился, срывая намотанное вокруг бедер полотенце.

- Я так понимаю, душ был бодрящим, - закрывая руками лицо от притворного смущения, засмеялся Кидерн, чтобы через мгновение снова оказаться в его объятьях.

Когда дверь за Андреем закрылась, Кидерн подумал, что долгая дорога закончилась, теперь весь мир принадлежит им. Снова забравшись в постель, вдыхая аромат, оставленный любимым телом, он вдруг явственно представил всю вереницу воплощений своего вокана: то варвара, то аристократа, то воина, то землепашца. Каждый раз тонкая лента тиамата словно карта сокровищ вела его по следу. Европа, Азия, Африка – континенты и государства, что меняли свои очертания и границы были свидетелями их встреч и прощаний. Он никогда не спрашивал себя: «Почему?» Что заставляло его переживать одну и ту же жизнь в декорациях разных эпох? Он просто осознавал свое предназначение, искал, находил, менялся, влюблялся, воевал, оберегал и, расставаясь, умирал, вернее, застывал в ожидании.

Незаметно для себя Кидерн уснул, а проснувшись около полудня, решил позвонить Войцеху. Тот после трансформации восстанавливался и был полон тревожных ожиданий.

- Ты позвонил, - услышал Кидерн вместо привычного «алло». – Всё-таки вспомнил о моём вопросе?

- Не хотел беспокоить, да и с Андреем мы не на той стадии отношений, когда заводят общих домашних питомцев, если ты об этом.

- Оборжаться. Давай скажем ему, что ты - демон? – в трубке раздался смешок. Войцех перешёл в наступление.

- Ты мог и сам заглянуть в тиамат, а не донимать меня расспросами, - оборвал его Кидерн.

- Мне пока трудно соваться на глубину.

- Не прибедняйся, - Кидерн помолчал, а после добавил. – Я посмотрел. Такие случаи бывали. И либо Конрад потерян навсегда, либо у тебя теперь два вокана.

- И что будет, если возродятся оба? – вздохнул Войцех.

- Полагаю много секса. Узнаешь когда придёт время, если придёт…- Кидерн уже думал о другом. Приходи сегодня часов в семь ко мне, познакомлю тебя с Андреем. Заодно надо кое-что сделать...

- Что именно? Есть сомнения в предназначенном?

- Нет, нужно проверить его прочность…

- Прочность? – изумился Войцех. - Люди не могут сопротивляться, когда видят желанное!

- Я тоже так думал когда-то, - возразил Кидерн, - и с тех пор не перестаю удивляться…

- Ты хочешь, чтобы я испробовал на нём полный образ? – спросил Войцех.

- Нет, не хватало, чтобы это убило его. Мне необходимо знать: насколько он силен, но я не хочу, чтобы ты ненароком покалечил его.

- Смотри, не пожалей, drogi przyjacielu, - ухмыльнулся Войцех, - уведу твоего вокана, будет у меня третий.

- Не переоценивай себя.

- Нисколько. Когда-то я соблазнил приапа, столько лет прошло, а до сих пор помню самовлюблённую рожу, которая вдруг увидела совершенство…

- Я слышал эту сказку,- перебил его Кидерн. Так значит жду! Сегодня в семь. Spr?bujmy, pies!

Но планы на вечер изменил неожиданный звонок Веры.

- Воздух здесь становится тяжелым, не находишь, caro, - голос в трубке был глух. – Какое-то железобетонное спокойствие.

- Ты что-то чувствуешь? – Кидерн не любил, когда Берра пребывала в таком расположении духа. – Попахивает безысходностью.

- А есть выход? Тебе ли не знать, что все мы здесь так или иначе в западне: мечемся в поисках самих себя, как шарики в лототроне.

- А я думал, у тебя давно выпало бинго, - попытался пошутить Кидерн.

- Боюсь, что в этот раз - скорее туз к одиннадцати. Но я не для этого звоню, хотя почти уже роняю слезу в жилетку. Мне нужно передать кое-что тебе… пакет с безделушками и документами… на хранение.

- Хорошо, - Кидерн уловил то звенящее напряжение в воздухе, когда любые шутки или слова утешения явно излишни: только по делу. – Где и когда?

- Сегодня, в клубе «Тишина» в девять.

- Что за место?

- Закрытый гей-клуб для сливок местного общества: сплошь звезды, политики, бизнесмены, олигархи. Самое главное: все молчат – это непреложное условие.

- Да… скорее «Круг обреченных» на вечное молчание, - Кидерн вздохнул, настроение Веры начало передаваться и ему. – Где он находится?

- На Чистых прудах, курьер доставит гостевую карту.

- Карты, - поправил Кидерн, - Мне, Андрею и Войцеху. Пока мы будем заниматься твоими документами, я хотел бы провести один эксперимент. Сможешь?

- Ты же знаешь – я всемогуща, - с невеселой усмешкой произнесла Вера.

- Хорошо, тогда до вечера.

****

Без четверти девять к кованным воротам, за которыми тянулся ряд причудливых фонарей, освещавших узкую дорожку, бесшумно подкатил роскошный Rolls-Royce Phantom. Словно из ниоткуда возник охранник, которому Кидерн, опустивший стекло, протянул три гостевые карты.

Тот кивнул и открыл ворота. Автомобиль покатил по призрачно освещённой дорожке, которая заканчивалась у подземного паркинга двухэтажного эклектичного особняка. Стекло, новомодная изогнутость линий, будто дом присел в легком реверансе и тут же готические башенки и шпили. Чья-то шальная фантазия встретилась с не менее шальными деньгами.

- Итак, - произнес Кидерн, когда нанятый им лимузин застыл у парадной лестницы, - с этого момента мы не сможем произнести ни слова. Здесь есть какие-то отдельные комнаты, где можно говорить, а пока выключайте телефоны.

- Займёмся молчаливым разглядыванием завсегдатаев, - сказал Андрей, в его голосе чувствовалась изрядная доля скепсиса, по поводу такого странного времяпрепровождения.

- Веди себя прилично, пей коктейли, смотри порно, - хохотнул Войцех.

Поднявшись по мраморным ступеням, на каждой из которых было выложено Circle of silence, троица вошла в распахнувшиеся сами собой двери.

Обнаженный юноша в леопардовой набедренной повязке принял их верхнюю одежду и растворился в полумраке гардероба. Обилие зеркал в рамах, усыпанных кристаллами Swarovski, делало помещение похожим на декорацию к сказке о Снежной королеве, с той лишь разницей, что ослепительно белый лед был заменен на лучший белоснежный мрамор, искусно подсвеченный мягким голубоватым светом.

В это мгновение разъехались два самых больших зеркала, открыв проход в следующую залу, и на пороге возникла Вероника. Она выглядела бесподобно в черном смокинге. Знаком она пригласила следовать за ней.

Помещение разительно отличалось от холла, и напоминало что-то среднее между типичным английским клубом и дорогим борделем: где на дубовых стеновых панелях, висели искусно выполненные картины, основными сюжетами которых были фривольные отношения греческих богов и героев. Добротная мебель 19 века выглядела несколько архаично под сводами светодиодного потолка, имитирующего звездное небо, в центральной части которого, занимая огромное пространство, фосфоресцировала копия фрески Микеланджело «Сотворение Адама».

Кому принадлежал клуб «Тишина» оставалось тайной. О его существовании знали избранные и в масс-медиа он никогда не мелькал. Люди, посещавшие его не нуждались в громких тусовках и выступлениях звёзд, либо потому что сами являлись звёздами, либо потому что могли позволить себе любую дискотеку мира. Сюда приходили побыть самими собой, помолчать, отрешившись от необходимости носить маску добропорядочной гетеросексуальной персоны, воспользоваться услугами отборных жеребцов и ни в коем случае не говорить о работе, деньгах, положении, успехе или престиже. Уставшие от жизни и жаждущие покоя в среде себеподобных - странные желания странных людей.

Народу было немного, некоторые лица показались Андрею знакомыми, то ли по кадрам новостей, то ли фильмов. Все как один повернули головы в сторону вошедших. И что-то напоминающее легкий вдох, прокатилось по залу.

Между кресел по мягким коврам словно голограммы перемещались молодые люди, в леопардовых повязках, едва прикрывающих их роскошные тела, разнося гостям напитки. На полукруглых подставках разбросанных тут и там, лежали планшеты, чтобы гости в случае необходимости могли обменяться письменными сообщениями.

Они подошли к свободным диванам разделенным низким массивным столиком, на котором в серебряном ведерке охлаждалось Cristal. Улыбнувшись, Вера предложила всем сесть и наполнила бокалы.

«Андрей просто восхитителен - живое воплощение Адониса», - написала Вера, взяв один из планшетов, ни мало не стесняясь присутствия самого Адониса, который слегка покраснел от неожиданной похвалы и выразительного взгляда, которым она его одарила. Знакомые Мориса вызывали в нём неподдельное любопытство, но что-нибудь узнать о них он так и не успел.

Слегка пригубив шампанское, она поставила бокал на стол.

«Здесь много интересных экземпляров. Вон тот, что пялиться на тебя поверх очков, cagnolino, десятый в списке Forbes» - дописала она, повергнув и без того ошеломлённого Андрея в ещё большее стеснение.

Затем Вероника сделала знак Кидерну, они поднялись и направились к необычного вида лестнице, похожей на извилистый поток, струящийся со звёздного потолка. Прежде чем скрыться, Кидерн бросил на Войцеха многозначительный взгляд, но Андрей этого не заметил, поглощённый изучением рекламной брошюры, расписывающей достоинства клуба.

Он чувствовал некоторую неловкость – их знакомство с Войцехом длилось примерно чуть больше часа, и как себя вести с человеком при этом, не произнося ни слова, он не представлял. С другой стороны, не нужно поддерживать светских бесед и молчание в этом смысле было как спасательный круг. Андрей посмотрел на Войцеха, тот удобно расположился на диване и с улыбкой поглядывал вокруг, словно и не замечая соседа.

«Красив», - пронеслось в голове Андрея. И в этот момент Войцех посмотрел в его сторону. Ослепительная улыбка и кивок головы, приглашающе протянутый бокал, располагали расслабиться.

«Находишь меня красивым?» – говорили глаза Войцеха, словно смакуя вино. – «А как тебе васильковый цвет?»

«Никогда не замечал - какой удивительный оттенок…небесной синевы», подумалось Андрею, казалось он немного захмелел от шампанского.

Андрей не уловил тот момент, когда Войцех вдруг оказался рядом, обдав его тонким ароматом. Запах был таким знакомым и приятным: легкий с горчинкой, аромат ветра как тогда в горах Алтая, в детстве. Голова начала немного кружиться, а тонкая, но по-мальчишески крепкая рука легла на плечо. Образы, проносившиеся в голове, вдруг вернули его в Крым, где он впервые поцеловался с парнем – соседским мальчишкой, с волосами, выгоревшими на солнце. Соленый поцелуй, на пустынном диком пляже, теплым звездным вечером, где низкое южное небо было почти таким как это, переливающееся над ними сейчас, в тишине закрытого клуба.

Он снова взглянул на Войцеха. Почему-то возбуждающая дымка, что окутывала его, растворилась, оставив пульсирующую головную боль в правом виске.

«Нет, этот совсем не такой», - подумал Андрей.

Хорош, как фарфоровая статуэтка, но того удивительного сочетания почти нереальной красоты, какой-то внутренней силы и одновременно ребяческой сумасшедшинки, что есть у Мориса в Войцехе он не почувствовал.

Он легонько снял неимоверно манящую секунду назад руку Войцеха со своего плеча, делая вид, что ему необходимо взять бутылку, а когда вновь распрямился, то обнаружил, что Войцех снова сидит напротив него, рассеяно водя взглядом по сторонам.

В это время на колени упала записка.

Обернувшись, Андрей увидел удаляющийся спортивный силуэт.

«Только для Вас – подарок клуба – расслабляющий массаж головы и шейно-воротниковой области. Интим исключён. На втором этаже, комната 207. Массажист Сергей Л.»

Андрей показал записку Войцеху.

«Иди. Расслабься», - коротко написал тот.

Головная боль стала нарастать, поэтому более не раздумывая, Андрей отправился на поиски комнаты 207.

*Кидерн*

Когда я вернулся сжимая в руках деревянную шкатулку размером с небольшой ларец отчего-то по старинному скрепленную суровой нитью с сургучной печатью, Войцех сидел один и выглядел слегка осунувшимся. Вероника с совершенно не свойственной ей рассеяностью распрощалась, кинув в конце загадочное: «Ну, что Кидерн, теперь я спокойна, когда это в твоих руках». Что в шкатулке она, разумеется объяснять не стала.

Неслышный хлопок, и в то же мгновение очертания богатого клуба расплылись и посерели, став как обычно похожими на плохо прорисованную декорацию. Мы с Войцехом остались наедине.

- Ты, сделал, что я просил?

- Да, черт возьми! Потратил кучу сил, - ответил он.

- И что?

- А ничего!

- Совсем?

- Кидерн, - виновато сказал Войцех, - я не удержался, понимаешь… Когда понял, что его не берёт, я дал ему полный образ. Чтобы так сорваться…

- С ним всё в порядке? – тревога стала охватывать меня.

- У него лёгкая головная боль, а у меня чувство побитой собаки, - процедил Войцех, но я уже не слышал его, вернув нас в клуб, и пытаясь нащупать Андрея в потоках тиамата. К своему ужасу я обнаружил, что не чувствую его. Мой вокан был от меня закрыт.

Опустив взгляд, я увидел лежащую на столе записку.

«Только для Вас – подарок клуба – расслабляющий массаж головы и шейно-воротниковой области. Интим исключён. На втором этаже, комната 207. Массажист Сергей Л.»

Чуть ниже напечатанного текста постепенно начали проступать написанные от руки строки:

«Господину Морису Делоне шлёт привет Мастер Матеас, который не забыл об их встрече в Лукке. Incubus Mortuus»…

____________________________

Примечания авторов

drogi przyjacielu – дорогой друг

Spr?bujmy, pies – попробуй, пес

Caro - дорогой

Circle of silence – круг тишины

Cagnolino - песик

 14 серия

Автор: Тиль Тобольский

НАДЕЖДА НА СЧАСТЬЕ

Из личных покоев Мастера молодой сатир Влазис вышел спокойно и степенно, из последних сил сдерживая кипящую в душе ярость. Старик, безусловно, это заметил, но лишь усмехнулся в спину юнцу. Если молодняку время от времени не стучать по рогам — буквально, — то расслабятся, щенки.

Виноватым же Влазис себя не считал ни на йоту. Вообще, этот разнос несправедливый. И по морде он получил незаслуженно. Да, того задолюба добивать не стал, потому как потерял двух альб, еще два помощника серьезно пострадали. Это было вынужденное стратегическое отступление! Продуманное! Да, пока инкуб оказался посильнее. Ну, так молодость — то качество, что с годами проходит. Все равно рано или поздно он найдет и поломает эту тварюшку.

— Ничего не предпринимать, сука! Никого не трогать, — передразнил Мастера юный сатир, раздраженно шагая по каменным коридорам особняка. — Да я и не собирался, но объект локализую. Есть пара зацепок… А вот и, тьфу, первая зацепка.

Из-за поворота выскочил взъерошенный альба Юаристос. Сатир остановился и уперся в него раздраженным взглядом. Но паренек, ничего не замечая, кинулся к сатиру чуть не на шею:

— Влазик, ты как? Сильно досталось? Эх, синяк! Идем. Давай полечу чуток, ну? У меня ещё осталась та испанская мазь… Ну?

Сатир только больше мрачнел, раздувая грудную клетку под кожаной безрукавкой. Дали же боги альбу — ни к чему не годный человечек, суетливый и прилипчивый. Хотя на сегодня он единственный целый и здоровый альба Влазиса. Еще бы! Кто же возьмет такое недоразумение в рейд? Не альба, а одно название. Зато из старого рода помощников сатиров, уважаемого рода. Братья его уже много лет на службе, а этот…

— Заткнись, — отмахнулся от пацана сатир. — Что ты трындишь, как баба? Ни хрена мне мазать не надо — само сойдет.

— Ну, ты не психуй, Влазик, — примирительно поднял ладони с тонкими пальцами паренек.

— Влазис! — рявкнул сатир. — Меня зовут Влазис, покарай тебя боги! Не искажай имя, уродец!

Ударом кулака он отшвырнул тощего альбу к стене и зашагал дальше, шипя ругательства под нос.

Юаристос сполз по камню стены на пол и обиженно заморгал вслед, прогоняя слезы. Что он опять сделал не так? Что, вообще, творится с хозяином? Ведь как раньше хорошо дружили, пока были маленькими? А теперь словно темные боги вселились во Влазика. Злой постоянно, нервный. Глупый козленок…

В конце коридора, прямо перед лестницей вниз, в казармы, Влазис резко остановился. Обернулся к альбе и процедил:

— Не слышу доклада по старику.

— Я прям вот посреди коридора должен докладывать? — со злостью откликнулся паренек, продолжая сидеть.

— В штабе, — почти сплюнул сатир. — Чего расселся? Ты еще порыдай мне тут, сопля! Вскочил и за мной!

И больше не оглядываясь, зашагал вниз по лестнице.

* * *

Череда болячек, что преследовала Данилу зимой, с первыми весенними днями чуть отступила. Старик понял, что пару-тройку недель может обойтись без нудных высиживаний в очередях поликлиники. Без надоедливого переругивания с наглыми бабками и болтливыми дедками-пенсионерами.

Да, здоровье постепенно падало куда-то за плинтус, но даже к этому человек постепенно привыкает. Сабола исчез с горизонта месяца два назад… Или три. Данила точнее вспомнить и не мог. Падало зрение, потому и за компом становилось всё труднее работать. «Винда» давно уже вся на схеме высокой контрастности и гигантских шрифтах, но и это перестало помогать.

Но весной стало полегче. Да, полегче… Даже вновь стал выбираться на прогулки вдоль реки. Тут еще забавная история приключилась — встретил того мальчонку-менеджера из супермаркета. Как, бишь, его звали? Эм-м… Ну, не важно.

Мальчик светлый такой, тощий, как тростиночка. По весне совсем слабо одетый — ветровка поверх майки, да джинсы серые. А штанины подвернуты чуть выше голых щиколоток, по нынешней моде. Да спортивные тапочки какие-то несерьезные на тощих лапках. Рановато он что-то так оделся, точнее разделся. Данила в такой одежке промерз бы моментально и слег с ангиной, а этому хоть бы хны. Счастливый такой, улыбается первому весеннему солнцу, подставив губастую мордашку.

В супермаркете его и встретил. Данила тащил на выход два тяжелых пакета с продуктами. Ну, чтобы на неделю хватило. А паренек подскочил в дверях и предложил донести покупки до дома. Даня сначала подумал, что у них сервис такой и честно сказал, что на доставку денег нет. Мальчик же в ответ рассмеялся… Как же его звали?.. Ну и признался, что просто хочет помочь человеку. Тимуровец нашелся.

Данила нахмурил брови — а вдруг парень убежит с его покупками, но, глядя в доброе и лукавое лицо молодого менеджера, решил довериться. Вася его зовут, что ли? Нет, как-то иначе…

До дому шли медленно — Данила давно уже не скороход. Болтали о всякой ерунде. Мальчик рассказывал о своей работе в магазине. Много шутил и улыбался, жмурясь от яркого солнца. А Данила просто слушал щебетание птенца и наслаждался каждым мгновением с ним.

Но и эти счастливые минуты кончились — добрались до дома. В квартиру парня не пригласил — постеснялся Данила своей стариковской хатки. Но на прощание попросил забегать, если захочет, в любое время. Мальчишка честно кивнул и унесся вниз по лестнице, шлепая кроссовками.

Юрка заскочил… О! Точно, Юра… Башка дырявая… Юрка заскочил в гости через пару дней и потянул Данилу погулять. Второе появление тонконогого паренька совершенно выбило Даню из колеи. Вот уж чего не ожидал… Но погулять согласился моментально.

Попросил посидеть мальчика на кухне, налил ему стакан сока, а сам почти бегом, как мог, бросился в глубь квартиры — переодеться для улицы. Заодно проглотил чуток корвалола , на всякий случай.

Когда вернулся, Юра стоял у пыльного окна и ногтем ковырял краешек карты Таро, прилипшей к стеклу.

— Забавные у вас украшения, — с улыбкой сказал паренек, оглянувшись на хозяина квартиры.

— Да есть тут у меня один своеобразный дружок, — почему-то смутился Данила. — Ты на потолок глянь.

Парень задрал голову и весело фыркнул — прямо у ножки небольшой люстры к потолку прилипла еще одна карта.

— Прикольно, — высказался юноша и весело глянул на Даню, — ну что, вы готовы?

Гуляли они в тот вечер долго. Данила больше молчал и внимательно слушал трепотню Юры. Казалось, что мальчику вообще не нужен собеседник — он перескакивал с темы на тему так легко, будто играл на фортепиано. Бродили не все время — немного посидели на скамейке набережной. У Данилы гудели ноги, но возвращаться домой он не согласился бы и под дулом пистолета.

Смеясь какой-то своей пацанячьей шутке, Юрка запрокидывал голову и в воздухе мелькала русая челка, поблескивая в лучах закатного солнца. В какой-то миг Данила не удержался и нежно растрепал волосы парнишке. Тот неожиданно зажмурился и ласково боднул лбом Данилу в плечо.

Хорошо, что выпил корвалол, а то сердце могло остановиться от нежности к этому созданию. Забытое чувство, совсем забытое.

В последующие дни Юра забегал еще несколько раз — то гуляли с Данилой, то просто сидели на кухне и гоняли чаи. Парнишка рассказывал о своей жизни нехитрой, работе, учебе, но вот о семье и доме говорить не хотел, вежливо уходя от вопросов старика. Тот решил не дергать парня — мало ли что? Видимо, нет там ничего хорошего — потому и тянется малец к старику. Ищет тепла, что ли?

Вот в таком радужном настроении однажды Данилу и застал Сабола.

Мальчишка-менеджер уже давно убежал домой, а Даня сидел в любимом кресле и бездумно листал какой-то рекламный каталог, что маниакально подбрасывают в почтовые ящики.

На резкий звонок аж подпрыгнул. Что-то Юра забыл? Вроде бы уже поздно — почти двенадцать ночи. Может, мальчишке переночевать негде? Старик потопал к двери…

Сабола радостно разулыбался открывшему дверь Дане.

— Ты чего такой хмурый, старичок? — радостно завопил инкуб, обнимая старого друга.

Тот лишь хмуро пожал плечами. Лучше бы Юрка вернулся…

— Я решил к тебе заглянуть, — громогласно заявил мулат-красавчик, шагая в комнату, — и сообщить о двух хороших новостях.

Данила, не ожидая ничего хорошего, молча прошел в комнату следом.

— Первая, — Сабола хлопнулся задом на диван и задрал указательный палец, — я перебираюсь к тебе, Данька.

— Кхм, — поперхнулся Данила, усевшись в кресло. — А меня спро…

Но Сабола перебил старика:

— Вторая новость, — инкуб изобразил пальцами знак «виктори», — я нашел для тебя наикрутейшее лекарство, и мы будем тебя лечить. Про молодость не уверен, но соберем твое тело заново, и ты еще меня переживешь, Данька!

И так победно посмотрел на Данилу. У того же просто язык отнялся. В последнее время он как-то уже свыкся с мыслью, что умирает. Возможно, не доживет и до следующего Нового года.

— Что за лекарство? — шепотом спросил старик.

— Я знал, чем тебя заинтересовать, бродяга, — довольно ощерился Сабола и выудил из внутреннего кармана драпового пальто небольшой пузырек зеленого стекла. — Эта фиговинка мне досталась случайно. Ты будешь у меня принимать по три капли в день, и через полгода сам себя не узнаешь в зеркале.

— Откуда?

— Да так, — отмахнулся Саби, — есть хорошие знакомства.

Ну не будет же он рассказывать старику, что только за информацию о месте нахождения зелья пришлось отдать почти всю коллекцию артефактов. А копил он их столетиями. Как и не станет рассказывать, с каким трудом проник в место хранения склянки, как все висело на волоске, и инкуб мог тысячу раз погибнуть. За это снадобье в свое время войны начинались…

* * *

…К старой вилле в пригороде Херцог-Нови, прибрежного городка Черногории, Сабола подбирался несколько дней. Было б лето — можно и затеряться в толпе туристов, но сейчас межсезонье, людей почти нет. Потому дорога одна — крышами. Крадучись, как кошка, Саби тихо-тихо перебирался с одной черепичной крыши на другую. Нельзя ни поскользнуться, ни упасть — шум поднимется тот еще. Медленно и упрямо он продвигался к цели.

Адреналин шарахался в крови, наполняя яростно стучащее сердце бурлящим весельем и непонятными желаниями. Давно уж инкуб сам не ходил на кражи. А помнится… Так, не отвлекаемся!

Дневать приходилось там же, на крышах, под влажным ветром с Адриатического моря. Сквозь дремоту Саби не раз мечтал, что завалится потом в какое-нибудь кафе на пустынном берегу и оторвется по полной с ласковым небритым юношей из местных.

Нужная вилла встретила Саби сонной ночной тишиной. По крыше террасы, увитой засохшими ветвями винограда, он скользнул в приоткрытое окно второго этажа, почти неслышно скрипнув дубовой ставенькой. Теперь двигаться приходилось в режиме частичной трансформации. Пауком вскарабкался по облицовочному камню на потолок комнаты и замер, тяжело дыша сквозь зубы. Главное пережить этот мерзотный запах сатиров, которым пропитана вся постройка.

Дождался, пока по коридору пройдет охрана виллы и выскользнул из комнаты. Да, при всем запустении и тишине домик неплохо охранялся. Еще бы — здесь личная сокровищница Мастера Матеаса! Ну, скорее одна из многих. Внешний периметр накрывала сеть видеокамер, что-то было и внутри, но Сабола двигался только по потолку, да еще нацепил пару древних артефактов. Для электроники он был пустым местом, но все равно старался лишний раз не попадать в поле зрения ни живой охраны, ни глазков камер. От греха, так сказать.

До комнаты-хранилища добрался лишь под утро. Руки дрожали от усталости, ныли отбитые колени — даже для выносливости инкуба есть предел. Но дело почти сделано. Почти.

Как он вскрывал двери в хранилище — отдельная история. Целый комплекс отмычек и магических приблуд, наконец, позволили забраться внутрь.

Сабола на минуту завис в восхищении, разглядывая старые стеллажи вдоль узких каменных стен, заваленные всякой всячиной. Не все было видно в слабом свете маленького слухового окошка под крышей, но даже то, что мог различить… О, боги… Как бы забрать всё и сразу?! Глубокая Пустота, это просто не честно! Сабола сморщился от обиды, но сразу спохватился и замотал головой, стряхивая наваждение. Не до того сейчас. А если все тихо пройдет, то можно и вернуться сюда. Чуть позже.

Несколько легких шагов вдоль комнаты, осторожно откинута пыльная рогожка на нижней полке левого ряда. «Ну, вот и ты», — выдохнул инкуб, забирая из деревянного ящичка стеклянный пузырек.

Тихо уйти не получилось, но это и не важно — искомое в кармане. Через полчаса Сабола с хохотом улепётывал по крышам пригорода, уворачиваясь от арбалетных выстрелов, магических молний и совершенно обыденных винтовочных пуль.

Сатиры еще не знают о скабрезном рисунке на полу хранилища. С гордой подписью автора: «Козлам от Саболы»…

* * *

…Ничего, козлы-сатиры не обеднеют от пропажи малю-ю-юсенькой порции. У них там еще осталась пара штук. Потому, ни к чему волновать старика — у него и так сердце плохое.

Саби с хохотком соскочил с дивана, скинул пальто и присел на корточки около Дани, глянул неожиданно серьезно:

— Ты только не прогоняй меня, Дань, не прогоняй. Мы выкрутимся, старичок.

И обнял его колени смуглыми руками, положил голову сверху.

— Хо… хорошо, Саби, — еле выдохнул старик, моргая мокрыми ресницами.

* * *

Юра уже несколько дней никак не мог зайти к Даниле в гости — там обосновался красавчик-инкуб, потому парень не смел даже близко подойти. Тот мог учуять альбу, а защиты у Юаристоса никакой нет.

Он всей душой молил, чтобы задолюб исчез, испарился, но где там! Эти твари никогда не дают житья нормальным людям. Уже почти неделю урод ходил за стариком хвостом и совершенно никуда испаряться не собирался.

Они совершенно спокойно гуляли по той же самой набережной, где бывали Юрка со стариком, сидели в кафе на центральной улице или просто торчали дома.

Юрка следил за ними с предельной дистанции и иногда глотал слезы обиды на эту проклятую жизнь. Но как ни жаль дружбы со стариком, а делать нечего. У каждого из нас есть свои обязанности и свой Долг. Инкуб тут несколько дней, и пора ставить в известность Влазиса.

— Влазис, — тихо поскребся Юра в дверь хозяина, — можно войти?

— Валяй, — донеслось приглушенное из комнаты.

Он валялся на топчане в одних спортивных штанах и с довольным видом читал что-то с планшетника, иногда почесывая лохматый животик. Поднял глаза на вошедшего альбу.

— Хозяин, — смиренно произнес паренек, смотря в пол, — инкуб Сабола, с которым ты столкнулся осенью, уже около недели живет в городе. Адрес у меня есть. Квартира имеет защиту…

Сатир к тому моменту сел на кровати и внимательно слушал доклад альбы, иногда постукивая острым когтем по стеклу планшетника. Когда Юаристос закончил доклад, приап вскочил, быстро переоделся в более-менее приличное и, пробормотав под нос: «надо бы доложить», исчез в коридоре.

— Мог бы и поблагодарить, — буркнул ему вслед тощий альба и потер ладонями лицо.

На доклад Влазиса Мастер отреагировал совсем иначе. Он с каждым словом щенка наливался краснотой, багровел. Влазис даже отступил на пару шагов от стола Мастера на всякий случай. При упоминании имени «Сабола» доклад скоропостижно окончился…

— Мне! Нужен! Этот подонок! Живым! — взревел Мастер, отшвыривая тяжелый дубовый стол в сторону. Мелочовка со столешницы и ворох бумаг разлетелись веером по кабинету. — Сам ничего не предпринимаешь! Через пять минут в Штабе для разработки плана захвата. Эта тварь у меня помучается еще! Покрутится, гадина…

Поток ругательств из глотки Мастера, казалось, затопил весь кабинет. Неожиданная реакция. Словно этот задолюб чем-то насолил старейшине лично. Влазис только озадаченно моргал, вжавшись в стену спиной.

* * *

В эти дни Саболе было почему-то так покойно на душе. В кои-то веки он чувствовал некую правильность своей жизни, осмысленность. Это немного удивляло и даже забавляло. Несколько столетий он носился по планете, стаскивал хомячком артефакты для своей коллекции, дегустировал мужчин всех рас и возрастов. Весело жил, вольготно, не сильно напрягаясь. Ну, изредка сталкивался с козлами-сатирами. Но пока удавалось выворачиваться. Хорошо жил, но пусто… Может, и правда взрослеть начал? Так, смотри, и высшим инкубом станешь, не успеешь оглянуться. Сабола хихикал этим мыслям, отмахивался от них. Чаще думалось о Даниле.

Заботиться о ком-то другом оказалось довольно приятным занятием. Тем более, что после нескольких дней приема зелья, Даня словно расправил плечи, глаза стали посверкивать энергией. Старичок чаще улыбался, почти перестал ворчать. Ну, дай Пустота! Зелья еще хватит надолго. Вылечим.

Заодно решили облагородить квартиру. Сначала Саби предложил купить побольше и попросторнее, но Данила уперся как баран — привык к этой и никуда уезжать не хотел. Ну да ладно.

Потому Саби постепенно навез новой мебели, заменил кухонный гарнитур. Все это придумывали вместе, ковыряясь каталогах, подбирая дерево, цвет, фурнитуру.

Как-то незаметно дома сменилась вся посуда, Даня успел спасти только свою любимую чашку.

К удивлению старика, Сабола не таскал домой мальчиков и сам никуда не убегал «по делам». Но мальчики сами появились на пороге квартиры. Точнее, один — Юрка!

— Ой, Юрочка, — светло улыб нулся Даня, пропуская паренька в квартиру. — Проходи, давай! Чаю будешь? Так давно тебя не видел! Куда пропал, малыш?

Тот смущался и неловко топтался в дверях.

— Саби, — крикнул Данила и обернулся на дверь в комнату. — У нас гости, потому оденься хоть немного…

— Кто там? — высунул голову из двери Сабола. — Ух ты, какие сладкие гости! Данилыч, да ты еще тот шалу…

Инкуб вдруг резко замолчал, и улыбка сползла с лица. Через секунду он дернул Данилу за халат на себя:

— Уходи за спину, срочно! Ну!

Данила, ничего не понимая, чуть не спотыкаясь, отбежал за спину друга.

— Чо те здесь надо, гадёныш? — зашипел инкуб, принимая боевую стойку и начиная трансформацию. Заскрипела рвущаяся ткань на его плечах, но мальчик не обращал внимания на Саболу, а тоскливо смотрел в глаза перепуганного Данилы.

— Простите меня, — прошептал мальчик дрожащими губами и провернул на безымянном пальце старое медное кольцо. Потом резко развернулся на пятках и выскочил на лестничную площадку.

На его месте с гулким хлопком раскрылся портал, царапая молниями выцветшие обои коридора.

Сабола хищно оскалился, ожидая новых визитеров, но из туманной светящейся пелены вылетел веер арбалетных болтов. С трудом Сабола извернулся, пропуская мимо себя металлические стрелки. Даже пришлось сальто небольшое сделать. В прыжке он уловил краем глаза, как Данила начал медленно заваливаться вглубь комнаты… Ну да, инкуб мог уклонится почти от любого выстрела, но вот старый человек…

Саби, оттолкнувшись ногами от потолка, рванул к Даниле, но толстый арбалетный болт, пробивший шею старого друга, похоронил последнюю надежду.

— Ну нет, — взвыл Сабола, пытаясь зажать рану старику. Не получалось — кровь толчками пробивалась сквозь пальцы. Тут Даню скрутили судороги, и он обмяк под руками инкуба, выдохнул последний раз…

— Ну нет! Ну нет же, Даня! Не смей, собака, уходить! Не сме-е-ей! — заорал инкуб, почти завыл, стуча кулаками по полу.

В тот же миг из гудящего открытого портала вылетела серебристая сеть. Свистнув в воздухе, она с головой накрыла кричащего инкуба. Тот попытался вырваться, прыгая в разные стороны, но квартирка Данилы была мала, потому Саби только больше запутывался. Сеть спеленала его полностью, сжала, врезаясь нитями в кожу…

В несколько рывков упакованную добычу подтянули к порталу и затащили внутрь. Портал схлопнулся, всколыхнув одежду на вешалке у двери.

Тихо стало в квартире. Абсолютно тихо.

Лишь взбаламученная пыль крутилась в лучах весеннего солнца.

А посреди комнаты в луже крови лежал старик в стареньком халате и немного удивленно смотрел на потолок с прилипшей картой Таро.

 15 серия

Авторы: Александр Волгин

СКАЗКА

"Значит, все-таки не показалось", - подумал Макс, перелистывая страницы первой попавшейся под руку книги, делая вид, что ему зашибись как интересно, и украдкой бросая взгляды через витрину на улицу. Чернявый был там и уходить не собирался. Несколько раз профланировал туда-сюда, наконец остановился в стороне от входа, достал сигареты и закурил. Ждет, гад... Не нравилось Максу все это, ох как не нравилось. Под ложечкой противно засосало от предчувствия неизбежных неприятностей. А что неприятности будут такими, по сравнению с которыми все, что произошло с Максом раньше, казалось ерундой, он уже не сомневался.

Этого типа Макс заприметил еще три дня назад, в метро. Час пик еще не настал, поэтому вагон был полупустым. Зайдя вслед за Максом, чернявый плюхнулся на сиденье прямо напротив него. Макс не обратил бы внимания, если бы, случайно подняв глаза от телефона, не словил на себе заинтересованный взгляд темных глаз. Парень ухмыльнулся, нагло глядя Максу прямо в глаза, и тот поспешно сделал вид, что не заметил, снова уткнувшись в экран. Про себя, правда, отметил, что его неожиданный визави очень даже ничего - крепкий жилистый брюнет лет 22-23 на вид, в облике его явно прочитывалось что-то неславянское, и наверное это, да еще и бесцеремонное разглядывание, вызвали в Максе секундный сладкий трепет. С некоторых пор ему окончательно разонравились парни типично русской внешности, и надо сказать, что для этого у него были все основания. Усилием воли он заставил себя перестать фантазировать о всяких нахальных и бесперспективных брюнетах, и вышел на своей станции, так и не подняв глаз, и тем более не оглянувшись, остался ли тот парень в вагоне. Но на следующее утро он снова заметил его у входа в метро, он стоял и пялился в небо, будто разглядывая облака. На Макса, кажется, не обратил никакого внимания. Стоя на платформе, тот искал его взглядом, но не обнаружил и на время забыл. Однако, выходя из дверей института, он боковым зрением уловил знакомую фигуру. И еще раз, и еще замечал его, куда бы ни шел, по какому маршруту бы ни передвигался. Чернявый явно следовал за ним.

На четвертый день Макс решил окончательно удостовериться в своих опасениях, и на полдороги к метро свернул в книжный магазин. Теперь, глядя сквозь стекло витрины на улицу, парень на все сто убедился, что его "пасут", и это не сулило ничего хорошего. С момента бегства Макса из отчего дома, и его дурацкой попытки самоубийства прошло уже два месяца. Удивительные события, сопровождавшие все это, остались в памяти странным и фантастическим сном. Та вечеринка на даче, аутинг, мост, квартира таинственного старика, невероятный Саби и невероятный секс с ним, помрачение, принятое за любовь навеки - все это смешалось в голове Макса в причудливую картинку из калейдоскопа, не имеющую ничего общего с реальностью. Он решил, что не будет ломать голову - было ли это все наяву или померещилось, а станет жить дальше, налаживая отношения с родителями и плотно занимаясь учебой. Однако, не на все можно было закрыть глаза. Возвращение в институт предполагало новый контакт с теми, кто посмеялся над ним, кто предал, кто воспринял его как прокаженного.

Вначале Макс представлял себе, как он заткнет рот всем этим гомофобам, как выскажет все мерзкому Косте, как плюнет в лицо предательнице Ленке, как даст понять всем, что ему безразличны их мнение и насмешки. Но чем дольше он размышлял, тем меньше и меньше ему хотелось демонстративности и открытой конфронтации. В результате он стал посещать лекции и семинары, насколько возможно изолировавшись ото всех. С искренним безразличием слушал шепотки и смешки за спиной, не реагировал на редкие подколы. Приходил, занимался, успешно сдал сессию, но вокруг него образовался некий вакуум, что его вполне устраивало. Открытой агрессии не было, так что еще надо?

Агрессии не было в институте, однако она была за его пределами, и Максу довелось с ней столкнуться.

Они вдвоем возвращались с отчимом из магазина, закупив продуктов на неделю и таща каждый по два пакета. Возле подъезда Макс заметил своего бывшего одноклассника и соседа Олега Кнышева по кличке Кныш. Со своим приятелем Димоном они сидели на низком заборчике возле подъезда. Кныш учился с Максом до девятого класса, потом бросил школу, ничем не занимался и успел уже отсидеть полтора года по малолетке. Димон был ему под стать.

Когда проходили мимо них, Кныш осклабился и выдал:

- Эй, пидарок, хочешь вкусную вафельку? Могу угостить!

Димон закатился в гоготе и добавил:

- Дядя, сколько твоя девочка берет за отсос?

Если бы Макс был один, он бы молча прошел в подъезд - гопота, что с них взять. Но отчим остановился, поставил пакеты на снег и поманил говорившего пальцем.

- Поди-ка сюда.

Димон лениво слез с заборчика, харкнул на землю и вальяжно приблизился.

- Чо?

- А ничего.

Коротко, почти не замахиваясь, он снизу въехал кулаком в челюсть Димона. Тот ухнул и осел на землю, схватившись за лицо. Удар у дяди Толи был крепкий.

Пока гопник с выпученными глазами ощупывал челюсть и пытался встать, отчим Максима снова поднял пакеты и сказал:

- Еще раз услышу что-то подобное - челюсть тебе будут в больнице собирать как пазлы. И дружку своему передай.

Он развернулся и пошел ко входу в подъезд, Макс поспешил за ним.

В лифте Макс чуть ли не подскакивал от удивления и восхищения.

- Вау! Как ты его, дядьТоль - р-раз! - и апперкотом в нокаут! Будет знать!

Но отчим быстро охладил его.

- Не мельтеши. Дожил на старости лет - морды людям стал бить, а все из-за того, что кое-кому задница покоя не дает.

Про "задницу" Максу показалось обидно, но воодушевления не перебило, все равно это было круто!

- Да какие это люди?

Отчим неожиданно улыбнулся.

- Точно. Говно, а не люди.

Перед тем, как открыть дверь, он сказал:

- Матери только не вздумай рассказывать, съест меня с потрохами.

И вот теперь, спустя неделю, появился этот чернявый, следивший за Максом. Увязать одно с другим не составило труда. Кныш и Димон не простили, подговорили кого-то, чтобы поставили его, Макса, на перо за нанесенное оскорбление. И ладно бы одного Макса, но теперь очевидно, что и дядь Толе грозит опасность. Что делать-то?

Макс положил книгу на место, и решительным шагом вышел из магазина.

****

Леся, вероятно, была единственной, кого не встречали из роддома толпой, с цветами и воздушными шарами, с поздравлениями и восхищением по поводу ребенка. После выписки она приехала домой одна, на такси, таща укутанный по-зимнему сверток с младенцем, с сыном - нежеланным и таким долгожданным.

Крупный и здоровый малыш - ребенок оказался довольно спокойным, не кричал без перерыва, как Леся опасалась. Ей даже удавалось раза три в сутки поспать по два-три часа между кормлениями и сменой подгузников. Через две недели она набрала номер родителей.

- Мама, не хочешь приехать посмотреть на внука?

Ошарашенная новостью мать прибыла довольно быстро и еще почти месяц помогала Лесе с младенцем, попутно без конца доставая ее вопросами об отце ребенка. Слава богу, момент с замужеством удалось скрыть.

Однако самой Лесе это не давало покоя. С того самого дня, когда она через пелену недавно пережитой боли видела Гошу, который взял ребенка и передал ей, словно древний римлянин, признавая его вхождение в фамилию, больше о нем она ничего не слышала. Как сквозь землю провалился. Телефон не отвечал, на работе вначале говорили, что он в командировке, потом - что в отпуске. Не то что бы Лесе была так важна встреча с ним - собственно говоря, этого странноватого Передрягина до замужества она видела всего пару раз, да и то не обратила на него особого внимания. Но теперь ей не терпелось с ним обговорить дальнейшие планы. По словам Веры Лактионовны выходило, что фиктивный брак нужен был не только ей, но и ему. Леся хотела выяснить, как надолго им нужно оставаться мужем и женой. Свидетельство о браке давило на нее, существование постороннего человека в качестве мужа - напрягало.

Вдобавок ко всему, ей никак не удавалось пробиться через секретаршу и пообщаться об этом с Верой Лактионовной. После внезапного приступа заботы и опеки, теперь начальница, кажется, полностью утратила к Лесе всякий интерес и сознательно не выходила на контакт.

Впрочем, сейчас Лесе было не до того, чтобы разбираться в исчезновении ее фиктивного супруга и резком охлаждении шефини. Ребенок занимал практически все ее время и внимание.

Однажды вечером, накормив и выкупав сына, Леся прилегла отдохнуть, и тут услышала звонок в дверь. Взглянув в глазок, она увидела морду плюшевого медведя. Человек, скрывавшийся за ним, был не виден. Леся открыла дверь, и из-за пушистой мишкиной спины выглянула такая до боли знакомая Ингина голова.

- Привет... Пустишь?

Леся распахнула дверь, приглашая гостью в свою квартиру. Гостью, боже ты мой... Меньше года назад это была и ее квартира, они жили здесь вместе. Вместе радовались, любили и мечтали.

Инга нерешительно вошла в прихожую, тут же всучила Лесе большого, в треть человеческого роста, игрушечного медведя. Против воли, Леся рассмеялась.

- Ну зачем ты? Он же еще совсем маленький, когда еще сможет с ним играть.

- А это не ему. Это тебе.

И Леся не нашлась, что ответить.

Инга прошла в комнату, склонилась над кроваткой. Малой дрыгал руками и ногами, и пускал пузыри.

- Как ты его назвала?

- Даней.

- Даниил?

- Данила. Мне имя понравилось.

- Хорошее имя... И пацан зачетный. Как смотришь на то, что через пару лет я рожу ему сестренку?

- Инга...

- Леся... Хорошая моя, любимая, я так скучала...

Минут через пять Даньке, кажется, наскучило, что мама обнимается с незнакомой теткой, а на него не обращает никакого внимания, и он оглушительно разорался.

****

Войцех нарезал круги вокруг своего внезапно обнаруженного вокана, приглядываясь и оценивая, что за сокровище такое ему досталось. Результаты наблюдений не слишком вдохновляли: внешность ничем не выдающаяся, одет простецки и недорого, фигура хлипковата - да что там говорить - совсем тощий и неспортивный. Однако же, вполне заметный бугорок под дешевыми джинсами давал кое-какую надежду, что все не так уж и плохо. И линнгамой наполнен до краев, едва ли не выплескивается. А остальное поправимо, дайте только время, он, Войцех, возьмется за парня всерьез и приведет его в надлежащий вид.

Можно было бы сразу брать быка за рога, а точнее, этого ягненочка за кое-что другое - и не рыпнулся бы, пошел бы за инкубом как привязанный. Но Войцех не хотел торопить события, присматривался и изучал. Все-таки вокан - это не обычный рядовой донор, это, можно сказать, судьба.

Почему-то Войцеху хотелось зацепить этого парнишку не инкубскими трюками типа репарио и других воздействий, а чтобы заинтересовался сам, как будто они оба были людьми и были на равных. И парнишка заинтересовался, это инкуб уловил сразу, когда случайно в метро удалось поймать его взгляд. Пожалуй, здесь никакое репарио не понадобится, его явно устроит та внешность, которая была у Войцеха. Он четко уловил это в его взгляде. Но уже через пару секунд Макс опустил глаза, закрылся, подсознательно выстроил вокруг себя защиту - самую сильную, на которую способны смертные. Мыслей вокана инкуб напрямую прочитать не мог, но человеческие эмоции были перед ним как на ладони. В случае с Максом он моментально "прочитал" растерянность, страх, недоверие к окружающим, обиду, что-то еще...

Просто так подсесть к нему или подойти на улице было нельзя - испугается, сбежит, это как пить дать. Ничего, главное найти подходящий момент, а там уж Войцех сумеет сломать эту стену. Только вот как подкатить к такому, чтобы не спугнуть? Та еще проблема. В клубы Макс не ходил, в Интернете не знакомился: дом - учеба, учеба - дом, и так каждый день.

Однако, внезапно оказалось, что искать момент уже поздно.

Войцех, уже привычно дождался Макса у дверей института и последовал за ним. По пути парнишка заскочил в книжный, а Войцеху пришлось остаться на улице, хотя он уже раздумывал, а не зайти ли ему тоже, не завести ли случайно разговор, попросив совета или что-то подобное. Пока думал да гадал, парнишка выскочил из магазина, и подтянув повыше рюкзак, решительным шагом направился в сторону метро. Инкуб поспешил за ним. Но, оказалось, что парень идет не к метро, а в другую сторону - вот свернул в переулок, вот вошел через арку во двор и исчез. Помедлив несколько секунд, Войцех тоже вошел во двор и от неожиданности едва устоял на ногах, когда Макс выскочил из-за угла и сильно, обеими руками, толкнул его в грудь.

- Ты чего за мной ходишь?! Следишь, да? Это тебя Димон подослал?

Макс наступал на Войцеха с яростью, какой сам от себя не ожидал, и инкуб получил еще несколько тычков в грудь, пока удалось перехватить руки пацана.

- Стоп, стоп, мужик! Какой Димон? Ты меня с кем-то перепутал.

Но Макс не повелся. Он уже был как берсерк, его прорвало, страх ушел, он не думал о том, что противник превосходит его физически, что возможно сейчас достанет из кармана нож. Ну и пусть! Пусть он, Макс, подохнет сейчас в этом чужом дворе. Как его все это достало!

Лишенный возможности наносить удары руками, он стал бить ногами, пытаясь попасть чернявому по яйцам. Тот вдруг отпустил его руки, сделал незаметное движение, и Макс отлетел на пару метров, почти безболезненно приземлившись в сугроб.

- Ну давай, убей меня сейчас, гнида! Давай, прямо сейчас! - выкрикнул он. - Только попробуйте дядю Толю хоть пальцем тронуть, про вас уже все знают, я рассказал друзьям!

Инкуб с шумом выдохнул, присел на корточки рядом с сидящим в сугробе Максом.

- Так, прекращай истерить и послушай меня. Да, я следил за тобой, признаю. Но никакого Димона я не знаю, никто меня не посылал, я не собираюсь тебя убивать и дяде Толе твоему ничего не грозит.

Макс ошарашенно слушал его.

- Но зачем тогда? И кто ты такой?

- Хороший вопрос, - ухмыльнулся чернявый. - И требует обстоятельного ответа. Ты так и собираешься тут рассиживаться или мы пойдем и поговорим в месте поуютнее?

Он подал Максу руку, помогая подняться, похлопал его по заду, отряхивая снег.

- Не знаешь тут поблизости какую-нибудь спокойную кафешку?

Через полчаса, когда они, усевшись за столик в дальнем углу кафе, уже согревались глинтвейном, Макс услышал удивительную историю, в которую и верил, и не верил одновременно.

Новый знакомый назвался Войцехом.

- Это же польское имя? Ты не похож на поляка.

Парень рассмеялся.

- Поверь, не ты первый мне это говоришь. У меня отец поляк, а мать армянка, вот такой коктейль получился.

Войцех рассказал, что приметил Макса уже две недели назад, в кафетерии напротив института. У него там были неподалеку дела, и он несколько раз заходил перекусывать. И вот каждый раз видел одного парня, который все время сидел один и все время что-то читал.

- Понимаешь, я и сам не знаю, что на меня нашло. У меня ни разу такого не было - чтобы увидел, и все, пропал. Ты извини, я понимаю, что ты натурал и тебе неприятно все это выслушивать... Обещаю, что больше не буду за тобой следить. Если ты скажешь, чтобы я ушел - я уйду, и больше ты меня не увидишь.

Войцех ловил своеобразный кайф, разыгрывая смущение гея, который признается натуралу в своих чувствах, но ни на что не рассчитывает и ожидает негативной реакции.

А Макс слушал его и недоумевал - как ему вообще в голову пришло, что такой парень как Войцех может якшаться с такой шушерой, как Димон и Кныш? Красивый, ухоженный, хорошо одетый Войцех - заодно с этими отбросами? Смешно. Вот дурак-то! Испугался, нафантазировал себе всякого.

С другой стороны, то, что говорил парень, сидящий напротив него, слишком напоминало сказку. Чтобы вот так взять и запасть на него, Макса, нескладного и некрасивого, всю сознательную жизнь страдавшего от своей неудалой внешности? Слишком невероятно...

Но ведь был же Сабола, офигенный, экзотический Саби, который тоже запал. Пусть только ради секса, но ведь этого секса он захотел, и шептал Максу, какое он чудо, и отдавался так, как не смог бы отдаваться без реальной страсти... Так почему бы и сейчас не поверить Войцеху? При мысли о том, что это правда, у Макса сладко защекотало в груди. Войцех ему нравился. Пока что только нравился, но ведь и знакомы они всего лишь какой-то час.

Произнеся последнюю фразу, Войцех замолчал, и выжидательно поглядел на Макса - как он отреагирует. Но парнишка молчал, уткнувшись в кружку с глинтвейном.

- Ясно. Еще раз извини, думаю, мне надо сейчас уйти.

Макс встрепенулся.

- Нет! Не уходи. Я это, тоже... В смысле - я не того...

- Что - не того?

Тот окончательно смутился, сделал большой глоток, поперхнулся, закашлялся. Потом набрался смелости и взглянул прямо в глаза Войцеха.

- Я имею в виду, что я не натурал. Так что ты зря извинялся.

- Серьезно? Ты не шутишь? - на лице Войцеха было написано удивление.

- Не шучу, - рассмеялся Макс.

Он расслабился и почувствовал небывалую легкость. Вот он сидит в кафе напротив красивого парня, который в него, кажется, влюблен, и который нравится ему самому - это ли не чудо?

Войцех тоже облегченно откинулся на спинку кресла, разулыбался.

- Знаешь, за такую хорошую новость надо бы выпить чего-нибудь покрепче этого сладенького чая, - он кивнул на кружку с остатками глинтвейна. - Может, свалим отсюда? У меня дома есть хороший коньяк, выпьем за знакомство.

Но Макс помотал головой:

- Сегодня не могу, обещал прийти домой пораньше.

- Тогда, может, завтра?

- Да! Завтра, отлично! - энергично закивал Макс.

- Значит, я тебе позвоню в районе обеда и договоримся, - сказал Войцех, и спохватившись, добавил: - Если ты мне дашь свой номер.

Назавтра он, как и обещал, позвонил. И они встретились, и много говорили - обо всем, и одновременно ни о чем, потому что это было не важно. И пили тот самый хороший французский коньяк, который неискушенному в дорогих напитках Максу показался ничем особо не лучше "российского трехлетней выдержки", а потом Макс сам потянулся к Войцеху. И они занимались любовью - долго, вдумчиво и страстно. Это было совсем не похоже на то, как произошло у Макса с Саболой - тогда, после пережитого стресса у Макса просто сорвало крышу, он утратил контроль над собой и был будто в каком-то трансе. Теперь тот эпизод казался ему сном или, скорее, подборкой кадров из порнофильма с красавцем-мулатом в главной роли.

С Войцехом же все было наяву - горячее тело любовника, его запах, губы, руки, все его крепкое, но одновременно податливое тело - ни на секунду не заставили Макса усомниться в реальности происходящего. И это было чудесно, супер, классно! Да что там - просто ох*енно!

А Войцех, принимая в себя крепкую юную плоть своего вокана, всем телом подаваясь ему навстречу, впитывал такие мощные потоки чистой линнгамы, что казалось - еще немного, и его разорвет на части этим напором энергии и он улетит в Пустоту.

Теперь он точно убедился, что это не ошибка, и Макс именно тот - второй, предназначенный ему. Понять бы еще, как это произошло.

Пришла весна, ненадежная, слишком ранняя для этих широт. Потеплело, светило солнце и Макс решил прогуляться пешком. Сегодня он никуда не торопился, Войцех сказал, что у него дела, и он придет очень поздно, а встретятся они завтра.

С момента их знакомства они практически не расставались, встречались почти каждый вечер, и несколько раз Макс даже оставался ночевать у Войцеха. Ночевки эти сильно беспокоили его мать, которая опасалась, чтобы сын не связался с каким нибудь, как она говорила, "плохим человеком". На ее расспросы Макс только отмахивался: "Потом, мам, как-нибудь потом расскажу", но при этом так сиял, что волнение Екатерины Викторовны немного ослабевало.

Сегодня, после звонка любовника, Макс понял, что вечер у него внезапно будет совсем пустой, планов никаких не было, разве что почитать или поторчать в сети несколько часов. Нога за ногу, он шел по залитому солнцем бульвару, и вдруг ему пришла в голову одна мысль. А что если все-таки поехать к Войцеху, купить по пути продуктов и приготовить ужин? Уж пожарить мясо и сварганить какой-никакой салат он сумеет. Ключи у него были. Войцех придет поздно, уставший, а тут сюрприз - вкусная еда, горячая ванна и не менее горячие объятия. Последнее опционально, зависит от того, насколько тот устанет.

Воодушевленный такой идеей, Макс позвонил домой, предупредил что ночевать не придет, и с полным пакетом продуктов завалился в квартиру Войцеха.

Со "вкусным ужином" он пролетел - мясо сильно подгорело, попытки его реанимировать не удались, зато был салат, сыр, орехи и несколько бутылок пива. "Тоже неплохо", - подумал Макс и завалился на здоровущую кровать Войцеха, приготовившись к ожиданию. И сам не заметил, как заснул.

Разбудили его голоса, доносившиеся из прихожей. Один принадлежал Войцеху, а второй был незнакомый, и тоже мужской. Макс быстро встал и вышел из комнаты. При его появлении оба резко замолчали и уставились на него. Парень, который пришел с хозяином квартиры, был ему незнаком. Лет на пять старше Войцеха, высокий, красивый, или как сразу определил Макс, "отвратно смазливый". Несколько секунд они все трое провели в молчании, наконец Войцех произнес:

- Макс... ты что здесь делаешь?

У Макса темнело в глазах.

- Вот, значит, какие у тебя дела, да? "Работа, не приезжай сегодня, приду поздно"! - передразнил он. - Ну что ж, давайте, работайте... Только не переработайтесь.

Он потянулся к своему ботинку чтобы обуваться, но Войцех схватил его за руку.

- Погоди! Да погоди ты! Ты все не так понял.

Макс отбросил его руку.

- Все я правильно понял. Давай, до свидания!

Горло сдавило и Макс не мог больше ничего сказать. А сердце, кажется, сдавило еще сильнее.

Гость, молча наблюдавший эту сцену, протиснулся мимо них и направился в кухню.

- Пойду воды налью себе, - и обернувшись, добавил, - Войцех, только недолго, прошу тебя. Каждая минута на счету.

Когда он скрылся из виду, Войцех сразу заговорил, тихо и быстро.

- Макс, даю тебе слово, это не то, что ты подумал. Морис мой коллега и друг. Действительно, только друг. Сейчас у него большие проблемы, у нас у всех проблемы, может быть мне придется на несколько дней уехать, но я постараюсь быстро вернуться.

Что-то в его тоне заставило Макса поверить, что это не обман и не отмазка. Может быть то, что Войцех был действительно взволнован, или то, что на лице этого Мориса, как сейчас понял он, явственно читалось беспокойство, и оба были не похожи на тех, кого внезапно застукали перед предстоящей изменой.

- Это что-то опасное, да?

- Не знаю, Макс, честно не знаю. Надеюсь, что все обойдется. Пока меня не будет, ты поживи лучше здесь, ладно? Не возвращайся домой пока. Сможешь?

- Смогу... - растерянно ответил Макс.

- Ну вот и хорошо. Мне сейчас надо поговорить с Морисом, подожди пока в спальне. Потом уже решим, что делать дальше.

В то время, как Войцех со своим странным коллегой разговаривали в гостиной, парень сидел на кровати в спальне, обдумывая неожиданную ситуацию. И она ему активно не нравилась. Что за дела такие, что за срочный отъезд? Почему самому Максу нельзя появляться дома? Что за опасность грозит Войцеху? Ответа на эти вопросы у него не было. И этот непонятный Морис. Имя, вроде, французское, а по-русски говорит без акцента...

Он, конечно, помнил, что подслушивать нехорошо, но здесь уж слишком все было непонятно и даже страшно. Поэтому Макс, стараясь не шуметь, прошел к двери, приоткрыл ее и стал слушать.

Из гостиной, то громче, то тише, доносились возбужденные голоса. Говорили о каком-то Андрее, о каком-то мастере. Один раз прозвучало слово "похищение", и это заставило Макса затаить дыхание. Потом раздалась мелодия звонка, и Войцех пару минут невнятно с кем-то говорил по телефону. Потом, когда он закончил разговор, они снова повысили тон, что-то бурно обсуждая.

И тут... Макс четко и ясно услышал имя. "Сабола".

- Что?!..

Парень почувствовал, что на него накатывает дежа вю. Ночь, таинственный посетитель, непонятные разговоры. И Саби.

Уже не заботясь о том, чтобы не шуметь, он распахнул вначале одну, потом вторую дверь.

Войцех сидел на диване, "смазливый" Морис нервно ходил по комнате. Когда Макс вошел, они оба повернулись в его сторону.

- Сабола. Ты сказал "Сабола", я слышал, - твердо сказал он, обращаясь к Войцеху.

- Что? - тот выглядел изумленным. - Откуда ты...

Но парень перебил его:

- Кто-нибудь объяснит мне, что, мать твою, вообще происходит?

 
 16 серия

Автор: Ксения Андрэ (AndrRomaha)

ПЛАТА

Все, кто был в гостиной, изумленно смотрели, как поехавший крышей барчук исступленно бьется на плече растерянного пленника.

- Заберите! – Вера властно подняла бровь.

Два охранника попытались вытянуть Гошу из рук Алика. Но Алик вцепился мертвой хваткой, как утопающий держится за последний обломок ушедшего в пучину корабля. Вдруг обретенная защита казалась ему так важна, что, собрав все силы, он сумел членораздельно закричать:

- Нет! Не троньте его! Нет!

Альбы хладнокровно продолжали выполнять приказ, отгибая от Гошиной куртки побелевшие от напряжения пальцы, но Вера изменила решение:

- Не трогайте. Назад! Всем быстро – вон!

Охрана, дворецкий и горничная в полминуты исчезли в дверях. Алик всхлипнул и обмяк на Гошиных руках. Влад подскочил и разделил с незнакомцем тяжесть его тела. Вдвоем они дотащили его до дивана, попытались уложить, но сведенные судорогой пальцы не отпускали Гошиного воротника. И Гоше пришлось лечь на диван рядом со свалившимся на его голову психом.

Нет, Передрягин не был идиотом. Он уже понял, что - влип, что перешёл Вере Лактионовне дорогу в чем-то важном. И только постыдная привычка всегда и заранее признавать свое поражение не дала ему зайтись в истерике, строить планы побега и молить о пощаде. Конец – значит, конец. И неожиданная отсрочка развязки не ободрила его. Он спиной ощущал ледяной Верин взгляд. Чтоб не видеть в двадцати сантиметрах от себя безобразного, перекошенного, измазанного слюной и слезами чужого лица, он закрыл глаза и стал, временами сбиваясь, шептать: «Отче наш, иже еси на небесех…»

* * *

День для профессора психиатрии задался! Пока карета скорой помощи с логотипом его собственной клиники, включив мигалку, неслась по загородной трассе, он с упоением листал статьи таблоидов о Вериной бизнес-империи. Слава богам, что эта толстосумая тетка выбрала его! Оооо, какие деньги! Зачем людям такие деньги? Бог велел делиться… Когда машина въезжала под шлагбаум, профессор глянул в зеркальце, бегло репетируя три выражения лица: сочувствие, обеспокоенность и обнадеживающий энтузиазм, рассчитанные на разную степень безутешности богатой мамаши. Но Вера встретила его непроницаемой маской.

- Приветствую вас, уважаемая Вера Лактионовна! – скромно кивнул врач, профессионально определив, что ни подобострастный поцелуй руки, ни траурная мина сейчас не нужны.

Осмотр пациента показал острый реактивный психоз. Больной не давал к себе подойти, заслоняясь ото всех каким-то безвольным, словно тряпичная кукла, парнишкой. Водя фонариком перед расфокусированными глазами, врач корректно уточнил:

- Это… его друг?

- Это мой работник, - ответила Вера Лактионовна. – Видите, мальчик вцепился в него и не отпускает.

- Хорошо. Хорошо, - бормотал профессор. – Трансферентная фиксация, компенсирующая психо-когнитивный диссонанс, - и обратился - неясно к Алику или к Гоше: - вы потерпите, голубчик. Сейчас сделаем инъекцию и поедем в клинику. А там – полечимся, выздоровеем. Вот увидите, как быстро!

Вера Лактионовна предупреждала врача о реакции Алика на женщин. Но док привык к своим методам работы. И когда медсестра двинулась к дивану, держа иглой вверх приготовленный шприц, а увидевший ее Алик впал в беспокойство, врач, как ни в чем ни бывало, обратился к охраннику:

- Помогите, любезный! Прижмите больного покрепче, мне надо сделать укол.

Вера Лактионовна побледнела от ярости:

- Доктор, выйдите вон!

- Нужно же ввести транквилизатор! – озадаченно воскликнул он.

Но охранник уже вырос перед ним, своим видом давая понять, что окончательное решение, что здесь нужно делать, принимает не он.

- …Мам, ты права, – проговорил Влад, когда двери закрылись за профессором и медсестрой. - Если он так обращается с больным на наших глазах, страшно представить, что творят в больнице…

Вера пристально взглянула на так внезапно повзрослевшего «сына». А ведь он похож на нее! Именно он, а не младший. Лишенная сентиментальности, она никогда и не вглядывалась в лица мальчишек. Но сейчас во Владе она видела свои черты: волевую складочку у губ, решительно нахмуренные брови. Он перенял ее жесты, ее выражения. Бедный ребенок! Вытерпел не меньше, чем брат, но – держится. Переживает за младшего. Переживает, кажется, даже за нее саму. А она скоро их бросит. У нее всё готово для «перехода». Остались мелочи: оформить пару документов, отдать Кидерну шкатулку, убить Гошу. Попрощаться… С кем ей прощаться? С мальчишками? С последним любовником? С Ингой?

Она обняла сына за плечи.

- Влад, иди поспи. Аля сейчас спокоен. Я поставлю охрану. Нас позовут, если будет надо.

Он мотнул было головой – упрямо и вызывающе, но потом его плечи поникли: он очень устал. Вера довела его до дверей его комнаты и коснулась губами виска:

- Поспи. Ты – справился. Теперь я всё решу сама, - и она пошла к своему кабинету, на ходу набирая телефон очередной клиники.

* * *

Да, их оставили в покое.

Какое-то время Алик опустошенно смотрел в спинку дивана, время от времени принимаясь что-то шептать, потом задремал. Проспав два часа, он стал адекватней и позволил подошедшему на первый же шорох дворецкому привести себя в порядок: обтереть полотенцем замызганное лицо и сменить уже не раз обмоченные брюки.

- Альберт Семёнович, ужин готов. Я подам? – прошелестел дворецкий.

И тут Гоша пошел на демарш:

- Алик, пойдем в туалет?

Псих вздрогнул и воззрился на него с изумлением. Кажется, до этой минуты ему и в голову не приходило, что в его безвольную игрушку встроен говорящий пищик. Пораженный этим открытием, он позволил Гоше подняться, встал вслед за ним и, сопровождаемые дворецким, они прошли в Аликову спальню. Наградой за смелость Гоше были посещение ванной и ужин. Кажется, судьба дала Гоше поблажку?

Второй приглашенный психиатр оказался удачливей первого. Выслушав Веру и задав пару вопросов, он вынул из портфеля рецептурный бланк:

- Не надо госпитализации. Я выпишу медикаменты. Будете подмешивать в питье. И помните: любая компенсация сейчас хороша. Все капризы, все желания и удовольствия пойдут на пользу его психике.

Ночь прошла плохо. Алик то затихал, выпадая из реальности, то вдруг вскакивал, размахивал руками и выл. Прибегала охрана, за ней – Вера и Влад. Псих опять мотал Гошей из стороны в сторону, видно, пытаясь отдать его вместо себя на растерзание неизвестному обидчику…

Подавая завтрак, дворецкий придвинул Алику кофе:

- Сахар – как вы любите, пол-ложки.

Больной меланхолично кивнул, а, выпив это кофе, продрых десять часов подряд и проснулся с проясневшими глазами. Он узнал мать и брата, спросил у Гоши его имя… Истерики сделались реже. Передрягин понимал, что этот бешеный бедлам – его спасение. Не прыгни этот псих к нему на шею, его давно б уже не было в живых. Он не роптал, он молчаливо ждал, куда вывезет кривая.

* * *

Прошло три дня необычного плена. Гоша ел, спал, валялся на широкой кровати рядом со свихнувшимся мажором, ожидая, пока тот снова увидит в нем мальчика для битья. Четвертую ночь спали спокойно. Утром, за кофе, вменяемый Алик спросил Гошу, кто он и как сюда попал.

- Я работаю в фирме Веры Лактионовны. Приехал за документами. Меня прислала секретарша, Ира, - Передрягин рассудил: чтоб вернуться живым, о похищении лучше молчать, и выдвинул первую пришедшую в голову версию.

- Кто? «Иррра?» – вскрикнул Алик, и его снова накрыло. - Ты - урод! Ты - урод! Ты - урод! – кричал он, хлеща Гошу по щекам.

Нормальный мужик, наверно, мог дать сдачи. В другой ситуации и Гоша мог бы постараться убежать. Но здесь, в доме, полном охраны, на участке с терьерами сопротивляться могло придти в голову лишь самоубийце.

- Ненавижу! – кричал Алик.

Его рукам показалось мало ударов, он начал щипать Гошу, царапать его шею, потом нащупал сквозь рубаху и стал выкручивать его соски. Он словно впал в транс. Мял, рвал, щипал Гошино лицо, визжал и смеялся. Гоша пытался придержать его руки и совсем было решился звать на помощь, но тут с ним сыграло шутку его собственное тело: он… возбудился. Движения Алика повторяли действия развратных нимф. Чтоб очистить память от скверны, он творил расправу, какую творили над ним неистовые бабы: драл волосы, плевал в лицо, душил, оставляя на шее багровые пятна. С силой впился пальцами в Гошин пах и к своему негодованию обнаружил то же, что случилось в плену с ним самим – неожиданную, неуместную эрекцию.

- Ты – грязный! Я убью тебя!

Для Гоши унижение достигло апогея. Привычное по жизни чувство, к тому же не один раз повторенное Сергеем с эротическим подтекстом, вдруг высвободило в Гоше потаённые желания, словно открыло ему его, настоящего. Он больше не уворачивался, наоборот, подставлялся. И уж совсем нелепо, но нескрываемо и сильно, его подмял оргазм. Без дрочки, без фантазий, просто от визгов этого шизика и сонма разных – слабых, острых, жгущих и тянущих болей, которыми отозвалось его тело на шлепки и удары. Излившись спермой, Гоша зажмурил глаза: «Убьет на фиг!» Но Алик, странным образом понявший, что случилось, вдруг успокоился, словно с ним и не было припадка, оттолкнул свою жертву и брезгливо скривился:

- Ну тебя! Мойся!

Гоша ушел в душ. Его еще трясло в пароксизме разрядки. И всё «приключение» больше не казалось казнью. Он прислонился плечом к кафелю, ощущая, как струи воды омывают несчастное тело и как вибрирует где-то под ложечкой сытое чувство победы.

* * *

Время лечило. Алик с каждым днем был всё свежей. По совету психиатра ему подсунули планшет. Сначала там были только пасьянсы и танчики, через два дня - игры с графикой. Неделю спустя Алик спокойно щелкал пультом телевизора, и лишь при виде толстых тёток до скрежета стискивал зубы.

Но теперь своя игра была и у Гоши. Ему хотелось повторить испытанные чувства. Вывести больного из равновесия не составляло труда:

- Слышь, а что с тобой случилось-то? – задавал он «невинный» вопрос.

Алик рычал от злости. На Передрягина сыпались удары.

- Пусти! Ненавижу! – подначивал Гоша обидчика.

И кончал быстро, сильно, с содроганиями и стоном. И снова барчук отворачивался от «опущенца»:

- Гадость… Брысь! Отойди от меня!

Эта «терапия» оказалась действенней лекарств. Алик подсел на нее. Он специально искал образы и ситуации, напоминающие о пережитом насилии, чтоб войти в раж, чтоб бить, кромсать и калечить услужливо подставленное тело, а потом отшатнуться, убедившись, что грязный и поруганный - это не он, не Алик, а кто-то другой, посторонний, чужой и презренный.

Затворничество им было уже не нужно. Они общались с Владом и охраной, по вечерам разжигали камин, играли на бильярде и резались в стрелялки на огромном экране во Владовой комнате. Как-то, когда Алик ушел к холодильнику, Влад кивнул на покрытые синяками Гошины руки:

- Это – он тебя?

Гоша собрал лицо в обиженную мину:

– Ты не представляешь, как это больно. Я весь избит. Показать? – он задрал край футболки над разрисованным побоями животом.

Влад посмотрел с сочувствием:

- Слышь, ты – нормальный парень. Помоги ему, а? Ну не в психушку же его… А мама заплатит. Я скажу ей. Она много заплатит, не бойся.

Гоша выдержал недлинную паузу и кивнул:

- Помогу. Мне его жалко. …Спасибо.

Впрочем, Вера Лактионовна с деньгами не торопилась. И Передрягин решил брать быка за рога. В один из вечеров, дождавшись приезда хозяйки, он направился в ее кабинет. Дворецкий преградил дорогу, но Гоша повысил на него голос:

- Доложи: «Передрягин идет». Это ЕЙ нужно. Понял?

Его пустили. Он вошел, расстегивая на ходу рубаху. Вера смотрела на него с усмешкой: ей показалось, что он сейчас попросит секса. Но он остановился, оголив щуплое, покрытое кровоподтеками тело.

- Видите? – Гоша тыкал пальцем в свои синяки. – Видите? Вот!

- И чего ты хочешь от меня? – прохладно спросила она.

- Денег! – он, не моргнув, встретил ее взгляд. – Я нужен ему. Но это – больно. Я не могу спать от боли. За что я терплю?!

Вера усмехнулась, выдвинула ящик стола и взяла оттуда кредитную карту:

- Здесь триста тысяч. Код написан на обороте. Если будет за что еще заплатить, я заплачу.

Гоша сдержанно кивнул.

– И еще мне нужен мой мобильник. Я позвоню маме, что я в командировке.

- Твоей маме уже сообщили, что ты уехал по делам.

- Я повторю это сам! – Гоша вздернул нос с пафосом мультяшного героя.

Вера вызвала дворецкого:

- Отдайте ему телефон.

Из кабинета Передрягин вышел другим человеком. Он стал победителем!

Альба принес его мобильник.

- То-то! – гордо произнес новый Супермен и продефилировал в Аликову спальню.

Теперь он мог их не бояться. Он мог ими командовать. Теперь они нуждались в нем! Это была его жизнь. И - его правила!*

* * *

Гоша как сквозь землю провалился. Мобильный был выключен. По рабочему и домашнему номерам ответили:

- Он в командировке, но связи с ним временно нет. Когда вернется - неизвестно.

«Тоже мне, Джеймс Бонд!» - хмыкнул Серый, всё еще не желая признаться себе, что он скучает по невзрачному, чудному пацану.

Серый был молод. Всего семьдесят лет прошло с его первого воспоминания: в широкой юрте приоткинут край кошмы, и любопытному детскому взору открыто бескрайнее небо, в котором облака плывут реже, чем птицы. С востока стелется теплый салхи*. Степь цветет. И жеребенок, качаясь на тонких нетвердых ногах, пытается пить из корыта….

Серый всегда знал, что он – непрост. Что он – не свой, не местный под этим ярким небом.

- Отец твой – Учитель! – повторяла широкоскулая женщина, смотревшая за ним, как за родным ребенком, но отчего-то не позволявшая звать себя «мамой».

И по ноте грусти, звучавшей в ее голосе, он понимал, что он здесь - гость. И спешил насмотреться на дикую степь, надышаться упругими ветрами. Может, именно там он научился так смаковать жизнь? Научился улыбаться, шутить, наслаждаться. Оставлять бывших любовников друзьями и становиться любовником бывших друзей. А привязанность к кому-то одному считать скучной прихотью, которой человечество предается только из нелепого упрямства.

И Гоша был одним из многих в его жизни. Сергея забавляло, как в Гошином характере сплелись несовместимые черты. На пороге Гоша был всегда робок: боялся, что его отвергнут. Потом, поняв, что не прогнали, он смелел, ярился, пытался диктовать условия. В нем уживались зависть и жадность, чистота и благодарность, несмелая любовь и умение впитывать ласку, как пустыня вбирает в свою растрескавшуюся пыльную шкуру долгожданные капли дождя.

Понимая, что это почти недостижимая цель, Серый пытался учить Гошу контролировать линнгаму, прижимал ладонь к его солнечному сплетению:

- Чувствуешь тепло?

Гоша щекотливо ежился:

- Ага!

Но Серый знал, что он лукавит.

- Нет, ты почувствуй. Вдоооох… Задержи дыхание. Выыыыдох.

Гоша пытался слушаться любовника, но жажда страсти постоянно брала верх. Его линнгама лилась щедрым потоком. Серый вбирал ее, потом снова мотал головой:

- Ты меня будешь слушать или нет? Вот здесь – тепло. Медленный вдох. Задержи всё в себе!

Серому казалось: так будет вечно или, по крайней мере, так долго, как он сам захочет. Но вдруг этот рохля пропал…

Прошло три недели. Сергей уже пытался выбросить из головы мальчишку. Что – вокруг мало таких? Да свистни, и десяток сбежится…

И тут раздался звонок:

- Привет! Ты искал? – Гошин голос был напыщенным и горделивым, словно, разговаривая, он стоит на цыпочках и надувает щеки.

- Гошка, привет! – улыбнулся Сергей. – Куда ты исчез? Всё в порядке? Встретимся вечером?

- Я уезжал. Сейчас иду домой, маму порадую. Будет время – звякну! – был небрежный короткий ответ.

* * *

Болезнь младшего сына отступила. И Вера уговорила мальчишек вернуться в Москву. Им уже давно принадлежало по квартире в двух разных подъездах сталинской высотки.

Алик теперь вполне мог обойтись без няньки. Но ушлый Гоша терять богатого патрона не собирался. Отследив, когда звонит сыну Вера, и в какие дни Влад забегает проведать брата, Гоша к каждому их звонку или визиту старался вывести Алика из равновесия. После перенесенного стресса тот еще вёлся на провокации. Вот почему лечение продолжалось, приступы ярости – случались, и Вера трижды пополняла Гошину карточку – на сто тысяч каждый раз. Гоша прикидывал, как развести Алика на секс. Тогда – казалось ему – он останется навечно в этой золоченой клетке...

В тот вечер Влад приехал к ним с двумя девчонками.

- Аль, едем в клубешник? Хватит тебе здесь.

Гоша скривился. Ждал, что Алик разозлится и выставит этого придурка с его сосками. Но Алик был уже здоров.

- Да ну! Давайте лучше здесь покантуемся. …Гош, ты уходишь домой? …Ты давай, приезжай, не теряйся!

Гоша вздрогнул: ему указали на дверь.

- Ухожу, - промямлил он.

Алик вышел его проводить, но сам, полуобернувшись в комнату, уже слушал только брата и его спутниц.

Наутро Гоша от безысходности поехал в офис, но с дороги всё же позвонил Алику:

- Привет!

- Приезжай, мой приёмыш! – тон был жестче обычного.

Гоша привык получать от него оплеухи и потому не насторожился.

- …Прямо сейчас? А я на работу собрался.

- А здесь тебе что – не работа?

Гоша не понял этой фразы. Впрочем, и не старался понять. Он уже подскочил к троллейбусной двери, стуча по ней ладонью:

- Откройте! Я не успел выйти!

Водитель, ругнувшись, распахнул дверь для раззявы. Гоша выскочил на проезжую часть и принялся голосовать проезжавшим мимо машинам.

Алик его встретил в дверях.

- Здравствуй. Как спал? Совесть не мучила?

- Что?

Алик взял его за запястье и потащил в комнату. Гоша подчинился.

- Пазуху раскрой! - Алик с силой рванул на нем рубаху, отрывая пуговицы. – И карманы. Давай, чтобы больше полезло. И рот разевай!

- Аль, что случилось?

- Значит, за деньги? – зло смеялся Алик. – Значит, мама платила? За каждый синяк? За каждую царапину? Ты всё ей показывал, да? А я всё думал: чего ты ко мне лезешь с вопросами: «что было?», да «как тебя трахали?» А тебя как трахали? Меня – не за деньги, ты понял? Я – не добровольно! А ты?

Гоша молчал. Алик толкнул его на кровать, с усилием приподнял со стола и опрокинул огромный тяжелый пакет. И обжигающий град мелких монет накрыл бедного жадного Гошу.

- Не надо! – он попытался увернуться, уползти.

Но Алик пригоршнями черпал медяки и пихал их Гоше за пазуху, в карманы, в рот и уши.

- Жри, сволочь! Жри! Мало? Еще принести?

Несколько монет попало Гоше в рот. Боясь поперхнуться, он повернулся вниз лицом, выплевывая их и накрывая голову руками. Алик рванул его пояс. Отскочила пуговица, и горсти монет стали сыпаться ему в трусы и брюки.

- Не надо! Простииии! – истошно выл Гоша.

А Алик, как случалось и раньше, вдруг успокоился и произнес спокойным и брезгливым тоном:

- Сдрисни, тварь! Я - расплатился. И вали отсюда, чтоб я тебя больше не видел. Усёк?

Не найдя в себе силы ответить, Гоша скатился с кровати и на четвереньках пополз в коридор. Он рыдал и не мог разогнуться. С трудом, цепляясь за горку для обуви, встал и, оставляя за собой звенящую дорожку пятаков и полтинников, поковылял к лифту.

* * *

- Здравствуй, красавчик. Твой сопляк тебе нужен?

Сергей был на работе: круг за кругом обходил спортзал, где за «железом» пыхтели и парились его подопечные миллиардеры. Поэтому звонок Вероники застал его врасплох.

- Здравствуй… О ком ты?

- Не тупи! – Веронику раздражала нужда тратить время на мелких людишек. – О ком еще я могу тебе звонить?

- О Гоше? А что с ним?

- Пал жертвой собственной жадности. Да жив он, жив! – Вероника через эфир ощутила тревогу собеседника. – Но если он тебе нужен, тебе лучше сейчас поехать на Котельническую набережную. Где-нибудь там, у высотки...

- В Яузе, что ли? – нервно пошутил Сергей.

- Это – как повезет, - холодно сказала Вероника и отключилась.

Пять минут назад ей позвонил младший сын. Он был возбужден, но адекватен.

- Мам, ты сейчас занята?

Она была занята. Три нотариуса и два партнера ждали, когда она поставит последнюю подпись на договоре продажи контрольного пакета акций компании. Но она дала всем знак подождать и ответила в трубку:

- Я слушаю, Аль. Что случилось?

- Мам, этой суке… этому… который… ты больше денег не давай, поняла?! Он мне не нужен! И я всё ему сам заплатил!

Случись это месяц назад, Веронике и в голову не пришло бы опекать судьбу какого-то случайного мерзавца. Но сейчас, на пороге важного и – что греха таить? - пугающего ее перехода, что-то заставляло ее быть мягче.

* * *

Оставив себе на подмену дежурного администратора, Сергей торопливым шагом вышел из клуба. «Котельническая. Как быстрее добраться? По Садовому? Пробка! На метро? Пока до него, пока – вниз, пока – вверх…» Здесь два километра по прямой… Он выбежал к бульвару. В не по-весеннему ветреный день здесь не было ни роллеров, ни мам с колясками. Укрывшись за рекламным щитом, он оглянулся, сорвал с себя куртку и с короткого разбега взмыл вверх. Сильные крылья в несколько взмахов подняли его выше крыш.

- Васька, дракон! – завизжала, тыча пальцем в небо, девчонка с косичками.

Ее приятель вскинул взгляд, но быстрая тень уже скрылась за кронами.

- Дура, это – «шар желаний»! – пожал плечами пацан.

- Я сказала – живой! – обиделась девчонка.

- А я сказал – дура!

Гоша сидел на скамейке и учился заново дышать. Получалось неважно. Он хватал воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба. И когда показалось, что следующего вдоха уже не получится, сильная рука легла ему на плечи:

- Всё хорошо. Я с тобой.

Гоша обернулся: это был Серый, почему-то - голый по пояс и с нечеловечье узкими глазами. Гоша мотнул головой:

- Нет!

- Чего – «нет»? – усмехнулся Сергей. – Я тебя ни о чем не спросил.

- Нет. Не надо!...

В его горле клокотала боль. Но жалости сейчас не хотелось. Ничего не хотелось. Всё – значит всё! Но Серый, не слушая, притянул его к своему плечу:

- Давай дышать вместе. Слушай: вдоооох…

Гоша поддался, прижался к горячему телу. Старался повторять движения. Вот – вдоооох. Вот – выыыыыдох. Снова – вдох… У него начало получаться. Сжимавшее горло кольцо ослабело. Наконец, он шепнул:

- Ты не знаешь…

- Я знать ничего не хочу.

Гоша дернул рукой, и несколько мелких монет из его рукава со звоном покатились по асфальту. Он поднял на Сергея виноватый взгляд. Но тот сказал спокойно и твердо:

- Забудь. Ты уходишь со мной.

* * *

«Дождь пошел. Ничего не получится, надо всё отменять». Вероника открыла глаза. Сквозь раздвинутые шторы было видно, как дрожат под крупными каплями пухлые почки сирени. «Какая поздняя весна…» - подумала она и… вздрогнула. Она словно перестала быть собой. Словно Вера – та, настоящая, уже давно не существующая Вера - как-то воскресла внутри нее и боролась с ее решением, боясь умирать.

Вероника встряхнула головой, рассыпав по плечам копну волос, и села в кровати. Ночью здесь была оргия: готовясь к трудному дню, она «укатала» трех молодых мальчишек. Их, выжатых почти до коматоза, унесли невозмутимые альбы. И лишь самый стойкий, четвертый, почти до утра гладил и нежил ее напедикюренные пальчики. Ей было нужно много линнгамы на сегодняшний день. Этот день должен был стать Последним.

Она завершила всё, что хотела. Скинула часть фирм, собрала для сыновей два солидных инвестиционных портфеля, обновила завещание. О том, что предстоит, знали лишь четверо: ее преданный альба, Инга, Алик и Влад.

Мальчишек она позвала в свой кабинет три дня назад:

- У меня к вам важный разговор.

Они сделали постные лица, которые всегда бывают у подростков, когда родители читают им мораль. Но новость матери была неожиданной:

- У меня проблемы в бизнесе. Ваше похищение было следствием этих проблем. Я изменю внешность и уеду. Газеты напишут о моей смерти.

- Что? – они оба вскочили.

- Тихо, мальчики, тихо! Так надо. Завтра вы летите в Лондон, а с сентября оба учитесь в Оксфорде. Вот – тексты телеграмм, которые вы отошлете на известие о моей «смерти». О том, что скорбите, но не сможете присутствовать на похоронах. Я пропаду на несколько месяцев, может быть, на пару лет. Потом – выйду на связь: позвоню, напишу. И помните: я всё равно слежу за вами! Ведите себя хорошо. А сейчас вы едете в Москву собирать вещи.

Храбрясь друг перед другом, они сдержанно чмокнули ее в щеку. Она в прощальном жесте подняла руку, а когда машина тронулась, с силой стиснула ее в кулак.

Трудней всего было уговорить Ингу. Пальцы привычно выстукали на клавиатуре знакомый номер.

- Инь, это – Вера. Мне нужно встретиться.

Но на другом конце трубки ей были не рады.

- ТЕБЕ нужно? И теперь весь мир должен встать раком, чтоб исполнить твои прихоти? Чтоб ты могла переступить через всех и идти своей дорогой?

- Ты так и не простила меня, Инь?

- Знаешь, Ян, - Инга припомнила их интимные имена, - у меня только что всё наладилось. У меня семья: жена и сын. Мне не нужно прошлое. Оставь меня в покое.

- Инь, я умираю, - медленно сказала Вера. – Мне больше некого просить быть рядом в мой последний час…

* * *

Всё должно было смотреться как неожиданный сердечный приступ. Верин ежедневник на этот день был расписан звонками и встречами: на три часа назначено собрание акционеров, на пять – маникюр, на шесть тридцать – встреча в ресторане на Рождественке…

В десять утра она заскочила в небольшую кофейню на Чистых прудах.

- Латте, круасан, сразу – счет. Побыстрей, я спешу.

Официант кивнул и споро скрылся на кухне. Через большое окно Вера видела, как со стороны бульвара идет Инга. «Волнуется, - определила она. - Но выглядит, как человек, у которого всё хорошо». Инга толкнула стеклянную дверь. Вера встретилась с ней взглядом, чуть улыбнулась, но потом сразу сдвинула брови: «Не подходи ко мне! Мы незнакомы». Инга протиснулась между тесно стоящими столиками и села за ее спиной. «Господи, я не хочу умирать! – стучало в висок. – Всё ведь есть: власть, имя, деньги, материнство. Черт с ним, с бессмертием! Остаться в этом теле. Тихо стареть. Тихо любить сыновей. Увести Ингу у Леси. Она ведь приехала, да? Значит, можно ее зацепить. Жить. Наслаждаться. Влюбиться! Весна ведь началась! – и после – спокойно и меланхолично: - Господи, сколько мишуры нас держит в этом мире!» Принесли кофе. Вера сделала несколько глотков. «Как они отвратно варят кофе! Надо запретить латте везде, кроме Италии!» Она до боли стиснула зубы, сняла с пальца перстень, сжала его в кулаке и начала шептать слова. Древние, непонятные ей самой, но выученные наизусть слова на языке уже не существующего под этим небом народа. Ладонью она почувствовала, как камень похолодел. Как стал вбирать в себя ее тепло. Дрожь пробежала по пальцам. И словно электрический разряд мелькнула мысль: «Не обманули!»

- Мне душно. Воды! – она успела подать знак официанту и стала заваливаться набок. Стулья разъехались. Она всем весом придавила сидящую за ее спиной Ингу. И уже не слышала, как в кафе закричали, не чувствовала, как Инга вынимает перстень из похолодевшей руки. И руки врача, пытавшегося нащупать пульс, коснулись уже бездыханного тела.

Приехала скорая. Явился угрюмый, взъерошенный мент. Испуганный официант стоял рядом с трупом и твердил:

- Я – только кофе. Только круассан. И только кофе… И…

Начала раскручиваться обычная бюрократическая процедура опроса свидетелей и составления протокола. Через полчаса санитары переложили на носилки и, накрыв простыней, понесли к машине тело. Тело, которое больше не было Вероникой.

* My life - my rules.

* Салхи (монгольск.) – ветер.

 17 серия

Авторы: Amadeo Aldegaski (nomark), Константин Norfolk

ХИМЕРА

Этой дороги на картах нет,

И на Земле не найти.

Но если ты хочешь узнать ответ,

То должен её пройти.

*Макс*

- Кто-нибудь объяснит мне, что, мать вашу, вообще происходит!? – воскликнул Макс, чувствуя, как дрожь охватывает тело. Войцех и Морис, беседовавшие в гостиной, изумлённо смотрели на внезапно ворвавшегося взбудораженного парня.

- Прямо чёрт из табакерки, - насмешливо пробормотал Морис, ни мало не смутившись его решительным натиском.

Понять досаду Макса было не сложно: он надеялся на романтический вечер с любимым, а тот пришел невесть когда, да ещё приволок смазливого Мориса.

Серьёзность намерений Войцеха не вызывала у него сомнений. В противном случае Войцех не дал бы ключи от своей квартиры, которую почему-то называл конурой. Поэтому и объяснение о неожиданных проблемах подействовало отрезвляюще - случилось что-то из ряда вон выходящее - у Мориса похитили кого-то близкого. Максим бы и дальше сидел в спальне, но подслушанное имя всколыхнуло самые дурные подозрения. Воспоминания об одной недавней бурной и сладострастной ночи, как проблесковые маячки пожарок замелькали в голове. Данила когда-то предупреждал о мрачных инкубах, высасывающих из человека то ли жизнь, то ли здоровье. Но тогда это показалось бредом ревнивого старика. Отношения с Войцехом подарили ему уже не одну, не менее бурную ночь, и так хорошо он не чувствовал себя никогда. Однако, если Войцех и Морис знали Саболу, то за всем этим скрывалась какая-то настораживающая тайна. И настало время разобраться какая.

- Я хочу знать, откуда вы знаете Саби, - решительно начал Макс, но договорить не успел.

Свет в комнате сгустился, посреди пола с противным скрежетом возникла тёмно-серая воронка - секунда, и в неё устремились мелкие предметы, потом туда полетел стул, а ещё через несколько мгновений вся комната заходила ходуном, будто пытаясь протиснуться в вихрящуюся червоточину, раскручивающуюся всё быстрее и быстрее. Довольно скоро Макс ощутил, как его самого подтягивает к ней. Что-то клацнуло. Краем глаза он увидел нечто похожее на летящую серебристую сеть, увернуться от которой не было никакой возможности. Та плотно спеленала его и с удвоенной силой потащила к воронке. Хотя не сеть тащила его, а сама воронка, ставшая многократно сильнее, всасывала свою добычу.

- Держись! – крикнул Войцех, но Макс ничего не мог сделать, голова закружилась, всё поплыло и последнее, увиденное им в полуобморочной дурноте, как две фигуры широко раскинули чёрные крылья, и вонзив их в потолок и стены, отчаянно сопротивляются чудовищной силе притяжения.

Хлопок. Ощущение падения в полной темноте и - снова хлопок. Потеря равновесия.

Трудно сказать сколько прошло времени. Макс сидел на кровати и постепенно приходил в себя. Ощущение было гадким: кружилась голова, в горле стояла горечь, ужасно хотелось лечь и забыться.

В дверях появился размытый силуэт.

- Войцех?! - сдавленно позвал Макс, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд, и закашлялся.

- С тобой всё в порядке? – незнакомый голос шёл откуда-то издалека.

- Всё нормально, что это было?

- Ты дома, – ни с того ни с сего сказал неведомый собеседник, и, расхохотавшись, исчез в проёме. Прошло несколько минут. Зрение постепенно восстанавливалось.

В комнате что-то изменилось, но он не мог понять что именно. До него донёсся шум льющейся воды. Звон в голове почти прошёл, парень захотел подняться и пройти на кухню попить, но ноги не слушались, отяжелели, будто налитые свинцом.

«Я спал и меня чем-то накачали, глюки в голову лезут», - подумал он, припоминая крылатых фигур и хохочущие голоса, и снова попробовал встать.

На этот раз, с грехом пополам, ему удалось. Едва передвигая ноги, он поплёлся на кухню. Налил стакан воды и жадно осушил его несколькими судорожными глотками. С каждым глотком тело приобретало привычную лёгкость, голова прояснялась. Поставив стакан, он отдышался и потрясённо уставился на то место, где был оконный проём. Окна не было. За приподнятыми жалюзи виднелась глухая стена. Он метнулся в комнаты. Тоже самое: наглухо закупоренная каменная коробка.

- Войцех! - с криком Макс распахнул двери ванной и в ужасе отшатнулся - стены, пол, потолок - в брызгах крови, точно дьявольский миксер сбивал коктейль из человеческой плоти. Он попятился, задел этажерку, которая с грохотом повалилась на паркет, разбрасывая по всему коридору непонятно зачем там лежащие мелкие пластмассовые шарики. Рванул к входной двери, но там её не оказалось, точно и не было никогда. Панический страх поднялся откуда-то снизу и захлестнул рассудок. Спотыкаясь о раскатившиеся повсюду шарики, Максим вновь бросился в гостиную, потом в кабинет и спальню - везде сплошные стены без окон. Неужто замуровали? Разум отказывался верить в происходящее. Куда-то пропала постель с кровати, хотя он точно помнил, что не убирал её после того как очнулся. Беспомощно осев на ковёр, он закрыл лицо руками. Надо постараться ни о чём не думать, иначе можно сойти с ума.

Неожиданный толчок в плечо заставил его поднять голову. Маленькая белокурая девочка с задумчивым видом стояла рядом. В руках она держала плюшевого медвежонка.

- Тебе страшно, – она то ли спрашивала, то ли констатировала факт. – Но это всё понарошку.

- Где я? – тихо спросил Макс.

- Там, где должен быть, - прохладная ладошка коснулась его головы и провела по волосам. – Не бойся. Тебя не просто так позвали.

- Куда позвали? – ситуация была настолько нереальной, что Макс перестал удивляться.

- Тебе нравится мой мишка? – не обратив внимания на вопрос, девочка протянула ему игрушку.

- Симпатичный, - отрешенно проговорил Максим и потрепал медведя за ухо. – Откуда ты пришла?

- Оставь его себе, я после заберу.

Девочка развернулась и направилась к выходу из спальни. Он хотел встать и пойти за ней, но она резко обернулась и твердым голосом произнесла:

- Нет, не ходи. Жди.

*Андрей*

Андрей лежал на каменном полу. Минуту назад он очнулся и пытался понять, где находится. Камера? Погреб? Воздух был тяжелым и спёртым, казалось, невидимые своды нависли, готовые сомкнуться и раздавить пленника. Кромешная тьма окутывала его – ни полоски света, ни даже сероватого полумрака, разбавляющего густую черноту. Руки немного дрожали. С трудом поднявшись, и вытянув их вперед, он стал медленно продвигаться сквозь залитое темнотой пространство, в надежде нащупать твердую поверхность.

- Эй, - крикнул он. - Здесь кто-нибудь есть?

Ни звука в ответ, только короткое эхо, давшее понять, что размеры помещения, в котором он оказался не столь внушительны. Наконец пальцы упёрлись в неровную, с выщербинами холодную стену. Теперь, когда появился хотя бы какой-то ориентир, Андрей начал более уверенное движение. Через несколько метров стена закончилась и, на следующем шаге, он ударился ногой о выступ. Наклонился, затем присел, касаясь нового препятствия – это были ступени, ведущие наверх. Он начал подниматься шаг за шагом, ступенька за ступенькой, как слепец, оказавшийся неизвестно где. Желание поскорее найти выход отодвинуло мысли о произошедшем на второй план. Вдруг, впереди заблестела тонкая, почти незаметная полоска света. Вначале Андрей принял её за игру воображения, но приглядевшись, заметил узкий просвет. Вблизи из мрака вырисовалась массивная дверь. Дёрнув за ручку, Андрей с облегчением обнаружил, что она не заперта и, с трудом, но поддаётся. Прикладывая все силы, он потянул дверь на себя, та с отвратительным скрежетом открылась.

Яркий солнечный свет ослепил, заставил зажмуриться от боли. Раскалённый воздух ворвался в лёгкие. Прикрывая слезящиеся глаза рукой, Андрей огляделся. За его спиной возвышался каменный склеп, металлическую дверь которого он только что открыл. Над ней латинскими буквами было выбито имя «Andreas», причудливо обрамлённое мраморными черепами. Во все стороны, куда только хватало взгляда, простиралась бесплодная потрескавшаяся беловато-серая земля с редкими высохшими и кажущимися ненастоящими деревьями. Жаркий ветер гнал через эту пустыню бурые кусты перекати-поля, безоблачное небо синело над головой, ни единого звука не раздавалось в округе.

«Без паники, - ноги-руки целы, уже хорошо, с остальным разберёмся, - Андрей пытался сосредоточиться и найти логичное объяснение случившемуся, но ничего путного в голову не приходило. – Выше нос, ты же всегда мечтал о приключениях. Вот тебе и приключения, прямо-таки пространственно-временной провал, да ещё и склеп именной».

Он криво улыбнулся, соображая в какую сторону двинуться. Большой выбор, когда не знаешь куда идти. Страшно хотелось пить, Андрей снял рубашку, промокшую от пота, и, обмотав голову, двинулся в противоположном от солнца направлении – без разницы, так хотя бы солнце не бьёт в глаза.

Мобильник то ли потерялся, то ли пропал, хорошо часы остались при нём. Он шел уже больше часа, когда на горизонте показалось какое-то строение. Подойдя ближе, он увидел старую автозаправочную станцию, настолько древнюю, что колонки проржавели до дыр, стекла были выбиты, а краска почти полностью облезла. В полуразвалившемся домике неподалёку когда-то находился магазинчик. Через провал в стене виднелись разбросанные вещи.

Вдруг порыв ветра донёс до него тихий голосок. Будто ребенок пел детскую песенку. Андрей обошёл дом и увидел, что за ним среди старых автомобильных покрышек, пустых металлических бочек и прочего хлама стояли качели, на которых сидела маленькая белокурая девочка.

- Hello, - отчего-то по-английски произнёс Андрей, направляясь к ней. – How are you? I`m Andrew.

Девочка внимательно посмотрела на Андрея.

- Здравствуй, - голос был тихим и лишённым эмоций.

- Ты говоришь по-русски?! – воскликнул Андрей, подходя к ребенку. – Может, подскажешь, где мы?

- Неважно где, - всё тем же, безучастным тоном произнесла девочка. - Главное – зачем.

И потом добавила:

- Пораскачивай меня.

- Ну, хорошо, только держись крепко, как тебя зовут?

- Мона, - ответила она.

Андрей легко качнул скрипучую качелину, на губах девочки появилось подобие улыбки.

- Выше, давай выше, прямо до неба!

- А ты смелая, - Андрей качнул сильнее.

- Давай, давай ещё! – с каждым махом голос становился всё более живым. Светлые волосы, словно крылья, развивались за её спиной.

– Ты одна здесь? – поинтересовался Андрей.

Вмиг лицо девочки посерьёзнело.

- Не надо больше раскачивать, - попросила Мона.

Когда качели совсем остановились, она слезла и проследовала мимо груды покрышек куда-то в глубину двора, к стене, на которой был укреплен противопожарный щит.

- Пойдём, я хочу тебе кое-что показать…

Только сейчас Андрей заметил, что на месте, где должен быть укреплен багор, располагался длинный металлический предмет, похожий на меч. Матовая поверхность хищно поблёскивала на ярком солнце. Если долго смотреть – мерещилось будто клинок плавится и меняет форму, становясь то прямым, то изогнутым. Лишь рукоятки недоставало. Приподнявшись на носочках, девочка на удивление легко сняла его и протянула Андрею.

- Это рог чудовища. Но только им Его можно отправить в пустоту. Держи.

- Здесь водятся чудовища? – удивился Андрей.

- Водятся. Все мы чудовища, смотря с какого угла посмотреть, - безмятежно сказала Мона.

- Так не бывает, чтобы все… - недоуменно возразил Андрей, обескураженный её объяснением.

- Бывает, - она перевела взгляд на парня. – Только никто в это не верит и поэтому ты здесь.

- Это испытание какое-то? – Андрей внимательно посмотрел на Мону – нелогичность её слов наталкивала на мысль, что девочка слегка не в себе. «Повезло оказаться одному посреди пустыни с полоумным ребёнком на руках», - подумал он.

- Можно и так сказать. От тебя зависит, будешь ты счастлив или… - она запнулась.

- Или что? Умру? – он решил подыграть чудной малютке.

- Смерть - не самое худшее. Гораздо хуже, если ты недополучишь или недодашь… - загадочно промолвила Мона, и Андрей окончательно понял, что оказался неизвестно где, неизвестно почему, наедине с больным ребёнком, которому не помешала бы консультация доктора мозгоправа.

*Кидерн*

Минула неделя с тех пор, как исчез Макс. Войцех выглядел подавленным и угрюмым. Я и сам не находил себе места - об Андрее тоже ничего не было слышно. Попытки воспользоваться для поиска тиаматом оказались тщетны. Приапы сделали ожидаемый ход, но неожиданность заключалась в том, что они снова использовали магию мгновенных перемещений - ведь для этого требовалась прорва энергии. И тот, кто имел к ней доступ, являлся не рядовым в их иерархии. В прошлые века, если они владели этим умением, то не обнаруживали его. Теперь же козлоногие получили слишком весомое преимущество.

Мы решили не искушать судьбу и переехали из квартиры Войцеха. Кто знает, какие ещё фокусы скрываются в рукаве приапа, стоящего за исчезновениями воканов. Уверен, нас вычислили через Макса, который не догадывался проверять за собой слежку и не ведал об особой осторожности при встречах со случайными незнакомцами. Эти премудрости ему ещё предстояло постичь. Удостоверившись, что моё жилище пока вне зоны наблюдения, мы перебрались ко мне. Однако, отсюда тоже в скором времени предстояло убираться – для инкуба за которым охотиться приап, не позволительная роскошь оставаться на одном месте.

Сменяя друг друга мы погружались в тиамат, пытаясь обнаружить наших парней. Но тиамат был холоден, как зимнее море и молчалив, как египетский сфинкс, возведенный когда-то на моих глазах. Войцех устроился на диване, а я - за столом напротив.

- Следовало уехать в Европу, как только мы попали в поле зрения козлоногих, - посетовал я, глядя в окно на унылый пейзаж. Моросил дождь, временами переходящий в ливень. Весна где-то задерживалась, поэтому московский полдень выглядел, как поздний вечер, но что ещё больше навевало тоску - я так и не раскрыл Андрею своё настоящее имя – он знал меня как Мориса.

Войцех вышел из отрешенного созерцания тиамата и грустно возразил:

- Воканы не согласились бы. Не так просто сказать: «Макс, нужно срочно уехать из дома и расстаться с родными, желательно навсегда»…

- У людей появилось слишком много условностей и ритуалов, - заметил я, отворачиваясь от окна, - Хотя, их всегда было достаточно, удивительно другое: всё более развиваясь, они становятся всё менее свободными.

- Кидерн, я с самого начала предупреждал о проблемах…

- Обрывки твоих воспоминаний после трансформации не позволяли сопоставить всю картину, - ответил я. - Мы далеко не сразу взяли в толк с кем имеем дело, считали в запасе есть пара месяцев… и ошиблись…

Вдруг Войцех замер и предупреждающе поднял руку:

- Постой! – некоторое время он напряжённо вслушивался, а затем радостно воскликнул, - Есть лёгкий проблеск присутствия!

Мгновенно ринувшись в тиамат, я уловил остаточный след двух сердец, расплывающийся, как лёгкая дымка.

- Я их засёк, – прошептал Войцех, - но насколько они далеко?

- Снова пропали, но я успел. Макс жив. Андрей тоже. Только где они - непонятно.

- Что будем делать?

- Таинственный Мастер Матеас играет с нами. Измотать и заманить в ловушку - вечная приапья тактика… Ищем дальше. Самое важное – узнать где они.

- Главное, чтобы они были живы, Кидерн. Судя по произошедшему в клубе, у Андрея, высокая сопротивляемость к магическим наваждениям. Уверен, какое-то время он сможет противостоять напору приапов, а вот Макс слишком слаб для таких подвигов…

Мы вновь погрузились в тиамат, но больше наши старания плодов не принесли.

Упомянутое Войцехом проступило у Андря в полной мере после Волыни… Правда, тогда его звали по-другому. Умерев, лишь в следующем воплощении я узнал, как жестокий князь Владимир прошёл по окрестным княжествам огнём и мечом, сажая на кол не только иноверцев, но и всех кто хоть как-то уличался в презренной любви. Приапы идеально сумели внушить ему ужасающий трепет перед непростительным грехом. Но после той жизни противодействие сламливающим внушениям возросло в нём многократно. И это удивительное качество принадлежало душе, оно таилось за человеческой заурядностью и, проявляясь на гранях каждой из его личностей, делало нашу связь куда более острой.

На следующее утро меня разбудил звонок. Войцех всю ночь не сомкнул глаз, задумчиво расхаживая из комнаты в комнату. Трудно сказать насколько он привязался к Максу, но обрести нового вокана после стольких лет в обличье аралеза и тут же его потерять означало уйти в скором времени в пустоту. И неизвестно сколько пришлось бы ждать следующего воплощения.

- Это Кидерн? – женский голос в трубке отдавал металлом. – Меня зовут Инга, вряд ли вы обо мне слышали. Впрочем, это неважно, - повисла недолгая пауза, - Вера умерла. - Женщина на том конце всхлипнула, но, быстро взяв себя в руки, продолжила тем же бесстрастным тоном, - Я выполняю ее распоряжение. Вчера вскрыли завещание. Мне необходимо передать вам перстень. Там написано он вам хорошо знаком. Когда мы сможем встретиться?

Всё становилось совсем плохо. Я, конечно, знал, что Вероника готовилась к переходу, но не думал, что она соберётся осуществить его так скоро. Видимо обстоятельства складывались паршиво для всех нас.

- Как это случилось? – я присел на подлокотник кресла, делая знак Войцеху молчать и не суетиться.

- Я не могу по телефону, давайте встретимся…

После этих слов в трубке раздался треск и связь прервалась. Мои попытки перезвонить натыкались на длинные гудки.

- Что произошло? – нетерпеливо спросил Войцех.

- Берра мертва, - пояснил я, без всяких сантиментов. – И, пожалуй, та, кто об этом сообщил - тоже. Она хотела передать шпинель - Вера так распорядилась перед… - я усмехнулся, - «смертью»…

- Она мне казалась неуязвимой, - покачал головой, ещё больше помрачневший Войцех, - Думаю, предчувствовала что-то или готовилась заранее. Помнишь, шкатулку тебе дала?

- Скорее всего, куча женской бижутерии с каким-нибудь дурацким приколом в её стиле, но проверить стоит. Чёрт… Проверить стоило с самого начала!

Подойдя к картине с морским пейзажем, что искусно маскировал встроенный в стену сейф, я, сдвинул его в сторону и набрал пароль. Дверца тихо отворилась, я достал шкатулку, без раздумий сорвал печать и открыл. Действительно – куча ювелирной мишуры: пара колье от Chopard, серьги и перстень работы старых флорентийских мастеров, диадема времён двенадцатой династии и множество менее ценных безделушек. Все эти сокровища были безжалостно вывалены на журнальный стол. Нет, мой сейф не ячейка в банке, Вера никогда бы не стала отдавать мне ларец наполненный всего-навсего этим. Я снова взял шкатулку, начал вертеть, заглянул внутрь, постучал по дну, пробежал пальцами по боковинам. Раздался лёгкий щелчок, и сафьяновая поверхность дна приподнялась, обнажая нишу, в которой лежало несколько папирусных свитков. Я перевернул ларец, и те с шорохом высыпались на пол. То, что мы приняли за папирус, оказалось приапьим пергаментом, чрезвычайно редким материалом, прочным, стойким к воде и, как я подозревал, не горящим в огне. Староиспанские письмена испещряли его затейливой вязью. Должно быть Вера уже проделала пару трюков, а не то нам пришлось разбираться как придать тексту видимость – лишь приап мог различить начертанное на подобном пергаменте.

- Вот взгляни, весь состав «Incubus Мortuus»… - Войцех протянул мне лист.

- Похоже, кровью подписывали, - я внимательно вглядывался в имена. – Гнилое отродье…

- Приор – Матеас… Магистратусы – Исов, Ревель, Берген, – читал я тихо и сосредоточенно. – Квесторы – Люций, Титанус, Койт… Так…мелкие сошки пошли.

- Исов? Ты сказал Исов? – Войцех оторвался от другого свитка. – Его, пожалуй, мы можем легко найти. Служит в храме Архангела Михаила здесь в Москве, в Покровском – Стрешневе. Только звать его отец Иннокентий. На-ка полюбуйся.

Он протянул мне ещё один пергамент. На нём на полях, обычной шариковой ручкой, аккуратным почерком Вероники были написаны имена трех магистратусов с указанием их человеческих имен и сфер деятельности. Где она сумела их раздобыть, оставалось загадкой.

- Берра, как всегда бесподобна. Собирайся мы едем на исповедь… - усмехнулся я. Кажется, появился крохотный шанс найти таинственного Мастера Матеаса не так давно передавшего мне привет.

*Андрей*

Порыв раскалённого ветра, словно дыхание самой преисподней, обжог влажную от пота кожу. «Какого чёрта, - раздраженно думал Андрей. – Что я здесь делаю и по чьей воле? Теперь и этот кладенец булатный». Вслух он это произносить не стал – поблизости стояла Мона, всем своим видом демонстрируя торжественность момента. Лицо девочки было сосредоточенно серьёзным, она вроде оценивала его, ещё не до конца уверенная в правильности своего выбора.

Меч, несмотря на внушительные размеры, оказался на удивление лёгким. Андрей ловко перебросил его из руки в руку и рассёк воздух несколькими молниеносными приемами субури, вспоминая годы занятий кэндзюцу. Учитель, достаточно скупой на похвалы, однажды заметил, что его тэноути – сбалансированная сила рук при ударе, достойна настоящего воина. Без рукояти движения давались тяжело, но меч упруго звенел, чертя причудливые линии, послушный в умелой руке.

Когда заигравшийся Андрей повернулся, чтобы взглянуть на Мону, девочки нигде не было видно, он снова стоял один посреди пустыни, на забытой Богом заправочной станции, похожей на декорации дешевого боевика Роберта Родригеса.

Фантастичность ситуации и её гнетущая неопределенность уже не так сильно занимали его. Андрей подумал о Морисе, обо всём, что происходило с ним в последний год. Вся его прежняя жизнь выброшенного невесть куда из привычного мира, могла разрушиться как карточный домик. Морис – прекрасный и непостижимый, где он сейчас и что делает? От воспоминаний сжалось сердце и ещё отчётливее стало казаться, что его, почти космическое, одиночество навсегда. Неужели он больше никогда не увидит этот одновременно мягкий и ироничный взгляд, в котором мудрость и озорство удивительным образом уживались? И больше никогда не обнимет гибкое, сильное тело, возбуждающее грацией дикого животного?

- Я выберусь отсюда! – тихо, но твердо произнёс Андрей, сильно сжав кулаки, до боли, чтобы слова, сказанные самому себе, обрели вес.

- Эй, ты, а ну, брось свою железку, - услышал он за спиной неожиданный грубый окрик.

Андрей обернулся и увидел, шагах в двадцати от себя, взъерошенного паренька, держащего ржавый автомобильный резонатор. Парень был ниже и мельче, поэтому его воинственный вид больше развеселил, чем напугал.

- Я смотрю, ты сам вооружён, - улыбка вышла ироничной, но приветливой. – Расслабься, мы здесь в одинаковом положении. Меня Андрей зовут, а тебя?

Лицо парня разгладилось, а рука с металлической трубой опустилась.

- Макс. Какого хрена происходит? – он стал подходить. – То вся ванна в кровище и дом без окон и дверей, то девчонка какая-то туману наводит, теперь ты шашкой машешь.

- Девчонка? – брови Андрея полезли вверх. – Какая?

- Да, маленькая, белобрысая. Втирала что-то невразумительное.

- Уже, кое-что.

- В смысле?

- В смысле, я тоже её видел. Ты сам-то откуда?

- Москва. А ты?

- Аналогично. А сюда как попал?

- Был у … - здесь Макс замешкался, – знакомого. Вышел к нему, а потом вдруг очутился в комнате, меня как будто накачали чем. Слышу, вода в ванной льётся, я заглянул, а там -кровь повсюду, и тут эта появилась, с медведем плюшевым. А потом, раз - и уже здесь. Иду, смотрю, какой-то мужик из себя ниндзя корчит. Ну, я на всякий случай глушак и подобрал.

- Да… Выглядим мы эпично, - усмехнулся Андрей, ловко воткнув меч в землю.

- По-дурацки выглядим, если честно, - Макс выпустил из рук металлическую трубу. – И что нам делать?

- Будем выбираться. Но чтобы выбраться надо предполагать, где находишься, а раз мы без понятия, то предлагаю пойти хотя бы вдоль дороги, - Андрей кивнул в сторону пустого шоссе, уходящего от заправки к линии горизонта.

- Бывают дороги, которые никуда не ведут, - раздался тихий голосок из-за спины Макса.

- У, чёрт, - ругнулся тот, вздрогнув от неожиданности.

- Но, - вздохнув, добавила Мона. – Даже в таком случае лучше идти, чем стоять на месте.

- Ага, и забрести невесть куда, - обернувшись, Макс внимательно поглядел на девочку. Похоже, та считала себя уже взрослой и немного воображала.

- Вы и так невесть где, так что выбирай: быть невесть где или оказаться где-то.

- Так, - резко оборвал её Андрей. – Хватит дискуссий в стиле Алисы. Пошли. Это и в самом деле лучше, чем околачиваться на старой заправке.

- Только мишку моего верни, - обиженно сказала Мона, обращаясь к Максу.

Парень поднял плюшевую игрушку, которую оставил возле груды покрышек и протянул девочке.

- Спасибо, - всё ещё недовольно произнесла та. – Я боялась, ты его потерял.

В брошенном магазине нашлась куча всякой мелочи: изолента, эпоксидный клей, салфетки, полотенца, пластиковые фляги и прочая ерунда, которую они не долго думая, сгрузили в пару чудом уцелевших рюкзаков – никогда не знаешь, что пригодится в дороге, особенно если ты неизвестно где.

Около часа они шли, практически, не разговаривая, изредка перебрасываясь короткими фразами, то ли ещё не доверяя друг другу, то ли приглядываясь. Солнце палило нещадно, но на удивление жажда не мучила их.

- Странно, я как попал сюда, очень хотел пить, а теперь не хочу, - Макс решил последовать примеру Андрея, скинув рюкзак, снял майку и обмотал её вокруг головы. Если довелось оказаться в таком жарком климате, почему бы не дать телу впитывать солнечные лучи - загар уж точно не повредит.

- Это из-за стресса. Когда организм адаптируется, вот тогда захотим и пить, и есть – вздохнул Андрей.

- Думаешь, мы не сможем выбраться и останемся тут навсегда?

- Всё может быть, но если определимся где мы, то непременно выберемся, будем надеяться на лучшее, думай о хорошем - Андрей попытался придать голосу оптимизма. Он не собирался впадать в уныние, хотя оно бродило где-то на подходе.

- А ты-то, как здесь оказался? – поинтересовался Макс, когда они двинулись дальше.

- Бесплатного массажа захотел.

- То есть? - Макс заинтересовано вскинул брови.

- Да, в клуб ходили… с друзьями, там услуга такая. Я и повёлся.

- Стриптиз-клуб, небось, - хохотнул Максим и хитро посмотрел на Андрея.

- Официанты ходили почти голые, - тот решил не стесняться, да и чего, в самом деле. – Ходили между столиков, в набедренных повязках, но на шестах не танцевали.

- Официанты…в смысле – парни? – поразился Макс.

- Ага, - подтвердил Андрей безразлично. – Такие все гладкие, рельефные. Пластиковые, одним словом.

- Так это, что был… гей-клуб?

- …с налетом. Закрытый такой. Типа - VIP.

- Офигеть, так ты…

- Гей, прикинь, - перебил Андрей. – Испугался?

- Не из пугливых, - Макс прикидывал, сказать или нет, хотя, с другой стороны, чего скрывать, - …вообще-то я тоже…, - выпалил он.

Андрей, аж, остановился от неожиданности.

- Чего, испугался? – передразнил его Макс.

- Ну и сюрприз, – изумлённо сказал Андрей. - Два гея в одной сказке… Совпадение ли?

- Ага, остров, куда свозят геев, чтобы они жить никому не мешали, - мрачно проронил Макс.

Мона, которая всё время молча шла позади, звонко рассмеялась и захлопала в ладоши.

- Смотрите, вон домик! Получилось!

Что именно получилось так и осталось не ясным. Парни озадаченно посмотрели туда, куда показывала девочка - на горизонте виднелось какое-то строение. По мере того как они подходили всё ближе, становились различимы очертания замка.

Настоящий готический замок в пустыне выглядел странно. Величественный, с высокими, как и положено средневековому замку, крепостными стенами, он возвышался над безжизненной, залитой неподвижным солнцем равниной, как нечто совершенно чужеродное. Даже небоскрёбы из стекла и бетона смотрелись бы уместнее. Однако волочиться среди пустынного ландшафта не меньшая экзотика чем противоестественная картина замка в пустыне. Кроме того, там могли оказаться люди, что вселяло надежду на возвращение домой, поэтому, воспрянув духом, они зашагали быстрее в направлении крепостных башен.

Мона тоже заметно повеселела, всю дорогу до замка она приплясывала, что-то напевала под нос, а иногда, опередив парней метров на десять, останавливалась и, глядя, как они приближаются к ней, чему-то беззаботно улыбалась. Белое платьице и золотистые волосы, развевающиеся на ветру, делали её похожей на ангела с лубочных картинок, а лучи, будто проходящие сквозь худенькое тельце только усиливали эффект. Макс кивнул в её сторону и скорчил страшную физиономию, пытаясь изобразить зомби. Андрей усмехнулся и отрицательно покачал головой. Он, конечно, смотрел ужастики про маленьких девочек, заманивающих легкомысленных путешественников к себе в логово и пожирающих их, но Мона вовсе не подходила к подобной роли. Скорее всего, так же как и они, она заброшена сюда неизвестными похитителями с весьма подозрительными целями. На расспросы о родителях, Мона отвечать не стала. Андрей не представлял, как обращаться с детьми, поэтому прекратил напрасные попытки узнать что-либо о ней.

Едва они направились к замку, Макс, немного помявшись, спросил:

- У тебя парень есть?

- Есть, - ответил Андрей.

- Давно?

- Несколько месяцев. А у тебя?

- Думаю, да.

- А почему неуверенно?

- Потому, что не уверен. Помнишь, я сказал, что перед тем как сюда свалиться, был у друга. Так вот. Я был у своего. Ждал его вечером. А он пришел не один, с мужиком смазливым. И чего-то они перетирали, о ком-то пропавшем, пока я спал. И так отмахнулся от меня, типа не до тебя сейчас. Я хотел разобраться, тут меня и вынесло.

- Меня тоже, как ты говоришь «вынесло», когда я был со своим и с его другом. В том самом VIP-клубе. Он же у меня иностранец – француз. А приятель его – поляк, по-моему, – Войцех.

Тут пришла пора остановиться Максиму.

- Охренеть! Охренеть, - повторил он. – Это точно не совпадение.

- Ты о чём?

- Моего-то Войцехом зовут.

Описав друг другу Войцеха и его приятеля, парни поняли, что говорят об одних и тех же людях.

- Это что же получается, они о тебе в тот день говорили! Ты был тем пропавшим! – смекнул Макс, сопоставляя события последних суток. Неожиданное открытие обрадовало его: выходило, Войцех говорил правду и они с Морисом действительно просто приятели.

- Вот так новость! Значит Морис ищет меня?! – встрепенулся Андрей, - Мы не брошены на тюремном острове для геев.

- Слушай, а может, мы из-за них здесь оказались? – почему-то очень тихо спросил Макс, словно боялся, что его услышит кто-то посторонний. – Как ты думаешь?

- Никак не думаю. Честно, пока никак не думаю. Но раз такое произошло с нами – их тоже могли похитить и забросить куда-нибудь недалеко отсюда.

Первую линию замковых укреплений образовывали гигантские скальные камни, с массивными бастионами, подпирающими плато, на котором располагались сначала внешние зубчатые стены, а потом внутренние стены с четырьмя главными башнями по углам и центральной дворовой площадью между ними. Проход в замок шёл улиткой через парадную сторожевую башню и крытый каменный коридор, соединяющийся с внутренней частью крепости мостом, о подъёмном механизме, которого теперь напоминали только надвратные щели.

Мона без страха вбежала первой, и, через несколько секунд, её хрупкий силуэт растворился в полумраке внутренних переходов.

- Мона! – попробовал вернуть её Андрей. Но той уже и след простыл, только эхо прокатилось, как тяжкий вздох среди гробового безмолвия.

Замок оказался абсолютно пуст: ни людей, ни мебели, ни какого-нибудь намёка на внутреннее убранство. Только голые стены, да потолки с плохо сохранившимися фресками. Кое-где валялись едва уцелевшие предметы обихода. Центральный двор не отличался строгой симметрией. Одна из его стен украшалась аркадой из колонн с просторными нишами, а наверху противоположной - шла крытая галерея.

Посреди двора, ближе к самой крупной башне находился колодец с вполне исправной водозаборной конструкцией, не иначе замок периодически кто-то посещал. Холодная вода на вкус оказалась вполне сносной. Умереть от жажды им не грозило.

В последней нише, куда из-за высоких стен не достигали лучи солнца, на одной из массивных колонн, висела внушительная белая гранитная плита, с загадочной надписью: «Путники, постигающие тайны жизни, находят смерть, ибо она не что иное, как ещё одна тайна жизни».

После осмотра они расположились, в узкой, похожей на келью комнатке второго этажа, выходившей на открытую террасу. Притащив охапки старого лежалого сена, да куски рваной, местами засаленной ветоши из подвала нижнего бастиона, соорудили нечто вроде матраса - лучше чем лежать на каменном, хоть и вымощенном сланцевой плиткой полу. Только сейчас парни почувствовали как устали.

- Посмотри, солнце село, - сказал Макс, выглядывая в окно. – Вроде, светило секунду назад.

- Мы вымотались за день, вот и не заметили… - укладываясь, Андрей вовсю зевал.

- Интересно, Войцех кажется давно знает Мориса, - кое-что Максима беспокоило и он хотел это прояснить, - они ведь наверняка когда-то трахались…

- Почему? – тема для Андрея была несколько неожиданна.

- Ну, не могут два красивых гея, не попробовать друг с другом, - стал доказывать Макс.

- С чего ты взял? – Андрею почему-то даже в голову не приходило, что Морис и Войцех когда-то могли быть вместе.

- На одном форуме читал, там чувак с прикольным запоминающимся ником – Ктоя - рассказывал… Вот подумай, ты что-нибудь знаешь о бывших Мориса?

- Нет.

- Вот и я не знаю – в тоне Макса появилась многозначительность.

- Это ничего не доказывает, - возразил Андрей, - Подумай сам, мы же с тобой сейчас не занимаемся сексом…

Если бы темнота не скрывала лиц, он бы увидел как зарделось лицо Макса лихорадочно соображающего, почему он до сих пор не захотел Андрея: то ли они не достаточно красивы, то ли не достаточно долго вместе, и вообще, смог бы он… с Андреем.

- Да, понапишут всякую туфту, и ведь не думают, что их люди читают, - в конце концов проворчал он, пытаясь поудобнее устроить рюкзак под головой. - А плита внизу странная, с намёками…, наверное здесь привидения есть…

- Конечно есть, - сонно произнёс Андрей, поворачиваясь на бок – это бывшие любовники Войцеха, о которых ты ничего не знаешь… Давай спать. Завтра разберёмся с местными загадками.

- Надеюсь, оно настанет, это утро, - прошептал, засыпая, Максим.

Но утро наступило. Андрей проснулся первым. Его сон был тяжёлым, сновидения чередовались одно за другим. То он занимался любовью с Морисом, причём периодически к ним пытался подключиться какой-то тяжко стонущий мулат, то он оказывался в пещере, огромной каменной яме с белым сводом, в которой почему-то не мог шевелиться. А потом там стали появляться незнакомые люди. Они как будто не замечали ничего вокруг. Сначала голос не слушался, но после нескольких усилий он смог громко и отчётливо позвать:

- Идите ко мне!

Андрею показалось как его тело вырастает и заполняет собой всё пространство пещеры, дыхание начало замедляться, и в этот момент он проснулся, шумно хватая воздух, как в приступе апноэ. Максим спал, повернувшись лицом к стене, подложив под голову руку. Рюкзак валялся в стороне. Андрей не стал его будить и тихо вышел.

*Кидерн*

Покровское-Стрешнево встретило нас сизым, низко нависшим небом и пронизывающим ветром. Купола центрального храма тускло блестели золотом, гордо возвещая всей округе о странной человеческой прихоти использовать драгоценный металл ради величественного блеска крыши. Сам монастырь был небольшим, стены заботливо оштукатурены и покрыты белой краской, отчего он выделялся на сером фоне особой светящейся белизной. Дорожки тщательно убраны, клумбы и газоны вычищены от снега и накопившегося за зиму мусора.

Но попасть к отцу Иннокентию в тот же день не получилось. Настоятель отсутствовал и где он находится не знали даже самые приближённые лица. Не тратя время даром, мы осмотрели окрестности и убедились - других приапов поблизости не было. К исходу третьего дня, уже потеряв терпение, мы обнаружили отца Иннокентия в храме на вечерней службе. То, как он проскочил мимо нас – ведь ни подъезжающих к монастырю автомобилей, ни спешащего на службу пешего священнослужителя мы не видели – наводило на мысль об ином способе перемещения… Служка, человек непонятно какого пола и возраста, получил от Войцеха приятный сувенир в виде нескольких пятитысячных бумажек на нужды обители. В благодарность нас записали на приём, сразу после вечерни, дабы никто не мог помешать доверительному разговору о солидном пожертвовании на восстановление храма от двух иностранных меценатов.

Служба закончилась уже давно, но мне с Войцехом пришлось ждать прежде чем отец Иннокентий освободится и соблаговолит нас принять. Мы расположились в комнате ожидания. Для небольшого периферийного монастыря она была роскошна. Отличная кожаная мебель на дубовых ножках, шелковые ковры, отливающие серебристым блеском, тяжелые гардины на окнах в сочетании с нежной органзой. Огромный экран телевизора Bang & Olufsen на одной стене, а на другой портреты президента и патриарха выполненные маслом. Две большие фотографии на специальном стенде, в золочёных рамах, явственно давали понять, что отец Иннокентий в фаворе. На одной из них ему, полному светловолосому детине в очках, с редкой бородёнкой и сальными глазками, жал руку глава государства, а на другой, приторно улыбаясь, он стоял по правую руку от высшего церковного иерарха.

- Отец Иннокентий - святой человек, - доверительно, чуть ли не нараспев вещал служка, благоговейно закатывая глаза. – Отринув мирские соблазны, он ушёл из власти и принял сан, посвятив себя церкви после скоропостижной гибели его предшественника - отца Георгия. Но и сейчас сильные мира сего часто навещают наш храм, испросить у отца настоятеля благословения.

«Занятно, - подумал я. – И тебе власть, и тебе сан, и смерть предшественника скоропостижная, но такая своевременная».

- Отец Георгий, поди, грешен был, не чета отцу Иннокентию? – спросил я.

- Грешен, - ответил служка и потупил глаза. Сомнений в том, чем именно грешил предыдущий отец-настоятель у меня не осталось… А служка быстро вернулся к любимой теме:

- Поговаривают, отцу Иннокентию на заседании городской думы явился Архангел Гавриил и повелел встать на иной путь служения...

Пока все косвенные признаки указывали на то, что отец Иннокентий был именно тем, кто нам нужен. И уж, не Мастер Матеас ли явился ему в образе Архангела Гавриила? И никакой дополнительной охраны… Хотя зачем приапу охрана? Особенно такого ранга, как этот…

Служка вился вокруг нас, пытаясь очаровать то святостью отца настоятеля, то величием стен храма, то древней историей уходящей корнями в лета. Какие лета он и сам не знал.

- Когда речь идёт о деньгах, люди становятся такими кроткими и предупредительными. Именно такими их и хотел видеть Господь, - шепнул мне с усмешкой Войцех.

Как и я, он давно изучил этого парня. Длинные волосы, перехваченные сзади резинкой, обнажали бледное лицо с заострённым, вздернутым носиком и торчащими ушами. Глаза, практически лишенные ресниц, размытого серо-голубого цвета, казались слегка выпученными. Тонкие пальцы быстро перебирали чётки, которые постоянно позвякивали, словно аккомпанируя его по-девичьи высокому голосу. Прочитать его было очень легко - паренёк относился к тем, кто жаждал мужчин, но сопротивлялся своим желаниям, стращая себя библейскими историями и воображал, что преодолел зов плоти. Но где-то внизу его живота явственно чувствовалась нерастраченная линнгама, готовая вырваться наружу и одурманивающая рассудок. Он считал, будто держит под крепким контролем свои бесовские желания, но взгляд вначале изредка, а потом всё дольше ощупывал мои ноги, путался в промежности и убегал к ягодицам, тут же перемещаясь к Войцеху, чтобы проделать тоже самое. А мы, неуловимо для нашего возбуждающегося визави, меняли положения тел, демонстрируя то, что он так силился рассмотреть под одеждой, ввергая в омут соблазна. Постепенно он осмелел и стал заглядывать в глаза, всё дольше задерживаясь и не в силах оторваться. Никогда не смотрите в глаза инкуба, который от вас чего-то ждёт.

Когда нас вызвали, Войцех так проникновенно посмотрел на служку, что тот мелко задрожал, махнул рукой на дверь приёмной и поспешил ретироваться в сторону уборной, обуреваемый картинами, где двое мужчин дарят ему усладу так долго отвергаемую им. О случайном и не нужном вмешательстве не было и речи - долгое время парню предстояло успокаивать неуёмную плоть.

В здании оставались я, Войцех, взбудораженный служка и отец настоятель, в кабинет которого мы входили, когда совсем стемнело. Посреди просторного круглого зала находился стол, а перед ним несколько больших кресел обитых дорогой бежевой замшей. На стенах, в проёмах между окон, мерцали лампадки, подсвечивающие иконы, написанные в новомодном современном стиле. Лики с укором смотрели на тех, кто усаживался в кресла, как бы намекая, что люди променяли бессмертие души на суету праздности и богатства. Вся поза отца Иннокентия выражала благочестие и кротость. Само воплощение мудрости сидело перед нами за столом. За ним, метрах в трёх на стене – отлично выполненная копия полотна «Явление Христа народу», несомненно, маскирующая тайный ход.

Как только мы вошли, приап начал величественно подниматься, но должно быть почувствовал исходящую от нас угрозу и замер.

Войцех быстро прикрыл массивные дубовые двери и проговорил:

- Гомосексуален я, батюшка, - в его глазах заплясали дьявольские огоньки. – Влюблены мы в вас с приятелем, - он кивнул в мою сторону, - Ваша сокровенная, нижепоясная часть третий день покоя не даёт…

- Инкубы… - с губ отца Иннокентия сорвалась презрительная усмешка, а всё благочестие мигом сняло, как ни бывало. Перед нами стоял опасный боец, готовый драться. Но никакого зловония и зеленоватого сверкания пока не наблюдалось – он был уверен в своем превосходстве. - Сколько же я перебил вашей нечестивой братии…

- Что ж, пора за это ответить, - сказал я, и мы распахнули наши крылья, являя себя перед приапом. Очевидно «нечестивая братия» исчислялась обычными представителями нашего вида: на его лице проступило замешательство - он ещё не имел дел сразу с двумя высшими и очень злыми инкубами.

- Приор Матеас разве не говорил, что мы зайдём или он забыл предупредить? – вкрадчиво поинтересовался Войцех.

Глаза приапа застыли. Вот тут он испугался по-настоящему. Одно дело два инкуба – тут ещё можно потягаться кто кого, и совсем другое дело – два осведомлённых высших инкуба, которые прознали о верхушке Incubus Mortuus – такие опасны во много раз больше, и о таких следовало сообщать незамедлительно, даже ценой собственного позора, ибо за ними могут стоять куда более серьёзные силы. Приап попятился к картине. Неслышным движением я скользнул ему за спину, преграждая дорогу.

- Куда же ты батюшка? Пора умереть, - зловеще проговорил Войцех. – Сегодня будут уничтожены магистратусы Ревель и Берген, а позже мы займёмся квесторами.

Это стало последней каплей. Отец Иннокентий совершил какое-то неуловимое движение, по полу пошли трещины, и в мгновение ока в нём разверзлась серая вихрящаяся червоточина. С самого начала мы ждали её появления. Не мешкая, я и Войцех разом подскочили к нему, придавив крыльями по рукам и ногам, лишая малейшей возможности двинуться. Продолжая сдавливать его, используя всю мощь, на какую были способны, мы устремились во вращающееся месиво взбесившегося пространства.

*Андрей*

Размеры сооружения с его лабиринтами коридоров, вереницами комнат, огромными верандами-балконами, внушали почтение. Но ни малейшего проблеска на вопрос кому принадлежал замок и почему он брошен, получить не удалось. В одном из нижних, уходящих под землю залов самой высокой и крупной из башен, Андрей обнаружил остатки старого оружейного склада. Части ржавых копий валялись тут и там, но несомненной удачей явился найденный кусок цельной деревяшки, которую он принялся приспосабливать в качестве рукояти своего меча. По-видимому, именно для этого она и предназначалась когда-то, потому что с одной стороны имела углубление в виде паза. Кое-как обтесав будущую ручку, он насадил лезвие на черен, скрепляя эпоксидным клеем, а за неимением кожи, обмотал его изолентой – пригодились вещи, найденные в заброшенном магазинчике. Провозился до полудня, но получилась довольно комфортная рукоять, как раз под его ладонь. Пустынность здешних мест могла оказаться обманчивой, и если придётся с кем-то драться, то меч пригодится как нельзя кстати.

Не зная чем ещё заняться, Андрей стоял на террасе, с которой открывался вид на бескрайнюю пустыню. За прошедшую ночь ничего не изменилось: солнце, небо и песок - куда ни кинь взгляд. Вскоре он услышал шаги и решив, что это, наконец, проснулся Максим, не оборачиваясь, произнёс:

- Доброе утро, видишь, оно всё-таки наступило!

- По-моему, скорее добрый день! – раздался за его спиной женский голос.

Андрей резко повернулся. Перед ним, шагах в десяти, стояла высокая брюнетка неопределённого возраста.

- А здесь не поймёшь, когда день, когда утро. Всё проще – есть Солнце – день, нет Солнца – ночь, - как можно спокойнее произнёс ошарашенный Андрей.

На бледном строгом лице девушки читалось напряжение и усталость. Проницательные карие глаза внимательно его изучали. Из одежды на ней был только розовый махровый халат, да тапочки в виде улыбающихся слоников, хотя сама она, судя по изгибающимся к низу уголкам рта, если и улыбалась, то крайне редко. Неужели вчера во время осмотра замка они не заметили её? Или она тоже откуда-то пришла?

- Инга, - представилась девушка. – Пока не вполне понимаю, каким образом я здесь оказалась. И, кстати, где это «здесь»?

Сказанное походило на правду: халат и тапочки свидетельствовали о том, что сюда она попала прямо из дома. Но впадать в прострацию из-за простой амнезии девушка явно не собиралась.

- А вот с этим полная неизвестность, - сказал Андрей.

- Вы видели ещё кого-то?

- Ну, можно и на «ты». Нет, не видели.

- Я говорю «вы», потому, что, судя по твоему приветствию, ты явно обращался не ко мне. Так сколько вас? – продолжила допрос Инга.

- Двое. Меня зовут Андрей. Второго - Максим.

- И ты не в курсе, что это за регион?

- Ни малейшего понятия.

Инга поморщилась:

- Может быть, стоило исследовать окрестности?

- Мы как раз из этих окрестностей и пришли. Вокруг пустыня.

- Африка? Какая-нибудь Сахара? А телефон здесь берёт? – посыпались следующие вопросы. Андрея начинала немного раздражать её манера общения:

- А у тебя есть? – огрызнулся он, но тут же постарался взять себя в руки: «Девушка нервничает. Вот и кипятится», - подумал он.

В дверях появилась Мона:

- Малыш плачет, - сокрушенно произнесла она. – Почему всегда кто-то должен плакать? - Она встала на одну ножку и запрыгала по плитам, стараясь не наступать на щели.

- Какой малыш? Где? – Андрей присел перед ней на корточки.

- Там, - неопределенно махнула Мона в глубину замка.

- Так вас трое? – Инга подошла ближе. – Кто плачет, киска?

- Малыш, - девочка повернулась к Инге и, обняв, прижалась к ней. – Ты вкусно пахнешь.

- Ты нам покажешь, где он плачет?

- Пойдём, - Мона взяла её за руку и повела к двери. – Найди последнего, - обратилась она к Андрею, - он внизу бегает.

- Так, давай-ка через полчаса встретимся на этом месте, - Инга вскинула руку, чтобы посмотреть на часы. На указательном пальце ярко сверкнул перстень. Большой розоватый камень, заключенный в изящную оправу.

Не удержавшись, хотя и понимая неловкость возникшего интереса, Андрей спросил:

- Откуда у тебя этот перстень? – он был почти уверен, что именно это кольцо когда-то подарил Стасу, и хотя их недолгий роман уже давно выветрился из его памяти, кольцо он помнил хорошо.

- Что? – раздражённо спросила Инга. – Какая тебе разница? Подруга подарила. Нравится?

- Показалось знакомым. Так значит, здесь встречаемся? Хорошо.

«Ещё один сюрприз…», - недоумевая подумал Андрей, отправляясь по лабиринтам загадочного замка. Спустившись по винтовой лестнице малой башни, он оказался в подвальном помещении, где шёл витой коридор, куда открывались двери комнатёнок с низенькими потолками. Некоторые располагались вровень с землёй, и сквозь зарешёченые оконца пробивались редкие лучи солнца. Судя по запорам снаружи сохранившимся на кое-каких из дверей, в них держали заключённых. Через некоторое время он услышал быстрые шаги. Кто-то приближался, двигаясь по коридору. Чтобы неожиданно не столкнуться нос к носу, Андрей предупреждающе крикнул:

- Эй, кто здесь?

Шаги смолкли.

- Меня зовут Андрей.

Вновь послышался топот и через пару секунд перед ним возник всклокоченный худощавый парнишка с широко раскрытыми от испуга глазами.

- Какого лешего происходит? - вцепился он в Андрееву руку. – Это очередной розыгрыш Веры Лактионовны?

- Лактионовны? – переспросил Андрей. – Что за отчество чудное? Нет, брат. Не знаю такую. Но не исключено, что чей-то розыгрыш. Звать-то тебя как?

- Гоша,- парень вдруг всхлипнул. – Георгий Передрягин… Чего-то я перепугался не на шутку.

- Понимаю, ладно, не дрейфь. Пошли, - Андрей с силой отцепил руку Передрягина от своего запястья. «Вот уж точно, фамилия и ситуация – близнецы», - подумал он, оглядывая семенящего рядом паренька.

По пути на террасу, где они договорились встретиться с Ингой, зашли за Максом. Тот все ещё крепко спал.

- Вот, смотри, нервы – как канаты, - кивнул в его сторону Андрей. – Максим, просыпайся, у нас пополнение.

Максим, спавший на боку, чуть вздрогнул и медленно повернулся. Его сонная физиономия, на которой отпечатались складки рубашки, излучала невозмутимость и спокойствие. Правда, ровно до того момента, пока взгляд не сфокусировался на новичке.

- О-па, ещё один, - хриплым ото сна голосом произнёс он. – Ну, привет, земеля.

- Гоша, - представился Передрягин. Судя по всему, он начинал успокаиваться, понимая, что подвоха ждать не стоит. – А где мы?

- Об этом нам известно не больше твоего, - Андрей направился к выходу. – Вставай, Макс, я тебя ещё кое с кем познакомлю.

На террасе их уже ждала Инга и худенькая невысокая девушка, прижимавшая к себе спящего младенца. В отличие от Инги, на ней были синяя футболка, старенькие потёртые джинсы и на ногах кроссовки.

- Говорите тише, - прошептала Инга, когда парни подошли. – Он только что уснул. Это Леся, а малыш – её сын.

- Леська?! – закричал ошалевший Передрягин и рванул вперед. Проснувшийся ребенок огласил террасу громким плачем.

- Идиот, - процедила Инга. – Я же предупредила!

Не слыша ничего и не помня себя от радости, Передрягин подлетел к Лесе и сгреб её в охапку вместе с орущим малышом.

Та только сильнее прижала сына, словно защищая от преисполненного нежности Гоши.

- Осторожнее, Гош, - Леся попыталась улыбнуться, - Ты же нас раздавишь.

Вряд ли хлипкий Гоша мог бы кого-нибудь раздавить, но разомкнул руки и, отойдя, сконфуженно уставился на кричащего младенца. Леся, нежно поддерживая головку ребенка ладонью, снова стала его укачивать, напевая колыбельную.

- Иллюстрация аксиомы – «Все мужики – козлы» - ехидно подвела итог Инга. – Но, как не прискорбно, их здесь большинство.

- Так, дамочка, - окончательно проснувшийся Макс, решил не давать в обиду сильную половину человечества. – Вам напомнить о женской логике?

- А что женскую логику теперь в школе преподают? – хмыкнула Инга.

- Хватит! – подал голос Андрей. – Только разборок нам здесь не хватает. Цель другая – решить, что делать дальше.

- Что делать, что делать, - Инга бросила взгляд на убаюкивающую ребенка Лесю. – Выбираться отсюда. Я имею в виду из замка.

- Вон, - показала она чуть левее угловой башни. – Видите? Какое-то шоссе, по-моему. Уж точно куда-нибудь выйдем.

Андрей посмотрел, куда она показывала. Двух или трёх-полосное шоссе в обе стороны. Странно, но вчера он не обратил на него внимания. Правда, оно шло вдали от той дороги, по которой они пришли, но не так далеко, чтобы его не заметить.

- А может они этого и ждут, - вдруг тихо сказал Передрягин. – И перебьют нас в этой пустыне.

- Кто они? – спросил Макс.

- Те, кто нас сюда затащил. Наверняка они сейчас за нами наблюдают, - Гоша пристально посмотрел на него и Андрея. – А может и подослали кого-то, чтобы гнать нас, как баранов на бойню.

- Пока мы здесь, я не видел в округе ни одного автомобиля, - сказал Андрей, пропуская Гошины намёки мимо ушей, - так что выбираться придётся своим ходом…

- А кто здесь оказался первым? – перебил его Передрягин.

- Скорее всего я, - вздохнул Андрей.

- И ты точно не знаешь Веру Лактионовну? – с усмешкой вновь поинтересовался Гоша.

- А причем здесь Вера? – Инга изумлённо посмотрела на Передрягина.

- Вот именно это меня и интересует. К тому же ты тоже вполне бы могла сыграть нашего кукловода.

- Какой бред ты несёшь! – возмутилась Инга. – Явно перегрелся!

- Ребят, не надо ссориться, пожалуйста, - Леся жалобно посмотрела на присутствующих. – Это неправильно. Нам надо держаться вместе.

- Я тоже думаю, что стоит попытаться осмотреть местность, - Макс присел в тени и вытянул ноги. – Ну, в самом деле, чего здесь ловить.

- В принципе, я не против, - Андрей был рад, что конфликт стал сходить на нет. Во дворе замка есть колодец, воду наберём, так что в дороге будет не сложно. С едой вот только, и младенец...

- Нет, нет, - Леся мягко улыбнулась. – Он не доставит хлопот. Я сделаю слинг из рубашки… Всё будет отлично.

- А в слониках далеко не уйдёшь, - заметил Макс, глядя на тапочки Инги.

- Не беспокойся, я раньше толкиенистами увлекалась – приходилось по лесам босиком бегать, - тут же нашлась та.

- Я бы им не доверял, - громко шепнул ей подошедший Передрягин.

- Гош, прекрати, – одёрнула его Леся. - Не устраивай охоту на ведьм.

Никто не заметил, как на террасе появилась Мона.

- Как у вас весело, - засмеялась она и деловито добавила, – и белый камень ничего не может сделать.

После этого, подойдя к Инге, уткнулась головой в живот, обхватив руками за талию. Та погладила девочку по волосам и поцеловала в лоб. Затем Мона побрела дальше что-то тихо напевая.

- Это ещё кто? – Передрягин снова напрягся.

- Меня Мона зовут, - девочка на мгновение остановилась и грациозно присела в реверансе. – Ты зря такой бояка. Всё будет хорошо. Ну, наверное, будет…

После этого она подошла к Лесе.

- Можно на малыша посмотреть? – уставилась она на Лесю, немного наклонив голову набок. – Я тихонечко.

Та, осторожно присев, развернула к Моне спящего сына.

Лицо девочки осветилось, она прижала ладошки к губам, словно боялась громко воскликнуть от восторга и тем самым нарушить младенческий сон. После этого нежно поцеловала малыша в макушку, едва коснувшись пушистых кудряшек. Когда она повернулась к присутствующим, на ее длинных густых ресницах блестели слезинки.

- Жизнь должна продолжаться, - торжественно объявила она и убежала куда-то.

- Она вообще вменяемая? – Гоша недоуменно посмотрел на Андрея.

Но ему никто не ответил.

- Значит, собираемся, - подвёл итог Андрей.

Выходить решили вечером, чтобы жара не мешала идти, и двигаться вдоль дороги до тех пор пока не найдут жильё или не станет слишком темно. Как выяснилось, прибывшие знали друг друга. К Максу с Андреем они отнеслись с подозрением и периодически бросали в их сторону настороженные взгляды. По обрывкам разговоров Андрей узнал, что не так давно их похитили какие-то люди, но почему, он не понял. Больше всех отличался подозрительностью Передрягин, пытающийся взять на себя роль хранителя стаи. Некоторую напряжённость удалось разрядить, обходя вместе замок в поисках уцелевшей нехитрой утвари. Ничто не сближает так городских жителей, как спор о том, что пригодится, а что нет в предстоящей дороге, особенно в местности, о которой никто ничего толком не знает. Гоша где-то нашёл несколько жестяных котелков и собирался взять все с собой, чтобы на привале готовить ужин. Как ни пытались девушки объяснить, что ужин готовить пока не из чего и поэтому одного котелка вполне достаточно, Гоша упёрся. Всё закончилось бы крупной ссорой, если бы Андрей не прикрикнул на него, пообещав, что ужин они сделают из самого Передрягина.

Всё это время Макс выглядел задумчивым и слегка виноватым. Улучив момент, когда они остались наедине, Андрей поинтересовался:

- Ты чего как в воду опущенный?

Максим сначала попытался отмахнуться, но потом решился и сказал:

- Понимаешь, мне всю ночь снилось как я трахался со знакомым мулатом…

- Ну и что, - пожал плечами Андрей, - Мне тоже сегодня мулат снился в эротических ракурсах…

- Но люблю-то я Войцеха! – воскликнул Макс. - Сны уж больно реальные, как будто я изменил ему.

- Это всего лишь сон, - утешил его Андрей. - Мы же не контролируем себя, когда спим.

Трудно сказать успокоило ли это Макса, но он заметно повеселел и вскоре принялся выяснять с Лесей наличие общих знакомых, пытаясь пролить хоть какой-то свет на их положение.

К вечеру все собрались на внешней стене между двумя главными башнями, широкое пространство которых образовывало открытый балкон. Лесин слинг был готов, ребенок мирно посапывал, удобно расположившись в этом подобии сумки. Найденные вещи кое-как распределили на четверых - Инга наотрез отказалась, как она выразилась: «косить под слабую половину», - а Лесе предстояло нести ребёнка и приглядывать за Моной.

Покидать приютивший их замок было боязно. Мона выглядела недовольной – ей совсем не хотелось уходить. Она бродила по старинным залам, периодически что-то бормотала или принималась пританцовывать. Парни поглядывали на это с жалостью, а девушки напротив отнеслись спокойно – ребёнок изображает принцессу сказочного замка – дети любят играть.

- Мой мишка потерялся, - капризно заявила Мона, очевидно считая, что никто никуда не уйдёт, пока она не найдёт своего плюшевого медведя, но Инга твёрдо возразила:

- Мона, детка, мишка ушёл, и мы должны его догнать, - она взяла девочку за руку, чтобы та невзначай не удрала.

- Ну, что в путь? – спросил Андрей. – Надеюсь в дороге у нас всё будет хорошо.

- Да, отправляемся, - твёрдо произнесла Инга.

Неожиданно она побледнела. – Только дайте несколько минут, что-то скрутило внутри.

Гримаса боли исказила её лицо и она со стоном повалилась на бок. Леся, прижимая младенца, бросилась к ней, Передрягин наоборот попятился и, потеряв равновесие, неловко упал навзничь.

Андрей с Максом уже были около упавшей Инги.

Та, хватая ртом воздух, сжала в кулаке футболку наклонившегося к ней Андрея.

- В-в-видишь…Н-н-не-е в-все б-б-будет-т х-х-хорошо, - медленно и запинаясь произнесла она.

- Не смей паниковать, - Андрей обнял её за плечи, стараясь усадить поудобнее.

Инга только замотала головой, в глазах читалось мучение.

– Я … ч-чувствую… слов-вно уносит… К-к-кольц-цо….Возьм-ми к-кол-льцо, - произнесла она и затихла.

Её тело несколько раз дёрнулось в пробежавших конвульсиях и замерло. В ужасе Леся отпрянула, обняла малыша покрепче и, отойдя к перилам, разрыдалась. Передрягин, потирая ушибленный зад, переводил настороженный взгляд с Андрея на Макса. Те были растеряны.

- Вы видели, как Мона держала её за руку? – шёпотом спросил он.

- Это Инга держала её за руку, не нагнетай, – оборвал его Макс.

Андрей поднял тело Инги и на руках отнёс в одну из комнат. В полумраке большой красноватый камень мертвенно поблескивал каплей застывшей крови. Андрей аккуратно снял кольцо и поднёс к свету. Неужели то самое? Уже в дверях Андрей обернулся, точно хотел проститься, но комната была пуста. Тряхнув головой, желая сбросить наваждение, Андрей снова уставился в тот угол, где только что лежало тело Инги. Ничего не изменилось, на голом полу, покрытом тонким слоем пыли явственно виднелись лишь его следы.

На террасе он обнаружил Макса и всхлипывавшую Лесю. Макс пытался успокоить девушку, но получалось у него неважно.

- Прикинь, - шепнул ему Макс, отведя в сторону, - Оказывается Инга с Лесей пара… Они жили вместе. Если и Гоша гей, то выводы напрашиваются сами…

- А кстати, где Гоша? – спросил Андрей.

- Побежал разыскивать Мону, - ответил тот, неопределенно махнув рукой. – Этот чудик уверен, что она – «кукловод». Это он так выразился. Я пытался его удержать, но какое там. Точно – псих.

- Тело Инги исчезло, - тихо проговорил Андрей, наклонившись к самому уху Максима. – Только я отвернулся, как оно испарилось.

- Твою мать, - сквозь зубы процедил Макс. – Странные вещи происходят, надо побыстрее убираться отсюда.

- Ты прав, ладно, пойду поищу этого Передрягина. А ты пригляди за Лесей и малышом.

В поисках Передрягина он блуждал довольно долго. Пройдя по анфиладе комнат второго этажа, Андрей вышел на противоположную террасу. У перил он прислушался, не доносятся ли шаги или голоса, осмотрел округу – та же пустыня. Бросив взгляд вверх, он заметил в проеме бойницы угловой башни Мону. Та сидела и весело болтала ножками. Увидев его, она засмеялась и помахала рукой, показывая на найденного плюшевого медведя. Андрей помахал в ответ и направился в её сторону, но когда поднялся по лестнице, ведущей к проходу крепостной стены, Моны там не оказалось, зато с верхнего яруса донёсся голос Гоши.

- Я понял кто ты! Я знаю, что ты задумала!

Влетев на площадку, Андрей обнаружил Передрягина, который активно жестикулируя, пялился в пустое пространство между зубцами башни и громко с надрывом обращался к кому-то невидимому.

- Гоша, что с тобой? Ты с кем разговариваешь? – как можно спокойнее начал Андрей.

- Как с кем? – возбужденный Передрягин обернулся на голос. – Ты разве не видишь её? Блин, я всё понял! Реально!

Он схватился за голову.

- Вачовски – гении. Матрица! Она существует! Она, - он ткнул пальцем в бойницу, - она решила поиграть с нами.

- Гош, я думаю, ты ошибаешься. Здесь вообще никого нет. Только я и ты. Успокойся, пойдём. Давай уйдём отсюда, - Андрей стал медленно приближаться к Гоше.

- Нет, это ты ошибаешься. А я наконец-то понял. Кто я? Офисный планктон. Пустышка. Разменная монетка. Подай, принеси, посиди с маменькиным сынком… А на самом деле всю мою жизнь пишут. Она пишет, - он снова бросил взгляд в пустоту.

- Не приближайся, я сам с ней разберусь, - с этими словами Гоша рванул к краю башни, его руки сомкнулись, точно он пытался схватить кого-то, но, не удержавшись, рухнул вниз, Андрей в стремительном прыжке успел лишь коснуться его ступни. Пролетев метров тридцать, тело Передрягина с мягким стуком впечаталось в песок и осталось так лежать. Андрей прислонился к стене, усмиряя дыхание. Снова посмотрев вниз, он разглядел только вмятину. Может раненый Гоша отполз куда-то? Но кроме вмятины других следов на песке не осталось. Ещё одна загадка проклятого места. Ещё одно случайное совпадение?

Максим с Лесей и ребёнком сидели там, где он оставил их. Андрей лишь покачал головой, когда Макс вопросительно взглянул на него.

- А Гоша где? – поинтересовалась Леся. Она немного успокоилась. Но речь о том, чтобы покинуть замок не заводили - надо было дать ей время прийти в себя.

- Исчез. Как сквозь землю провалился, - Андрей пытался придать своему голосу невозмутимость – пусть лучше думают, что Передрягин просто исчез… – Какое-то загадочное место: кто-то неожиданно появляется, кто-то исчезает, не исключено, мы ещё его увидим.

Долгое время они просто сидели, не говоря ни слова. Леся беззвучно плакала, ласково баюкая сына.

Поднялся сухой ветер. Постепенно он нарастал, становясь вовсе невыносимым.

- Макс, давай отведём Лесю в нашу комнату, ей надо отдохнуть, - предложил Андрей. Их комната находилась в противоположной стороне замка, и идти туда предстояло по тёмному коридору первого этажа. Выйдя на лестницу, стали спускаться. Сводчатый коридор мрачным тоннелем уходил вперед и поворачивал направо. Моны нигде не было видно. Шли молча, впереди Макс, за ним Леся, а замыкал их маленький отряд Андрей. Вдруг перед ним из пола выросла стена, отрезая от остальных. Максим резко остановился и обернулся на звук, но вторая стена, также возникшая из ниоткуда, захлопнула ловушку, в которой оказались Леся с малышом.

- Помогите, - послышался из-за стены её испуганный голос. – Здесь потолок…он опускается. Мамочки!

Глухой скрежет не оставлял шанса усомниться в правоте её слов.

Андрей и Макс, не видя друг друга, с силой налегли на каменную кладку в надежде пробиться к несчастным, но тщетно. Детский плач и женский крик длились всего несколько секунд, а после всё стихло. Через мгновение стены раздвинулись, и перед взором обескураженных парней предстала лишь большая лужа крови, которая как по волшебству быстро уходила, просачиваясь между камней.

- Их же там совсем живых сплющило, - всхлипнул Макс и согнулся пополам. Его била крупная дрожь. Сердце колотилось в чудовищном ритме, голова полыхала от жара, ощущение закупоривающего кома не давало нормально вдохнуть, а в пальцы рук впились ледяные иголки, вымораживающие все силы. Наверное, только это позволило Андрею сохранить присутствие духа.

- Макс, - крикнул он, бросаясь к нему и хватая за голову. - Не поддавайся своему страху, слышишь! Это страх! Дыши. Глубоко дыши! Так… Потихоньку, медленно, давай глубже…

Блуждающий взгляд Макса постепенно начал обретать осмысленность. Неестественная бесстрастность сменила недавнюю бурю страха, когда лишь одна мысль пульсировала в голове: «Кто следующий?!». Не в силах двигаться дальше, несколько минут они просидели у стены, где нашли свой конец Леся с ребёнком.

- Это замок убивает нас, - глухо проговорил Максим, - здесь собирают таких как мы и убивают. – А может это связано с нашими парнями. Я не говорил тебе, но меня предупреждали, что один их знакомый вовсе не человек…

- Ты в это веришь? – скептически хмыкнул Андрей.

- Не важно, во что я верю. Они могут оказаться не теми, за кого себя выдают, и это важно, – мрачно сказал Макс.

С самого первого момента он чувствовал какую-то недосказанность между ним и Войцехом. Тогда в квартире, он думал, что это из-за отношений Войцеха с Морисом, но потом, когда узнал, что между ними ничего нет, понял - недосказанность всё равно остаётся и она порождала вопросы, пробуждающие тягостные сомнения.

Андрей посмотрел на осунувшегося Макса, подошёл к нему и положил руку на плечо, но так по-братски, чтобы впечатлительный молодой человек не надумал себе чего лишнего.

- Я не знаю, кто и что тебе говорил, - спокойно сказал Андрей - Знаешь, в нашем профсоюзе очень любят подталкивать пары к расставанию… - и добавил, – Лично я люблю Мориса, и окажись он не тем, за кого себя выдаёт, я всё равно буду его любить. Если тебя гложут какие-то сомнения, просто подумай, любишь ты его или нет.

- Я уже не знаю, – мрачно вздохнул Макс, - разве можно верить человеку, который тебе не договаривает...

Парень впал в угрюмую отрешённость. Печальная задумчивость овладела им, и больше он ничего не произнёс.

Они вышли на крытую галерею, расположенную наверху одной из стен внутреннего двора. Здесь Андрей попытался привести мысли в порядок. Цепь внезапных трагических случайностей, а также странные обстоятельства их появления здесь, безусловно как-то были взаимосвязаны. Но что-то явно ускользало от него. Казалось решение где-то рядом и заключалось оно в окружавших его людях. Одна догадка сменяла другую, более дикую и менее похожую на правду. Тот же Передрягин, с его параноидальной подозрительностью, мог остаться в живых и стоять за гибелью девушек – ведь какое-то время он провёл в подвалах и бог его знает, что мог там найти. В конце концов, Андрею надоело болезненное самоедство, грозящее стать совсем разрушительным. Пока напрашивался лишь один вывод - как можно скорее покинуть замок, оказавшийся для них роковой западнёй. Знать бы, что всё так сложится, он бы увёл всех ещё до гибели Инги.

Андрей скорее почувствовал, чем услышал движение за своей спиной.

- Я больше не хочу играть, - голос Моны был печален. – Все разбегаются. Прячутся.

С этими словами она подошла и взяла его за руку. Посмотрела снизу вверх прямо в глаза. Её лицо стало не по-детски серьезным.

- Верни их.

- Они… - Андрей с трудом взял себя в руки, - они потом вернутся, Мона…

- Пойдём, - девочка подошла к Максиму и потянула его за футболку. – Пусть он побудет один. Подумает.

Макс послушно побрёл за ней, и через пару секунд они скрылись за поворотом.

«Что значит - побудет один?» - опешивший, поначалу, Андрей пришёл в себя. Следовало как можно быстрее уходить из замка, а не предаваться размышлениям.

За поворотом никого не было. В течение следующего часа он искал Макса с Моной, не решаясь уходить без них. Все последние события изрядно утомили Андрея. Усталость не столько душевная, сколько физическая мучила его. Он чувствовал разбитость, обычно ему несвойственную, будто много времени занимался изнурительной работой.

Солнце, как неожиданно появилось, так и зашло. Ночь запеленала замок, затопила его сумраком, разбавленным лишь тонким серебристым светом, рождающимся паутинкой прямо из воздуха.

Обойдя в десятый раз замок, Андрей решил прекратить поиски и устроиться на ночлег, когда боковым зрением увидел маленькую белую фигуру, прошмыгнувшую из залы в конце коридора.

- Мона, - крикнул он в полумрак. – Не убегай!

Но ответило ему только эхо, прокатившееся по каменному колодцу. Он направился к той комнате, из которой как ему показалось, выбежала девочка.

На полу, в ярком прямоугольнике оконного силуэта, лежал Макс. В открытых глазах играли жемчужные отблески удивительного свечения, руки безвольно раскинуты в разные стороны, а возле левой ладони - выпавший кусок камня.

- Макс! – Андрей подбежал к парню, в надежде, что тот просто в забытьи и сейчас очнётся. Но, когда наклонился, окончательно понял – Максим мёртв. На стене рядом было выцарапано лишь одно слово: «Войцех» и под ним - маленькое сердечко…

*Сабола*

Сабола открыл глаза. Вот уже несколько дней он находился в беспамятстве, похожем на летаргию. Оно то накатывало, то вдруг пропадало, позволяя приходить в себя на пару часов, а затем вновь повторялось. С момента последнего пробуждения обстановка вокруг не изменилась. Он лежал, на огромном возвышении с деревянным изголовьем из цельного дерева. Запястья отекли, скованные тонкой, но прочной металлической цепью, крепящейся к полу. По бокам, образуя круг, стояло ещё несколько подобных возвышений с неподвижными узниками. Потолком, нависающим над всеми, служила белая скала, напоминающая днище старинного фрегата. По ее периметру виднелся мрачный узор в виде костей и черепов. Сабола не знал, где находится. Плохо обтёсанные стены выдавали рукотворное происхождение этого зала, похожего на пещеру. Зато он знал, что за камень давит могильной плитой сверху - белый камень смерти - изощрённая ловушка для высших, используемая приапами с давних времён. Много лет назад о нём поведал пират-инкуб, в уплату долга за мужчину, которого Сабола ему уступил. Под камнем приапы приковывали воканов, и он постепенно отнимал разум у несчастных, оставляя лишь телесную оболочку. Тиамат приводил инкубов в ловушку, где те находили своих воканов либо уже мёртвыми, либо лишёнными рассудка куклами. Братья-приапы глумились над жертвами, а затем добивали и тех и других.

Оставалось непонятным, почему под камнем Сабола. Ведь он не был ничьим воканом, а его беспамятство объяснялось скорее ранами, полученными в последнем сражении. Если можно назвать несколько арбалетных болтов, которые всё-таки достали его, столь высокопарным словом. Возможно, его перепутали с кем-то из людей?

Сабола чувствовал себя глупцом. Непростительная оплошность заиграться в семью с Едой и прозевать банальное, и, чего уж скрывать, хорошо просчитываемое нападение. Любовь… Такое с ним случалось крайне редко. Бывало, он увлекался кем-то из смертных, но успевал обрубить все нити, до того как привязанность к человеку одолевала. Издержки видовой принадлежности, ничего не поделаешь. Мир менялся, становился сложнее. Раньше, когда люди верили в олимпийских богов, он не утруждал себя бесполезными терзаниями. Одной легендой о Ганимеде больше - какая разница? Сабола уже и не помнил, как выглядел тот мальчик. Вернее, он заставлял себя думать, что не помнит. Встреча с Данилой всколыхнула старую и покрытую пылью былого страсть. Но под ней оказались только боль и страх. Мысль, которую он успешно гнал от себя последние месяцы, которую так старательно не замечал, когда она вонзалась в голову, подобно резко нахлынувшей боли, вернулась вновь и предстала во всей обескураживающей, дьявольской наготе. Данила не просто был похож на сына Троя. Он был его копией. И это непостижимое разумом сходство сделало Саболу уязвимым. Вот почему инкуб, выходивший сухим из воды из любой передряги с приапами, оставался так долго наедине с человеком и так отчаянно рисковал. Риск вышел вовсе не столь благородным, как утверждала народная мудрость. Данила погиб, а он доживал свои последние часы под белым камнем смерти.

Однако, если его приняли за человека, оставался мизерный шанс на спасение. Тело медленно излечивало себя, хотя и оставалось слишком слабым и почему-то практически неподвижным. Когда-то он принял мудрое решение, отказавшись от оболочки бородатого исполина. Во многом его вынудили обстоятельства: требовалось сбросить слишком пристальное внимание со стороны козлорогих господ. Но далеко не каждый инкуб, за исключением высших, мог похвастаться тем, что полностью сменил тело. А он мог. И сейчас оно, в отличие от того большого и мускулистого, не требовало многого для репарио. Тот самый магический артефакт, который когда-то вызвал презрительную гримасу у Данилы, сейчас лежал в нагрудном потайном кармане и по капле тянул живительную линнгаму из спящих вокруг людей. Его не обыскали, должно быть, понадеявшись на мощь белой скалы - ещё одна монетка в копилку надежд на спасение. За время проведённое здесь, люди не превратились в безвольные растения. Он чувствовал это по искрящимся, правда, очень скудным потокам. Узники спали и видели сны. Скорее даже один, общий сон. Ошибки быть не могло. Это хорошо ощущалось во флюидах, в ответ на эротические сновидения, навеваемые Саболой.

Послышались лёгкие шаги. Вскоре в зал вошёл высокий старик. Хотя, его вряд ли можно было назвать стариком в известном смысле этого слова. Только абсолютно седые волосы добавляли ему пару десятков лет. Лицо с тонким прямым носом, гладким лбом и большими темными глазами не имело возраста. Не мешкая, он сразу направился к обездвиженному инкубу.

- Приветствую паразита, считающего себя вершиной пищевой цепи, - с напускной смиренностью произнёс он и добавил, – Я - Мастер Матеас.

Идея, что его перепутали с кем-то из смертных, разлетелась вдребезги.

- Приветствую паразита, считающего себя вершиной мира, - в тон ему ответил Сабола и тут же добавил, - а я - твоя смерть.

- Ну-ну… Шутим. Камень-то не даёт двигаться, - усмехнулся приап.

"Всё-таки это не раны от арбалетных болтов”, - сокрушённо подумал Сабола, - "Врал пират-инкуб”.

- Ах, да, ты не знал! – покивал Матеас. – Ведь тебе не известно, скольких из вас мы удерживаем на грани жизни. И даже если ты умеешь уходить в Ничто и возрождаться, то не спасёшься. Теперь твои новые покои на ближайшую тысячу лет будут здесь. А потом мы найдём новые, ещё на тысячу или две…

Сабола понимал, что положение, в котором он находится - катастрофическое, но перспектива, нарисованная мастером приапом, выглядела куда более удручающе. Впрочем, он внезапно осознал, что больше не хочет жить. Данила оказался не простой привязанностью.

- Мне всё равно, ты и не представляешь, насколько мне всё равно, - сухо проговорил он.

Мастер Матеас приблизился и с наигранной доверительностью сказал:

- Меня не просто так зовут Мастером. Я достиг совершенства в познании душевных мук. Пытка чувственными терзаниями – мой конёк. Ты, наверное, будешь скучать по своему Ганимеду, сластолюбец. Его отец, Трой, хорошо б посмеялся, не будь смертным и окажись сейчас здесь.

Внезапное озарение полыхнуло резкой болью, разрывая Саболу изнутри на мелкие кусочки…

- Да-да, человеческая генетика в сочетании с нашими скромными возможностями творит чудеса, - словно читая его мысли, произнёс Мастер Матеас, наслаждаясь мукой на лице инкуба. – Вы думаете, что можете тягаться с нами? Самовлюблённые тупицы! Вы все очень давно у нас под колпаком. Найти так бережно упрятанный маленький склеп в ледниках Олимпа, не составило трудностей. Остальное - дело моих специалистов… И вот я могу наслаждаться обществом достопочтимого Саболы.

Конечно, приап в своём тщеславии изрядно преувеличил факты. Но откуда он знал об участии Саби в той истории? Впрочем, ответ лежал на поверхности.

- Ты был там… - глухо проговорил инкуб.

- Разумеется, - гаденько рассмеялся Матеас. – Но знаешь, мне наплевать на это. Мне даже наплевать на украденную склянку с ослиной мочой, которую все называют зельем жизни или на твои потуги в эпистолярном настенном творчестве.

- Тебе понравилось про козлов? – невинно спросил Сабола.

- Очень, - кивнул мастер и перешёл на какой-то змеиный шёпот, - Но ещё больше мне понравилась твоя нежная дружба с теми, кто очень скоро займёт кроватки по соседству, со своими любовниками. И вот этим, грязнозадая тварь, ты доставишь мне поистине королевское удовольствие, потому что…

Договорить он не успел. Скрутившись насколько позволяла цепь, Сабола распрямился, как пружина и оттолкнул Матеаса ногами. Тот отлетел. Ударился головой о низкий свод белого камня. Ничтожный сноп искр – вот и всё на что хватило неведомо куда утекающих сил. Слабость вновь накатила на инкуба.

- Камушек барахлит, - со напускным злорадством прохрипел он.

- Побрыкайся, - сказал Матеас. Озабоченность проступила на его лице. Сабола больше не интересовал его. Приап несколько раз обошёл зал, пристально вглядываясь в спящих людей. На удивление они не были мертвенно бледными. Спокойное выражение лиц, ровное дыхание, ритмичное, чуть ли не в унисон, биение сердец – всё говорило об их благополучии.

- Этого не может быть, - растерянно пробормотал Матеас себе под нос. - Кто-то блокирует силу камня. И не только блокирует, но и поддерживает остальных. Занятно.

Приап вернулся к первому ложу и коснулся лба спящего человека. Тень пробежала по лицу Матеаса, прочертив складку между густых бровей, точно он морщился от чего-то болезненного. Он наклонился, открывая рот, и обнажил ярко-красный длинный, тут же ставший раздваиваться, язык. Извиваясь, словно змея, тот коснулся ушной раковины и протиснулся дальше в ухо. Омерзительное зрелище вызвало у Саболы приступ тошноты, впрочем недолгий, потому что как только козлорогий дотронулся лба спящего человека, невыносимая тяжесть придавила инкуба и вновь ввергла его в небытие.

В себя он пришёл нескоро. Должно быть прошло несколько часов. Матеас выглядел усталым и обозлённым, но первого человека приап вернул в тюремный стазис, буквально выдернув из чьих-то мощных сетей. Похоже, процедура давалась ему не так легко, как он рассчитывал. Перейдя к следующему ложу, он повторил тоже самое. И вновь слабость и последовавшее за ней беспамятство выкинули Саболу из реальности. Последующие часы всё это повторилось несколько раз. С предпоследним человеком Мастеру Матеасу пришлось провозиться. Он не сумел вернуть его в стазис с первой попытки. Это здорово утомило приапа. Дрожь в руках и тёмные круги перед глазами заставили прервать связь и начать заново. Когда приап оказался около последнего человека, то был изрядно утомлён и даже на ногах стоял неуверенно.

- Так вот кто это делает… - Мастер Матеас смотрел на молодого парня, лежащего перед ним. До того как Матеас провёл манипуляции с возвращением людей, определить блокирующее звено он не мог, теперь же стало видно, как сильное тело парня едва заметно вибрировало, будто пронизанное точечными электрическими зарядами.

- Отсюда с тобой не справиться, но ничего…

Кошачьим движением приап вскочил на ложе, уселся на грудь юноши, словно на норовистого жеребца и плотно прижал коленями его руки к туловищу.

- Ну, что ж… посмотрим, что ты ещё умеешь, - произнёс Матеас, сосредоточенно касаясь ладонями висков парня. Через мгновение его глаза закрылись, а тело выгнулось дугой и тут же расслабленно застыло. Он открыл дверь, ведущую в чужую вселенную.

*Андрей*

Во внутреннем дворе замка царила гнетущая тишина. Андрей сидел у колодца, обхватив колени руками. Слёзы текли по щекам. Тоска и одиночество заполняли душу. Все умерли. Чувство вины, - как будто он мог предотвратить несчастья, постигшие его спутников - давило железным прессом. Он не знал, что делать, куда идти и на что надеяться. Наверняка его конец будет таким же, как и у остальных. Стоит ли сопротивляться? Может уж лучше принять неминуемую гибель и умереть спокойно? Вот что означала таинственная надпись на белой гранитной плите. Здесь их братская могила. Мона опять куда-то запропастилась. Она довольно легкомысленно отнеслась к гибели каждого. Впрочем, что еще ждать от не вполне нормального ребёнка. Где она сейчас? Бегает по замку или тоже умерла, тихонько прижимая к себе своего плюшевого медвежонка? От этой мысли Андрею стало ещё хуже. Он утёр слёзы и ещё раз позвал:

- Мона! Мона, иди ко мне!

Но девочка не появилась. Он достал из кармана кольцо. Инга успела отдать его, но не успела объяснить, откуда оно у неё. Сомнений быть не могло: это именно тот перстень, что он подарил Стасу. Чуть заметная потёртость на ободе – Стас тогда устроил сцену и швырнул подарок о стену. Говорят, талисманы возвращаются. Он надел кольцо на безымянный палец правой руки. Шпинель замерцала, переливаясь вишнёвыми и розовым на причудливых гранях, и Андрей ощутил, как уныние куда-то испаряется, а на его место приходит уверенность. Но не его. А словно другого человека, которого он знал. Волевого и по-медвежьи сильного.

Мерный цокот копыт нарушил тишину. Андрей поднял голову и обомлел. Мона была права. Здесь и в самом деле водились чудовища. К нему приближался настоящий сатир из мифов, вид которого не предвещал ничего хорошего. Высоченный, с жёлтыми светящимися глазами, покрытый от пояса до копыт тёмной шерстью. Длинный багрово-синий плащ ниспадал от плеч до копыт. Руки защищали нарукавья из золочёного металла. Тело покрывали лазоревые пластинчатые доспехи, с ржаво-красным нагрудником, а ноги защищали набедренные щитки. Ощерившись, он продемонстрировал острые хищные зубы. Его козлиную голову украшал единственный огромный рог, отливающий металлическим блеском. Пугающую картину дополнял источаемый им нестерпимый смрад.

- Я гляжу, ты смог увидеть меня - ухмыляясь прорычал козлоногий. - Молчи смертный, раз ты больше не желаешь умирать, то я сам убью тебя.

Быстрым движением Андрей подхватил подаренный Моной меч, вскочил и занял оборонительную позицию. Сдаваться этому уроду он не хотел. Одним прыжком приап пересёк двор, но замер как вкопанный, уставившись Андрею в глаза. Бессилие ручейками побежало по телу, заставляя опустить меч. Ещё немного и он бы поддался. Но Андрей сумел сбросить наваждение, и со всей силой врезал рукоятью меча в немигающую рожу. Монстр отскочил, мотнул головой, - и лезвие его рога прошло в опасной близости от андреевой шеи. Ошарашенный неудачей приап осторожно закружил вокруг парня, пытаясь найти слабину. Однако, Андрей не собирался только обороняться. Сконцентрировавшись на роге чудовища, чтобы тот ненароком его не достал, он провёл серию выпадов. Каждый раз сатир парировал их, а потом вдруг сделал какой-то немыслимый кульбит, подпрыгнул и с силой ударил его копытами в грудь. Зелёный сноп обжигающих искр рассыпался по плитам двора. Немало противников умерло от такого удара. Но ничего не случилось. Человека лишь отбросило к стене замка. Он тут же поднялся и вновь принялся атаковать. Сатир яростно взвыл, что-то прошептал, и пропал. Но не надолго. То исчезая, то вновь появляясь в самых неожиданных местах замкового двора, он опасно приближался, силясь ударить рогом, который каким-то чудом постоянно трансформировался и принимал вид то рапиры, то копья, то сабли. Поначалу всё это сбивало Андрея с толку, и он чуть не пропустил выпад страшного рога, который мог стоить ему жизни, а потом сообразил, что волна удушающего зловония, сопровождающая его противника повсюду, никуда не делась. Каждое исчезновение и появление монстра, сопровождалось уменьшением и возобновлением запаха. В очередной раз, когда противник вновь исчез, он направил все чувства на обоняние и, как только усиливающийся смрад возвестил о появлении рядом сатира, сделал молниеносный выпад в его сторону. Меч пробил защитные пластины нагрудника и вошёл в сердце приапа. Козлоногий упал. Он не кричал, а лишь тяжело хрипел. Кровь брызнула фонтаном, быстро заливая всё вокруг. Последние секунды жизни Приора Ордена Incubus Mortuus, известного во все века как Мастер Матеас, были омрачены бессильной злобой на человечка, оказавшегося по неведомой случайности невосприимчивым к магии приапов.

Усталость многопудовой гирей рухнула на плечи Андрея. Он упал, закрывая лицо ладонями. В этот момент воспоминания, капля за каплей, а потом, беснующимся потоком головокружительных картин заполнили его сознание. Он вспоминал вереницу своих воплощений, таких непохожих друг на друга, сменяющихся смертью и возрождением одной души, исполняющей в разные века разные роли. Пещеры и дворцы, хижины и замки, поля сражений и громады океанских волн, терзающих борта кораблей. Бескрайнее небо, усыпанное мириадами звёзд, ласкающее шелком южной ночи и свирепый вопль ледяного ветра, сбивающего с пути в снежной пустыне… И только один сопровождал его в немыслимой пляске несущихся жизней. Встречал в молодости, оберегал, учил, спасал, но главное любил и так до самой смерти, снова и снова, вновь и вновь… Кидерн…

- Ты убил чудовище и вспомнил, - послышался детский голосок, вырваший его из воспоминаний. Мона стояла рядом и смотрела на поверженного приапа. Непонятно, вопрос или утверждение звучали в её интонациях, но Андрей ответил:

- Да…

- Это ненадолго. Скоро ты опять всё забудешь, - слегка меланхолично сказала она.

- Почему?

- Без этого жизнь не имела бы смысла…

Они помолчали, затем он спросил:

- Я выберусь отсюда?

- Не знаю, сумеешь ли ты пробудиться… Вероятно.

- Но я хотя бы увижу его снова?

Мона беззаботно улыбнулась.

- Конечно. Если не в нынешней жизни, то в следующей…

*Кидерн*

Два высших инкуба, напитанных линнгамой своих воканов – невероятная сила. По одиночке мало кто устоит перед приапом. Но сила двух Высших вопреки всем законам природы не суммируется, а умножается во много раз! Поэтому, когда вихрь входного портала в цитадели Белой Смерти сначала выкинул придушенное и раздавленное тело магистратуса Исова, а за ним возникли две крылатые фигуры, пятеро отборных боевых сатиров квестора, охраняющих вход, оцепенели от ужаса. Но длился он недолго, ибо через несколько секунд они отправились в пустоту: с утробным звуком от пришельцев отделились две фиолетовые сферы, которые слились в единый лиловый купол, тут же взорвавшийся множеством гигантских иглообразных кристаллов, пронзающих и разрывающих козлоногих. Мёртвая тишина залила пещеру. Истекающие зловонной жижей куски тел, да дымящиеся обрубки копыт валялись вперемежку с искорёженными боевыми топорами и магическими трезубцами.

- Это мы? – озадаченно спросил Войцех, оглядывая разбросанные останки приапов. – Не знал, что мы так умеем…

- Гнев воканов, - сказал Кидерн. – Я слышал про такое однажды, но ни разу не доводилось испытать. Имей в виду – мы ополовинены. Ещё один такой взрыв и линнгамы не останется, а после из нас можно вить верёвки.

- Действительно. – Войцех прислушался к себе и нахмурился. – Теперь я понимаю, почему эти уроды гоняются за нами по всей планете – мы же для них как атомная бомба. А что будет, если соединятся трое высших?

- Не знаю, вряд ли возможно, чтобы сразу трое… - пожал плечами Кидерн.

- В следующий раз это случится так же неосознанно?

- Понятия не имею, - ответил Кидерн, - видимо сам портал явился пусковым фактором. Рефлекс…

– Постой, - перебил его Войцех, - я, кажется, чувствую Макса.

И в самом деле, поток тиамата донёс сердцебиение вокана. К своему ужасу следа Андрея Кидерн не ощутил.

Три двери означали три выхода из приёмного зала. То ли больше приапов в округе не было, то ли их незваный визит остался незамеченным. Во всяком случае, никто не появился. Сосредоточившись на стойкой волне тиамата, они двинулись вперёд.

Пробирались без лишнего шума, стремительно приближаясь к цели. Наконец лабиринт пустых тоннелей, прорубленных в скале, закончился коротким расширяющимся переходом, выходящим к центральному залу.

Странная картина предстала перед ними. Вокруг белого, низко нависающего потолка испещрённого барельефами в виде костей и черепов стояли огромные возвышения с прикованными узниками. Все пленники как будто спали. Около дальнего ложа валялось бездыханное тело однорогого приапа. Кидерн и Войцех осторожно приблизились к нему, готовые атаковать, в случае очередной ловушки. Но нет, тот был мёртв.

- Сказать, что я удивлён, – ничего не сказать, - растерянно пробормотал Войцех, подходя ближе. – Кидерн, посмотри, вот наши! Ну и вид! Словно в пустоте побывали. И женщины какие-то. Хм… Одна ещё и с ребёнком.

- Старые знакомые! - раздался слабый голос с другой стороны залы.

Кидерн обернулся. На одном из лож, закованный цепями, лежал изможденный, будто высохший мулат. Покрытое глубокими морщинами лицо старика, невероятно диссонировало с цепким взглядом тёмных отливающих кобальтом глаз. А седые волосы смотрелись вовсе неуместно, по сравнению с тем брызжущим жизнью молодым красавцем, какого они видели в последнюю встречу.

- Сабола! И ты здесь?

- Что тут стряслось? – завороженно озираясь, спросил Войцех.

- Похоже, кто-то из ваших мальчиков дал отпор сатиру. Как это произошло – не спрашивайте. Для меня самого загадка. Когда у сатира копыта зелёными искрами замерцали и рог начал трансформироваться, я думал конец всем здесь лежащим. Вон, – он кивнул на кровать где лежал Андрей, – тот парень оказался ему не по зубам.

- Но почему они не приходят в себя? – Войцех озабоченно тормошил Макса, стараясь привести его в чувство.

- Камень смерти не даёт, – вяло сказал Сабола. – Боюсь уже поздно для всех нас. Я ощущаю, как пустота заполняет меня. А люди и так долго продержались. Матеас, что-то бормотал про охраняющи-и-и-й с-о-о-о-н… - последние слова растянулись тяжёлым вздохом, глаза начали закрываться. – Кажется, всё… - прохрипел инкуб.

Кидерн склонился над ним, пытаясь отдать немного линнгамы, но тело не приняло дар. Его дыхание замедлилось. Сабола умирал. Вдруг взгляд его прояснился.

- Нет, здесь совсем не жарко, - чётко и ясно проговорил он, - я хорошо переношу и жару и холод…

- С кем это он? – поинтересовался Войцех, оставив на время попытки разбудить Макса.

- Похоже, бредит, - Кидерн пристально вглядывался в то, что Сабола назвал Камнем смерти. Ужасной глыбой нависал он над ними. Но через тиамат камень выглядел иначе. Белым он был лишь в центре, как будто сгусток плазмы. От этой пылающей сердцевины тянулись тысячи, похожих на щупальца, колышущихся отростков. Мизерная часть из них цепкими присосками тянулась к людям и инкубу, а мириады остальных словно чьи-то руки пытались разорвать призрачный барьер. Неистовый, хаотичный танец смерти, точно запертый в клетке зверь, ждал своего часа, раз за разом проверяя прочность засовов. И вот шанс появился, ибо сторож был мёртв. Угроза казалась столь очевидной, что по коже инкуба пробежала дрожь.

- Чистая энергия? – тихо хихикнул Сабола, продолжая вести разговор с неведомым собеседником. - Но зачем мне это? – он замолчал, а потом голос его зазвенел, наполненный радостью. – Да, да… я хочу увидеть его снова. Пусть… Я согласен, девочка, в пустоту… до срока рождения…

Цепи, сковывавшие Саболу, лязгнули и свалились на пол. Раскалившись докрасна, они буквально плавились на глазах. Тело Саболы полыхало, охваченное тем же немыслимым жаром. Инкуб постепенно превращался в веретено огненной магмы, которая всё сильнее накалялась, прорезаемая золотыми всполохами. Ещё несколько секунд и пламя заполнило бы пространство пещеры, уничтожая всё на своём пути.

- Войцех, ставь щит на всех! Быстрее! - крикнул Кидерн.

Не говоря больше ни слова, инкуб взмахнул могучими крыльями и одним резким движением взмыл вверх, исторгая всю линнгаму, какую только мог отдать. Застыв в воздухе, точно распятый на кресте, он закрыл глаза, мысленно концентрируя потоки искрящейся жизненной силы. Она потекла из его ладоней и накрыла раскалённое веретено, бывшее совсем недавно Саболой. Кидерн чувствовал бурлящую, сотрясающую мощь, готовую вот-вот вырваться наружу. Но кокон из сплетенной им линнгамы сдерживал ярость стихии. Медлить было нельзя, он решительно размахнулся и швырнул этот гудящий клубок в центр переплетающихся нитей, в самое сердце камня смерти. Громкий, похожий на визг, вибрирующий рокот заполнил комнату, а потом всю цитадель. Монотонный, протяжный и, казалось, нескончаемый, он звенел и звенел, доходя до самых высоких, взрывающих воздух нот. А затем черепа и кости, высеченные на камне, в мгновение распались прахом, а сам камень вдруг потемнел и погас, озарив пространство ослепительной вспышкой. Войцех осторожно убрал линнгамный щит, куполом накрывавший пленников. Когда всё стихло, первое, что услышали обессиленные инкубы – тихий плач ребёнка. Люди зашевелились, избавляясь от сковывающей их дремоты. Андрей открыл глаза и сел в кровати, с удивлением озираясь по сторонам. Кидерн подошёл к нему.

- Привет!

- Привет… - ответил Андрей улыбнувшись, и притянул к себе Кидерна, сжимая в объятьях.

Они долго не отпускали друг друга, наслаждаясь теплом соприкасающихся висков. Ещё ни разу между ними не возникало настолько полного слияния, которое невозможно было объяснить словами. Слияния, которое рождается неведомо по чьей воле и связывает двоих навсегда.

- Ты мой! – нежно прошептал Кидерн.

- Андрей, позволь познакомить тебя с моим парнем, - раздался голос Войцеха, возвративший их в реальность. - Его зовут Максим! Макс, это Андрей, и не пялься так, я всё равно лучше в постели…

Андрей кивнул, глядя на симпатичного рыжеватого паренька, такого же растерянного как и сам он. Они как будто виделись где-то, но где и когда он не помнил. В глазах всё ещё стоял сон, в котором странная маленькая девочка настойчиво внушала:

- В конце ты опять вспомнишь и передай ему, что следующий раз будет последним…

В зале становилось прохладно. С исчезновением замуровывающего камня, вверху открылось синее небо и холодный ветер задувал внутрь. Люди постепенно приходили в себя, с изумлением смотрели по сторонам, пытаясь вспомнить, где находятся и что с ними произошло. Все уже сидели, кто-то тёр лицо руками, какого-то парня тошнило, темноволосая девица пеленала ребёнка.

- Мужчины, - обратилась к ним одна из девушек в розовом халатике, - А не расскажете, как мы сюда попали и кто вы такие?

На её руке Кидерн приметил знакомый перстень со шпинелью. Та самая Инга – догадался он. С девушкой предстояло познакомиться поближе – если Вера смогла сохраниться в камне, в ближайшее время её ждало нечаянное воскрешение и серьёзный разговор о том, почему она не рассказала о списках Ордена раньше.

- Так, слушаем сюда, - непререкаемым тоном возвестил Войцех, – Мы секретные агенты, идёт операция спасения от организации, ставившей опыты на людях. Прошу сохранять спокойствие и покинуть помещение. Не все из них уничтожены, вам предстоит быстро исчезнуть из страны...

*Ex tempore*

Капля течёт по стеклу, оставляя причудливый след. Его траектория непредсказуема. Лучи солнца отражаются в капле, делая её яркой. Они искрятся, переливаются, вспыхивают радужным фейерверком и кажется, что это уже не капля, а драгоценный кристалл неторопливо катится вниз. Игра света делает именно её особенной и неповторимой. Из бесконечности других особенных и неповторимых, почему-то именно она привлекает внимание. Но время её бытия кратко, какой-то миг, не более. Наступает момент, когда она исчезает, неспособная противостоять энергии солнца, подарившей ей этот блеск. Остаётся лишь переплетение хаотичных зигзагов, начертанных другими каплями - причудливый узор следов, тех, кто когда-то был. Но и он не вечен. В конце концов сильный дождь смоет следы навсегда. Чтобы после начать снова.

Все считают, что нет никакой продуманности, или есть, но она в том, чтобы заставить страдать. Глупо. Неправильно. От этого устаёшь. Всё совсем не так. Спонтанность тоже является частью плана. Только в нём все должны быть счастливы. Я давно созерцаю происходящее. Могу наблюдать, могу вмешиваться. Могу явиться в какой угодно личине. Быть в образе маленькой девочки или пса. Могу укрыть их в своей пустоте. Могу войти в их мысли, наслаждаясь кипением страсти. А когда скука становится невыносимой, я могу предложить Выбор. Его правильность спорна, но так занятнее строить догадки, куда потекут капли. Всемогущество сводит с ума - я всё и ничто – вмешательство делает картину пресной, а бездействие убивает саму картину. Мир возник вместе со мной и вместе со мной уйдёт в пустоту, но я не владею даром всезнания и не предвижу, чем закончится Время. Есть лишь одна надежда – созерцание капель на стекле поможет сохранить Вечность, я в это Верю, ведь для меня нет невозможного, ибо имя моё Тиамат…

Авторские права принадлежат сайту queerion.com

При использовании и цитировании фрагментов обязательна гиперссылка на сайт.