Возвращение на Горбатую гору

В день приезда Джека Эннис проснулся едва начало светать. Накануне он получил расчет и теперь должен был покинуть ранчо. Добравшись до городка, Эннис без цели шлялся по улицам и сам удивлялся, как непривычно для него было это занятие. Как кто-то может жить так изо дня в день, транжиря папочкины деньги на виски, родео и шлюх. Когда начало темнеть, он пришел в тот же мотель, где им с Джеком удалось провести ту незабываемую ночь. Когда зеленый пикап Джека наконец подкатил, Эннис едва сдержался, чтобы не выскочить на улицу. А потом он вошел в дверь и все повторилось, будто он и не уходил никуда, будто не было этих месяцев расставания, тоски и каторжной работы на ранчо. Все как рукой сняло, стоило только снова запустить грубую пятерню в копну курчавых волос, разорвать рубашку на груди и впиться губами в потрескавшиеся губы Джека, а потом с силой швырнуть его на кровать и выпустить на волю накопленную страсть и желание.
Ранним утром они отправились на север. Это путешествие оставило в их памяти много приятных моментов. Сидя плечом к плечу, они часами напролет говорили ни о чем, лишь бы только слушать голос друг друга. А ночью, когда останавливали машину, чтобы немного размять ноги и отлить, заворожено смотрели на крупные яркие звезды и огромную луну, стыдливо прикрывающуюся облаками.
Когда вдали замаячил поворот, после которого одна дорога вела в Долину Молний, а другая – в Каспер, оба разом замолчали.
- Слушай, поехали на мое ранчо, Эннис, - выпалил Джек.
- Ты в своем уме? Там же твои родители, Джек. Что ты им скажешь? Да и Альма уже ждет меня в Каспере.
- Ну брось, ты же сказал, что приедешь в конце месяца. У нас в запасе еще целая неделя, верно? Заодно посмотришь, где я вырос. Там много красивых мест. Ты обязательно должен их увидеть. Насчет отца не беспокойся. Я скажу, что ты мой приятель, который согласился помочь мне по ранчо. Там действительно за неделю мало что успеешь, так что лишние руки будут только кстати.
- Но это же все не то, - ответил Эннис. – И ты знаешь об этом. Как мы сможем проводить время вместе, если рядом будут твои родители? Это скверная идея, Джек. Дай мне немного времени обжиться и тогда я сам приглашу тебя к себе, идет?
- Сделай это хотя бы ради меня, Эннис. Бог знает, когда мы еще сможем провести вместе так много времени. И ты тоже знаешь об этом. Это то немногое, что еще дарит нам жизнь. И мы будем полными кретинами, если не воспользуемся этим. А потом я сам отвезу тебя в Каспер. Так быстро, как только смогу. Эннис молчал. Джек хватается за соломинку, но если другого не остается, то почему нужно ждать худшего?
- Ладно, уговорил. Но обещай, что мы будем осторожны.
Джек готов был сейчас обещать все, что угодно, лишь бы уговорить Энниса. И оба это прекрасно понимали.
- Без проблем. Все пройдет как по маслу, вот увидишь.
Джек хлопнул Энниса по плечу, а потом резко дернул газ. Пикам зарычал и рванул с места, поднимая за собой столб серой пыли. Они мчались по безлюдному краю с заброшенными полуразвалившимися ранчо, заросшими так густо, будто их покинули в прошлом веке.
- Ну вот мы и дома, - сказал Джек, подъезжая к крошечному коричневому оштукатуренному домику с верандой на весь фасад.
Отец Джека встретил их взглядом исподлобья, особенно Энниса. Даже вполне правдоподобное объяснение его появления здесь, казалось, не сильно на него подействовало.
- Забор опять упал, да крыша прохудилась. А еще молочаем все заросло, черт его дери. Такие наши дела.
Мать Джека была более приветлива.
- Хотите кофе? Или яблочного пирога?
- С удовольствием, - ответил за двоих Джек. – Твой яблочный пирог – это что-то особенное. Ты нигде не найдешь такого, Эннис.
В доме было четыре комнаты, две внизу и две вверху. Спальня Джека была на втором этаже. Они поднялись по крутой лестнице
- Она здесь все хранит так, как было у меня в детстве, - сказал Джек. – И мне это нравится, черт возьми.
Эннис огляделся. Комната была крошечной и выходила окном на солнечную сторону. Узкая кровать, покосившийся стол и деревянный стул – вот был весь ее интерьер. Не считая, конечно, пневматического ружья на стойке и платяного шкафа. Эннис присел на подоконник и выглянул наружу. Пустынная гравийная дорога убегала куда-то на юг. Теперь понятно, почему Джека всегда так тянуло в Техас.
- Твоя комната через стенку. Родители спят внизу. Там летом прохладнее, да и не нужно тратить время на лестницу.
Эннис кивнул. Бросив взгляд на шкаф с парой потертых джинсов и поношенными ботинками на полу, он увидел в дальнем углу краешек синей рубашки Джека. Той самой, в которой он гарцевал на пугливой гнедой кобыле. Там, на Горбатой горе. Он подошел и взял ее за край. На рукаве так и остались засохшие бурые пятна крови. Его собственной крови, которая хлестала из разбитого носа в самый последний день на горе, когда Джек попал в него коленом в их жаркой борьбе. Эннис потянул сильнее, и рубашка слетела с гвоздя. Поднимая ее, он удивился, что она весила как две. Потом он понял, что это именно так. Внутри была старая клетчатая рубашка с порванным карманом и без нескольких пуговиц. Та самая, которую Эннис сорвал с себя, когда переодевался после драки, надеясь потом отстирать залитый кровью рукав. Он думал, что забыл ее на горе.
- Джек…
Джек, разбиравший на кровати пару вещей, привезенных с собой, обернулся. Он перевел взгляд с лица Энниса на грязную рубашку в его руках, а потом просто сел на кровать. Эннис подошел и сел рядом.
- Так это ты стащил ее…
- Да, я, - тихо ответил Джек.
– Ты сердишься?
- Ни капли. Но зачем?
- Я думал, что больше тебя не увижу.
- Хороший трофей.
Эннис поднес рубашки к лицу, пытаясь уловить запах дыма, горькой полыни или самого Джека. - Ты заберешь ее? – спросил Джек.
- Нет, они должны быть вместе. На них одна кровь.
- Тогда забирай обе.
- Зачем, у меня же есть ты.
- Чтобы ты помнил о нас, когда меня не будет рядом.
- Я всегда помню о тебе, Джек. Даже когда валюсь с ног от усталости и голода. Стоит только добраться до кровати и закрыть глаза – и ты снова рядом, в моих снах.
- Извини, - тихо сказал Джек.
- За что, ты же не виноват.
- За то, что ты мне ни разу не снился. Мне вообще мало что снится. А если бывает, то я ничего не запоминаю.
- Это тоже не твоя вина.
На ранчо всегда много работы. Полдня Эннис и Джек возились со ржавыми воротами, а вечером косили огромные заросли травы. Когда солнце повисло над горизонтом, мать Джека вышла на веранду, и, приставив ко лбу ладонь, посмотрела вдаль. Джек и Эннис возвращались к дому, о чем-то разговаривая.
- Хорошо мальчики поработали. Я рада, что Джек нашел себе такого друга, как Эннис.
- Да уж, - чуть слышно ответил Джон Твист, выпуская клуб сизого дыма и щелчком избавляясь от окурка.
Он бросил сердитый взгляд на две голые по пояс фигуры вдалеке, смачно сплюнул, отвернулся и зашел в дом.
Ночь выдалась душной и тихой. Эннис обычно быстро засыпал, но сегодня сон никак не мог одолеть его. Решив выпить воды, он тихо встал и вышел из комнаты. Дверь в спальню Джека была приоткрыта. Эннис секунду колебался, но потом переступил порог и плотно прикрыл ее.
- Джек, ты спишь? – тихо спросил он.
- Нет, - сразу же ответил Джек. – Тебя жду.
- Как ты знал, что я приду?
- Просто знал и все. Я знаю все, о чем ты думаешь. И ты тоже.
- Мы же не можем прямо здесь. Ты наверное умом тронулся, если решил, что это хорошая идея.
- Умом тронулся я уже давно, - ответил Джек. – Когда встретил тебя. Так что хуже уже не будет. К тому же, отец храпит как паровоз всю ночь. А мать… У нее больные ноги. Она поднимается по лестнице только когда хочет немного убраться. Иди ко мне, Эннис.
Эннис подчинился. Он подошел к кровати и в темноте нащупал Джека. Их объятья и поцелуи, вначале робкие и осторожные, но позже страстные и безудержные, наполнили комнату приглушенными звуками скрипящей кровати, учащенного дыхания и шороха простыней. В воздухе постепенно разливался жар двух разгоряченных тел, постепенно смешиваясь с запахом спермы и свежего пота. А затем к этому добавился сигаретный дым.
Перед самым утром, когда первый луч солнца еще только собирался пронзить стеклянное небо и упасть на укрытую росой траву, мать Джека, собиравшаяся на кухню, заметила, как Эннис выходит из комнаты Джека и скрывается в своей спальне. «Бог мой, я кажется опаздываю с завтраком», - подумала она и поспешила на кухню.
До наступления холодов оставалось еще несколько погожих деньков. На дальних лугах еще колосилась сочная трава. Осенняя желтизна еще не коснулась ее своим рыжим поцелуем. Джек решил выпасти на них стадо пятнистых коров.
- Ночью будет прохладно, - предупредила мать Джека.
- Мы возьмем куртки и спички, - ответил Джек. – Вернемся завтра утром.
- Не забудьте еду.
Джек принял у нее из рук бумажный сверток с бутербродами, прихватил бутылку виски и, сев на коня, помчался вслед за Эннисом. Они добрались до места когда уже совсем стемнело.
Коровы разбрелись по лугу, жадно тыкаясь мордами в густую траву. Джек и Эннис устроились на старом высохшем и потрескавшемся бревне, брошенном чуть повыше, чтобы хорошо видеть стадо. Костер весело затрещал, извергая в небо длинные искры. И бутерброды пришлись весьма кстати.
- Куда ты, Джон? – спросила жена, когда отец Джека вышел во двор и вывел лошадь из стойла.
- Так, проедусь кругом. Какая-нибудь корова могла отбиться от стада.
- Джон, они бы это наверняка заметили. Все будет хорошо. Лучше пойдем спать.
- Ты ложись, я буду позже, - не терпящим возражений тоном отрезал Джон Твист.
Он пнул лошадь и помчался по узкой тропинке к дальним лугам. Подъезжая ближе, Джон придержал лошадь. У конца тропинки она шла почти шагом. Все было спокойно. Внизу, в долине, вяло бродили сытые коровы. Сторожевая собака было насторожилась, учуяв сопение лошади, но узнав хозяина, тут же снова закрыла глаза и заснула. Джон внимательно вглядывался в яркий огонь на противоположном холме. Он освещал небольшое пространство вокруг, не более пары метров. Но на фоне черной травы и широкого бревна отчетливо выделялись две голые, блестевшие от пота спины, отражавшие пламенные блики и сменявшие друг друга. Джон смотрел на них довольно долго, а потом вдруг развернулся и без оглядки помчался домой, что есть силы пиная старую лошадь.
- Джек, я хочу показать тебе одно местечко неподалеку. Там есть на что посмотреть.
В этом предложении отца было что-то ему не свойственное, но Джек не принял это во внимание. Он только что вернулся с коровами и немного устал.
- Это не подождет до завтра? – робко спросила мать Джека. – Мальчики только вернулись, Джон.
- Похоже вечером будет гроза. Дорогу размоет и мы не сможем туда добраться.
- Все в порядке. Конечно, поехали, Эннис, посмотрим. Здесь красивые места.
Джон бросил на Энниса свой колючий взгляд.
- Нет, Джек. Только мы с тобой. Крыша над верандой немного прохудилась. Твой друг сможет залатать ее до того, как начнется ливень?
- Конечно, мистер Твист, - ответил Эннис и кивнул Джеку.
Они скакали долго. И всю дорогу молчали. Отец выбрал себе самую лучшую лошадь и Джек едва поспевал за ним. Джон остановился у самого края крутого обрыва и терпеливо подождал, пока Джек нагонит его.
- Обрыв? – удивился Джек. – Я видел его сотни раз. Что здесь может быть интересного.
- А ты подойди и посмотри вниз. Сам удивишься.
Взгляд Джона был непроницаемым. В нем не было ничего. Только пронзительное ожидание. Джек спрыгнул с лошади и подошел к самому краю. Земля сыпалась под ногами, поэтому он не решался сделать еще шаг.
- И что я должен там увидеть? – спросил он, не оборачиваясь.
- Да ну же, в самом низу, под выступом.
Джек сделал полшага, напряг глаза, но так ничего и не увидел. Но зато заметил, как быстрая тень выскочила из-за спины, и в ту же секунду резкий толчок в спину заставил его кувыркнуться и слететь вниз. Джек едва успел уцепиться пальцами за острый камень, торчавший из мягкой породы. Тот поддался, но пока продолжал держать его вес. Джек поднял глаза на возвышающуюся фигуру отца.
- За что…
- Ублюдок, - процедил сквозь зубы Джон. – Ты притащил своего дружка, чтобы трахаться с ним на глазах у родителей? У меня больше нет сына.
Джон с силой ударил ботинком по руке Джека. Тот заорал и перехватил его ногу, после чего рванул, что есть силы. Джон не удержался и, взмахнув руками, полетел вниз. Джек еще долго слушал, как его тело глухо ударяется о валуны и летит дальше, туда, где рождалось эхо. Он издал резкий звук, похожий на сдавленный крик, который сотней искаженных отголосков пронесся по окрестностям и испугал лошадей. Сделав резкий рывок, Джек подтянулся и выполз наружу, цепляясь разбитыми в кровь пальцами за траву и мелкий кустарник. Он еще долго лежал там, у края бездны, зарывшись лицом в траву, смятую ботинками его отца. Джек вернулся поздним вечером, вяло подгоняя одну лошадь и таща за собой другую.
Мать вышла из дому и остановилась в полуметре от него. На ее лице читался испуг.
- А где отец, Джек?
- Мама, - выдохнул Джек, подходя и обнимая ее.
Она поняла, что случилось ужасное. Но не сказала ни слова. Только тихо заплакала, уронив голову на грудь Джека.
Эннис вышел вслед за ней, и его лицо вмиг стало каменным.
- Мы шли возле края пропасти. Я отошел на несколько метров. Земля под нами посыпалась так быстро, что я едва успел за что-то уцепиться. Прости, я не смог вытащить его.
Глаза Джека и Энниса встретились, и Эннис понял, что Джек лжет. Он также понял, что у него не было выбора. Еще до того, как он смог услышать всю правду, Эннис знал, что это навсегда останется между ними.
- Это я виноват, - сказал Эннис после долгой паузы, сидя рядом с Джеком на его кровати. – Я с самого начала знал, что это паршивая идея. И не должен был ехать с тобой сюда.
- Не смей, слышишь? – ответил Джек. – Я не позволю тебе разделить это со мной. Если кто и виноват, так это я. И ты тут не при чем.
- Еще как при чем, - резко возразил Эннис. – Все мое, это твое. И наоборот. Так было и так будет. И нет только твоего или только моего. Это наша общая тайна, и она останется с нами до последнего вздоха.
После смерти Джона мать Джека осталась совсем одна. Она наотрез отказывалась переезжать куда-то, а Джек не мог ее оставить одну в этом унылом безлюдном крае, где все напоминало об отце и где ей больше не было для кого жить.
При первой же встрече с Лорин Джек объявил ей, что хочет развода. Ее папочка был на седьмом небе, что так легко отделался от этого сукиного сына. Собрав скудные пожитки, Джек вернулся в Долину Молний.
Эннис забрал Альму-младшую и нанял крохотную квартирку на окраине города. Дочка уже заметно подросла и ее можно было отдать в детский садик. Эннис работал с утра до вечера и почти не видел ее. Джен уехала на Аляску. Пару раз он видел старшего брата, но у К. Е. была своя жизнь и у Энниса вряд ли было в ней место. Он часто думал о Джеке, но как только это случалось, сразу же приходило другое воспоминание, менее приятное. И он знал, что всякий раз, глядя на Джека, он будет вспоминать о том, какой ценой дались им эти скудные минуты близости. Но все равно ничего не мог с собой поделать. И когда однажды поздней ночью раздался звонок и знакомый голос прошептал: - Эннис, я больше так не могу. Бросай все и переезжай ко мне. Или я сам прыгну в эту чертову пропасть, - то он не смог больше сопротивляться. К тому же нормальной работы не было, а следовательно и денег.
Ранчо Джека хоть и было захудалым, но все же могло давать кое-какой доход, если, конечно, привести его в порядок. Школа была далековато, но можно отвозить туда Альму на грузовике, а вечером забирать обратно. Так он и сделал. Мать Джека ожила на глазах, как только в ее жизни появился живой и улыбающийся ребенок. Она учила ее печь свои лучшие яблочные пироги, разбираться в овощах и травах, а когда Альма-младшая немного подросла, то и шить на старенькой ручной машинке дивную одежду, в которой было не стыдно и в городе показаться. Эннис и Джек привозили ей хорошие ткани всякий раз, как выбирались в город, чтобы продать немного молока или мяса. Через пару лет рядом с домом появился небольшой сруб, куда Эннис с Джеком и перебрались. Матери Джек сказал, что им часто приходится вставать ночью, чтобы проверить коров, овец или лошадей. Так что будет лучше, если это не будет мешать им с девочкой спокойно выспаться.
Пролетели годы, Альма-младшая превратилась в застенчивую шестнадцатилетнюю девушку, которая во всем помогала пожилой женщине, считая ее матерью. Она поровну делила свою любовь между Эннисом и Джеком. И это их ничуть не разделяло. Когда один за что-то сердился на нее, другой всегда вставал на его сторону. И Альме ничего не оставалось, как подчиниться. Только ночью, закрывшись в крохотном домике с одной комнаткой, Джек и Эннис спорили между собой, разбираясь, кто пытается воспитать из нее хорошего человека, а кто – капризную вертихвостку. Но словесная перепалка обычно кончалась одним и тем же. Кто-то из них просто сгребал другого в охапку, валил на кровать и закрывал рот жестким поцелуем. Этот аргумент всегда действовал безотказно. Иногда Джек ездил проведать сына, но Лорин никогда не отпускала его погостить на ранчо отца. Эннис так и остался худым как вешалка, со слегка впалой грудью и ногами-палками. Но благодаря Джеку, стал одеваться чуть лучше. Не потому, что его кто-то заставлял, а просто не мог отказать, когда Джек просил его купить новые ботинки или куртку только потому, что он будет отлично в них смотреться. Джек немного раздался в ширину, отрастил усы и бакенбарды, но так и не смог расстаться со своей старой шляпой с орлиным пером. Они все также выгоняли коров и овец на дальние луга, разжигая костер и греясь возле него, сидя на почти рассыпающемся бревне. Особенно запомнилась одна такая ночь, как раз накануне того, как все переменилось.
Была уже ранняя осень. Эннис и Джек решили еще раз побаловать овец свежей травой. Они сидели у костра, прижавшись друг к другу и закрывая лицо от порывов ветра.
- Тебе не холодно? – спросил Эннис.
- Я в порядке, - стуча зубами, ответил Джек.
– Но чур, это в последний раз в этом году, ладно? Ночи уже совсем не те.
Он пытался растереть озябшие ладони. Эннис перехватил его руки и сжал в своих, теплых. А потом наклонился и начал греть их своим дыханием. Приятное тепло разлилось по телу Джека и на душе стало так хорошо, как было только раз, когда они стояли, обнявшись, на Горбатой горе. Вернее это Эннис обнял Джека сзади и напевал ему детскую колыбельную, а Джек просто дремал, растворяясь в этом странном трансе, пока Эннис не встряхнул его. И позже, только вспоминая об этом, он мог избавиться от тени отца, следовавшей по пятам их отношений и наступавшей на задники истоптанных ботинок.
Через неделю умерла мать Джека. Тихо, во сне. Умерла так же, как и жила. Словно ее и не было никогда в этом доме. Ни одной вещи лично для себя, ни одного дня вдали от дома. Джек был готов к этому. Она давно жаловалась, что здоровье уже не то, но на предложение показаться доктору только отмахнулась. - Старость не лечится, Джек. Видно мой срок уже на исходе.
Альма тяжело переживала это событие. Эннис даже решил на какое-то время отправить ее к сестре в Каспер. Джен давно вернулась и они обзавелись просторным и светлым домом. Аманда выросла такой же красавицей, как и сама Джен в юности. Глядя на нее, Джен каждый раз благодарила бога, что эта красота не была смыта с лица горем потери близких и тяжелой работой на ранчо с самого раннего утра до позднего вечера. Ей казалось, что это она сама возродилась заново, чтобы прожить жизнь так, как того заслуживала.
Несмотря на то, что Альма выросла вдали от шумного города, она быстро освоилась в этом безумном мире. И даже нашла себе работу. Увидев ее наряды, одна мастерская предложила ей неплохую зарплату. А вскоре она встретила Кевина. Он был рабочим с элеватора, но похоже неплохим парнем. И они полюбили друг друга. Так что она не собиралась возвращаться на удаленное пустынное ранчо, где все напоминало ей о потере близкого человека и где ее не могло ждать ничего, кроме медленного угасания. Конечно, она скучала по отцу и Джеку, но они приезжали несколько раз в год. Сначала один, а потом другой. И никогда вместе, потому что не на кого было оставить ранчо. Так что получалось, что она видела отца в два раза чаще. Изредка она сама приезжала в Долину Молний. Но совсем ненадолго. Стирала пыль со старой швейной машинки, подшивала потрепанные занавески и от этого в комнате становилось светлее и уютней. А потом шла на деревенское кладбище, находила могилу старой миссис Твист, ложила на нее свежие полевые цветы, опускалась на корточки и подолгу рассказывала о своей жизни. На следующее утро ее уже не было и Эннис с Джеком снова оставались одни на десятки миль вокруг, предоставленные только самим себе и забытые всеми. Но у них не было ни времени, ни повода, чтобы о чем-то грустить или жалеть.
Работы на ранчо всегда было много. Пришлось долго повозиться над старым покосившимся забором, развалившимися воротами и зарослями молочая. А потом еще нужно было починить крышу. Собирался сильный ливень, поэтому стоило поспешить.
Джек прошелся по самому краю, насвистывая веселую песенку.
- Осторожней, - нахмурился Эннис. – Здесь скользко. Кто тебя будет потом выхаживать?
- Эй, я же в родео участвовал, помнишь? Эта крыша - сущий пустяк по сравнению с потным быком. И если уж они не смогли доконать меня, то куда там какой-то старой черепице.
- Кончай болтать и тащи сюда свою задницу. Скоро хлынет так, что мы оба слетим отсюда.
Джек сделал лихой разворот и уже было справился в внезапным порывом ветра, но что-то попало ему в глаз.
- А, черт!
Секундного промедления хватило, чтобы туловище потянуло его назад, к краю. Джек упал на спину и стремительно поехал вниз, едва успев уцепиться за что-то пальцами.
- Джек! Эннис подскочил так быстро, как только смог. - Давай руку!
Джек задышал чаще, но руки не протянул.
- Ты не удержишь нас обоих, Эннис, - сказал Джек. – Будем надеяться, что все обойдется. До встречи внизу.
- Руку, черт возьми! Я вытащу тебя или мы упадем вместе. Давай же, Джек!
- Я не прощу себе, если с тобой что-то случится, - ответил Джек.
- Я тоже, - взревел Эннис. – Ну же, Джек!
- Это не твоя вина. Если что, я хочу, чтобы мой прах летал над Горбатой горой. Она подарила мне тебя... Сделаешь?
Губы Энниса задрожали, а глаза заблестели.
- Мать твою, Джек! Дай мне эту чертову руку!
Эннис попытался подойти ближе, но черепица задрожала сильнее и тот крепкий кусок, державший Джека, наконец не выдержал. В одно мгновение Джек скрылся из виду, а потом в голове Энниса разлился глухой удар его тела о землю. Едва сдерживаясь, чтобы не прыгнуть следом, на дрожащих коленях Эннис спустился вниз. Джек лежал на спине. В его глазах застыло небо. Виском он напоролся на острый булыжник, и густая темная кровь ручьем сочилась из под седеющих волос, перекрашивая изумрудную траву в черную липкую массу.
- Джек! Господи, нет!
Эннис сгреб его в охапку и прижал к груди так сильно, что едва мог дышать. Начался жуткий ливень. Вода холодными меткими струями хлестала по их телам, смывая слезы Энниса и кровь Джека. Сквозь раскаты грома прорывались крики Энниса. Продолжительные, до хрипоты, они словно нарочно растворялись в небесном бешенстве, потому что никто не смог бы их вынести.
Когда Джека кремировали, Эннис продал ранчо, забрал урну с прахом, две старые рубашки – синюю и клетчатую, сел в дряхлый зеленый пикап и вырулил на дорогу, ни разу не обернувшись. Он пешком взобрался на Горбатую гору, натирая кровавые мозоли и отстреливаясь от огромных койотов, пока не попал на то самое место, где когда-то был их лагерь.
Красное солнце бросало резкие кровавые тени на верхушки соседних гор, а воздух пах так, будто его вымочили в полынной настойке. Эннис открыл урну и подставил ее под беснующиеся порывы ветра. Пепел Джека тонкой струйкой взлетал вверх и тут же рассеивался, поднимаясь к тяжелым свинцовым тучам и оседая на продрогших листьях кустарника. Когда его совсем не осталось, Эннис выронил урну из рук и упал на колени, закрыв голову руками.
- Я клянусь, Джек…
Это была клятва, которой никогда не требовали. Она шла изнутри, как то единственное, что он еще мог дать Джеку. Эннис знал, что больше никогда не вернется в то место, которое превратило их жизнь в вечное ожидание чего-то плохого, постоянно напоминало о том, какую цену пришлось заплатить за мгновения настоящего счастья. Не вернется он и сюда, на холодные склоны Горбатой горы. Джек прав, она сделала их обоих, мать ее. Но чуждая человеческих чувств, она вышвырнула их в другой мир, где они всегда были чужими для всех, кроме друг друга. Колючий безжалостный ветер смыл с нее любое напоминание о тех днях, будто ничего и не было. И только сердце Энниса хранило каждое мгновение, проведенное здесь вместе с Джеком. И днем и ночью, всегда и всюду, до самого последнего удара.