Коська

— Значит, таков твой ответ, Лёх? Не думал я, что и ты из этих.

— И что, Сань, будем кулаками теперь махать?

Они стояли возле машины, пока Коська бегал за вещами. Саня молча наблюдал и был явно не в восторге от новости, что Коську после выписки Лекс забирает к себе на Масловку. Но не возмущался и не пытался воспротивиться, хотя Лекс этого опасался.

— Не будем. Для меня главное, чтоб Коське было хорошо. И если для этого ему надо быть с тобой, пусть будет. Только когда наиграешься, не выкидывай его, привези ко мне.

— Не мели чушь. Я его не на другой край географии увожу. Тут всего-то километр, захочет, хоть каждый день к тебе приходить будет. Не захочет, увидишь его, когда за выпиской придет после праздников. Не выдумывай проблем на ровном месте.

Саня собрался что-то ответить, но тут из отделения выскочил запыхавшийся, улыбающийся Коська, и, глядя в его светящиеся счастливые глаза, начохр захлопнул рот, обнял и, по-отечески похлопав по плечу, буркнул куда-то в сторону:

— Ты, Кось, звони, ладно? Ты же знаешь, если что, я рядом. Я тут. И это… Новый Год, всё такое… Мы с Таней тебя к себе… Рады, сам знаешь.

Коська закивал прижатой к Саниной куртке головой. Вещей у него было всего ничего, а ехать за остальными домой он отказывался. Лекс уложил его сумку в багажник и деликатно уселся в машину, не мешая прощаться. Саня неловко погладил обветренной ручищей встрепанную Коськину макушку.

— Что ж он не следит-то за тобой. Мороз такой, а ты без шапки.

— Сань, в машине же тепло.

— Ну да, тепло, — он кинул взгляд в сторону то ли джипа, то ли его хозяина. — Долгие проводы, лишние слезы. Пиздуйте уже отседова.

Коська улыбнулся, обхватил на секунду широкие плечи, сильнее прижавшись к толстой холодной куртке, и шагнул к машине, скрываясь в теплых недрах механического зверя. Джип тронулся, оставляя позади сникшего начохра, больничные ворота и коричнево-красные стены забора.

Коська встал в дверях квартиры, не решаясь преступить порог. Лекс занес вещи и, оглянувшись, усмехнулся:

— Ну, тебе что, специальное приглашение нужно, как вампиру? Заходи, тут ничего не изменилось.

Коська растерянно заморгал и сделал шаг вперед. Ему было немного страшно, уже знакомые стены показались чужими и холодными. При мысли, что теперь он будет тут жить, им овладела непонятная детская робость. Он чувствовал, что не просто перешагнул порог квартиры, а шагнул в какую-то незнакомую пугающую жизнь, в которой не знает ни правил, ни возможностей. И лишь широкая спина Лекса как надежный оплот притягивала взгляд, казалась чем-то незыблемым и родным. Скинув ботинки и куртку, он послушно поплелся за этой спиной. В одной из комнат они оставили вещи, Лекс коротко проинструктировал, что эта гостевая теперь будет его личной комнатой, и он может распоряжаться ею на своё усмотрение, но спать они будут вместе в спальной.

— Ты пока вещи разложи, а я в душ, и надо еще поработать, — Лекс улыбнулся. — В шкафах найдешь всё необходимое, если чего-то не хватает, составь список — докупим. Надеюсь, мне не надо тебе говорить, чтоб ты чувствовал себя как дома? Осваивайся, хозяйничай, в твоем распоряжении всё, кроме моего рабочего стола. Холодильник полон, но мне хотелось, чтобы сегодня мы поужинали вместе.

И он вышел, а Коська плюхнулся на диван и попытался собраться с мыслями. Собственное будущее вырисовывалось расплывчатым серым пятном, но это было гораздо лучше той липкой темноты, из которой ему удалось выбраться.

В ванной зашумела вода, и, поднявшись, он принялся осматривать комнату, раздумывая, куда сложить одежду, а куда привезенные ему Саней учебники и личные документы. Комнатка была небольшая, светлая, с минимумом мебели. На столе его ждал ноутбук и пульт от плазмы на стене. Разложив свои вещи к уже лежащим на полках, он пошел бродить по квартире.

Просторный коридор можно было бы благородно окрестить холлом, если бы не громадный зеркальный шкаф, занявший изрядную долю помещения. С одной стороны входной двери за небольшим креслом расположились двери в кабинет и спальню, с другой стороны, сразу за шкафом, была Коськина комната, а за ней в бок уходил небольшой коридорчик, заканчивающийся просторной кухней. Вход в ванную был сразу напротив входа, дверь в туалет Коська не обнаружил и даже удивился, как это в трехкомнатной квартире додумались построить совместный санузел. Спальню и кухню ему видеть уже доводилось, и он толкнул дверь кабинета. Эта комната оказалась самой большой и была оформлена в сочетаниях темно-зеленого и беж, вся, вплоть до широких мягких кресел вдоль стены и выглядывающего из-за чуть сдвинутой гардины балкона. За восторженным разглядыванием картин его и застал вышедший из душа, Лекс.

— Ванная свободна, иди, твой черед.

Коська обернулся и удивленно принялся разглядывать хозяина кабинета. Таким он его увидеть не ожидал. Почему-то «домашний» Лекс в его представлении должен был быть в штанах и рубашке, в крайнем случае, в спортивном костюме и жутко модной майке, но уж никак не в халате и тапочках. И ему вдруг тоскливо так подумалось, что просто не может быть такого, чтоб его забрал к себе этот шикарный мужик, который даже в халате выглядел на лимон баксов. Темно-синий материал, перехваченный на талии поясом, выгодно подчеркивал широкие плечи и мускулистые ноги. У Коськи никогда не было комплексов по поводу своей внешности, но сравнивать свою дрищеватую субтильность с мужской статью Лекса было бы, пожалуй, болезненно. Весьма болезненно, особенно для некоторых частей тела, так беспокойно реагирующих на один лишь вид Лекса рядом с собой.

— Ты чего замер?

И смущенный Коська не нашел ничего лучше, чем брякнуть:

— А почему в трехкомнатной квартире совместный санузел?

Лекс недоуменно посмотрел на него, но ответил.

— Во-первых, четырехкомнатной, кухня была очень узкой, и я соединил её с прилегающей к ней маленькой комнатушкой. Арка, отделяющая кухонную утварь от зоны столовой, это то, что осталось от стены. А туалет с ванной были отдельно, но я их тоже соединил, чтобы было удобнее и поместилась стиральная машина, — тут Лекса осенило. — Тебе в туалет, что ли, надо? Ну, так зашел бы, я дверь никогда не запираю. Не от кого. Иди и не стесняйся больше.

И Коська живо ретировался, лишь на доли секунды притормозив около Лекса, чтобы незаметно вдохнуть и заполнить легкие его запахом. А затем в душе, пустив шумящую воду, одной рукой держать у носа флакон с его гелем для душа, вдыхая до головокружения знакомый запах, а другой стиснуть взбесившуюся плоть и несколькими резкими движениями, стараясь не стонать, спустить в сток белые капли неуправляемого возбуждения. Затем уже спокойно помылся, нацепив на себя домашние штанишки и невозмутимый вид, вышел из ванной. Взяв в комнате учебник, проскользнул к работающему в своем кабинете Лексу и тихонько уселся в одно из кресел. Лицо Лекса, освещенное белесым светом монитора, было сосредоточенно на работе. Бегающие по клаве пальцы, обрывистые фразы в телефон… Коська залез на кресло с ногами и слушал как музыку щелканье кнопок, шорох бумаг. Растянувшись поперек кресла, он положил голову на мягкий подлокотник и уставился на белый потолок, положив раскрытый учебник на живот.

Лекс, закончив очередной видеозвонок по скайпу, глянул на него и улыбнулся. Коська уснул. Лекс загляделся на спящее расслабленное лицо. Совместный ужин явно откладывался. По-хорошему, надо было разбудить его и отправить в кровать, но не хотелось. Было приятно осознавать, что вот он, рядышком, никуда не делся, лежит себе посапывает в потолок, и можно периодически поглядывать на него и даже подойти и погладить. Коська сонно зашевелился, ворочаясь в громоздком кресле, подтянул под себя ноги, повернулся на бок и свернулся клубочком, положив одну ладонь между щекой и подлокотником, а вторую зажав между колен. Желание погладить усилилось, и Лекс решил эгоистично оставить этого котенка рядом с собой, ничего с ним не будет, если ещё часик поспит в кресле. Закончив дела, сходил приготовил постель и, вернувшись в кабинет, нежно прикоснулся губами к черным пушистым ресницам. Коська сонно приоткрыл глаза и закинул ему на шею руку

— Ле-екс…

— Вставай, «спящая красавица», пошли баи.

Коська вытянул затекшие ноги и поплелся за Лексом в спальню. Тот же, улыбаясь, наблюдал, как сонное чудо рухнуло на кровать — «первая брачная ночь» тоже обломалась. Зазвонивший телефон отвлек от созерцания, заставляя уйти в кабинет продолжить дела. В спальню вернулся уже за полночь и залез под одеяло, стараясь не думать о Коськином теле рядышком.

Звонок будильника настойчиво проник в сознание, и Лекс на ощупь выключил его. Сегодня утром он мог полежать подольше, все равно из-за назначенного на вечер корпоратива в офисе работать толком никто не будет, встреч никаких не планировалось, а срочные вопросы можно решить и по телефону. Раздавшийся рядом шорох напомнил, что в кровати он не один, и Лекс, приоткрыв глаза, глянул в сторону Коськи. Зомбик не спал, тихо лежал на боку, подсунув руки под подушку, и в упор смотрел на него.

— Доброе утро, — Лекс рывком вытянул руки к Коське и, схватив, притянул к себе. — Как спалось?

— Доброе, — он был напряжен и старался отодвинуться. — Я не помню, как уснул. Как я в кровати оказался?

— Молча. Этой ночью по квартире бродило сонное чудо, оставив меня без желанного совместного ужина и не менее желанного секса. Ты прелестно краснеешь, но этого мало. Если и дальше будешь так ерзать, то поймешь, почему.

Коська и так уже понял, трудно было не почувствовать утренний стояк прижавшегося к нему тела. Поднявшись с постели, Лекс затащил Коську в ванную, посмеявшись над его смущением от предложения поссать вместе. Усмехнувшись, мол, ты же не девочка так стесняться, но сжалился и отпустил в душ. Отлив сам, зашел в душевую кабинку к парню и вздрогнул от окатившей его весьма прохладной воды. Тот мылся, водил мыльной губкой по стройному телу, по ногам, жестко, быстро, ничуть не похоже на соблазняющие поглаживания. Он именно мылся. Но у него стояло. В отличие от Лекса, причина стояка была вовсе не в полном мочевом пузыре, а подрочить парень постеснялся, понадеявшись на холодный душ. Это заводило. Лекс повернул кран, отрегулировав температуру воды до нормальной, развернул к себе Коську и его же рукой принялся себя намыливать. Тот понял, что от него требуется и сам продолжил водить мочалкой по его плечам, избегая смотреть в лицо. Тем временем Лекс, придвинувшись ближе, протянул руки и медленно погладил Коськин стояк. Коська вздрогнул и отшатнулся.

— Боишься?

— Н-нет…

— Тогда не прыгай, поскользнешься еще, не дай Бог.

Лекс шагнул к нему и зажал между стенкой кабинки и своим телом. Повел ладонями по его плечам и ниже, к предплечьям, к ладоням. Вынул из подрагивающих пальцев мочалку и уже ею, оставляя на теле душистую пену, повел рукой вверх к шее. Обхватил её и, потянув на себя, склонился к влажным от воды губам. Мягко поцеловав, отстранился и вернул мочалку вниз, к паху, просунув между телами.

— Тш-ш… Все хорошо, малыш. Привыкай к моему телу рядом. Я не страшный, правда ведь? — ухмыльнулся и поймал глазами испуганный взгляд.

Свободной рукой соединил и прижал друг к другу два возбужденных члена: свой более крупный и темный, с выпуклыми венками, сужающийся к головке, и Коськин с ярко выраженной головкой-грибочком, гладкий, ровненький и красивый, как и его хозяин. Сунув на полочку мочалку, он подхватил освободившейся рукой Коськину безвольную ладошку и тоже прижал к месту их единения. И вот так, в три руки, начал медленное движение, чувствуя членом горячую плоть и Коськины пальцы.

— Расслабься и помоги нам, — шепотом, чтоб не спугнуть. — Покажи, как тебе нравится.

Прижатая к их стволам рука послушно ожила и, сжав пальцы, стала двигаться сама, быстро, немного рвано, сладко в своем проявлении доверия. Коська закусил нижнюю губу и уткнулся лбом в плечо любовника. И уже через пару минут жалобно вскрикнул и кончил. Лекс прижал к себе расслабленное тельце, умиляясь юношеской скорострельностью. Ему этого было мало, и зажатой их телами ладошкой Коська должен был это чувствовать.

Чуть отдышавшись, зомбик поднял лицо к Лексу и сам полез целоваться, чтобы, оторвавшись через пару секунд от его губ, твердо спросить:

— А тебе как надо?

— А как можешь?

— Никак не умею. Научи.

И вдруг резко подался вниз, встав на колени, и ткнулся губами в гордо смотрящее вверх мужское достоинство, все еще сжатое собственной рукой. Поднял взгляд вверх, вопросительно посмотрев на Лекса. Брызги воды попадали ему на лицо, и он беззащитно жмурился, смаргивая теплую водопроводную воду. А Лексу вдруг подумалось, что, пожалуй, неплохо было бы, просыпаясь по утрам, кормить мальчишку минетом. Перед работой, в теплой постели, а потом кофе и душ. Надо только приучить этого котенка. И сам же себя поправил — не приучить, а приручить. Не приучать, а чтобы сам захотел, сам сделал, вот как сейчас… От глупых мыслей отвлекло ощущение двинувшихся на плоти пальцев и голос:

— Как правильно?

По Коськиному лицу текла вода, капая с носа и заливая глаза, но он продолжал выжидательно смотреть вверх. И Лекс отвернул в сторону душ и положил руку ему на макушку.

— Нет никакого «правильно», просто ласкай, Кось. Языком, губами, рукой. Да, так. Обхвати губами, втяни в себя и двигай головой, не забывай про зубы. Рукой погладь яйца, угу, и дальше за ними погладь промежность. Сильнее, надави немного. Да…

Лекс откинулся на стенку кабинки и слегка двигал рукой, зарывшейся в мокрые темные волосы, задавая желанный ритм.

— Не выпуская изо рта, погладь меня языком… Сильнее сожми губами, чтобы воздух не проходил, всоси меня так, чтобы во рту образовался вакуум, и двигайся… Да-а… Глубже, теперь поднимись, снова глубже, а теперь, не расслабляя губ, соскочи с члена… Да, бля!.. Да-а!.. Молоде-ец…

Коська послушно выполнял указания. Ни о каком глубоком минете и речи не шло, он и так постоянно давился, но он старался, и Лексу было хорошо. А через некоторое время стало еще лучше, и, отдышавшись, он осознал, что со всей силы вцепился рукой в волосы мальчишке, а тот молча терпел. Конечно, молча, он же так и не выпустил его член, зажмурившись и судорожными движениями пытаясь проглотить содержимое, заполнившее рот. И это было как-то трогательно что ли. Коленопреклоненная фигурка, голова, послушная его руке, припухшие губы вокруг члена и струйка спермы, подтекающая из уголка губ, вызывали смутное волнение, что странно, вовсе не в яйцах, а где-то выше, за ребрами… В легких что ли… Лекс расслабил руку, погладил встрепанные темные вихры.

— Не мучайся, выплюнь.

Коська выпустил член изо рта и сглотнул.

— Не, я в инете читал, что партнеру будет неприятно, если его сперму выплевывать.

Лекс закатил глаза и потянул Коську за плечи вверх, поднимая на ноги.

— Не сидите, дети, ночью в интернете… Ну и как оно?

Коська неловко пожал плечами.

— Ну и ладно. Не стошнило, и то дело. Спасибо, малыш, мне было хорошо.

Лекс повернул на них струи душа и совершенно не ожидал, что Коська прижмется к нему и, потянувшись к губам, ответит.

— Я не успел понять, но вроде мне понравилось. И он у тебя красивый, только большой уж очень…

Что он там красивого нашел в его члене, Лекс узнать не успел, его рот заткнули губы, присосавшиеся как присоска. Целоваться Коська совсем не умел, но ему это явно было необходимо, раз осмелел настолько, чтоб действовать. Пришлось самому проявить активность и дать пару пероральных* уроков.

_________________________________________

* перорально — через рот, от латинского: per через + os, oris рот

Новогодний корпоратив Лекс покинул при первой же возможности. Всех поздравил, поблагодарил за плодотворную работу, пожелал всё то, что обычно желают начальники своим подчиненным и, чтобы окончательно не почувствовать себя «новогодним-президентом-путиным», закончил свою речь совсем уж несерьезным заявлением, что завтра всех, кроме охраны, отпускает, несмотря на то, что это будет последний рабочий день в этом году, так что это отличный повод сегодня всем от души отдохнуть и расслабиться. По восторженному шуму сразу стало понятно, что из всей его речи самыми нужными были лишь последние фразы. Лично пожал руку принявшим приглашение важным гостям, одарил комплиментами сотрудниц женского пола и, прикрывшись объяснением, что к нему приезжает из глубинки племянник, смотался из ресторана «встречать родича». А дома его ждал сюрприз в виде приготовленного домашнего ужина и обрадованного его ранним приходом Коськи.

— Я не ждал тебя так рано.

— Мне стоит искать спрятанных по шкафам любовников?

— Чего?

— Ну, Кось, это ж классика жанра: муж неожиданно возвращается с работы, жена прячет любовника в шкаф… — Лекс прижал к себе улыбнувшегося парня. — Мне приятно, что ты позаботился об ужине, но я же только-только с застолья. В меня даже куриное крылышко не влезет — будет торчать костьми изо рта.

— Ладно, верю, что ты сыт, а вовсе не боишься отравиться. Лекс, а завтра как будем?

— А что завтра?

— Новый Год.

— Эка невидаль, он каждый год новый, что с того? — Лекс чмокнул его в нос и выпустил из рук. — Хочешь, поедем в клуб, все заранее заказано, и будет весело. Можем накупить с утра подарков и отправиться к моему отцу в Можайск. Если этот старый ловелас не завел себе деревенскую подружку, то будет безмерно нам рад, и если завел, все равно рад будет, я не балую его визитами, если честно. А можем заказать праздничный ужин на двоих на завтра и посидеть дома перед телеком. Выбирай.

— Тебе, наверное, будет скучно со мной дома.

— Ни разу. Это будет очень оригинальный Новый Год для меня. Значит, решено! Не поверишь, но я уже и не помню, когда последний раз встречал его дома в семейном кругу. А если нам наскучат «Чародеи» и «Голубые огоньки», я знаю одно очень интересное занятие для нас с тобой. Как Новый Год встретишь… А я б не отказался весь год провести с тобой в постели, малыш.

Лекс снова и снова ловил себя на том, что любуется им. Любуется его жестами, мимикой, губами, даже глазами, встревожено бегающими каждый раз, стоит ему упомянуть секс. Эта, казалось бы, всего лишь маленькая черная птичка вблизи оказалась еще краше, черное оперение отливало всеми оттенками радуги, радуя глаз. «А то, что эта птичка пугливая, так ничего, » — подумалось Лексу. — «Попривыкнет и успокоится. Подожду, время лечит, зачем его торопить».

Новогоднюю ночь решили провести у Коськи в комнате. Перед диваном накрыли праздничный стол, врубили телек и балдели. От ощущения праздника и запаха еды, от старых засмотренных до глюков кинофильмов, от ощущения близости друг к другу. Лексу не мешало даже легкое ворчание Коськи по поводу отсутствия ёлки. Он просто пожал плечами и ответил, что въехал в квартиру недавно, а помнить о таких мелочах, как ёлка, — возраст уже не тот. И засунул в рот ворчуну яркий сочный мандарин, который тут же развалился во рту на дольки, и Коське пришлось его сжевать под смех развалившегося на диване Васильева. Так они и встретили бой курантов, устроившись в обнимку на диване, с шампанским и поцелуями. А потом пришлось отвечать на хлынувшие звонки и СМСки, глядя то друг на друга, то на яркие вспышки салютов и фейерверков за окном. И плюнув на всех, Лекс вырубил мобильник и потянул Коську в спальню, зажег заранее приготовленные свечи, снял с Коськи нарядную белую сорочку и показал наконец-то, как он хочет провести с ним весь год. Под грохот петард и салютов, под неровным светом свечей и под всхлипы обласканного любовника он встречал этот Новый Год.

А потом, накинув домашнюю одежду, снова отправились к телевизору, восстанавливать потраченные калории. И Лекс улегся на диван, положив голову Коське на колени, а тот расслабленно гладил его отросший ежик на макушке и невнимательно смотрел в телек. Пока вдруг не вскрикнул:

— Лекс! Лекс, это же ты! — Коська чуть не подскочил от удивления. Лекс приподнял голову, чтобы видеть экран, и действительно узнал концертную программу, на которой ему пришлось присутствовать. И тут что-то случилось. Коськина рука резко исчезла с его головы, а коленки, и без того угловатые, напряженно окаменели. — Лекс, кто это? — уже шепотом, чуть слышно.

— Где?

— Рядом с тобой.

И тут камеру снова навели на столик, на Лекса и на очень даже собственнически обнимающую его Марго.

— Моя невеста.

И сообразил, что что-то не то сказал по резко зажмурившему глаза Коське, по задрожавшим губам и обмякшим рукам. И, испугавшись, подскочил, обхватил за ноги и четко, пока он себе чего-нибудь не выдумал непоправимого, произнёс:

— Она не настоящая невеста. Просто чужая мне женщина, которой я плачу деньги, чтобы она играла роль моей невесты. Посмотри на меня, Кось! Это глупо звучит, понимаю, но так уж устроено, что мне по статусу полагаются крутые тачки, угрюмые секьюрити, дорогие часы и красивые любовницы. Она наёмный работник, так же, как секретарь и водитель. Кось, я даже имя её не помню!

Отпускало Коську медленно, сначала вернулись глаза, потом успокоились и порозовели губы, через несколько секунд он смог тихо произнести:

— Все в прядке, Лекс. Не знаю, что на меня нашло. Я не собираюсь лезть в твою личную жизнь.

Лекс со стоном уткнулся лицом ему в бедра.

— Моя личная жизнь — это ты! Ты не можешь в неё лезть, маленький, ты ею являешься!

И понял, что буря миновала, почувствовав ледяную ладонь, скользнувшую под ворот халата ему на спину.

Чтобы не бросать Коську в «новогодние каникулы» в одиночестве, Лекс оставался дома, а понадобившиеся сотрудники приезжали к нему сами. У него были далеко идущие планы, и время терять было непозволительно. Все приближенные уже были в курсе того, что к нему приехал жить племянник, чтоб подготовиться к поступлению в институт. Это не вызывало лишнего интереса окружающих и было удобно, как Лексу, так и в первую очередь самому «племяннику», жутко стесняющемуся своего нового положения рядом с ним.

Поначалу отсиживающийся в своей комнате, Коська постепенно осмелел и стал присутствовать на встречах, незаметно, чтобы не отвлекать от дел, не мешать, он ныкался в сторонке и пытался понять, о чем шла речь. Из кабинета его никто не гнал, даже если посетители поначалу опасливо косились, в процессе работы переставали обращать внимание на молчаливого Васильевского племянника. И Коська, порой уже и сам не желая того, слышал пугающие его разговоры, даже отдаленно не напоминающие деловые переговоры работников рекламного бизнеса.

— У Левосяна связи неслабые.

— Да лан те. Алексей Дмитриевич, мы тоже не без корней. Колобок — перестраховщик.

— Леший, у него тесть кто?

— А…

— Вот-вот. Справиться-то справимся, но с такими людьми надо дружить.

— Причем красиво. Нет, сейчас мы их не тронем, Леший.

— Кстати, хорошая мысль. Будет время, мы их шуганём как следует, а потом красиво так: только из уважения к вам, невъебенный вы наш, Иван Антонович, мы оставим в покое вашего зятька.

— Дело говоришь, Колобков. Главное не переборщить. Антоныч не дурак, далеко не дурак. И заняться этим лучше команде Сизова, у него по этой части талант. Тот ещё лицедей, — усмехался Лекс.

Пока Лекс обитал дома, скучающий Коська хвостиком ходил за ним в обнимку с очередным учебным пособием. С раннего утра и почти весь день Лекс принадлежал своей работе, но при наступлении вечера отключал все, кроме мобильного телефона, и выгонял задержавшихся посетителей. Это было Коськино время. Они одевались и шли гулять. И как-то само получалось, что каждый вечер был не похож на предыдущий — Коська узнавал об интересных концертах и выставках, учился проводить чайную церемонию и пользоваться столовыми приборами, Лекс водил его гулять по Москве — иногда по центру, по старинным улочкам, а иногда по ничем не примечательным парковым аллеям. Он мог одеться попроще и поехать в Парк Отдыха на каток, а мог затащить Коську в торговый центр, приодеть в подходящее случаю шмотьё и рвануть в ночной клуб. Рядом с ним Коська ничего и никого не боялся, спокойно разгоняясь на ледяной дорожке или забываясь на танцполе. Рядом с ним Коська мог себе позволить все, кроме секса и алкоголя. Иногда, в темноте кинозала, прижавшись коленями, или во дворе дома в пылу снежной битвы под градом летящих в него снежков, Коська думал, что если бы у Лекса был сын, то он бы вот так же его всему учил и развлекал. И Коська слегка завидовал этому несуществующему мальчику, но, получив снежком по попе или попкорном в лоб, приходил в себя, понимая, что нет никакого сына, а есть он, Трофимов Костик, только он, и в этом и есть его счастье.

Костик забрался в кресло с ногами и мечтательно уставился на Лекса. Сегодня объявили штормовое предупреждение, а значит, они не будут гулять, а поедут в клуб, Лекс обещал его научить играть в бильярд. А может, останутся дома играть в шахматы, неожиданно друг для друга оказалось, что оба не только любили, но и неплохо играли. Очередной посетитель докладывал собранную по объектам информацию.

— … Из всех вариантов по этому направлению, эти три самые подходящие. Небольшой деревообрабатывающий заводик с хорошими складами. Раньше относился к военпрому, затем обнищавшее Минобороны передало его в муниципалитет. Те, не справившись, да и не особо пытаясь, быстренько продали его в частные руки, — сотрудник, как опытный картежник, тасовал бумаги, вытаскивая то один, то другой документ и показывая Лексу. — Но производимое на тот момент на заводе оказалось невостребовано. Постперестроечный период, сами понимаете, населению в этом военгородке пожрать было не на что купить, и потому все эти доски, брус, наличники годами плесневели на складах. А хозяин, некто Ловцов, его явно держал для отвода глаз, промышляя вовсе не продукцией, а…

Мужчина бросил взгляд в сторону Коськи, молча вытянул из своей бумажной «колоды» несколько листов и протянул Лексу:

— Вот, Алексей Дмитриевич.

— Мм… Знаю-знаю… Наслышан о нём ещё с тех времен. Что на данный момент?

— Склады пустуют, работники бухают. Железнодорожное полотно, выходящее в РЖД, в рабочем состоянии, но ремонтникам есть над чем поработать. В этом же городке так же неплохой вариант — обнищавшая кукольная фабрика. Устаревшие модели кукол, меховые игрушки, сувениры с завышенной стоимостью и потому пылящиеся на складах. Часть корпусов сдана в аренду, часть используется под склады. Работников почти нет, группа, занимающаяся сувенирными куклами, получает зарплату с задержками и находится на грани развала. Владелец фактически не занимается делами, довольствуясь деньгами арендаторов. Вот то, что собрали на него. Последний вариант ближе к Москве, город К… и его оптико-механический завод. Специализация — оптика: промышленная, военная, бытовая, медоборудование. Восемьдесят процентов огромной территории сдано в аренду под склады. Здания и часть улиц в плачевном состоянии, но вот посмотрите, на снимках со спутников видно, что дороги проложены грамотно, подъезд к любым корпусам доступен. Собственная действующая железнодорожная ветка вливается в РЖД. Пять неплохо оснащенных КПП. Работающие спецы опытны и квалифицированны, молодых сотрудников фактически нет. Под видом потенциального арендатора погулял по территории и впечатлился совковому размаху. Лакомый кусок, Алексей Дмитриевич. Гляньте-ка.

— Хех, ты из меня совсем уж фабриканта заделать решил. Поостынь. Во-первых, все эти километры за бетонным забором нам без надобности, по крайней мере, пока — точно. Во-вторых, этот завод для их городка чуть ли не исторический памятник, гордость города и хрен знает что еще в одном лице. У нас пока силенок не хватит воевать одновременно и с хозяином, и с общественностью, и с журналистами. А то, что последних подключат, это к бабке не ходи. Это не просто кормушка, это почти свадебный торт.

Теперь уже Лекс тасовал бумажные «картишки», просматривая и что-то показывая собеседнику.

— Слабые места найти будет несложно, но риск велик и неоправдан. Теперь оставшиеся два. Ловцова пока трогать не будем, у него плохая репутация в определенных кругах, и вряд ли кто-то решится посягнуть на его корыто кроме нас. А вот фабрика как раз то, что надо, ею и займемся. Так… Есть арендаторы, значит, есть и нарушения. Де-юре, тут производство, де-факто собственного производства нет, значит, и налоговики найдут для себя развлечение. Пока будут ковыряться с проверками, нам будет открыт доступ. Я звоню Сурову. Ты срочно вызванивай Лешего и Колобка. Михаила Лаврентьевича я тоже беру на себя. Вот список того, что тебе надо разузнать, послезавтра у меня должны быть все данные. Соберемся во второй половине дня. Медлить нельзя, пока все ещё расслаблены Новым Годом, надо провести подготовку и приступить к активным действиям.

Лекс днем постоянно был занят. Он висел на телефоне, нередко и не на одном одновременно, куда-то отлучался, но к вечеру обязательно возвращался и просил у Коськи извинения. Чем он занимался, Коська догадывался сам по обрывочным фразам, услышанным указаниям. И слово «рейдерство» само собой всплыло в памяти. Коська имел представление о том, что это такое и какие методы используются при этом, но было дико это ассоциировать с Лексом. Не хотелось думать, что этот нежный, заботливый, терпеливый мужчина может быть жестоким и нечестным дельцом, махинатором, способным без зазрений совести хладнокровно переступать через людей. Очень не хотелось, но едкие мысли крутились в голове, огорчая, и покидали его лишь во время вечерних прогулок и ночных ласк.

«Рождественские каникулы» окончились, и Лекс полностью погрузился в трудовые будни. На работу к себе он Коську не тащил, заявив, что ему не работать, а учиться надо. Вот поступит в институт, и тогда уже добро пожаловать на практику набираться опыта. И Коська воспринял эти слова как посыл к действию, постоянно что-то изучая в интернете, штудируя учебники, привезенные с собой и подкинутые Лексом, или расспрашивая того о чем-нибудь. Дома тоже все вроде было гладко. Коська больше не шарахался, спокойно давая доступ к телу, да и сам уже с охоткой тянулся губами не только для поцелуев. Но дальше этого дело не заходило, попку он явно оберегал.

Так уж люди устроены, им всегда хочется большего. Еще недавно Лексу было достаточно поговорить, обнять, прижаться, а теперь уже и минета было мало. Он отдавал себе в этом отчет и насильничать не собирался, терпеливо выжидая, когда же мальчишка сам созреет на большее. Но ожидание явно затягивалось, а терпение трещало по швам. Потому, наверное, он и стал замечать, что секретарь стала тише воды, сотрудники ниже травы, а вечером он старался подобрать им с Коськой занятия поактивнее, чтобы наверняка физически устать. Помогала и работа, все препятствия к заполучению фабрики были взяты нахрапом ещё в первые дни января, и теперь он планомерно продвигался к намеченной цели. И тем быстрее продвигался, чем сильнее трещало терпение. И вечно так продолжаться, конечно же, не могло.

Всё шло как по маслу, Фортуна как никогда благоволила Васильеву, заигрывая с ним напропалую. Пьянку по случаю успешной кампании было решено перенести на пятницу, а в течение недели Лекс пропадал на самой фабрике, гоняя генподрядчиков и отдавая распоряжения свежеиспеченным замам. В пятницу же, изрядно набравшись на радостях, он ввалился домой в весьма игривом настроении. Коська на приставания улыбался и уворачивался, прячась мордочкой в учебник. И вот тут-то, сдобренное алкоголем, терпение треснуло, рассыпавшись мелкими осколками бутылочного стекла. Лекс решил, что пора помаленьку приобщать зомбика к голубому быту, и, отшвырнув учебник в сторону, затащил его в ванную. Закрыв дверь и прижав к ней недоумевающего Коську, он зашептал ему на ушко:

— Кость, ты знаешь, как мужчины готовятся к сексу? К настоящему, без ограничений.

— Смазывают себя там. Нет? Растягиваются?

— Нет, до всего этого. Здесь, в ванной.

Коськины глазки суетливо забегали, брови жалобно сошлись «домиком». Лекс отодвинулся от него и, открыв шкафчик, снял с крючка и протянул Коське резиновую чашу клизмы.

— Ты знаешь, что это, малыш?

Коська кивнул.

— Ты знаешь, что я собираюсь с тобой сделать с помощью этой штуки?

Коська в шоке вскинулся.

— Нет! Нет, я сам!

— Сам? — Лекс недоверчиво скривил рот. — Ты знаешь, как?

— Знаю. Мне в больнице часто делали. Нет, не в психушке. До неё, в обычной.

Лекс кивнул, мог бы и сам догадаться, что лежа в больнице с такими травмами и порванной прямой кишкой, мальчишка сам не смог бы справляться с естественными надобностями. Коська огляделся, но в красивой светлой ванной не было ничего хоть отдаленно похожего на больничную кушетку, на которую его укладывали медсестры в клизменной. Были: душевая кабинка, джакузи, стиралка и унитаз. Но — где? — где тут лечь, чтобы… вставить… Лекс поймал беспомощный растерянный взгляд и спокойно, без тени улыбки, прошептал:

— Давай все же я помогу. Хотя бы в первый раз, а в дальнейшем сам будешь.

— Нет, я не смогу при тебе.

— Кось, я помогу тебе с водой и выйду. Всё, что тебе кажется постыдным, ты сделаешь без меня. Запаха не будет, у меня тут дополнительная сильная вытяжка, я включу её для тебя. Звуков тоже не будет слышно — вытяжка шумит, а можешь и воду включить, если захочешь. Кось, я уважаю твою стеснительность и сделаю все аккуратно.

— Нет, я сам. Только скажи, куда ты обычно ложишься для этого?

— Я? — у Лекса от удивления даже рука с клизмой опустилась. — Кось, я никуда не ложусь. Мне это не надо, потому что я всегда сверху. Ну… И по другим причинам мне клизма тоже не нужна.

— Всегда?

— Да.

— И ты никогда не?..

— Пробовал когда-то давно, в юности. Но это не по мне, я всегда в активе. А теперь хватит мне зубы заговаривать. Сам, так сам. Если тебе неудобно в душе, устроишься в джакузи. Когда все закончишь, примешь душ и придешь ко мне. Дополнительная вентиляция включается снаружи, я сам включу. Дверь на замок не закрывай.

Лекс подошел к крану, наполнив прохладной водой, повесил клизму на крюк, перекрыв вентиль на конце шланга.

— Новый наконечник возьми в шкафу, там же и вазелин для него, — и уже в дверях повернулся. — Сделай это, малыш. Я тебя жду в спальне, не затягивай.

Лекс вышел, прикрыл дверь, и тут же протяжно зашумела вытяжка. Коська подошел к открытому шкафчику. На полке лежало несколько узеньких белых трубочек, упакованных каждая в свой пакетик, и пластиковая баночка с вазелином. Разорвав пакетик и достав наконечник, Коська покрутил его в руках, вздохнув, открыл вазелин и погрузил наконечник в мягкую субстанцию. В конце концов, что в этом такого ужасного. Раньше приходилось делать это в больнице, ничего — пережил. А сейчас он это будет делать для них с Лексом. Действительно, Лексу, наверное, неприятно там будет в нём, в… грязном. Как бы ему не было страшно, зачем нужна эта процедура, и всю неизбежность грядущего Коська понял сразу. Он задумчиво глянул на полку с банными принадлежностями и решительно потянулся к упаковке с одноразовыми бритвенными станками.

Лекс запустил кофеварку и отправился раздеваться. В ванной шумела вода и гудела вентиляция. Коську действительно не было слышно. Через полчаса кофе был выпит, Лекс фактически протрезвел, а в душе нарастало волнение, нагоняя, как тучи, нехорошие мысли. «Что можно так долго там делать? Может, он не смог сам справиться? А если он испугался и просто там прячется? Вдруг он поскользнулся и, падая, ударился головой, лежит там без сознания… Может, зря его так резко, он же ранимый такой, а я ему клизму в зубы…» Плюнув на обещание ждать в спальне, Васильев рассудил, что и самому будет принять душ нелишне. Тихонько толкнув дверь, он шагнул внутрь и остолбенел от представшей пред ним картины. Через всё тело его будто прошило электрическим разрядом, от этого электричества все волосы встали дыбом, от головы до сжавшейся от острого возбуждения мошонки. На дне пустого джакузи, в мелких брызгах льющейся вниз воды, задом к Лексу стоял на четвереньках Коська. Выгнувшись в пояснице, широко расставив ноги и опираясь на одну руку, второй он медленно и осторожно вёл Джиллетом между раздвинутых ягодиц.

У Лекса закружилась голова, в сознании, как фотосъемкой, отпечаталась каждая мелочь: изгиб спины, выпирающие острые лопатки, опущенная вниз шея с выступающими бугорками позвоночника, темные волосы, свисающие влажными прядями и закрывающие склоненное вниз лицо, капельки воды по всему телу — маленькие дрожащие и большие, резво стекающие вниз по ребрам, по бедрам, по розовеющим, даже на вид мягким и сладким окружностям ягодиц. Длинные тонкие пальцы медленно вели синий пластик станка вдоль коричневого крепко сжатого центра… Эпицентра всего Васильевского вожделения в данный момент, четко вставшего перед глазами как цель, как мишень, взятая на прицел. Да и ствол пришел в боевую готовность, только и ожидая нажатия на курок. Лекс с трудом отвел взгляд, тихонько прикрыл дверь и быстро стянул с себя трусы. Сделав шаг к краю джакузи, он аккуратно выхватил станок, чтобы от неожиданности Коська нечаянно не порезался, и почти прошипел замершему в испуге парню:

— Ты хоть представляешь, как ты сейчас выглядишь, Кость? Я в жизни ничего сексуальнее не видел! — Лекс с силой прижал левую руку к Коськиной пояснице, не давая выпрямиться. — Блядь, мне крышу от твоего вида рвет как малолетке какому-то обезбашенному. Еще чуть-чуть, и я бы тебя прям в этой лохани трахнул. Твоюжжж…

Лекс глубоко вдохнул и шумно выдохнул:

— Не двигайся, малыш, ты же знаешь, я не сделаю тебе больно. Просто не двигайся, я закончу то, что ты начал.

И Коська молча замер, упираясь уже обеими руками и послушно выгибаясь под давлением мужской руки. А Лекс, чувствуя какое-то безумное в своей ненормальности удовольствие, сам провел бритвой по нежной коже, удаляя темные колечки влажных волос. И ещё. И ещё. Споласкивая бритву под текущей водой. Почти не дыша, даже не чувствуя прикосновение кафеля к своей возбужденной плоти. Все его внимание само по себе сосредоточилось на мокром податливом теле под своей рукой.

Отложив станок, нежно, но настойчиво, он заставил Коську перевернуться на спину и раздвинуть ноги, закинув на широкие бортики, туда же отправил и руки. Сам же, чуть не мурлыкая, снова взялся за станок и склонился вниз к распахнутому для него телу. Теперь он аккуратно водил по промежности, придерживая рукой яички, а затем рука со станком стала подниматься все выше, тщательно удаляя кудряшки уже с основания придерживаемого рукой члена. Коська молча наблюдал за лицом, за руками Лекса, не двигаясь и не реагируя. Почти не реагируя, потому что, в отличие от расслабившегося хозяина, его телу процедура однозначно понравилась. Налившийся, увеличившийся член брить стало ещё удобнее и морально приятнее. Закончив процедуру, Лекс отшвырнул станок на пол и одним рывком перекинул себя к Коське, стараясь не наваливаться, быстро, пока мальчишка не запаниковал, он склонился к его лицу и прижался к губам. Яростно и жадно. Так же резко отстранился и, придав Коське сидячее положение, прошипел в приоткрытые от поцелуя губы:

— Быстро моемся и в спальню. Сс-сил больше нет терпеть.

Но дотянуть до спальни терпения так и не хватило. Стоило помывшемуся Коське перекинуть ногу через бортик, чтобы встать на пол, как ожидавший его с полотенцем наготове Лекс заметил мелькнувший гладенький кусок только что выбритой им кожи. И перед глазами снова встало Коськино самое сокровенное, гладкое и чистое, и снаружи, а судя по исчезнувшей с крюка клизме, и внутри. И все планы были забыты, а Коська оказался схвачен в охапку и посажен вместе с полотенцем на стоящую в углу стиральную машину. Лекс ухватил его за ноги и потянул на себя, фактически уложив спиной на стиралку, затем раздвинул и приподнял бедра, чуть не сложив любовника пополам. И жадно припал губами к желанной плоти, наслаждаясь гладкостью кожи между ног, запахом тела и геля для бритья, видом раскрывшегося перед ним парня. Начав игры языком и губами с пениса, спустился к яичкам и дальше, выцеловывая путь к заветной дырочке. Желая доставить удовольствие парню и дурея сам от ощущения нежных складочек под языком. Вылизывая крепко сжатый сфинктер и небольшой темный рубец, Лекс все настойчивее действовал языком, нагло проталкивая его вглубь.

Коська смущался дико и пытался увернуться, прикрыться ладонями, но уже меньше чем через минуту расслабился и, ухватившись за края стиралки, забалдел под опытными руками, губами и бесстыжим языком. Стоило же Лексу обхватить рукой его член, как он, задыхаясь и вскрикивая, кончил, забрызгав спермой обоих. А Лекс, чуть отклонившись, чтобы лучше видеть обмякшего в истоме Коську, даже не вытирая забрызганное спермой лицо, схватился за свою уже до боли изнывающую плоть и довел себя до оргазма. Содрогаясь и рыча, он приткнулся к любовнику и излился на его тело, блаженно размазывая членом сперму по Коськиному бедру.

А затем они смеялись и стирали друг с друга капли Коськиного удовольствия подвернувшимся под руку полотенцем. И целовались как безумные, чувствуя один вкус на двоих — вкус воды, пота, спермы и полученного удовольствия.

Снова помывшись, завалились на кровать, и Коська захотел оказать ответную услугу, но Лекс категорически отказался, заявив, что ему от Коськи совсем другое надо. Тот понимающе кивнул, собравшись с силами, улегся и раздвинул ноги. Лекс посмотрел на это и, швырнув в него одеялом, вздохнул:

— Мне не нужны жертвы, не нужен агнец на заклании. Мне нужно взаимное удовольствие и довольный любовник, смотрящий на меня с вожделением, а не страхом. Я хочу, чтобы ты был моим полностью! Чтобы в этой постели меня хотели, а не терпели!

— Я и так весь твой, что ещё я должен делать?

— Мой? Отлично! — теперь уже Лекс развалился на кровати, скинув с неё своего любовника. — Ну так докажи, что ты мой.

— Как? — Коська был в растерянности. — Скажи как, я всё сделаю.

И тут у Лекса будто щелкнуло в голове, и, пусть странная, но четкая, начала зарождаться догадка. Он встал, достал смазку и приказным тоном велел Коське лечь на живот. Тот с посеревшим лицом и с расширенными от волнения глазами послушно улегся и приподнял зад. А Лекс принялся гладить его промежность, подбираясь к анусу. Коська покрылся мурашками, и он шепнул ему, чтоб не боялся, пока только руками. И принялся вводить в Коську пальцы, бережно растягивая его. Сначала одним — туго, горячо, затем двумя — глубже, дальше, нежно поглаживая изнутри. И Коська, как и при римминге, потерялся в ощущениях, не в состоянии понять, то ли ему нравится, то ли неприятно то, что он чувствует. И от порыва отодвинуться, избавиться от смущающих ощущений его удерживала лишь уверенность, что Лекс ему не сделал бы ничего плохого. А Лекс улыбался — его мальчик оказался на редкость чувствительным, так горячо реагировать в первый же раз не всякому дано. Тем страшнее было то, что ему пришлось пережить. Он нагнулся и поцеловал чуть заметный рубец у входа в желанное тело. Третий палец, громче вздохи. Судорожно закушенная подушечка большого пальца заглушала стоны.

— Не сдерживай себя, — приказывает Лекс. — Громче, я хочу слышать твой голос.

И Коська застонал, послушно выполняя все, что ему велено. А Лекс был доволен, он нашел способ прорваться через защиту парнишки. Если догадка верна, то это не самый худший вариант, всё же командовать ему не привыкать. Трудность лишь в том, что Коська сам о себе этого еще не понял, но это же и плюс — нет опыта, нет и стереотипов, а значит, ему достался чистый лист, на который они только вдвоем будут накладывать мазки своих отношений. Лекс упивался этой мыслью, вслушиваясь в жаркое соло под своими руками и губами. Продолжая растягивать анус, второй рукой стал поглаживать нежную кожу промежности, поджавшиеся яички и возбудившийся пенис. Доведя почти до кульминации, он прекратил стимуляцию и вынул пальцы. Любуясь возбужденным, разгоряченным парнем, черными прядками, прилипшими к шее, ямочками на крестце и вдоль позвоночника, услышал разочарованный вздох. Тогда, продолжая задуманное, улегся на спину, подсунул под плечи подушки и приказал:

— Садись сверху.

Коська закусил от волнения губу, но не ослушался, поднявшись с постели и усевшись ему на бедра. Лекс раздвинул ему ноги для лучшего обзора и обильно смазал его и себя. Затем приподнял его за бедра и, направив член к заветному входу, скомандовал:

— А теперь медленно присаживайся.

Коська замер в неудобной позе с головкой, прижатой к его телу, и жалобно смотрел на Лекса.

— Я что тебе велел сделать? — добавил строгих нот Лекс. — Сам. Давай!

И Коська дал. Закрыв глаза и упираясь руками в торс Лекса, он стал опускаться, вдавливая в себя член.

— Расслабься! — и следующий приказ: — Смотри на меня.

И сам же увяз в темноте открывшихся глаз. Хотелось самому толкнуться в горячую, обволакивающую узость. Вот уже головка почти проскочила внутрь.

— Вот так. Да, молодец. Ещё, ещё ниже.

Коська судорожно вздохнул и насадился почти до конца. Лекс схватил его за талию и удержал от нечаянных болезненных движений, и, дав Коське несколько минут пообвыкнуть, потянул его за талию вверх. Коська, не отводя от него взгляда, послушно приподнялся, а затем уже сам плюхнулся обратно.

— Умничка! Давай, покажи мне, что ты готов сделать для меня.

И Коська показал, насаживаясь раз за разом и уже не боясь, не стесняясь, в голос стонал от прокравшегося в болезненные ощущения удовольствия. А Лекс кайфовал от тяжести тела, от горячего тугого трения, от возбуждающего вида перед собой. Его мальчик сам чувствовал и задавал ритм, и, уже спокойно откинувшись назад, упираясь руками в постель вокруг ног Лекса, вовсю двигал бедрами. Ему было хорошо, тяжело дыша, в истоме закрыв глаза, со стонами ловил под веками звезды.

По виску побежала капля пота. Он был просто нереально прекрасен в этот момент. Лекс аккуратно уложил его на бочок, выйдя из его тела на минуту, развернул к себе спиной, такого послушного, такого желанного и, обхватив рукой за плечи, прижал к себе. Притиснулся всем телом, вдохнул горячую влажность его волос и, потянувшись рукой вниз, приподнял бедро, придерживая под коленом, раздвинул ягодицы и вернулся в желанное нутро. Коська подался попкой назад, выгнулся и повернул лицо вверх. Лекс поймал ртом его губы, продолжая движение, толкаясь в гибкое тело, обхватил его полустоячий член и приласкал. Почувствовав, как наливается упругая плоть, он ускорил движения рукой. Следом ускорил движения телом и кончил, уткнувшись мальчишке в изгиб шеи, продолжая того ублажать не сразу упавшим стволом. И не столько услышал, сколько почувствовал конвульсивные движения кончающего Коськи. Буквально вывернувшись и подняв руки, тот вцепился ему в шею и плечо и выдохнул на последнем стоне:

— Я люблю тебя…

Они лежали на кровати, расслабленно прижавшись друг к другу. Лекс даже не пытался от себя скрывать, насколько слова Коськи пришлись ему по душе, окутав теплом и вызвав ответную волну нежности. Пусть в любовной горячке, пусть почти бесконтрольно, но слова эти вылетели и спрятались в специально отведенном для них месте где-то в груди.

— Лекс, ты рейдер?

— О, буду знать — после секса моего мальчика пробивает на поговорить.

— Ле-екс?

— Нет, Кось, я не рейдер.

— Но ты отбираешь у других их собственность.

— Я не отбираю, Кось. Да, у меня хватило бы для этого возможностей и средств, но я не рейдер. Ты, наверное, плохо себе представляешь, что такое рейдерство.

— Я знаю, что это.

— Знал, не заблуждался бы, — Лекс ласково почесал Коську за ухом, после его признания уже ничто не могло испортить настроение. — Знаю, сейчас модно среди молодежи рассуждать о крутизне рейдеров. Бандитские девяностые никуда не ушли, лишь видоизменились, а мальчишкам во все времена хочется быть крутыми и хочется быстрых денег. Я не рейдер, я простой бизнесмен, насколько это возможно в нашем государстве. Я делаю своё дело, заботясь о своих компаниях, о росте и улучшении, о сотрудниках и клиентах. Я вкладываю в это не только деньги, но свою жизнь, как ни пафосно это звучит. А рейдеры — это захватчики, это люди без каких-либо этических ценностей. Они ничего не создают, не созидают — они забирают созданное другими. Причем на самом деле им не нужны компании или недвижимость. Их цель — по-быстрому срубить побольше бабла, а все захваченное они тут же сплавляют или отдают заказчику.

— Но ты ведь тоже отобрал ту фабрику…

— Нет, я её выкупил. Просто позаботился о том, чтобы сделать это с минимальными затратами. Не тупо уговаривая продать, а затем еще и заплатив втрое больше реальной стоимости в угоду нерадивому, на самом-то деле, владельцу, а сделав так, что он сам был рад продать её, не торгуясь. Я её купил официально, немаленькая сумма перекочевала с моего счета на его. И сделал я это не для того, чтобы отнять и что-то там разграбить. Эта фабрика больше не будет простаивать и медленно рассыпаться без ремонта. Она будет работать, давая местным жителям рабочие места, а я буду следить, чтобы нанятое руководство не вздумало воровать, — Лекс усмехнулся. — Я не альтруист, милый, и занимаюсь этим не во благо Отечества, местного населения и имиджа буржуя-заводчика. Мне действительно нужно это производство. Гораздо выгоднее получается делать самим, чем постоянно закупаться за рубежом. Я все лето провел в переговорах и поездках и наконец получил франшизу. Так что, как только ремонт помещений будет закончен, как раз рабочий состав укомплектуется, обучится, получит заказанное сырье и примется за дело. Кось, я могу многое, но это не значит, что буду. Если я захочу кого-нибудь убрать со своего пути, моей команде это не составит труда. Дело лишь во времени, затраченных финансах и остроте зубов «мишени». Но даже с конкурентами я не стервятничаю, я знаю цену труду, бессонным ночам и горячечным попыткам выжить.

— Ты? Откуда?

— На собственной шкуре узнал.

— Расскажешь?

Лекс неспешно поправил подушку, удобнее повернулся и ответил:

— Я тогда только-только в дела въезжал, неопытный почти был, за спиной, кроме заочки, ничего не было. Нам с отцом от моей мамы досталась трехкомнатная квартира в центре. Первый этаж, проходной подъезд, под окнами шумное шоссе. Как жилье, она была ужасна, и мы жили с ним в его двушке, зато была просто идеальна как офис. И мне пришла в голову идея, что от неё будет больше толку не сдавать жильцам, а обустроить под наше агентство. Отец поддержал, и мы в неё въехали. Наш «Василиск» тогда был мал и малоизвестен, никому не мешал, но клиентуру имел стабильную. Кось, мы тогда и слова-то такого не слышали — рэйдеры. Отец пунктуально отстегивал всем, кому надо было по тем временам, от чинуш до «крыши». Они получали своё и нас не трогали. До того злополучного переезда. А потом как лавина пошла — нас заметили и прижали. Нда… Мы не сразу и поняли-то, что происходит, решили, что бандюки территорию делят. Давай своим названивать, а те не в теме. К слову сказать, они тож, чем могли, помогли. Но стало сразу понятно, одной силы мало.

— А что было-то?

— Да ничего такого, что в кино показывают. Просто пришли крепкие резвые ребятки и показали бумажки, по которым они были хозяевами помещения, а нам полагалось его от себя очистить. Простая схема по тем временам. Одна фирма-однодневка с другой такой же помойкой заключила договор купли-продажи нашей квартиры. А затем подали иск в суд с требованием выполнить обязательства. Заключая договор купли-продажи имущества или ценных бумаг, продавец не обязан их иметь. А сможет ли он их иметь на момент исполнения обязательств, это лежит на его, продавца, совести. Таков закон. Суд обязан принять иск и на время рассмотрения наложить арест на спорное имущество. Вот так мы и встряли с отцом. Ни «крыша», ни собственный юрист ничем помочь не смогли, судья просто отклонял все ходатайства о назначении экспертиз за «неубедительностью доказательств». Тяжелое наступило времечко.

— Что дальше было?

— Правду говорят, дуракам везет. Отец поболе моего знал, и то уже руки повесил, а я зеленый, горячий, все носился как угорелый, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться. И занесло меня каким-то чудом в районный Следственный Отдел. Я и не верил в милицию никогда, так, от безнадеги написал заяву на мошенничество. И попался мне следак такой же, как и я сам, молодой, не затертый казенной шлифовкой. То ли поверил он мне и проникся, то ли решил для опыта разобраться, я и по сей день у него не спрашивал. Только взялся он резво это дело разворачивать, изъял все бумаги у приставов, отправил их на криминалистическую экспертизу, а затем инкриминировал 186 статью, подделку ценных бумаг и как доказательство приобщил их к делу. В общем, пропали бы мы без него совсем. Судья прикормленный был, Сурова отстранили, но квартиру у нас отжать уже не смогли. После нам все равно пришлось её продать, чтобы выжить, но «Василиск» остался на плаву, а мне это был бесценный урок.

Лекс мягко поглаживал зомбика ладонью по плечам, по спине, скользил пальцами по изгибу руки.

— А следователь тот, что с ним?

— Ничего. Жив-здоров, заматерел, обзавелся семьёй, солидным счетом и собственной адвокатской конторой. Он один из немногих, кого я могу назвать своим другом и довериться. Давай спать, малыш, — Лекс прижал к себе худенькое тело и прикрыл одеялом. — Хватит на сегодня серьезных разговоров.

И уже почти засыпая, уткнувшись лицом в сонно засопевшего зомбика, подумал: «Как же давно я не слышал этих слов… Со смерти мамы. Глупость какая… Просто слова… Завтра не выпущу из постели, пока не повторит».

Это был тот период, который принято называть «белой полосой». Нет, никуда не делись строптивые клиенты, нерасторопные подчиненные и назойливые «санитары дорог» ГИБДДешники. Но это были такие мелочи по сравнению с общим состоянием спокойствия и довольства, прочным щитом, прятавшим Васильева от жизненных колдобин. У Лекса все шло ровно, как никогда, дела спорились, клиенты чуть не в очередь строились. Заморские коллеги зашевелились активнее, все более одобрительно посматривая на деятельность «Василиска» и его хозяина. Изредка выходя курить на балкон своего кабинета, он бросал взгляды на психушку, с улыбкой вспоминая клетчатую синюю пижаму и золотые кленовые письма, в которых мудрая осень их предупреждала о грядущем. Сейчас же мартовские дожди омывали старый клен, уговаривая его скорее спрятать свою черную ветвистую наготу в новый зеленый наряд. А зомбинянька ждал его дома, умный, красивый, горячий, свой собственный, радующий жаркими ночами и уютными вечерами.

Восстанавливаться в свой институт Коська передумал, да и вряд ли бы получилось. Лекс подобрал ему учреждение на своё усмотрение, устроил на подготовительные курсы. Он предупредил, что ректор был его знакомым, и прямо сказал:

— Я могу устроить тебя туда так, что даже никто не глянет на твои баллы ЕГЭ и зачеты будут проставлены на полгода вперед. Но мне нужен хороший специалист. Да и тебе, я думаю, важнее получить знания, чем фиктивный диплом.

Коська был согласен и ещё решительнее принялся учиться.

Надо было разобраться с Марго, барышня настойчиво напоминала о себе приглашениями на вечеринки. И Лекс как раз собирался ей звонить, как сработала связь с проходной, и охранник вежливо поинтересовался, пропускать ли Александра Сергеевича к нему. Лекс сразу и не сообразил, о ком речь, пока не услышал на заднем фоне знакомый голос, искаженный динамиком:

— Ты не так скажи, ты скажи — Саня-охранник из психиатрички, по делу.

— Впускайте, скажите, мой секретарь встретит его у лифта.

— Я б по пустяку не пришел бы, — Саня внимательно озирался по сторонам. — Тут такое дело, Лёх, вызов в суд Коське пришел. Раньше-то заседания откладывались из-за больницы, а теперь всё, нечем его отмазать. Да и реально надо ему туда явиться, он же потерпевший. И так там адвокат мутит-крутит, всё Витьку отмазать да на Коську наговорить пытается. Даже невменяемым хотели мальчишку признать, когда узнали, в какой больнице он оказался. Следак потому экспертизу и назначал, что б, значит, доказать, что потерпевший не псих. Если он не явится, это на руку этим гадам. Если и не отпустят Витьку, так скостят немало, точно говорю, — Саня положил на стол желтоватую бумажку-бланк. — Как быть-то, Лёх? Он же ток-ток оправился, а тут опять в это дерьмо окунуться придется. Жалко парня, пиздец! Я уж было решил не показывать повестку. Сказать в суде, что он съехал, и где теперь живет, я не нашел. Он не подозреваемый, за укрывательство не привлекут. Ток не знаю я, как оно повернется там, в суде без него. Не сделать бы мне хуже этим.

Саня почесал затылок, сдвинув свой несменный берет на лоб.

— Ты грамотный, Лёх, растолкуй, как лучше сделать?

В этот момент Лекс понял, что Марго подождет, а звонить он будет в первую очередь Сурову. Саня замолчал, провожая глазами принёсшую кофе секретаршу, вежливо сделал пару глотков из изящной чашечки и полез в нагрудный карман.

— Ещё разговор есть.

Из кармана на стол перекочевал пакетик с изображенным на нём логотипом аптеки.

— Я тут с Коськиной врачихой поговорил. Мировая тётка. Выписала ему таблетки, чтобы медикаментозно поддержать. Вот, я купил. Только надо проследить, чтобы принимал строго по схеме, которую она ему написала. Я листок в пакет вложил. Там такая заморочка есть, называется… — Саня сморщил лоб, напрягая память. — Синдром отмены. Ну, короче, если их резко бросить пить, ему хуже станет. Ты уж проследи, Лёх.

Пораспрашивав ещё немного о Коське, Саня попрощался. Как раз вовремя, секретарша тут же напомнила о запланированном совещании.

Вечером, после ужина, Лекс подошел к Коське и молча протянул ему коробку. Коська сразу узнал лекарство и испуганно посмотрел на него:

— Зачем?

— Саня разговаривал с врачом. Она велела принимать профилактическую дозу.

— Но ведь все нормально. Лекс, со мной все хорошо.

— Я знаю, милый, но у нас с тобой образовалось одно очень неприятное дело, и лучше подстраховаться. Ну, знаешь, спокойный сон…

— Спокойный сон? — Коська усмехнулся. — Да после тебя я сплю как убитый. Ты лучше любого Феварина.

Лекс улыбнулся, прижал его к себе и потерся подбородком о макушку.

— Даже не думай со мной спорить, малыш. Не нужно. Ты мне не доверяешь?

— Что ты!..

— Значит, утром и вечером будь любезен принять.

— И все же, почему?

Лекс отпустил его и взял в руку лежавшую на столе маленькую бумажку. Всего лишь желтоватый прямоугольник, исписанный от руки, с сиреневым судебным штампом в углу, но по мере чтения написанного лицо Коськи менялось на глазах. И Лекс понял, что не зря Саня побеспокоился о таблетках. Этот клочок казенной бумаги оказался для Коськи ожившим кошмаром. А значит, надо брать всё в свои руки.

— Ты всё знаешь? — Коська поднял на него несчастные глаза.

— Да.

— И как теперь?.. — он вцепился Лексу в отворот халата на груди. — Я тебе противен? От меня одни проблемы.

— Кось, я уже давно все знал. Еще в прошлом году, когда увидел тебя, всё узнал, — Лекс разжал судорожно сцепленные на халате кулаки и прижал к себе. — Кось, не ищи проблемы там, где их нет. Ты мне нужен таким, какой есть, со всеми своими таблетками, повестками и прочими тараканами.

Ночью, лежа у Лекса на груди, Коська, не удержав мысли в голове, поделился:

— Я боюсь встретиться с родственниками. Ты знаешь?..

— Знаю. Не бойся, мы с Саней рядом будем.

— Я ведь и не догадывался, что они все так меня ненавидят. Думал, маму только, потому мы и съехали в бабы Нинину квартиру.

— Кось, им нет до тебя дела, по большому счету. А всю возню с адвокатами они устроили из-за квартиры своей.

— Но я не претендую на их квартиру! И мысли не было!

— Ты — нет. А Виктор где прописан?

— У них.

— Вот. А теперь подумай, выйдет он из тюрьмы и куда пойдет? Не к тебе же, поруганному сыну? Нет, он пойдет к себе, к маме, брату. И они сразу оценили ситуацию: зачем им алкоголик с тюремным «опытом»? Вот и пошли войной.

Позже, когда утомленный Коська уснул, Лекс покрутил в руках початую упаковку антидепрессанта и взялся за телефон:

— Суров? Здравствуй, дорогой. Извини, что поздно, дело важное, — без твоей помощи никак. Нет, Андрюх, на этот раз 131-я уголовного. Бог с тобой, не я, но мальчик мой, да.

Лекс открыл заранее приготовленный акт экспертизы и, найдя глазами данные об уголовном деле, ответил в трубку, сверяя с номерами в судебной повестке.

— Записывай информацию…

— Здравствуйте. Я представляю в суде интересы Константина Викторовича. С этого момента и в дальнейшем прошу все предложения и требования вносить в моем присутствии. Вся получаемая информация, независимо от источника, как-то — устная, письменная или в электронном виде будет зафиксирована и предоставлена суду в юридическом порядке. Как показания. Информация оскорбительного или порочащего достоинство моего клиента характера может стать основанием для подачи иска о взыскании компенсации за моральный ущерб.

Лекс уверенно нёс какую-то словесную пургу, тыча в злобные лица Коськиных родственников свежим адвокатским удостоверением, только на днях сделанным ему Суровым. Саня, вызванный как свидетель по делу, в это время прикрывал широкой спиной несчастного Коську от разъяренных взглядов. Судебное заседание перенесли на полчаса позже, и приходилось чуть ли не грудью заслонять Коську от накинувшихся на него родственников.

Коське было тяжело давать показания против отца. Он находился в паническом состоянии, почти не понимая происходящего вокруг. Перед глазами вставало все, что ему пришлось пережить в тот злополучный день. И даже давно зажившее тело наполнилось какой-то фантомной болью, возвращая ушедший в прошлое кошмар. Ему казалось, что еще миг, и он вновь нырнет в ту серую пелену, что затянула его прошлым летом. В спасительное состояние сумеречного затуманенного зазеркалья, в котором не будет ни этих чужих равнодушных лиц, ни казенных решеток, ни сидящего за ними отца. Не будет никого, даже Лекса, только это еще и держало его на плаву.

— Костя, сынок… Ну что ты, ну? Я ж твой отец, родненький. Я ж тебя этими самыми руками качал… Я ж… Да я ж…

Он словно попал на съемки дешевого бездарного сериала и не знал слов своего персонажа. Какая пошлость. Где же Лекс?

— Протестую, Ваша Честь. Подсудимый оказывает давление на потерпевшего, — вскинулся Васильев.

Судья равнодушно глянула на Лекса и снова уткнулась взглядом в лежащие на столе бумаги. Но Коська ухватился глазами за своего мужчину, как за свет маяка, и поднял голову.

— Ты избил и изнасиловал меня, — он почувствовал в себе силы разогнать серую кисею, накрывающую сознание, и уже спокойнее продолжил давать показания.

— Ты! Сучонок неблагодарный! Подстилка пидорская! — лицо дяди Славы некрасиво сморщилось, искаженное гримасой ненависти. Он шипел сквозь зубы ругательства.

А отец молча отошел от решетки и уселся на скамью. На Коську он больше не смотрел. Ни когда из зала выставили Славку, ни когда через три часа судья объявила решение. Ни когда, стоя у решетки, все же попросил у сына прощения. Взгляд он больше не поднимал.

Поездка к Васильеву-старшему для Коськи не была неожиданностью. День рождения Лекса в апреле они отметили дома, поэтому он был предупрежден — майские праздники они проведут у отца. Дорога оказалась продолжительной, почти три часа они проболтали ни о чем, любуясь проносящимся за окном видом и друг другом. Под конец пути Коська умудрился задремать, и первый, кого он увидел, открыв глаза, был высокий крепкий старик, внимательно рассматривающий его через лобовое стекло. Лысая макушка, прикрытая белой забавной кепочкой, сглаживала общее впечатление.

Лекс уже выгружал из багажника сумки, перебрасываясь с отцом репликами. Коська, оправив одежду, вылез из машины и попал под пристальное внимание старческих выцветших глаз с тяжелыми веками. Старик демонстративно осмотрел его, пожевал губы и, повернувшись к сыну, выдал:

— Что, сынок, ты всё же решил подарить мне внучка? Ну, спасибо и на том, потешил старость.

Явный сарказм в голосе привел Коську в замешательство, он остановился с дорожной сумкой в руках, не зная, как реагировать на этот выпад. А старик, резво шагавший к дому, обернулся к нему и рявкнул:

— Что встал, ты мальчик или девочка? Если мальчик, нехрен трястись, бери сумку и пошли!

У Коськи в шоке распахнулись глаза, и он уставился на Лекса, не в силах что-нибудь сказать. Тот же, как ни в чем не бывало, подмигнул ему и шепнул:

— Не бойся, это ты ему понравился.

— Понравился?! — Коська задохнулся. — А что было, если бы не понравился?

— Он бы тебя не замечал в упор. Кстати, не молчи, он любит, когда огрызаются. Это дает ему возможность почувствовать себя молодым и борзым.

Перебил их грозный окрик из дома:

— А ну хватит лясы точить! Долго мне еще ждать твоего мальчишку? У нас еще дел по горло!

Устрашающее «дел по горло», показавшееся Коське: «Сажать картошку! Копать грядки! От забора и до обеда!», оказалось обычными приготовлениями к застолью. Он покладисто бегал за пожилым живчиком между хозблоком и мангалом, параллельно отвечая на каверзные вопросы и любуясь всевозможными сортами нарциссов и тюльпанов, в изобилии украшавшими сад. Да и вообще везде чувствовалась хозяйская рука — все было добротно, красиво и эргономично. Двухэтажный домик хоть и казался скромным для человека такого статуса, как Васильев-старший, но выгодно отличался от соседских ухоженностью и благоустройством.

Лекс, как всегда, был весь в делах. Рассевшись на садовых качелях, он уткнулся в ноут, не выпуская из рук мобильный телефон. В такие моменты его было лучше не отвлекать, и Коська оказался полностью в руках старика, что было вовсе не так страшно, как показалось в начале. Старик действительно был неплохим, даже забавным. Создавая видимость грозного помещика, гоняющего всех «в хвост и в гриву», на самом деле он просто забавлялся, исподтишка ухмыляясь и подкалывая тушующегося гостя. И постепенно Коська расслабился, стал отвечать на его выпады и даже сам кидаться остротами. А уж когда получил в ответ на свою шутку обещание «всыпать внучку хворостиной», откровенно расхохотался, бухнувшись к Лексу в качели и схватившись за живот. Лекс, благосклонно взиравший на эту сцену, молча вырубил ноут и отправился жарить шашлык.

Сытые и довольные друг другом и всем на свете, трое мужчин сидели во дворе, обмениваясь новостями о работе и собственной жизни. Коська, свернувшийся калачиком на качелях, не заметил, как стал засыпать. Прохладный воздух чуть холодил спину, но ровные мужские голоса усыпляли не хуже колыбельной. И уже сквозь сон почувствовал, как под головой вместо твердого Васильевского бока появилось что-то мягкое, а сверху его накрыло теплым и пушистым. Где-то в сторонке гаркнул старик:

— Не трожь мальчишку, пусть на воздухе поспит. Сходи в дом за наливочкой лучше.

И уже рядом, почти на ухо, забормотал:

— Мальчик, мальчик… Не будь девкой, мой сын слабых и глупых не ценит. Его выдержит только такой же железобетонный, как он сам. Надоешь — никто не поможет, даже я. Ты же умный — сумей остаться с ним. Ведь не просто так он тебя сюда припер, зная, что не понимаю я эту вашу, прости господи, ориентацию.

Коська улыбался во сне и не чувствовал ни как большие, с деформированными артритом суставами, руки его погладили по голове и поправили сползающую подушку, ни как спустя пару часов другие руки его подхватили и, прижав к пахнущей дымом и мясом куртке, понесли в дом.

— Любое дело надо доводить до конца. В нашей жизни все, так или иначе, связано, и любое начинание — это как ряд звеньев одной цепи. Этих цепей может быть очень много, и если бросать показавшиеся ненужными, рано или поздно они обязательно переплетутся и запутаются, — Лекс помешивал кочергой горящие поленья, звонко потрескивающие в тишине погрузившегося в зимнюю ночь отцовского дома. — Завершенность требуется во всем, а потребность закруглять цепочки своих действий показывает целостность натуры, давая ещё и установку на готовность к следующим начинаниям.

Они сидели, тесно прижавшись, на небольшом диванчике, стоящем в непосредственной близости к камину. Гуляющее в крови шампанское не давало уснуть, но не мешало уютно, по-домашнему наслаждаться тихой беседой и близостью друг к другу, прислушиваясь к болтовне огня и шорохам засыпающего дома. Васильев-старший, бодро встретивший бой курантов, лихо справившийся с запуском новогодних петард и фейерверков и гонявший по двору наравне с разыгравшимся Коськой, к двум часам ночи посетовал на возраст и, пожелав спокойной ночи сыну и «внучеку», удалился на второй этаж в спальню. Идея провести новогоднюю ночь в семейном кругу принадлежала Коське, и сейчас, нежась в руках Лекса, слушая неторопливую мелодию его голоса, он был доволен, что настоял на своем, отвергнув мысль встретить первое января, как в прошлый раз, в ночном клубе.

Вот уже два года они были вместе, и он наслаждался каждым днем, что бы ни происходило. Скучать рядом с Лексом было просто некогда, а погружение в учебу не давало скучать, когда его рядом не было. Коська научился понимать настроение Лекса. Васильев привык держать эмоции при себе, а мимику так вообще каменной. Но глаза, глаза были «говорящие», так, во всяком случае, казалось Коське, и он старался их «услышать». Если после рабочего дня эти глаза смотрели сквозь него, он тихо исчезал в своей комнате, если гневно искрили, не остыв от рабочих конфликтов, Коська сам, молча, снимал с Лекса туфли и костюм и отправлял прямиком в душ. Он, полный обожания и благодарности, был готов на всё, чтобы угодить Лексу. День за днём, месяц за месяцем, впитывая в себя все нюансы, все реакции на собственные действия. Чуть ли не физически чувствуя, когда мужчина устал и его надо накормить и уложить спать, а когда можно прям в прихожей накинуться и нагло испортить дорогущую сорочку своими слюнями, прикусывая через неё желанное тело, забираясь шустрыми пальцами под пояс брюк, где их совсем не ждали, и чувствуя заинтересованный отклик пока ещё мягкой мужской плоти.

Лекса забавляли эти игры в заботливую женушку, ждущую мужа с работы. И он с улыбкой потакал ластящемуся парню, уже сам стараясь пораньше вернуться домой, зная, что его ждут, что в каком бы настроении он не вернулся, всё будет так, как ему надо. Горячий ужин, горячий мальчик или прохладный душ, чашка кофе и уютная тишина совместной работы в кабинете. Можно после тяжелого дня, проведенного в разъездах, откинуться на стуле и почувствовать заботливые руки, разминающие напряженные плечи, а потом схватить ладошку и потянуть вниз, туда, где тоже все уже напряжено и жаждет разрядки. Горящие обожанием глаза, как возможность почувствовать себя божеством, послушание на грани раболепия, въедающееся в мозг сладким ядом всевластия, делали подневольным его самого, не давая ни малейшего шанса не то что посмотреть на кого-то другого, кинув взгляд на симпатичную мордашку или попку, а даже просто вспомнить о том, что можно ТАК на кого-то смотреть. Лекс наслаждался этим состоянием, не желая анализировать сложившиеся отношения, подспудно понимая, что при всей Коськиной покорности он стал зависим от него не намного меньше. Коська настолько гармонично влился в его быт, в его жизнь, в его планы, что претила сама мысль, что может быть иначе, что можно жить без него. Зомбик стал его талисманом, его амулетом, его оберегом. Еще никогда Лекс не чувствовал себя таким целостностным и всемогущим. И пользовался этим со стопроцентной выкладкой.

Вложения в фабрику полностью себя оправдали, объект был сдан вовремя и уже начал полноценно функционировать. О прибыли пока речи не шло, но Лекс ликовал — очередное детище взращено и отправлено в самостоятельный полет. Остальные новые дочерние предприятия также работали как часы. Можно двигаться дальше. Планка стремлений не должна стоять на месте, поднимаясь выше и выше. Каждый его шаг — это лишь очередная ступень вверх. Ему давно стало тесно в освоенных российских реалиях. Благосклонность и одобрительные заигрывания представителей совета директоров зарубежной корпорации основательно подогревали амбиции решительно настроенного Васильева. И лед тронулся. Вовсю начали разрабатывать презентацию для показа в Штатах. Хлопот значительно прибавилось, и со всей четкостью вырисовывалась будущая неизбежная командировка. И вот, в тиши новогодней ночи, обняв разомлевшего Коську за плечи и крепко прижав к себе, Лекс наконец-то решился завести разговор о скором отъезде.

— У меня может быть сколько угодно замов, но лучше меня самого никто не убедит, что все в порядке.

Коська согласно кивнул и ласково потерся затылком о плечо Лекса, с удовольствием чувствуя, как сильнее сжимается кольцо рук вокруг него. Он был слишком рад за Лекса, чтобы показать, как встревожили сердце слова о скором расставании.

Первая командировка, СМС о приземлении в Джэксонвилл и странное, необоснованное ощущение потери. Коське одиноко и непривычно понимать, что Лекс не вернется вечером и ждать его бессмысленно. Уже на третий день он бестолково слонялся по квартире, не в силах сосредоточиться на уроках. С легкой тоской сознавая, что за пару лет совместной жизни разучился жить без Лекса. Перестал быть «сам по себе, своим собственным мальчиком»*, растворившись в своих чувствах к Лексу. Наткнувшись взглядом на висящий в ванной халат, вжался лицом в синий материал, вдыхая родной запах, затерявшийся в мягких складках. И, поддавшись порыву, скинул с себя футболку и домашние штаны, стянул халат с вешалки и надел, чувствуя скольжение ткани по своему обнаженному телу. Когда Лекс связался с ним по скайпу, чтобы пожелать спокойных снов, Коська уселся перед камерой, подложив под себя ногу, в одном лишь халате. Тот был велик ему и периодически сползал с плеча. Коська, заметив заинтересованный взгляд, провоцирующе провел по груди рукой и еще ниже опустил ворот, поводя обнаженным плечом. Лекс, демонстративно зарычав, облизнулся и со смехом спросил разрумянившегося любовника:

— Как же там без меня справляется мой любимый мальчик? Смотри у меня, Кось, чтоб никаких любвеобильных однокурсников рядом с тобой не завелось!

— Какие еще однокурсники? — Коська искренне удивился. — Я за всё время ни одного даже в лицо не запомнил. О чём ты?

Лекс подмигнул в ответ и одобрительно качнул головой.

— Ну-ну, я жду продолжения представления.

И Коська продолжил импровизированный стриптиз, с удовольствием следя за жадным взглядом, ласкающим его с экрана ноутбука. И почувствовал, как сладко закружилась голова, когда прощаясь, — от разницы во времени никуда не деться, — на своё: «Люблю тебя. До завтра» неожиданно услышал:

— И я тебя, Кось. Не скучай.

Лекс завершил связь, а Коська, захлопнув крышку ноутбука, раскинулся на кровати и в томной неге запустил руку под полу халата, поглаживая разбуженную собственными фантазиями плоть. В мыслях чарующей мелодией звучали последние слова Лекса, отгоняя любые сомнения и тревоги. Любит… Какие могут быть однокурсники, разве кто-то еще существует вокруг, когда есть Лекс. Для него существует только Лекс. Навсегда Лекс.

Москва встретила Васильева оттепелью и противным моросящим дождиком. Возвращался он позже, чем планировал, и, едва поздоровавшись со своим водителем, плюхнулся на заднее сидение к сидящему там Коське. При взгляде на светящееся лицо не выдержал, накинулся на него прям в машине, схватив — грубо, жадно, прижался к губам, кусая, зализывая и чувствуя ответный трепет. А Коська успокоено отогнал от себя не дающие покоя в последние дни тревожно звенящие в сердце колокольчики. И хотя не позволил ничего лишнего при водителе, счастливо уткнулся мордочкой Лексу в ворот черного влажного плаща. А дома, стоило захлопнуть входную дверь, как они набросились друг на друга и, скинув одежду, прямо в коридоре завалились в кресло перед зеркалом. И Коська, выгибаясь, потираясь о горячее тело, краем глаза увидел в отражении себя, развратно распластанного на широком подлокотнике кресла, и нависающую над ним загорелую обнаженную фигуру Лекса. И от этого вида окончательно теряя голову, стонал, подставляясь под резкие движения изголодавшегося любовника. Лекс с ним, они снова единое целое. Всё хорошо. И чуть позже, уже в постели, медленно и чувственно, тоже было всё хорошо.

— Пожалуй, мне понравится уезжать в командировки, если ты меня каждый раз будешь ТАК встречать, — Лекс стряхнул пепел и погладил прижавшуюся к его плечу макушку. — И если уже за неделю ты так раскалился, то что будет при расставании на месяц?

Коська, сначала смущенно прятавший улыбку в сигаретном дыме, услышав эти слова, встрепенулся:

— Как месяц? Какой месяц?

— Да, Кось, месяц. Может, меньше, а может, и не один. Поездка была успешной, но это далеко не всё. Мне нужно будет периодически ездить туда, чтобы контролировать процесс, так что поездки будут всё чаще. Ну что ты, малыш? Не пугайся, сначала я буду один мотаться, а летом, когда у тебя каникулы начнутся, вместе поедем. Ты видел когда-нибудь океан?

Коська грустно хмыкнул:

— Я и море-то никогда не видел.

— Вот и посмотришь как раз. Отдохнешь от учебы, попрактикуешься в английском.

Колокольчики снова напомнили о себе, но сонный, удовлетворенный Коська отогнал их. Ровно до следующего отъезда в Джэксонвилл.

Урок о законченности любого дела Коське явно пошел впрок. К концу второго учебного года у него не было ни единого «хвоста». Лекс, выделивший время на посещение декана для разговора об успеваемости своего протеже, был доволен. Нахваливающий Коську пожилой преподаватель, прощаясь, улыбнулся:

— Трофимов Костя — один из лучших студентов на своем факультете. И даже лучше, чем десять лет назад учился Васильев Алёша.

«Алеша» не обиделся, ему было слишком приятно слышать, что его мальчик более чем оправдал ожидания. Мог ли он когда-то предполагать, что сине-клетчатый зомбик, с трудом шуршащий метлой после нескольких попыток покончить с жизнью, станет его личным солнцем, его билетом в такое невнятное определение «личного счастья». После такого эпитет «лучший студент» воспринимался им как неотъемлемая часть Коськи, его очередная проявившаяся ярко сверкающая грань.

Что-то менялось в отношении Лекса. Коська уговаривал, что ему кажется, что это волнение — лишь плод его разыгравшегося воображения, но слишком остро он ощущал любые изменения в любимом. Поездки становились все более продолжительными, а пребывание дома все короче. Наступившие каникулы не внесли ясность. Две недели в Италии, проведенные с Лексом, были как сказка, но Коська всё ждал, когда же Лекс предупредит его о грядущей совместной поездке в Америку, а Лекс молчал. И в сердце тревожные колокольчики зазвенели всё громче. А Лекс ходил хмурый, стал дерганый и раздражался по любому поводу. Он не срывался на Коське, ни словом не обидел, но Коська стал замечать его тяжелый взгляд на себе. Он чувствовал, что что-то происходит, но Лекс уходил от ответов, заминая разговоры. Коська терзался от самых разных предположений, на какие только хватало воображения, сходя с ума от звона проклятых колокольчиков. Привычные прогулки после рабочего дня давно уже остались в прошлом, даже походы в магазин были сведены до обязанностей Лекса после работы. Вечера они проводили, играя в шахматы или обсуждая какие-нибудь профессиональные нюансы, обучая Коську практической стороне того, чему его учили в институте. Все чаще Лекс засиживался в кабинете, работая допоздна, и Коська, не выдерживая, срывался на улицу один. Бродил в одиночестве по дворам и Петровскому парку, с тоской провожая закаты по-осеннему прохладного солнца.

Собираясь в очередной раз в аэропорт, дождавшись, когда за ним приедет водитель, Лекс сухо, будто о чем-то неважном, таком незначительном, как покупка новой скатерти или чайника, бросил опешившему Коське:

— Провожать не надо, я лечу не один. Давай простимся здесь.

— Как не один? П-простимся? — настороженно, еще надеясь на злую иронию игры слов, вскинулся Коська.

Уже не колокольчики, а колокола били тревожным звоном, вливаясь в пульсацию крови, отдаваясь тяжелой болезненной вибрацией

— Да. В этот раз я уезжаю надолго, возможно, очень надолго. Возникли проблемы, требующие моего постоянного присутствия. И… Кось, я хочу проститься…

— Нет! Что за бред, Лекс? Я буду ждать тебя!

— Кось…

— Нет-нет-нет! Поезжай и обязательно отзвонись, как приземлишься, а потом мы созвонимся по скайпу и обо всем поговорим!

— Константин! Не будет больше звонков. Никаких, ни по телефону, ни по скайпу. Я прощаюсь с тобой, Кось, поговорим, когда вернусь. На столе визитка человека, к которому можешь обратиться, если возникнут проблемы, и банковская карточка на твое имя. Если не будешь шиковать, хватит надолго, — Лекс, пресекая попытки возражать, притянул к себе, на несколько мгновений прижался к Коськиным губам и, отодрав вцепившиеся в одежду пальцы, попросил: — Я, кажется, забыл на кухне мобильник на подзарядке. Принеси, котенок.

Коська, как в тумане, послушно отправился на кухню, на столе действительно лежал Васильевский смартфон. Отключив зарядку от электросети он, схватив его, вернулся обратно. Но в прихожей было пусто. Лекс ушел.

Дрожащими, непослушными руками Коська открыл дверь и метнулся наружу. Лифт был внизу. Не желая тратить время, рванул бегом вниз по лестнице. Теряя в прыжках через ступени домашние тапочки, он босой выскочил из подъезда, кинувшись вперед по мокрому асфальту, чтобы под едкое пиликанье домофона увидеть выезжающий со двора на дорогу джип. А с потревоженных осенним ветром лип сыпались золотые сердца, падая под промокшие в луже Коськины ноги. Он, ничего не замечая, ступал по умирающим осенним сердцам, возвращаясь в темное нутро подъезда.

Смартфон оказался без сим-карты, но снова и снова пытающегося дозвониться Коську равнодушно оповещали о том, что абонент недоступен. В скайп Лекс не выходил. Коська так и уснул в обнимку с телефонами и включенным ноутом. Проснулся он со стучащим тревожным набатом сердцем. Комната погрузилась в вечерний сумрак, рядом, прогоняя отголоски какого-то кошмара, настойчиво звонил мобильный. Коська жадно схватил аппарат и разочарованно застонал: на дисплее высветился номер Сани.

— Алло…

— Кось, привет, у меня смена закончилась, я к тебе сейчас приду.

— Что-то случилось, Сань?

— А что, к тебе в гости можно только если что-то случится?

— Сань?

— Мне Лекс сегодня утром звонил. У нас с ним уговор был, он мне тебя возвращает, если… Ну, предупреждает меня, если что…

Почему-то Коське подумалось, что будет много осколков, брызгами рассыпающихся вокруг, подобно его сердцу сейчас. Но телефон громко стукнулся о стену и скромно упал на ковер, потеряв от удара аккумулятор и жалобно уставившись в потолок разбитым экраном на треснувшем корпусе.

Сквозь болезненную вспышку сновидения, как всегда серого и вязкого, настойчиво пробивалась трель дверного звонка. Коська, мысленно чертыхнувшись на неизвестного посетителя, сполз с кровати. Кошмары стали почти неотъемлемой частью ночной жизни, поэтому Коська старался ложиться позже, до слипающихся глаз засиживаясь за конспектами. Накинув халат, он резко открыл дверь, не потрудившись посмотреть в глазок. За дверью, вместо бабушки-соседки, стоял представительный мужчина средних лет. Дорогой костюм, властная складка меж бровей, торопливый взгляд на брендовые часы. «Ошибся дверью», — Коська собрался закрыть дверь, но мужчина заговорил:

— Трофимов Константин Викторович?

— Да. С кем имею…

— Суров Андрей Иванович, — мужчина протянул руку для рукопожатия. — Я в некотором роде выступаю в роли поверенного Васильева Алексея Дмитриевича. Поскольку он вынужден надолго остаться в США, мне поручено провести несколько важных для вас дел. Этим он дает вам в дальнейшем полную независимость и самостоятельность.

Суров решительно направился в кабинет и устроился в кресле подле рабочего стола. Коська, невольно копируя официоз, уселся на стул Лекса и сложил перед собой руки в замок.

— Почему он сам мне это не скажет? Достаточно просто позвонить. Дайте мне его номер, я сам позвоню…

— Исключено. Вам совершенно ни к чему звонить или встречаться с Алексеем Дмитриевичем. Все необходимое он передал через меня. Он оставляет за вами право распоряжаться всем имуществом…

— Чем распоряжаться? — Коська скептически уставился на собеседника.

— Здесь все документы. Ознакомьтесь, и я отвечу на все ваши вопросы, — Суров разложил бумаги на столе.

— Купля-продажа квартиры?

— Совершенно верно. Вы официально покупаете её, остались лишь формальности оформления. С этим задержек не будет, не беспокойтесь.

— Но… У меня нет таких денег!

— И не надо, считайте это подарком Алексея Дмитриевича.

— Тогда почему продажа, почему не дарение?

— Константин, — вы позволите так к вам обращаться?

Суров вынул из папки почтовый конверт, тонкий, белый, самый обыкновенный, с изображением какой-то птички из Красной книги, и одной рукой подвинул его к Коське.

— Константин, ни о каком дарении речи не может идти. Вас ничего не должно связывать с Васильевым. Понимаете? Ни-че-го. Не спрашивайте почему — это не в моей компетенции. Кстати, о деньгах, — Суров настойчиво ткнулся конвертом в Коськин нервно сжатый «замок», — здесь ключ и код от домашнего сейфа, вы должны знать его местонахождение, это теперь ваша собственность. Так же вам не надо беспокоиться об оплате обучения, я собственнолично перевел на счет университета сумму, необходимую для оплаты оставшихся учебных полугодий. Оплата квартиры так же будет сниматься с моего счета…

Всё, что дальше говорил Суров, Коська уже слушал в пол уха. В голове раз за разом настойчивым механизмом крутилось: «Вас ничего не должно связывать с Васильевым. Ни-че-го», и четкая догадка: «Откупился… Откупился… Откупился…»

Коська набирал в строке поисковика нужный текст, ковыряясь в поисках материала для курсовой работы, когда взгляд ненарочно выхватил строку из новостей, скромно теснящуюся в самом низу страницы.

Скончался от сердечной недостаточности глава концерна «Василиск».

Он даже не понял, почему вдруг вокруг все потемнело. Сквозь нарастающий шум в ушах гулко стучала в висках кровь. Он зажмурил глаза, крепко-крепко, будто от этого зависела его жизнь, с трудом заставил себя открыть и посмотреть — «новость» никуда не делась.

____________________________________

* «Я сам по себе мальчик. Свой собственный."© Э. Успенский. «Дядя Фёдор, пёс и кот»

Коська набирал в строке поисковика нужный текст, ковыряясь в поисках материала для курсовой работы, когда взгляд ненароком выхватил из новостей строку, скромно теснящуюся в самом низу страницы.

Скончался от сердечной недостаточности глава концерна «Василиск».

Он даже не понял, почему вдруг вокруг все потемнело. Сквозь нарастающий шум в ушах гулко стучала в висках кровь. Он зажмурил глаза, крепко-крепко, будто от этого зависела его жизнь, с трудом заставил себя открыть и посмотреть — новость никуда не делась.

Коське показалось, что в голове взлетает вертолет, заполняя мозг шумом и лопастями ударяя по вискам. Дрожащими руками он навел курсор и кликнул. И почувствовал острое до головокружения облегчение — с открывшейся страницы некролога на него смотрело серьезное лицо Васильева-старшего.

«На 64-м году жизни у себя в загородном доме скончался Васильев Дмитрий Алексевич…»

Коська медленно сполз со стула на пол и разрыдался. Громко, навзрыд, как не плакал с далекого детства, с судорожными всхлипами и ливнями слез, то ли оплакивая смерть хорошего человека, то ли от облегчения, что это не Лекс.

Значительно позже, успокоившись, проглотив последние, уже болезненные спазмы, вырывающиеся из истерзанной груди, он дополз до кровати и подумал, как же сейчас тяжело Лексу, потерявшему единственного родного человека. И вдруг как лампочкой в голове засветилась мысль — теперь Лекс точно прилетит. Ему надо попрощаться с отцом и официально вступить во владение компанией, значит… Значит… У Коськи перехватило дыхание от страшной догадки — Лекс уже должен быть в Москве, но так и не позвонил. Он, вскочив, схватил мобильник — ни одного вызова, ни единой СМС. Схватил трубку домашнего телефона — раздался ровный гудок, связь исправно работала. Это значит, Лексу Коськина поддержка не нужна, и обещанного по возвращению разговора не будет. Ему не нужен Коська.

Он решил узнать, где будут похороны, и прийти на кладбище, но сам себя остановил. Его появление не будет странным, наверняка кто-нибудь вспомнит «племянника», но он четко сознавал, что, увидев Лекса, не сможет удержаться в стороне. А если Лекс будет не один, если у него кто-то есть… То он, Коська, просто умрет в тот же миг, как андерсеновская Русалочка.* На кладбище он всё же съездил, но через два дня. Долго бродил между каменных, навсегда закрытых дверей в последние пристанища покойных, пока не нашел свежую, покрытую цветами и венками могилу.

»…от любящего сына…»

Заботливо расправленная лента покоилась между искусственных цветов венка. Коська опустился на колени, положил рядом так любимые Дмитрием Алексеевичем при жизни садовые цветы и мысленно попросил прощения. За всё: за то, что не оправдал его надежд; за то, что ни разу даже не навестил, упиваясь своим горьким одиночеством; за то, что не в силах сейчас пролить и слезы. Он просил прощения и прощался уже навсегда с человеком, когда-то назвавшим его внуком.

Коська кошмарил, плохо выглядел от недосыпа и тревог. Синева под глазами стала неотъемлемой частью его внешнего вида, так же как и пустой, сонный взгляд. Можно было не расставаться с конспектами, можно было зубрить до автоматизма, можно было говорить себе, что все в порядке, «перемелется — мука будет», но сны не уговоришь. Ложиться спать он стал бояться не меньше, чем подростки с улицы Вязов.** Потому что просыпался от собственных криков: «Нет, папа, не-е-ет!» или того хуже: «Я буду ждать тебя, Лекс!», каждый раз вскакивая с бешено стучащим сердцем, на влажной от слез подушке.

Решение оборвать все, что связывало его с Васильевым, пришло внезапно и слишком болезненно, чтобы от него отмахнуться. Начать решил с универа. Но уже на следующий день после посещения деканата его вызвал к себе на разговор ректор и прямо спросил, связан ли удручающий вид Коськи и его желание перевестись в другой институт с отъездом Васильева? Коська напрягся и не знал, что ответить, ведь Суровым было велено не афишировать его связь с Лексом. Ректор продолжил:

— Мне бы не хотелось терять такого ученика, как вы, тем более, учиться осталось всего ничего.

Он как-то слишком «понимающе» посмотрел и задумчиво высказал:

— Поверьте, я слишком давно знаю Алексея, чтобы поверить в то, что он вас каждое утро привозил сюда исключительно благодаря вашему потенциальному красному диплому. Что бы у вас не произошло, перейдя в другое учебное заведение, вы не спрячетесь, Костя, а вот потерять хорошие перспективы вполне можете.

Коська молчал, повесив голову и с тоской изучая переплетения линий деревянного узора столешницы ректорского стола

— Насколько я знаю, Алексей Дмитриевич оплатил ваше обучение в нашем университете полностью, хотя с вашими знаниями вы могли бы и на бюджет поступить. А вот при переводе в другое место вам самому нужно будет решать финансовую сторону. Давайте не будем принимать поспешных решений. Учитесь спокойно. Если уж вы так настроены на перемены, мы с вами сделаем так — официально вы будете переведены в наш филиал в Волоколамске, но обучаться продолжите здесь, я об этом позабочусь. Поймите, Костя, он всё равно узнает, куда вы переведетесь. Я не враг себе, чтобы врать Васильеву, я сам же ему и покажу документы о переводе. Но можно не врать, а всего лишь не говорить всю информацию, когда он будет вас искать.

— Не будет.

— Что, простите?

Как? Как объяснить, что искать его никто не будет? Что он прячется не от Лекса, а от себя самого. От глупого, иррационального ожидания, заживо сжигающего день за днем, что однажды Лекс придет за ним, и все сейчас происходящее окажется просто плохим сном.

— Кстати, раз вы, как я уже понял, не собираетесь сотрудничать с «Василиском», то позвольте поинтересоваться, нашли ли вы себе место для стажировки? Нет? Что ж, если не найдете, могу предложить, как вариант, устроить вас в агентство к моему сыну. Игорь доверяет моей протекции и охотно примет рекомендованного мной студента. Поработаете, наработаете стаж и опыт, а там уж решите, как распорядиться жизнью.

Ректор говорил простые и понятные вещи. Коська нерешительно поднял голову.

— Соглашайся, мальчик, — доброжелательно улыбнулся ректор, и он согласился. Потому что поверил, потому что слишком устал от необходимости решать, а тут такой удобный вариант, за тебя все сделают — только учись, а затем еще и работой обеспечат.

Напиться не получалось. Коська сидел перед нетронутым стаканом и пытался заставить себя выпить. Сильнейшее неприятие алкоголя впервые оказало ему плохую услугу. Если шампанское в компании Лекса на Новый Год или день рождения он ещё мог себе позволить, то один лишь запах крепкого алкоголя вызывал стойкое отвращение. А попробовать напиться шампанским ему казалось уже сверхотвратным. Небольшой бар, куда его занесло в надежде найти способ забыться, чтобы уснуть пьяным сном без кошмаров, имел лишь одно явное достоинство — близость расположения к дому. Всё остальное же Коську лишь раздражало — улыбающийся персонал, звучащая из динамиков попсовая песенка, назойливые взгляды посетительниц. Он, продолжая гипнотизировать чертов вискарь, достал сигарету и, зажав губами, полез в карман за зажигалкой. Но неожиданно перед лицом появилась мужская рука с серебристым прямоугольником зажигалки. С металлическим стуком откинулась крышка, показывая огонёк. Коська прикурил и посмотрел на хозяина руки. Молодой мужчина убрал зажигалку и улыбнулся.

— Привет. Кажется, ты меня не узнаёшь?

Кивок головой означал одновременно и приветствие, и ответ на вопрос.

— Дмитрий. Мы с тобой встречались как-то, помнишь, у Васильева?

Вспомнил. Как будто много лет назад, будто в другой реальности — неловкая встреча, полотенце на бедрах, осторожный внимательный взгляд и поспешный ужин втроем. Меньше всего Коське сейчас хотелось, чтобы ему напоминали о той, потерянной другой жизни, но Дмитрий без приглашения подвинул стул и уселся рядом.

— Что вам надо?

— От тебя? Ничего. Просто составить компанию одинокому напивающемуся парню.

— Я не напиваюсь.

— Вижу. Давай «не напиваться» вместе, в другом месте.

— В каком другом?

— Ну, можешь меня пригласить к себе, конечно, но можно и просто сменить питейное заведение.

Коська рассматривал Дмитрия сквозь никотиновую дымку прокуренного зала и думал, что можно забыться и без алкоголя. Хотя бы попробовать.

— Приглашаю. Выпивку и презики купишь сам.

И ухмыльнулся, поймав шокированный взгляд, казалось бы, уверенного в себе мужчины. В спальню он его не пустил, вроде бы, что терять, но хотелось постель оставить «чистой». Диван в гостиной, столик с бутылкой коньяка, собственный бокал с нетронутым напитком и чужие руки на его теле. Коська отворачивал лицо от чужих губ, Дима не настаивал. Не те губы, не те руки, чужой запах. Слишком стройное тело, мягкие движения, не указывающие — лишь уговаривающие. Коська откинул ненужные мысли и потянул Дмитрия на застеленный покрывалом, уже разложенный диван. Тело, давно не получавшее сексуальной разрядки, предательски оживало под умелыми ласками. Забыться действительно можно и без алкоголя. Забыться — это же не забыть. А то, что после потекли слезы, намочив зажатый в губах сигаретный фильтр, так то невыпитый коньяк виноват, не иначе. И сон был крепким, без сновидений. Что и требовалось.

Утром, задумчиво рассматривая оставленную Дмитрием визитку, подумал, что лекарство вызывает привыкание, а этого допустить никак нельзя. Еще один синдром отмены он просто не переживет. Значит, лекарство надо менять чаще, до того, как оно станет незаменимым. Прикурил сигарету и, поднеся зажигалку к визитке, стал наблюдать, как сгорает плотный матовый кусок бумаги.

Продать или сдать квартиру он не решался, но и оставаться в ней больше не мог. Вернуться в свою тоже не было сил, там все напоминало о произошедшем несколько лет назад. И он попросил Саню сдать жильцам свою трешку, а сам снял однокомнатную недалеко от института.

Саня, понимая, в каком состоянии находится Коська, но не представляя, чем помочь, позвал его в гости. Он теперь жил с Татьяной и её детьми. Коська пришел как-то по записанному адресу, дверь ему открыла Татьяна. Она радушно его встретила и объяснила, что Саня ещё не вернулся с работы. Проводила в комнату, а сама ушла хозяйничать на кухне. Коська неловко потоптался, не зная, куда себя деть, и уселся на диван. И чуть не подскочил, услышав где-то рядом громкое:

— Ку-ку!

Он осмотрелся, но ребенка нигде не заметил.

— Ку-ку!

Коська улыбнулся и, оглядываясь, произнес:

— Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить осталось?

— Это не кукуска, это Ёмка под стоём сидит. Он от мамы спятайся, стобы буквы не ситать.

По полной заложила «кукушку» возникшая в дверном проеме мордашка. Заинтересованно оглядела Коську и исчезла за дверью.

— Лизка глупая. Вот ведь горе мне с ней, — вздохнул «кукушка» и выбрался из-под длинной белой скатерти, покрывающей стол. Кукушке было на вид лет шесть, но хмурился он на все сорок. Сведя брови и важно выпятив нижнюю губу, лохматое белобрысое чудо прошествовало к дивану и уселось рядом с гостем. Чуть посидело, косясь на него, а затем важно произнесло: — Роман, — и протянуло ладошку.

Коська невольно улыбнулся такому взрослому жесту. Он и сам не любил условностей и представлялся сразу, без приглашений и хождений вокруг да около.

— Константин, — он «по-взрослому» пожал ладошку. — Можно Костик.

Роман согласно кивнул головой.

— У тебя планшет есть?

— Нету.

Снова кивок, но уголки губок как-то потянулись вниз.

— А игры на телефоне какие?

Коська растерялся.

— Да я как-то не играю, Ром.

— Ага, — совсем уж грустный кивок. — Взрослый. Скучные вы, взрослые.

— Взлослые умеют книски ситать, а ты нет.

В дверях вновь показалась девочка.

— Ну и что! А ты, Лизка, не подслушивай мужских разговоров!

Лизка показала брату язык и спряталась за дверь.

— Ма-ам, а Лизка дяде Костику язык показала!

— Лиза, как можно? Ты же воспитанная девочка!

Татьяна принесла в комнату и сгрузила на стол тарелку с выпечкой и заварочный чайник.

— Нет, мама, Ёмка адмансик! — маленькие ножки застучали по полу в сторону кухни. — Лиска воспитанная.

Татьяна многозначительно глянула на сына и ушла на кухню.

— Ну вот, теперь точно читать посадят, — Ромка повесил голову. — И кто только придумал младших сестер? Кто-то очень глупый, наверно.

А Коська смотрел на поникшего мальчугана и думал: «Вот ведь как бывает — у каждого возраста свои проблемы и горести. Ему не было жизни без Лекса, а этому белобрысому Ёмке «не было жизни» от Лизки. Но ведь ему-то можно было помочь, ну хоть чуть-чуть».

— Ром, а хочешь, я тебе почитаю?

— Ну-у, можно, — дал согласие воспрявший духом Ромка. — А Лизке можно послушать? Она очень любит! И она тихо сидит, не помешает.

— Ну, если тихо, то зови и Лизку, — серьёзным тоном ответил Коська.

— Лиз! Лизка! Иди сюда, дядя Костик книжку читать будет.

— Пло сенка? — материализовалась в дверях сестренка.

— Не, про щенка уже сто раз читали. Другую неси.

— Ём, так хосется пло собаську, — Лизка прижалась к Ромке и проникновенно заглянула ему в лицо.

— Ещё скажи, про бычка и зайку, *** — Ромка закатил глаза.

— Да, и пло комаликов тосе, — прижимала к груди явно любимую книжку, а её взгляду мог позавидовать Кот в сапогах.

Нечего и говорить, что уже через пару минут Коська читал прижавшимся друг к другу деткам стихи Барто. Заглянувшая в комнату Татьяна улыбнулась и расставила по столу чайный сервиз. Лизка постепенно залезла на диван с ногами и улеглась к брату на коленки, обхватив маленькими ручками его за пояс. Коська читал, а сам думал, что вот у Сани есть Татьяна, у Ромки есть Лизка, а что он, Костик, тут делает? Саня больше не сможет с ним возиться. У него теперь семья, и Коське тут совсем не место. После чаепития он продолжил чтение, но сердце вновь сжало колючей проволокой.

— Один щенок был одинок, бродил он неприкаянно. И наконец решил щенок: «Найду себе хозяина».

В глазах защипало, и буквы стали расплываться.

— С утра собаки всех пород с людьми выходят из ворот. С людьми побыть мне хочется! Зачем мне одиночество? В каком-то дворике пустом один остался с детства я… И стал щенок мечтать о том, как будет он вилять хвостом, хозяина приветствуя…****

Дочитав стишок, Коська, не в силах с собой совладать, резко распрощался с малышами и попросту сбежал, пообещав в другой раз дождаться Саню. Он почти бежал по улице, глотая горькие, не приносящие облегчения слезы, всю дорогу до съемной квартиры. Холодной, равнодушной, чужой. Пустой, как и вся его щенячья жизнь…

«И так расстроился

Щенок,

Что он завыл

Отчаянно:

«Я одино-о-ок,

Я одино-о-о-ок,

Не нахожу-уууу

Хозяина!..»

_________________________________________________________

* — Ганс Христиан Андерсен «Русалочка»

** — «Кошмар на улице Вязов» культовый ужастик 1984 года.

*** — персонажи стихов детской поэтессы А.Барто

**** — Агния Барто «Он был совсем один»