О связях человеческих

Комментарий к Главе

С третьим адвентом!

У Ильи было отвратительное настроение. При этом он старался делать вид, что все в полном порядке, выполнял все упражнения, которые предлагала ему Зина, но агрессии его хватило бы на пятерых голодных волков. Зина поглядывала на него с любопытством, но помалкивала. Правда, заметив, что Илья устал, она, неторопливо разгибая и сгибая его ноги — правую, затем левую, затем снова правую, флегматично спросила:

— Кто обидел нашу принцессу?

Илья гневно фыркнул и вскинул голову. Зина ухмыльнулась, ощутив, как под ее ладонями дрогнули мышцы, и даже слабый толчок. Мог бы, говорили сурово сдвинутые на его лице брови, так и пнул — его вредности хватило бы. Так же — она торжествующе улыбнулась: мог, пытался, пусть и по не самым праведным мотивам.

— Кто посмел взагриться на наше золотко, на нашу кровиночку? Неужели плохой и злой Константин-разбойник опять не в ту сторону размешивал сахар в ее утреннем чае?

— Женщина! — негодующе возопил Илья, яростно стуча кулаком по кушетке. И в его голосе отчетливо был слышен смех.

— Ну тут я, — неторопливо произнесла Зина в ответ. — Я все время тут. И чего?

Она пнула табурет, тот покатился вдоль кушетки. Зина ногой придержала его, чтобы сесть поближе к рукам Ильи, и оперлась о кушетку с самым непринужденным видом.

— Поделись со старушкой. Излей душу, никому не расскажу, а еще и советом пособлю.

— Любопытство сгубило кошку, — надменно ответил Илья и с каменным лицом уставился в потолок.

— А то. У меня каких-то жалких пять жизней и осталось. Еще одной могу пожертвовать без особенных сожалений.

— Иди ты, — буркнул Илья. Вполне беззлобно.

— Пойду, ты не переживай. Мне еще три часа от смены осталось, и пойду я в снег и слякоть, по разбитым миллионами человеческих ног тротуарам в одинокую и хладную комнатушку, в которой так и подохну от любопытства. И смерть моя будет на твоей совести. Так что наша принцесса расценила как смертельную обиду на сей раз?

— Я должен обидеться, — пригрозил Илья.

— Так бесспорно. Вам, сиятельным, такое по статусу положено. Сжимай давай.

Илья сжал эспандер.

— Новый год на носу, — хмуро сказал он.

— Да ты что! — воскликнула Зина, следя за его рукой. — И еще разик, сильней, не халтурь. И с какой бы это радости в декабре-то.

— Нашему принцу нужно быть на корпоративе, где он будет пить, есть и веселиться и вообще хорошо проводить время. А принцессе предстоит дожидаться его в темной и мрачной каменной башне. Как ты сама понимаешь, в гордом одиночестве.

— Добавь еще сырой и затхлой, полной крыс и пауков. Для большей выразительности картины и полного, абсолютного соответствия действительности.

— В прошлом году он сослался на что-то там, не знаю. — И, помедлив, куда тише, виноватее: — Не интересовался, не хотел знать. В этом мы еще не говорили. Он сказал, что будет праздник в честь Нового года. Я не сказал ничего.

— Ты языком-то мели да и руками не ленись, — строго произнесла Зина.

Илья косо посмотрел на нее, закатил глаза, изо всех сил сжал пальцы. Зина одобрительно угукнула.

— И что именно так претит твоей натуре? Тот удручающий факт, что злой и эгоистичный Константин Андреич смеет пребывать среди людей, в то время как принцесса Илья сверлит злобным взглядом стенку поверх телевизора? Или что ты будешь делать это в гордом одиночестве? Кстати, а с твоей работы тебя не приглашали разве?

— В тебе же ни грамма сочувствия! — вознегодовал Илья. — Ни капли, ни карата! Нисколечко! Ты черствая и бессердечная тетка, способная только измываться над бедными и беспомощными инвалидами!

Зина долго молчала, глядя на него из-под полуприкрытых век, и наконец сказала:

— Говнюк ты, а не инвалид. Хотя прикрываться этим ты можешь еще лет пятьдесят, вполне задорно прыгая по площадям и тротуарам. Вставай давай.

Илья скрипнул зубами.

— Скажешь, нет? — процедил он, переворачиваясь набок.

Зина нагнулась к нему и, прищурив глаза, заговорила:

— Ты, принцессочка моя, вполне самостоятелен. Если хочешь, золотко, если твоя нежная нервная система такое насилие перенесет, я могу познакомить тебя с парой людей, у которых все куда хуже. И они, неженка, куда бодрее всяких там нытиков.

Она помогла ему пересесть в кресло.

— Ну что, водные процедуры и по матрешкам? — вполне дружелюбно спросила она.

— Мымра, — в тон ей ответил Илья.

— Нытик, — добродушно улыбнулась Зина.

— Стерва, — продолжил Илья.

— Слизняк, — откликнулась она, идя рядом с ним.

— Грымза, — отозвался он, направляясь на кухню.

— Хлюпик. — Зина с самодовольной миной уселась за обеденный стол. Илья косо посмотрел на нее. Она же вскинула бровь. — Неужели не угостишь даму кофе? Тем более мы уже проходили это. Ты можешь.

Илья тяжело вздохнул, стараясь убедить себя в том, что смертельно обижен на нее и готов даже побыть грубым настолько, чтобы просто выставить ее за дверь, но — подумал — пожал плечами — и подчинился. Тем более она была права: не без ее консультаций квартира была переоборудована так, чтобы ему было удобно.

Зина поизучала чашку с кофе и посмотрела поверх нее на Илью.

— Вяжешь что-нибудь?

— Да так, — неохотно ответил Илья. — Баловство одно.

— Покажи, — потребовала Зина.

Илья обреченно посмотрел на нее и поморщился:

— Отстань.

Она хотела было что-то спросить, но промолчала, продолжила пить кофе. Илья изучал свои руки, ладони, пальцы, изредка обхватывал обеими руками, чтобы сделать глоток, и снова возвращался к бессмысленному занятию — изучению собственного тела, словно рассчитывал, что оно радикально изменилось за те несколько секунд, в течение которых он отвлекался на другие дела.

Куда старательнее Илья пытался не думать о том, отчего сообщенная Костей безразлично, почти небрежно новость о новогоднем корпоративе так задела его. Для самого Кости это было всего лишь одно мероприятие, запоминающееся ровно настолько, насколько утомительны речи начальства, его открывающие, едва ли стоящее доброго слова. Наверняка он не задержится там дольше необходимого, сбежит при первой же возможности и наверняка не будет утруждать себя мыслями о нем вне самого корпоратива. И при этом сама мысль о том, что Костя куда-то идет, где положено веселиться, злила Илью неимоверно. Иррационально, по-детски, беспричинно — и тем сильнее душила. Это не было впервые, что Косте нужно было присутствовать где-то вроде как в опосредованной связи с должностными обязанностями, но это не было связано с таким странным, почти обесценившимся ранее — в прежней, небеспомощной жизни — и внезапно важным, очень, жизненно весомым поводом теперь. Илья понимал, что заставит себя принять эту необходимость. В конце концов, что это — всего лишние полдня без Кости, ничего неожиданного, и наверняка можно было бы рассчитывать на то, что он изыщет тысячу и один способ как-то сгладить, смягчить эту разлуку. И при этом он сомневался, что сможет так дать Косте знать, что тот поверит и примет искренность Ильи. Наверное, все-таки Зина была права: временами Илья вел себя удручающе капризно, как та самая избалованная, истеричная стереотипичная принцесса, и именно в это время, вроде как праздничное и радостное, принцесса эта была в нем особенно сильна. Возможно, эгоизм, возможно — страх. Или какие-нибудь другие странные и необъяснимые причины, мало ли их существует, чтобы подпитывать мощнейшую неуверенность, росшую в Илье тем сильнее, чем активнее все кругом говорили о наступавшем празднике и начинали желать чего угодно накануне нового года.

После долгого молчания Зина спросила:

— А тебя на твоей работе не приглашали разве? Наверняка и там ведь устраивают вечеринку. Это же прямо святое дело — официальный повод вести себя, как распоследние свиньи, за казенный счет. Не?

Илья мрачно посмотрел на нее.

— Приглашали. И что?

— Ну так и сходил бы. Утер бы Косте нос. Он, понимаете ли, где-то там занимается фигней, а ты — вот здесь культурно отдыхаешь.

Илью неожиданно передернуло.

— Перестань, — скривился он. — Кому бы я там был нужен.

— Смотрите сами, ваше высочество. — Зина пожала плечами и снова принялась за кофе.

Вечером, когда Костя пришел домой, Илья упрямо ковырял крючком шарф. Он ощущал себя последним дураком: пряжа была замечательной, ее держать в руках было невероятным удовольствием, она и для глаз была отрадой, переливаясь всеми цветами, какие только можно было увидеть в павлиньем хвосте; цену эта пряжа тоже имела удовлетворительную — самому круглому тупице после первого же взгляда на ценник становилось ясно, что иметь дело предстоит с очень достойным приобретением и обращаться с ним следует благоговейно. И при этом Илье хотелось сделать из этой пряжи нечто иное, чем банальный и дурацкий шарф. Его возможности были ограничены — тут даже Зина соглашалась. Спицы-то он купил в порыве самонадеянного, не совсем оправданного энтузиазма, Зина же набрала ему три десятка петель. Ильи хватило на два ряда, и после этого спицы полетели в самый дальний угол, он сбежал делать кофе, а Зина положила ему через полторы минуты на колени клубок, в котором никак не угадывалась его неудачная попытка. Еще обиднее было, что модели, которые предлагал производитель из этой пряжи, все как одна были вязаны спицами — что для женщин, что для мужчин. И какие это были модели! Илья представлял не себя, так Костю чуть ли не в каждой из них. У него руки зудели: теперь, когда он мог смело считать себя посвященным в это великое таинство, хотелось связать все. И — никак. Вроде навыки есть, но не те, не для того, не туда. С другой стороны, само по себе занятие, пусть, как Илья решил, в его случае почти бесцельное, но успокаивало, позволяло расслабиться, переключиться, перестроиться на более умиротворенный лад. И при этом где-то за ушами сверлило раздражение: почему шарф, почему не свитер? Почему полотно, которое так замечательно получается, невозможно пристроить никуда больше?

Костя нагнулся и поцеловал Илью.

— Как дела? — спросил он, с любопытством глядя на шарф.

Илья опустил руки. Вопрос сам по себе значил ровно то, что значил: Косте было интересно знать, как у него дела, он хотел знать и был при этом совершенно искренен. И — Илью угнела сама необходимость придумывать, как бы так сформулировать ответ, чтобы не прозвучать нытиком, но и не лишить свой день какой бы то ни было ценности. Костя опустился перед ним на корточки и провел пальцами по шарфу.

— Какая шикарная вещь, — благоговейно произнес он. — Как здорово! Дашь поносить?

Илья выдернул шарф из-под его пальцев.

— Не трогай, — рявкнул он. — Дай закончить, потом будешь выпрашивать.

Костя пожал плечами и уселся прямо на пол с явным намерением смотреть, как Илья вяжет. И это раздражило еще больше по множеству причин: Илья спрятал вязание подальше, чтобы не было нужды показывать, как он неловко обращается с пряжей, как коряво его пальцы обхватывают крючок, какими неодинаковыми получаются столбики. Костя едва ли понимал это, при всех своих достоинствах он не был телепатом, но испортившегося настроения не мог не почувствовать. Он встал, помедлил немного, спросил:

— Будем ужинать?

Илья угукнул.

Через некоторое время он приехал на кухню.

— Это самая дурацкая затея, — произнес он в качестве извинения. — Оно вроде помогает, пальцы бегают ловчее, это просто приятно и даже как-то успокаивает, но это совершенно нефункционально. Ну что, что можно сделать такого, чтобы можно было использовать?

— Шарф, — не задумываясь, предложил Костя и озорно улыбнулся гневно нахмурившемуся Илье. — А что говорит гугл?

— Да что он говорит, — поморщился Илья.

Костя вышел из кухни и вернулся с планшетом, положил его на колени Илье.

— Поищи-ка, пока я тут заканчиваю, — сказал он, поворачиваясь к плите.

Илья побарабанил по планшету пальцами и поморщился:

— Что именно?

— Ну… что можно сделать крючком. Нет, что делают крючком. Или как по-остромодному можно завязывать шарфы, связанные крючком.

Илья усмехнулся. Костя подошел к нему сзади, обнял и прижался щекой к его щеке, сжал его руки в своих.

— Это отличное хобби, господин Томашевич, и тебе следовало бы воспринимать это как хобби, — негромко произнес он. — Замечательное, не обязательно полезное с чисто материальной точки зрения, но хобби. Не соревнование, которое нужно выиграть.

Илья угукнул. Костя коротко поцеловал его и пошел к плите.

Почти в полночь Илья решил, что шарф готов.

— Так, — решительно — в попытке скрыть растерянность — сказал он. — Теперь его нужно постирать и отпарить.

Костя резко сел и отложил лэптоп.

— Отпарить, — осторожно спросил он, подозрительно глядя на шарф. — Это.

— По технологии положено, — лишившись значительной доли уверенности, ответил Илья. — Чтобы придать товарный вид.

Костя подобрался поближе.

— И ты совершенно уверен, — осторожно уточнил он.

— Чтобы придать товарный вид, сказано же тебе, — процедил Илья, направляясь в ванную.

— А-а-а… что говорит производитель? — крикнул ему вслед Костя. — Этикетка где?

Илья вернулся.

— Зануда! — обличительно воскликнул он. — Все бы тебе травить веселье.

— Так где этикетка?

— Где-то там, — Илья взмахнул рукой на стол, основательно заваленный мотками с пряжей, журналами и разноформенными элементами, из которых — возможно — получится что-то солидное.

Костя сунул ему под нос этикетку.

— Деятель, — ласково произнес он. — Ручная стирка, не гладить, сушить в разложенном виде. Где тут сказано про отпаривание?

Илья кисло смотрел на него. Костя неожиданно засмеялся.

— Да я не против, давай отпаривать!

— Да ну тебя! — Илья швырнул в него шарфом и засмеялся в ответ.

Костя набрал в раковину воды. Затем они с Ильей долго выбирали средство для мытья, чтобы после долгих обсуждений решить, что ничего не подходит. Костя предложил шампунь: «А что, шерсть и шерсть», — и Илья, посмеявшись, согласился. Затем, наблюдая за Костей, старательно полоскавшим шарф, и неожиданно сказал:

— Мое бюро пригласило меня на торжество, посвященное окончанию года.

Костя повернулся к нему, отряхнул руки и вытер их.

— Так отлично. Или у тебя свое мнение на этот счет?

Илья пожал плечами и отвернулся, отъехал назад.

— Ты все еще работаешь там и имеешь полное право на участие во всех мероприятиях.

— Числюсь, — угрюмо поправил его Илья.

— Работаешь. Пусть это удаленное участие в избранных проектах, а не полная рабочая неделя. Я могу отвезти тебя и забрать.

— Да что я буду там делать! — взвился Илья и взмахнул руками. — Вот… вот такой!

Костя сел перед ним на пол и обхватил руками колени.

— То же, что и до этого. За исключением, разве что, неумеренного потребления спиртного, — терпеливо сказал он.

— Так хочешь от меня избавиться, чтобы самому сбежать на свой корпоратив? — надулся Илья.

— Так хочу, чтобы ты выбрался, наконец, из своей скорлупы, — мягко возразил Костя. — Твой характер портится экспоненциально относительно времени, проведенного взаперти. И ладно бы от тебя этого требовало окружение — ты сам. Все сам. И я могу никуда не ходить. Только скажи.

Илья моргнул и отвернулся.

— Еще чего! Собрался — так и иди. Ты шарф не разложил, — буркнул он, часто моргая.

Костя понимающе улыбнулся, дотянулся до его губ своими и встал. Немного отжав шарф, он растерянно спросил:

— А как его раскладывать-то?

Илья негодующе фыркнул — и Костя засмеялся:

— На полу, разумеется! Но ты можешь и на потолке пристроить.

Они лежали в постели. Костя уже закрыл глаза; Илья все просматривал страницы в интернете.

— Сколько всякой дряни нужно! — негодовал он. — Нет, ты только посмотри — специальные шампуни для шерсти, для шелка, для хлопка, для синтетики… о! Вот… Маты. Из пенопропилена. Они издеваются?! И какая разница между этой хренью и туристическим ковриком?

— Этикетка? — сонно предположил Костя.

Илья рассеянно угукнул. И ткнул Костю в бок:

— А где наши коврики?

Костя тяжело вздохнул и приподнялся на локте.

— Сокровище мое, завтра, а точнее уже сегодня я сниму их тебе с антресолей, куплю новые, что угодно, но после того, как получу свои законные восемь часов субботнего сна. Отбой, рядовой Томашевич!

Он вынул планшет из рук Ильи и выключил свет.

— Спокойной ночи, — зевнув, сказал он, чмокнул его в плечо и лег.

Илья помолчал немного и произнес:

— Интересно, а носки смогу связать?

Костя вздохнул и включил свет. Он осуждающе уставился на невинно смотревшего на него Илью.

— Подозреваю, что смогу, — сам ответил на свой вопрос Илья. — Или митенки?

Костя застонал и накрыл лицо подушкой.

Илья злорадно засмеялся и ущипнул его. И выключил свет.

— Так коврики здесь? Можно будет попробовать их приспособить. — Он помолчал немного, словно рассчитывал на ответ Кости, затем сказал: — Ладно, спокойной ночи.

Днем Илья вцепился клещами в несчастную Катерину, допытываясь, можно ли крючком вязать носки и если да, то как. Костя смотрел на нее не без мстительного удовольствия. Затем, правда, он сам оказался мишенью неофитского энтузиазма, когда Илья потребовал его помощи в выборе пряжи для носков, и, кажется, уже она злорадно улыбалась, глядя на них.

Было совсем темно, когда они возвращались домой. Костя держал в руке стаканчик с кофе; Илья пристроил свой на подлокотнике кресла. Он сказал, как бы между прочим, словно о чем-то незначительном:

— Я написал Алене, что с удовольствием приеду.

Костя ответил не сразу — ему понадобилось время, чтобы осмыслить сказанное.

— Тебя отвезти? — спросил он.

— Нет. Зачем? Дофига же фирм, доставят без проблем. Кость, я… — Илья шумно выдохнул. — Я сам хочу. Добраться и вернуться. Тем более Зина неожиданно начала считать, что я вполне подготовлен к самостоятельным вылазкам.

Костя положил руку ему на плечо и легонько сжал. Они шли дальше, Костя не убирал руку, Илья не возражал.

Дома они зажгли свечи; Костя устроился на диване с бокалом вина. Илья перебирал пряжу. Затем он вскинул руку с нечто, похожим на бумеранг.

— Шаблон для сушки носков, — торжественно сказал он.

Костя неторопливо приложил руку ко лбу, всем своим видом демонстрируя обреченное отчаяние.

— Я самоотверженно не стал покупать маты для сушки вязаных изделий. Ты обещал мне пожертвовать коврик, — заметил Илья.

— Не пожертвовать, — возразил Костя. — Сдать в аренду. С гарантией возможности целевого использования потом.

— Брось, — дрогнувшим голосом ответил Илья.

— Не в этом году, так в следующем, — невозмутимо продолжил Костя. — Это вполне осуществимо. Если, конечно, ты захочешь. Кстати, носки в таком случае будут просто необходимы.

Илья задумчиво посмотрел на пряжу и кивнул.

— В таком случае нужно начинать подготовку, — решил он. — Поехал за крючком.

Костя от удивления приоткрыл рот — и облегченно, неверяще, радостно улыбнулся.

Комментарий к Глава

С четвертым адвентом! 

Репутация Кости — абсолютно непробиваемый флегматик и непоколебимый оптимист— складывалась месяцами, годами, десятилетиями даже. Он все еще работал над ней и небезуспешно, что говорили за его спиной, он знал, охотно подтверждал делом — способностью сохранять голову в самых невероятных ситуациях и искать максимально выгодный выход из любой ситуации. Но, кажется, судьбе взбрело в голову проверить его непоколебимость. И воспользовалась она для этого по своей тщательно пестуемой привычке самым близким человеком.

Илья вязал носки. Задача увлекла его невероятно, сначала он бесконечные часы изучал все, что предлагал интернет, консультировался со всеми подряд; Катерина вполне удачно уклонилась от такой чести, сославшись на свою полную неспособность вязать что бы то ни было крючком. «Даже банальный рачий шаг, чтобы края обработать — нет, не получается совершенно, только спицы и иголка», — глядя на Илью кристально честными глазами, сказала она. Можно было не верить ей — и Илья не верил, но чисто формальных оснований для этого не было, пришлось оставить Катерину в покое. Лена в магазине на другом конце города наверняка помогла бы, но туда ехать далеко и время наступило такое, что когда ни приди, людей — толпа. А при толпе требовать разъяснений и консультаций было совершенно не в духе Ильи, так что и ее минула эта участь. Пришлось ограничиться чисто виртуальными источниками информации, благо их наличествовало в избытке. И мирным вечером, когда за окном сгустилась стылая, промозглая тьма, когда шум города немного изменился в праздную сторону, когда можно было устроиться на диване с чашкой чая и книгой, Илья потребовал у Кости:

— Примерь.

Тот подозрительно посмотрел на него, с опаской — на нечто, что Илья держал в руке, отчего-то покосился в окно с непонятной тоской и взял, что ему совали.

— И что я должен с этим делать?

— Я же сказал, примерь. На ногу, — счел нужным уточнить Илья.

— М-м, — задумчиво протянул Костя, осторожно беря нечто из его руки. Не без удовольствия погладил и с интересом присмотрелся: нечто у него в руке напоминало носок, только если очень хорошо знать, что именно визави собирался изготовить. — По-моему, неплохо.

Он натянул это на руку и повертел перед собой.

— Цвета прикольные, — заметил он, стягивая манжету и возвращая Илье.

— На ногу! — раздраженно приказал Илья. — Это носок, в конце концов.

— У тебя вроде есть шаблон, — осторожно заметил Костя, изучая это нечто куда более пристально. — Думаешь, налезет?

— Я и хочу узнать! — рявкнул Илья. — По обхвату вроде окей, но давай ты все-таки наденешь, и мы посмотрим.

Костя тяжело вздохнул и подчинился. Он поставил ногу на пол, одобрительно хмыкнул и собрался было снимать манжету, но Илья потребовал, чтобы он встал и прошелся, а затем отчитался о всех возможных ощущениях.

— Да нормально все!

Костя пожал плечами, сел на диван и нагнулся, чтобы стянуть манжету, но Илья велел:

— Дай сюда ногу!

Откашлявшись, Костя положил ногу ему на колено. Илья пристально осмотрел дело рук своих со всех сторон, зачем-то изучил пятку, хмыкнул и задумчиво почесал макушку и стянул манжету.

Через несколько мгновений его не было в комнате: по невнятным причинам Илья оборудовал себе рабочее место подальше от Костиных глаз. Возможно, не желал демонстрировать неловкие движения. Или показывать полуфабрикат, суеверно боясь, что результат окажется совсем неприглядным. Или просто Илье было куда приятней в одиночку колдовать над своими творениями — во что верилось с трудом, учитывая его категорическую потребность в обществе. Костя пожал плечами и переключился на книгу, рассчитывая на скудный на события, уютный вечер дома.

Не тут-то было. Через полчаса Илья снова требовал, чтобы Костя примерил носок. На сей раз он куда больше походил на привычное изделие — у него была пятка. Впрочем, Илья остался неудовлетворен, уехал, возмущенно бормоча что-то себе под нос. Через двадцать минут вернулся с тем же требованием. Пятка была сделана куда уже, плотно прилегала к ноге, и он удовлетворенно кивнул.

Костя покачал головой, допил чай, полистал телеканалы и собрался читать дальше. Но — Илья снова требовал примерить носок.

— У тебя есть шаблон ведь! — с чувством, похожим на отчаяние, воскликнул Костя.

— Он чтобы сушить, — хладнокровно ответил Илья. — Примеряй давай.

Костя без особой надежды все-таки попытался сопротивляться:

— У тебя есть свои ноги, в конце концов!

— Во-первых, я вяжу тебе, — холодно заметил Илья. — Во-вторых, если бы я так просто мог нагнуться и натянуть это на свои ноги, а затем снять, я бы не стал дергать тебя.

Едва ли к облегчению Кости — скорее, наоборот, — Илья больше не дергал его. Настроение от этого не особенно повышалось; Костя, поерзав, решил сделать чай — или какао. Он подошел к Илье, положил руки ему на плечи и поцеловал в щеку.

— Получается? — спросил он.

— Это самый идиотский вопрос, который ты только можешь придумать, Алиев. — Илья отклонил голову, скривился и недовольно дернул плечом. — Более идиотский, наверное, это: «ты еще не встал на ноги»?

— Его я тебе не задавал, — пробормотал Костя, выпрямляясь. Его задела реплика Ильи и неожиданно — очень сильно.

— За что я тебе бесконечно благодарен. — Илья в раздражении бросил крючок на кресло и начал распускать носок.

Костя даже вздрогнул:

— Что ты делаешь? Зачем? Хорошо ведь выходило!

— Плохо, — категорично заявил Илья. — Я где-то убавления не так сделал, оно не так получается. Ладно, завтра будет день. Тебе что нужно?

— Да так… чай тебе сделать? Или какао. Или кофе, — отстраненно предложил Костя, следя за тем, как носок укорачивается. Впрочем, Илья дошел до пятки, натянул манжету на руку и хмыкнул, затем отложил вязание.

— Чай это хорошо, — пробормотал он и решительно воткнул крючок в моток.

Он побыл немного на кухне, барабаня пальцами по подлокотникам кресла. Костя скорее ощущал, чем слышал это: нетерпение, неожиданная, не совсем понятная нервозность Ильи поднималась в воздухе вроде тумана, казалось, ее можно вдохнуть в легкие, еще немного — и нагрести полные пригоршни. Едва ли это было связано с заминками, которые сам же Илья себе создавал, добиваясь непонятного, одного ему известного результата, должного быть максимально приближенным к идеалу. И внезапно уехал, оставив Костю растерянно думающим, виновато ли во внезапной смене настроений его поведение, новое увлечение Ильи или что-то другое.

Взяв чашку с чаем для Ильи и стакан воды себе, Костя отправился искать Илью. Задача оказалась простой до обидного: Илья нашелся сразу же в гостиной. Он благодарно угукнул, когда Костя поставил ему на подлокотник чашку, и спросил:

— Скажи-ка, мы, когда съезжались, у тебя было что-нибудь новогоднее?

После долгой паузы Костя осторожно поинтересовался:

— А что именно должно быть?

Илья хмуро посмотрел на него.

— Что-нибудь. Гирлянды. Фонарики. Игрушки. Что угодно.

Костя опустился на край дивана и склонил голову к плечу, с любопытством глядя на него.

— А у тебя?

Илья негодующе фыркнул и снова уставился перед собой.

— Стол нужно будет подвинуть, — сосредоточенно произнес он. — Если ставить нормальную елку, а не ту фигню на пятнадцать сантиметров, то места для нее не будет. И нужно будет покупать все игрушки.

Костя озадаченно смотрел на него, не представляя, что именно ему следует говорить и как реагировать.

— В конце концов, раз мы прошли через серьезное испытание, можно подумать и об утверждении каких-нибудь традиций, — строго сказал Илья. — В какой цвет украшенной ты бы предпочел иметь елку?

Костя недоуменно хмыкнул.

— В веселенький? Ну, живенький такой, — предложил он, широко улыбаясь.

— Я требую серьезного отношения к моим начинаниям! — возмущенно воскликнул Илья и для большей убедительности стукнул кулаком по креслу. Впрочем, взгляд, брошенный на Костю, свел на нет его усилия, еще и губы не без усилий не расплывались в улыбке.

— Иного быть не может, — заверил его Костя. — Но ты ведь не собираешься непременно сейчас приступать к реализации твоих замыслов?

Илья вздохнул и признал:

— Увы, с этим придется подождать.

Полчаса спустя они лежали с выключенным светом. Костя разминал кисть Илье. Едва ли это было необходимо, скорее всего, излишне, это могло быть неудобно или как угодно глупо, но отчего-то приятно. Примерно так же, как ощущать благодарные прикосновения пальцев и обладать возможностью переплести с ними свои, а затем поднести к груди.

— А я помню самую первую елку. Или не самую, — тихо сказал Илья. — Она казалась мне огромной, а внизу висел самый классный в мире самолетик, и я хотел с ним поиграть. А елка стояла на чем-то, не помню, то ли стол, то ли какая тумба. Я уже приволок стул и почти добрался до него, но меня перехватили на подходе. Влетело, зараза… и от родителей, и от бабки.

— А у нас были невероятно красивые зеленые шары. Причем большинство игрушек было симпатичными, блестящими, даже с какими-то украшениями, а те шары были просто зелеными. Огромными и… не знаю, как объяснить… — Костя уткнулся ему в плечо и хмыкнул.

— Волшебными, — шепотом завершил Илья. — Я помню только один. Красный. Бордовый. Нет, не бордовый. Фантастически сложный цвет, если на него смотреть ночью, чтобы только уличные фонари заглядывали, то он был коричневым, оранжевым таким и словно светился изнутри. А если горели огни на елке, то он мог быть то сиреневым, то каким-то… хм, пурпурным.

Он повернулся к Косте — тот подложил руку под голову и внимательно слушал.

— А на макушке у вас что было?

— Звезда. — Костя даже поморщился. — У кого бы мы ни были в гостях, у всех звезды. Причем каждый раз вокруг нее сложена какая-то легенда. И ей гордятся, считают долгом рассказывать, практически пьют за ее здоровье и долголетие.

Илья засмеялся.

— За ней пробирались в стан врага, что ли?

— Угу, и чуть ли не под колючей проволокой. — Костя поморщился и уткнулся в подушку.

— А у нас гирлянда. Несколько шариков друг на друге. И вот я сейчас думаю, она была ужасной. В ней было столько цветов, что глаза слезились. То ли цыганский табор на вечеринке, то ли шкатулка с украшениями какой-нибудь кабаретистки из самого захудалого гетто. Но на новый год сходило. Я думаю, простого конуса на нашей елке хватит. Или сосульки. Или завитушки.

— Или звезды, — с готовностью подхватил Костя.

Илья неторопливо и с удовольствием стукнул его.

— Я не знаю, что Зине подарить, — неожиданно сказал он.

— Носки, — радостно предложил Костя.

Илья мрачно сверкнул глазами в его сторону и нахмурился. В темноте, правда, вся эффектность его мимики была утрачена. Костя, посмеиваясь, чмокнул его в щеку.

— Я считаю своим долгом обидеться, — пригрозил Илья.

— Я считаю своим долгом обратить твое внимание, что таким образом бессознательно выражаю глубочайшее почтение и восхищение твоим мастерством и получаемым результатом.

— Иными словами, ты категорически не хочешь страдать в одиночестве, нося продукт кустарного труда, исполненный мною и для тебя, — хмыкнув, подытожил Илья.

— Причем абсолютно, — охотно подтвердил Костя. И навис над ним: — А спросить у нее не хочешь?

— Да она придумает что-нибудь ужасное. Два круга в быстром темпе вокруг микрорайона, например.

— О! — оживился Костя. — Не забыть дать ей фотоаппарат и попросить, чтобы она вручила тебе флаг или факел.

Илья гневно зарычал и попытался столкнуть его. Костя делал вид, что поддавался — он смеялся, падал на кровать, но снова нависал над Ильей и целовал его.

Они успокоились. Илья нащупал его руку, переплел пальцы, легонько сжал.

— Думаешь, она ответит? — тихо спросил он.

— Уверен, — сдержав зевок, ответил Костя. — До этого всегда отвечала.

Илья поставил Зину в известность, что они идут заниматься новогодним шопингом.

— Ты знаешь место, где можно купить снег, мороз и солнце? — полюбопытствовала она, разминая его ноги. — Тогда я в доле.

— Нарисуй твои пожелания на листке и приколи куда-нибудь, — посоветовал Илья. — Например, на язык.

— Какая странная магия, — флегматично заметила Зина. — Боюсь только, что действовать будет не так и не о том, как я хочу. Так о чем шопинг-то?

Илья нахмурился: отчего-то он чувствовал себя неловко, готовясь признаться ей, что хочет купить новогодние игрушки. Словно ему еще десяти не исполнилось, словно все, что случилось, наложило неизгладимый отпечаток на его возрасте, ввергнув в детство.

— Игрушки на елку, — процедил он, внимательно следя за ней.

— Прошу прощения. — Зина выпрямилась и скрестила руки на груди. — Я, конечно, простая смертная, а не иголко-языкастый маг, более того, я простая баба, не обремененная верхними образованиями. Но я отчего-то всегда была уверена, что игрушки на елку нужны, чтобы присобачить их на елку.

Илья, помедлив, подтвердил резким: «Ну».

— И где же елка?! — воскликнула Зина, разведя руки. — Я не вижу ее здесь, но уверена, что и в гостиной и даже на кухне, а в ванной тем более ее тоже нет.

— О женщины. Вам только дай волю, вы ввяжетесь в какой угодно шопинг. Главное — шопинг, — со вздохом произнес Илья.

— Это увлечение гендерно нейтрально, — хлопнув его по бедру, весело заметила Зина. — И вообще, идти за игрушками предложил ты, так что и ты не менее грешен.

Они обсудили, как именно прикреплять елку к креслу, как лучше всего располагать игрушки, Зина даже принесла швабру. Она заливисто смеялась, глядя, как Илья пытается управиться с ней, чертыхаясь и пыхтя; он попытался дотянуться этой же шваброй до нее, но едва не упал. Зина подскочила и удержала его.

— Но вообще ты молодец, — искренне сказала она. И подмигнула — и Илья, раздувшийся было от гордости, засмеялся, понимая, что деяние, им совершенное, на подвиг не тянет совершенно.

У торгового центра Зина прочитала сообщение, пришедшее ей на телефон, и, неловко улыбаясь, сказала Илье:

— Подруга, оказывается, тоже здесь. Ты не будешь против, если я с ней парой слов перекинусь? Справишься один, или все-таки мне лучше с тобой быть?

Илья закатил глаза, взмахнул рукой и ответил: «Брось, не маленький».

Зина в порыве благодарности чмокнула его в шапку.

— Если что, звони, я телефон в руке буду держать.

Илья только поморщился.

Запала ему хватило только на путь до дверей. Дальше предстояло попасть внутрь, определиться с магазинами, в них — с выбором, затем, возможно, выпить кофе с Зиной, если ее подруга уже отвязалась от нее, и отправиться домой. Чем дольше Илья думал об этом, тем меньше решительности ощущал. Но признаваться в этом — да еще за полшага до цели, да еще себе? После того, как он полночи строил планы насчет их с Костей елки, после того, как подбил Зину на вылазку в неожиданном направлении? И он старательно объехал белого медведя с листовками, санта-клауса и нечто, похожее на енота — все они пытались всучить листовки с предложением бог весть чего — и въехал внутрь.

Ему неожиданно понравилось настроение, охватившее внутри: что-то оживленное, суетливое, нетерпеливое и радостное. И везде мишура, от которой, чего доброго, ослепнуть можно, везде фигуры, призванные символизировать новый год и что угодно, связанное с ним. Илья подъехал к первому же прилавку и вытянул шею. Пара коробок стояли так, что с расстояния в пару метров он мог неплохо разглядеть содержимое, но ему хотелось посмотреть поближе. Продавщица переглянулась с покупательницей, с которой только что разговаривала, и опасливо спросила:

— Вам помочь чем-нибудь?

Илья неожиданно оценил ее как «девочку» — в смысле юного совсем человека, особенно если смотреть на него с высоты собственного возраста и опыта. И еще эта растерянность: девочка вроде знала, что люди вроде него тоже люди, но не имела возможности лично убедиться в этом. И не без ехидства возник еще один вопрос: она в обморок не упадет от неожиданности, когда Илья обратится к ней с обычными словами. А еще почти забытое ощущение: есть человек, настроенный если не скептически, так безразлично наверняка, и задача Ильи — расположить его к себе и проекту, и что может быть лучше такого вызова? От такой мысли сердце забилось энергичней, и он улыбнулся.

— Да, охотно. У вас кроме красных и синих еще какие игрушки есть?

Девочка вышла из-за прилавка, чтобы подать ему несколько коробок. Выбирать помогала и покупательница. Через десять минут, заполненных не столько выбором, сколько флиртом и просто дружеской болтовней, Илья обзавелся первыми приобретениями. Почти через час он купил себе кофе и позвонил Зине.

— Как успехи, дражайший шопоголик? — спросила она, садясь напротив.

— Отлично. Наверное, чрезмерно энтузиастично, но и время такое, — самодовольно улыбаясь, ответил Илья. — Осмелюсь поинтересоваться, как ваши достижения.

— Превосходно, — рассеянно улыбнулась Зина, глядя по сторонам. — Хорошая нынче пора, волшебная. Она соцпедагог, пытается вдохновить людей на благотворительность, так сейчас это особенно хорошо получается.

Илья поднял брови и прикусил губу, пытаясь сдержать сарказм.

— Соцпедагог? — вежливо уточнил он.

— Угу. Собачья работа, надо сказать. К их школе прикреплено детское онкоотделение больницы, они там занятия проводят. Ну и попутно что-нибудь для детей делают. Фигня самая разная, но она может оказаться очень важной. — Зина задумчиво поглаживала стол.

— Ты ей помогаешь? — тихо спросил он.

Зина посмотрела на него и улыбнулась.

— По мере возможности, господин хороший. Если после твоих и других капризов у меня остаются силы и настроение. Наверное, хотела бы почаще, но не складывается.

— А тут она что делала? — после заминки спросил Илья.

— Да что обычно. Искала новые контакты. Не финансы, Илья, — Зина усмехнулась, заметив, что он негодующе выпрямился. — Для этого как раз возможностей уйма. Тут, понимаешь, какое дело. Игрушки-то есть. И книжки, и альбомы, и карандаши. Нужны люди, которые этим будут с ребятами заниматься. Или просто что-нибудь для них делать, чтобы у них не только стены отделения перед глазами были, но и новые люди, все такое. Ну-с, кофе выпит? Можно за елкой отправляться?

Когда Костя пришел домой, Илья сидел в гостиной, освещенной только двумя настенными светильниками; на полу лежала елка и коробки с самыми разными игрушками. На коленях у Ильи лежали два носка с неспрятанными еще концами ниток и остатки мотка с воткнутым в него крючком. Сам Илья сидел, заложив руки за голову, и смотрел в окно. Костя остановился в дверном проеме и подозрительно посмотрел сначала на коробки, затем на Илью.

— Случилось что-то страшное? — подозрительно спросил он.

— Новый год скоро, — негромко отозвался Илья. — Новое время, новая жизнь. Или старая продолжается. Любую реку можно измерить до сантиметра, поставить на берегах огромные километровые столбы, а ей все равно. Хотя вот он, сто сорок шестой километр.

Костя сделал один шаг, и еще один, опустился перед ним на корточки и положил руку на подлокотник его кресла.

— Я боюсь спрашивать, что именно подстегнуло тебя к таким философствованиям.

— Да так… — Илья усмехнулся. — Можно начать совершенно новую жизнь с понедельника или с первого января, например. Но зачем ждать чего-то непонятного, м?

Костя пожал плечами и взял с его колен носок.

— На шаблон натягивается нормально. На мою ногу тоже. Ты бы слышал, как чертыхалась Зина, — злорадно ухмыльнулся Илья. — Но это все-таки тебе. Следовало бы запаковать и красиво завязать ленточку, но уж позволь так вот, по-свойски. Не вручить, но отдать.

Он не опустил рук, только перевел на Костю лукавый взгляд.

У Кости неожиданно защипало глаза. Он встал на колено и обнял его.

После ужина Илья потребовал перейти к наряжению елки. После пары неудачных попыток и тостов за каждую неудачу она стояла. Костя цеплял на нее шары сверху, Илья — на нижние ветки.

— Так ты спросил Зину, что она хотела бы на подарок от тебя? — спросил Костя.

— Мымра она, — радостно ответил Илья.

— Рядом с тобой другие не выживают, — хладнокровно заметил Костя и встал рядом с ним, любуясь елкой. — И все-таки?

— Сказала. И я даже купил для этого ниток. Представляешь, она хотела сама их купить!

— Безобразие, — согласился Костя.

Илья взял его за руку и легонько поцеловал.

— Я никогда не думал, насколько мне повезло, — тихо признался он. — Этого не замечаешь, если не видишь ничего, кроме себя, а в зеркало смотреть не желаешь. Надеюсь, ты не собираешься хлопнуть дверью из-за моего сволочного характера и оставить меня наедине с ним. Мне было бы очень печально.

Костя выдохнул.

— Что ты, — выдавил он.

— Отлично! — радостно воскликнул Илья. — В таком случае, отчего бы тебе не открыть по поводу грядущего праздника бутылочку чего-нибудь? Давай-давай!

Он оттолкнул Костю и поехал к елке, начал собирать коробки. Костя посмотрел на него, покачал головой, неверяще усмехнулся и пошел на кухню.

Комментарий к Глава

С рождеством! 

Илья упрямо отказывался признаться, что именно Зина захотела в подарок. Костя пригрозил, что обидится, получил в ответ злое: «На обиженных воду возят», — и постарался переключиться на что-нибудь радикально отвлеченное в расчете на привычку Ильи делиться если не всем, то многим — но тогда, когда или уверен в успехе или не может не признать собственную неудачу.

Кое-какие вещи вполне могли показаться подозрительными человеку, немного с вязанием знакомому. Например, цвет ниток — он ничего общего с привычными, собой давно принятыми и утвержденными цветами не имел. Это были, что называется, конфетные цвета — нежно-салатовый, не менее нежный голубой, канареечно-желтый и ослепительно белый. Представить, для чего такие цвета могут пригодиться, было сложно. Еще более проблематичным казался выбор ниток: они были невероятно, нереально мягкими, едва ли у человека неискушенного был опыт обращения с ними. Илья сам не верил, что возится с такими нитками, но и отказаться удовлетворить желание, высказанное Зиной, когда сам же предложил сделать ей какой угодно подарок, было затруднительно.

Она же, когда Илья предложил ей какой-нибудь подарок, связанный собственными, кривыми и неловкими, еще год назад совсем ни на что не пригодными руками, долго глядела на него, словно приценивалась. Он уже попрощался с жизнью, представив, как сутки напролет будет вязать какой-нибудь особенно извращенный плед на кровать кинг-сайз, а Зина ухмыльнулась.

— А не навяжешь ли ты мне, скажем, штук пять детских шапочек? Я готова, как говорится, предоставить полный простор для твоей фантазии и твоих шаловливых ручек, — хищно щурясь, сказала она.

У Ильи неэстетично округлились глаза и отвисла челюсть.

— Детских шапочек?! Ты охренела, что ли?

— Для Люськи, — хладнокровно пояснила Зина, кивнув в сторону, из которой пришла. — Для деток из ее отделения. Ну вообще отделений, но шапочки принципиальны только для некоторых. После химии которые, ну, которые без волос остались.

Илья нервно усмехнулся, отвел глаза и пожал плечами.

— Ладно, забудь, — флегматично продолжила Зина. — Можешь носки связать. У меня тридцать девятый размер, лапа скорее ласта, но подъем не самый высокий. Шапку не надо, тут с моей сковородчатой физиономией без тридцати трех магазинов и пятнадцати дюжин примерок ничего толкового не подобрать.

— Нет, я… — Илья перевел дух. — Это неожиданно. Зин, ты же сама понимаешь, что я меньше месяца как крючок в руках держу, умею немного больше, чем воздушные петли, это получатся просто-таки уродские уродства!

— Так для шапочек больше и не нужно, — мягко улыбнувшись, ответила Зина. — Им не по улице же бегать, их никто не выпустит, даже и летом. А чтобы в помещении чутка голову прикрыть, и просто чтобы дать им возможность прихорошиться. Им косынками все головы повязывают, но это такой ужас, признаться, а если шапочки прикольные, то детки прямо от зеркал не отлипают и радуются прям до визга. Честно, малая радость, но очень важная. Уж на что я лопух, но и то пыталась как раз этими самыми воздушными петлями чего-то наковырять. — Она поморщилась и глухо призналась: — Мама, правда, после моих упражнений все крючки, спицы и нитки от моих клешней спрятала. Сделаешь пару штук?

— Но результат не гарантирую, — пригрозил Илья, пытаясь за суровостью скрыть полнейшую растерянность.

— Да брось! Выберем цвета поярче, а узоры могут быть самыми простыми. Давай-ка, поехали нитки выбирать!

Возбужденно сверкавшая глазами Зина вскочила и чуть ли не в ладоши захлопала, подгоняя вконец ошеломленного Илью. Он, правда, спохватился достаточно, чтобы настоять и заплатить за пряжу, но выбирали Зина и Катерина, ему вручили пакет, в который он осмелился сунуть нос только дома. От буйства красок он вздрогнул, но успокоился так же быстро, как вспыхнул, сдержался и не отправил Зине сообщение, что затея дурацкая и он отказывается ее осуществлять. Более того, задание его заинтересовало: что именно можно сделать из этих конфетных цветов, из совершенно мягких — если верить этикеткам, гипоаллергенных, абсолютно устойчивых к воздействию агрессивной среды и вообще просто замечательных — ниток? Самый поверхностный поиск в интернете предложил умопомрачительное количество вариантов — от простеньких схем для начинающих энтузиастов вроде Ильи до худо-бедно усложненных вариантов, так что развернуться было где.

В этой ситуации самым сложным оказалось определиться, как именно прятать этот проект от Кости. Не то чтобы ему свойственно было совать нос во все дела Ильи, но умеренное любопытство он все-таки проявлял. Его деликатности хватило бы, чтобы подхватить игру и сделать вид, что не замечает ничего, что хотел спрятать от него Илья, но сама необходимость конспирации беспокоила его. В самом этом занятии в принципе не было ничего крамольного, и — коль скоро просила об этом Зина, так и он принял бы это без особых проблем, но все-таки было в этом нечто — глупое? Бестолковое? Неуместное? Непривычное? Илья не мог подобрать точного определения. Наверное, еще больше он не хотел услышать комментарии вроде: «И на кой-тебе это?», «Глупость какая, делать вам больше нечего». Доброты Кости хватало на достаточно ограниченный круг людей.

Впрочем, все обошлось малой кровью. Если Костя и заметил неожиданную палитру на рабочем столе Ильи, то вида не подал, говорить о его секретах с Зиной не пытался, вел себя, как ни в чем не бывало. Возможно, его взгляды были более задумчивы и продолжительны, чем обычно, но это Илье могло казаться. Говорить о подарке он отказывался наотрез, и Костя почти сразу забросил попытки разузнать.

Зина оказалась права: вязать детские шапочки оказалось неожиданно просто, Илья поэкспериментировал с узорами, которые — и он знал наверняка — никогда по доброй воле не допустит ни в свой, ни в Костин гардероб; более того, две шапочки он связал в полоску, и это оказалось неожиданно сложно — нужно было менять цвета, а затем, проклиная собственную рискованность, заделывать концы. Он остался доволен. Зина — тем более. Она с восторгом осмотрела каждую шапочку, даже пристроила себе на голову и повертелась перед зеркалом, многократно похвалила Илью, а в завершение сказала:

— Отлично! Значит, завтра едем вручать. — На опешивший, испуганный даже взгляд Ильи она пояснила: — Ты же не думал, что я это буду делать без тебя? — А затем, склонив голову и с любопытством глядя на него, она спросила: — Или ты боишься?

Илья мрачно посмотрел на нее и сбежал на кухню. Зина присоединилась к нему, налила воды в стакан и села на стул.

— Я с огромным удовольствием предпочел бы ограничиться анонимным исполнением и репортажем с передовой от бывалого врученца, — мрачно заявил ей Илья.

— Боишься? — понимающе спросила Зина. — Зря. Они не кусаются и совершенно не заразны, я даже больше скажу: в большинстве своем они отлично воспитаны и очень жизнерадостны. И… для тебя это тоже полезный опыт. Чисто в плане того, что твой личный опыт это штука замечательная, но он не исключителен. Это неплохо напоминать себе время от времени. Не подумай, что это часть терапии или что угодно вроде этого, это, знаешь, не моя компетенция и не мое намерение совершенно. Это просто — ну, по приятельски, что ли? Ну и кто его знает, может, и ты кому-то сможешь помочь. Так как?

Илья согласился. Зина по такому знаменательному поводу решила отказаться от всех своих измывательств — перенести их на другой день, чтобы не утомить Илью больше необходимого. «За один день ты не заржавеешь, потом наверстаем, — бодро пояснила она. — И вообще, тебе силы нужны будут». Ее замечание не добавило Илье оптимизма; чем ближе час Ч, тем сильней бушевали в нем сомнения.

— Что именно я буду там делать? — в который раз спрашивал он.

— Вручать подарки, спрашивать, чем занимается одаряемый, интересоваться, как дела в школе, чему новому научился, что угодно, короче, — терпеливо повторяла Зина.

У входа на территорию больницы она остановилась. Илья повернулся к ней, подозревая, что она будет наставлять и назидать. Он почти угадал. Зина поколебалась немного и сказала:

— Ты только не забывай, что они вполне нормальные люди со вполне нормальной жизнью. Ну, в тех рамках, в которые их поместили. И еще. Что тебе говорят — делай. Там медсестры — это боги, их слушать безоговорочно. Говорят: хватит, — ты делаешь книксен и выметаешься. Говорят: а еще вон того навести, — берешь под козырек и шуруешь туда. Говорят: а давайте-ка поместим вас в эти гламурные бахилы и напялим на вас этот элегантный презерватив, — ты радостно улыбаешься и поднимаешь руки. С детьми не сюсюкать, они уже взрослые. — Она помедлила немного и мрачно добавила: — Родителей лучше избегать, наверное, там лотерея каждый раз. — Зина сунула руки в карманы и посмотрела в сторону. Затем продолжила: — И, Илья, ни в коем случае ни к кому не привязываться. С кем-то из них можно будет потом встретиться, и все такое, с кем-то никогда. На всех… на все случаи никого, никакого человека не хватит. И готовься к тому, что стерилизовать тебя будут, как на Байконуре. — Она ехидно ухмыльнулась и хлопнула его по плечу, радуясь, когда Илья вздрогнул от неожиданно сменившейся темы. — Не в этом смысле, альфа ты наш. А в бактериологическом.

Илью все равно передернуло — неясно, от чего больше: внезапного садизма Зины или неожиданно для него прозвучавшей двусмысленности формулировки. Он не был готов к тому, что предстояло, и чем ближе к отделению, тем меньше.

Зина размеренно шагала по дорожкам, затем по коридорам, говорила с медсестрами, представляла Илью. Он пытался держаться непринужденно, но сам себе признавался, что совершенно отвык от многолюдности. Зина иногда наклонялась к нему и спрашивала: «Ты в порядке?». Илья послушно огрызался — едва ли она рассчитывала услышать, что нет, он растерян, у него кружится голова и нешуточно трясутся поджилки. Ладно бы просто помахать детям рукой и сбежать — но Зина же тянула его из общей комнаты, где уже было несколько детей (и они с любопытством подходили к нему, восхищались коляской, спрашивали что-то еще, и Илья пытался держаться дружелюбно) в одну палату, еще одну, и еще. Она была права: на головы некоторых детей были надеты яркие шапочки; Илья поднаторел достаточно, чтобы определить, что некоторые были связаны просто филигранно, а некоторые — не меньшим дилетантом, чем он, и когда он вручал свои шапочки, обязательно находился хотя бы один ребенок, говоривший, что у него ничуть не хуже. Его — добрый час спустя — затащили в сестринскую и напоили чаем с конфетами. Илья готов был расшибить себе лоб, что не догадался ничего прихватить для них, но Зина достала из рюкзака огромную коробку с печеньем, которую с веселыми возгласами водрузили в середину стола. Сестры повосхищались им, его несказанными умениями, затем переключились на свою рутину. Зина спросила о ком-то, ей сказали, что он пошел на поправку. На вопрос о другом промолчали и переглянулись. Она нахмурилась и потянулась за печеньем, затем положила его перед собой на блюдечко.

Илья удивился, когда его провожать вышла добрая половина отделения. Его обступили, одна девочка в его шапке попыталась забраться на колени. Зина спасла: сказала, что им нужно на терапию. Ему посочувствовали, кто-то пожал руку и сказал: «Все будет хорошо». Илья едва выдавил: конечно.

Он настоял, чтобы они пообедали в кафе. «Я приглашаю», — категорично заявил он. Зина подняла брови, но промолчала.

Когда она принесла кофе, Илья спросил:

— Ты этим почему занимаешься? — Зина села, удивленно посмотрела на него и подняла брови. Илья поспешил уточнить: — Ну, ты сама прошла через это? Или… в твоей семье? — Он помялся немного и предположил, надеясь, что не заденет ее за больное: — Ну, родители? Или…

— Я здорова, как конь. Всегда была, — хмыкнула Зина. — Не поверишь, никакая зараза ко мне не липнет. Мама тоже в порядке. Брат да, с его дисплазией пришлось побегать. Но он в порядке, жив-здоров и даже упитан.

— Тогда… — Илья погладил чашку, подлокотник собственного кресла, оглядел кафе. — Тогда зачем тебе это?

— Не знаю, привычка, наверное. Брат часто был в больнице, я тоже там бывала. Там доводилось заботиться о других. Были те, которым это действительно было очень нужно. Ай, мало ли причин. Наверное, я просто не могу не делать этого. Да брось, обязательно, что ли, нужно рациональное объяснение для каждого чиха?

— Нет, что ты, — поспешно ответил Илья.

Зина неожиданно ухмыльнулась:

— А ты это, продолжай такие штуки делать, тренируйся, развивай мелкую моторику. Я много мест знаю, где они очень ко двору придутся. Если, конечно, ты категорически не откажешься.

Илья усмехнулся и покачал головой.

— Пожалуй, я категорически соглашусь, — негромко сказал он, берясь за чашку.

Затем Зина предложила проводить его до дома.

— Нет, не нужно. Я Костю встречу, — рассеянно отозвался Илья, пряча смартфон в карман. Пауза, последовавшая за его замечанием, его насторожила. Он поднял голову: Зина внимательно смотрела на него. Он вспыхнул: — Что?!

Она пожала плечами и ответила отстранено:

— Ничего. Я просто… мне кажется, это не особенно в вашем духе. Н-ну я могу тебя доставить дотуда, ты устал ведь. День был насыщенный.

— Я в порядке! — огрызнулся Илья. — До него рукой подать. И вообще, я вполне могу самостоятельно передвигаться. — На ее скептический взгляд он упрямо повторил: — Я в порядке.

Зина улыбнулась и негромко откликнулась:

— Я рада.

Костя был удивлен куда больше Зины: это действительно было не в их духе. Илья никогда не делал этого и не позволял Косте: это фигня полная, это ограничивает, а если ему придется задержаться на работе? И что угодно в таком духе, какие угодно отговорки. Так что увидеть его рядом с крыльцом было откровением; Костя подошел к нему, а Илья смотрел на елку — вниз по улице на площади — и рассеянно улыбался.

— Как насчет небольшого рандеву на городской площади? — предложил он, поднимая лицо к Косте. — Совсем небольшого, аккумуляторов надолго не хватит. Но чуть-чуть можно ведь.

Костя оглянулся, пытаясь определить, до какой степени они привлекают внимание, и решил все-таки подождать до дома, обойтись без привычных им прикосновений. Илья не обратил внимания — он уже направлялся к площади.

— Как прошел день? — спросил Костя.

— Поучительно, — усмехнувшись, ответил Илья. — Зина сделала пару фоток. Хочешь посмотреть?

Костя растерянно посмотрел на него, неготовый к такому настроению — умиротворенному, радостному, любопытному. Илья смотрел по сторонам, улыбался и выглядел неожиданно и даже немного непривычно довольным жизнью.

— Нет, давай лучше дома. Там много объяснять, — сказал Илья. — О, каток! Здорово! Хочешь прокатиться?

Удивительным было, что неизвестно какими судьбами на катке обнаружились сани, в которых устроился Илья. После нескольких кругов по катку он решил, что хочет в свое кресло и кофе, и велел Косте развлекаться дальше.

Затем они пили глинтвейн. На коленях Ильи обосновался пуховый платок, и Илья с блаженной улыбкой гладил пушистую шерсть.

— Да, до такого мастерства мне явно далеко, — с кривоватой улыбкой признавался он, разглядывая узор. Костя только пожимал плечами.

Им пришлось сократить программу, чтобы успеть домой, пока аккумуляторы в кресле не разрядились окончательно, и все равно, до лифта и из него до квартиры Костя толкал кресло. Илья помалкивал: виноват был сам, благодарен до небес, и Костя не жаловался, так что вроде все в порядке.

За ужином Костя спросил:

— Так где вы с Зиной были-то?

Илья рассказал и показал фотографии.

— Это моя шапка, — не без гордости сказал он. — Это Маша. Она с шести месяцев в отделении. Вот, Валя, ее выписывать собираются, у нее уже здорово отросли волосы, но шапку она выклянчила все равно. Слушай, остальных нет, — насупившись, сказал он, пролистывая фотографии.

— А это? — Костя ткнул пальцем в вязаную шапочку ядовито-салатового цвета.

— Нет, — скривился Илья. — Но у меня тоже была кислотно-зеленая.

Костя предложил выпить вина у елки. Илья охотно согласился, но потребовал выключить свет и оставить только гирлянды на елке. Немного порывшись в интернете, он нашел запись какого-то рождественского концерта и поставил лэптоп на стол. И в комнате воцарилась тишина — уютная, теплая, пушистая и ненавязчивая. Костя тихо сказал:

— Я очень удивился, когда прочитал твое сообщение. Неожиданно было.

Илья хмыкнул.

— Я не хотел домой, — признался он. — Что бы я тут делал один. И просто. Никогда не думал, что люди могут радоваться такой малости.

Косте подумалось, что Илья может говорить о себе, а может — о детях, с которыми познакомился.

— Сейчас странное время, если честно. Никогда не обращал внимания, — продолжил Илья. — Но как-то радуются все. Мы с Зиной в кафе сидели, и официанты были в совершенно идиотских колпаках. На честном слове держались, такая уже дрянь, неизвестно в какой шараге отшиты. И как-то — весело было. Понимаешь?

— Еще бы, — после паузы ответил Костя, вспоминая энтузиазм, с которым его коллеги украшали помещения или по телефону желали клиентам всего самого-пресамого к Новому году.

— Мне переслали от одного типа поздравление с Новым годом. Я был уверен, что он меня ненавидит — а гляди ты, благодарен, — с тихим смешком признался Илья. — Я, наверное, с весны попробую вернуться в офис.

Костя удивленно посмотрел на него.

— А что? — бодро сказал Илья. — Пандусы и все такое есть, стул мне не нужен, у меня свой есть, остальное — ну, подстроимся.

Костя положил голову ему на колени. Илья сцепил на ней руки, и Костя положил поверх них свою.

— В принципе, летом можно подумать о походе, — задумчиво произнес Илья. — Походе-лайт, ежу понятно. Но почему нет?

Костя выпрямился и заглянул ему в лицо.

— Куда угодно, хоть на край земли, — прошептал он.

Илья скривился.

— И что там делать? Меня вполне устроит Малое Гадюкино.

Костя захохотал.

— Да какая разница! Главное — чтобы с тобой.

— А ты от меня не избавишься, — пригрозил Илья и положил руку ему на плечо.

— И хорошо, — почти беззвучно откликнулся Костя, устроился на диване и взял его за руку.

— Ну, за рождество, — воскликнул Илья и сунул ему под нос бокал.

— За рождество, — с готовностью откликнулся Костя, легонько касаясь его бокала своим. Их звон быстро смолк, а концерт все продолжался. Костя отпил вина и легонько сжал руку Ильи. И улыбнулся, наслаждаясь ответным пожатием.