Фаталист

Это, конечно же, был уже не он. И, конечно, он перестал быть мальчишкой. Приобрел вес и лоск и больше не облизывал ежесекундно свои обветренные губы розовым шустрым языком, выбивая у меня почву из-под ног этим постоянным влажным мельтешением. Но через этого лощеного хлыща в костюме от Kiton и в часах Patek Philippe словно сквозь пыльное стекло проглядывал тот, кто почти двадцать лет назад разрушил мою жизнь. Да и глаза были все те же: светлые, если не сказать белые, в окружении темных ресниц. И также исподлобья он смотрел на меня сейчас — будто наклеивал мне ценник. Торгаш сраный. Всегда таким был.

— Чем обязан? — нарушил он молчание первым. Его голос резанул по моим леченым-перелеченным нервам бритвой, и я с раздражением почувствовал, как течет между лопатками капля пота.

— Я ваш новый телохранитель, — отрекомендовался я, сцепляя руки на колене — так, чтобы не был виден мелкий тремор. Сказать, что меня выносило от его присутствия, значило не сказать вообще ничего. Он на меня всегда так действовал.

Если он и удивился, то виду не подал. Да и тревоги в его взгляде не было в помине. Разве что — интерес. Отложил ручку и откинулся на спинку дорогого кожаного кресла. Рывком снял очки в тонкой оправе — наверняка стекла обычные, без диоптрий — да и весь жест в целом отрепетированный. Замер и воззрился на меня выжидательно.

— Если не ошибаюсь, у меня есть начальник охраны, который занимается такими вопросами, как набор телохранителей, — сказал вежливо, и я мысленно поставил ему плюс. Его хваленая выдержка никуда не делась.

— Если я смог пройти в ваш кабинет незамеченным и никто не сделал даже попытки меня остановить, то, думаю, я заслужил это место, — ответил я весело и уставился в его глаза. — Ваша охрана слишком занята тем, что бегает на допросы в прокуратуру. Я бы на вашем месте всерьез задумался о смене начальника охраны, да и всей охраны заодно. Братки, набранные из измайловской шпаны, — не самая лучшая идея, когда выбираешь телохранителей. Боюсь, они не спасут вас от второго покушения, — закончил я доброжелательно, ну ни дать ни взять бабушка, поддевающая внучку рейтузы, чтобы не застудил бубенчики на горке. Я еле сдерживался, чтобы не перегнуться через стол и не потрепать его по щеке. — Не хочу вас расстраивать, но в следующий раз вам может не повезти. Кстати, почему в тот день вы поменялись местами с вашим личным помощником?

Я почувствовал, как он подобрался. В его глазах промелькнуло острое, как стилет, и сразу стало понятно, что передо мной в дорогом кожаном кресле сидит акула экстра-класса. Лишь на мгновение, но он сбросил маску деланного безразличия, не покидавшую его лицо с той секунды, как я без предупреждения и без доклада занял место в кресле напротив него. Новость о покушении пытались скрыть от прессы, но скандал такого масштаба замять невозможно. Майбах Мельникова был обстрелян на Международном шоссе по дороге в Шереметьево. Погиб личный помощник, сидевший сзади за водителем — по странному стечению обстоятельств именно там, где обычно сидел сам Мельников. Олигарх отделался легким испугом, выражаясь метафорически. Хотя надеюсь, он здорово обгадился на самом деле.

— Откуда вам известны детали покушения? — спросил он, перенося вес тела на руки и упираясь локтями в стол. Теперь от былого расположения не осталось и следа. — Этой информации не было в газетах.

Я промолчал. Лишь неопределенно дернул уголком рта. У меня были свои источники. Выдавать я их не собирался. Это было очевидно.

Несколько минут он рассматривал меня, взвешивая за и против. Я знал его достаточно хорошо, чтобы надеяться на то, что ответ будет положительным. Он всегда был рисковым. Рисковым, но при этом осторожным. Бредовое сочетание. А еще у него было абсолютно звериное чутье. Все это и позволило ему выбиться в списки Forbes. Я старался не двигаться, а заодно не заводиться от его взгляда, шарящего по моей фигуре. Достойно выдержал осмотр, пока он анализировал услышанное и принимал решение. От этого решения зависело для меня многое, если не сказать все.

— Не думаю, что смена охраны что-то решит, — протянул он в результате насмешливо, и я почувствовал приступ раздражения. Он по старой доброй привычке принялся мотать собеседнику нервы.

— Вы фаталист? — хмыкнул я и закинул ногу на ногу. — Верите, что все давно предначертано и не стоит прилагать усилий, чтобы что-то изменить?

— Напротив, — покачал он головой и закусил дужку очков, пуская мои мысли в ином направлении, совсем далеком от цели моего визита. — Но вы же умный человек и понимаете, что если меня хотят устранить, то рано или поздно доберутся. Тут вряд ли поможет дополнительная охрана и покупка новой бронированной тачки…

— Все верно, — я поймал его елейный тон и картинно развел руками, — давайте просто возьмем всю нефть в стране и разделим ее поровну между хорошими людьми. Или же продайте этот алюминиевый завод, из-за которого вас прессуют. И тогда вы сможете хоть на метро ездить.

Мой последний пассаж заставил его выгнуть бровь и застыть с очками в руке, готов спорить, ему давно никто так не хамил. Секунду он осмысливал сказанное и вдруг расхохотался, откинув назад голову. Смех сразу скосил ему десяток лет, и у меня что-то оборвалось в груди. Словно меня с размаху впихнули в комнату, наполненную страхами и призраками прошлого.

Наконец, вдоволь отсмеявшись, он потянулся к селектору и нажал кнопку.

— Да, Денис Александрович, — незамедлительно ворвался в кабинет голос выдрессированной секретарши. Вышколенной, но не лишенной мелких человеческих пороков. Если бы она не листала модный журнал на рабочем месте, глядишь, и заметила бы, как в кабинет шефа проскользнула темная массивная тень, бесшумно затворяя за собой дверь.

— Горелина мне позови, — бросил мой будущий босс отрывисто и опять откинулся на спинку кресла. Потекли минуты. Денис Александрович задумчиво покусывал дужку своих пижонских очков в ожидании своего начальника охраны и рассматривал меня. Неловкое молчание затягивалось. Наконец Мельников сделал изящный круговой жест кистью руки.

— С лицом… что? — обронил он в манере, свойственной людям, каждое слово которых ловят на лету.

— Одиннадцать пластических операций. Ожог. Воздушно-десантные. Чечня. Триста тридцать первый полк, если вам это о чем-то говорит.

Он сдержанно кивнул. В этот момент дверь с треском распахнулась и в кабинет ввалился грузный краснолицый Горелин — начальник охраны. Видно было, что путь к высокому начальству он проделал бегом. Значит, какая-никакая дисциплина в офисе этой не самой маленькой компании все же была.

— Здрасьте. Звали, Денис Саныч? — пробасил он с присущей всем старым служакам фамильярностью. Бывшим особистом от него разило за версту.

Денис Александрович поморщился, как от зубной боли, при виде его красномордой физиономии и, кивнув в мою сторону, процедил:

— Это кто?

Массивный, как шкаф, Горелин озадаченно перевел на меня взгляд. Я знал про него все. Знал, что его ласково называют Мамусита — за невероятное для человека такой профессии пристрастие к мексиканским сериалам. Знал его слабости — главной из который являлась его шестилетняя дочь. Знал, что на звонки жены он отвечает всегда и везде и в конце неизменно просит «приложить Настёнку к трубке». Знал, что в этот момент мимо него можно спокойно протащить бронетранспортер, а уж самому пройти и вовсе плевое дело. Что я и сделал десятью минутами ранее. А еще знал, что он из самых преданных — друг отца Мельникова, самого Дениса вынянчивший чуть ли не на собственных коленях. И что именно он станет моим главным кошмаром, если расчет оказался верным и я все-таки получу эту работу.

Мамусита, перебрав все возможные варианты, обреченно пожал плечами.

— Не знаю… — вынужден он был в итоге признать поражение.

— Вот и я не знаю, — ласково поддакнул Денис Александрович. — Но ведь кто-то же должен знать, правда?

Горелин кивнул и его уши заалели. Ни дать ни взять двоечник на уроке математики. Вот только Мельников был не математичкой и тащить нерадивого подчиненного до выпускного не собирался.

— Свободен, — обронил он в сторону начальника охраны и водрузил очки обратно на нос.

Горелин метнул в меня свирепый взгляд и вышел в коридор, аккуратно притворив за собой дверь. В кабинете воцарилась тишина. Мельников, казалось, полностью погрузился в свои бумаги и не обращал на меня ни малейшего внимания. Я так и остался сидеть в кресле, раздумывая, что же дальше. Минут через пять он оторвался от своих бумаг и посмотрел на меня поверх своих пижонских очков.

— Вы тоже свободны.

Мне не оставалось ничего другого, как встать со своего места и направиться к выходу.

— Как вас… кстати? — прилетело мне в спину ровно в тот миг, когда моя рука легла на латунную ручку. Я обернулся, чтобы опять встретиться с его равнодушным взглядом.

— Алексеев. Александр Алексеев, — представился я, и он, кивнув, потерял ко мне интерес.

Не затрудняя себя процедурой прощания, я прошел мимо опешившего Горелина, через роскошную приемную, холл и крутящиеся двери на улицу. Сел в свою пятую бэху трехлетку и, отъехав на пару кварталов, встал под знаком «Парковка запрещена». Там наконец выдохнул со свистом сквозь зубы и уткнулся в руль лбом, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

— Вот так. Вот так… — повторял я про себя как заведенный.

Он даже не узнал меня…

Двадцать лет назад…

— Тутто бене, синьоре! Рабит колпако! Тренте долларе! (*искаженный итальянский) — Господа, подходите! Кроличья шапка! Тридцать долларов!)— плыл над заледеневшей мостовой звонкий голос.

Сашка передернул плечами и поджал пальцы ног в ботинках на рыбьем меху. Вот уже третий час они с Деном бесплодно болтались на Арбате, но день сегодня был явно неудачный для торговли. Сашка несколько раз думал о том, чтобы переместиться к Большому, но мысленно одергивал себя. В прошлый раз они чуть не напоролись на центровых, а это грозило серьезными неприятностями, самыми меньшими из которых были сломанные конечности. Как ни крути, пора было переходить к кому-нибудь под крышу. Удача, сопутствовавшая им с Деном до сего момента, в любую секунду могла повернуть тыльным местом. Прилетит — если не от местных рэкетиров, то уж от милиции как пить дать. Сашка вообще предпочел бы заниматься по жизни более безопасными вещами — хотя бы домашку по физике делать за кухонным столом, покрытым выцветшей клеенкой с мелкой сетью неаккуратных порезов от кухонного ножа. Но кто еще, если не он, прикроет Денчика?

Многие недоумевали: что свело вместе совершенно непохожих Дениса Мельникова и Александра Бондаренко, но с тех пор, как волей классного руководителя они оказались за одной партой, разлучить их было невозможно. Надо полагать, первоначально Ден рассматривал Сашку как личного телохранителя — пацан был настоящим лосем — широким в кости, высоким, плечистым. Но Сашка при таких угрожающих габаритах был абсолютно безопасным — настоящий русак с покладистым характером. На уроках особо не выделялся. У доски мялся и мямлил, пока не вымучивал у учителя свою тройку. Словом, был мягким и добрым мальчиком из очень простой семьи.

Тот факт, что его запихнули в блатную школу с английским уклоном, где в учениках числились дети дипломатов или внуки директоров заводов-миллионников, был заслугой деда Бондаренко — начальника строительного треста. С внуком он практически не общался, как и сам батя Бондаренко, который совершенно по-скотски бросил жену с малолетним ребенком и женился вторично на малоизвестной, но манерной и красивой актрисе. Про первую семью Бондаренко-старший больше не вспоминал. Мать вышла вторично замуж за хорошего, хоть и слегка пьющего мужика, а Сашку спихнула на воспитание бабке. Именно баба Поля пошла к великому деду, когда Сашку пришла пора отдавать в школу, и напомнила о кровиночке. Дед поломался, но все же сделал звонок куда следует.

Сам Сашка предпочел бы учиться в школе попроще. Уж больно унизительно было ходить в класс, где на перемене хвастались заграничными журналами, жвачкой или даже красно-белой пачкой Мальборо. Но бабка, услышав просьбу внука о переводе в другую школу, оторвалась от приготовления ужина и пару раз огрела его мокрым полотенцем ниже пояса. На этом дискуссия была завершена. Да и наличие Дена вскоре скрасило ситуацию.

Ден был полной противоположностью Сашки. Мелкий, если не сказать дохлый — вызывающий приступы смеха на физре тем, что мог мертвым грузом повиснуть на канате или турнике. Черноволосый, юркий, с живыми серыми глазами. В отличие от Бондаренко, характер имел бешеный, и именно он, а не взятый для такого случая Бондаренко, гонял неизвестно где раздобытой доской с ржавым гвоздем двух выпускников, которым пришла в голову светлая мысль отобрать у мелкого старшеклассника красивый яркий заграничный пенал.

Родители Мельникова были дипломатами и не вылезали из-за границ. Неведомо почему в очередную поездку в Японию Дениса было решено не брать. Его, так же как и Сашку, спихнули на воспитание бабки и оставили — «оканчивать школу». В отличие от бабки Бондаренко — бабка Мельникова через полгода расписалась в полном педагогическом провале. Впрочем, Ден был достаточно умен, чтобы давать старушке видимость послушания и возможность рапортовать родителям по телефону, что все хорошо. «Покушал, поел, уроки сделал» — и ладно. Ходит гулять с другом — тоже ничего необычного. Саша Бондаренко — приличный тихий мальчик.

Куда именно ходили гулять старшеклассники, оставалось большим секретом не только для обеих бабок, но и для всех остальных. Как и то, на фига Дену, в доме у которого был настоящий кассетный японский магнитофон и видеоплеер, занятие фарцой. Но факт оставался фактом: несмотря на юный возраст, Ден Мельников умудрялся доставать и перепродавать абсолютно все, пользующееся спросом у иностранцев: начиная от палехских шкатулок, которые он покупал на Вернисаже за гроши и впихивал потом иностранным туристам по двадцать пять долларов за штуку, и заканчивая военными шинелями и прочей армейской атрибутикой, списанными чьим-то двоюродным братом с военторга в Люберцах. Особенно актуальны сейчас были военные шапки-ушанки — интерес к советской военной амуниции рос как на дрожжах. Иностранным туристам казалось отличной идеей привезти из СССР необычный сувенир.

…Сашка вздрогнул и очнулся. Раздумья пришлось отложить на потом. Двое щегольски одетых пижонов, по-видимому и правда итальянцы, похохатывая мерили серую шапку-ушанку, по очереди нахлобучивая ее друг на друга. Оба были явно нетрезвы. Хлипкий Ден что-то быстро и убедительно тарахтел на смеси четырех языков, утирал шмыгающий нос рукавом и показывал оттопыренный вверх палец, рекламируя товар. Наконец, один из потенциальных покупателей полез в карман за портмоне. Сашка подобрался и быстро окинул улицу взглядом — момент передачи валюты с рук на руки был самым опасным. Хотя какой нормальный милиционер будет толкаться на улице в минус пятнадцать? Однако бдительность никто не отменял — это и была функция Бондаренко — стоять на шухере, пока Ден сбывал товар.

Сашка бросил быстрый взгляд влево. Еще минут десять назад его внимание привлекли две невзрачные фигуры в штатском. Мужики, вяло переговариваясь, рассматривали витрину какого-то ателье, на которой не было абсолютно ничего примечательного, кроме пыльных выцветших драпировок. Словно делать в пятницу вечером им было нечего. Иностранец, которого окучивал Ден, достал из бумажника купюры и громко заржал, махая шапкой. Одна фигура в штатском, не спеша и вроде бы даже лениво, отлепилась от витрины и направилась к компании. Второй мужчина не последовал за ним, а со скучающим видом перешел на противоположную сторону улицы, заходя с другого фланга. Бондаренко чертыхнулся про себя и коротко свистнул, особым заранее оговоренным манером, уже разворачиваясь спиной.

Ден краем глаза взглянул на Сашку, легким движением выхватил из рук иностранца купюры и прыснул в ближайшую подворотню — план отхода был разработан давным-давно. Сашка, не дожидаясь, пока патруль сообразит что к чему, тоже мгновенно перешел на бег. Вслед за ним тут же донеслось тяжелое буханье шагов по мостовой и крик:

— А ну, стой! Стой, кому говорят!

Где-то невдалеке прорезал холодный воздух милицейский свисток. Сашка резко свернул в проходной двор, чуть не сбив с ног женщину с коляской.

— Ах ты, паршивец! — неслось ему вдогонку, но все же значительно дальше. А Сашка уже несся вперед в направлении обратном тому, куда улепетывал Мельников, стараясь не думать о дыхалке и о том, как колет в боку. Местность он знал как свои пять пальцев — все улицы и дворы в округе были ими с Деном хожены-перехожены. Поворот, еще поворот, и спустя десять минут Бондаренко вылетел на многолюдный проспект Калинина, тут же переходя на шаг и натягивая на голову капюшон. Выровнял дыхание и слился с потоком праздношатающихся по проспекту. Оглядываться не смел. Просто шел вперед, стараясь унять колотящееся в горле сердце и подавить приступ паники — не за себя — за Денчика. Напарник был юрким и быстрым, но и на старуху бывает проруха. Ментов тоже не следовало недооценивать. Сзади вроде было тихо. Судя по всему, мент потерялся где-то в арбатских двориках. Однако на всякий случай Сашка прошел чуть ли не весь Калининский и, убедившись, что хвоста нет, снова свернул в подворотню и направился к их с Деном уговоренному месту.

Путь лежал к старой послевоенной пятиэтажке, с облупившимся желтым фасадом и давно разбитыми на этажах лампочками. Здесь, толкнув скрипучую дверь, Сашка нырнул в небольшое — всего два квадратных метра, но теплое и сухое пространство за створкой, предназначенное для хранения не пойми чего. Тут висели две большие батареи — одна над другой — и именно здесь они с Деном отогревались после шатаний по улицам и даже раскуривали время от времени заграничную сигарету — стянутую под шумок из запасов дипломата Мельникова.

Но сейчас в подъездном закутке было пусто. Сашка почувствовал, что затасканное выражение «сердце упало» — не пустой звук. Его сердце действительно обвалилось горячим комом вниз, оставляя в груди сплошную пустоту. Сашка постарался успокоиться. Скорее всего, с Деном все в порядке. С Мельниковым ничего не могло случиться — ему все всегда сходило с рук. Просто у страха глаза велики. Вероятнее всего, все объяснялось логически — Ден мог заметать следы, слоняясь по округе и перестраховываясь. Однако когда речь заходила о Денчике, думать логически Сашка не мог. Поразмыслив немного, он решил все-таки ждать здесь, боясь разминуться с другом. Засунул руки в карманы и прижался спиной к батарее. В подъезде было тихо, уличный шум сюда не проникал, отсекая огромную суетную Москву от еще не стертого с лица земли старого Арбата. Только булькал кипяток в радиаторе за его спиной и сердце тяжело и гулко бухало в груди. Необходимость ждать, ничего не делая, выматывала больше погони по зимней столице.

Двумя площадками выше с треском распахнулась дверь, и Сашка буквально подскочил на месте, чертыхаясь и кляня на чем свет стоит свои натянутые как струна нервы. По лестнице, тяжело переваливаясь, спускалась женщина. Темнота и бесформенное пальто скрывали ее возраст и внешний вид. Сашка вжался спиной в радиатор и постарался не шевелиться. Шанс, что его заметят, был невысок, но светиться не хотелось. Женщина прошла мимо и хлопнула подъездной дверью. Сашка уткнулся носом в колючий, влажный от морозного дыхания шарф, как дышащая на ладан деревянная створка вновь распахнулась, впуская клубы холодного воздуха и Дена, который ворвался как реактивный двигатель. Сашку будто кипятком обожгло от облегчения. Только сейчас до него дошло, что его плечи все это время словно свело судорогой. Заорали оба одновременно: Ден, жестикулируя и махая вязаной шапкой, с которой летели во все стороны ошметки подтаявшего снега, Сашка — баском, остервенело дергая собачку молнии на куртке.

— Ты сдурел так долго!

— Я три круга по району сделал, пока оторвался!

Денька прыгал вокруг Сашки, дул на красные, скрюченные пальцы и захлебывался словами, рассказывая подробности погони. В конце концов Сашка замолчал и просто внимал тараторившему Дену, живописавшему свои подвиги, и его губы непроизвольно разъезжались в глупую, счастливую улыбку. Наконец Денчик выдохся.

— Во, смотри! — Ден жестом фокусника выудил на свет зеленые купюры. Но Сашка только покачал головой.

— Прекращать надо все это, слышь, Ден! — пробубнил он, начиная заново их непрекращающийся спор. — Не за фарцу, так за валюту возьмут.

— Как возьмут, так и отпустят! — фыркнул Ден, пряча деньги во внутренний карман. — Я несовершеннолетний!

— У тебя отец дипломат. Его же с должности попрут. Не понимаешь, что это скандал на всю страну? — покачал головой Сашка.

Вместо ответа Ден отвернулся в сторону и промолчал. Сашка едва мог различать его профиль в темноте, но несмотря на то, что ничего не было видно, ему казалось, он видит, как дрожат у Дена ресницы. Он вообще каким-то внутренним радаром ухватывал все эмоции, исходившие от Дена. Друг молчал, только в тишине было слышно, как бурлит кипяток в старых ржавых батареях за их спинами.

Наконец Мельников шмыгнул носом:

— А где он сейчас, мой отец? — его голос прозвучал неожиданно по-взрослому, словно из темноты спрашивал совершенно другой человек — не веселый, давно знакомый Ден, а кто-то взрослее, мудрее, чем Сашка думал. И отчего-то очень уставший от всего. — Не знаешь? — судя по голосу, Ден повернулся в фас. — А я знаю. В Японии. И мама там.

Сашка хотел сказать Дену, что и он сам тоже растет с бабой Полей, но промолчал, понимая, что его участие в разговоре не требуется. Ден вел долгий диалог сам с собой. Да и потом мать Сашки все же жила в Москве, буквально на соседней улице и изредка навещала его, иногда подкидывая деньжат и пожрать. А у бабы Поли даже лучше было: хоть и орет, и полотенцем огреть может, а все равно — котлеты с пюрешкой, варенье вишневое, ничего — жить можно. Да и по непослушному вихру нет-нет да и потреплет. У Деньки бабка совсем строгая была. Сухая, на башке гулька, из гульки шпильки во все стороны.

— Они приехали на месяц, привезли магнитофон кассетный, пакет жвачки и уехали обратно. Ночью уехали. Пока я спал. Я в их жизненные планы не вписывался, видите ли. Пусть, знаешь, куда свою жвачку засунут? — голос Дена взвился и Сашка почувствовал в нем след старой заскорузлой обиды.

— И потом, я деньги сам хочу зарабатывать, — чуть успокоясь, продолжал Денчик, уже нормальным тоном. — И жить хочу нормально. Не так, чтобы все по блату. Жрать и пить от пуза. Заходить в гастроном и покупать жрачку любую. А не в «Елисеевском» с заднего хода сервелат финский получать. И летом ездить не в Крым по путевке в санаторий, где хеком вареным кормят, а в Италию, в Лигурию, на яхте кататься.

Сашка сервелата в глаза не видел. Ни финского, никакого другого. Ни разу в жизни. А в Крыму и подавно не был. Прошлым летом бабка еле выбила путевку в подмосковный лагерь «Орленок», где комаров было больше, чем листьев на деревьях. Но он промолчал.

— Валить из этой страны надо, понимаешь, Бондаренко? — долетел до него голос Дена. — Вот заработаю денег и свалю. Раз меня родаки не соизволили с собой взять. Без них обойдусь.

Сашка хотел сказать: «А я?», но вовремя прикусил язык. Наверное, Денчик его само собой подразумевал. Разве нет? Они с самого первого класса вместе. Куда Ден, туда и он.

Ден зябко передернул плечами и засунул руки себе под мышки.

— Где твои варежки? — спросил Сашка, радуясь возможности перевести разговор на другую тему. Мысль, что Ден может свалить из страны и оставить его одного, неприятно царапала душу.

— Да посеял где-то, пока улепетывал, — шмыгнул носом Ден и вдруг без предупреждения несколько раз оглушительно чихнул.

— Э! Э! — заволновался Сашка. — Ты чего? Ты смотри не разболейся! Опять без шапки ходил вчера!

— Да че мне будет-то, — недовольно проворчал Ден, но Сашка уже рванул молнию на своей куртке и, подтащив его волоком к батарее, прислонил спиной к радиатору, предварительно запеленав в синтетические полы одежды и прижав весом тела. Ден несколько раз протестующе дернулся:

— Блин, Бондаренко, ты че ваще… — Но поняв, что спорить бесполезно, затих и засопел, воткнувшись ему в куда-то в подмышку — роста он был Сашке по подбородок.

Сашка крепко сжал друга руками и замер. Оба молчали. Откуда-то из-под двери квартиры на втором этаже неслось тревожное «Время, вперед» Свиридова, указывая на то, что время уже девять часов и ярко иллюстрируя Сашкино взвинченное состояние.

«А что если и правда уедет? — по спине покатился пот. Видимо, близость батареи и жаркого Денчикова тела сделали свое дело. — Этот такой, он может». Сашка сглотнул вязкую слюну. От волос Дена пахло вкусным шампунем. Даже не «Утенком», а чем-то другим. Заграничным. Сашка постарался придать своему голосу независимости и пробасил в темную макушку:

— Ден, а ты это… Если уедешь… Ну… Меня возьмешь с собой? — и замер, весь превратившись в ожидание.

Ден не шевелился, словно заснул. Потом глубоко вздохнул и поднял на Сашку светлые, почти белые глаза.

— Блин, Бондаренко, ты вообще того…

И пока тот туго соображал, как расценивать этот ответ: как «да», или все же как «нет», добавил:

— Куда ж я без тебя, дебил. Ты ж тут без меня совсем пропадешь.

Сашка постарался не лыбиться сильно, но губы сами собой разъехались от уха до уха. Ден уже выворачивался из медвежьей хватки.

— Слушай, мы тут совсем околеем. Пойдем ко мне!

— А как же бабка твоя? — передернул плечами Сашка, вспомнив мелкую противную старушенцию с острыми локтями.

— А она на дачу свалила на все выходные! — небрежно бросил Ден.

— На дачу? Зимой?! — вытаращил глаза Сашка.

— Ну да, — пожал плечами одноклассник. — В Горках. Там и отопление есть, и телефон. — И решительно запахнул куртку. — Пойдем! Отпразднуем! Я тебя настоящим виски угощу! У отца в баре есть. Авось не обеднеет.

Сашка покорно натянул шапку и поплелся следом, думая, что даже если бы Ден позвал его есть манную кашу с комочками, он бы и то не отказался.

Из офиса Мельникова позвонили на третий день после моего импровизированного собеседования. Видимо, именно столько заняло расследование по поводу моей скромной персоны. Оставалось только догадываться, что именно на меня нарыли. Как и следовало ожидать, я тут же попал в лапы к Горелину. Полковник в отставке лично гонял меня на полиграфе часа два, отрабатывая на мне приемчики, явно накопленные еще при СССР за годы службы во Втором главном управлении КГБ. Но детектор лжи не самая большая проблема, если знать, как его обойти. А вот чуйка у матерого особиста была. Да еще какая. Поэтому я жопой чувствовал, что начальник службы безопасности не поверил мне ни на грамм.

— Ну, что здесь? — к концу второго часа допроса дверь распахнулась и в комнату пожаловал сам Мельников — с рассеянно отвлеченным видом, по которому я сразу понял, что не все время, конечно, но уж последние четверть часа он следил за мной по мониторам из соседнего помещения. Видать, здорово я его заинтересовал.

— Ничего, — мрачно пробасил Мамусита, и его грубое неровное лицо помрачнело еще больше.

— Ну так и в чем дело? — Мельников подошел к окну, небрежно засовывая руки в карманы — просто мечта снайпера, блин.

— А в том, что должно быть хоть что-то, — проворчал бывший кагэбэшник, — уж больно все чисто…

Но Мельников лишь дернул плечом:

— Так, забирай его и поехали. По дороге введешь в курс дела.

На улице мне за воротник с лету сыпануло мелкой колкой ледяной крошкой и обожгло лицо ветром.

— Будешь в джипе сопровождения, — мрачно кивнул Горелин на Ровер, возле которого стояли три охранника. Мельников, не глядя на меня, уже усаживался в свой новый бронированный Майбах, сменивший старый обстрелянный. Сам Мамусита занял место на переднем сиденье в машине шефа, рядом с водителем, которого, как потом выяснилось, звали Леха, и автомобиль тронулся со двора. Ровер двинулся следом, и я наконец выдохнул с облегчением.

…Два месяца я старался не помереть от скуки, выполняя рутинные обязанности личного телохранителя: обшаривал помещение, перед тем как Мельников входил в него, обеспечивал «коридор», прикрывал подъезды и прочие места, через которые тому предстояло проследовать.

Дисциплина в коллективе была железная. Отлучки с поста были запрещены под страхом смертной казни. Все парни из службы охраны действовали строго по инструкции. Здесь не принято было гонять спецов из охраны за сигаретами или использовать их как красивую картинку. Речь действительно шла о жизни нашего подопечного.

Сам Мамусита был дотошным, нудным и скучным, таким как и положено быть начальнику службы безопасности. Некоторые вещи не доверял никому. Лично прорабатывал маршрут следования, который оставался тайной для всех, определял пути отступления на улице и в офисе, искал особо опасные участки, и даже порой заставлял нас вкручивать перегоревшие где не надо лампочки и «зачищать» соседние чердаки-подвалы на предмет наблюдения. Всем этим он дико бесил самого Мельникова, который терпеть не мог, когда его свободу передвижения кто-то ограничивал. Но все же, сцепив зубы, тот терпел и ждал, пока мы в очередной раз перепроверяем его кабинет, лишь потому что Горелину опять что-то не понравилось. Очевидно, жить хотелось больше. Через два месяца штат телохранителей перетасовали, чтобы не притупилась бдительность от монотонной работы, и мне выпало сопровождать Мельникова в его личном автомобиле, а это уже было повеселее, потому что я чуть не опупел от скуки. Зато теперь я мог спокойно наблюдать за ним. 

Работоспособность у Дениса Александровича была сумасшедшая. Из дома в Барвихе он выезжал в восемь утра — тогда же и начиналась моя смена. Жены у него не было. Не только сейчас, но и вообще. Магнат Мельников не отвлекался на личные отношения, хотя топ-модели вокруг него крутились постоянно и периодически сопровождали на официальные мероприятия. В машине он практически все время работал. Просматривал бумаги или общался по телефону, без запинки переходя с русского на английский, с английского на японский, с японского на французский. Недаром из семьи дипломатов. Я отрешенно поглядывал на него в зеркало заднего вида, пока не наткнулся на внимательный взгляд в ответ. Меня точно так же рассматривали. Только в отличие от меня Мельников глаз не отводил. Смотрел спокойно, чуть прищурясь. Я таких взглядов обычно не выдерживал — первым отворачивался и принимался пялиться на дорогу. Со временем я заметил, что меня все чаще вызывают вне графика. Мрачный Мамусита ничего не объяснял, но и ежу было понятно — Мельников выбирает в сопровождение наиболее приятных ему людей. Хотя мне и казалось, что я неприметен, как старая дева. Но за сверхурочные платили в двойном размере, так что отказываться никому не приходило в голову.

Однажды утром, в особняке Мельникова, стоило мне заступить на смену, я получил от Мамуситы мрачный взгляд между глаз.

— Шеф спрашивает, — обронил он и кивнул в сторону бассейна, где Мельников плавал каждое утро.

Я весь подобрался и кинул косой взгляд на часы. Табло светило скромными цифрами 7:25. Я пошел в указанном направлении, стараясь не выдавать себя лицом. Кивнул двум охранникам на входе в бассейн и, пройдя мимо них, попал во влажное душное помещение. Плотный черный костюм моментально пропитался влагой и стал тяжелым, словно рыцарские доспехи. Я встал у стены, стараясь не обращать на себя внимание и не отвлекать клиента.

Мельников рассекал в огромном даже для особняков такого класса бассейне кролем. Его мышцы размеренно перекатывались под кожей, а вода обтекала его, словно долбаного Ихтиандра. Я застыл у косяка, пялясь на него во все глаза и радуясь, что остаюсь незамеченным. Мельников двигался не спеша, явно получая от процесса удовольствие. В нем не было ни грамма лишнего веса, сплошные мускулы. А еще на нем не было плавок. Вообще. Мой босс плавал абсолютно обнаженным.

Я переместился чуть влево, уходя из поля обзора камер наблюдения, и положил руку на слегка напрягшийся член, думая, что я окончательный мудак и не хватало еще дрочить на своего шефа в бассейне, но моему члену было решительно плевать на мои планы. Он, сука, жил своей жизнью.

Прерывая мои метания, Мельников доплыл до бортика и, проигнорировав лестницу, легко поднял вес тела на руках. Прихватил с шезлонга полотенце, несколькими уверенными движениями промокнул влагу с тела и только после этого увидел меня, абсолютно не удивившись моему присутствию — будто я был тем же шезлонгом. Я ожидал, что он обернет полотенце вокруг бедер. А точнее, очень надеялся, что он это сделает, но факт своей обнаженности Мельников игнорировал абсолютно. Видно было, что он банально потешается надо мной. Я быстро сунул руки в карманы строгих классических брюк и натянул ткань так, чтобы стояк был не так заметен.

Он подошел ко мне совсем близко. Слишком близко для голого мужика, который хочет просто поговорить. Я подумал, что тело у него сейчас холодное после бассейна — мелкая рябь мурашек прошлась по его бицепсам в подтверждение моей мысли. Он стоял так близко, что я мог ощущать тепло его дыхания. И он молчал, наблюдая за моим смущением. Еще немного и я получу сердечный приступ — пронеслось в моей голове. Но Денис Александрович, слава богу, подал голос:

— Сегодня вечером меня будешь сопровождать только ты. — Потом быстро прошелся языком по верхней губе, словно дразнил меня. Как когда-то в другой жизни. — Сядешь за руль.

— Это не по инструкции, — прошелестел я, коря себя за то, что голос прозвучал слабо и беспомощно.

— А мне похуй, — отрезал он и бросил в меня полотенце. — Думаю, ты в состоянии позаботиться обо мне.

И, не проронив больше ни слова, повернулся спиной, направляясь к выходу. Шел, гад, так, словно был не гол, как новорожденный младенец, а нес королевскую мантию. Я смотрел на бермудский треугольник — три родинки на его левой лопатке — и слушал звон в ушах. В дверях он на секунду притормозил и повернул ко мне голову. Чертов подонок, у него всегда была врожденная грация.

— Алексеев… — вдруг произнес он, и я вздрогнул. — Распространенная фамилия, не так ли?

Хлопнула дверь, и я остался один, сжимая в руках влажное полотенце. Я поднес его к лицу, мечтая ощутить его запах, но почувствовал лишь запах химикатов по очистке бассейна.

Двадцать лет назад…

Сашка аккуратно ступал по ковру, стараясь особо не глазеть по сторонам. Квартира была огромная — один только коридор был как вся однушка, в которой он жил с бабой Полей. Он уже был здесь однажды, когда Ден заболел ангиной, но дальше порога его не пустили, вежливо объяснив, что болезнь может быть заразной.

— Проходи, че встал? — небрежно бросил Денчик и наступил носком ноги на пятку ботинка, стаскивая обувь. Потом бросил отяжелевшую от мокрого снега куртку прямо на паркет в прихожей.

— Погоди, я хоть снег обтрясу… — забеспокоился Сашка, но Мельников уже умчался. Бондаренко аккуратно поставил свои грязные растоптанные ботинки у порога и, не решившись повесить куртку на крючок с другой верхней одеждой, положил ее на пол рядом с ботинками.

Откуда-то из глубины квартиры послышался шум воды, и Сашка осторожно пошел на звук, зачем-то ступая на цыпочках.

— Замерз как собака! — орал Ден, перекрикивая ревущий кран. — Ты давай тоже раздевайся, греться будем, — он показал Сашке, появившемуся в дверях, зубы.

Зеркало над раковиной запотело, а то Бондаренко бы узрел свою малиновую физиономию и багровые уши.

— Как? — пробормотал он, ощущая плотный пар, поднимающийся от воды. — Вместе?

— Не! По очереди, — буркнул Ден и принялся стаскивать брюки вместе с трусами. — Давай, а то и правда воспаление легких не хватало схватить. — И, заметив замешательство приятеля, выгнул бровь. — Че я там не видел? Считай я тебя в баню пригласил, — и снова повернулся к старинной чугунной емкости, пробуя воду рукой. — Горячая, зараза!

Сашка как зачарованный смотрел на белые полупопия Дена, увенчанные сверху розовым следом резинки от трусов, и три одинаковые аккуратные родинки, образующие правильный треугольник на левой лопатке, и не мог отвести взгляд.

Ден тем временем засунул в ванну сначала одну ногу, потом другую, а затем, поморщившись, уселся. Подтянул колени к груди, чтобы Сашке тоже хватило места. Тому ничего не оставалось, как последовать его примеру. Он отвернулся от товарища и, все больше багровея, стал медленно стаскивать тяжелые шерстяные вещи. Закончив, сложил одежду аккуратной стопочкой и, оглянувшись, пристроил их на краю раковины. Ден, прикусив кончик розового языка, молча наблюдал за его манипуляциями. Наконец, Сашка повернулся и стыдливо прикрыл пах ладонями, сложенными ковшиком. Ден молча кивнул на другой край ванны, и Сашка поспешил усесться в воду, чуть не застонав от удовольствия. Толпа мурашек прошлась по коже и даже волоски на руках стали дыбом. Бондаренко с наслаждением прикрыл глаза и чуть расслабился, но удовольствие мигом отступило, когда он понял, что Денчик не сказал ни слова и продолжает молча рассматривать его.

— Чего? — буркнул Сашка, подтягивая колени к подбородку.

— Ничего, — улыбнулся Мельников и быстро облизал верхнюю губу.

Сашка подавил желание уткнуться лбом в колени, чтобы не смотреть на Дена. Хотя именно на друга и хотелось смотреть больше всего. Сашка и раньше тайком любовался товарищем, хотя сильно удивился бы, скажи ему кто об этом. По его собственному разумению выходило, что он — Сашка — присматривает за Денчиком на правах лучшего друга. Любоваться стоило на девочек. Но на девочек Бондаренко смотреть стеснялся. А Ден все время был рядом.

— На! — вывел его из ступора голос, и он непонимающе уставился на бутылку шампуня с яркой этикеткой. Сашка таких бутылочек отродясь не видывал. Ден открыл крышку и сунул Сашке под нос. — Чуешь! Будешь пахнуть как клубничное варенье! — и опять улыбнулся.

— Не надо мне, — буркнул Сашка, сгорая от неловкости.

— Блин, Бондаренко, ты как дите! Дай я тебя сам намылю! — заржал Мельников и потянулся к другу.

Сашка дернулся — мысль о том, что Ден прикоснется к нему, вызывала ужас и восторг в соотношении пятьдесят на пятьдесят.

— Ты виски обещал! — выпалил он зачем-то, лишь бы что-то сказать.

— Прям здесь? — опешил Ден на секунду и тут же просветлел лицом. — А знаешь, это идея! — Он резко встал на ноги, расплескав на кафельный пол половину содержимого ванны, и, как есть голый, умчался куда-то в глубь квартиры. Сашка остался сидеть в полном оцепенении, потому что на долю секунды, прямо у него перед носом мелькнул розовый и ладненький член Дена, практически лишенный растительности.

С виски, принесенным заодно с двумя хрустальными стопками и шоколадкой «Аленка», дело пошло живее. Хотя сначала Сашка закашлялся и долго хватал ртом воздух. Ден втолкнул ему в рот кусок шоколадки и велел жевать, не прекращая гоготать во все горло при виде красного Сашкиного лица и глаз навыкате. Сам опрокинул стопку почти профессионально и лихо закусил под восхищенным взглядом ровесника. Со второй стопкой, выпитой на голодный желудок, пошло повеселее. По телу Сашки разлилось тепло. Теперь грело не только снаружи, но и внутри, а еще здорово кружилась голова. Ден хохотал, глядя на осоловелые глаза друга, и поблескивал зрачками.

— Тебя не будут ругать за то, что ты виски отцовский выпил? — спросил Сашка, кивая на бутылку, просто для того, чтобы что-то сказать.

— Я заварки долью, чтобы по цвету не отличалось, — беспечно пожал плечами Ден. — О! Погоди-ка!

Еще один рейд в комнату принес красно-белую пачку Мальборо и спички. Ден долго не мог прикурить мокрыми руками, а когда очередная попытка увенчалась успехом, воткнул еще влажный от своих губ фильтр сигареты в сжатые зубы одноклассника.

Сашка затянулся и принял из его рук третью стопку виски. На сей раз спиртное пролетело почти незаметно. Сашка сидел в горячей воде и улыбался. Вокруг лампочки расплывались радужные разводы. Голова нещадно кружилась.

— Бондаренко! С тобой все нормально? — Чужие щелкающие пальцы попали в поле зрения Сашки, и он медленно кивнул. — Слушай, ну и рожа у тебя! Ты чего так окосел-то? — вплывал в Сашкино сознание голос приятеля. —  Так!.. Давай-ка выбираться отсюда…

Сашка покорно встал из ванны и даже просунул руки в рукава махрового полосатого халата, заботливо подставленного Деном. Сам Ден завернулся в большое полотенце и потянул Сашку куда-то в темноту.

— Вот сюда ложись, алкоголик. Это моя кровать, — Мельников откинул уголок одеяла и Сашка послушно лег, куда ему указывали. Ради Денчика он бы пошел куда угодно и сделал бы что угодно. — И двигайся давай к стенке, разлегся… — С этими словами Ден проскользнул под одеяло следом за другом и замер. Было тихо и тепло. Где-то тикали часы. До Сашки долетало теплое дыхание Дена, и он подумал, что счастье — оно вот такое. Главное, чтобы тот все время был рядом. Ему очень хотелось попросить Дена никуда никогда не уезжать. Но он побоялся.

— Сашка, — понизил Ден голос до заговорщицкого. — Скажи… а у тебя с девочкой… было?

Сашка опять почувствовал, как пылают уши, и порадовался, что в комнате почти темно — только лунный квадрат на ковре. Он отчаянно замотал головой, потому что язык не слушался.

— А я два дня назад Пантееву на перемене целовал и… это… — Ден повернулся к Сашке и поудобнее устроил голову на подушке — одной на двоих, — …за грудь трогал.

Бондаренко почувствовал неожиданный прилив ненависти к большегрудой однокласснице в вечно сползающем с одного плеча школьном черном фартучке.

— И как? — он все же разлепил губы, но голос получился хриплым и почти неслышимым.

— Да ну! — махнул рукой Ден. — Мокро. Когда целуешься. Ничего особенного. А грудь, она такая… знаешь, ну как бомбошка с водой.

Сашка смотрел на него во все глаза. Ден всегда был первопроходцем. Вот и с девочкой первым поцеловался.

— Не знал, что тебе нравится эта Пантеева, — буркнул он, не сдержавшись.

— А мне она и не нравится, — пожал плечами Ден, — я ж на ней жениться не собираюсь. — И тут же огорошил Сашку откровением: — Я уж лучше на тебе женюсь! — И пока тот ловил воздух ртом, придумывая ответ, засмеялся: — Да не парься ты! Я шучу!

Сашка выдохнул воздух, спертым комом стоящий в груди. К манере Дена все время его подкалывать он так и не смог привыкнуть. И почему-то услышать от Дена такое было приятно.

— А ты, значит, не целовался еще? — успокоившись, переспросил Ден.

— Нет, — буркнул Сашка и зачем-то добавил: — Не умею. Да и вообще… мне эти девочки не нужны.

Ден помолчал с минуту и сказал, вздохнув:

— Вот ты телок, Бондаренко. — Сказал и завозился, устраиваясь поудобнее, пару раз чиркнув по Сашкиной своей ногой. — Ну, хочешь научу?

— Как научишь? — опешил Сашка и даже привстал от удивления на кровати.

— Ну так, — пожал в темноте плечами Ден. — Какая разница кого целовать? Губы-то у всех одинаковые. Зато ты потом с девочкой стесняться не будешь. И потом: ты же никому не скажешь?

— Нет, конечно, — подтвердил Сашка на автомате, будто вопрос о том, что они с Деном сейчас будут целоваться, уже решен.

— Ну-ка ляг! — распорядился Ден, и Сашка послушно опустился головой на подушку.

Ден рывком приподнялся и, поправив на бедрах съезжающее полотенце, лихо запрыгнул на Сашку верхом. Тот крякнул от неожиданности, и заголосил:

— Денчик, я не буду с тобой целоваться, а ну слезь с меня! — И заворочался, пытаясь сбросить друга. — Ты — пацан!

— А ты глаза закрой! — посоветовал Ден, пытаясь удержаться на Сашке, словно мартышка на крупе у лошади в цирковом номере. — Кому сказал! — прикрикнул он на друга, и Сашка замер. Он всегда и во всем слушался Дена. С минуту он кусал губу и вздыхал. Ден тем временем склонился ниже и уперся ладонями в подушку по обе стороны от Сашкиной головы. — Я никому не скажу… — прошептал он.

Сашкино сердце молотилось о ребра. Он смотрел на приближающееся лицо Дена и думал, что губы у того и правда как у девочки: розовые и пухлые. Но губы губами, а лицо-то было Денчиково — лицо лучшего друга. Тем временем оно было уже в паре сантиметров от его лица, а он так и не остановил искусителя — просто не мог шелохнуться. И послушно зажмурил глаза за секунду до того, как сухие губы Дена прижались к его губам.

Несколько мгновений ничего не происходило. Ден прижимался губами к губам Сашки и не двигался. Потом Сашка почувствовал, как по его губам скользит кончик языка Дена. Тот самый язык, который Ден имел привычку прикусывать в минуты задумчивости. Теперь язык медленно и аккуратно прошелся по губам Сашки и толкнулся вглубь рта. Бондаренко задержал дыхание как пловец. Голова была такая, будто его раскрутили на каруселях-цепочке в парке Горького. Он послушно приоткрыл сначала губы, а потом и зубы расцепил, позволяя языку Дена проскользнуть и толкнуться в его собственный напряженный язык. Руки Сашки зачем-то легли Дену на талию, на чуть влажное после душа полотенце. Мыслей в голове не было. Ни хороших, ни плохих — натурально ни одной.

Ден отнял руки от подушки и взял лицо Сашки в горячие ладони. Бондаренко показалось, что еще чуть-чуть и он совсем расплавится от такого количества жара. Горела голова, горело тело, а еще нестерпимо жало в паху.

— Бондаренко, у тебя что… встал? — Ден оторвался от Сашкиных губ и уставился на его лицо с крепко сжатыми веками.

Сашка распахнул глаза и одним рывком постарался сбросить с себя Денчика.

— Блин, да иди ты! — бурчал он, желая испариться из этой кровати, квартиры, дома, соскочил с кровати и чуть не запнулся, наступив на пояс махрового халата. Ден схватил его за кисть горячими пальцами.

— Дай посмотреть!

Сашка замер на мгновение, а потом яростно дернул руку обратно.

— Пошел ты! — всхлипнул он, чувствуя, что вот-вот расплачется от стыда.

— Саш… — позвал Ден. Сашка не мог вспомнить, когда тот последний раз называл его по имени. — Саш, я правда никому! Чесслово!

Сашка встал как вкопанный, а Ден аккуратно сполз с кровати и сел на край матраса.

— Хочешь, я тебе сначала свой покажу? — прошептал он, лихорадочно облизывая губы, и медленно развернул полотенце.

Сашка подумал, что грохнется в обморок, если посмотрит Дену прямо ТУДА, но все же посмотрел, да так и прилип глазами к аккуратному торчащему вверх розовому члену в окружении мягких редких волосков. Член чуть подрагивал и от этого казалось, словно его колыхает ветром.

— Теперь ты, — шепотом велел Ден и потянул Сашку за полу халата. Бондаренко стоял, не шевелясь, будто со стороны наблюдая, как Ден разводит полы махрового халата в сторону. Прохладный воздух коснулся кожи. Сашка зажмурился.

— У тебя большой, — отметил Мельников хрипло, и Сашка распахнул влажные веки, чтобы посмотреть на него — так сильно изменился голос друга — резонировал, вибрировал на нижних нотах и был наполнен чем-то волнующим и страшным. Ден медленно поднял руку и одним пальцем потрогал головку Сашкиного члена. Сашка интуитивно дернулся куда-то вбок и в сторону, но потом замер и позволил Денчиковым рукам продолжить исследование, боясь только того, что не выдержит и рухнет на пол. Ден, будто поняв, что Бондаренко может не устоять на ногах, потянул его и подвинулся, пропуская обратно на узкую кровать. Сашка послушно лег сначала на спину, а потом на бок, повинуясь Дену. Мельников вытянулся вдоль Сашкиного тела и снова положил руку тому на член, заставляя друга поджать пальцы на ногах. Рука Дена крепко обхватила Сашку, медленно сдвинула крайнюю плоть, обнажая головку, а потом плавным рывком вернулась наверх. Потом — снова и снова, делая ритмичные движения кистью. Сашка закусил губу и поплыл. Происходящее с ним было ужасно и прекрасно одновременно. С ним был Ден, и тот был как никогда близко — не язвил, не подкалывал, а лихорадочно кусал губы, и то и дело бросал на его лицо взгляд потемневшими чужими глазами. Сашка как-то сам собой стал толкаться бедрами по направлению Денчиковой руке, трахая того в кулак. Вскоре Ден отстранился, на секунду замер, потом лег поудобнее и, взяв руку Сашки, положил его ладонь себе на пах. До Бондаренко не сразу, но доперло, что Ден хочет, чтобы он сделал для него то же самое. Он послушно сомкнул руку на Денчиковом члене. Теперь они синхронно работали руками, не смотря друг на друга, а сосредоточив все внимание на том, что происходило внизу. Сашка делал то же, что и Ден, постепенно увеличивая темп. Его собственная ладонь стала влажной от чего-то. Пах скручивало, словно кто-то заводил в нем пружину на манер той, что была на будильнике, стоявшем у бабы Поли на прикроватной тумбочке, и когда Сашка уже подумал, что терпеть это давление нет мочи, пружина распрямилась и в голове у него взорвался огненный шар, растекаясь жидкой лавой по всему телу. Он замер, дернулся и выплеснул в Денчикову руку вязкой клейковатой спермой. Ден на секунду застыл, потом шустро перекатился на спину и, схватив Сашкину руку, снова положил себе на пах. Сашка, закусив губу, лихорадочно двигал онемевшей кистью на окаменевшем Денчиковом члене, пока буквально через несколько секунд не почувствовал, как твердая, будто гранит, плоть содрогается.

— Сашкааааа… — жалобно проскулил Ден, и в ту же секунду Сашке в лицо коротко брызнуло теплым Денчиковым семенем. Сашка замер потрясенный. Мозг отказывался варить. Все, что Бондаренко понял, это то, что сделал Дену хорошо. Это было главное. Ден перекатился на бок, и Сашка упал рядом. Уткнувшись Дену лбом во влажный лоб. Кровь стучала в висках. «А как же завтра?» — последнее, что пронеслось в пьяной Сашкиной голове, и он отрубился.

…Солнце светило прямо в лицо, поэтому пробуждение было не самое приятное. Сашка застонал и попробовал отползти от солнечного луча подальше, но уткнулся башкой в стену. Можно было спрятаться под одеяло, и он машинально зашарил вокруг себя, открывая один глаз. Поперек его туловища лежала чья-то горячая рука. Сашка распахнул глаза, чувствуя, как в душе все переворачивается от надвигающейся катастрофы — память приходила и приносила с собой обрывки вчерашней ночи. Но все это было сущей ерундой, когда он понял, что в дверном проеме стоит высокий мужчина в костюме и распахнутом сером пальто. Его спина была неестественно выпрямлена, а губы сжимались в брезгливую гримасу, словно Сашка был чем-то вроде собачьей какашки, прилипшей мужчине к ботинку. За ним, приложив руку к губам, с глазами, полными ужаса, стояла невысокая женщина.

Сашка беспомощно оглянулся на мирно спящего и абсолютно обнаженного Денчика и опять перевел взгляд на мужчину и женщину. Мужчина дернул уголком рта и приказал голосом, вибрировавшим от ярости:

— Одевайся немедленно, тварь!