О связях человеческих

Комментарий к Главе

Они договорились встретиться в начале шестого. Точнее, «договорились» следовало бы применить для посторонних людей, чтобы не объяснять им в деталях все манипулятивные способности с одной стороны и тупое, усталое, обреченное упрямство с другой. Меньше всего в этой жизни Илья хотел покидать квартиру, чтобы отправляться в идиотский торговый центр, чтобы — якобы — подготовиться к выходным. Потому что идиотское общество маниакально выискивало еще один более-менее пристойный повод для праздника и для этого обращалось не на восток, так на запад, не на небо, так под землю. Готовиться к праздникам тоже начинали сильно заранее, это, наверное, входило в комплект: возможность хлопотать и втягивать в собственную суету других, возможность на вполне законных основаниях продавать никому не нужную мишуру, но зато самых разных, отвратительно ярких цветов, блестящую, светящуюся, переливающуюся, возможность окунаться в райское разноцветье, когда мало того, что погода отвратительная, так еще световой день стремится к нулю, и вполне допустимо было предположить, что безумные гонки с подготовкой к празднику тоже доставляли вовлеченным в них удовольствие. Зачем это понадобилось Косте — бог весть, никогда за ним не водилось такого примитивного, карнального желания сделать мирок вокруг себя ослепляюще, отвратительно ярким. Или, и эта версия казалась куда более жизнеспособной, дело было не в том, во что выльется их поход по торговому центру, а в том, чтобы вне дома, среди людей, почти самостоятельно провести немного времени. Чтобы Илья хотя бы немного общался не только с катастрофически суженным и очень однобоким кругом людей, но и с посторонними, не связанными с ним финансовыми или какими другими обязательствами. Согласиться было проще, чем сопротивляться. Хотя Илья изначально был уверен в провальности затеи.

До ТЦ Илье должна была помочь добраться Зина. Она уже чуть более полугода была медсестрой при Илье. То ли у нее нервы были из стальных канатов, то ли Илья смирился с тем, что рядом с ним постоянно будет находиться кто-то, поэтому не опробовал на ней подавляющего большинства своих трюков. Костино отношение к ней было сдержанным; Ильи — чем-то вроде вооруженной дружбы: он готов был казаться приветливым, но при любом, мало-мальски пристойном поводе выплескивал на нее свою злость. Зина обладала феноменальным хладнокровием, попытки испортить ей настроение не воспринимала вообще и даже на оскорбления не реагировала. Наверное, им повезло с ней, хвала ноосфере за малые радости. Даже квест, в который Илья превратил путь до ТЦ, Зина воспринимала с удовлетворением. Пусть идти им мешал ветер, пусть под ногами у нее чавкали лужи, наполненные набухшим, подтаявшим снегом. Пусть уже царили сумерки. Она вертела головой по сторонам, обращала внимание Ильи на самые разные мелочи — люминесцентные снежинки на окнах, свечи — нет, на самом деле, настоящие свечи, причудливо украшенные гирлянды из еловых веток, на Санта-Клауса, карабкавшегося по водостоку.

— Что только народ ни придумает, — с легким удивлением повторяла она. — Тебе не холодно? Ноги не мерзнут?

— Все в порядке, — в который раз процедил Илья.

Он проверил телефон, чтобы отвлечься от Зины, занять голову чем угодно другим и не слушать ее благодушные и совершенно пустые реплики, — и фыркнул. Зина тут же остановилась и нагнулась к нему:

— Что случилось?

Илья мрачно посмотрел на нее и отвернулся.

— Он задержится минут на сорок. Предлагает подождать его в каком-нибудь кафе.

Зина погладила его по плечу и выпрямилась.

— Можно, — флегматично ответила она. — Давай-ка сначала до центра доберемся.

Илья опустил голову на грудь, спрятал подбородок в шарф. У него были совершенно дурацкие предчувствия насчет этой вылазки, и они, конечно же, не могли не оправдаться. С хорошими предчувствиями такого, как правило, не случалось. Не с ним.

Зина неторопливо шла, спрятав руки в карманы пуховика. Она молчала, и за это Илья был ей благодарен. Неожиданно она сказала:

— Послушай-ка, кафе это здорово, и там есть пара замечательных и все такое, но мы не могли бы заглянуть в один магазинчик? Вдруг они там устроили предрождественскую распродажу. Или черную пятницу.

— Сегодня среда, — мрачно напомнил ей Илья.

— Или среду, — охотно подхватила Зина.

Он выжидающе смотрел на нее. Зина вздохнула и пожала плечами.

— Тебе может быть там скучно, но мне он очень нравится. Очень. Женское хобби. Даже если ничего не куплю, так хоть поглазею или пощупаю.

— Нижнее белье? — ядовито поинтересовался Илья. — Косметика? Стиральные порошки?

Она усмехнулась.

— Мимо. Ну пожалуйста, босс!

— Я весь в твоих руках, — пробормотал он. — Магазин подарков? Агентство знакомств?

— Почти, — ухмыльнулась Зина, становясь за его коляской. Илья въехал внутрь, она с наслаждением вдохнула полную грудь за его спиной и радостно крякнула, наслаждаясь оживленным гулом. — Сейчас нам нужно к лифту и на подземный уровень.

— В катакомбы? Ритуальные принадлежности, что ли? Ох и проказница же ты, сестрица, — криво ухмыльнулся Илья и остановился перед лифтом.

Там уже стояли двое молодых людей — пара, возможно, новоиспеченная. Парень стыдливо отвел глаза. Девушка посмотрела на Илью с жалостью. Двери открылись, и они отступили назад, в порыве неловкой, гипертрофированной эмпатии не зная, что именно и как делать, чтобы обеспечить колясочнику побольше удобств — вроде как должны были вести себя именно так, но явно не предполагали, что им придется все-таки встретиться с одним таким. Илья прикусил губу. Он въехал в лифт, развернулся и подъехал вплотную к стенке, хмуро посмотрел на нее, на них, уставился на стену.

Зина посмотрела на молодых людей и невозмутимо сказала:

— Не бойтесь, он не заразный. Даже с кармической точки зрения. И мизантропом он всего лишь притворяется. Дорогой, скажи детям «здравствуйте», не пугай их твоими грозно насупленными бровями.

Илья не удержался, фыркнул.

— Здравствуйте, дети, — послушно сказал он.

Девушка замялась и выпалила: «Здравствуйте».

— Ну вот видишь, — удовлетворенно отметила Зина. — Ты остался жив, твой язык не парализовало, аккумулятор под твоей задницей не взорвался от такого святотатства. А теперь мы идем пялиться на нитки.

— Куда?! — недоуменно спросил Илья, подозрительно глядя на нее снизу вверх.

— На нитки, — ласково, как умалишенному, повторила Зина. — Говорила же. Типичное женское хобби. Вышивка. Могу научить.

Илья хмыкнул. Зина поморщилась из-за собственной неловкости. С такой мелкой моторикой Илье не совладать, в лучшем случае — пока.

— Фигня, — категорично заявил он, сжимая правую руку на подлокотнике коляски.

Они молчал двигались по коридору. Зина остановилась и удовлетворенно произнесла:

— Вот она, сокровищница Аладдина. Ты внутрь заедешь? Там еще интересней.

Илья фыркнул, глядя на стеллажи перед входом. На них лежала пряжа для вязания — распродажа, скидки до семидесяти процентов, если верить листу формата А4, прикрепленному сверху. Илья приоткрыл рот, глядя на мотки. Зина замерла у входа, глядя на него. Помедлив, он стянул митенку с левой руки и погладил моток, лежавший ближе к нему.

— Из этой павлиньей хрени что-то может получиться? — с веселым изумлением спросил он, вертя нитки зелено-сине-сиреневого цвета. Зина подошла к нему, пожала плечами, взяла другой, этой же марки, но другой, желто-оранжево-коричневой расцветки.

— Почему нет? Вполне, — задумчиво произнесла она и приложила моток к лицу, глядя на свое отражение на стеклянной стене. — Шапка, шарф, снуд. По-моему, прикольно.

Илья осторожно приложил моток к щеке и усмехнулся.

— До чего мягкий, — пробормотал он.

— А этот? — спросила Зина, протягивая ему другой, темно-серый, отливавший серебром.

Илья положил моток, взял этот, поднес к щеке.

— Здорово, — тихо сказал он. — Иди смотри, что ты там хотела смотреть.

Он развернулся спиной к магазину и нащупал смартфон с твердым намерением уткнуться в него.

Зина опустилась перед ним на корточки.

— Так, может, и ты заглянешь? Здесь замечательные продавцы, они тебе все покажут. Опять же, я как твой физиотерапевт очень хорошо представляю терапевтический эффект вязания крючком, к примеру, и корю себя за то, что не додумалась до этого раньше. Меня извиняет только мое дилетантство во всех этих искусствах.

— Каким еще крючком, женщина, — скривился Илья, поднимая левую руку — пальцы на ней не разжимались до конца, и Зина хорошо это знала.

— Так я и говорю, что здесь замечательные продавцы. Наверняка посоветуют что-то. Давай, не козлись.

Она встала и протянула руку в сторону входа. Илья недовольно буркнул, но послушался.

У самого входа он остановился, растерянно оглядывая зал.

— Все в порядке? — спросила Зина.

— Одуреть сколько цветов, — пробормотал он, обводя зал взглядом. Прямо перед ним стояли ящики с пряжей, все больше землистых, осенних тонов, поодаль — стеллажи в три четверти роста человека с небольшими ячейками, и мотки, лежавшие в них, были по-детски, по-весеннему яркими. В ячейки двухметровых стеллажей у боковых стен были вложены мотки, чей цвет трудно было определить одним словом. Они не переливались — мерцали, что ли, и благодаря пушку — нечто вроде ореола, даже эти цвета размывались, приглушались, ускользали от желания неподготовленного зрителя обозвать их.

К Илье и Зине подошла продавщица — лет сорока пяти, невысокая и плотная женщина с озорной улыбкой. Ее волосы были окрашены в бордовый цвет, подвески на шее запросто могли весить больше килограмма, и одета она была в вязаную юбку — Илья даже моргнул, всмотревшись — и ажурную тунику с красными, желтыми, зелеными и синими полосами. Цвета не должны были сочетаться — и отлично смотрелись вместе, и две полосы были неожиданно, задорно лохматыми. Поздоровавшись, она спросила, может ли чем-нибудь помочь.

— Если можно, показать ему пряжу, какая у вас есть. Вдруг Илье понравится, и он захочет что-нибудь связать, — гнусно ухмыльнувшись ему, сказала Зина. Продавщица украдкой бросила на нее беспомощный взгляд. Илья заметил его и криво усмехнулся. Это было именно то, чего он боялся больше всего при своих вылазках. Он не мог позволить себе чувствовать себя беспомощным, потому что за него с лихвой справлялись другие. — И у вас нормальные широкие проходы, места для коляски вполне хватит, и посетителям помех не будет. А я пока в вышивках покопаюсь.

Она подмигнула Илье и неторопливо пошла в другой отдел. Продавщица подняла брови, немного подумала и спросила:

— Вы имеете какое-нибудь представление о вязании?

Илья долго смотрел на нее.

— Самое общее, — не без иронии произнес он. — Я знаю, что оно существует. И даже готов допустить, что оно может быть увлекательным занятием.

— Еще каким, — заулыбалась продавщица. — Давайте-ка я сначала покажу вам парочку журналов, а потом мою самую любимую пряжу. Вообще у нас совершенно замечательные коллекции поступили, есть крупные производители, есть совсем небольшие ателье, тут как кому нравится. И печатная продукция у нас совершенно замечательная, сейчас просто потрясающие новогодние номера в продаже, я прямо жалею, что у меня в сутках не сорок восемь часов. Я хочу связать все! Вот, например…

Она без лишних церемоний положила Илье на колени журнал, подтащила стул, села напротив, пролистала несколько страниц.

— Вот, простейшими усилиями, просто-таки, и получаются совершенно замечательные дорожки на стол. Очень романтично. Правда? Или вот. Новогодние звезды. Гирлянды. Ну… это больше женское занятие. Скатерти, ничего интересного… вот, вполне оригинальная идея для занавесок. Снежинки. Снежинки это просто отлично! Можно украсить комнату, можно повесить на елку или окно. А! А вот сами елочки, кстати, ну разве не прелесть?

Илья смотрел не на страницы, которые она пролистывала с головокружительной скоростью; его взгляд снова возвращался к лоткам с большими мотками самого разного цвета.

— Хотите посмотреть поближе? — спросила продавщица. — Давайте покажу.

Она подержала руку над лотком, словно творя магию, и бережно взяла один.

— Очень хороший состав. Мериносовая шерсть, ангора и немного синтетики. Очень простая в уходе, носится замечательно, не пилингуется. Гамма самая разнообразная. Вот это… ну, я бы сказала, более женственный вариант, вот это — очень мужественно. Попробуйте!

Илья взял моток обеими руками, осторожно сжал и поднес к щеке. Пряжа была объемной и ощущалась очень легкой, мягкой, лохматой. Он оперся на моток подбородком. Продавщица сдержанно улыбалась.

— А это? — спросил он и, положив моток на колени, потянулся за другим — огромным, из толстой пряжи, которая, казалось, смотана из двух контрастных нитей.

— Полушерсть. Качество замечательное, уже третий год привозим. Носится на ура, я мужу свитер связала, так он в машинке его постирал, и хоть бы что.

Она протянула ему моток. Пряжа была немного жестче на ощупь, и в ней был характер, как бы глупо это ни звучало.

— А что вы из нее связали?

Продавщица задумалась.

— Да обычный рыбацкий свитер, муж просил «как у Бодрова». Понимаете, о чем речь?

Илья пожал плечами. Она отмахнулась.

— Неважно, иногда мужики бывают просто чокнутыми. Попробую найти, что производитель предлагает.

Она вернулась с двумя журналами.

— Ну, не совсем то, но приблизительно, — она открыла журнал на странице со свитером с высокой стойкой и на молнии. — Хотела ему хотя бы пару аранов пустить, но он хотел точь-в-точь. Пришлось вязать патент.

Илья беспомощно смотрел на нее.

— Не знаешь, что такое, — понимающе усмехнулась продавщица. — Сейчас покажу.

Она принесла ему образец.

— Это исландская шерсть. Мы сертифицированный представитель. Ты только пощупай, какая красота! У нее феноменальное качество, совершенно чистый экологический продукт. И овцы особой породы, с особенным руном. Если жаккард связать, так на снегу можно спать! — восхищенно произнесла она.

Шерсть была колючей, цвет — невзрачным. Образец был связан плотно, и Илье почему-то представился шарф, обмотанный вокруг Костиной шеи. Его губы дрогнули в улыбке, и он ласково погладил образец, прежде чем вернуть его.

— А вот это попробуй, — заговорщицки произнесла продавщица и протянула ему жиденький моток сизо-синего цвета. — Это кашемир, стоит, как крыло от самолета, для себя берут неохотно, но в подарок — милое дело. Очень экономный, между прочим. Вот такого мотка вполне хватит на шапку и полшарфа.

Пряжа действительно была мягкой, очень нежной, и Илья почти сразу вернул ее продавщице.

— Симпатично, — сказал он, глядя на боковые стеллажи.

— Вы вязать не умеете совершенно? — продавщица отступила в сторону, чтобы он мог проехать.

— Нет, и, пожалуй, хочу научиться. — Он погладил мотки в нижних ячейках и вытащил один ярко-синего цвета. Прочитал этикетку, хмыкнул: это был хлопок, толстый и невероятно мягкий. Илья положил его себе на колени, взял еще один — красный.

— Крючок или спицы? — деловито спросила продавщица.

— А какая разница? — в долю секунды помрачнев, спросил Илья.

Продавщица уперлась плечом в стеллаж, глядя на его руки. На них же смотрел и Илья, отлично зная, что увидит: кривые пальцы, шрамы, узловатые, выглядящие болезненными суставы.

— Давайте начнем с крючка, — предложила она, выпрямляясь. — Пойдемте-ка за мной, попробуем что-нибудь подобрать.

Через две минуты Илья держал в руке крючок с толстой ручкой. «Эргономичной, — охотно пояснила продавщица. — Ее либо ненавидят, либо обожают. К нам несколько пожилых дам с атеросклерозом приходят, так они такими крючками из ниток-десятки салфетки вяжут». Он неловко зажал крючок, продавщица сделала ему первую петлю, и он начал вязать цепочку.

— Ужасно, — улыбаясь, признался он, рассматривая кривые петли.

— Отлично! Для первого раза вообще замечательно. Будете снежинки вязать?

Немного времени спустя к ним подошла Зина. Нагнувшись, прошептала ему на ухо:

— Ты на телефон-то отвечай, там волнуются.

— Не услышал, — раздраженно огрызнулся Илья. И куда-то испарилось хорошее настроение.

Через пару минут рядом с Зиной стоял Костя, оглядываясь с вежливым удивлением, как человек, признающий некоторые достоинства, но отлично понимающий, что к нему они не будут применены никоим образом.

— Я думал, вы в кафе каком обосновались. Даже и не знал, что такое есть.

— Извини, что разочаровали, — огрызнулся Илья, стараясь не глядеть на него.

— Так здорово же. Ты собираешься что-то делать? — Костя подступил ближе и склонился, глядя на мотки. Осторожно заглянул ему в лицо и нахмурился.

— Вязать, — процедил Илья, отъезжая назад, чтобы увеличить расстояние между ними.

Он расплатился за пряжу, крючки и журналы, оставил пакет с покупками лежать у себя на коленях — словно боялся, что его отберут, отказался идти в кафе и заявил, что устал. Зина переглянулась с Константином, пожала плечами, взглядом подтверждая: на самом деле устал, — попрощалась и пошла к остановке.

Путь домой прошел в полном молчании. Константин шагал, автоматически подстраиваясь под скорость кресла, скроллил новости на экране и изредка уворачивался от прохожих, Илья мрачно смотрел перед собой. Ему хотелось прямо сейчас попробовать, получится ли у него снежинка, как угодно кривая, самостоятельно — и было неожиданно неловко делать это перед Костей, словно нечто постыдное, что не может не вызвать насмешку.

Дома Костя помог ему раздеться. Его руки задерживались на предплечьях Ильи, на бедрах, массировали ступни, словно он ждал какой-то реакции, пояснения, просто фразы — чего угодно. Илья молчал, не понимая, что именно должен говорить, как реагировать. В молчании они поужинали; чтобы занять себя, Костя слишком часто хватался за смартфон, проверяя новые сообщения, Илья — думал о пакете, оставшемся на диване. Костя попытался спросить его о том, что будет первым творением, и Илья рявкнул, что это ни с какой стороны не его дело. В ответ ему не досталось даже обреченного вздоха, и это смирение задело еще сильней.

Костя проснулся, потянулся за часами, сел, недоуменно оглядываясь. Было пять утра, за окном угрожающе темнело небо и уныло слепили фонари, и Ильи рядом не было. Зато он был на кухне. На столе лежал раскрытый журнал, рядом — моток зеленых ниток, и Илья изучал схему, держа в левой руке крючок с толстой ручкой.

— Доброе утро, — негромко сказал Костя, целуя его в щеку. — Получается?

— Нифига не получается, — прошипел Илья, отшвыривая крючок. — Не получается, как на фото. Смотри…

Он положил на журнал нечто, в чем при желании можно было опознать центр снежинки.

Костя бережно взял его руку и поднес к губам.

— Ты хочешь прямо в первую неделю связать мне свитер? — ласково спросил он.

— Нет, нет… — Илья тихо засмеялся и вздохнул. — Просто хочется, чтобы получилось.

— Ты можешь попросить ее о паре уроков, — предложил Костя, сжимая его руку обеими своими и глядя ему в глаза.

— Или поискать уроки на ютубе. Принеси-ка лэптоп, — оживился тот.

В субботу вечером Костя вешал на елку пять снежинок, связанных Ильей собственноручно. Еще одна была подарена Зине с категорическим наказанием хранить близко к сердцу («Ибо проверю!» — пригрозил Илья при этом). Илья критически следил за его усилиями, но помалкивал. У него на коленях лежал журнал по вязанию и два мотка — он не мог определиться, который нравится ему больше, и поочередно гладил оба. Закончив, Костя сел перед ним на корточки и ткнул пальцем в фотографию справа.

— Это для меня? — весело спросил он.

— Пелеринка для девочки от пяти до восьми? — ехидно уточнил Илья. — Да ты шалун!

Костя засмеялся и уткнулся лицом ему в колени.

— Да хотя бы шарфик. Хотя бы снежинку, которую я могу повесить на зеркало в машине. Или на монитор на работе, — тихо сказал он, заглядывая Илье в лицо.

Тот плутовато улыбнулся и требовательно прищурился:

— Пляши!

Костя недоумевающе посмотрел на него, но подпрыгнул на месте и потряс руками. Илья закатил глаза, но достал из-под журнала небольшой квадратик с привязанной к нему лентой.

— Подставка под вашу большую кофейную кружку, господин великий начальник. — Он протянул подставку Косте, напряженно следя за ним.

Тот выдохнул, перехватил его руку, потянулся и поцеловал его, часто заморгал и опустил голову, сжимая квадратик в руке.

— Ты самый замечательный, — тихо прошептал он. — Невероятный.

— И сногсшибательно красивый, — самодовольно добавил Илья, заметно успокаиваясь. — Сделаешь кофе?

Костя кивнул, встал. Немного помедлил, держа руку у него на плече, затем подошел к столику и зажег свечу.

— Бесспорно, — сказал он, идя на кухню и широко улыбаясь.

Комментарий к Главе

Со вторым адвентом! 

Продавщицу в магазине звали Катериной. Она работала в этом конкретном месте без малого десять лет, до этого — в другой лавке рукоделий, но та разорилась, а вообще по образованию была работником культуры. Ее разговорчивость была Илье на руку: чем больше собеседник говорит о себе, тем меньше задает вопросов. В большинстве случаев именно это и требовалось ему, тем более Катерина вываливала на него сведения о себе или магазине в перерыве между лавиной информации о пряже. Которую она, вязальщица с сорокалетним стажем, обожала. Она могла бесконечно говорить о натуральной зеландской, уникальной исландской, восхитительной шетландской шерсти, о хлопке таком и сяком, о шелке оттуда и оттуда, о меланже растаком и разэдаком, и все это — подсовывая Илье моток за мотком. Он, наивный, начал было считать себя кинестетиком, потому что не только когда к щекам прикладывал, даже когда в руки брал, уже готов был урчать от пушистой шерсти, прохладного хлопка, ласкового, почти интимного шелка; но оказалось, что мотки таили в себе не только такие секреты. Катерина подсовывала ему моток — пестрое нечто, мягкое, но бесхарактерное по виду, а затем образец, связанный из половины его — и это было чудесное, пластичное и привлекательное полотно, немного общего имевшее с мотком. Но куда больше привлекла его стойка с несколькими отрожьями, на которые надеты были шапки. И если можно было назвать это хобби фейерверком, то именно эта стойка могла служить почти идеальной его визуализацией. Катерина охотно сказала, что шапки все делаются на продажу, еще и шарфы, «на подарки расходятся, как горячие пирожки», — бодро сказала она и протянула одну Илье. Он взял ее, не особо скрывая удивления: шапка была забавно связана, словно по аспидно-серому фону бежали оранжевые дорожки, помедлил и натянул на голову, неловко поправляя шапку куда менее проворной правой рукой. Катерина тут же поднесла зеркало. Илья нахмурился, поправил шапку и хмыкнул.

— Здорово. Помню, мне прабабка вязала. Эти дурацкие шапки-шлемы. Терпеть не мог. И шерсть кололась, — сказал он.

— Самопряденная или по три рубля? — понимающе усмехнувшись, спросила Катерина.

Илья вытянул лицо, изображая недоумение, для надежности пожал плечами и стянул шапку.

— Терпеть ее не мог. Еще и совершенно дурацкий цвет. Какой-то поносно-зеленый. А… что это за техника?

— Двухцветный бриош. — Илья подозрительно посмотрел на нее. — Спицы. Ничего сложного, а смотрится совершенно замечательно.

— Со спицами я навряд ли совладаю, — пробормотал Илья. Он потянулся и снял со стойки другую шапку.

— Ну… — Катерина отвела глаза и осторожно произнесла: — Наверное, это пока?

Илья дернул плечами и с подчеркнутым вниманием начал изучать шапку.

— Угу. Я очень хорошо прогрессирую, говорят врачи. Я делаю значительные успехи, говорят врачи. Еще пара лет, и я смогу танцевать, говорят врачи. И я все жду и жду, когда они закончатся, эти пара лет.

Он неловко повесил шапку обратно и отъехал. У ящиков с носочной пряжей остановился и потянулся за образцом.

— А эта жесткая. Куда жестче, чем та, хлебо-булочная, — сказал он, держа в руке носок.

— Носочную обычно с полиамидом смешивают, чтобы носкость была выше. — Катерина все вертела в руке шапку, не решаясь ни подойти к Илье, ни посмотреть на него. — А на бриошную шапку пошла перуанская шерсть. Я не знаю, какие заклинания над ней творят, но она нереально мягкая, правда, носится как бы… не в соответствии с ценой, пилингуется и все такое.

Илья развернулся к ней, склонил голову к плечу.

— А крючком ведь тоже можно шапку связать? — с деланным безразличием спросил он.

— Ну конечно! — воскликнула Катерина и, оживившись, очевидно, радуясь возможности избавиться от неприятных настроений, мелькнула юбкой и унеслась в другую сторону.

Слева из-за плеча до Ильи донеслось Зинино хмыканье.

— Это ты от нее избавился, чтобы перевести дыхание и наброситься на несчастную жертву с новыми силами, или чтобы всплакнуть по поводу твоей горькой доли и успеть вытереть слезки? — Она стала рядом с Ильей, взяла наугад моток и подняла его на уровень глаз.

— Подарок хочу сделать, — буркнул Илья. — Не поверишь.

— Шапку? — подозрительно глядя на него, уточнила Зина.

— Ну, — неохотно ответил он и мрачно посмотрел в сторону.

Зина хмыкнула. Вроде одобрительно; Илья, уже настроенный защищать свою идею, подозрительно прислушался. Она молчала. Он, чтобы занять себя, взял моток наугад. Огромный, мягкий, неплотно ссученный из двух нитей — темно- и светло-серой, грубоватый на ощупь. Илья повертел его и положил на колени. Как раз подошла Катерина и протянула ему две шапки.

— Вот. Простыми столбиками и соединительными. Дешево и сердито, — гордо произнесла она. — Смотрится отлично, считается очень даже модным. Кому — хипстерское, кому — метросексуальное, кому — этническое. Ну, в зависимости как нитки подобрать.

— И их тоже вязали тут?

Катерина размашисто кивнула.

Илья взял одну. Он опознал обычный столбик — и почти загордился собой. Но ему предстояло задать еще один вопрос, и это ввергало в смятение: сама сущность Ильи противилась необходимости просить. Выяснять. Спрашивать. Можно было потребовать, чтобы Зина сделала это — ну как потребовать, скрыть все ту же просьбу за раздраженным голосом и повелительным тоном. Но просил бы в таком случае другой человек, не он. А Зина, словно учуяв это, уже стояла у стеллажей, на которых были выложены мотки с тончайшим мохером — бесполезная, с точки зрения Ильи, пряжа. И звать ее, чтобы свалить необходимость, было бессмысленно. Куда глупее, чем ему самому сделать это.

— А вы не могли бы меня научить? — быстро произнес он, стараясь звучать непринужденно.

Получилось фигово; Илья внутренне содрогнулся, насколько чопорно, неуклюже он звучал. Был ведь скользким, как угорь, мог впарить кому угодно что угодно, говорлив и убедителен — когда-то, до несчастного случая. Любил проводить время в компаниях, блистать, быть на первых ролях. Сейчас — просто обменяться парой фраз с незнакомым человеком было для него сродни подвигу. В частности, потому, что за каждым словом Илья старательно высматривал брезгливую, самодовольную, безразличную, но вроде как требуемую приличиями жалость. Не потому, что она там была — потому что он думал, что она там есть.

Катерина, помявшись, ответила, что это не очень хорошая идея.

— Я заплачу, — мрачно сказал Илья, привычно смирившись с поражением.

— Да дело не в этом. Я с крючком не дружу. Не люблю его, — поморщилась Катерина. — Бабушка моя и мама как раз крючком вязали, подзоры, прошивки на полотенца, вставки, кружева самые разные, ой, да что угодно, а я — исключительно спицами. Не сложилось у меня с ним, и потом я снова пробовала, но не лежит душа, хоть убейся. Знаете что? А не хотите к нам в субботу приехать? Мы в одиннадцать как раз проводим занятия. На этих выходных Леночка будет учить митенки вязать, но, я думаю, с ней можно будет поговорить, чтобы она за вами присматривала. Леночка у нас вообще умница, такие вещи замечательные делает!

Она рассказывала, что Леночка работает не здесь, а в другом магазине — он и покрупней, и там специальное помещение для кружков и курсов оборудовано, там же и выставляется побольше вещей самого разного предназначения, а Илья все мрачней думал, что ни за что не согласится на такую дурь — от самого этого слова «кружок» потянуло пионерией, обязаловкой и чем угодно еще. И, кроме того, там будет много людей с самыми разными реакциями на него и его дурацкое — для мужчины — увлечение, и Илья не находил в себе достаточно сил, чтобы справиться с этим.

Он все-таки взял визитку с телефонами другого магазина, буркнув, что подумает. Расплатился за пряжу. Молча поехал в сторону дома.

Зина только дома спросила:

— Ты уже откинул идею как недостойную?

— Не твое дело, — огрызнулся Илья, угрюмо глядя в сторону.

— Конечно, — охотно согласилась она.

Паршивое настроение сохранялось у Ильи весь вечер. Или он упрямо поддерживал его, он сам не смог бы определить, если бы и задался целью. Ничего нового для окружающих — для тех избранных, кого он соглашался видеть рядом. В первую очередь Кости. Если, опять же, быть чуть честнее к себе, чем выносило самолюбие, Костя просто-напросто отказался убраться из его жизни. За что Илья почти соглашался быть ему благодарным — совсем редко, когда расслаблялся достаточно, чтобы позволить самым глубоким эмоциям всплыть к поверхности. Чем, впрочем, пользовался с особым, мстительным удовлетворением. Иногда. В этот же вечер просто хотел, чтобы его оставили в покое. Совершенно безуспешно, впрочем: квартира принадлежала ему настолько же, насколько Косте.

Илья попытался спрятаться в спальне, буркнув, что устал от гама людского.

— Сделать тебе чаю? — спросил Костя.

Почти инстинктивной реакцией было рявкнуть: «Нет», она вскипела в Илье и едва не вырвалась наружу. Но он поднял глаза: Костя стоял, прислонившись к косяку, готовый слышать «нет» и «да», не собиравшийся обижаться, но способный поблагодарить за такую малость. Илья выдохнул.

— Шоколад.

Костя улыбнулся, присел перед ним на корточки и взял его руки в свои, потянулся, бережно дотронулся губами до его губ, не поцеловал — или все-таки поцеловал?

— С удовольствием.

Через пять минут он вернулся, поставил на столик кружку, спросил, хочет ли Илья что-то еще. Тот был раздражен, что его отвлекают, и только фыркнул в ответ. Костя вышел и прикрыл за собой дверь.

Илья старательно набрал цепочку, замкнул ее в круг и провязал первый ряд. Ему нравилось, что получается; он вязал столбик за столбиком, умиротворяясь, проникаясь ритмом и увлекаясь предвкушением: как лягут петли, как ляжет нить, какой рисунок получится? Какао остыло, холодное, оно утратило не менее трех четвертей своего очарования, Илья отставил кружку, полюбовался на творение своих рук и, закусив губу, решил примерить. Петля, которой предстояло вырасти в шапку, свободно упала на плечи. Илья скрипнул зубами:

— Блядь.

Он распустил связанное, снова сплел цепочку, обхватил ей голову, удовлетворенно кивнул и начал вязать первый ряд. Костя заглянул в спальню, сказал, что пора укладываться спать. Илья огрызнулся на него, попытался натянуть то, что должно было стать шапкой, на голову, чтобы выругаться снова. На сей раз петля получилась слишком тугой. Илья отшвырнул крючок и моток и развернулся к окну.

Костя подошел сзади и обнял его.

— Как дела у жреца Арахны? — весело спросил он.

Илья оттолкнул его.

— Дерьмо это все, — в сердцах воскликнул он. — Нифига не получается, просто нифига! Ненавижу, дерьмо такое!

— Бывает, — успокаивающе откликнулся Костя. — Москва не сразу строилась, и все такое.

— Я очень благодарен тебе за неумирающие мудрости, которые особенно благоуханно и свежо звучат в твоих устах после миллионов повторений, — зашипел Илья, прикидывая, как объехать его, и обреченно понимая, что в любом случае не получится — придется отталкивать. И хотелось дотянуться до мотка и попробовать еще, тем более Илье очень нравилось, что получается. А с пола поднять пряжу и крючок — само по себе не так просто, распустить связанное — легко, но намотать обратно куда сложнее. И руки ныли от усталости.

Костя погладил его по плечу, поднял моток и положил на кровать.

— Там где-то крючок. Где-то там. — Илья помахал рукой, избегая смотреть на него.

Костя прикусил губу, чтобы не заулыбаться слишком откровенно, опустился на четвереньки и принялся искать крючок. После небольшой заминки Илья подъехал к нему.

— Оно меня достало, — в качестве извинения пробормотал он. — Ничего не получается. Простая же вещь, а… Как будто мозги отшибло. Не понимаю, как это делать. Обидно, блин. Во всех этих роликах все так просто, раз-раз и готово. Фигня какая-то, злит по самое «невозможно».

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Костя, усаживаясь на пол и прислоняясь к кровати. Он протянул Илье крючок и погладил по колену. — Как руки?

— Терпимо, — неохотно признался Илья.

Он долго колебался, прежде чем попросить:

— Распусти это, а?

Костя кивнул. Подержал в руках связанный ободок, подумал и с донельзя довольным видом шлепнул его себе на голову.

— Слушайте и внимайте, смерды, с вами будет говорить император всего и вся Константин Великий! — важно произнес он и подмигнул Илье. — Ну как?

— Удручающе, — широко улыбаясь, охотно сообщил ему Илья.

Костя печально вздохнул, стянул ободок с головы и начал распускать его. Илья следил за его руками — непроизвольно любовался. Вскоре моток лежал у него на коленях, Костя бережно разминал ему левую руку, затем правую.

Через полтора часа Костя спал. Илья слушал его дыхание и прикидывал, как лучше обустроить субботу.

Правда, посещение кружка, на который он записался, столкнулось с одной маленькой, но непреодолимой трудностью. Зина, когда Илья сообщил ей, что нуждается в ее сопровождении в субботу, сказала:

— Я не могу. Прости, я бы с радостью, но я к матери еду.

— Перенеси, — просвистел он сквозь сжатые зубы. — Можешь потом этот день в будни отгулять.

Она вздохнула и предложила нечто самоочевидное, по крайней мере для нее:

— Попроси Костю.

— Еще чего! — вскипел Илья. — Что он будет там делать?!

— То же, что и я, ждать тебя.

— Это твоя работа! — рявкнул Илья.

— Я помню, — сухо отозвалась Зина.

Прошло добрых три часа. В тяжелом, изнуряюще-холодном молчании, за которые они обменивались предельным минимумом слов. Зина провела с ним комплекс упражнений, сделала массаж, помогла переодеться. Они начали собираться на привычную прогулку — на ней настаивала именно Зина: погода отвратительная, свежий воздух таков только условно, хлопот с подготовкой к ней и после нее — неимоверное количество, но каждая такая вылазка значила лишние час-полтора нового опыта. Сначала Илья подчинялся, потом обреченно соглашался, затем — даже находил в ней нечто удовлетворительное.

Перед дверью он выдавил из себя кургузое «извини». Зина промолчала и посмотрела на него настолько выразительно, что он залился румянцем.

— Прости меня, пожалуйста, — старательно гнусавя, произнес он громче и медленней.

— Прощаю тебя, пожалуйста, — в точности имитируя его голос, откликнулась Зина и радостно осклабилась в ответ на его возмущенный взгляд. — Так чего ты хочешь, чтобы именно я тебя сопровождала? Или ты не хочешь, чтобы именно Костя с тобой пошел?

Илья скривился.

— Он откажется.

— Ты уже спросил его, и он ответил тебе именно это? — полюбопытствовала Зина, открывая дверь.

— Я знаю! — категорически заявил он.

Зина саркастично произнесла: «Да?», но не более того.

Неожиданно для Ильи, но не для Зины, улица встретила их мирной, ясной погодой. Илья, недоумевая, даже поднял голову к небу и замер, улыбаясь.

— Мы однажды на Алтае ночевали. Под открытым небом, — тихо сказал он. — Шли, был дождь, а потом раз — и вот такое небо. Мы лежали и считали звезды. Не поверишь, казалось, можно дотянуться до неба и сгрести несколько пригоршней звезд. Зачем они, фиг знает, но пусть будут, говорили мы. Целое небо звезд.

Он неожиданно осекся, скрипнул зубами и покачал головой.

— Было время, — тихо прошептал он и направился к скверу.

Зина постояла немного, задрав голову, улыбнулась и пошла за ним.

— Эй, твоя тарантайка куда резвей меня, я в курсе, — окликнула она Илью.

Он резко остановился.

— Как там у Канта? Есть два чуда в мире? Что-то там про что-то внутри нас и звездное небо над головами, да? — она пошла дальше, Илья подстроился к ее скорости.

— Я ведь могу и сам дотуда добраться, — немного погодя сказал он.

— Можешь. И будешь. Да что я, практически уже. Но пока лучше со страховкой. Особенно в это время года и особенно на таком диковинном транспорте, — невозмутимо ответила Зина и поправила сумку.

— Что ты имеешь против моего транспорта? — высокомерно спросил Илья.

— Я — ничего. Более того, я в восторге. А коммунальщики? А всякие там ездуны, ездюки и ездецы? Пешеходы тоже, знаешь ли, не все полны христианского милосердия. Не спеши, правда. — Она положила руку ему на плечо и ободряюще похлопала. — И вообще. Мне кажется, Костя будет очень рад, если ты его попросишь.

Илья только фыркнул.

Он возвращался домой с Костей. Привычное испытание: по пандусу до двери, долго чертыхаться, справляясь с замком, огрызаться на Костю, от которого просто-таки разило желанием помочь, дожидаться лифта, разворачиваться и сдавать назад. Затем поднимать глаза, стараясь не спешить, чтобы Костя успел стряхнуть беспокойство с лица. И улыбаться неестественно самоуверенной улыбкой, заявляя ему еще и так: я могу.

За ужином Илья сказал, глядя то на него, то по сторонам:

— Я записался на совершенно дурацкие курсы по азам вязания всяких там мелких изделий. В субботу. Понятно, что они подстраиваются под нормальных людей с нормальным рабочим графиком. Зина в субботу как раз не может. Мне заказывать ей замену, или ты сможешь выделить четыре часа?

Костя откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. Он понимающе, добродушно усмехался.

— Ну да. Звучит как последнее дерьмо, — согласился Илья и поморщился.

— Я с огромным удовольствием проведу с тобой субботу, — ответил на это Костя. — Признаться, я удивлен и даже польщен, что ты не попытался позвонить в агентство, чтобы только избавить меня от твоего общества.

Илья недовольно фыркнул и уткнулся в тарелку.

— Я тоже с нетерпением ожидаю нашего свидания, — отозвался Костя.

Илья показал ему средний палец, с трудом сдерживая улыбку.

Субботним вечером, вернувшись домой, Илья долго стоял в прихожей, поглаживая пакет на коленях. Костя не спешил помогать ему раздеться, а сел на скамейку и вытянул ноги. Илья поднял голову, прикусил губу и достал из пакета шапку.

— Это тебе, — тихо сказал он, напряженно глядя на Костю.

Тот вздрогнул, подался вперед, замер, произнес, растерянно улыбаясь:

— Ты определенно очень решительно взялся за мой гардероб.

— Как хочешь, — огрызнулся Илья, опуская руку и пряча шапку обратно в пакет.

— Хочу! — воскликнул Костя и подобрался к нему поближе, присел на корточки и положил руки ему на колени. — Тебе понравилось там?

Илья скривился.

— Было шумно. И эти клуши, задолбали. Кудах-кудах, ко-ко-ко… петельки, крючочки, ниточки. Ужасно. «Все ли в порядке, как вы себя чувствуете, Илья, может, вам нужна помощь?». Дуры набитые.

— То есть в следующую субботу мы остаемся дома? — флегматично спросил Костя, вытягивая из пакета серую меланжевую шапку и надевая ее на голову. Илья хмыкнул, следя за ним, затем поправил шапку.

— Лена будет показывать, как вязать митенки, — рассеянно сказал он. — Оказывается, и носки можно связать.

— Мы можем потом поужинать где-нибудь. — Костя прижал его ладонь к щеке.

— Парные изделия коварная штука, — усмехнулся Илья.

— Очень, — согласился Костя.

— Она совершенно не идет тебе, — подумав, признал Илья.

Костя посмотрел на себя в зеркало.

— Плевать. Она теплая и мягкая. И вообще, отличный подарок, спасибо! Давай-ка разденемся и по кофе, пока я готовлю ужин.

Илья зажег свечи; Костя поставил перед ним чашку с кофе.

— Кстати! — неожиданно воскликнул он. — Твоя подставка. Которую ты мне подарил в прошлую субботу. Отличная вещь. Могу ли я попросить тебя, о кудесник, о еще одном экземпляре? Или о двух. Чтобы мы могли сидеть перед телевизором и не бояться появления кофейных пятен на столе.

Илья сонно посмотрел на него и усмехнулся.

— Не боишься вскрыть ящик Пандоры?

Костя встал за его спиной, помассировал Илье шею, обнял и уткнулся подбородком ему в плечо.

— Мне это всегда приносило удачу.

Илья прижался щекой к его голове, погладил по волосам. После долгой паузы он тихо сказал:

— И мне.