Бросок кобры

И тут позвонил Фима, жестоко страдающий от похмелья. Они с Аршамом решили поправить пошатнувшееся здоровье в известной на всю гей-Москву сауне «Аква». Выслушав мою преужасную исповедь в реферативном варианте, лучший друг несказанно возмутился и с жаром стал звать меня присоединиться. Совершить "бросок кобры". Так – по его представлениям о справедливости – следовало отомстить злодею-изменщику.

И чего только ни придумают еврейские крестьянки, чтобы наказать распутника-барина!

У нас с Ваней состоялся короткий разговор, в результате которого я получил корявую индульгенцию и дал Фиме свое августейшее согласие.
На Ваню жалко было смотреть: раскаяние не позволило ему запретить, но я с удовлетворением увидел муки ревности и опасение за мою нравственную чистоту.
Ничего, небольшое падение с пьедестала мне не повредит, небось не Монблан! О том, чтобы пресловутый изменщик присоединился, не было и речи: застенчивый Иван панически боялся таких заведений.

Гей-сауна — это место, где некоторые пытаются телесной чистотой прикрыть нравственную нечистоплотность. Хотя возможность тайком сбегать в сауну спасла многие «гей-браки». Подобно тому как спорадические развлечения отпуска позволяет доблестно "трудиться" дальше.

Заведение встретило нас пропускной системой и «фас-контролем» (то есть на подозрительное лицо отдавалась команда «фас»). Нас пропустили без звука!
Очевидно, вид гоп-компании демонстрировал нетрадиционную ориентацию «не по-деццки». Народу было немного, но он все время прибывал.

В раздевалке я с трудом оторвал от зеркала голого похудевшего Фиму, и попутно пришел в ужас от своего вида: глаза ввалились, взор безумный, волосы на голове, ногах, руках и прочих задницах – дыбом. То, что не успело ввалиться, вызывало только жалость...
Обычно спокойный и по-кавказски степенный Аршам, впервые попавший в «гигиенический эпицентр порока и невоздержанности», был смущен, не знал, как себя вести и окончательно съежился в комок шерсти, из которого маслинами поблескивали глазки да торчала этнографическая носопыра. Торчало, правда, и еще кое-что: несмотря на стыдливость, кавказский темперамент довольно бодро отреагировал на присутствие большого количества обнаженных мужиков.
Бодрость реакции демонстрировала такое количество дюймов, что остальные раздевающиеся немедленно растеряли отсутствующий вид и резво вспомнили, за чем, собственно, они сюда пришли. Да, спору нет, Фиме досталось именно что "сокровище благих".
Принято оценивать мужское достоинство в длину и толщину, а куда разумнее было бы взвешивать: чтобы "сокровище благих" не оказалось "неподъемным".

Я взял себя в руки и повел горца в душ, где примкнувший Фима немедленно стал вертеться и принимать позы, отбрасывающие тень бракоразводного процесса. В «турецкой» комнате, в густых клубах пара и условном освещении, я быстренько потерялся, хотя иллюзия интима напоминала детскую уловку: «зажмурился и вроде тебя никто не видит».
Напряженный как струна мелкий Аршам и наконец расслабившийся монументальный Фима сидели на полке, держась за руки. Были похожи на подружившихся тушканчика и тираннозавра.

Хотелось спросить: «А вы, часом, кружева вместе не плетёте?»

Тема вышивки появилась неслучайно: «пяльцы» вокруг проплывали разнообразных диаметров, потряхивая большими и малыми «коклюшками».
Однако долго сидеть в пару и вредно и скучно, если, конечно, не примыкать к оргиастическим элементам. Пока примыкать что-то не хотелось.
Истекая потом, я перетек из парилки в огромное джакузи, где в пузырьках и водоворотиках уже виднелось несколько лиц с задумчивыми фасеточными глазами, видящими все и над, и под водой и способными обмануть только очень наивного человека: на дне творились домогательства.

Картина в целом напомнила жутковатые стихи А. К. Толстого про мистических стрекоз над омутом: «Дитя, подойди к нам поближе, тебя мы научим летать...»
Не знаю, как насчет «летать», но всему, что обычно перечисляют в параграфе «в сексе я люблю» – эти "фасеточные" научили бы точно!

Охолонувшись после жара и вежливо отстранив чью-то чересчур настырную загребущую лапку, я отправился в лобби, где можно было покурить и попить чаю. Заодно и рассмотреть дизайн, оказавшийся вполне на высоте: стильные узоры на полу и стенах вкупе с неяркой подсветкой ниш создавали атмосферу покоя и какой-то задушевности, что ли...

Там дефлори... тьфу! -- дефилировали молодые мускулистые красавцы с безразличными лицами и небрежно надетыми набекрень виртуальными «коронами». Вышедшие в тираж пузатые дядечки провожали их грустными взглядами: практически у каждого равнодушного красавца уже имелся свой пузатый дядечка, только непременно с пузатым же кошелёчком.

Тут ко мне приблизился всеобщий старинный знакомый, прозванный нами «повелитель хлорированных вод». Походы по саунам входили в сферу его жизненных приоритетов наравне с отправлением естественных потребностей. Эффектный внешний вид вполне позволял «повелителю» предаваться таким развлечениям без тягостной боязни отказа. Завязалась непринужденная беседа, за которой последовало принуждение к посещению «лабиринта страсти».

Господи, везде лабиринты! Дайте сделать пару фрикций в проста... тьфу! -- в простоте!

Сокрушительное фиаско с Ильгамом отнюдь не поставило точку в моем нравственном падении: хотелось не просто пасть, а удариться оземь и превратиться из философической зануды в нимфоманку-затейницу! И я смиренно поплелся, подтягивая на ходу шаловливое полотенце, то и дело норовящее открыть присутствующим некие сравнительно ординарные подробности.
Пора, пора называть вещи своими именами!

Но, поскольку из тьмы нам навстречу выплыл очередной ослепительный красавец, я был цинично брошен на произвол собственной похоти. Оставалось только положится на вяленькую «нить Ариадны», болтавшуюся между ног, и начать брожение по коридорам этого департамента. Где за дверьми слышались звуки разной степени заинтересованности, приглушенные журчащей монотонной музыкой.
Все это напоминало какой-то непонятный по счету круг Дантова Ада, вернее -- Чистилища, а еще точнее – Отмывалища: на пути попадались столь же неприкаянные души грешников, оказавшихся в цепких объятиях сексуальной озабоченности. Они смотрели или очень выразительно или непроницаемо, в зависимости от производимого мною впечатления. В основном -- выразительно, что порадовало. Некоторые даже пытались задеть рукой, проходя мимо. Но из наиболее привлекательных никто так и не пригласил меня «затвориться в келье»... А на остальных я сам смотрел непроницаемо: сам себе Тезей, сам себе и Минотавр.
Сам себе и Ариадна. Брошенная...

В конце концов пришлось устремиться к размытому бледному пятну выхода, где располагалось огромное зеркало, призывающее здраво оценить свои шансы. И на которое я не обратил должного внимания при входе. Мне оно напомнило строки:

...И Вергилия нет за плечами:
Только есть одиночество в раме
Говорящего правду стекла...

Впрочем, отражению моему явно получшало. Мне самому – нет. Осознанию неколебимой нравственной чистоты сильно мешало соображение, совсем некстати привязавшееся: «в основе подобных «добродетелей» всегда лежат либо спесь, либо невостребованность».

Мои друзья резвились в джакузи, разогнав там всех любителей подводного петтинга. Фимины телодвижения всякий раз выплескивали за бортик волну цунами. Аршам рядом с ним напоминал габаритами резинового утенка, даже попискивал похоже. «Повелитель хлорированных вод» ворковал на проходе – чтобы никто не прошмыгнул! – с очередным томным красавцем, породистое длинное лицо которого являло миру экспрессивный девиз: «Я пришел в этот мир сделать тебя счастливым, а ты меня – богатым!»

Краем уха я услыхал:
-- А ты хотел бы вдруг оказаться на необитаемом острове?
-- Спасибо! Я и так живу в Лыткарино...

Что ж, к ожидающим принца на белом коне иногда приезжает только конь.

Ко мне подошло еще одно ослепительное чудо. На нем были стильные трусики – своего рода униформа сотрудника заведения, для отличия от прочих красавцев: боже сохрани перепутать и полезть с нескромными намеками!

Чудо предложило неумолимый массаж. Я согласился, чувствуя, что мое нравственное совершенство может окончательно превратить порно-пикантное мероприятие в гигиеническое. А еще мне хотелось ознакомиться с профессиональными приемами и сравнить их с любительскими пассами над телом доверчивого Ильгама.

Кабинет тактильного рукоблудия находился рядом с «лабиринтом». Юноша принялся меня оглаживать без каких-либо попыток применить сокровенные приемы. Попутно болтая без умолку. Оказалось, что он натурал, а здесь работает потому, что неплохо платят "и вообще". Что ж, похвальная толерантность!

«Да-да, профессиональный риск – домогательства, но... вы же человек интеллигентный, сразу заметно, потому я сам и подошел...» Эх, и тут «облом иваныч»! Зато мои сомнения в собственной профпригодности рассеялись: я массаж умел делать куда лучше! Толерантности в юноше было куда больше мастерства.

Бессмысленная процедура довольно быстро подошла к концу. Я, сухо буркнув «спасибо», откланялся и уполз. Из тьмы лабиринта прямо на меня выскочили Фима и Аршам, напомнившие любимую картину школьных лет: «Дети, бегущие от грозы».

А за ними степенно шел -- мама рОдная! -- мой долговязый проныра-прораб, тоненькими длинными ножками похожий на масонский циркуль, а рожей – на масонский же молоток.
Ничего себе встреча!
Вот так я и знал, что на Стефане Малларме его «развитие» не закончится! Надо было видеть это "лицё": испуганное и хитрое одновременно. Он уже вычислял, чем ему встреча в таком месте может грозить и какую выгоду сулить.
Я с понимающей улыбкой кивнул. Но чтение французской литературы в оригинале мозгов прорабу не прибавило. Он сделал заговорщицкий вид и шепнул мне на ухо:
– Решил в баньку сходить, а тут что-то одни мужики...»
– Ты обычно в женское отделение ходишь? – я не мог сдержать сарказма.
Длинное лицо моего строительно-ремонтного врага вытянулось дальше некуда: он понял, какую глупость сморозил. Не на гей-дискотеке столкнулись, где еще можно встретить разнонаправленных женщин.

– А там, не знаешь, что за комнаты? – махнув рукой в сторону бездонного зева «лабиринта», попытался выкрутиться «гений усушки, утруски и подтасовки».
Судя по взъерошенному виду, он не только все отлично знал, но и совсем недавно принимал активное участие в «келейном затворничестве». В моей шальной голове мелькнула не менее шальная мысль:
– А вот давай пойдем туда, я тебе объясню! – и прорабу ничего не оставалось, как отправиться обратно следом за мной.

Вот ведь дура набитая!

– Так это, наверно, для отдыха! – и «строительно-ремонтный шулер» юркнул в ближайшую приоткрытую дверь. Судя по тому, как тщательно он запирался, ужас окончательного разоблачения должен был продержать его в "узилище страсти", по крайней мере, всю оставшуюся жизнь.
Повисшая там тишина означала, что "свободная кабинка" была пуста и "свадебной" не стала.

Да-а... Все попытки совершить моральное падение оказались отчаянно неудачными.
Я, как раскормленное сопрано в "Тоске", все время норовил упасть на тугой батут раскрепощенности, немедленно выплевывающий меня обратно в безвоздушную добродетель. Затмить Ваню не смог никто.

Такими приличными соображениями я утешал себя в раздевалке, собираясь домой – какое же это славное слово! – и понимая, что дело не столько в Ваниных совершенствах, сколько в моем глубоком равнодушии к совершенствам окружающих.

Вместо "броска кобры" получилось "облако скунса".

Видимо, начинался новый жизненный этап, так символично обозначенный минувшими кошмарными днями. Этап, в котором привычные легкомысленные развлечения – клубы, сауны и салонные посиделки – должны были уступить место чему-то другому.
Но чему? Непонятки удручали.
Как жить-то дальше?!