Желтый Серый Лебедева...

— Арсений Николаич, домой? — Виктор оглянулся с водительского места на коренастого мужчину в черном плаще, откинувшегося затылком на спинку сиденья и прикрывшего глаза, — вы полтора суток на ногах, чифире и сигаретах, так скопытиться недолго.Тот покачал головой, щелкнул пальцами:
— Не паникуй, Витек, дела делал, чай с куревом - не кокс с виски. На Тверскую рули, расслабиться надо.
— Там же гадюшник, давайте Томке звякну, у нее мулаточка появилась, мммм, дикая девка, огонь.
— Не надо, хочу по-старинке снять.
— С трипаком стоят, а у Томки и китаеза новый есть, сам не видел, но говорят, раньше в ихнем цирке работал, складывается... как этот... книжка такая, про мальца, гат... не помню.
— "Гуттаперчевый мальчик".
— Точно. Звоню?
— Витек, плохо слышишь? Куда сказал?

Ночная Тверская гуляла пуще, чем днем: тачки-тачки, киоски-палатки, музыка из дверей, ядовитый блеск новомодного неона поглощал ретушированный свет старых фонарей, компашка вмазавшихся хиппарей облюбовала парапет, редкие менты четко фильтровали, кого трогать, а кого не замечать, магазинные витрины пестрили трусами, смокингами, часами, шубами... И бляди, бляди, бляди обоих полов, всех мастей, калибров, вероисповеданий. Мамки с сутерами остро высматривали в ленте медленно проезжавших машин перспективных клиентов, девки выставляли сетчатые коленки, чмокали напомаженными губами. Завидев издали дорогое авто Арсения, крайняя в шеренге, - с сиськами-бомбами и сахарной волосней до копчика, шагнула на проезжую часть. Витек охнул:
— Клевая шалава! Пялить и пялить. Арсений Николаич, а?
Но тот не ответил, наклонившись к затонированному окну, что-то высматривал в веренице разноцветных нуар-баттерфляй. Красотка подтянула юбку повыше, сверкнув малиновым бельем, покачала бедрами.
— Тормози.
Витек опустил стекло, девка, оттопырив задницу, всунула кудлатую башку, не глядя на водителя, стрельнула глазками вглубь тачки. Протянула сладко:
— Я то, что тебе нужно.
— В другой раз. Подзови-ка вот... ту, крайнюю слева.
Девица пыталась оглянуться, но окно не позволяло, а вылезать ей явно не хотелось, от Арсения шикарно пахло баблом. Хорошим баблом. И внешне - заработавшийся богатый мужик, настроенный спустить по-быстрому и отрубиться. Такими не разбрасываются, за таких дерутся. Арсений повторил вопрос. Девка снова начала про "я лучшая", но вмешался Витек, двинул ей в лоб пятерней, вроде несильно, а отлетела блондиночка от тачки на полметра, заматерилась. Замаячил сутенер:
— Господа не выберут девочку? Я помогу...
— Ту, в желтом, бритую .
— Как скажите. Только, - сутер замешкался, - это не...
— Веди.
Когда желто-кожаная фигура подошла к машине, Арсений распахнул заднюю дверь:
— Садись.
Фигурка плюхнулась на сиденье, устроила крест-накрест длинные ноги, обтянутые матовым бежевым, пропела:
— Я сделаю все, что ты захооооочешь, миииил....
И вдруг поперхнулась, захлюпала-заквакала:
— Ты... ты.... ты... нет... бляяяяяядь, какого хрена...
Отшатнулась, затеребила ручку двери, но была перехвачена и плотно прижата к сиденью:
— Не дергайся. Витек, заблокируй, двинули.
Тот оглянулся:
— Арсений Николаич, лучше б китаезу.
— Закройся. Поехали. Сболтнешь кому... Понял?
— Да, босс. Я мертво. Всегда.
— Вот-вот, помни о гробике и матери-старушке.
— Да я...
— Отомри, Витек, это профилактика. Поехали.
Пока выбирались из Москвы – все молчали. Витек по условию, Арсений от удивления самому себе: "Нах*я повелся, экстрима захотелось, ностальгия замучила?", бл*дь, наверное, мочу пережимала от страха. Косился на ее безволосую голову, синюю вену на шее, поднятые острые плечи, розовую скулу, краешек блестящих губ, маленькую птичку-татушку под ключицей.
Едва свернули на шоссе, приказал водиле затормозить, прогуляться пойти, - он позовет. Не спеша выбил сигарету, затянулся и, обращаясь к ветровому стеклу и асфальту за ним, произнес:
— Ну, здравствуй, Серый. Или как там тебя сейчас...
Желтый дернулся, стукнувшись затылком о стойку, затем подался к Арсению, стараясь заглянуть в лицо:
— Ты? Зачем? Здравствуй, Лебедев... А говорили, свалил из страны...
— Вернулся.
- А от меня чего хочешь?
- Того самого. Бл*дь на то и бл*дь, каждый желающий может купить. Согласен, Серый? Так что готовь пасть, дырку... И не ори, не люблю соплей во время е*ли. Небось опыта понабрался, кулак возьмешь?
Если бы слова были кирпичами, то Лебедев забил бы уже Серого до полуиздыхания, настолько тяжелы они были, швыряемые прицельно, на поражение. Метал, с удовольствием отмечая, как становится тот из розового пепельным-блеклым, как каменеет желваками, стараясь взять себя в руки. Повторил:
— Возьмешь?
Серый ответил с неожиданным вызовом:
— Тройная оплата. Вперед. Жопа готовая, клизма сделана, трипа нет, сосу за**ись, х*ем не обделен, — и добавил с прононсом манерного педика, — последнее ты сам знаешь, Сеееееенечка.

Взгляд в упор, - смотрит и зрачки у него вертикальные, змеиные. Лебедев уже и забыл, когда ему последний раз сопротивлялись. Обычно все на цирлах, а этот.. эта блядь копеечная выеживается. И не трусит, что шею свернут, ноги тонкие отвинтят. Ноги... Слово сдетонировало в мозг картинкой прошлого: лежит Серега под ним, под Арсением, разведя конечности, упирается ступнями в разкуроченную постель и подмахивает, насаживаясь на лебедевский х*й до яиц. Арсений, тогда еще Сенька, вламывается, будто дверь с петель сносит, рвется в мокрое, хлюпающее, засасывающее нутро. Глубже, глубже - Серый орет матом и выгибается дугой, опираясь только на пятки и затылок, тянет, тянет жадно Сенькину башку к своему рту. Облизывает скулы, нос, глаза, шепчет хрипло, словно только-только из глотки хрен вытащил: "Сильнее, да не цацкайся, Сень, дави на газ, дави на гаааааз..." И срывается с "зззз" на смачно-шипящее "ссссссссука, щассссс ссссссдохну". Лебедев видит свой член, то исчезающий в развороченной дырке, то появляющийся из нее: блестящий, толстый, жилистый, и понимает, что фиг кому он отдаст Серого, костьми ляжет, но не выпустит, его он, только его. Понимает - и кончает.
Пять лет прошло, а помнится, как дурел, то ли размазывая, то ли съедая пот с груди, спины, живота Сереги. Перевернув на брюхо, лез мордой тому между ягодиц, раздвигал, глотал вязкую слизь, пахнувшую Серым, зарывался носом, что бабе в сиськи. И было все, все - совершенно естественно, и грозный Лебедев... он не "лизал жопу", нет, это было... непривычное желание "сделать ему, Сереге, хорошо, ему - хорошо". Сердце тарахтело генератором, выбивая ритм "твой он - твой он - твой он - так-так-так - твой он-твой он-твой он...". Помнил, как Серый уселся ему на грудь, то щекочя головкой губы, то шлепая по ним с оттягом, а когда Сенька уже готов был сожрать Серегин х*й, навис над лицом. Помнил, как, взревев, опрокинул того навзничь, как вело хлеще, чем от самого забойного ганжа, когда заглатывал удавом, глубоко, одним вдохом, будто сам себя глоткой на кол сажал. На охренительный манящий кол. И хорошо помнил, как нелогично заныло в собственной девственной жопе. Загорелось... Серый, кончал, воя животиной, а Лебедев решался. Решился. Дать ему. Первый раз. До мурашек потянуло довериться и быть вы**анным тем, кому доверился. Без церемониала, прелюдий, вопросов. Чтоб развернул его Серый на колени-локти, продавил вниз по хребту - и вставил. Хер с ней с болью, Сеньке не привыкать, а жесткач уважал в любом виде. Что в драке, что в сексе. Поэтому, может, и с девками не срасталось.
Серого Лебедев впервые тоже поимел не мягко, драл стоя, чуть ли не крутя на х*ю, на жалких остатках технического вазелина, завалявшегося в гараже. Но потом.... потом что-то сдвинулось. Во-первых, Серега не скулил. Во-вторых, отдышавшись, подарил фееричный отсос и сказал, мол, в таком пореве есть своя прелесть, больно до жути, саднит и ходишь моряком, но зато какой катарсис. В-третьих... В-третьих, сурового, набыченного Лебедева непонятно в какой момент и бес знает почему, потянуло на медленно-осторожно-с подготовкой-вступлением. Целуя, глядя, обнимая Серого, Сенька плавился от неведомой доселе тяги не брать-отбирать-требовать, а давать-дарить-предлагать. В предтрахательном ритуале, как оказалось, кайфа было не меньше, чем в короткой е*ле на бегу. Серега принял нового Арсения так же, как принял первый раз с ним: само собой, так и надо. Иногда, конечно, Сеньку срывало в "упал-согнулся", чаще всего после разборок. В себя же - никого, никого и никогда. Табу. Арсений Лебедев не сучка. Не обсуждается. Мозги-то условие вроде приняли, а вот тело - отказывалось. Периодически требовало, выпрашивало. И да-да-да, после того раза Сенька решил, Сереге - даст. Ведь его Серый - ничей больше, как-бы свой-свой, кто приблизится – на костылях уйдет.
Что тот сам может к кому-то, помимо Сеньки, притулиться, в голову не приходило.
А надо бы...
В коридоре, провожая, Лебедев тогда ведь сказал ему. Про "никто больше, я...", про "не делюсь", про "что моё - то моё". Серега на шею от признания не бросился, наоборот, затих, зажался, глянул косо, с прищуром, явно хотел что-то спросить, но передумал. А потом кивнул, мол, да будет так... Сеньке бы просечь лажу, но адреналин зашкаливал, все в алмазах виделось, поэтому внимания не обратил, списав на растерянность Серого.
А зря, зря... подвело чутье-то, не распознал подставу.
Бл*дь он и есть бл*дь. Как тогда начал, так, выходит, и продолжает со всеми подряд, на сытую жизнь жопой зарабатывает. Пять лет назад, падла, виртуозно на чувствах сыграл... Мастерки тогда отработал, похлеще "воровки на доверии". Вот этого-то Лебедев ему и не простил, не забыл, и себя, себе - тоже. Что именно к Серому он - Арсений Лебедев - решился тылом нагнуться, бл*дь, перед которым душу свою, с 13 лет наглухо зашитую, распорол. А тот... даже не заметил, смешав его со всеми остальными, кому отсасывал.

Арсений смотрел на кривящееся лицо Серого и думал, что самое правильное сейчас вкатить шлюшке с размаху, разложить на капоте и долбить, долбить, пока у того жопа в распущенный мак не превратится. И бросить там же, бляди народ живучий, выберется.
Вы**ать-оставить-вычеркнуть. Все вычеркнуть: и что раньше было, и сегодняшний срыв, потому, как ни крути, а сорвался он, самоконтроль потерял. И то, что могло бы быть, если бы не...
Серый - почуяв неладное, забился в угол, грызя кожу около ногтя большого пальца, а Лебедева снова кинуло на несколько лет назад, в последний день до сегодняшнего, когда видел Серегу.
Пять лет... как по часам все, да что по часам, - минутам, по движениям, по звукам...

С воскресенья до четверга Арсения не было в городе, улаживал дела с калужскими, вернулся к шести, сразу же, не заезжая домой, пересекся в Бородом передать информацию. Тот, уже обдолбанный, предложил дунуть, развеяться. Отчего нет... Заехали в кафе к Тимычу, устроились в гостевой и там друган, ржа конем, рассказал, как вчера на этой кровати, в этом номере Эдик трахал пацанчика, поставив Борода в коридоре: "Бл*, такой леденец, сам чуть его не вы**ал, да ты типа знаешь, с твоего двора, лысый такой, худой, ноги журавлиные, щас, погоди... вспомнил, Серый, Серега... Эдик пи*дел, лучший отсос, какой знал, и что жопой пацан работает как профессиональная блядь... Сень, ну ты чё? Твой, что ли? Ты же вроде не пидор как Эдик, ты же с Лилькой вроде..." Последние слова перед "ты чё" Арсений и сейчас отчетливо слышал, клеймом они в мозгах выжглись, на годы. Как и сальная ухмылочка на свинюшной морде Борода. И себя видел, вломившего тому с ноги в живот, лупцующего по жирным щекам, по ребрам. Переступил через тушку, залившись водярой из горла, двинул домой. Вызвонил Серого, стараясь не выдать голосом... Что? Ярость? Отчаяние? Ревность?.. Попросил зайти. В голове было как в могиле: сыро, холодно, темно.

Серега ввалился веселый, с порога потянулся лизаться, вопя, Арсений мог и побриться, а то лебедевская щетина хуже иглоукалывания. Сенька заставил себя съязвить невпопад что-то про Рахметова, Серый отпарировал, мол, революционЭр на гвоздях не трахался, а силу воли воспитывал, а у него, у Сереги с нею все ок. Плюхнулся на диван, грызя кожу около большого пальца левой руки, правой стал расстегивать ремень... И вот тогда Сенька отпустил себя и мысли его за действиями не поспевали. Только подумал, надо бы Серому рот зажать, что бы не орал, а лапень уже тому лицо закрывает. Швырнул поперек кровати, второй рукой горло сдавил, не шутя, не пугая - "на придушить" сдавил.
Серый дергался, мычал, пытался выкрутиться, но куда там, возня только сильнее распаляла, отчетливо представлялось как Серый облизывает Эдиков х*й. Арсений давил и шипел, шипел в зенки, наполняющиеся слезами: "Ссссань поганая, бл**унище, дешевка, ссссученыш продажный, Эдик, значит, да? Сколько таких Эдиков?" И только когда Серега засучил ногами, заскреб ногтями плед - отпустил, не обращая внимания на хрипы, пинком столкнул на пол. Тот свалился ничком, подтянув колени к груди и растирая шею, потом, хватаясь на ножку стола, поднялся на четвереньки, стоял, шатаясь, раскачиваясь взад-вперед, сипло втягивая воздух, а Арсению казалось, Серый нарочно жопу отклячил, небось, думает, повертит ею и Сенька растает, вы**ет - забудет. Хотелось пенделя дать, да по яйцам. Внутри жгло, будто кто снопом бычков прошелся. Серый поднялся на ноги, привалился к столу, слезы глотал, а зрачки - змеиные, пытался сказать связно, но выходило кривыми обломками: "Ублю.. ык... уб...ыть... мыы...ог.. убы..ть звеугг...ааа...м..ыё... де...деы...ло... с кеээмм еб..ться... яаа... не...тв...ыы...яа... иггг...ушшк...каа..." Из угла рта текла розоватая пузыристая струйка, на шее с двух сторон алели отметины Сенькиной хватки. Лебедев аккуратно, неторопливо застегнул Серому ширинку, затянул ремень и, развернув к двери, подтолкнул в спину:
- Пшел на х*й. Вали к тем, кто объедки хавает. А я брезгливый.
До утра Сенька глушил водку с коньяком и сносил кулаками косяки, кроша дерево в щепку. Не жалел себя, них*я, не дождетесь, бесился, проклиная ту секунду, когда поверил Серому, сказав "мой".
Арсений Лебедев урок усвоил. Девок, мужиков, чаще - бл*дей, много было. Купил-оприходовал-вон. А чтобы больше, чем е*ля - нет. И не надо. И... не хочется.

Серега неожиданно забурчал речитативом:
- "Что же ты, зараза, бровь себе подбрила,
Ну для чего надела, падла, синий свой берет!
И куда ты, стерва, лыжи навострила..."
Арсений хмыкнул, перебил:
- Смелым стал? Не боишься, что опознают тельце только по желтой одежонке?
Серега пожал плечами, побледнел, но не поплыл, нет, не поплыл, продолжил, перескочив через строки:
- "Я ж тебе ноги обломаю, в бога душу мать!" Боюсь? Боюсь. Но, знаешь, на каждую силу есть своя сила, на каждый страх - свой страх и на каждую правду- своя правда. Скажите мне, авторитетный босс, чем ваша правда правдивее моей? А?
- Херово под Сократа косишь. Моя правда в том, что сила сейчас - это я. И страх твой в эту минуту - тоже. И ты на моем х*ю, а не...
Запнулся. Не то вылетело, блядь, и назад не загонишь... Серый сделал вид, что не заметил, помолчав, спросил:
- Типа месть?
- Не льсти себе, все проще, хочу е**ться и не париться.
- Ну да, бл*дь же - не человек, так? Хочу - награжу, хочу - покалечу.
- Верно. Ласки-сказки подстилкам не мой формат. Я грубый...
- Не ври... Я же...
Если бы Серый произнес "помню" или "знаю", Арсений, наверное, его бы в самом деле прикончил, но тот успел вовремя затормозить, заткнуться.
В машине пахло хвоей, Фаренгейтом, сигаретами, кожей и этой... новомодной конфетной туалетной водой, Лебедев дарил такую бабам в офисе. Профиль Сереги то тонул в сумраке, то высвечивался фарами проезжающих машин. Потер переносицу, достал сотую, наверное, сигарету за сегодня. Странно, ярости не было, только усталость, одна усталость.
Глянул в окно - Витек, трепясь по телефону, маячил неподалеку, стоял так, чтобы машину видеть и рука - в кармане оттопыренном. Арсений мысленно похвалил, профи, сечет фишку, не знает, но чует - ситуация нестандарт, надо сканировать. Молодец, завтра лаве нужно подвинуть, заслужил... Серый подал голос:
- Так что со мной делать собрался?
Тон уже не разнузданный, не вызывающий.
- А что со шлюхами делают?
- Мы... ты... домой к тебе?
- Зачем? Свернем в недострой, обслужишь, понравится - отпущу, не понравится - прикопаю.
Рядом зашебуршилось, к бедру прижалась нога, потерлась... Как-бы Серый не старался держать фасон, а получалось хреново, паника прорывалась:
- Ты... шутишь?
- А сам как думаешь?
Серега зачастил, наращивая громкость:
- Нет, нет. Сень, не надо, не бери грех...
Подтянул рукава кофты, обнажив худые цыплячьи кисти, тер их, заламывал, голова моталась из стороны в сторону, птичка на татушке жалобно разевала и закрывала клювик:
- Цыц. Арсений Николаевич...
- Что?
- Для тебя я Арсений Николаевич. Захочу, папой назовешь. Захочу - богом. Прикажу, умолять станешь.
- Не стану, - Серега орал уже на полную, не сдерживаясь, от страха орал. - Ты... ты всегда был бешеным, Се... Арсений Николаевич, всегда. Думаешь, почему я тогда... с Эдиком. И потом...
- Не сыпь, неинтересно.
- А мне пофиг, понял? Пох*й... Все равно скажу. Ты хотел меня как свою собственность прибрать, мой, моё, шаг вправо-шаг влево - расстрел. А меня спросил? Я хотел?
- Не хотел, значит.
- Не так. Тебе, типа, все можно ты же деловой, позволяется. А я что - бесплатная давалка с х*ем? Раб? Нет, Лебедев, нет. Я секс, знаешь ли, любил. И свободу. И новых знакомых. Быть прикованным к батарее не подписывался. С тобой было круто, круче, чем с остальными, но я бы кони двинул от моногамии, понял? А ты... мой, моё. Мне от тебя трах был нужен, думал, тебе тоже. И все. Все.
- Закончил? - Слушать Серого было... тухло, - если да, то...
- Нет. Моя жизнь - не твое дело. И если я хочу быть блядью - то буду, понял? Это мой выбор, ты не полиция нравов, не попик. Меня же не е*ет, чем ты зарабатываешь... Вот и не суди... бешеный.
В голове взорвалось ослепительно-белым, а перед глазами, наоборот, чернильная вязкость. Потом откуда-то сбоку появился его кулак, летящий в Серегин открытый рот и остановившийся в миллиметре от губ.
А потом... потом Арсений почувствовал, как его перехватывают за запястье, как костяшки скользят по мягкому, влажному, намокают, как облизывают каждую из них по кругу, как зубы прикусывают кожу на тыльной стороне ладони. Стали мешаться брюки. И трусы. А Серый уже пропихивал в его кулак язык, настырно, сильно, взад-вперед, с каждым разом все глубже и глубже, лез, винтил... Бл*дь, растрахивал языком лебедевский кулак, раскрывал...
И снова, и опять... как выдернутый из темного экрана кадр: разложенный молодой Серега и нависший над ним Сенька. Раз-два, раз-два, раз... "з" переходит в сдавленное "ссссссссука..." Арсений не сразу понял, - это он сейчас шипел, он. И он положил руку Серого себе на ширинку, где та абсолютно правильно, так, как надо, обхватила член и начинала дрочить: жестко, рывками.
Отрезвило Арсения то, что вот-вот кончит. Позорно, от языка в ладонь и пятерни поверх штанов. Опозорится как лох перед опытной шлюхой.
Откинул Серого, припечатал виском о пластик, на "один-три-пять-семь" втянул длинно воздух: полегчало. Вытер обслюнявленную руку о спинку сиденья, вытащил телефон, набрал Витька:
- Заходи.
Отключился.
- А ты... пшел отсюда.
Серый смотрел набычившись:
- Может, отвезешь назад?
- Пшел, я сказал. Ах, да... - достал из бумажника триста долларов, бросил Сереге на колени, - хватит?
Тот погладил бумажки, аккуратно свернул пополам и демонстративно засунул за пояс кожаных штанов:
- Какой щедрый клиент попался. Повторить не желаете, Арсений Николаевич?
Витек заглянул:
- Босс?
- Вынеси этого.
Но Серега уже выскочил и, вихляясь, двинулся вдоль трассы.
- Остановить?
- Погоди. Домой сам доеду, а ты с ним, лови тачку, отвези на Рубцовскую, ключи возьмешь у охраны, скажешь, я разрешил. Будут проблемы - звони. Станет вы**ываться - объясни, что... грамотнее согласиться.
- Найду аргументы.
- Уверен. Закрой его до завтра, телефон забери, потом разберемся. Узнай под кем, кто сутер, кто того крышует. Доложишь...
Витек спросил, не лучше ли вырубить...
- Нет. Пусть помнит и знает. Завтра навещу. И не забудь про "длинный язык укорачивает путь к..."
- Арсений Николаевич, ну что вы...
- Хорошо. Иди.

Пока вспарывал стодвадцатью полупустую ночную трассу - думал. О многом. О выборе. Один е*ется за одно, другое - за другое, но каждый за выгоду. Бл*дь - он и есть бл*дь, но впервые подумалось, что условно все... Всё.