Пловец

«В лунном сиянии вода серебрится – долго все это будет мне сниться»

Августовским теплым утром на речном вокзале, у туристических касс, стоял мужчина, на вид лет 40-45, старомодно одетый, с большим зонтиком тростью. Он был похож на мелкого клерка, которых часто показывают в фильмах Чаплина начала нашего века. В руках он держал, потрепанный, но довольно еще приличный чемодан пятидесятых годов. Мужчина задумчиво стоял уже более получаса, видимо, не решаясь на что-то важное. А решение было – уехать от нудной работы бухгалтера на маленькой ватнонабивной фабрики, от все чаще вспыхивающих скандалов со всем и вся недовольной женой, редко их посещавшей уже взрослой дочери, которая была замужем и жила где-то на краю Москвы. Дочь хоть и была все время на стороне матери, но тайно очень любила и жалела. Из-за нее, своей любимой дочери, он еще молодым мужчиной понявший, что их брак несчастливый, жил с этой ведьмой, а впрочем, он давно уже с нею и не жил, а был простым соседом, которого можно было оскорбить унизить, а, да что там говорить. И вот он решился, впереди был отпуск, целых три недели свободы. Подойдя к окошечку кассы, он протянул пачку денег, аккуратно просчитанную накануне и сложенную по номерам, и спросил первый класс, то есть одноместную каюту с видом на правую сторону реки.
Он давно мечтал проехать по Волге, посмотреть старинные города, погулять по набережным, пообедать не в своей маленькой столовой, а в большом ресторане с официантами, белыми скатертями, хрустальными фужерами и беззаботными, веселыми пассажирами. Здесь он обязательно познакомиться с красивым и таким же, как и он одиноко путешествующим молодым человеком, подарит ему в конце тура какой-нибудь дорогой подарок, - они будут покупать волжские арбузы, пиво, грызть сушеную, пахнущую волжским ветром, воблу, еще он обязательно с ним сфотографируется, загорелый, помолодевший, еще довольно красивый мужчина.
Он уже давно встречается у Политеха, который он же сам и закончил когда-то уже более двадцати лет назад, с мужчинами, молодыми проезжими, студентами. Они идут в баню, в номера с фонтанами, старыми и удобными диванами, белыми простынями, седым, проработавшим в этой бане, наверное, еще с царских времен банщиком, который давно его знает, как знает его привычки, и что он может заказать, спросить у него пиво, рыбу, иногда, очень редко, водку.
Все это произошло уже давно, когда он приехал поступать в экономический институт из небольшого городка Владимирской области, из семьи учителя математики. Мать все время работала медсестрой, кого-то постоянно подменяя, заменяя, подрабатывала дежурной в роддоме. Он её почти не видел, воспитывал его отец в духе Эйнштейна, в доме постоянно все считалось и высчитывалось через всякие там логарифмы, формулы, задачи – наверное, это все и повлияло на выбор мальчика поступить в экономический. 
Связей в Москве не было, о работе в банке можно было только мечтать, вот он и пошел практикантом в бухгалтерию, на маленькую фабрику, сначала простым бухгалтером, а сейчас двенадцать лет он уже главный, его уважает руководство, звали на повышение, но он не захотел, уже привык, да и вообще махнул рукой на карьеру. Его страстью стали молодые мужчины и дочь, в которую он вложил, как он считал, все свои силы, любовь, жгучее чувство одиночества. По ночам он вставал и подходил к кровати, на которой она спала, смотрел на неё, затем садился за стол, включал старый абажур, опять просматривал работу, хотя знал, что баланс у него в полнейшем ажуре.
Он, красивый, высокий студент, играя в волейбол за институтскую команду, не раз замечал странные взгляды своего, почти ровесника, тренера. Потом они подружились, и Филипп, так звали тренера, научил его мужской любви, он был благодарен ему и помнил его всю свою жизнь. Но Филиппа давно нет в живых, он был единственный, с которым можно было говорить обо всем, и после его смерти в авиакатастрофе он замкнулся в себе, совсем отошел от семьи, с головой отдаваясь работе и своей страсти. 
Зарплата была небольшая, но он сумел кое-что скопить, и сейчас можно было – до отправления теплохода оставалось два часа – даже зайти в ресторан, заказать пива, киевскую котлетку, салат. Он будет курить специально купленный для такого случая «Кэмел» и смотреть на ресторанную публику. Так все и произошло, в ресторане в это время было всего два-три посетителя, играла музыка, он лишь отказался от котлеты. В приложении к его голубому с красной полосой билету было сказано, что в 15 часов будет праздничный обед: наряду с разными закусками, красной икрой, борщом, ромштексом красовался какой-то «луковый клопс». Что это такое он не знал, но название блюда было подходящим, и он, напевая себе под нос и в так т «Прощание славянки» - клопс, клопс, клопс, - пошел устраиваться в свою одноместную каюту. 
Каюта была небольшая, но очень уютная с большим диваном с валиками и подушками: - «Таких сейчас уже больше не делают!» – подумал он, плюхаясь на него, и медленно осмотрелся: столик с вазочкой для цветов напоминавшей то ли гуся, то ли лебедя, гипюровые занавески на окне, хрустальный графин для воды с двумя стаканами из того же материала, радио на стенке, из шкафчика для одежды торчала деревянная вешалка – в общем, было как бывает в недорогих, но державших свою марку гостиницах. 
Он выпил воды, она почему-то оказалась чуть подсоленной, прилег на диван и заснул. Проснулся он от того, что было ощущение качки, какой-то легкости, которую испытываешь на воде.
По радио раздался приятный мужской голос, приглашавший к обеду, этот голос поздравлял с началом путешествия, перечислял города, пристани, различные услуги, которые капитан и вся команда рады предоставить своим уважаемым пассажирам.
Его как пассажира средних лет толстая и приветливая, со следами недавней химии на голове, администраторша, посадила за стол с семейной парой и молоденькой девушкой. Они ему все не понравились, подойдя к администраторше, он шепотом попросил, что бы его посадили к тем двум молодым мужчинам, сидевшими за столиком вдвоем и, видимо, не знакомыми друг с другом. Этот столик находился прямо у окна с видом на реку, так что его желание пересесть не вызвало ни у кого недоумения. Администраторша, видимо, очень давно работала здесь и так тактично его пересадила куда он хотел, что все прошло очень гладко – никто не обиделся. Тут он и обедал все время своего путешествия. 
Молодой мужчина, звали его Павел, сразу же начал непринужденный разговор о том, что он тайком сбежал от родителей и теперь отдохнет на всю катушку. Другой же мужчина, выглядевший также лет так на двадцать, все время пока молчал, потом, может быть от выпитого сухого вина, а, может, ему просто надоело молчание, тоже со временем присоединился к разговору, так они и проболтали весь обед, так и не поняв, что же это такое этот самый луковый клопс. По этому поводу у них за столом стоял смех и слышались разные шутки, которым завидовали другие посетители – они только начинали присматриваться друг к другу, ведя при этом, скорее скучный, чем объединяющий, разговор. 
Они плыли уже четыре дня. Осталась позади Тверь, какой-то совсем маленький городок с пляжем, с песком по ступицу, воблой, гармошкой, частушками и такой на вид бесшабашной массовичкой, что поначалу её можно было принять за дурочку. Но она так «заводила» публику своими выдумками: водить хороводы, прыгать в мешках, играть в «ручеек» и прочее, что поначалу у солидной публики вызывало снисходительное недоумение. Но все же потом все как один стали во всем этом участвовать и, видимо, совсем не жалели об этом. Детей на теплоходе было очень мало, так как была уже осень, и теплоход из тура должен был вернуться в Москву уже после 1-го сентября. Так что скоро они забыли спесь и положение в Москве; им всем уже никто не мешал как бы впадать в детство и превращаться в веселую, одинаковую, беззаботную компанию.
За столом у них уже два дня сидела девица, сбежавшая то ли от жениха, то ли от матушки, а может быть, и еще от кого. Она была длиннонога, в веснушках, носила вьетнамки, шорты цвета индиго и шелковую блузку зеленого цвета. Какая-то соломенная шляпа, довольно уже пожившая на веку и, видимо, доставшаяся ей от модницы-бабки, которая, правда, и сейчас могла украсить любую головку – потому, что очень ей шла к её русой косичке. Звали её Лиза. Она как-то незаметно присела к ним за ужином, да так и осталась здесь, по-видимому, навсегда. Нельзя было сказать, что Лиза была настоящей красавицей. Лицо её было как бы топорно вырублено из белого гипса, широкий простонародный нос картошкой над маленькими губками и близко посаженные карие глазки под выщипленными бровками, веснушки, недорогие сережки, вот, пожалуй, и все. Но, как говорится - в безрыбье и рак – рыба. Первым на нее обратил свое внимание и стал ухаживать Лев. Паша тоже присматривался, они уже танцевали прошлым вечером, и он подарил ей цветы и, казалось, что девица все же больше уделяет внимания ему, но только казалось. Лева прошлым вечером, когда Павел проводил Лизу в каюту, попросил своего соседа уйти на часок погулять, и к нему, мужчина видел это, скользнула их общая знакомая. Они провели там, около часа вместе, понятно, чем занимаясь. Начинался еще один теплоходный роман, таких романов каждый год случается миллион.
Ночью его разбудили какие-то быстрые шаги, свистки, беспокойные голоса проснувшихся туристов. В пижаме он вышел в коридор, спросил у сонной горничной, что случилось.
- А, это? Да, милиция разыскивает бежавшего из под конвоя в Чебоксарах опасного преступника. – Он спрыгнул с моста, прямо в воду, с такой высоты, что, наверное, разбился насмерть, - лениво зевая, ответила ему горничная и спокойно повернувшись к нему спиной, пошла к себе спать.
- Железная баба! – подумал мужчина и решил от волнения, закурить. Он вернулся к себе в каюту, взял сигареты и зажигалку и, не одеваясь, прошел на корму к большой катушке канатов. Здесь в самом заду теплохода мало кто бывал из туристов. Здесь пахло соляркой, канатами, стучал, как часы мотор и было почему-то очень уютно. Завораживал вид проплывающего над тобой звездного неба, время от времени ярко освещенное августовским звездопадом, а днем здесь можно было любоваться проплывающей мимо очень старинной церквушкой и селами, разбросанными по берегам Волги. Там часами можно было сидеть и мечтать. 
Вот и сейчас, закурив, он подумал, что в этой черной, звездной воде, плавает, наверное, уже мертвый преступник, его бедный труп разыскивают со свистками и прожекторами милиция, а вот он сидит, живой и невредимый и ему стало как бы даже совестно. Он уже было собрался уходить, как вдруг… за бортом теплохода послышался тихий плеск, - он нагнулся за него, что бы посмотреть, что там такое может быть и…
… И, вдруг, он увидел там, в черной воде цепляющего за тонкий канат совершенно голого человека. Человек цеплялся за веревку из последних своих сил. Еще немного и силы оставят его и он…. – «О, господи!» - ошарашенно подумал мужчина и глубоко вздохнув в себя воздуха протянул к нему руку. Второй рукой он вцепился в низкий здесь поручень и вот… они оба, на палубе. Его спасенным оказался совсем молоденький, худенький на вид, паренек. Он, тяжело дыша и, совсем, видимо без сил, тут же опустился в тень катушки канатов и, только тут смог из себя выдавить – «Спасибо!». 
- Это вас сейчас разыскивали здесь? – спросил его он.
- Да, наверное, меня. – Они уже уехали?
- Да! Уже, как четверть часа – улыбаясь, ответил он ему и почему-то облегченно вздохнул.
- Пусть ищут на дне! – смеясь и тяжело дыша, сказал молодой человек.
- Что же будем делать?
- Что делать? Вы можете позвать команду, и вам дадут награду, вы все знаете. Они, там, так орали! Три моторки с целой ротой меня сейчас ищут на Волге…
- Да я слышал, что кто-то бежал из под стражи в Чебоксарах.
- Вот я и бежал! А? Как вам? С моста, как с того света, как прыгну-у-у… ласточкой, думал, не вынырну. Но вот видите, ничего!
- Но там же высота в 50 метров!?
- Ну и что из этого? Теперь есть мировой рекорд по прыжкам от вертухаев.
Молодой человек закашлялся, его начинало трясти от холода, да и прыжок его в воду стоил ему больших сил. 
- Знаете что? Если я вас спас и сразу не позвал команду, то стало быть я теперь ваш сообщник. Пойдем те ко мне в каюту – я один!
- Железная логика, папаша! Но как же я пойду! А, если нас, кто увидит? Ха-ха-ха! Хороша, будет парочка, - бредут себе, дед с утопленником!?
- Да, да! Я, как-то об этом не подумал. Сейчас я вам что-нибудь принесу из одежды.
Мужчина быстро пошел к себе в каюту, на палубе и в коридорах сейчас уже никого не было. Он быстро открыл свой чемодан и трясущимися от страха, а может быть и от азарта, руками взял из него большие, плотные, трусы похожие на шорты, футболку и с этим всем вернулся к катушке канатов. Его спасенный все еще находился там. Когда его ихтиандр оделся, они потихоньку, крадучись стали пробираться в свою каюту. Их обоих немного шатало и можно было принять, за подвыпивших в баре. Мужчина старался придерживать молодого человека с начало под руку. Но его руки, висели, как плети. Тогда мужчина обнял молодого человека за талию и, так они добрались до каюты. Когда, надо было уже открывать ключом дверь его рука, нечаянно, упала, соскользнула с талии молодого человека вниз к его ягодицам. Это немного привело его в чувство и он, смеясь, сказал:
- А ты к тому же еще и шалун папаша? Ну ладно, у меня нет выбора и, дать мне тебе, кроме себя, пока нечего – веди меня спаситель в свои кущи!
- Хватит, тебе болтать! Выдумываешь себе бог весть что, - ответил ему мужчина и закрыл за ними обоими дверь. Его трясло и, казалось, что это он, а не этот молодой человек, прыгнул с моста, потому сил уже потратил на все про все, не меньше, своего спасенного. Но, как бы он не устал сейчас, мысль о том что этот молодой человек в его полной власти, как пришла к нему, так и не покидала его. Разные мысли лезли в его голову: - «А, может быть, он, убийца!? Да, да! – глядя сейчас на своего спасенного, тут же плюхнувшегося на диван и, видимо совсем потерявшего сознание, - подумал он, и, вспомнил, как 12 лет назад у них на работе убили инкассатора. Он был свидетелем на суде. Тогда тоже был молодой грабитель-убийца. Инкассатор был уже в годах и его не было так жалко, как того молого грабителя. Было чувство большой досады, что нельзя было остановить, как-то предвратить то, преступление. Он, тогда, после расстрельного приговора суда в первый раз в жизни напился вина. Он напился из горла дешевого портвейна с какими-то бомжами в грязном подъезде и, очень не любил об этом вспоминать. 
Молодой человек заворочился на диване и повернулся к нему лицом. Глаза его были закрыты, силы видимо совсем оставили. Его лихорадило даже с первого взгляда, что ему нужна совсем, и сейчас, другая помощь. – «Ему надо что-нибудь выпить и поесть! Вот что ему сейчас необходимо!» - подумал мужчина и, вспомнил, что у него сейчас ничего нет: ни водки, ни еды, ни даже, аспирина. Он знал, что в ночное время у них на теплоходе работает буфет и бар. Вот он и решил отправиться туда, так сказать - за «помощью». В баре он взял: чекушку перцовки, бутылку пива, сигарет, а буфете – яблок, котлет и хлеба. Как не было странно, но ни на него самого, ни на его заказ, никто: ни флегматичный бармен, ни сонная буфетчица - не обратили никакого внимания. Им, видимо, всем было все равно, но если бы они знали, как сейчас было не все равно ему…
…Молодой человек спал, раскинувшись на диване. Он почему-то лежал на нем, совершенно обнаженным, - трусы и футболка, смятыми, валялись на полу. Мужчина с пакетом в руках застыл сейчас и… затаив дыхание залюбовался его телом. И было чем любоваться. Передним, сейчас, в полной его власти и желания, находилось, молодое существо, о котором он мечтал с самого начала своего путешествия. – «Я, о таком подарке, мечтал давно, еще, когда только задумывал сие мероприятие, и, тем более, что я уже почти целую неделю, как тащусь на этом корыте и… ничего мне еще не перепало, ни-че-го! Одно старье и бабники, да еще эта дура, массовичка, все норовит меня сосватать с какой-нибудь теткой в хороводе!» - думал сейчас мужчина и все стоял и смотрел…
Все же он решил его разбудить. Присев к нему на диван, еще раз более внимательно рассмотрел его: да, очень молод, и даже, несмотря на короткие, неухоженные волосы, красив. Прямой нос, с раздувавшимися от сна, на конце его, ноздрями, переходил в припухшие, сейчас искусанные, обветренные губы, волевой, красиво очерченный, почти квадратный подбородок говорил о силе воли, мужестве, большие, сейчас прикрытые, черными густыми ресницами глаза, как бы жили в нем сами по себе. В согнутой с небольшой наколкой в виде переплетенных змей чувствовалась сила, больше, никаких наколок, не было, как и повреждений. Лицо, грудь, живот, самое главное, ноги, все было прекрасно, заманчиво. Чудесно. Он засмотрелся на него и тут, как будто, кто-то во сне подтолкнул того еще и, перевернуться, на живот. Здесь уже можно было, и, сойти с ума: развитая, белая, как мрамор спина, тонкая, юношеская талия с двумя ямочками на крестце плавно переходила в полные, сейчас еще чуть влажные, с белесыми волосками ягодицы. На волосках еще угадывалась влага, и они блестели, манящим, таинственным светом. Появилось жгучее желание овладеть всем этим богатством, сейчас, здесь, сразу. Он дрожащей рукой провел по его спине и дальше, остановившись, уже с большей силой тронул его. Ему не сразу удалось разбудить своего гостя. Молодой человек ворочался, пытался рукой отогнать кого-то, потом как-то сразу, в испуге открыл свои большие голубые глаза и приподнялся на локоть. Сон его был видимо крепок и мужчина спасший его только молча налил в два стакана водки и придвинув к его краю стола тарелку с котлетами, вилку, хлеб и воду и поднял свой стакан. Его визави сделал то же самое, чокнувшись своим стаканом об его, подождал, когда он выпьет свою водку и, серьезно, сказал.
- Ну, что папаша, будем знакомы!? – наколов вилкой котлету, он так же залпом, выпил, свою порцию водки. Откусив от котлеты и отломив кусочек хлеба, молодой человек, наконец-таки, улыбнулся: 
- Как вас зовут? – спросил он, смешно прожевывая хлеб и котлету.
- Олегом! – ответил мужчина.
- А можно я буду звать вас папашей или…ладно, Олег, так Олег и уже согревшись, снова улыбаясь, спросил он. 
– А меня зовут Михаил? Можно просто – Миша! И, вообще, давай Олег - на - ты, что ли, а!? – дружелюбно сказал он и так же искренне протянул ему свою руку. Они пожали друг другу руки. Насытившись едой и согревшись водкой молодой человек, немного помолчав, внимательно посмотрев на Олега и тихо сказал:
- Вот так получилось Олег. Пусть теперь поищут, поищут, ха-ха-ха! А мы на них посмотрим! – весело сказал Миша и, вдруг, его лицо стало мрачным: - Живым, я им, не дамся! – добавил он тихим голосом.
- За что же тебя так? – спросил его Олег.
- Да кажется за ерунду вроде! Машину я угнал у своего жлоба-соседа, вот, а пусть он не хвастает ею на весь двор! А, то все - Новый Русский, Новый Русский – вот пусть теперь поищет ее в Волге! – со злобой в голосе отвечал ему Миша.
- Но это же, миленький мой, больше похоже на чистой воды хулиганство, чем…
- Чем, на что?! - Понимаешь, Олег! Я, учусь, хотя теперь, учился в Педагогическом, потому, что у меня все в роду учителя и, моя мать и отец учили этого обалдуя истории и математики, а он даже никогда их не подвез до школы и.., вообще, что сейчас об этом говорить? Что, сделано, то, сделано! – махнул рукой Миша и замолчал. 
- Но из-за этого ж, не прыгают с моста? – улыбаясь, спросил его Олег.
- А из-за чего прыгают? Ну, ты скажи, скажи! Из-за несчастной любви или из-за кредита? – А может мне так обидно стало за себя и за всех, что я вот так выразил свой протест, вот. 
- Ну ладно, милый мой уже три часа ночи, давай спать что ли? – Олег это предложил не из-за того, что он устал и хотел спать, а просто разговор их заходил в тупик. Он по опыту знал, чем меньше разговоров, тем сильнее будет первое чувство. Тем более, что молодой человек ему очень нравился и еще рано полностью познавать, узнавать, у него же и о нем же, не было сейчас ни какого смысла – это все придет со временем. Придет час, и он все узнает.
Они легли вместе, и широкий диван, принял их в свои объятия и не отпускал до самого утра. А, за окном их каюты с колышущимися от ветра легкими занавесками пахло свежей водой, ветром, водорослями и вдалеке, то появляясь, то исчезая, мерцал уже брезжущий, нежный, как бывает только на реке или море, рассвет. Лучи солнца, пробиваясь сквозь берег и предутреннюю серость, говорили о наступающем теплом, солнечном дне. 
Миша заснул сразу, и уже во сне обнял его, положив свою красивую руку ему на шею. Олег же не спал. Он думал. О чем? Да обо всем, о чем может думать человек находящийся рядом с молодой и несправедливо наказанной, как ему казалось, судьбой.
Проснулся он, когда солнце было уже в зените. Слышался смех, музыка. Теплоход стоял у небольшой пристани. Туристы собирались на берег. Слышался звонкий голос массовички, которая, как всегда, опять что-то еще затевала им в развлечение. К нему в каюту постучались. Звонкий голос Павла спросил его:
- Вы, живы Олег Петрович? Наверное, у вас очередная дама, и вы не хотите нам её показывать? Ладно! Мы вас ждем на берегу, давайте скорей.
Миша сразу проснулся и шепотом спросил: «Куда… мне?» - думая, что сейчас может открыться дверь и…- Но, Олег, совладев с собой, бодро крикнул, что он уже идет и пусть они все без него не уходят. Шепотом они договорились, что пусть Олег идет на экскурсию, а Миша тихо-тихо побудет в каюте до его возвращения. 
– Туалет, рядом, по коридору третья дверь, там же и умывальник, а вот тут висят полотенце и мыло – тихо напутствовал он своего гостя. Быстро сбегав на кухню, он попросил себе бутербродов и кофе, что ему было тут же сделано из целого окорока самим шеф-поваром похожем, на колобка. Отнеся все это в каюту и ободряюще кивнув головой Мише, он тут же быстро побежал к уже ждавшим его на берегу, друзьям. 
Вся компания, с нетерпением ждавшая его, облегченно вздохнула и они все быстро пошли в горку, на которой уже маячили, последние, ушедшие вперед, туристы. 
Городок был совсем маленьким с большим, красного кирпича, собором, в котором только что кончилась служба, и прихожане, в основном женщины в белых платках, выходили из него с умиротворенными лицами и поворачиваясь к собору лицом еще долго крестились и кланялись. Был будничный день - с базаром, с телегами, в которые были запряжены пыльные клячи, горами разной сушеной рыбы, огурцов, арбузов, помидоров и всего прочего, что могла родить эта южная земля и отдать Волга. Олег выбрал большой полосатый арбуз, связку сушеной воблы, купил яблок и небольшую банку варенца. Все это так резало, оттягивало руки, что его недолго думая под шутки и смех отпустили назад и, вся компания, весело помахав ему: руками и шляпами, пошли дальше в дебри рынка и начинающей уже припекать жары. Ему нужно было сейчас спуститься вниз к пристани. Это было недалеко и, он, вытерев, пот со лба, двинулся в путь. Когда они шли сюда Олег по дороге заметил небольшой галантерейный магазинчик и сейчас чтобы передохнуть и чтобы купить что-нибудь своему другу в подарок Олег зашел и в него. Он купил красивые белые шорты с множеством разных карманов, такую же белую футболку с портретом Майкла Джексона на ней и, дорогую, серебряную, цепочку с медальоном в виде сердца: «Ему будет приятно! А, я скажу ему – вот это все тебе: и белые одежды и, серебро, и ладан, и смирна!». Олег еще купил Мише летние шлепанцы под названием вьетнамки. И, вот, с этим всем, он скоро, заявился, к себе в каюту.
В каюте Миша, уютно свернувшись под летним покрывалом, читал старый журнал, оказавшийся, здесь еще видимо, от старых клиентов. Он отбросил журнал в сторону и с улыбкой протянул к нему руки:
- А, я, тебя ждал! – смеясь, сказал он, вставая с дивана – он все так же был полностью обнаженным, но его футболка и трусы уже не валялись на полу, а были аккуратно сложены на спинке стула. В каюте было, по-летнему тепло: »И, видимо, его никто не беспокоил! - может быть, из-за этого он не оделся? А, может быть…?» - подумал сейчас Олег, выкладывая свою ношу на стол и, при этой мысли, сердце его, снова сжалось, в сладком предчувствии, как в истоме. 
Миша, недолго думая сразу же примерил шорты и майку и, когда Олег застегнул ему на затылке замочек от цепочки, то как-то, как-то само собой, он повернулся к нему улыбающимся лицом и нежно поцеловал его в губы. Олег привлек его к себе, они обнялись и, упав на диван, стали целоваться уже по настоящему, со страстью и желанием. Потом они лежали на диване, и голова Миши покоилась на его руке. Олег гладил его волосы, шею, спину и было так хорошо, что голова немного кружилась, как от выпитого вина, хотелось, чтобы это продолжалось вечно. Они, будут жить вместе в Москве, у него, там, есть связи в прокуратуре и, им на фабрику каждый год выделяется лимит на работу и обучение: «Уж со мной ты нигде не пропадешь мальчик! Я, вытащу тебя из твоей беды, вытащу, чтобы мне это не стоило!» - радостно думал сейчас Олег и все ласкал и ласкал своего мальчика. Потом был праздничный обед: с икрой и шампанским, с тортом, с жареным цыпленком и огромными, рассыпчатыми, помидорами и, сладким, как мед, арбузом.
Так, как в сказке, у них пролетело целых десять дней и, ничто и, никто не предвещал им беды. А, она, эта беда, как змея, шипела, изворачивалась, чтобы в один момент ударить и убить…
Как-то они сидели вдвоем на своем излюбленном месте, на самом конце кормы, там, где они повстречались в первый раз, у катушки канатов. Они оба молчали. Да и не надо было никаких слов. Вокруг была такая красота, которая всегда наступает, когда солнце, уходит на запад. Но, вот, появилось откуда-то взявшее чувство тревоги и…, сразу же за ним последовал шум и крики толпы. Пока эти крики были слышны только сверху, с верхних палуб, но вот они стали приближаться к ним и, как они все приближались, то стало понятно, что кого-то на теплоходе ищут. Вот послышался грубый голос боцмана:
- Где-то здесь он! Это заяц, безбилетник! Я давно за ним слежу! 
Миша вскочил. Вот он поворачивается к нему, нетерпеливо жмет ему руку и быстро, быстро, что-то говорит ему. 
Он, в смятении, почти в панике, понимает только из этих слов, что: 
- Прощай Олег! Я, тебя, никогда не забуду… Может… быть… Прощай…! - с этими словами, он вскакивает, на борт кормы и подняв руки над головой, выгнувшись всем телом, как делают прыгуны в воду, сильно отталкивается ногами от борта и… исчезает в волнах, розовой от заката, дорожки…
Теплоход, качаясь и урча мотором, все гнал и гнал воду мимо себя. Ему -было все безразлично, ему - надо было только вперед. Олег даже не успел подняться с места, как из светлого зева распахнувшейся двери на него вылетела толпа матросов, возглавляемая боцманом с палкой в руке:
- Вы не видели здесь молодого человека, ну такого в белых шортах и в майке, а!? – грубо спросил он его.
- Нет, не видел! Здесь кроме меня никого не было, вам показалось…
Толпа еще более распалясь от неудачи, крича, угрозы и проклятья, ринулась обратно в открытый зев двери. Он же снова присев на канаты, только сейчас понял, что он больше его не увидит, никогда - не увидит. Олег, тяжело поднялся с места и, немного, отдышавшись от волнения, быстро пошел в сторону капитанского мостика. С начало он все же решил зайти к себе в каюту и с ужасом увидел на столе: початую пачку печенья, откушенное яблоко, журнал, сигареты забытые Мишей и за которыми он собирался пойти, когда… Все здесь еще дышало им, было, как бы теплым, нежным, живым. Олег без сил прилег на диван, но, не выдержав одиночества и ноши огромной потери, вскочил с нова на ноги и быстро пошел в сторону капитанской рубки. Он, спросил у матроса, стоящего за штурвалом, скоро ли будет остановка.
- Только завтра в Жигулях часам так к 12 и то если не будет сильного волнения! – ответил ему матрос и внимательно посмотрел на него. – Вам, плохо?
- Нет, нет, ничего! Это от качки.
Он, вернулся, на свое место, где только что все потерял и только тут дал волю своему горю. Он тихо рыдал, закрыв, руками лицо и только изредка протягивал их в сторону воды и, что-то бессвязно говорил ей о том, что они обязательно с ним встретятся и тогда он отдаст ему все-все - и, белые одежды, и золото, и ладан, и смирну…
Начиналось утро, брезжил рассвет, а теплоход все гнал и гнал от себя берега, которые начинали подниматься и превращаться в горы. Наступало 28 августа, день великого праздника Успения Богородицы и по случаю которого массовичка затеяла Праздник Нептуна. Все должны были прыгать в бассейн якобы для крещения. 
Он, пригнул первым и, долго не выныривал обратно, не выныривал – чтобы не было видно слез и жгучей тоски. А кругом веселилось, полыхало, летнее солнце Великого Праздника, отражаясь только, в волжской, чистой воде…

- Михаил Иванович! А что это за птица?
- Это, Саша, птица дятел! Дети, вот птица дятел, их у нас живет три вида: малый, большой, и черный, по прозванию - желна! – А, знаете, почему эта птица никогда не садится на землю? А потому, что ей обязательно нужно с начало упасть и только потом взвиться к небесам!
Дети с восхищением смотрели на своего любимого учителя, «Михваныча», держась разноцветной стайкой вокруг него. 
Была осень, и разноцветные листья клена, как и одежда детей, ярко переливались в лучах еще сияющего, но уже негреющего солнца…

----------------------------------------------------------------------------------

Однажды зимой, он, зайдя в чайную, на краю поселка чтобы купить папирос, рассказал эту историю проезжавшей мимо и тоже зашедшей погреться седой журналистке.
В пустой чайной они пили коньяк и чай, из пузатого, медного, самовара, который пыхтя всеми своими двумя ведрами кипятка, как бы боролся с морозом и вьюгой, зло кидавшей в окно пригоршнями снега. На него из-под роговых старомодных очков смотрели мудрые и все понимающие глаза старой женщины которые, казалось, не только видели, но и слышали его душу…