Господь указал мне этот путь

Все герои и события, описываемые в рассказе, это плод воображения автора, поэтому любое совпадение носит чисто случайный характер.

В это воскресное утро мена снова потащили в церковь. Я ненавижу ходить в церковь, не поймите меня превратно. Дело не в том, что я не верю, или не люблю Бога, просто ненавижу ходить в церковь, или, по крайней мере, мне неприятен пастор Иоанн. Пастор Джон получил этот приход около четырех месяцев, заменив пастора Роберта, доброго и отзывчивого человека, одного из лучших, которых я когда-либо знал. В отличие от Роберта, Джон - это сгусток ненависти и злобы, самый подлый и ненавистный мне человек. По словам пастора Джона, все, что я собой представляю, и почти все, что я делаю - это неугодно Богу.

Вот и представьте, каково мне опять идти в церковь, чтобы вновь услышать, почему Бог ненавидит меня, и почему гореть мне в Аду. Каждое воскресенье - одно и тоже. В своих проповедях Джон никогда не восхваляет Бога, а только осуждает людей. Я часто задаюсь вопросом, почему мы до сих пор туда ходим? Может потому, что церковь находится рядом, и ее посещение за много лет уже вошло в привычку? Может моя мать надеется, что в одно прекрасное воскресение пастора Иоанна хватит удар, и нам пришлют нового, достойного настоятеля, наподобие пастора Роберта. Как бы там ни было, но мне приходится каждое воскресение тащиться в ненавистную церковь, чтобы получить в свой адрес очередную порцию дерьма из уст Джона.

Не уверен, что пастор Джон вообще читал Библию, или, как минимум, не ту, которую читаю я. В той Библии, которую читаю я, сказано, что "Бог - есть любовь", и что он любит всех, независимо от их поступков. И сколько бы раз я не перечитывал Святое Писание, я не могу отыскать стихи, где бы указывалось, что Бог меня ненавидит. Как это можно говорить, что Бог создал меня по образу Своему, если он ненавидит меня? Как можно говорить, что Бог - есть любовь, если он ненавидит меня? Как можно указывать мне любить ближнего как самого себя, если он ненавидит меня? Для меня эти вопросы так и остаются загадкой.

Да и какая разница, где это написано, если пастор Джон не оставляет сомнений, утверждая, что Бог ненавидит меня, хотя бы за мой внешний вид.

"Знаете, как Вы выглядите? " - задает вопрос пастор и сам на него отвечает, - "Как мальчики, которые любят мальчиков. Как мальчики, мечтающие о заднице своего соседа, но не о его заднице, а о заднице сына его". Я, вероятно, смог бы перечислить более ста причин, но, видимо, любой из них достаточно, чтобы отправить меня в Ад, так к чему беспокоиться?

В тягостном раздумье я мерил шагами свою комнату, готовясь и пытаясь предугадать, какую на этот раз найдет причину злой пастор.

— Зак, поторопись, — раздался голос мамы с нижнего этажа.

— Уже бегу! — крикнул я в ответ.

Я хватаю куртку и спускаюсь на заднице по полированным лестничным перилам.

— Лучше медленно, зато уверенно, — смеется мама, — иначе в один прекрасный момент ты сломаешь себе шею, тогда вместо посещения церкви придется везти тебя в больницу.

— В самом деле? Подожди минуту, я попробую снова, — шутливо отвечаю я, и делаю движение, якобы намереваясь подняться вверх по лестнице.

— Вернись, — приказывает она, смеясь, — или на этот раз ты точно сломаешь себе шею. И давай пойдем, иначе опоздаем.

До церкви минут пять ходьбы, и вот мы уже у цели. Пастор Джон встречает маму, как будто она какая-то важная особа, а в мою сторону бросает ледяной взгляд. До начала проповеди мама ведет светскую беседу с другими женщинами, а я стою рядом, и глупой улыбкой на лице выражаю свою "радость". Какой я прекрасный сын, и какое счастье находиться сейчас в этой церкви - тьфу, даже неловко.

Тут органист начинает играть вступительный гимн, все усаживаются на скамейки, открывают Псалтырь и начинают петь. Голос пастора Джона, доносящийся из динамиков, искажается фоновым визгом, и мне трудно сосредоточиться, чтобы не рассмеяться - почему-то такие моменты у меня ассоциируются с котом, хвост которого защемило дверью. Большой такой и сердитый кот. Интересно, а он сам себя слышит?

Как только первый гимн закончился, он направляется к кафедре и готовится начать свою проповедь, как всегда, без вступительного приветствия пастве. Он медленно поднимает Библию в правой руке и смотрит в потолок. Ну, — думаю, — на этот раз все будет хорошо. На мгновение воцаряется мертвая тишина, подобно той, какая бывает в ожидании падения гильотины.

Вдруг он с силой хлопает левой ладонью по кафедре, и дергает левой ногой, словно ужаленный.

— Проклятие!

От неожиданности почти все сидящие подпрыгнули на своих местах. Я так думаю, что кое-кому из прихожан придется сменить нижнее белье, когда они вернутся домой. Он медленно смотрит вниз, сканируя посетителей своими глазами-бусинками. Все прихожане напуганы до полусмерти. Интересно, что они натворили до этой недели?

Затем его взгляд упирается в меня, но я уверенно смотрю прямо в его глаза. Я думаю, что он рассчитывает запугать меня, но я не боюсь, так что сейчас у него ничего не получится.

— На этой неделе я стал свидетелем одного события. — Джон многозначительно поднял указательный палец вверх, и его голос перешел в шепот, приобретая зловещую интонацию.

Поскольку все его внимание сосредоточено на мне, я подумал с ужасом: "Что, черт возьми, мне теперь делать? "

Продолжая смотреть на меня в упор, с каждым словом повышая голос, он произнес: "На этой неделе я стал свидетелем одного события, которое накличет на всех вас гнев Божий". В качестве дополнительного акцента на слове "гнев", он с силой хлопает Библией по кафедре. На этот раз только половина собрания подпрыгнула от неожиданности.

— Содом среди нас! — закричал он, указывая на меня.

Послышался облегченный вздох всей общины, и все уставились на меня. В другое время я готов был бы провалиться сквозь землю, но не теперь, и я, стараясь не показывать своего страха, продолжаю смотреть прямо в его глаза. Если меня и так ожидает Ад, то не дам ему (пастору) почувствовать мою слабину - не получит он такого удовольствия.

Он, — предположил я, — наверное, видел нас с Билли в парке, когда мы гуляли, взявшись за руки, и теперь собирается все рассказать здесь, в том числе и моей матери. Сейчас я чувствовал себя опустошенным и раздавленным.

Тогда я ощутил, как моя мама крепко сжала мою ладонь. Затем она встала, испепеляющим взглядом посмотрела в глаза пастору, и, увлекая меня за собой, направилась к выходу из церкви. Он еще что-то кричал нам вдогонку, но мы его уже не слушали.

Домой мы возвращались молча, рука об руку, но как только вошли в дом, я позволил себе дать слабину, раскис и залился слезами.

Мама, не выпуская моей руки, прижала меня к своей груди и успокаивала нежным шепотом: "Это нормально. Не думай о плохом. Я люблю тебя".

После того, как я успокоился, мы вместе прошли в гостиную, присели рядом на диване и обнялись, вернее, я обхватил ее своими руками. Несколько минут мы просидели в тишине.

— Мне очень жаль, мама, — наконец я нарушил молчание.

— Тебе не о чем сожалеть, — тихо ответила она.

— Да...Нет… — мямлил я, пока наконец с трудом выдавил, — Мама, я гей.

— Я знаю, — так же тихо отвечала мама.

Я отклонился немного назад и посмотрел на нее.

— Ты знаешь? — с нескрываемым удивлением переспросил я.

— Я давно это знала, — ответила она с улыбкой, — просто ждала, когда ты сам решишь открыться.

— Как? — ничего не соображая, спросил я.

— Я твоя мать, — ответила она, — а материнское сердце не обманешь.

— Но как? — не унимался я.

И тогда она начала рассказывать

"Я видела, как ты вырастешь. За последние несколько лет у тебя никогда не было подруги. Ты даже никогда не говорил о девушках. Шло время, и у меня возникли подозрения, и я стала более внимательно присматриваться к тебе. Ты часто приходил домой с друзьями, а потом ты пришел с Билли, и это был первый раз, когда ты приводил домой друга в течение трех месяцев. Я наблюдала за вашими взаимоотношениями, и от меня не ускользнуло, как вы смотрели друг на друга. Каждый раз, когда ты смотрел на него, твои глаза радостно светились. Они загорались точно так, как глаза твоего отца, когда он смотрел на меня. Вот когда я поняла все. Я поняла, что ты влюблен в мальчика, но это не имеет значения. Ты мой сын, и я люблю тебя. Если ты влюблен в мальчика, а не в девочку, то для меня это совсем не важно. Я люблю тебя, и я хочу, чтобы вы были счастливы. Я хочу, чтобы ты чувствовал, чтобы гордился тем, кто ты есть".

Я снова заплакал и бросился обратно в ее объятия. У меня нет слов. Моя мать только что сказал мне, что она знает, что я гей, и знает давно. Она знает, что я влюблен в парня, и она все еще любит меня.

Через несколько минут мама легонько отстранила меня, посмотрела мне в глаза и нежно поцеловала в лоб.

— Я умираю от голода, поможешь приготовить обед?

Мы встали с дивана и прошли на кухню. Мама вынула из холодильника съестные припасы, отобрала для меня кучу овощей и попросила сделать салат, пока она разогреет мясной рулет и приготовит все остальное. Через четверть часа наш скромный обед был готов. В течение этого времени мы часто смотрели друг на друга и улыбались.

Даже когда мы приступили к трапезе, я не переставал улыбаться. Я все еще не мог в это поверить. Я гей, и мама знает - это круто. Она даже не противилась тому, что у меня есть парень.

— Мне так жаль, Зак, — сказала она, — я не должна была заставлять тебя посещать эту церковь. Если бы только знала, насколько фанатичен этот Пастор Джон, я бы нашла другую церковь для воскресной молитвы.

— Ничего страшного, мама, — успокаивал я. — Я никогда не верил тому, что он говорит. Он ничего не сказал, что исходило бы от Бога, а все его речи основаны на личных убеждениях. Это не имеет ничего общего тем, что я читал в Библии.

— Я тоже, — коротко ответила мама, — но я должна была защитить тебя от его горькой риторики.

— Знаешь, — проговорил я с улыбкой, — есть в этом и хорошая сторона: сейчас я точно знаю, что все мои опасения были необоснованными. Это хорошо, ты так не считаешь?

— Да, это хорошо, — улыбнувшись, ответила она, — но я до сих пор чувствую себя виноватой. Ни один ребенок не должен пройти через то, что пришлось пережить тебе, слушая бред этого фанатика, неделя за неделей. Я не знаю, о чем я думала. Я имею в виду, что, зная, что ты гей, я проявила непростительную беспечность.

— Мама, не стоит винить себя за то, что до сегодняшнего дня не было для меня реальной проблемой. Выслушивать упреки и угрозы Джона, это для меня уже вошло в привычку, но вся его риторика не могла изменить мои убеждения, поэтому я просто не обращал на него внимания.

— Я знаю, дорогой, — ответила мама, — но это именно я повела тебя в ту церковь, где теперь тебя все осуждают. А что было бы, если бы ты верил ему? Боже мой, я даже подумать об этом боюсь.

— Хорошо, хватит самобичеваний, — нарочито строго сказал я, — во-первых, мы с тобой достаточно близки, и, как ты считаешь, если бы я почувствовал какую-нибудь опасность, исходящую от него, то обратился бы к тебе за помощью? Верно?

— Я всегда так думала, — ответила она.

— Во-вторых, мы виделись ежедневно, и ты ведь не замечала у меня состояния депрессии или же волнения? Я постоянно был весел, шутил и радовался жизни, не так ли?

— Нет, не замечала, — с усмешкой ответила она.

— Ну вот, теперь все улажено, и ты можешь забыть об угрызениях совести, — я засмеялся, а потом добавил, — Думаю, что мы займемся поисками новой церкви.

— Ты имеешь в виду, что все еще хочешь пойти в церковь после всего этого? — с недоумением уточнила мама.

— Почему нет? — вопросом на вопрос ответил я. — Просто потому, что некоторые проповедники, как пастор Джон, пытаются исказить и приспособить Библию по себя, вдохнуть в Слово Божие новое толкование, которое отражает их собственные представления о жизни, не означает, что мы должны терять веру и перестать ходить в церковь. Несмотря на все его нападки, он только укрепил во мне веру. Он заставил меня читать и изучать Библию и искать правду в себе.

— Знаешь, ты никогда не перестанешь удивлять меня, — улыбнувшись, ответила мама.

— Я знаю, — с игривой ухмылкой вставил я. – И ничего не могу с собой поделать.

Потом я поделился своей идеей.

— В следующее воскресенье пойдем в церковь Билли. Его пастор не чета нашему Иоанну. Он верит, что Бог - есть Бог любви, и что сексуальная ориентация не имеет ничего общего с мировоззрением христианина. Ну, как идея? Тогда, если тебе это понравится, мы станем ходить туда регулярно.

— Мне нравится эта идея, решено - в следующее воскресенье поедем туда.

В эту минуту раздался звонок в дверь. Мама вскочила, чтобы открыть.

— О, привет Билли, — донеслось из прихожей, — Зак на кухне, проходи, не стой в дверях.

Билли появился в дверях, а следом и мама, позади него. Я посмотрел на нее и улыбнулся.

— Эй, детка, — вместо приветствия произнес я, а потом подарил ему быстрый поцелуй в губы.

Я впервые видел, как он краснеет - его лицо стало малиновым. Он посмотрел на маму, потом на меня.

— Привет, — еле слышно пропищал Билли.

— Это было интересное утро, — загадочно произнес я, взял его за руку и потащил к себе в комнату.

— А так надо было? — он намекал на мой поцелуй. — Твое приветствие было определенно интересным и неожиданным.

— О да, это было чертовски хорошее утро. Я скажу тебе все, что произошло сегодня, но сначала...

Не закончив фразу, я приблизил Билли к себе и прильнул к его устам в долгом и страстном поцелуе.

— Вау! — выразил неописуемый восторг Билли, когда наши губы, наконец, разорвали сцепление.

Тогда я рассказал Билли обо всем, что сегодня произошло: о ледяном взгляде, которым меня одарил пастор Джон; о его гнусной выходке, прославившей меня на всю церковь; о нашем разговоре с мамой, когда она заявила, что давно знала, что я гей. Рассказал и о том, что она принимает тот факт, что мы с ним любим друг друга. Билли слушал с открытым ртом.

— О, Боже мой! — воскликнул он, когда я закончил свой рассказ. — Это действительно было насыщенное утро!

— Не только это, мы с мамой собираемся в следующее воскресенье приехать в вашу церковь, — подвел я заключительную черту, подытожив сказанное еще одним продолжительным поцелуем.

Сейчас в моей душе возникло странное ощущение свободы - это круто, знать, что нам не надобно больше скрывать своих чувств, или бояться, что мама может застать нас в компрометирующем положении. Я удивляюсь, почему я не открылся ей давным-давно. Я считал, что она будет разочарована, узнай обо мне такое. Как я мог сомневаться в ее любви? Впрочем, часто общественное мнение заставляет нас жить в страхе - в страхе потерять семью и друзей просто потому, что мы - геи. Нас пытаются оградить некими рамками, ограничивая нашу свободу условиями, одно из которых - "нормальность". Грустно, но условности нашего бытия - это один из главных факторов психологического давления на сознание.

С Билли мы просидели в моей комнате первую половину дня: играли в видеоигры, просмотрели фильм, не отказывая себе в удовольствии улучить момент для нескольких объятий и поцелуев. Потом, когда сидеть в комнате надоело, мы отправились во двор играть в баскетбол. В пять тридцать мама позвала нас на ужин, а после этого позвонили родители Билли, напомнив, что пора и честь знать - завтра в школу.

В следующее воскресенье мы подъехали к церкви Билли, выбрали место для парковки - Билли и его родители уже ожидали нас. Билли встретил меня быстрым поцелуем, а затем представил моей маме своих родителей. Пока взрослые общались, Билли взял меня за руку и подвел к пастору Грэгу, который все это время наблюдал за нами.

Какой контраст в отношении с предыдущим воскресеньем! Если бы двое парней целовались на крыльце нашей старой церкви, и это увидел бы пастор Джон, то его бы, наверное, хватил удар.

Вместо этого, пастор Грег улыбается и пожимает мне руку.

"Добро пожаловать в наш скромный маленький уголок вселенной Бога, " — говорит он. Затем, с доброй улыбкой смотрит на Билли и продолжает — "а я вот и думаю, кто это заставил нашего Билли постоянно улыбаться? "

При этих словах пастора, все, что я мог сделать, это улыбнуться и покраснеть.

— Я надеюсь, что вы весело проведете время с нами сегодня, и мы будет видеть вас каждое воскресенье.

— Спасибо, мне уже здесь нравится, так что в этом я уверен — искренне ответил я.

— Вот и отлично, — сказал пастор и направился в церковь.

В это время зазвучала тихая органная музыка, и все, в том числе и мы с Билли (взявшись за руки), направились вслед за пастором. В церкви мы сели между нашими родителями. Мы посмотрели друг на друга, улыбнулись, и наши ладони снова сцепились в замок.

Теплые мысли поглотили меня: я сижу в церкви, держась за руки с моим другом, и Бог все еще любит меня. Я чувствую это.

Вдруг меня охватило непонятное чувство волнения. Я озираюсь по сторонам и вижу пожилую леди, сосредоточившую свой взгляд на наших сблокированных пальцах, затем она смотрит на меня и улыбается, и ее улыбка постепенно расширяется, превращаясь в оскал, обнажая белые зубы. Она успевает мне подмигнуть, прежде чем повернуться к передней части церкви, откуда уже доносятся шаги пастора Грега, направляющегося к кафедре.

Церковная служба полностью отличается от ранее описанной, с пастором Джоном в главной роли. Здесь также играют гимны, поют, но никто не кричит, не стучит по кафедре. Никто из общины не выпрыгивает с дикими криками: "Аминь! " или "Аллилуйя! ". И никто не изрыгает проклятие в адрес всех и вся, не запугивает и не унижает. Служба проходит тихо и мирно, наполняя сердце и душу покоем и умиротворенностью.

Когда начинается проповедь, пастор Грег смотрит на Билли, на меня и улыбается. Свою проповедь он начинает словами: "Господь указал мне этот путь".