Есть ли она - Любовь?..

Шольц, он же Демитрий Лунский, тоже когда-то так считал. Всё изменил один момент или один человек. В тот вечер, засидевшись на форуме, Шольц (именно там он и взял себе такой ник) случайно вступил в словесную перепалку с неким Гэльманом31. И так яро пытался доказать своё мнение, что не заметил, когда стрелки часов успели перескочить на три ночи. Шольц был сторонником классических стихотворений, строгости ритма, красоты рифмы… А Гэльман31 в свою очередь пытался доказать, что и сбой ритма, и отсутствие или изменение рифмы могут быть красивы. Шольц не верил ему. Как не верил и в то, что стихотворение, написанное в строку, ничего не теряет, а иногда и приобретает больше, чем классически разбитое на строфы.

«Ты ещё скажи, что Маяковский единственный заслуживает внимания со своими заковыристыми стихами!» — почти в бешенстве строчил Шольц, потирая пальцами болевшие глаза.

«Почему же сразу Маяковский? Неужели больше ни одного необычного автора не вспомнил? Как насчёт Оскара Уайльда в переводе Гумилёва? Неужели будешь утверждать, что он некрасив?» — собеседник будто насмехается, и Шольц уже готовился отстаивать своё мнение…

Демитрий замер, удержав пальцы над клавиатурой. Стихотворение нравится ему, даже чересчур. Потому он только скомкано попрощался, пока не в состоянии признать, что не прав.

Но это стало толчком к совершенно новому общению. С Гэльманом31, который представился Евгением, Шольц потихоньку знакомился с той частью поэзии, что прежде отрицал, раскрывался, жалуясь на жизнь, сам порой не понимая, как неосторожные фразы выпархивают буквами из-под пальцев.

Шольц давно и прочно - нет, не женат, конечно, но лишь потому, что в стране однополые браки не узаконили - в отношениях. И всё последнее время он столько работал, что упустил из виду, как близкий прежде человек страшно отдалился. Он пытался поговорить, искал причины произошедшего, но никак не хотел принять тот факт, что всё рассыпалось. Ровно до того момента, когда вернулся домой чуть раньше и… застал своего любимого человека с другим. Под другим.

В тот вечер из-под пальцев сыпались опечатки, потому что дрожали руки. Он силился скрыть и раздражение и обиду, но выходило из рук вон плохо. Евгений уловил эту перемену, предложил отложить литературные обсуждения на другой раз и в лоб спросил:

«Что случилось?»

«Игорь мне изменял».

Хотелось обозвать того сучонком и последней шлюхой, но даже напечатать такое о любимом человеке не получалось. А вопреки произошедшему он был всё ещё любимым. Нельзя вот так в одночасье выбросить из головы больше пяти лет совместной жизни. Гэльман31 молчал. Шольц успел плеснуть себе виски раза три, осушая стакан мгновенно.

«Я могу тебя утешить, Дем. Тем более ты давно мне нравишься… Всё не решался сказать. К месту не приходилось».

Затуманенный алкоголем разум, казалось, не до конца переварил полученную информацию. Во всяком случае, Шольц всё никак не мог понять, что его собеседник подразумевал под утешением.

«Угу. Вот так мгновенно я и утешился. И годы, проведенные вместе, забыл. Ну, рискни».

«А забывать и не нужно. Ты лучше плохое отпусти. Хотя бы потом. /Сажусь напротив тебя и касаюсь ладонями твоей груди, чувствую участившийся ритм сердца. Пальцами подцепляю первую пуговицу и расстегиваю. Проделываю это же со второй./ Дем?»

Сердце Шольца действительно заколотилось, словно ненормальное. В алкоголе ли было дело или в отчаянной необходимости чувствовать себя нужным, но мужчина принял игру. И даже испытал лёгкую волну возбуждения от мысли, как далеко Гэльман31 сможет зайти.

«Да-да… /Сижу не шелохнувшись и жду, что ты предпримешь дальше./ Чёрт, Жень, ты меня улыбнуться заставил!»

«Ну, вот видишь, не так уж всё это страшно. Я сегодня побуду твоим утешением. /Нетерпеливо рванул края рубашки в стороны и проследил взглядом за покатившейся по полу пуговицей. Наклоняюсь к тебе и кусаю бледную кожу на груди. Наваливаюсь и вдавливаю тебя в кровать./ Не тупи, Сахарный, а то сам ужаснешься того, к чему это приведет».

Шольц был пьян. Отвечал с рвением, но периодически проваливался в какую-то дрёму. Открыв глаза, думал, что придурок, и всё проспал, но собеседник терпеливо дожидался его ответа. В какой миг и что пошло не так Демитрий не смог бы сказать при всём желании. Он просто внезапно протрезвел на фразе:

«Ну что, Сахарный, готов? /надавив членом на подготовленное колечко мышц я плавно проскальзываю внутрь головкой/».

Краска залила его лицо уже в реале. Он сходил в ванную, плеснул в лицо ледяной воды. Вернувшись, перечитал переписку и снова залился краской. Он действительно протупил. Настолько, что потерял активную роль. Его впервые поимели. Виртуально поимели.

— Бл*ть! — с чувством, вложив все эмоции, а их было немало, выругался Шольц.

У соседей даже что-то рухнуло.

Утро возвестило о себе головной болью, сушняком, пониманием того, что его парень вчера на его глазах стонал под другим, а сам Шольц теперь виртуальный любовник. И хрен бы с ним, но… Демитрий понял, что к Евгению питает такие чувства, которые не испытывал никогда и ни к кому. Игоря он не любил. Симпатия и привязанность — единственные чувства в данной связи.

— С*ка… — простонал, почти взвыл, Демитрий. — Ведь не бывает этой грёбаной виртуальной любви!

Шольц прикипел к Евгению настолько, что начал ревновать того, если он задерживался за пределами интернета, рассказывал о каком-то литературном вечере, на котором познакомился с новым выдающимся поэтом. Он бесил сам себя, но ничего не мог с этим поделать. Он даже написал эти чёртовы слова. Выдавил из себя, нажимая каждую клавишу минут пять, он написал Женьке, что любит. И тот ответил, что тоже. А потом, конечно, припомнил Шольцу его «Вот дураки! Нашли себе проблемы на ровном месте. Какие могут быть отношения, когда между вами половина континента, а то и море-океан… Вот дураки!»

Всё кончилось так же внезапно, как началось. Просто Гэльман31 исчез. Не написал. Не вышел в интернет. Не ответил. Две недели молчания Демитрий силился по крупицам из переписок собрать информацию о своём парне. И с ужасом, и со свернувшейся в кольцо злобой осознал, что не знает почти ничего. То есть он знал город, имя. Город и имя. Чёртов проклятущий город! Город, и всё! А сколько там будет этих Жень? А Женя ли он вообще? А парень ли он?

Тут Шольц потёр виски. По-сути, ему было наплевать на половую принадлежность Гэльмана31, он принял бы любого. Он принял бы даже женитьбу, "не люблю", "играл". Он ненавидел только тишину. Он не мог с ней смириться.

Четыре месяца прошли, как в аду. Всё это походило на безумие. Пока Демитрий не нашёл единственный возможный вариант — он поедет в этот грёбаный город. На встречу поэтов. Женька никогда их не пропускал.

Мегаполис. Шумно. Суетно. Он без труда нашёл кафешку. Люди выпивали и смеялись. Начало Шольц, разумеется, пропустил, пытаясь найти заведение. И вот закончила читать своё творение худая блондиночка с заострившимися чертами лица. Хорошо сложенный темноволосый парень лет двадцати пяти поднялся на подиум, откидывая длинноватую чёлку назад, где волосы смешно топорщились в разные стороны.

— В своём неверии ты чем-то зацепил. Холодным взглядом или ненавистью в строках. Тобою я весь этот год буквально жил. А без тебя мне было слишком одиноко. И в заточеньи среди стен, без суеты. Я жить тебя учил по-новому. Влюбляться. И сам дышал, поскольку у меня был ты. Ты, что внушал мне, будто слабость — это сдаться. И с губ срывались в пропасть странные слова. Дрожали руки, нервно выписав — Любимый. И губ твоих мои касаются едва. И мы герои вновь ожившей пантомимы.

Мы влюблены. И это словно дважды два.

И нервно треплются на языке слова… И ты опять моей касаешься руки. И это словно бы про нас — вот…

— Дураки! — шепотом выдыхает Шольц.

Он поднимается, сжимает кулаки и уже готов наброситься на парнишку у сцены, того, что просто использовал его чувства, чтобы стать более знаменитым в своих кругах!

— Стихотворение Евгения Громова, который покинул нас почти пять месяцев назад. Спасибо, Женька, что был с нами, что, несмотря на рак, ты столько успел. Мы никогда тебя не забудем.

И люди поднимаются, склонив голову, и молчат. Минута тишины.

Демитрий выходит на холодную улицу и ловит приоткрытыми искусанными губами снежинки. Переминается с ноги на ногу. Ждёт, хотя не знает, что скажет. В голове всё так сумбурно. Шольц подбегает к вышедшему парню, тому, что читал стихи. Вскидывает голову.

— Где?.. — мысли путаются, морозный воздух обжигает лёгкие. — Где он похоронен?

Зеленые глаза впиваются в лицо. Изучают. А потом парень называет кладбище, объясняет, как найти могилу. Шольц уже отворачивается, когда слышит за спиной:

— Дем, у него ещё нет надгробного камня. Он просил вас выбрать, что будет там написано.

_________________