Андрей Булкин

Картина

Аннотация
Настоящее как отражение прошлого. Жизнь не только делает людей умнее, она еще и "портит" их, но иногда прошлое и настоящее сходятся в одной точке. И человек все уже видит по-другому.


Недалеко от города Н., что находится в дальней области России, в небольшом поселке, затерявшемся в лесных ее трущобах, праздновалось «событие»: пятилетие основания одного из еще немногих тогда фермерских хозяйств. Основанное пять лет назад бывшим председателем захудалого колхоза, а сейчас процветающим фермером Аверьяном Ивановичем Довлатовым, а попросту Аверьянычем, как называли его все односельчане и знавшие близко в районном их городке. Это хозяйство тогда было "первой ласточкой" новой и вдруг так неожиданно наступившей жизни на их земле.
Хозяин, цветущий пятидесятилетний мужчина, с утра как угорелый бегал по дому, то заставлял доставать из нового погреба какие-то банки с солениями (припасы с собственного огорода), то ловить и самим рубить гусей. И все он норовил сделать сам или показать, как надо все это делать и ощипывать, окуная их в кипяток, и как потом шмалить гусей на огне, чтобы они не сгорели, и еще, и еще, и еще кучу разных дел, порой по два-три кряду. Причем вся эта суета и беготня его сопровождалась таким отборным словцом, а попросту матом, что можно было заслушаться и удивиться фантазии русского мужика. За ним неотступно следом, повторяя не только движения, но и некоторые его слова, бегал его приживал, для всех как бы приемный сын и его помощник, Саша. Это был совсем молоденький мальчик лет таки пятнадцати-шестнадцати от роду. Он, уже живя здесь в доме Аверьяныча два года, многому чему научившемуся от своего названного отца и благодетеля, теперь полностью знал свое дело секретаря, а если по-старому говорить, был просто у него ключником и на побегушках.
Саша попал в этот дом случайно. Аверьяныч последние несколько лет жил один, после того как умерла его любимая жена Варвара, он никого не брал из женщин в дом даже в уборщицы и поварихи, все это делали его престарелые мать и теща. Детей у него с Варварой не было, и передавать кому-то и когда-то свое вот новое дело было некому. Вот почему он оставил Сашу, забытого его другом и меценатом Леонидом-часовщиком (тайного педофила), гостившим у него на Пасху. Оставил сначала просто, чтобы откормить, уж больно было жалко смотреть на парня, только что сбежавшего из детдома и тут же попавшего в жадные лапы очередного любителя "голубой клубнички". Аверьяныч не любил вспоминать ту историю. Да и вид тогдашнего Саши был до того жалок и ничтожен, что сейчас, смотря на это рослое, молодое, розовощекое, бойкое и все за ним повторяющее существо, с виду похожее на веселого, хорошо кушавшего подсвинка, хитрый и жадноватый Аверьяныч улыбался себе в усы с бородкой, иногда от удовольствия покачивая головой. Саша и правда сейчас стал походить на поросенка в лучшем, так сказать, понимании этого слова – он за это время подрос, округлился, поумнел и лицо его, сначала некрасивое, угловатое с дикими и жадными зелеными глазами, стало сейчас чистым, свежим веселым и приятным. Теперь часто и в любую погоду звенел его бойкий и звонкий голос на дворе. Не портили его ни курносый носик, не конопушки, ни толстые губы над длинным ртом. Все это осталось в прошлом, как впрочем, и его вши, глисты и дурные привычки; все, что не было съедено за столом, прятать себе под матрас – все это ушло прочь.
Работникам, которых Аверьяныч нанимал на летнюю страду, был отдан сарай, и в нем летом в жару было очень неплохо отдыхать. А на зиму работники в большинстве своем, кроме скотниц и доярок, живших в поселке, расходились по своим деревням, и в сарай, до самой его крыши, набивали, душистое луговое сено.
За пять лет самостоятельного хозяйствования Аверьян добился многого – своей мягкостью и деликатностью в обращении с начальством, поначалу косо смотревшего на нового для них понятия сельского капиталиста-кулака. Но не за эти заслуги любили и уважали его многие односельчане – он много лет был их председателем колхоза, тогда захудалого и такого бедного, что сейчас и говорить - не поверят. При нем только сюда свет провели, что вы еще хотите. Что был скуповат и порой грубоват, но как еще, если не все его тогда понимали – ведь дело-то делать он умел.
И сейчас приехавшие к нему гости, впервые увидевшие его полностью отстроенный дом, с уважением и, конечно же, с завистью, задирали головы кверху, старались рассмотреть на третьем этаже или еще выше, на самом коньке золотого петушка, гости улыбались и были все довольны. Они уже преподнесли ему ценный подарок – большую в дорогом окладе картину с видом изображения «Трех богатырей» в одном из которых угадывался сам Аверьяныч.
Гостей набралось прилично, присутствовало все местное начальство: представитель власти в лице депутата местной думы с женой и дочерью, старой девой, которую ни как не могли выдать замуж, начальник милиции с супругой и сыном оболтусом-переростком, которому видимо и намечалась депутатская дева в невесты. Был здесь даже местный владыко, освещавший когда-то это смелое начинание, он прибыл сюда со своими иподьяконами - двадцатилетними красавцами, чего на халяву не поесть и не попеть здравицы щедрому хозяину. Сам же владыко, любивший покушать, и сам еще пятидесятилетний красавец, похожий на раскидистый могучий дуб, недавно получил от патриарха чин архиепископа и был в новой рясе и со сверкающей огнями бриллиантов панагией на груди, у других же его свиты были только серебряные кресты и мантии победней. Не обошлось здесь и на этот раз без знаменитого их доктора-хирурга, худого старого холостяка, всегда вечно всем недовольного и очень, поэтому, скучного. Хотя недовольным он был и тогда и сейчас и, наверное, будет и дальше, но он был фигурой в обществе и любил к тому поиграть в карты, и денежки у него водились.
Среди этих людей совершенно разных как полу, так и по возрасту, так и по их всех занятиям находился еще один человек. Он особо не выделялся среди всех. Это был человек небольшого роста, средних лет мужчина, скромно, но со вкусом одетый. Он как бы растворялся в толпе этих людей, но на самом деле это и была самая главная персона среди всех – это был их городской ювелир, владелец трех ломбардов и ссудной кассы, ну что-то типа их районного главного ростовщика. Нет, не банкира! Банкиров-то здесь и не было.
После обхода все, удовлетворенно и одобрительно с восхищением качая головами, встали у крыльца нового, больше похожего на боярский терем, дома, ожидая отставшего от них хозяина. Юбиляр, и сам очень довольный, веселый от такого количества гостей, оказавших ему уважение, хвалебных речей, но и не замеченных им тайных и злобных взглядов начальника милиции с женой и сжавшего губы в зависти доктора и, самое главное, всегда просительно улыбающейся, но очень опасной своими интригами жены депутата, - наконец, появился сам и пригласил всех в дом отобедать, так сказать чем бог послал.
В больших и чистых залах трехэтажного дома царило праздничное оживление. В большой столовой, служившей сейчас и гостиной, собрались в стайку все приглашенные дамы: пышно разодетые, сверкающие друг перед другом бриллиантами и всеми цветами радуги от золотых украшениях на них и их платьях. Туалеты дам мало чем отличались от столичных, а, может быть, даже и превосходили их. Все это было куплено за границей за валюту и только вот в таких случаях надевалось. Особенно выделялась дочка депутата, - худая, как доска, рыжая девица в веснушках и с длинным носом, с голыми костлявыми плечами, увешанная, как в осень груша, всевозможными драгоценностями. Её темно-фиолетовое платье с лиловым шлейфом, как у иноземной принцессы, томно волочилось за ней по толстым коврам, неведомым шкурам и от картины к картине, в общем, куда следовала сама хозяйка. Понимая, что очень хороша сейчас вдали от всех она и не старалась подойти поближе. Заметив напольную вазу с живыми цветами, срезанными этим утром в фермерской теплице специально, она подошла к ней и, выдернув самую красивую розу, оторвала ее от черенка и сейчас держала цветок в своих длинных пальцах. Она искоса наблюдала за женой начальника милиции, которая так же искоса незаметно наблюдала за ней. Полковницей же уже мысленно было все оценено: и стоимость ее платья, и драгоценности и норковая шубка, небрежно брошенная на диван – ведь, как-никак, её будущая сноха.
В дальнем зале, служившем кабинетом хозяину, собрались все мужчины. Кто курил, кто тихо разговаривал друг с другом. Все как будто чего-то ждали. Хозяин опять куда-то исчез и вот-вот должен был появиться. Ювелир сидел отдельно в роскошном кресле и курил дорогие сигареты. Ему было немного скучновато. Здесь не было его друга Леонида-часовщика. Тот как раз накануне запил и поехать не смог. Они дружили давно. Хоть и был его Леонид любителем мальчиков и всего того, что происходит от этого, постоянные его влюбленности, какие-то интриги, возбуждающиеся уголовные дела и прочие исходные, он всегда приходил к нему на помощь и все кончалось благополучно. Ювелир любил женщин: ядреных, с круглыми от набухших соков своих попок и грудей, любил старых и дешевых проституток, простую пищу и вино. Что же тогда их соединяло, таких разных людей? Это ум и преданность Леонида, а так же его почти собачье, его фантастическое чутье на прибыль. Он мог, как настоящий шахматист (когда был трезв и не влюблен в очередной раз во что-то тощее и бледное) заранее сказать, где и что может принести прибыль. Он мог на глаз определить, настоящая это вещь или подделка, золото это, и какого века и прочее, и прочее, и прочее. Хотя специального образования ни у того, и у него не было.
Вдруг посередине тихой и неторопливой беседы раздался громкий вскрик владыки: - « Многая, многая ле-е-е-е-та», и тут же подхваченная его иподьяконами и уже многоголосицей красиво разнеслось по дому здравица хозяину. Владыке, давно посматривающему с вожделением на обширный стол уже готовому к обеду, надоело сидеть и жевать всухомятку печенье и яблоки, разложенные на столиках, видимо, для аперитива. Другие тоже томились в ожидании: очень уж умильно они посматривали в сторону стола. Все как бы изучали сей объект, окруженный резными венскими стульями, с какой стороны им лучше броситься за него, как в битву.
А тем временем хозяева готовили гостям сюрприз: всем, и даже матери и теще, Саше и самому Аверьянычу нужно было переодеться в русские костюмы. По задумке хозяина им нужно было встретить гостей в зале и посадить за стол в этих боярских видах. Ну, что-то из этого все же получилось. Это действо и её герои очень походили на персонажи «Сказке о царе Салтане»: здесь была и повариха, и злая Баба Бабариха, и нянька, и сам Салтан с сыном в виде Саши, наряженного и больше похожего на полового из кабака. Вскоре вся эта процессия, возглавляемая тещей самого Аверьяныча, которой вместо ее палки был вручен посох, появилась в зале. Кроме тещи, все и даже мать несли на своих руках большие блюда с поросятами, с заливной щукой, холодцом и чем-то еще, вкусно пахнущим копченостями.
На звук открывающейся двери все гости повернули свои головы и с восхищением уставились на этот карнавал. Кто смеялся, кто просто улыбался, владыка опять загремел своей здравицей, а полковница от удивления и радости даже захлопала в ладоши. Вскоре все сидели на своих местах: во главе стола сам хозяин, в другом его конце его теща, и так далее. Мать и Саша должны были подавать, к столу. Здесь не было предусмотрена церемония по рангам: кто как сел, тот так и съел. Не успел хозяин пожелать всем аппетита, как его гости уже загремели ложками, вилками, ножами и зазвенели хрусталем. Наконец, первый аппетит был немного утолен и гости по очереди стали произносить тосты. Первым, конечно, выступил владыко, пожелавший хозяину еще кучу живности и, конечно же, многая лета. Потом говорили депутат, полковник, доктор и закончил весь этот церемониал ювелир.
Полковница, женщина полная и круглолицая, слегка толкнув в тощий бок депутатшу и показывая глазами на хозяина, тихо сквозь зубы, шепнула ей на ухо:
- Не женится что-то наш фермер, и уже давно?
- Три года будет как вдовец! После смерти своей Варвары, царство ей небесное, не берет никого! – тихо ответила депутатша.
- Может, он как этот наш Леонид, тоже в его грех вошел? Видишь, какой у него и вдруг «сынок» народился? – улыбаясь, спросила ее полковница, показывая глазами на Сашу, бегавшего вокруг стола с графином вина.
- Да нет я думаю! За Аверьянычем этот грех никогда не водился, мы бы все уже давно бы знали. Просто этот содомит по пьянке забыл его здесь, а наш фермер и рад дармовщинке – вот как, смотри, откормил его, одел в чучело и заставил служить себе, как раба, - тихо отвечала ей депутатша, кивком головы принимая вино в свой фужер из графина от Саши.
- Вот я и думаю, что бы вам не выдать вашу Анжелику за нашего фермера? Вот это была бы пара! – сказала полковница, делая глоток вина из своего фужера. При этом она нашла под столом ногу сына и слегка на нее нажала. Это она сделала для того, чтобы он обратил внимание на ее разговор с будущей его тещей. Услышав это, депутатша чуть не поперхнулась вином, которое она тоже решила сейчас пригубить:
- Да как это у вас такие мысли-то приходят? Да вы что, чтобы моя Анжелика здесь с коровами и свиньями жила, да еще с этим старым содомитом?! Да вы знаете, сколько мы за Анжеликой приданого даем? – отставив свой фужер в сторону, гневно выговорила это все ей депутатша и хотела было назвать сумму дочкиного приданого, но сдержалась и, насупив брови, смолчала.
- Сколько же? – вцепилась в нее полковница глазами. Ей так бы хотелось сейчас узнать все сразу и, может быть, здесь бы порешить это «дело», как она увидела, что губы депутатши сомкнулись и она, вдруг улыбаясь, как бы и ничего и не было до этого, мило сказала:
- Много! И так много, что пусть себе другие здесь горбатятся с его скотиной!
- Да и правда, чего в нем старом черте хорошего, сегодня богач, а завтра мор какой и он банкрот, и пойдет кто-то с сумой! – ответила ей полковница, очень разочарованная, что пока не узнала, сколько приданого дадут за дочкой депутата.
Владыко уже принявший не одну рюмку, под шумок подставил Саше свой фужер и махнув его целиком, крякнул и чмокнув губами от удовольствия, подцепил вилкой маринованный огурчик. Хрустнув им, он вилкой, на которой еще оставался огрызок огурца, ткнул им в сторону доктора и, улыбнувшись, сказал:
- Вот вы все лечите, лечите, разными там «пилилюлями», и толку мало! Самое лучшее лекарство - это хорошая рюмка водки, закусочка, да теплая женщина рядком, а? - и он своими большими карими, в пьяной поволоке глазами, усмехаясь, посмотрел на полковницу.
- Богохульствуете, владыко! По-вашему сану-то грех такие речи вести? – противным и писклявым голосом съязвил доктор, он только что смочил губы вином и от злости ткнул вилкой бок какого-то толстого гриба, аппетитно торчащего до этого из салатницы.
Владыка, еще раз подставив фужер под графин Саши и, взяв его в руку, чтобы все видели, громко произнес:
- Говорить – не значит еще делать! А самое лучшее лекарство, как говорил мой дед, что на сто пятнадцатом годочке помер – это ром, кто здоровьем хром, а если чем-что плохо тебе – выпей, как следует, и хорошенько закуси. Вот хоть бы той куриной ножкой! Дай-ка мне, раб божий, вон того цыпленочка,   - обращаясь к своему иподьякону, громко произнес уже достаточно выпивший священник.
- Владыко! Пост на дворе, а вы цыплят заглатываете, как варвар какой! – снова ему съязвил доктор, все время ядовито щурившийся на забавы своего визави. Доктор сказал это тихо, как бы про себя прокашлял, но за этим последовал такой ответ владыки, что все разом повернули в их сторону головы, так и застыв с вилками в руках.
- Я не варвар и знаю, что пост, а грешу сейчас, может быть специально, чтобы вас, докторишек, позлить. Для того грех и существует, чтоб его делать! Но грех проглоченный – грех всепрощенный, а вот твой, всеоглашенный – не прощенный! Как сказано в писании: «Прежде чем осудить ближнего своего за соломинку в его глазу – вытащи сначала бревно из своего!» Вот сейчас согрешим и тут же замолим, сейчас же и замолим! Сейчас вот здесь прямо в зале службу покаянную совершим с пением и слезами!
Все повскакивали со своих мест и стали наперебой его отговаривать, почти силой удерживая на стуле. Вот постепенно все успокоилось, и хозяин тактично постарался перевести беседу в другое русло.
- Кушайте, гости дорогие, кушайте! Мама, Саша, поросят и гусей на стол! Сегодня специально для вас трех поросяток запекли и трех гусиков нафаршировали – и капустой, и гречневой кашкой, и антоновскими яблоками – все со своего сада и огорода. Кому чего? Владыко, вот не отведаете ли вы сначала поросеночка, нежный как масло, а корочка – пальчики оближете, настоящей сметаной мазали, и не один раз, а три. А потом и гуся с капустой попробуйте! Владыко, за это можно и все грехи нам простить! Я сам следил! Кушайте, кушайте, гости дорогие!
- Ему только теперь поросенка и подавай! – зло шипел доктор, повернувшись к соседу депутату. – Нажрался сам, как свинья!
- Сейчас после гуся с капустой «многая лета» начнет орать или еще что похлеще, а потом же вы сами пойдете с ним в карты играть! – улыбаясь, отвечал ему депутат.
- В картишки-то бы хорошо, только куда теперь с ним играть, пьяный совсем, а когда пьяный, лучше с ним не садись, ему карта прет, как ангел на свечу летит! В прошлый раз, вы не поверите, миллион у меня выиграл! – умиротворенно ответил ему доктор, глядя поверх очков на владыку, который совсем расшалился и в очередной раз ущипнул Сашу за задницу. Бедный Саша как только не изгибался, стараясь уберечь свой пухлый зад от пальцев владыки. В очередной раз подходя к нему с графином, он попадал, как меж двух огней: с одной стороны сидел владыка и постоянно щипал его, а с другой не меньше владыки пьяный иподьякон, которому тоже нравился Сашкин зад. Это было очень смешно и, кто это видел, тихо хихикали в свои салфетки. Наконец, с этим было покончено. Аверьяныч, перехватив графин из рук Саши и, оказавшись с ним позади владыки и иподьякона, протянул руку с ним, чтобы налить им обоим вина. Когда они оба хотели в очередной раз ущипнуть, как им казалось еще, их Сашу за его пухлый зад, то тут произошла осечка – они увидели не только злое выражение на лице Аверьяныча, хоть он и улыбался им сквозь зубы, но еще и увесистый хрустальный графин в его сильных руках. Повернувшись к своим тарелкам, они оба уткнулись в них и еще долго, молча, краснели их уши – видимо, от конфуза.
- Жалко, что ли, пьянице проиграть?
- Нет, не жалко, все равно тут же и пропьет опять!
- Ну, а если не жалко, так что же переживать? Богачи, говорят, к вам в очередь стоят и еще бог даст, приедут! Вы доктор от бога! И не жалейте денег, один раз живем! Доктор, вы лучше скажите, как вам сегодня моя Анжелика? Нравится, доктор?
- Хороша! Что тут говорить, молода, красива, богата! Вы лучше скажите, сколько же вы полковнику за ней приданого даете? Небось, тысяч сто или все двести, и все «зелененькими» да «зелененькими», а?
- Да будет вам! Где такие деньжищи-то теперь найти? Немножко бы дали! А то вы говорите, это астрономия какая-то!
- Ну, уж и астрономия? Вы там, в Думе все уж переделили, а себя как же забыть? Ведь вы, если не ошибаюсь, в депутатах третий срок сидите? Все и всех пересидели! Чего же грешить? А Анжелика твоя, конечно, хороша! Как вошла в зал, так прямо светло стало, хотя и платье у нее лиловое, а сверкает, как звезда!
- Спасибо, спасибо, мой дорогой доктор! Не забуду при случае! – довольный, что понравилась его дочь или, скорей, ее наряды, пролепетал депутат, с умилением глядя на свое дитя, с большим аппетитом уплетающее поджаренную гусиную грудку.
- Не забудь голубчик, а то вы, как я погляжу, все владыку обхаживаете! Он уже третий храм в городе восстанавливает, а сейчас, я слышал, уже за монастырь в Слуховой Пустыне взялся и уже, вроде, как бы там и монахи его уже возятся и рабочие целым автобусом ездят? И где это только это животное деньги находит? Вот у нас в больнице уже третий месяц потолок течет, и никому мы не нужны! Вот только на нас, частных практиках, больница и выживает. Как сели на нас верхом больничное начальство, так и не собираются слезать, все соки выжали.
- Уж и выжали из вас, если вы вот по миллиону в карты проигрываете? Не плачьте и не прибедняйтесь! Лежит в Думе ваше письмо на ремонт больницы! Рассмотрим, рассмотрим в ближайшее время! – ответил ему, улыбаясь, депутат.
- Вот и хорошо! А что такое сейчас миллион рублей – двести долларов всего, – тихо проворчал себе под нос доктор и вздохнул.

После хорошей закуски, запеченных поросят и жареных гусей гости, дожидаясь чая, разбрелись по дому Аверьяныча. В той местности, как впрочем, и везде в России, обязательно было положено заканчивать такие вот обеды чаем с пирогами, блинами, оладьями, вареньями, медами и другими разными премудростями хозяев. Здесь было так заведено, поминки обязательно заканчивались гречневой кашей с тушеной бараниной, а свадьбу встречали помимо хлеба с солью еще и огромной сковородкой яичницы - глазуньи, причем яиц туда разбивали столько, сколько желали новобрачным детей, до двенадцати доходило – обычно столько раньше и рожали.
Дамы собрались в гостиной, обсуждая стол и весь прием, посуду, блюда, хрусталь и сервизы, серебро приборов и всякое другое. А мужчины, вставши из-за стола, тут же пошли играть в карты, причем доктор и владыко сразу же примирились. Начали по маленькой, но скоро на кону разноцветно засветились крупные купюры. Здесь всегда играли на рубли «зеленью», то есть долларами дорожили и их берегли.
- Меня интересует, кто же в наших краях мог такую картину нарисовать, ее ведь не стыдно и в столице показать! Чувствуется мастер, - проговорил владыко, сбрасывая карты на подбор. Мне четыре на подбор дайте! Что у нас козыри-то? Черви? Ну, на червях мне всегда везет! Вот и очень даже хорошо, я играю на черных «мальцах»!
- Да, картина хороша! – произнес депутат, и все посмотрели на полковника и его жену, которым стало сразу очень приятно, что общество, наконец, обратило на них внимание, и все заговорили об их привезенном подарке. Теперь подарок, то есть картина и они сами будут некоторое время центром внимания всего общества, и вот полковник, глубоко вздохнув при этом, не забыв сжать локоть супруги, которая по обычаю хотела первой раскрыть рот, громко произнес:
- У нас в пересылочной тюрьме сидит художник, это он нарисовал, и не только ее одну, много еще у него есть работ. Все просил нас: «Дайте мне краски, дайте мне краски и холсты для картин. Я вам такое напишу, что ахнете». И мы все в администрации ахнули! Представляете, сидит такая девица с распущенной косой на берегу нашей речки, и косы вьет, а вместо ног у нее рыбий хвост и сидит она как живая, так и кажется, что сейчас запоет или сказку начнет рассказывать. И речка-то, у которой она сидит, тоже, как настоящая, и на нашу речку Веселушку очень даже похожа. И где он только мог ее видеть, ведь не из наших мест, издалека!
Владыко, еще раз посмотрев на картину и толкнув увлеченного игрой ювелира в бок, прогремел своим басом:
- Не оскудела страна наша талантами, если даже в тюрьмах такое пишут! А что, если ему настоящую мастерскую дать и кормить, как следует, - то это же второй Васнецов будет! Я вам без преувеличения говорю, сам когда-то писал, еще когда в семинарии и академии учился.
- Вы владыко, понимаете в этом толк, - тихим голосом и, вежливо улыбаясь, съязвил снова доктор. Вот взяли бы и помогли художнику, он, наверное, и иконы сможет писать, и храмы ваши бесчисленные расписывать! Я слышал, что вы за Пустынь взялись, и так бойко-то, что там и монахи ваши с хозяйством копошатся, и на главном соборе уже и купола красят.
- Много ты знаешь, эскулап несчастный, это тебе не клизмы ставить. Хозяйство вести - не портками трясти! Вот возьму и больничку твою в богадельню превращу, а впрочем, она и так богадельня! Мне наш плотник Василий сколько раз говорил: - Как не зайдешь в больницу, там одни старухи сидят, целый день с ними просидишь в приемной и толку от врача не добьешься!
Доктор от такой несправедливости вскипел весь и, уже не сдерживаясь и оставив свою ироническую и вежливую манеру говорить, закричал на весь зал:
- Это я-то богадельня! Ко мне на прием со всей страны едут! Да если бы не мы частные практики, то наша больница давно бы на дно канула! Это ты все в думе сидишь и все там просишь, уж и забыл, где в твоем соборе царские врата находятся!
Владыко, собравшись с духом, хотел было в ответ сказать ему что-то резкое, но тут к нему подошел его иподьякон и, склонившись в поклоне, тихо что-то ему сказал:
- Ваше высокопреосвященство, как прикажите быть с хором? Может быть, их отправить назад?
- Отпусти и прикажи им прибыть завтра к ранней заутрене к семи часам! Сам буду регентствовать, - возбужденный спором с доктором, раздраженно ответил ему владыко.
- И то, правда, взяли бы вы, доктор, да и отдали бы больницу владыке, - скороговоркой пропел депутат и, сбросив карты, приготовился к получению «прикупа». – А мы в Думе отдохнули бы от владыки, а то он действительно все просит и просит денег с бюджета на реставрацию! Надо ведь что-нибудь и для города сделать? А, владыко?
- Действительно! Больничкой бы нашей заняться надо, - задумчиво смотря в карты, произнес неразговорчивый ювелир. Он молча наблюдал за спором доктора со священником, думая про себя, что все равно они от него никуда не денутся, и надо ему решить – что сейчас выгодней для него, вложить деньги в ремонт больницы или для своего престижа помочь владыке. И то, и другое было почетно, но прибыли не будет никакой, думал он, и потому молчал, с увлечением играя с ними обоими в карты.
Все после слов ювелира на миг замолчали, только слышались тихие шлепки карты о карту и сосредоточенное сопение подвыпивших играющих.

- Прошу всех к чаю! Пожалуйте, пожалуйте, к столу, - произнесла мать Аверьяныча, внезапно вынырнув из-за занавески, отделявшей сейчас их стол от гостиной. А там был уже накрыт чайный стол. Все снова сели на свои места к пузатому в два ведра медному самовару и, наливая заварку из большого заварочного чайника заварку в красивые и тонкие чашки, подставляли их под гнутый в лебединую шею носик самовара, передавали по цепочке, сначала дамам, рассевшимся по обоим краям стола, а потом уж и себе.
Чайный стол мало чем отличался от обеденного! Он так же был накрыт закусками, только середину его украшало большое блюдо пирога с клубничным вареньем. Пирог с загнутыми в мудреные и коричневые от печного огня кольцами по его краям так и звал попробовать его. Живописно разложенные блюда поменьше с разными по форме и размерам пирожками дополняли эту картину чаепития.
Страницы:
1 2
Вам понравилось? 14

Рекомендуем:

Не проходите мимо, ваш комментарий важен

нам интересно узнать ваше мнение

    • bowtiesmilelaughingblushsmileyrelaxedsmirk
      heart_eyeskissing_heartkissing_closed_eyesflushedrelievedsatisfiedgrin
      winkstuck_out_tongue_winking_eyestuck_out_tongue_closed_eyesgrinningkissingstuck_out_tonguesleeping
      worriedfrowninganguishedopen_mouthgrimacingconfusedhushed
      expressionlessunamusedsweat_smilesweatdisappointed_relievedwearypensive
      disappointedconfoundedfearfulcold_sweatperseverecrysob
      joyastonishedscreamtired_faceangryragetriumph
      sleepyyummasksunglassesdizzy_faceimpsmiling_imp
      neutral_faceno_mouthinnocent
Кликните на изображение чтобы обновить код, если он неразборчив

Наверх