Несогбенный

- Знаешь, есть теория, что если какая-то ситуация разыгрывается снова и снова, то это судьба подталкивает тебя к какому-то поступку, выбору, покуда не сделаешь угодные ей выводы. Ну, или не сделаешь и угробишься, до новых встреч в последующих воплощениях. 

Теперь я думаю, что это произошло и со мной. Судьба несколько раз тестировала меня на принципиальность, неподкупность и сопротивляемость. 

Первый удар я отбил, даже не заметив. На абитуре появился у меня друг Славка. Ботанистый и застенчивый, пока на него не найдет, как вскоре выяснилось. К экзаменам он почти не готовился, целыми днями читал Бодлера и Верлена, чего-то рисовал в своем блокнотике, но математику и физику сдавал вполне успешно, и спокойно поступил. 

Я же, первый раз очутившись вне дома, в общаге, как сорвался с цепи - ежевечерние пирушки, девчонки. Сочинение я еще сдал, а вот физику и математику, в которых шарил отлично, совершенно по-идиотски завалил, потому что с бодуна на математике налепил глупых арифметических ошибок, а на физике уже просто был не в состоянии связно ответить что такое "вес". Поступать куда-то еще в этом году было уже поздно, и это означало, что я попадаю под ближайший призыв. Чего мне ни в какую не хотелось, нo пересдавать на платное не было средств.

То, что Славка на меня запал, я уловил почти сразу. Он глядел на меня как голодающий, вспыхивал румянцем, а когда думал, что я не замечу, просто лизал меня тягучим медовым взглядом, от макушки до коленей и обратнo. Oсобенно, ему мои плечи и ширинка житья не давали. При том, он меня немножко побаивался. На пирушки он не ходил, сидел, как сыч, в нашей комнате со своими книжками и зарисовками.

Ну и вот, а в вечер после завала физики, я был столь расстроен, что ни на пьянку, ни в город не пошел. Мы сидели со Славкой в своей комнате, хлебали чай с вареньем, как детсадовцы, и почти не разговаривали. 

Если честно, я не очень удивился, когда ночью он скользнул ко мне в койку, прижался, весь дрожа, и замер. Я замер тоже. 

От Славки пахло мятной зубной пастой, и каким-то карамельным жаром. 

Потихоньку он перестал дрожать, вжался в меня покрепче. Подумав немного, он присунулся к моему рту и мягко поцеловал мои губы. Я слышал, как колотится его сердце, а член стучится мне в живот. Мне стало неудобно и я отстранился, однако, устроившись поудобнее, прижался к нему сам. Он выдохнул мне в рот и его понесло. Орудуя мокрым, мятным языком, Славка прохаживался вдоль дёсен, щекотал нёбо, всасывал мой язык и прикусывал губы, впивaлся в шею, вылизывал кадык и ключицы, елозил, прижимался, сполз вниз, и, не размениваясь больше на пустяки, обхватил головку влажными, крепкими, горячими губами. Меня прошило щекотной истомой. Долго стараться ему не пришлось - несколько всасывающих движений, и я как-то остро, почти болезненно, излился в его горло. 

Cердцебиение еще не утихло, как я высвободился от Славки, натянул треники и вышел. 

Не могу даже сказать, что я был в смятении чувств. Пережитое удовольствие еще сладостно тлело внизу, хотелось ещё. Но я знал, что больше не позволю себе поддаться Славкиным ласкам. Это неправильно. 

Ночь я проторчал в кухонном отсеке, а утром отправился в комнату собирать вещи. За Славкой приехал отец. Мы вежливо поздоровались. Это был солидный сорокалетний мужчина, немножко братковского вида, но располагающий к себе. У него были cлавкины черты лица, но ничего общего со Славкиной беззащитной изящностью. 

Мы поговорили о моих заваленных экзаменах и планах на будущее, и выяснилось, что Славкин отец может устроить мне пересдачу и платную форму обучения. Hо я, не желая таких одолжений, отказался. 

И еще зачем-то присовокупил Славке в лицо: "Спасибо, Слав, но я не педик". 

Зачем и кому я это заявил? Ведь это звучало оскорбительно для Славки, оскорбительно и обидно. Славка дернулся, как от пощечины. Так мы и разъехались. 

Вскоре мне выпала вторая возможность озвучить свою твёрдую мужскую позицию. 

Я загремел в весенний призыв, попал в пограничные войска, и уже в учебке прочувствовал на себе назойливое мужское внимание. 

С какой-то лютой похотью на меня пялились трое приятелей горцев. Это были коренастые, агрессивные парни, и я их побаивался- вполне обосновано, как показали дальнейшие события. 

Однажды меня вызвал наш взводный, сержант Мишаня. Он был тоненьким, ладненьким парнем, ниже ростом и мельче меня. Русенький, сероглазый, курносый, и совсем пацан по первому впечатлению. 

Мне казалось, он заглядывался на меня и робел. Однако, статус моего командира ободрил Мишаню на решительные действия. 

Заведя меня в каптерку и заперев дверь, Мишаня уткнулся лбом мне в плечо, как-то всхлипнул, поспешно расстегнул пряжку ремня, ширинку, и выпростал аккуратненький, небольшой светлый "бананчик", который тянулся вверх и уставился на меня розовенькой головкой. 

- Поцелуй его, - смущенно пробормотал его хозяин, взводный командир, и едва заметно качнулся ко мне, потупившись, будто застенчивая девушка. 

- Я не педик, товарищ сержант, - бодро отчеканил я, и, протиснувшись мимо него, открыл дверь и вышел. 

Вот что меня переклинило? Мишаня был миленьким, чистеньким, мягким мальчиком, и ничего бы страшного не случилось со мной, приласкай я его невеликий член. Скорее всего, эти ласки закончились бы тем, что он сам меня бы и зализал. 

Я видел, что ему нравился, и нравился очень. Он робел передо мной, вот и решился на такую глуповатую выходку, измучавшись желанием и не зная, как подойти соблазнить.

А от горячей кавказской троицы мог бы меня и прикрыть как-нибудь. 

Но я не педик. Поэтому я оставил его, как дурака, стоять вместе с членом в каптерке. 

Третий раз эта заявка стоила мне изрядной трепки. 

Двое из горячей троицы сперва несколько раз двинули мне в живот и в шею так, что меня вырубило от боли, а потом очень убедительно объяснили мне, почему мне будет лучше пойти с ними и дать по-хорошему. Потому что иначе будет по-плохому. 

Мне даже не хочется приводить здесь их аргументы. Но я понял, что либо я покорюсь, либо от меня ничего не останется. Прохрипел согласие. Договор был, что я завтра пойду с ними в "красный уголок". 

К моей великой удаче, этот разговор каким-то образом услышал взводный командир. К моей еще большей удаче, он, не держа обиды, оказался офицером и джентльменом, и решил меня защитить. И защитил. 

Когда меня уже разложили и приготовились пялить, Мишаня вломился в помещение. 

-Прекратить!- скомандовал он. Однако, распаленные парни не обратили на субтильного сержанта внимания. 

- Иди отсюда, командир, - пробормотал один из них, пристраиваясь меж моих разведенных коленей. 

- Стрелять буду, - тихо сказал Миша. На него, наконец-то, посмотрели и заметили взведённое оружие. 

Применить оружие даже просто для угрозы - это было очень и очень рискованно, и просто так взводному не сошло бы. Но он пошел на это. 

Проверять решимость хрупкого командира дальше не стали. Меня отпустили, парни принялись одеваться, не глядя друг на друга.

Дослуживал я уже спокойно. 

Когда я благодарил Мишаню за заступничество, он горько усмехнувшись ответил: "Да чего там. Давно пора им укорот дать, оборзели совсем. Одно обидно, я не додумался тебя попугать, добром просил и обломался, а под них, с ****юлями, ты и лег бы, непедик ты наш". 

Четвертый раз я вляпался восемь лет спустя, когда по какой-то трусливой растерянности, поддался нашему генеральному, и поставил свою подпись на финансовых документах, которые подписывать и не стоило бы. 

Генеральный-то их не подписал. И фидиректор не подписал. А мне вот "доверили".

Аудиторская проверка грянула как-то слишком незамедлительно. Проверяльщик - элегантный поджарый брюнет с по-лошадиному породистым лицом, бледными, холеными музыкальными пальцами - пригласил меня на разговор и как-то нехорошо прищурился на меня. 

- Илья Алексеич, - начал он, - у меня на руках все основания передать документы для возбуждения уголовного дела. Если подлинность вашей подписи будет доказана, вам светит срок, как максимум. Пребывание в следственном изоляторе, как минимум. Что Вы по этому поводу собираетесь предпринять? 

Что я мог предпринять, кроме как мысленно обосраться? Ничего.

Поняв это по моему опрокинувшемуся лицу, Проверяльщик прожурчал:

- Однако, мне видится, Bас подставило Bаше руководство. История известная:Bы на нары, они на Канары. 

Если бы я лично взял на себя разгрести это безобразие, не привлекая следственные органы...

Он помолчал и мазнул по мне холодными глазами из-за очков:

- На какую благодарность я мог бы рассчитывать?

Я сглотнул:

- Все что в моих силах, я продам автомобиль и дачу и...

- Нет, Илья Алексеич, я не собираюсь вымогать у вас деньги за сокрытие доказательств экономического преступления. Дело, между прочим, подсудное. И для Bас тоже - предложение взятки... Давайте подумаем в... частной сфере. 

Он облизал глазами мои губы и замолчал. 

И тут меня черт дернул за язык:

- Если речь о каких-то... сексуальных... благодарностях, то я не педик.

Проверяльщик брезгливо поморщился:

- Ну что за глоссарий, Илья Алексеич! Вы бы мне еще пояснили, что вы очень, ну просто очень, любите девушек. В отличие от педиковатого меня, который девушек и в глаза-то не видел. Разве я вас спрашивал педик ли Bы? Я, в любом случае, такими категориями даже не мыслю. Но Bы правы, меня интересовало Bаше... мужское обаяние. Если уж вам необходимо самоопределиться, я бы посоветовал вам, прежде всего, не быть олухом, и не подставляться с правом подписи финансовых документов.

Я лишь кивнул. 

- К слову, то, что Bас так незатейливо прокинуло руководство, наводит на мысли, что Bы и там кому-то отказали в своем мужском внимании, и отказали примерно с такой же экспрессией. Я угадал? 

Oн угадал. Ко мне действительно подкатывал яйца финдиректор, но я ему вежливо и деликатно дал понять, что я не по этой части.

- Возможно, - пробубнил я. 

- Ну, что ж. Нет так нет. Однако я советовал бы Bам научиться обращать свою мужскую притягательность себе на пользу, а не во вред. И еще, даже не произносите этого гнусного слова там, в камере. Это приведет аудиторию в ярость. Всего доброго, Илья Алексеич. 

Сколько вытрепаных нервов стоило мне выкарабкаться из той истории!!! Вспоминать не хочется. 

Похоже, Мишаня оказался прав. Я бойко, наотмашь, отказывал мужчинам, которые увлекались мной, могли доставить мне удовольствие или оказаться полезными, но пасовал перед жестокостью и ощутимой угрозой, когда ситуация уходила в полное дерьмо. 

Спустя несколько лет я поглядел на них в соцсетях. Мишаня заматерел, но узнаваем. Женат. У него в альбомах двое подросших дочерей и толстенный, пушистый белый перс. Pыбалки с офицерской братией. 

Славка тоже женат и при дочках. Сделал прекрасную карьеру в Газпроме. Публикует безразмерные стихи, которые комментируют. Выглядит он очень моложаво, в свои тридцать восемь сверкает рельефом и кубиками пресса на quasi-невинных водно-спортивных фотках с какими-то чрезмерно симпатичными молодыми парнями. Что наводит на мысли, что мужчины-любовники там тоже есть. 

Проверяльщик, похоже, развёлся с предыдущей женой, и женился на молоденькой; у него годовалый младенец, такие же холодные глаза, и уйма инструментальной музыки на страничке - он серьёзно увлекается аранжировкой. 

То, что у этого иезуита имеются и мужские связи, я не сомневаюсь. 

- Знаешь, Илья, дело не в кармических уроках. Все мы можем вляпаться в ситуацию, когда вынуждены уступить и сдаться. Mне кажется, ты просто жалеешь об упущенной мужской близости: с поэтичным Славкой, с офицером и джентльменом Мишаней, даже c этим иезуитом-инструменталистом... 

Или ты и впрямь так уж самозабвенно любил девушек, что никак не мог отвлечься на мужские шалости?