Букет белых пионов

Сколько лиц у любви? Одно на всех, расплывчатое, изменчивое, как вращение стеклышек в детском калейдоскопе или все же бесконечное множество разных, в сухом остатке равняющееся числу населяющих планету? Пусть математики ищут ответ, если им приспичит. Обычным людям, вроде меня с вычислениями не справиться. Мне бы сейчас свои проблемы построить, пронумеровать и по файл-папкам разложить. Делопроизводство с его отлаженной конвейерной системой, ставшее сначала профессией, а затем и стилем жизни дало сбой. И не один. Цепочка ошибок, пропущенная нумерация, неотвеченный вызов, слепой документ. Слепой настолько, словно из темноты на солнце выйти. И стоять, хлопая незрячими глазами, осторожно смахивая слезы – никак нельзя попортить макияж, нужно немедля генеральному нести на подпись пухлую кожаную «Входящие», вон, уже орет из селектора визгливым тенором. А я шагу сделать не могу, и где проклятая папка начисто забыла. Из огромного окна в приемную последним потопом валится июньское солнце, танцует рок-н-ролл между канцелярскими цветными скрепками и строгими ярлыками на папках классификатора. Хаос, катастрофа и белый флаг. Белый, как твои волосы, в которых грохочет солнечный рок-н-ролл. Белый, как лист А4, которым ты закрываешься как щитом:
- Я из рекрутинг-агентства, насчет вакансии секретаря.

Супер-блеск. Генералька в своем репертуаре – в приемной должна сидеть юная фея, а не старая прожжённая грымза вроде меня. Даром, что грымза из секретарши давно превратилась в дирижера и если случается аврал и внеплановая погрузка слонов, то взмыленные сотрудники бегут не к полированной двери с латунной табличкой «генеральный директор». Хренушки там - бегут к всегда распахнутой двери в приемную: «Ирина Сергеевна, а это вот как»? – «Так». «Это куда»? – «Туда». И все в темпе, без пауз и раздумий. Ну да, я можно сказать, ископаемое. И нынешний генералька у меня не первый. В том смысле, что меняются таблички на начальственной двери, а я продолжаю править своим маленьким канцелярским королевством. Королева-мать, практически. Вот только в последнее время призрак изгнания замаячил всерьез.
- Придется подождать. Вообще у нас принято договариваться о собеседовании заранее. У Михаила Валентиновича очень строгое расписание.

Вру. Нагло. Генеральный даже пасьянс не закрывает, когда несу ему чай вприкуску с договорами. И подписывает почти не глядя – знает, что уже прочитаны, поправлены и вылизаны. Поставщики изнемогают, подрядчики зубы от скрипа под корень стерли. Но, получается, заявка в агентство все же была и прошла неведомым галсом мимо моего бдительного ока. Может, старею? Может и правда пора переводиться в вахтеры и плести носочки не случившимся внукам? Подхватываю папку «Входящие» - листки в ней ровненько, стопочкой, мой внутренний перфекционист аплодирует стоя и легко, бригантиной под полными парусами проплываю мимо тебя, такой смущенно-нелепой в своей бронебойной юности. Все мои железобетонные аргументы и преимущества разобьются об один наклон твоей головы, похожей на бутон белого пиона. Только не делай шага мне навстречу, не давай мне шанса мысленно застонать, увидев как натянется узкая юбка на стройных бедрах. Не протягивай мне чертов листок, потому что я не разберу ни строчки, ведь вижу только косточки хрупкого запястья. Я бы по ним языком, как браслетом, вокруг и выше, к острому локтю, к подмышке, ловя твое хихиканье, я бы…
- У меня собеседование назначено на одиннадцать тридцать.

А ты точна. Сейчас одиннадцать двадцать семь. Что ж, и это мне нравится. Ты мне нравишься – с первого шага острыми каблучками по ковролину, с первого «здравствуйте» под соусом из пионно-розового румянца. Летний букет из бело-розовых пионов – вот кто ты. Мне давно уже не дарят цветов. Три обмороженные гвоздички на 8 марта, поднесенные как к монументу безвестно павшим - не в счет. Хочешь, я стану дарить тебе цветы каждый день, утром и вечером, а если ты задашь им вопрос, обрывая острые лепестки, ответ всегда будет один – любит… Нет, не в этот раз и не со мной. Мне сорок семь, тебе не больше двадцати. При известной сноровке я могла бы быть твоей матерью. Могла бы… Я много чего могла бы, но слишком долго стояла на причале в ожидании алых парусов на горизонте. Престарелая Ассоль – жалкое зрелище. Да и в сюжет я никогда не могла вписаться верно, ведь в самых жарких, влажных полуночных мечтах я представляла себе, как через борт шлюпки прыгает в прозрачную зеленую волну и бежит ко мне девочка с пионово-белыми волосами.

- Михаил Валентинович, вот документы на подпись. Предварительный анализ я провела, сопроводительное письмо с расчетами приложено последним. И в приемной ждет девушка, - последнее слово помимо воли звучит неуместно нежно, так, что генеральный удивленно вскидывает глаза, хотя всегда старается смотреть куда угодно, но не на меня, - на собеседование.
- Да, пригласите.
- Михаил Валентинович, у Вас есть претензии к моей работе? Может, стоило бы уведомить меня заранее, как рекомендует трудовой кодекс?
- Ирина Сергеевна, в компании планируется расширение, Вам понадобится помощь, - ложь, и мы оба это прекрасно знаем. Значит, все же придется учиться вязать носочки под тусклой лампочкой в каком-нибудь архиве. Сменить деловой костюм на серый пуховый платок, перестать закрашивать седину, выбросить абонемент в спортзал и наконец завести кошку. Или двух.
- Я упрощу Вам задачу, Михаил Валентинович. Мое заявление об уходе будет у Вас на столе через пять минут.
- Рад, что Вы все правильно понимаете, Ирина Сергеевна. Пригласите девушку.

Когда я корректно-сухим жестом, молча приглашаю тебя войти и ты проходишь совсем близко, почти задевая мою щеку летящими светлыми волосами, я понимаю, что не ошиблась – ты пахнешь свежо и сладко, радостно, как и положено цветущим юности и лету. Так пахли те, нахально сорванные на городской клумбе белые бесшабашные пионы, которые давным-давно одна глупая девчонка дарила другой, наивно веря сказанным словам. Потом эти девчонки мчались, схватившись за руки, убегая от тучного милиционера и хохотали, хохотали. А пионы сыпали лепестками и пахли остро-сладко, но так недолго.
Заявление написано и даже зарегистрировано. Ты выходишь из кабинета, тебе ужасно неловко, я вижу, я все понимаю. Я не злюсь на тебя, просто не могу. Только перед тем, как навсегда покинуть границы своего канцелярского королевства, я ласково проведу рукой по твоей щеке и тихо скажу:
- Поправь помаду, размазалась. Салфетки во втором ящике.

Я не стану покупать букет пионов у бабульки по пути домой. Я не настолько сентиментальна. Так уж сложилось, надо принять судьбу, как принимают анальгетик, чтобы не болело. Сбился с курса мой галиот «Секрет», поддался чужому зову, пропал в мистическом Бермудском треугольнике. Белокурые пионы не для меня. Очень обманчивый цветок. Пора переходить на кактусы. И завести уже кошку.