Предчувствие весны

-Часто ли бывает между людьми такое, что крепкая симпатия возникает в первую же минуту? Даже когда еще не обменялся ни единым словом с этим человеком, лишь просто увидел его впервые? Ты смотришь на то, как он двигается и дышит. И уже тебя это цепляет? И ты внезапно ощущаешь его целиком. Понимаешь, как он, конкретно этот человек, лично тебе приятен, симпатичен, близок?
-Ну, не знаю…. Наверное, бывало. Нравились мне некоторые, да так, что, заводился с полоборота, как Honda Blackbird.
-Да я совсем не про это тебе говорю. Ты, вообще, меня слушаешь?
-А-а-а, так ты про любовь что ли? Которая с первого взгляда?
-Даже не про нее, несчастную…нет. Любовь позже пришла. Когда я почувствовал запах. И услышал голос. Но это не сразу случилось.
-Ну да о чем тогда вообще речь? И вообще, ты как собака сейчас рассуждаешь: запах, голос. Голос! Тяф-тяф! Малыш, к ноге!
-Я это объяснить сейчас не могу. Пьяный я совсем…че-ерт. Мысли путаются… Все ведь придумано уже давно. И не нами, а хоть теми же древними греками. Уже давно все обозначено и у каждого понятия и чувства есть свое название. Вот и скажи мне, как называется это – когда ты еще не знаком, словом не обмолвился, а уже прекрасно понимаешь – в этом человеке твоя душа.
-В этом весь ты, Дима. Чудаковатый ты, хотя и умный. Ну, дай подумать… Предчувствие, может быть. Ну что тут еще сказать? Наваждение…
-Предчувствие. Пожалуй... Действительно, а ведь ты прав. Похоже, что оно.


1.Дима.

Дороги сплелись в тугой клубок влюбленных змей,
И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло...
Лукавый, смирись! Мы все равно тебя сильней,
И у огней небесных стран сегодня будет тепло.

Мельница – Дороги


Зима в этом году выдалась суровая, снежная. С колючими метелями, сменяющимися на крепкие, солнечно-ледяные дни, когда трещат над тротуаром деревья и стынет на зимней куртке китайская болонь. Совсем как в рассказах покойного деда. Они, в те, послевоенные годы, и щи на всю зиму замораживали в неотапливаемой хатенке, топором отрубая по мере необходимости себе на обед. И дверь открывали с трудом, прочищали путь до скотного двора лопатами. Дед был тогда еще мелким. С другими детьми они копали в снежных насыпях тоннели и прятались там, как снежные кроты. А потом долго отогревались дома, сидя на кирпичной лежанке. Было же время….

Дмитрий Алексеевич, улыбаясь своим мыслям, мчался по широкой, хорошо очищенной от снега трассе. В салоне его полноприводной иномарки было чисто и тепло. Звенела легкая музыка и остывал в подстаканнике купленный на последней заправке кофе.
В пути он было уже восемь часов, ехать оставалось еще часов четырнадцать. Это если без остановок. Но за рулем хорошей машины, да по живописным русским далям, отчего бы и не прокатиться? Подгоняемый ветром и ощущением свободы, которое давал ему заслуженный, хорошо оплаченный трехнедельный отпуск, он лихо рассекал родимые просторы, оставляя позади себя лишь легкую метель.

Он ехал в родной городок, к родителям. Мать поправлялась после операции. Ничего опасного, но и нелегко в ее-то возрасте. Его заела совесть. Выклянчил у генерального отпуск. Работа поглотила его жизнь словно бешеная акула. Жизнь в ритме большого города – он привык. Купил подарки и с радостью мчался теперь, ожидая принять в себя это умиротворяющее, безмятежное, комфортное ощущение полного расслабления, которое можно испытать, лишь оказавшись в родном доме, в своей подростковой комнате, в той же самой кровати, которая помнит, бережно хранит в себе ямки от твоих костей. А окна его комнатки выходили в сад, во внутренний дворик. По вечерам, в мае, там громко пели соловьи.
Улыбнувшись сам себе, Дмитрий Алексеевич потянулся к плотному бумажному стаканчику. Отхлебнул и кисло скривился. Соловьиные трели в мозгу затихли, во рту скопилась горькая слюна. Плюнул бы, но не на приборную же панель? Пришлось глотать.
Мерзкая гадость, кислая мешанина из дешевых видов Робусты, вызвала приступ легкой тошноты в сжавшемся желудке и желчную ярость поджелудочной. Ты охренел что ли, поить нас этим дерь..м?

Свой-то качественный, самый лучший, уже закончился. Эх, нужно было просить на 23-е февраля у девчонок из его отдела второй термос.
В девчонках, с которыми Дмитрий Алексеевич имел счастье работать, он особо не разбирался. Путал иногда имена, называя Олечек Людами, а Людочек, Анечками. Поэтому девчонки обижались, и на прошлое 23-е, как будто в отместку, подарили ему уродливый лилово-красный галстук. (Да я отродясь такого не носил, дурынды! – про себя. Ах, спасибо, дорогие мои, весьма оригинально! - вслух).
Да плевать он нах хотел. Вот в чем Дмитрий разбирался отменно – так это в кофе. На его тонкий, натренированный язык ложились самые разные сорта: Марагоджип, Желтый Бурбон, Копи-Лувак…. Он любил кофе, он его ценил. На нем он построил свою карьеру. Продавая и продвигая кофе, он по клетке создавал себя самого, свое благосостояние, резюме, опыт и хватку. Кофе, (а так же предусмотрительно неплохо выученный в институте английский) дали ему возможность путешествовать, отчасти уже увидеть этот мир, побывать на далеких кофейных плантациях. На другом конце света, там, где заканчивается Евразия, промокнуть ранним утром в прохладной горной росе, упавшей на него с невысоких кофейных деревьев, испачкать обувь в глинистой, красной почве.

Он не мог позволить себе пить всякую дрянь. Ни совесть, ни желудок ему этого бы не простили. Да и вообще, по жизни, он все больше привыкал к самому лучшему. Продукты, вещи, люди…. Нет, пожалуй, с людьми ему приходилось иметь дело со всякими, особенно по работе. Порою, встречалось такое, что, как в той сказке: ни словом сказать, ни пером описать… Но благодаря же этому, за десять лет жизни в огромном городе, он стал хорошо социализированным человеком. И «кирпичная стена» выстраивалась сама собой, щитом отгораживая его от цинизма, хамства, глупости, жажды наживы и прочих поганых вещей. Поэтому Дмитрий Алексеевич сохранял ясность улыбки и приветливость взгляда, отличную физическую форму (как будто могло быть иначе в его неполные тридцать четыре), здоровое честолюбие и трезвый, критический ум. И в работе ему это очень помогало.

***
К трем часам следующего дня на моложавом, тонком, аристократически вылепленном лице Дмитрия Алексеевича проросла щетина а-ля «неделя в запое», если судить по классифиации бород. Под серо-голубыми, уставшими глазами пролегли тени, скулы заострились от недоедания. Руки начали неметь, а ноги одеревенели и как будто приросли к педалям. Газ-тормоз, газ-тормоз. Сцепление, мать его…. Он слишком долго был в пути.

Заснеженные родные просторы больше не радовали. Поля и холмы, деревни и города казались бесконечными, навязчивыми. Вверх-вниз, поворот направо, вверх-вниз, поворот налево, широка страна моя родная……
Как благоразумный человек, он останавливался, выходил на мороз и стоял рядом с машиной. Это помогало лишь на первые пятнадцать минут. Затем снова начинало протестовать тело, клонило в сон и двоилось в глазах.
Он измучился и понимал, что переоценил себя.
Доехать ему хотелось живым, он крепился. Сила воли у него была недюжинная и он умел мобилизоваться, пусть на это уходили последние силы…
Узрев, наконец то, указатель с наименованием родного города, Дмитрий Алексеевич воспрял духом, и это позволило ему успешно завершить авантюру. В город он торжественно въехал и стремительно двинулся чрез него, любуясь знакомыми, с прошлого года не изменившимися улицами. Старыми и не очень домами, постом гаи, где сдавал на права, родной серокаменной школой, которую окончил когда-то с отличием. Новым несуразным торговым центром, куда ходила за шмотками его сестра, хилым автовокзалом, откуда он уезжал когда-то тощим студентиком, с сумкой, в два раза превышающей его по размеру и весу.
Городок так – одно название. Скорее, обширный поселок городского типа, расположенный на берегу речки, дающей этому городу свое же название. Видно, мало было фантазии у тех, кто заименовал в свое время это поселение.
От сутки напролет работающей печки кожа на лице ссохлась, во рту была горечь. Хотелось свежего воздуха. Дмитрий приоткрыл окно в машине. Пахло родиной: печным дымом, железной дорогой и рвотно кисло – комбикормом. В его детстве этого предприятия не было и отвратного запаха с производства, тоже. Но в последние десять лет, на холмах в округе понастроили курятников да свинарников. Пахло соответствующе.

При въезде на родную улицу, Дима, неожиданно для себя самого, встрял. Гордясь и немного бахвальствуя перед чумазеньким «китайцем», он крутанул вбок, на сугроб. Колея на плохо расчищенной дороге была слишком узка – не разъехаться. Но уж его-то машине сам черт не страшен, она же зверь, вытянет. Так он решил. Но увы. «Китаец» уехал, а он, как это было ни печально, не доехав до дома километр, по самые помидоры погряз в плотном сугробе, под которым, казалось, пластается целое озеро, покрытое льдом. Усилия его не принесли результата. Сухой снег кучами летел из-под колес, мощные широкие шины безуспешно скользили, с шорохом скребли шипами, а брюхо основательно село на мель. Проезжающие мимо, из своих коробчонок с любопытством на него таращились, он не более. День был праздничный, предновогодний, суетной, а этот лох на джипе застрял как безмозглая девица с туфелькой на стекле. Ну и пусть сидит, смотрит теперь оттуда на всех свысока. Так, ему казалось, думали о нем земляки.
Дима хмыкнул и опустил усталую голову на горячий руль. Подъехать к дому с помпой не получилось. Сам откопать свою машину он был не в состоянии.

Батя с мужиками приехали быстро. Дмитрий радостно выскочил на мороз без куртки, крепко обнялся с родителем, тот улыбаясь, ткнул его в бок, шаркнул натруженной мозолистой рукою по волосам. Не постарел, выглядел все так же – молодцом.
Затем, батя и компания достали из багажника незабвенной отцовской «двенашки» три широкие лопаты. И ну откапывать остывающий в белгородских снегах джип! Словно мамонта из вечного ледника доставали. Дмитрию лопата не досталась, он отстраненно стоял в сторонке, в полусне (не спасал даже мороз в минус пятнадцать), и двоившимся зрением пялился на процесс.
Кроме бати над раскопками трудились еще двое приглашенных добровольцев. Дядя Женя, хороший друг семьи, вечный отцов напарник по рыбалке. Второй – молодой парень, был ему не знаком. Он, как и Дмитрий, находился на морозе без головного убора. Только у Димы уши уже начали скручиваться в трубочку, а тому было нипочем. На его прямых, густых и черных, словно вороново крыло, волосах, снег таял. Лицо – кровь с молоком, из-за мороза слишком яркий румянец. Дыхание полной грудью, пар изо рта. Дмитрий Алексеевич, расслабившийся, психически перевозбужденный и измученный, смотрел на него и не понимал. Было чувство, что он знает этого молодого человека. Но он не знал и не встречал его прежде, он был в этом уверен. Тогда откуда же это…?
Знакомые жесты. Знакомые темные волосы и кадык на гладкой шее. Невероятно яркое дежавю.

Он снова встрял. Но уже незаметно для себя самого. Тихо отделившись от тела, его душа перенеслась в другое место. В сырой осенний рассвет. В странный заброшенный сад, на узкую тропинку, где мокрые высокие травы гладили его по коленям, а созревшие головки репейника цеплялись за штанины. Он не спеша двигался вперед, почти наощупь, потому что перед его лицом пеленой стоял молочный туман. Пахло яблоками и прелой сыростью. Изогнутые ветки со старыми, но все еще живыми листьями, выступали из водяного марева и осторожно трогали Диму за плечи, оставляя после себя влажные следы. К лицу пристала мокрая паутинка. Дима взял ее со щеки двумя пальцами – она была тяжелой, в капельках воды.
Ему было хорошо. Так хорошо, как еще никогда в жизни. Спокойно и радостно. Словно он точно знал теперь, что все будет, как он хочет, что он проживет долгую и счастливую жизнь. Будет здоров и любим. И сам будет любить все вокруг. А особенно – этот тихий и таинственный сад. Живой, ласковый. Бесконечный, но показывающий лишь малую часть себя – ту, в которой находишься в данный момент.

-Миш, ну все, кажется, бросай! - сказал отец. -Давай, Дима, если что, то мы втроем подтолкнем тебя. Дима! Не спи. Садись за руль.
Дмитрий Алексеевич успешно выехал. Остановился на краю дороги. Молодой темноволосый человек с широкой снеговой лопатой стоял чуть поодаль, тяжело дышал морозным воздухом и смотрел на новенький джип. Яркое, праздничное солнце за его спиной тихо опускалось за плоские крыши серых пятиэтажек.
Дима гостеприимно приоткрыл дверь автомобиля и произнес, обращаясь к нему:
-Иди, садись сюда, я тебя подвезу.
Тот послушно отдал лопату и запрыгнул на переднее сидение. Вблизи он был все таким же знакомым, от него пахло снегом и солнцем. Дмитрий уже не удивлялся, списывая это легкое помешательство на усталость и недосып. Молодой человек в его машине молчал, улыбался блестящими голубыми глазами и слегка поворачивая голову, осматривал салон изнутри. Дмитрий, взбодрившись, выруливая следом за отцовской машиной по криво изогнутой улице, вначале возгордился таким торжественным и молчаливым восхищением, но довольно скоро устыдился. Да не такой уж он и крутой. Машина досталась ему тяжким трудом, да и вообще он сам село-селом. Хоть и живет уже давно в крупном городе. Душа все равно здесь, там, где родители – его единственная семья. Он это уже и сам давно понял.
-Дмитрий, - сказал он.
-Михаил.
Удерживая руль одной левой, Дима протянул ему свою правую руку. Михаил стянул со своей ладони белую рабочую перчатку. Рука у него на ощупь была нейтральная. Не горячая и не холодная, не особо крупная, но и не худая, не хрупкая.
-Спасибо за помощь. Знаешь, я ведь проехал тыщщу двести километров, а застрял на последнем. Самому смешно.
-Бывает, ничего. - Спокойно ответил Михаил, глядя на дорогу.

***
Дома, конечно, было суетно. Елка в общей комнате сверкала огоньками. Мать и младшая сестра целовали-обнимали, охали, метали разносолы на стол – все разом. Двое недорослей-племянников, носились и визжали, перевозбужденные общей суетой, наряженной сегодня утром елкой, принесенным с улицы морозом и новыми людьми, вошедшими в их дом.
Дядя Женя особо не упирался, а вот Михаила пришлось тащить в дом на аркане.
-Да ты же пол дня провозился у нас с этой проводкой! Да как же можно уйти не пообедавши! Алеша, да скажи ему, пусть сядет за стол. – Мать все не унималась.
-Мне домой нужно идти.
-Миш, не отказывайся. Пойдем, посидишь с нами, - вставил отец. –Что ты как не родной?
Дмитрий вышел из крохотной ванной, словно ласточкино гнездо прилепившейся к кухне их небольшого частного домика. Он еще не успел переодеться, только умылся с дороги, и вытирая лицо полотенцем, обратился к Михаилу.
-Пойдем. Сегодня же праздник. Если ты, конечно, действительно спешишь, то не слушай их. Они не будут обижаться.
-Ладно, - сдался Миша. Скинул с плеч свою легкую куртку, повесил ее на крючок у входной двери и покорно прошел в общий зал.

-Ну, давайте теперь дружно проводим! Спасибо, уходящий год за все хорошее, плохое забери с собой.
Зазвенели разнокалиберные бокалы. У кого с водкой, у кого с шампанским, у кого с компотом.
-Да, тяжеленький год выдался.
-Так високосный же, потому и тяжелый.
-Сынок, как же ты столько проехал?! Это ж как далеко-то… Ой!
-Зима, зима пришла какая! Снежная, холодная, настоящая, как раньше бывало. Давно не было таких зим!
Дмитрий находился в кругу близких, он выпил, расслабился. И теперь с хмельной радостью переводил глаза с матери на отца, любовался племянниками-погодками. Было шумно, празднично и вкусно. Тепло и уютно. А еще он был рад, что добрался дома целым. Последние километры действительно дались ему с боем.
Лицо его пылало радостью и выпитой водкой. Коротко остриженные русые волосы над высоким, умным лбом, взмокли. Он расстегнул ворот новенькой, чистой рубашки. В доме было хорошо натоплено, он уже и отвык от такого щедрого тепла.
Михаил сидел напротив, молча. Скромно ковырялся в тарелке и почти не поднимал глаз. Когда мать ненадолго отвлеклась от гостей, Дима тихо спросил ее:
-Кто он, мам?
-Миша? С отцом на хлебозаводе работает. Олега Шаповалова сын. Ну помнишь, ездил такой на иномарке, весь из себя крутой.
Дима кивнул, хотя никаких таких мужиков он и в помине не знал.
-Он с женой развелся и уехал со старшим сыном на север. Давно уже. Мишка жил с матерью. Но она померла в прошлом году, долго болела, говорят. А сегодня он делал у нас проводку, - просто так, без какой-либо речевой паузы между этими двумя историями, продолжила мать. -Во времянке, а то дымить стала. Приборов, говорит, у вас много, а проводка старая и слабая.
-Мам, так заменить же надо, в самом-то деле, - искренне возмутился Димитрий. -Шутки это что ли? Электрик нужен.
-Да он того, учился в техникуме... Работы пока у него нет, батя попросил директора взять его на время к ним. Грузчиком.
-Вот как…, - Дима с пьяной грустью посмотрел на Михаила.
-Дим, а как там у вас в северной столице сейчас? Холодно?! –внезапно и громогласно поверх стола поинтересовался дядя Женя.
-Прохладно, да. – Дима усмехнулся. – Временами с Финского залива дует ветерок. Но жить в общем-то можно...
-Ветерок, говоришь? Ха-ха-ха!
-О-о-о, накатило ему уже. Ну, кому-то много не надо, - дружелюбно и громко проворчала мать, стоявшая за спиною Дмитрия.
Михаил, услышав это, поднял голову и усмехнулся. Лицо у него было свежее, чистое, скулы все еще румяные от уличного мороза. Черные словно уголь, пряди, падали на яркие синие глаза. И слегка подрагивали над темными бровями, когда он двигался. Все эти разноцветные краски в нем цвели и контрастировали, словно заигрывали с окружающим миром своей молодостью, свежестью, красотой. Дмитрий нетрезво засмотрелся, задержал на нем взгляд дольше положенного. Склонив голову к плечу, пялился. Нескромно, пристально, полусонно. Симпатичный парень, даже очень был сейчас перед ним. Редкая, никем не замечаемая и неоцененная красота находилась прямо здесь – напротив. Удивительно и очень кстати. Дмитрий умел ценить такую естественную красоту, он замечал ее даже в невзрачной одежде и смиренную, сдержанную, поскольку сам ее владелец даже не догадывается о таком даре. Это было особенно трогательно и ценно. Миша очень понравился ему, он был ему интересен. И, ощутив на себе такой пристальный взгляд, Михаил тоже посмотрел на него. Вилка у него в руке застыла, он глядел чуть исподлобья, пристально. Дмитрий слегка улыбнулся ему. Почему то в этот момент он думал о том, где и с кем, Миша будет встречать через несколько часов Новый год.

***
Дома было прохладно и тихо. Михаил впустил заиндевевшего, охреневшего от мороза кота в кухню, насыпал ему своей еды. Затем, чувствуя, как у самого подмерзают ступни, прибавил температуру в котле. На улице заметно похолодало.
Есть теперь ничего не хотелось, напала лень. Он перебрался из кухни в зал и включил первый канал. Как всегда, накануне главного зимнего праздника по телеку крутили всякое советское старье. Но это успокаивало, давало ложное ощущение стабильности. Миша присел на диван, а затем прилег, уложив темноволосую голову на боковинку. Под шум телевизора хотелось мирно дремать. Но было нельзя – через несколько часов Новый год. Миша обвел глазами комнату. Вещей вокруг было навалено – жуть. Из-за этого комната казалась меньше и темнее. Он жалел, что не успел разобраться с этим барахлом в уходящем, тяжелом високосном году.
Заметно было, что когда-то в доме жила большая семья, а теперь здесь царило запустение. Небольшой, трехкомнатный дом был напичкан техникой, мебелью, одеждой. Женская одежда висела на дверце старого лакированного шкафа, внутрь она не помещалась – там лежало свернутое постельное белье, подушки и одеяла. Все это было ненужное, лишнее. Материны платья, кофты, юбки, висели на спинках стульев и кресел. На полу вдоль плинтуса стояла разносезонная обувь.

Он не знал, что с этим делать. У матери не было родственниц, которым можно было бы это отдать, с соседями они близко не общались. Миша перевернулся на спину и уставился в оклеенный белыми плитками потолок. На кухне, заглушая телевизор, громко чавкал кот. Он, здоровый и толстый зверюга, понятия не имел ни о какой культуре. Если ему нужно было пожрать – то мог начать орать и посреди ночи. Миша кормил его на убой, но особенно не любил. Просто жалел.
Над комнатной аркой, ведущей в кухню, тикали часы. Оттуда же падал желтый свет. Почти девять. К Новому году не было ничего готово. Первый раз в одиночку, без смолистой сосны, салатов и мандаринов. Без запаха больницы и ночного горшка для тяжелобольного человека. В доме давно не было никакого шампанского. Было только кое-какое вино в кухонном шкафу. Миша решил, что выпьет вина и будет до победного смотреть телевизор.

А затем, когда ляжет спать, то устроит себе праздник души. Вспомнит тонкое, нездешнее, чуть удлинённое, замученное долгой дорогой лицо. Хорошее лицо, дорогое, с умными, удивительными, большими серыми глазами. Вспомнит неповторимо приятную, незнакомую и притягательную смесь из ароматов хорошего кофе, незнакомого мужского парфюма и кожаного салона нового, высоченного и мощного автомобиля. И ощущение полета в те короткие десять минут, что он провел в этом чужом для него мире, полном зрительных, обонятельных и осязательных впечатлений.


2.
Щеки от мороза снова налились красным. Словно кто-то брызнул ему в лицо клюквенный сок. Миша, вздернув брови, смотрел в лунку, выпиленную Алексеем Вениаминовичем в толстом зеленоватом льду.
-Ты не очень-то разговорчив, да?
-Да нет, просто…. Ну, давай ты. Расскажи, какая там, у вас в Питере, погода.
Дмитрий звонко засмеялся, выпуская изо рта розовеющие на ледяном солнце облачка пара. Казалось, что это у него дыхание такое, морозно-розовое, свежее...
-Да холодно вообще-то. Я ж сбежал.
-Я почему-то так и подумал.
-Ты не бывал в тех краях?
-Нет.
-А где бывал?
-В Белгороде бывал. Мне там аппендицит в больнице вырезали, - Михаил сдавленно кашлянул и прикрыл кулаком нижнюю часть лица. Волосы, сосульками висевшие над его глазами, снова подрагивали.
-Ты что, замерз? Бедный ребенок…
Дмитрий поднялся и, бросив удочку под ноги, суетливо полез в свою сумку.
-Минус двадцать шесть было сегодня утром. Вот. Мать чаю заварила. Возьми.
Михаил не спеша взял термос, раскрутил его. Отпил немного, затем повернул к Дмитрию бело-красное, загадочное лицо.
-Вино?
-Домашнее. Сорт изабелла. Ну и еще там что-то. Что выросло, короче. Не загоняйся, пей. Теплое, сейчас мигом согреет тебя.

Дмитрий смотрел на него забыв про удочку. На снежном, гладком озере они были не одни такие рыбаки. Сгорбленные, неподвижные фигуры были заметны издалека и походили на стаю темных птиц, пристывших ко льду. Чуть поодаль сидели на небольшом расстоянии друг от друга Димкин отец и дядя Женя. Они не разговаривали, были напряжены и очень сосредоточены, словно силой мысли пытались привлечь к себе плавающую подо льдом, самую крупную и голодную рыбу.
Дмитрий рыбалку не любил, ему было скучно и тяжело сидеть без движения. Но делать больше особо-то было нечего. После праздника, когда схлынуло веселье и гости, оставалось только есть и спать. Ну и иногда чистить во дворе снег.
-Как новый год встретил? – спросил он у Михаила, желая поддержать с ним разговор.
-Э-э… Да, нормально. С друзьями.
-Много выпили?
-Да.
-Весело было?
-Очень.
Дима таращился теперь в зеленоватую лунку. Мороз покусывал его за щеки и кончики пальцев. Но ветра не было и это был большой плюс. К тому же, на небе было безоблачно и сверкало холодное злое солнце.
-Миша, сколько тебе лет?
Михаил не спеша завинтил термос и опустил его на лед.
-Действительно согрелся, спасибо. Мне двадцать шесть, а что?
-Правда что ли? А выглядишь ты моложе.
-Многие так говорят.
-Ты живешь один?
-Да.
-Прям как я. А почему один? Не женился до сих пор? Нет подходящих кандидатур?
Михаил, не глядя на него, усмехнулся.
-А что я, обязан? У меня вообще мама долго болела. Я не мог уделять время кому-то еще. Приходил с работы и сидел с ней, ухаживал. Утром просыпался и снова то же самое – потом шел на работу.
Дима поднял правую руку и пошкрябал толстой варежкой свой красный онемевший нос.
-Ничего, - Михаил спокойно глядел на него, разгадав этот жест смущения. -Спрашивай, если хочешь. Мне все равно.
-Послушай… А мы не встречались с тобой в детстве? Хотя нет, вряд ли. Я же старше, в то время это была слишком большая разница... Но мы могли окончить одну и ту же школу. Мне все кажется, что я тебя знаю. Хотя откуда – понять не могу.
-Это вряд ли. - спокойно ответил Миша. -Я бы тебя запомнил. Такое лицо, как у тебя, забыть сложно. Я бы не забыл.
-Почему так?
-Не могу сказать.
Дмитрий вдруг зажмурился. Разговор этот на ледяном, широком озере, ему, казалось, снится.
-А я ведь был женат, -после непродолжительного молчания, негромко, словно по секрету, сказал Миша. -Но через год мы развелись.
-Вот как…. И почему же?
Михаил вздохнул, запрокинул назад голову, посмотрел в небо. Затем улыбнулся. Зубы у него были белые и крупные. И поблескивали на солнце. Он засмеялся.
-Что такое? - не понял Дмитрий.
-Ты просто…. Сказал это таким тоном…, ну как будто тебе жалко, что я разошелся с женой, или типа того…., - Михаил не мог подобрать нужного слова.
-Мне просто интересно. Я сам всегда жил один и поэтому особо не задумывался о том, почему люди расстаются. Думаю, скорее всего, потому что, узнают в браке темную сторону своей половины. Другую сторону характера. Или это любовь, которая все же проходит? Ты как думаешь?
Михаил пожал плечами.
-Я не знаю, я не думал. Твоих родителей это, например, не коснулось. А у нас все шло как-то само-собой, - подумав, ответил он. -Она вечно была рядом. А я… Я матери хотел угодить, это она настояла. Она уже тогда болела и хотела видеть меня…, ну таким как все, со своим тылом. Да что-то тыл этот весь дырами сквозил.
-Ты мать, наверное, сильно любил? Если решился на это только для того, чтобы ее успокоить.
Миша качнул головой.
-Да. Но я еще и глупый тогда был. Едва отучился и вперед…Зачем? Сам себя не понимал.
-Как это?
-Да вот так. Это все скучно, блин. Давай, лучше, ты. Расскажи, чем ты занимаешься?
Дмитрий улыбнулся. Ему был приятен его интерес.
-Я в кафе тружусь.
-Хорошее начало.
-Да. Но это не просто кафе. – добавил он, -У нас их сеть. Дорогие, рассчитанные на туристов заведения. Не так, чтобы поесть, а окунуться в атмосферу культурного города, ну и согреться. Все-таки там бывает довольно холодно.
-Интересно…
-Да, я собственно там с самого начала, зарождения, так сказать. Последние пять лет я руководитель отдела снабжения. Ну и попутно поставщик кофе. Но не только в свою сеть, а вообще, для тех, с кем договорюсь. Езжу по производителям, ищу новые купажи, марки, торгуюсь, заключаю договора, налаживаю поставки. В последние свои командировки летал в Китай и во Вьетнам. Как же там все не по-нашему устроено, интересно. Там есть такие уникальные и доступные по цене сорта…
У Дмитрия внезапно кончились слова. Он смотрел на белое лицо в ореоле темных, придавленных серой шапочкой волос и молчал. Зачем? К чему все это бахвальство? Разве здесь это все хоть что-то значит?
Михаил задумчиво продолжил сам.
-Звучит хорошо. Значит, когда я позову тебя в гости, то Нескафе из жестяной банки тебе лучше не предлагать?
Дмитрий очнулся и усмехнулся на его шутку.
-Мне можно просто чай.
-Вино, то есть?
-Или коньяк.
-Пиво?
-Не пью его.
-А я пью. Здесь все его пьют. И везде продается.
-Ну, можно разок, думаю, почему нет?
-Тогда пойдем?
-Давай, я готов. - Дмитрий сделал движение, чтобы подняться, но потом осознал, что он на чертовой рыбалке.
-Удочки же…
-А. Ну, да. Мы же ловим рыбу…

***
-Чем вы занимались вообще? Пили что ли? Эх, молодежь!
Батя плюхнул перед Димой ведро полное живых карасей. Некоторые еще трепыхались, другие же окончательно застыли, глядя в небо круглыми, неподвижными глазами. Короткое зимнее солнце серебром отскакивало от гладкой ледяной чешуи.
-Пап, мы грелись. Очень холодно. Мы домой, пожалуй.
-Да и мы тоже уже закончили. Это ж надо, ни одной не поймать! Дим, ты того, не расслабляйся мне тут!
На заднем сидении «девятки» Дмитрий и Михаил сидели, удерживая между ног ведра с рыбой. Дима просто сжимал ведро пятками, а Миша, склонившись, обхватил еще и руками. Оба они молча улыбались.

-Проходи. Будь как дома, - Миша ухмыльнулся. -Кота не гладь – раздерет руки. Он не любит.
-Хорошо, что предупредил, не буду даже пытаться. М-м… а у тебя очень чисто. Сколько я видел таких холостяцких квартир у своих друзей, ни у кого не было такого порядка.
Михаил как-то нервно дернул плечом и не глядя на гостя, сказал.
-Да, я старался. Чаю?
-Спасибо, конечно.
Михаил ушел на кухню. Дима стал осматриваться. Дом был не старый, добротный. В комнате действительно было убрано, все лежало на местах и это ему понравилось, легло на душу. Потому что сам он не признавал беспорядка и был минималистом. Дощатый пол в Мишином доме вот только оказался слишком холодным, а тапок хозяин не предложил. Дима уселся на диван и стал ждать. На кухню вел уютный арочный проем. Оттуда шел звук закипающего чайника.
-Миш, - позвал Дима.
-Да, я сейчас.
Он пришел, минуту спустя. Весь бело-красный на лице, задумчивый. С опущенными глазами и темными волосами, свисающими через лоб и достающими до ресниц. Шерстяной облегающий свитерок подчеркивал юношеские формы его тела. Грузчик. На хлебозаводе. Да уж… Да выправи ему осанку, надень пиджак, причеши его...цены не будет. Какой хороший мальчик. Замечательный.
Дима скромно и интеллигентно сидел на краю дивана, закинув ногу на ногу. И смело таращился, посторонних не было. По сути – ел его глазами. Беспардонное и острое желание обладать лишало его воли и разума, но он держался, но был сильным. Миша был ему непонятен. Неоднозначен, странен. И оттого Дмитрия еще сильнее тянуло к нему.
И Дима решился. Он поднялся, встал рядом, посмотрел внимательно. Затем положил свою руку на его локоть. Миша не шелохнулся, не оттолкнул, но и не поднял взгляда. Пассивно, покорно, молча стоял рядом. Тогда Дмитрий осторожно и плавно потянул его на себя. Он был смелым человеком. А смелость, как известно, города берет.

Домой он заявился только к обеду следующего дня. Родители особо не расспрашивали, занимались хозяйством. Они только радовались бы, если бы он завязал тут с кем-то и переехал жить домой. Или хотя бы, просто не был один, а разумеется, с хорошей женой.

Дима искупался, переоделся и лег в кровать. Но не мог заснуть. Мешал серый дневной свет, пробивающийся сквозь плотные зимние шторы. По крайней мере, он так объяснял себе эту бессонницу. Но вот чего ему на самом деле хотелось – так это вернуться туда, откуда он только что пришел. И провести остаток жизни так, как он провел эту ночь. Было ощущение, что он познал таки главную радость и ценность этой жизни: в слиянии собственной души и ее физической оболочки со своей второй половиной.
Это было состояние удивительной радости и покоя. И полного удовлетворения. Как бывает у иссушенной земли, которой касается дождь, у задыхающейся на берегу рыбы, которую прилив мягко уносит в море, у цветущей полным цветом яблони, на которую садятся пчелы…. Он не знал, как еще точнее описать себе это состояние.
Он полюбил Мишу, и это чувство, теперь уже очевидно, было у него по-настоящему впервые. Не самообман и не иллюзия от простого человеческого желания, а притяжение к настоящему человеку, который точно так же, до умирания, нуждается в тебе.

Дима перевернулся на живот и сжал руками подушку.

У Миши случился временный ступор. Он молчал и напряженно думал о чем-то, словно пребывая не здесь, а в параллельной вселенной. Дима, немного нервничая из-за этого, метнулся в маленькую, заставленную кухню, зазвенел чашками. Отпоил и отогрел. За чаем они пришли в себя, Миша наконец-то поднял глаза, и стал открыто на него смотреть. Дима же испытывал бесконечную благодарность, покой, умиротворение, и чувствовал себя совершенно счастливым. Он трогал и гладил его, приводя в чувство.

Потом они стали вести беседу. Пронзительную, более откровенную, чем все совершенные ими до этого действия. Словно за одну ночь пытаясь узнать друг - друга до мелочей, до пеленок, всю жизнь и все интересы, все события, что с ними происходили, когда они еще не были вместе. У Миши не хватало слов, он даже задыхался, не в силах высказать себя. Смотрел растерянно, обнаженная грудь его высоко поднималась при вдохе, блестели влажные глаза.
Дмитрий считал, что это из-за того, что он так поспешил. Но правдой это было лишь отчасти. В среде, где Миша жил все эти годы: на его работе, в кругу друзей и знакомых говорить по душам принято было только сквозь пелену горькой и сорокоградусной. Ему было не по себе. Михаил терялся, понимая, что, хотя они и близки, но все же довольно разные люди.
Но все же они говорили. Долго и откровенно. А потом стали целоваться. Укрывшись толстым одеялом с головой, в жару, в духоте и в поту. В скользких движениях гибких и крепких рук и ног, и в ласках по влажной коже. Так было проще и понятнее обоим.

-Ты меня очень удивил.
-Напугал скорее?
-Нет. Это было приятное удивление. Ну, то, чего я хотел. Ты как будто угадал мысли.
-Понимаю.
-Мне очень сильно хотелось, чтобы ты сделал со мною что-нибудь. Это было даже тяжело. Я то и дело представлял, как ты обнимаешь меня. Я бы, наверное, сошел с ума, если бы ты просто попил чаю и ушел отсюда. Ты такой… То, как ты выглядишь и как пахнешь – это невозможно. Даже просто представить себе сложно, как ты, такой…, -он засмеялся.
-Какой?
-Я от тебя балдею.
-Мишка…
-Нет, я бы сам ничего такого не сделал. Нет, конечно. Я бы только мечтал.
-Я понимаю. Когда нет опыта, это сложно. Если честно, мне было не по себе рядом с тобой. Обычно, когда встречаешься, то намерения другого тебе вполне очевидны.
-Обычно?

Дима, лежа на животе, сжал зубы, вспоминая эти свои необдуманные слова.

-Миш…., ну мне уже за тридцатник, сам подумай, - сказал он ему. -Заранее тебе говорю – я здоров. Но я давно уже определился с собой. Очень давно.
-Понятно. Не то, что я. Совсем… -Миша приподнялся.
Стройный, ладненький, крепко сложенный. Под потертой одеждой, как предполагалось, скрывалось очень хорошее, стройное тело. Дмитрий, задрав голову, любовался им.
-Ты какой-то невероятный, - сказал Миша, развернувшись к нему в пол оборота. -Откуда ты вообще взялся? Это так странно, но я, кажется, еще ничего не видел в своей жизни лучшего, чем ты.
-Не нужно так говорить.
-Это правда.
-Это слишком грустно звучит.
-Но это же правда. Ты говоришь и выглядишь так, как будто ты мне снишься. Но со мною даже в снах не бывало рядом такого человека.
-Иди сюда, Мишка. Помолчи. -Дмитрий обнял его, повалил на смятую постель и накрыл собой. -Не превозноси меня. А то моя корона станет еще тяжелее.
Михаил жарко дышал ему в плечо.

Постепенно мысли перескочили на другое. На собственную жизнь и на то, как она теперь изменится благодаря тому, что у него появилась любовь. Он долго думал об этом и даже набросал кое-какие планы. Конечно, их нужно было обсудить с ним. Спросить его мнения, но это все равно, теперь они же будут вместе…
Засыпая, Дима думал о путешествиях. И о том, что он теперь будет не один, и сможет наконец-то разделить эту удивительную радость от открытия новых мест с ним.
Они должны быть вместе.

3.
Снег под ногами, рыхлый, густой, белый, рассыпался и шуршал льдинками. Из-под него выглядывали прошлогодние бесцветные травы, высокие тонкие стебли с полупрозрачными листьями цеплялись за ноги. Зеленая хвоя промокла, стала яркой и пушистой, и в лесу свежо пахло сосной. В воздухе было очень сыро, пришла оттепель, и с длинных иголок свисали прозрачные капли. Такие же капли лежали на черных гладких волосах.
Миша шел чуть впереди, Дима следом – попадая в его следы, дыша в затылок и ощущая бодрящую радость. Дмитрий уже неделю пребывал в прострации. Впервые за много лет вырвавшись на свободу из поглотившего его города, крепко влюбившись, он ежеминутно переживал счастье, а еще полное расслабление и, словно дикое животное, жил эти дни одними своими эмоциями, инстинктами и чувствами.
Миша упорно ломился вперед через лес. В лесу было тихо и пусто. Узкая, едва просматривающаяся тропа, чуть изгибаясь, вела между шершавых сосновых стволов. В воздухе повис зимний туман, прохладный, пахнущий лесом и мокрым снегом.
Они вышли на небольшую поляну. Сосны там росли мелкие, еще молодые. Подлесок этот стоял стеной, густо и пышно. Миша, разгребая сосенки, полез сквозь эти заросли. Дима нырнул следом, но тут же смачно получил по лицу мокрой колючей веткой, ойкнул.
Миша понял, что это его вина, обернулся, но Дима тут же жарко сгреб его в охапку.
-Я люблю тебя, мой мальчик. Просто люблю.
Потом отпустил. Михаил, улыбаясь, поднял свое лицо к небу. Кроны деревьев расступались над ними, вверху были только плотные снеговые тучи.

Немногим позже они вышли к краю маленького поселка. Несколько деревянных домишек перед ними, стояли мокрые, живописно укутанные подтаявшим снегом. Они были самой разной формы и степени заброшенности. Лес в этом месте не кончался, а, наоборот, становился еще выше и гуще, сосны перемешались с березами и дубами.

В обнесенном деревянным забором домике было холодно и сыро. И практически совсем пусто. Это был самый настоящий сруб. Крепкий, сосновый. Правда, совсем маленький – всего на одну комнатку и маленькую кладовку.
Дима сделал пару кругов, осматриваясь, Миша принес наколотые дрова и опустился на колени перед небольшой кирпичной печью.
-Дед у меня был егерем. И жил здесь когда-то. Мне нужно хотя бы пару раз в неделю здесь основательно протопить, иначе дерево быстро сгниет от сырости.
Он принялся укладывать в печь дрова. Дима присел на грубо сколоченную лавку, что стояла у стены и стал наблюдать за ним.

По сути, он совсем еще не знал Михаила. Не знал его привычек, интересов и планов на будущее. Они встречались каждый день, но общались на языке любви, не думая пока ни о чем прочем. То, что Дмитрия притягивало к нему – это запах и вкус, внешний облик, голос, смех, его скромность и страстность. И желание узнать его как можно ближе только возрастало. Но на это нужно было время. Что там скрывается за его молчаливостью, какие мысли и желания, он пока не знал.
Дима старался не думать о том, что ему придется уезжать. И о том, как он будет это делать, он тоже пока не думал. Просто был уверен в том, что встретил свою родную душу и теперь они не расстанутся. Это было бы просто невозможно.

Когда начало темнеть, Миша включил свет. До этого они долго лежали на старом пружинном матрасе, возле печки. Грелись, прижимаясь друг к другу. Пахло сосной и сухими травами, что висели, связанные пучками, над печью. Комната медленно нагревалась, живительное сухое тепло легкими прикосновениями гладило открытые участки кожи, лицо и руки. Миша вздохнул, поднялся, застегнул на себе растрепанную одежду. Тогда он и зажег единственную лампочку. Дима, щуря на свет глаза, лениво перекатился на спину.
Ему было слишком лениво и хорошо в этом сыром холодном доме. Только бы находиться рядом с ним, только бы подольше.
А Михаил, наклонившись, неожиданно, со крипом и грохотом откинул в полу квадратный люк. Тот находился как раз посреди комнатки. Дмитрий полусонно привстал с холодного матраса, удивившись такому событию, сел, вытягивая шею. Этого люка в полу он даже не заметил. Миша улыбнулся ему и спустился по лестнице вниз.
Он ушел туда с головой, видимо, подпол был глубокий. Дима вставать не стал, застегнул на себе джинсы и стал лежа ждать.
Миши не было несколько минут. В домике было тихо. Не было ни часов, ни штор. За маленькими окошками было уже совсем темно. Только из угла, там, где располагалась входная дверь, падал мутноватый желтый свет от слабой электрической лампочки.
-Давно деда твоего не стало? Такое ощущение, что здесь никто и не жил никогда. – сказал Дима.
Миша не отвечал.
-Миш? – позвал его Дима. И привстал на колени.
Из подпола показалось дуло ружья.
-Твою ж мать!!!
Дима неловко вскочил и сделал пару шагов назад, к печи. В колене у него при этом громко хрустнул сустав. Почувствовав жар, идущий от печи, он остановился.
-Мишка. Не шути так. А то меня кондратий хватит.
Миша выглянул из подпола. Ружье он держал на прицеле и темными глазами смотрел на своего гостя. Дима сдавленно вдохнул.
Ружье старое, было заметно, что оно повидало на своем веку немало, вид у него был основательно потертый. Деревянные его части были усеяны сеткой царапин. Миша держал ружье уверенно и спокойно, медленно поднимался по лестнице наверх.
Выйдя из подпола, он с грохотом захлопнул люк одной ногой. Словно делал это уже много раз, не глядя. Дмитрий вздрогнул, громкий звук задел его по нервам.
-Миш, у тебя все нормально?
Тот молчал. Остановился напротив и чуть склонил голову вперед. Лицо его было отчасти в тени. Дима не мог разглядеть выражения, сам он стоял на свету. Ствол ружья был направлен ему в грудь.
-Ми-ша? – произнес он, чувствуя себя совсем неважно. Происходящее уже казалось ему нереальностью и бредовым сном. Его нервы этого не выдержали. По сути своей Дмитрий был интеллектуалом, планировщиком, счетной машинкой, дипломатом. Человеком, избалованным цивилизацией и культурой. Но вот, на прочность и морально- физическую выносливость себя испытывать ему не приходилось, кажется, еще ни разу.
Миша не шевелился, ничего не говорил и это длилось недолго, меньше минуты. Но Дмитрию так не показалось. Внезапно он почувствовал себя плохо. Совсем. Руки онемели и повисли плетьми, ноги, будто набитые ватой, едва держали его. Голова опустела и глаза заволокло пеленой. Он едва мог разглядеть перед собою свет.
-Миш, я ухожу, - вяло сказал он. И, покачиваясь, прошел мимо направленного в свою сторону ружья, к двери.
-Стой, - сказал Миша.
Дмитрию в данный момент было все равно. И, вообще, он предпочел бы, чтобы ему выстрелили в спину, а не в грудь. То, что Михаил не промахнется, он был уверен.
Его догнали у выхода и обхватили за шею. Мягко, уже знакомо и ласково.
-Я же пошутил, Дима. Да стой же ты!
Дмитрий на автопилоте скинул себя эту руку, скинул будоражащий его когда-то запах и вообще все свои чувства. Вышел на улицу и хлопнул тяжелой, отсыревшей дубовой дверью, едва не прибив ею гнавшегося следом хозяина дома.
Мишка догнал его за калиткой. Без ружья и без куртки. Дмитрий, наклонившись, умывался там снегом, жестко тер им пылающее тонкое интеллигентное лицо.
Минут десять они не говорили друг другу ни слова. Глаза привыкли к темноте, Дмитрий видел очертания фигуры напротив. Стройной, светлой и дрожащей от холода. Они стояли по колено в сыром снегу, без курток и молчали.
-Прости меня, пожалуйста, - попросил Миша, заговорив первым. -Ради Бога, Дим. Прости. Клянусь тебе, это случайно вышло. Я не планировал ничего такого. Я просто хотел показать тебе дедово ружье, а потом что-то накатило в башку. Решил пошутить….
Он захотел приблизиться, но Дмитрий отстранил его движением руки.
-Пошли в дом, - сказал он.
Тепло, после слякотного сугроба и сырого ветра, показалось божественным. Диму, конечно, все еще лихорадило, но он уже взял себя в руки. Ружье стояло у стены. Дима схватил его онемевшими от холода руками. Оно было прохладное и тяжелое, шершавое на ощупь. Он развернулся. Приставил к Мишиной обтянутой свитером груди и надавил что было сил. Миша сморщился от боли.
-Смешно тебе? – Дима взвел курок. -Весело, бл..дь?
-Прости… Он давно сломано, Дим. Там и внутри пусто, нет патронов.
Дима опустил ружье, сунул его Михаилу в руки и пошел гулять по комнате. Миша растерянно следил за ним глазами.
Дмитрий старался не сорваться. Он пару раз вздохнул, потер руки, почесал себе лоб. Затем остановился и посмотрел на него грустным и серьезным взглядом.
-Скажи мне, ты совсем еб..нутый?
-Нет. Я просто…
-А мне вот совершенно по-другому кажется. -Дима покачал головой, глядя на него в упор. -Я не знаю даже…. Ты, считаешь, это нормально? Такие шутки?
Миша покрутил головой глядя на него распахнутыми темными глазами.
-Хорошо. Не был бы это ты, я бы вмазал, клянусь тебе.
-Ты очень впечалился, да?
-Впечатлился? Нет, Миша, это был перебор.
-Ну прости меня…. Простишь?
-Да прощу конечно! Под дулом-то как не простить? Только не выделывай больше таких фортелей. Это ненормально.
-Я обещаю…
-Ох, Мишка…. – Дмитрий окинул взглядом домишко. -А дед у тебя здесь действительно жил?
Миша быстро кивнул.
-Давно жил. Он нелюдимый был, ему тут было хорошо.
-Партизанил поди в тихушку, дед-то? – улыбнулся Дмитрий.
Он почти пришел в себя, отдышался. Но не подпускал Михаила к себе пока еще слишком близко. Тот так и ходил за ним по комнате, виновато и со старым ружьем в руках.

4.
Ночью ему опять привиделся старый сад. Он плохо спал, что редко случалось в родительском доме. Вертелся и крутился. И, в конце концов, то ли вообразил себе, а то ли действительно уснул. Но оказался там же, где и при первой встрече с Михаилом.
В саду был ветер. Рваные клочья тумана лоскутами метались перед ним, он разводил их руками, ощущая пальцами влагу и прохладу. Пахло поздними спелыми яблоками. Нежно, густо, возбуждающе тяжело. Этот запах мешал ему идти. Его хотелось вдыхать, глотать, принять в себя. Тяжелый и сырой ветер качал ветки, но яблок на них не было. А под ногами была все та же скользкая тропа. Усеянная палой листвой, густо-зеленой, поникшей травой. Дима всматривался, но видел лишь туман и островки травы, бурые кочки и остовы полусгнивших пней. Ему не нужно было никуда идти. Он понимал это, просто стоял и ждал, наслаждаясь ароматом и вдыхая туман. И вот, впереди показалось что-то. Как будто очертание человеческой фигуры. Кто-то шел к нему, протягивал свою руку. Дима улыбался и ждал. Так как знал, что это на свидание к нему идет вторая часть его души. Отколотая когда-то, блуждающая, как и он, в тумане, но нашедшая, и воплотившаяся ныне в человеческом существе.

В понедельник с утра, Диме, когда он чистил свои зубы, позвонил шеф. Недолго думая, шеф стал просить его выйти из отпуска пораньше, ибо «труба», аврал, «горим», спасай нас, милок. Дима объяснил, что находится едва ли не на другом конце света, и на дорогу ему необходимо как минимум три дня. Шеф поохал, но смирился, а Дмитрий призадумался. До конца отпуска оставалась неделя. А что потом? Он не мог представить себе, как оставит это все. Как?

***
Вечером Дмитрий снова забрал Мишу с работы на машине. Шифруясь, так, чтобы выходящий из здания отец, их не заметил.
Они приехали домой и Миша, недолго думая, прижал его к откосу. Не давая возможности ни высвободится, ни съехать на пол. Он очень любил целоваться, он обцеловывал все его лицо и Диме это было приятно. Он соскучился за день и было видно, как ему всего этого не хватает, как мало было в его жизни любви и ласки. А точнее, не было вовсе. Дима, сбиваясь дыханием, путался пальцами в его темных, пахнущих сосновой смолой волосах. Но, несмотря на возбуждение, думал. Отрезвление после этих безумных и счастливейших недель, постепенно приходило к нему.

Час спустя, лежа на узкой кровати в маленькой тесной спаленке, Дима поцеловал его в висок и решительно спросил:
-Ты же поедешь со мной, Миша? В Питер, насовсем.
Михаил молча глядел в выбеленный мелом потолок и долго не отвечал.
-Миш?
Его молчание угнетало. Дмитрий приподнялся, и опершись о спинку деревянной кровати, развернулся к нему.
-Я тебя люблю. – Четко произнес он. -И все серьезно. Ты тоже так считаешь, скажи мне? Почему ты молчишь? Думаешь, такое везение бывает дважды? Не бывает. И особенно здесь, в этой глуши…
Миша резко поднялся. Мелькнул обнаженным, гладким торсом, стянул с постели покрывало и прикрылся им ниже пояса. Затем вышел.

Дима скривился, проклиная свой неосторожный язык.
Пришлось встать, одеться и идти за ним в большую комнату.
Там было прохладно. У Дмитрия кровь стучала в висках. Что-то вдруг сломалось. В самый нужный момент. Его обаяние не действовало больше. И то, что творится у Михаила в голове, он не мог понять.
-Прости меня. Ты же понимаешь, все из-за того, что я переживаю. Просто глупые слова. Мне ведь тоже не везло до сих пор. Я не хотел об этом рассказывать, но… я много с кем встречался. Недолго. Все было не то, хотя я понимал, что где-то есть оно – мое. Навсегда, самое лучшее. То, ради чего мы все живем. И я сразу узнаю это, приму и не отпущу от себя. Я не отпущу тебя, Миша.

За окном было темно, в зале, как всегда, полумрак. Свет только из кухни. Миша сидел на диване укутавшись от холода в кокон. Из-под краешка коричневого хлопкового покрывала выглядывали босые ступни. Белые, с небольшими, плотно прижатыми друг к другу пальцами. Дима присел рядом и посмотрел на его ноги. Ему было очень тяжело. Он уже любил в нем все, и эти белые ступни тоже любил очень сильно. От макушки до кончиков пальцев. Любил его молчание, его жесты и взгляды. И все то, чего он еще не знал, он тоже был готов полюбить. Он дышал другим человеком и хотел быть с ним рядом.
-Миш, прости, - еще раз повторил он. -Это было грубо, признаю.
-Я думаю, у тебя с поиском партнера проблем не будет, - ответил Михаил, не глядя на него. -Ведь ты живешь не в глуши, и там у тебя все гораздо проще. А мое везение или невезение – это только мое дело.
-Не нужно вот только мешать меня с грязью. Да, я опытнее тебя. Ну и что с того? Ты должен мне верить, я заслуживаю того, чтобы в меня верили. - Дмитрий начал заводиться. -Я давно уже знаю, что мне нужно от жизни, я создал себе условия, при которых моя жизнь скрыта и никого не задевает. Я готов разделить ее с тобой.
-Я очень рад за тебя. Что у тебя все так легко и просто.
-Это не просто. Но мне это подходит. И я не собираюсь замазывать себя никакой краской. Ни женитьбой, чтобы прикрыться…
Михаил кинул на него косой взгляд.
-Мишка…. Ну поехали. – Дмитрий склонился к нему. -Прошу тебя. У меня квартира, ипотека, - он улыбнулся. -Отличный город, масса возможностей, куча развлечений. Работа у тебя будет – какая захочешь. И зарплата в пять, в десять раз больше чем здесь. А хочешь – поступай в университет. Увидишь мир. Ну что здесь….
-Я никуда не поеду.

Дмитрий опешил, замолчал. Надолго. Переварил. И проглотил эти слова и тон, которым они были сказаны. Нельзя им было сейчас ссориться. Он вздохнул, подумал. И начал снова.
-Миша, я тебя очень люблю. Я не могу с тобой расстаться. Уж прости, но нужно что-то решать. Сюда переехать я не смогу.
-Тогда я буду тебя ждать.
Дима покачал головой.
-Не пойдет. Я тебя не отпущу просто так. Я слишком долго ждал такого как ты. Я просто расскажу тебе: мы будем вместе. Будем видеться каждый день, планировать выходные, выбираться за город, ездить вместе в отпуск. В горы, к морю, в старинные города, куда захотим. Ты не представляешь, как это потрясающе…делить все на двоих. Я веселый, жизнелюбивый, активный человек с хорошей хваткой. Со мною ты не будешь скучать. А мне теперь будет невозможно без тебя радоваться жизни. Ты мне нужен.
Дмитрий придвинулся и в порыве чувств притянул Мишу к себе. Прижал его темноволосую голову к своей груди, чувствуя, как у него пылает лицо. Он склонился и крепко поцеловал его.
-А теперь скажи мне, почему ты не хочешь этого?
-Почему? Да потому что! - Михаил высвободился и снова откинулся на спинку дивана. -Я так не могу. Это слишком…
-Быстро? Сложно? Да что тебя здесь вообще держит?
-Ничего.
-Вот именно! Поверь мне, я знаю, что говорю! После всего, что со мною было, уж я-то смогу отличить настоящее от фальши.
-Бурное у тебя было прошлое... Ты постоянно на это намекаешь. Нет… это не то, что мне нужно. Я не такой. Прости меня.
Дима замолчал. Он испугался и потому молчал. Ему было слишком страшно. Михаил виновато взглянул на него.
-Я не могу Дим. Так будет лучше. Давай лучше спать, - сказал он. -Мне завтра на работу. И… Дима, я прошу тебя, уезжай пораньше.
-Что?
-Не спеши и не гони. Остановись на ночевку в гостинице. Береги себя, - спокойным тоном попросил Михаил. -Все-таки твой дом довольно далеко.
Миша поднялся и ушел в спальню. Дмитрий ошеломленно смотрел ему вслед. Он настолько гордый? Он не нуждается больше в таких отношениях? Что, черт возьми, вообще происходит? Это было наваждение? Он не мог дать себе ответ на эти вопросы. И еще возникло стойкое ощущение, что душа его привязана к нему и теперь повсюду будет следовать за ним, как на веревке. А это было больно.

5. Михаил

Радость моя, подставь ладонь,
Можешь другой оттолкнуть меня...

Мельница - Радость моя.

В вечернем городе было пусто. Слишком рано стемнело из-за налетевших туч. Метель заглушала свет желтых фонарей и прятала сигналы светофоров. На его улице не было ни одной души, ни одной собаки, ни машины. Остановившись на переходе, Михаил, прикрываясь от ветра капюшоном куртки, огляделся по сторонам. «Как после апокалипсиса», - подумал он. «Все вымерли, один я остался».
Ему нравилась такая погода. Приятно было, что внешнее окружение идентично его внутреннему состоянию. На душе тоже выла метель, поэтому ни видеть, ни слышать никого не хотелось. В кои-то веки он оказался от пятничных посиделок с мужской частью их коллектива. Сослался на больное горло и не стал пить пиво, а пошел после работы домой.
После трудового дня ломило спину и руки. Ему было грустно и одиноко. Терзало смутное чувство тревоги. И, как всегда, грызло ощущение неуверенности в себе, чувство страха, тревоги и отчуждения. Все это - знакомое с детства, гнетущее, удушающее и ненужное. То, что он никак не мог с себя сбросить. И что он обычно прятал, прикрываясь на людях равнодушием и усмешкой.
С Димой это ощущалось особенно. Но Миша его любил. С первых минут. Почти боготворил, любовался и наслаждался им. Его мыслями, эмоциями, жестами. Дмитрий для него стал идеалом человека. Успешного, сильного, цельного. Но это не мешало Михаилу отстраняться, понимая, что хотя они живут и не в прошлом веке, но все-таки, Диме он не ровня. Образование, опыт, круг общения... Он терялся оттого, что не знал порою, что ответить ему. Он чувствовал себя ущербным и пустым. Как скорлупа от разбитого яйца. Ненужным, мелким. И потому молчал.
Дима, радостный, веселый, красивый, делился с ним своими историями, а Миша был слушателем. Он не находил в себе слов. Вся его жизнь – это лес, дед со своим ружьем, печеная в золе картошка, шкурки отстреленных лисиц... Бросивший Мишу, и почему-то напрочь забывший о нем, отец. Сильная обида на него, до того, что даже попал в больницу. Школа, потом техникум в этом же городе. После работа. Заболевшая мать, которая приучила его жить одним днем.

Как же он боялся! Почти год он жил в этом липком страхе. После работы он не заходил в дом сразу. Подходил неслышно и подсматривал в окно. Жива ли она? Он ненавидел себя за это, но ничего не мог с собою поделать. Живой он ее любил, мертвой – боялся.
Это время было полно тоской и безысходностью. Никакая сексуальность не просыпалась в нем, пока она находилась рядом – обездвиженная, пахнущая лекарствами и нездоровым потом. Это длилось долго. Но он жалел ее. И любил, потому что больше было некого и потому что она любила его.
А потом все закончилось. И его новая жизнь внезапно стала легкой и пустой. Недолгую женитьбу, случившуюся с ним еще при матери, он вспоминал с отвращением. Было страшно и обидно, но постепенно он смирился, врос в колею, привык.
Дима же, с прекрасно поставленной речью, ухоженной внешностью, сильными мозгами, со своей искренностью и нежностью, глубоко поразил его. И Миша не стеснялся своего собственного тела, отдав его без раздумий, по первому требованию. Он был благодарен Дмитрию за ласку и любовь, но при нем он отчаянно стеснялся своих мыслей и всей своей жизни.
Дать взамен ему было нечего. Все, что он мог ему дать – Дима уже получил. Дать ему узнать себя до конца – на это Михаил не решился. Потому, что боялся таким образом оттолкнуть его. И потерять окончательно.

«Я не знаю, почему ты так со мною поступил. Я не хочу думать о тебе плохо. Но, если так, то я не понимаю, чем я привлек тебя и чем оттолкнул. Я импульсивный, нервный, активный человек. Я не люблю долго ждать и решусь, скорее, показаться наглой сволочью, чем упустить момент. Обычно мне всегда везло. И жизнь шла по плану, по накатанной колее, катилась, запущенная с хорошего старта. Но все это было до тебя. И теперь, я не знаю, как мне быть. Потому что теперь что-то сломалось. Что с нами случилось?
Я не могу ни забыть, ни принять твоего решения, ни понять тебя. У меня было слишком мало времени для того, чтобы спросить у тебя. Скажи мне теперь, чего ты хочешь? От себя, от жизни, от будущего. И могу ли я дать тебе это? Могу ли я чем-то тебе помочь?»

(Люблю, скучаю, жду. Не могу без тебя жить.) – То, что на самом деле хотел он сказать этим посланием, но не стал писать.

Миша не отвечал ему несколько дней.
Работал он механически. Таская на спине мешки, расписываясь в накладной, чихая от мучной пыли, вдыхая запах свежего хлеба и выпивая в раздевалке свой чай со свежей, горячей булкой, он думал о себе.
Думал обо всем, что его пугало. А пугало его многое: сама жизнь. Думал о том, каким видел его Дмитрий. И о том, каким он был на самом деле. Думал о том, можно ли его вообще любить и есть ли за что.

«Какая там, у вас в Питере погода? Привет, Дима »

(Я не хочу говорить о себе. Я боюсь, что ты не примешь меня таким, какой я есть. У меня слишком много заскоков. Я психический инвалид, если уж на то пошло. Какой Питер? Мне нужно жить в лесу!)

«Погода? Тебя интересует погода? Ну хорошо, пусть будет так. У нас холодно. Идет дождь. И снег. И дождь. И снова снег. Вчера я промочил ноги, пока шел к своей машине, а это пятнадцать метров по тротуару. Мокрый снег – это ты. Ты навсегда теперь ассоциируешься у меня с холодным и странным запахом мокрого снега.»

(Миша, не издевайся надо мною. Ты странный, да, я это уже понял. Пусть, мне все равно. Но ты замечательный, ты настоящий. Ты - моя истина. Миш, я очень скучаю. Я просто скучаю по тебе.)


Переписка была активной. И Миша в какой-то момент перестал ломать голову. Дима его не забывал. Строчил ему во вконтакте письма и слал фотографии. Было ощущение, что он рядом. Это успокаивало.


«Привет. Сегодня я был в дедовой сторожке. Топил печку. Знаешь, кто-то влез в дом и украл ружье. Мне его не жалко, хотя это была память о моем деде. Он меня любил. Зато матрас остался цел. А это память о тебе. Знаешь, он все еще пахнет твоими духами.»

(Я чуть не сдох вчера от тоски. Валялся на сыром матрасе и предавался на нем грязным вещам, таким, о которых вслух не говорят. Ну, в этом, я хороший специалист, куда деваться-то? Мне было очень хорошо с тобой. Без тебя мне плохо.)

«Жалко ружье, Мишка. Ну да Бог с ним. Пришли мне свою фотку. А то у тебя тут все старые, с выпускного еще что ли?»

(Видеть хочу твою бессовестную морду. Хоть проверю, есть ли у тебя такие же круги под глазами, как у меня сейчас.)


«Дима, привет. Как прошел день? На выходные какие планы?»

(Встречаешься, наверное, с кем-то? Сколько же их у тебя было? Мне даже подумать страшно… И изо всех ты выбрал меня? Да не бреши мне вот только! Что я там какой-то особенный. Бред какой…)

«Думаешь, я гуляю тут с кем-то на выходных? С кем-то встречаюсь? Ты ошибаешься. Я один. По выходным у меня сон до обеда и спортзал. В мои тридцать четыре это не роскошь, а необходимость.»

(Не смею даже мечтать, но вдруг, ты все же ревнуешь? Так знай, я не только умный и веселый. Я еще и верный. Да и не хочу я никого. Ты один был у меня настоящий.)

«У тебя был день рождения? Уже тридцать четыре? Когда именно? Поздравляю, Дима. Всех благ»

(Даже не знаю… Надеюсь, ты меня не забудешь. Мне бы этого не хотелось.)


«Сегодня у нас пол часа ярко светило солнце. Кажется, скоро весна. Отпуск мне, впрочем, дадут еще не скоро. Да, и лови ссылки на фильмы, о которых ты спрашивал. Автор той книги Р. Желязны. Я и не знал, что ты тоже любишь почитать фантастику. По мне так это лучший способ отвлечься от реалий.»

(Хорошо, что нам нравится одно и тоже. Поделись со мной своими мыслями. Мне кажется, мы с тобой еще ближе, чем ты думаешь.)

«Жаль, что ее не экранизировали. И это странно. Столько всякой ерунды снимают и крутят по телеку. Мне очень понравилось про Мороза. А Конрад вообще дикий. Очень сильный, умный, как и ты. Спасибо, Дима, за книжки. А есть что-то еще в таком же роде? Что тебе самому нравится?»

(Я не хочу стать тобой. Но я хочу быть тем, с кем ты сможешь интересно поговорить. С кем тебе не станет скучно и пусто. Ты заслуживаешь лучшего. И, мне кажется, особенно в последнее время, что я смогу. Это что-то интересное, новое, необычное для меня. Я не стану другим. Но я стану лучше.)


«Привет, мой дорогой. Тебе очень идет синий оттенок. Прямо под цвет твоих глаз. У вас там уже совсем тепло, должно быть и абрикосы уже зацвели. И куда ты собрался в такой нарядной синей рубашке, скажи на милость?»

(Дурею от твоей красоты. Восхищаюсь. С ума схожу. Но не за это я тебя люблю. А за то, что ты как большой ребенок. Наивный, сильный, тихий и нежный. Мишка, я тебя прошу – не делай ничего лишнего. Умоляю. Мне грустно. Моя душа – это ты.)

«Дима, привет. Я тут беру отпуск на пару недель, в конце мая. Может, и уволюсь потом с концами. Работа там не очень, пыльная. Да и диплом «сгорит», нужно искать что-то по специальности. В общем, я хотел спросить тебя: покажешь мне Финский залив? Ну и Петергоф заодно? А то я ничего такого в жизни еще не видел… Будет ли у тебя время?
И еще. Я соскучился по тебе. Очень.»




Валери Нортон. 2017г.