Кузнечик Кузя. Недетская несказка.

« - Значит, вы утверждаете, что побывали в аду?

- Да.

- И как там? Жарко? Вы видели дьявола или иные сущности? Может быть, опишете свои ощущения? Что особенно запомнилось?

- Страх.

- Страх? Не удивительно, голубчик. В аду наверняка страшно. Надо ли понимать, что именно страх запомнился более всего? Никаких иных ярких воспоминаний?

- Нет. Только не проходящий страх. Когда волосы на затылке встают дыбом от постоянного ощущения чужого взгляда.

- Но, не смотря на это, вы хотите вернуться? Зачем?

- Потому, что ТАМ страх обоснован. А ЗДЕСЬ… Я не вижу, но страх не ушёл. Странно, что вы так спокойны. Я бы на вашем месте бежал и не оглядывался. Бегите, доктор! Бегите!!! Ха-ха-ха!!!».

Профессор Ниткин почувствовал, как по спине скользнул холодок и так же, как во время той памятной беседы волосы на затылке встали дыбом. Голос захлебнулся безумным смехом и запись оборвалась. Профессор включил радио и вывернул руль вправо, сворачивая на улицу Мира. Ещё пара километров и он на месте.
Ниткин сам не мог бы сейчас ответить на вопрос: «Зачем каждый раз по пути на работу прослушивает запись беседы с пациентом номер девять?». Ни персоналу клиники, ни самому профессору так и не удалось выяснить его имя.
Мужчину приблизительно тридцати пяти сорока лет привезли глубокой ночью в состоянии крайнего возбуждения. В анамнезе клиническая смерть, вызванная внезапной остановкой сердца. Предположительно. Так как свидетелей самой остановки и её причины не нашлось. Кто-то наткнулся на тело. Позвонил в «скорую». Констатировали смерть. Для приличия провели реанимационные мероприятия. Как всегда без энтузиазма, «а труп взял и раздышался», как в последствие заявлял врач неотложки.
За тем кома. Тихо, спокойно лежал в палате с питательной капельницей и давлением сто двадцать на восемьдесят. Ровно через неделю открыл глаза и…заорал. Дежурная медсестра утверждала, что первые слова пациента следующие: «Не сейчас! Мне нужно обратно!».
В данный момент необычный постоялец занимает палату номер девять в специализированной клинике профессора Ниткина. Так и зовут ласково безымянного - «Девяточка».
Мало на свете найдётся людей, кроме, разумеется, самого профессора (отца основателя клиники имени себя), обладающих достаточным количеством информации о деятельности данного уважаемого учреждения. Общественности вполне достаточно знать о том, что это четырёхэтажное здание – больница. Там лечат от болезней душевных и лучше его обходить стороной. Потому что, опять же по слухам, туда заходили многие, а вот как выходили ни кто не видел.
Источником странных слухов зачастую был сам профессор Ниткин. Боятся, значит легче избежать ненужного внимания.
На самом деле ничего противозаконного в клинке не происходило. Времена карательной психиатрии канули в лету. Профессор – человек преданный делу. Прекрасный специалист новатор искренне болел душой за каждого пациента и за двадцать три года ни разу не опоздал на работу.
Педант до мозга костей он рассчитал свой маршрут до минуты. Подъём ровно в шесть. Десять минут на зарядку. Пять минут чистка зубов. Ещё десять минут на прочий туалет. Двадцать минут завтрак. Плюс минус пять минут. Ровно в восемь пятиминутные новости и одновременное одевание. За тем выход из дома непременно по лестнице вниз шесть этажей. Полезно для сердца и на случай, если застрянет лифт. До работы давно проверенным маршрутом без пробок. На перекрёстке любимая радиостанция должна передавать новости часа. Загорелся жёлтый, и диджей объявил бодрым голосом:

- Сегодня в восемь часов сорок две минуты утра произошло ДТП с участием джипа и, предположительно, форда. В этой изуродовано куче металла трудно опознать… - Треск помех. - …скончался на месте. Удалось установить, что автомобиль принадлежал…Ниткину…клиники…соболезнования родственникам.

Профессор вздрогнул от резанувшего по ушам гудка клаксона. На светофоре зелёный. Позади его автомобиля собралась вереница гудящих автомобилей. На электронных часах магнитолы светились цифры 8:41.
Ниткин сглотнул и перевёл взгляд на зеркало заднего вида. Увидел своё бледное, обвисшее лицо, безумные глаза и испугался ещё больше. Ровно в восемь сорок две перед носом, задев бампер, пронёсся огромный чёрный джип. Потерял управление и врезался в бетонное заграждение. Автомобиль развернуло, протащило несколько метров под визг тормозов и скрежет металла, и, наконец, всё стихло. Даже истошные гудки позади стоящих нервных водителей. Начала стекаться толпа зевак, а профессор вдруг вдавил газ и рванул прочь.

*

Сегодня профессор Ниткин впервые за двадцать три года опоздал на работу. Автомобиль затормозил у шлагбаума в девять ноль одну. Профессор нервно барабанил пальцами по рулю, ожидая, когда охранник в будке соизволит нажать на кнопку пульта. Вместо привычного безмолвного кивка из-за стекла, охранник покинул пост  и направился к замершему автомобилю. Приветливо улыбаясь, постучал кончиками пальцев в окно. Опустите, мол, на секундочку уважаемый профессор. Ниткин неохотно выполнил просьбу. Уставился на серую униформу и бейдж с простым русским именем.

- Я вообще-то спешу. – Раздражённо выдал профессор.

- Доброго утра! Понимаю, босс. – Виновато втянул в плечи щекастую голову охранник. – Вас здесь одна дама дожидается. Полчаса как. Я сказал, что Вы никогда не опаздываете и будете ровно в девять. А так на приём можно записаться на этом… Рисе…пшене. А она говорит, подожду, мол. Ну, а я кто, чтобы запрещать? Я здесь, чтобы не пущать. А с виду бабуля одуван, ей Богу…

Ниткин не слушал. Вышел из машины, потеснив разговорчивого стража, и закрутил головой в поисках пресловутой «старушки одувана». Та не заставила себя ждать. Засеменила к профессору, таща на розовом матерчатом поводке мелкую собачонку с мордочкой летучей мыши. Ниткин нацепил на лицо выражение «я вас внимательно» и сделал несколько шагов навстречу старушке.

- Охранник сказал, Вы меня ждали? С кем имею честь?

Старуха подковыляла вплотную и посмотрела снизу вверх в глаза профессору.

- Искала. Вы точно отмечены. Теперь нет сомнений.

Ниткин вздрогнул.

- Ага! – Обрадовалась старушка. – И как Вам?

- Даже не знаю что ответить. – Растерялся Ниткин.

Старуха цепко ухватила профессора за запястье, вытянула морщинистую шею и прошипела:

- Запомни! Твоё время почти истекло! Но время же и подскажет путь к спасению! Не забывай смотреть на часы!

- Что?

- Запомни! Тебя спасут часы!

- Но позвольте!

Старуха отпустила руку профессора и уже спокойно добавила:

- Кузнечики громко стрекочут, но подойдёшь слишком близко, замолкают. И найти его уже невозможно. Так что слушай и не приближайся.

Ниткин вздохнул. Его случай. Шизофренический бред.

- Я с удовольствием проконсультирую Вас. – Ласково заговорил профессор.

Он был профессионалом и обожал интересные случаи. Прибыль в данной ситуации вторична.
Но старуха уже удалялась прочь, волоча за собой собачку, которая постоянно оборачивалась и косила на профессора круглым чёрным глазом. Отошла довольно далеко, как вдруг повернулась и прокричала бодрым пионерским речитативом:

- Не думай о секундах свысока!

- Аф-аф! – Подтвердила собачка.

*

Кузнечик не любил врачей. Одно упоминание о поликлинике вызывало приступ тошноты. Он ненавидел запах дезинфекции, вечно спешащих куда-то белохалатных тёток с кипой бумаг под мышками или с пробирками в задрапированных латексом руках. Он ненавидел многочасовые очереди и разговоры болезненно кряхтящих пожилых людей, которые выходя из поликлиники, вдруг чудесным образом выздоравливали, и мчались за отходящим от остановки автобусом. Кузнечик редко болел, и когда возникала необходимость идти к врачу, предпочитал отсидеться под кроватью. Фокус не срабатывал ни в детстве, ни тем более, сейчас. Супруг терпеть не мог соплей и прочих атрибутов простуды.

- Сегодня спишь на диване! Не лезь ко мне со своими сопливыми поцелуями! Кто жестокий?! Это я жестокий?! Эгоист! Хочешь, чтобы мы вместе свалились с гриппом?! Марш в поликлинику!
Брал Кузнечика за дрожащую от повышенной температуры лапку и тащил к врачу.
Сейчас очень хотелось прикосновения близкого человека. Кузнечик приподнял голову и осмотрелся. Всё белое. Хотел почесать нос и понял, что рука пристёгнута ремнем. Ноги тоже зафиксированы. Специализированная койка в специализированном учреждении. Постепенно приходило осознание беспомощности и безнадёги. А нос чесался всё сильнее. Кузнечик поморщился, помотал головой. Выпятил нижнюю губу и с силой подул.

- Эй! – Не выдержал, наконец. – Кто-нибудь! Эй!!!

Дверь палаты бесшумно распахнулась, пропуская огромную тушу санитара. Могучий атлант двигался плавно, невзирая на габариты. Остановился подле койки страдальца, скрестил на груди гигантские ручищи и окаменел.

- Бра-ат! – Застонал Кузнечик. – Почеши мне нос! Будь человеком, а!

«Брат» оттаял и решил не утруждаться. Отстегнул руки пациента, а за тем и ноги. Нос мгновенно перестал чесаться, но Кузнечик по инерции пару раз скребнул ногтем по влажной от пота коже. Сел на койке и уставился на громилу санитара.

- Успокоился? – Неожиданно тонким голосом вопросил бугай.

- Ну. – Подтвердил Кузнечик.

- Доктор ждёт.

- А… Тут такое дело… Мне бы… Пи-пи. – Изобразив крайнюю степень смущения, проблеял пациент. – И ещё кое что… И живот от голода сводит. И газетку бы свеженькую утрешнюю. И кофейку бы! И массажик, а то жопа затекла!

Распалялся Кузнечик.
Санитар не стал выслушивать бредни сумасшедшего. Одной левой ухватил парня за шкирку, второй правой за пояс пижамных штанов и как куклу выволок из койки. Встряхнул пару раз. Поставил на пол, продолжая придерживать за ворот. Наклонился к уху и внушительно заявил:

- Ты получишь свой массажик. Тока вот неуверен, что жопа выдержит.

Кузнечик сглотнул, скосил глаза на бугрящуюся ширинку гиганта и подумал: «Нет. Не выдержит». Заискивающе улыбнулся и напомнил осторожно про ожидающего доктора.

- Сам пойдёшь или помочь? – Спросил санитар, уже подталкивая пациента к выходу.

- Сам, сам! Я, знаешь ли, с детства та-акой самостоятельный! Всё сам! Мне, помню, папуля задаёт вопрос: «Отчего, сынуля, у тебя девушки нет?». А я отвечаю: «Так я же всё сам!».

Санитар невозмутимо смотрел вперёд, словно робот, отключивший слух, нюх и прочие человеческие чувства. А вот Кузнечик напротив, превратился в сжатую пружину. Запахи терзали чувствительный нос. Кожу жгла грубая ткань больничной пижамы. Во рту поселился горький привкус лекарств. Хотелось домой. И пусть супруг отправит спать на диван, только бы не видеть этого бесконечного коридора со жмущимися к стенам безмозглыми психами. Что он тут делает? Кузнечик ведь нормальный! Выпустите Кузнечика! Он задыхается в этой стеклянной банке…

*

Профессор Ниткин пролистывал давно изученный справочник, когда в кабинет ввалился санитар Федя, бесцеремонно толкая в спину пациента. В прочем, возможно, это был Гриша или Артур. Все трое были на одно лицо, тело, возраст, да и униформа не позволяла похвастать индивидуальностью. Профессор различал парней по голосам и когда санитар заговорил, сразу понял. Перед ним Артур.

- Муравья вот привёл. Как заказывали.

- Кузнечик я! – Передёрнул плечами Кузнечик.

Худощавый брюнет, с детским чертами лица и хитроватым прищуром чёрных глаз нравился Ниткину. Интриговал, как интересный случай и приводил в восторг суммой, которую выплачивал его…супруг в обмен на «идеальные условия проживания».
Парень был занятный. Каждую свою фразу сопровождал кривой усмешкой, придававшей ему немного хулиганский вид. Удивление выражал приподнятой левой бровью, при этом правая сторона лица оставалась совершенно бесстрастной. Профессор вначале решил, что у парня проблемы с лицевым нервом, но однажды наблюдал, как тот общается с пациентом номер девять, используя весь запас богатой мимики. Собственно, только с ним он и разговаривал заговорщическим шепотком. Остальных игнорировал, демонстративно показательно. Однако беседы с профессором наедине заставляли парня, словно закрываться, превращаться в двуликого.
Ниткин жестом предложил пациенту садиться, а санитару сказал:

- Спасибо, голубчик. Вы свободны.

Пациент проводил взглядом удаляющегося громилу и плюхнулся на диван у стены, проигнорировав обычное для таких бесед кресло у стола. Потеребил жирный лист раскидистого фикуса. Закинул ногу на ногу. Сбросил. Задёргал коленом. Положил на бедро руку, словно успокаивая дрожь. Ухмыльнулся фирменной усмешкой и взглянул на профессора.

- Можно я домой пойду? – Сказал, словно ребёнок, которому надоело в детском саду.
Ниткин снял очки. Аккуратно сложил в роговой футляр. Закрыл справочник, сдвинув его на угол стола. Сцепил пальцы и ответил:

- Нет, голубчик. Повременим пока с выпиской.

- Проф! Ради всего, что вам дорого, не называйте меня голубчик! Некрасиво как-то, да?

- Хорошо, хорошо! Руслан…

- Кузя.

- Почему ты игнорируешь имя Руслан? Красивое, мужественное имя, данное тебе, между прочим, родителями.
Кузнечик покачал головой.

- Кузя, пожалуйста.

Профессор прищурился.

- И что же в этом Кузе такого? Он сильнее? Может быть ему проще общаться с людьми?
Кузнечик сделал вид, что пытается подавить приступ хохота. Надул щёки, покраснел. За тем не выдержал и прыснул.

- Ну, блин! Вы психиатры все такие псих… И что вы ищете кошку в тёмной комнате, когда там может быть собака! Нет у меня никакого раздвоения личности или ещё там всякого биполярного расстройства. Детская кличка. Меня мама так звала. Кузнечик. Кузя… Я прыгал всегда, откуда только мог. Однажды приятель говорит: «А давай как Спайдер Мен! Сиганём с балкона…». Второй этаж, между прочим!

- И что? Сиганул? – Заинтересовался профессор.

- Да ну на. Я ему ответил, что поиграю лучше в прятки. Сбегу вниз по лестнице и спрячусь где-нибудь во дворе. А он пусть с балкона спрыгивает и меня ищет.

- Забавно. – Без тени улыбки заявил Ниткин. – Кстати, я приказал изолировать пациента номер девять. Вы обоюдно отрицательно влияете друг на друга. Помнишь, Кузя, твою вчерашнюю выходку?

Кузнечик демонстративно отвернулся.

- Думал я не в курсе, что ты не принимаешь лекарств? Предполагал, что пропишут сильнодействующие психотропы? Не зная точного диагноза, голубчик… Извините. Так вот, без точного диагноза я не прописываю препаратов, способных усугубить состояние пациента. И когда девятый попросил тебя помочь ему ВЕРНУТЬСЯ, а именно впасть в кому или умереть, уж и не знаю, ты по доброте своей накормил бедолагу витаминами группы В и легким снотворным. Добились лишь желудочного расстройства, да изолятора. Для него. А с тобой, Кузя, будет серьёзный разговор. Хватит ломать комедию! Давай разговаривать, как взрослые люди.
Помнишь или нет, но тебя привезли сюда не просто так. Диагноз на тот момент звучал как «острый психоз». Помнишь  хоть что-то из того дня? Осознаёшь, сколько времени провел в клинике?

Кузнечик серьёзно взглянул на фикус и с ухмылкой на профессора.

- Не а. Ни черта не помню.

Ниткин потянулся за очками.

- Травмы были? Только без кривляния.

- Нет.

Ниткин надел очки и, вытащив журнал из ящика стола, принялся записывать.

- Поговорим о детве. Какие отношения были с матерью?

- Ну-у, понятно! – Протянул Кузнечик. – Это всё потому, что я гей? Меня отец задолбал походами по врачам. Я теперь знаю больше, чем вы сами. Нет у меня никакого Эдипова комплекса. Мать не купала меня до шестнадцати лет, наверное, потому, что её в этот период моей жизни уже не было, и меня воспитывала, если можно так выразиться, мачеха. Немногим старше меня. Папа быстро сориентировался. Да.
Мать не была проституткой. Наркоманкой тоже не была. И меня не насиловал дядя. И учитель музыки меня не совращал. Мой первый сексуальный опыт состоялся по обоюдному согласию с моим нынешним супругом. Ну да. Наши отношения не узаконены. Но мы живём вместе во грехе, падре!

Ниткин перестал записывать и уставился на Кузнечика.

- Что же. Уже прогресс. Ориентация здесь не причём, однако, если тебя волнует этот момент, можем поговорить и об этом.

Кузнечик смутился и поник. Давно он не чувствовал себя таким придурком. Чтобы смягчить эффект вновь перешёл на истории из прошлого.

- А знаете, проф. Мама думала, что из меня получится хороший танцор. Говорила, отдаст в балет. Меня в балет! Прыгает высоко, прям кузнечик! Отец ни в какую. Только футбол! Вратарём будет.
Повели меня в футбольную секцию. Я уже тогда подростком был и немного осознал своё положение. Ну, то, что дружить с парнями мне тяжеловато. Понимаете? И вот тренер решил посмотреть меня в деле. Выпустил на поле. Бегаем с мячом, и один из команды орёт: «Пас! Пас!». Потом другой. Я не выдержал и самому крикливому нос сломал. Ну, думал, раскусили они меня и дразнятся. А оказалось, что прежде чем заниматься новым для себя делом, нужно изучить терминологию. Во-от… Это тоже к вопросу о травмах.

Кузнечик встал и прошёлся по кабинету. Остановился подле книжной полки. Пробежался кончиками пальцев по корешкам книг, словно на ощупь пытался определить, стоит ли хоть одна его драгоценного внимания. Решил, что не стоит. Повернулся к профессору и подошёл к столу. Оперся на столешницу. Наклоняясь вперед, сказал:

- Давайте теперь я вас проанализирую, а? Не честно взрывать неумело мой несчастный мозг. Дайте я тоже ковырну.
Вы педант. Патологический. Замечали, как каждый раз снимая очки, прячете их в футляр, чтобы через минуту снова достать, а потом опять спрятать… Это бесит!

Кузнечик хлопнул ладонью по столешнице. Ниткин даже не поморщился. Смотрел куда-то в район переносицы пациента и думал, не пора ли нажать тревожную кнопку?

- Теперь о вашей маме. – Продолжил Кузнечик. – Она была неряшливой женщиной и всюду разбрасывала свои остро пахнущие панталоны. На них были кружева? Конечно да. Вы - маленький мальчик, бродили по дому, собирая мамино бельё. Сами того не желая вдыхали его запах, а потом бежали в свою комнату и расставляли в чёткие, непогрешимо чёткие ряды своих многочисленных солдатиков. Вы никогда не теряли игрушек. И друзей у вас не было!
Профессор медленно откинулся на спинку кресла.

- Присядь, Кузя. Хочешь воды?

Парень шлёпнулся в кресло, тяжело дыша.

- Нет. Извините, я… Сам не знаю, что несу, проф.

Снова привычная кривая усмешка.

- Может быть, всё же поговорим о том вечере? Я включу одну запись. Возможно, она поможет тебе вспомнить.

Профессор выдвинул ящик стола. Достал диктофон. Нажал клавишу воспроизведения. Сначала было тихо. Через минуту послышалось неровное дыхание и странный, чужой голос забормотал: «Смоляное чучелко! Смоляное чучелко!». Так продолжалось минут пять. За тем всё стихло. Профессор убрал диктофон.

- Узнаёшь? Это твой голос, Кузя. Что за чучелко?
На парня было страшно смотреть. Он побледнел, лоб покрылся испариной. Руки дрожали. Через мгновение он усмехнулся.

- Мама читала мне сказки… Братец Кролик, братец Лис… Я тогда думал, как это лис может приходиться братом кролику? Это же межвидовой… как его… В общем невозможно. Там были иллюстрации. Жуткое такое пугало, похожее на кеглю с огромными глазами пуговицами. Я боялся его до одури. Мне всё казалось, что оно придёт однажды и… Однажды она исчезла. Мать. Она нас бросила. Всё! Конец истории!

Кузнечик замолчал. Уставился в угол кабинета расширенными от ужаса глазами.

- Что? – Заволновался профессор.

- Там… там… - Залепетал пациент. – Там… ЧУЧЕЛКО!!! Ха-ха-ха!

Заливистый, такой неуместный смех вывел профессора из себя. Кузя буквально покатывался со смеху, а Ниткин багровел от гнева. Хватит. С него довольно!

- В палату! Гриша! Или кто там… Заберите этого… И вколите ему… Всё! Приём окончен.

- Я перебрал в тот день, про-оф! Перебрал!!! Отпустите меня домой! Я хочу обнять му-ужа! Я задыхаюсь! Поцелуй хоть ты меня, дубина стоеросовый!

Вопил Кузнечик, пока санитар волок его прочь из кабинета.
Профессор Ниткин тоже хотел домой. Посмотрел на часы и вдруг вспомнил старуху, поджидавшую его утром у входа в клинику. Как там она сказала? Часы спасут? Профессор не верил в мистику, но чётко решил не снимать с запястья часы даже ночью. А там будет видно.

*

Профессорский автомобиль благополучно припарковался у подъезда. Несколько метров до двери и он дома. Суматошный день в сумасшедшем доме. Всё как всегда. Ниткин вышел из автомобиля. Включил сигнализацию и засеменил к подъёзду. В голове крутились мысли о пациенте номер девять и Кузе. О том, что может объединять столь разных, совершенно не знакомых до встречи в клинике людей? Куда исчезла мать Кузи? Мальчик явно что-то видел, и эта детская травма проявилась много лет спустя, превратив вполне адекватного юношу в безумца. Профессор бормотал себе под нос и не заметил чёрную лужу, растекшуюся поперёк тротуара. Наступил в неё, утонув по щиколотку в вязкой жиже. Только и успел подумать про испорченные итальянские ботинки и провалился с головой. Лужа мгновенно съёжилась и исчезла.
Через пару минут по тому же тротуару не спеша прошла старуха, волоча за собой на розовом матерчатом поводке маленькую собачку. Та остановилась на мгновение, понюхала асфальт и, задрав тонкую ножку, сделала маленькую лужицу, взамен исчезнувшей.
Профессор лежал на клумбе, усеянной цветами. Голова покоилась на жёстком бордюре. Тень от многоэтажного дома закрывала половину неба и солнце. Ниткин пошевелился и вытащил из-под задницы пластиковый цветок. Поднёс к лицу и отшвырнул в сторону. Сел. Осмотрелся. Клумба усеяна разноцветными искусственными цветами. Встал. Поковылял к дому в надежде увидеть номер или название улицы. Подойдя ближе, понял, что стена не настоящая. Кирпичи нарисованы на фанере. И дверь нарисована. И окна со шторами, жалюзи, видневшимися сквозь стёкла потолками и люстрами…
Ниткин обошёл декорацию. Действительно фанера на подпорках. Весь район – бутафория!
Профессор почувствовал, как начинает колоть сердце. Вот так посреди собственного двора сойти с ума?! Он знал подобные случаи. Срывы случались, но не с ним же!
Ниткин поспешил прочь. Ему нужно увидеть хотя бы что-то настоящее. Вокруг ни души. Профессор выскочил на детскую площадку. Как-то внезапно, словно выпал из одного кадра киноплёнки в другой. Обернулся. За спиной сквер с аллеями и громадными клёнами. Ветви колышутся под порывами сильного ветра. Небо заволокли тучи. Ветер усиливается, вдалеке сверкнула молния. Профессор ускорил шаг. Как же глупо он сейчас выглядит! Носится в припадке безумия, ничего не замечая вокруг, кроме собственных галлюцинаций. Разум подсказывал, что боятся нечего. Но как же страшно!
Профессор почти бежал по площадке с качелями, песочницей, горкой. Ветер теперь сбивал с ног. За спиной с треском ломались ветви клёнов. Гром гремел над самой головой и, вдруг с оглушительным треском рухнуло дерево. Профессор вжал голову в плечи и, с несвойственной его возрасту и комплекции прытью, рухнул на колени и пополз. Забрался под детскую горку и замер. Молния сверкнула совсем рядом, и раскатисто прогрохотал гром. Влил дождь. Потоки мутной воды устремились в ненадёжное профессорское убежище. Ноги затекли от неудобной позы. Заныла поясница. Вода затекала в туфли и была…горячей, словно лилась из крана. Ниткин не выдержал. На карачках выкарабкался из убежища и побежал вперёд, почти ничего не видя перед собой. Горячая вода хлестала в лицо. Профессор бежал на негнущихся ногах. Впереди из стены воды вырос дом. Настоящий, кирпичный, многоэтажный жилой дом! Ниткин из последних сил рванулся вперёд. Он понимал, что сейчас играет в догонялки со смертью. 
Добежал до угла. Постоял, пробуя отдышаться. От пиджака валил пар, а открытые участки кожи покраснели и болели. Подъезд. Спрятаться там. Путь преграждает толстая сталь двери и кодовый замок. Рядом с прямоугольником замка начерчен почти смытый дождём круг с цифрами. Часы!
Ниткин забарабанил в дверь.

- Откройте!

Взглянул вверх и упёрся взглядом в камеру наблюдения. Кто-то смотрит! Кто-то его видит! Профессор замахал руками.

- Пожалуйста!

Кодовый замок. Времени почти нет. Горячий дождь смоет рисунок и сварит за живо человека! Глаза почти не видят. Профессор вытер лицо.
Старуха сказала, часы спасут. Стрелки! На каких цифрах стрелки?

- Пять… сорок пять… - Бормотал профессор. – Пять сорок пять… Пять, четыре, пять.

Кожу жгло. Дождь становился невыносимо горячим. Ниткин подёргал дверь.

- Пустите! Откройте!

Что-то не так? Семнадцать сорок пять! Пять и девять! Ничего.

- Откройте! Пожалуйста…

Это конец? Вот так просто в шаге от спасения?! Старуха сказала… К чёрту старуху! Всё это нереально! И покрытая волдырями кожа, и невидящие глаза, и наполовину стёртый рисунок часов с тремя стрелками…
Ниткин скреб по металлу, не замечая, как с пальцев сползает кожа. Последней его мыслью было: «Секундная стрелка на двенадцати! 5-9-12! Не думай о секундах свысока…».

*

Кузнечик прекрасно помнил ТОТ САМЫЙ вечер.
Они с мужем собирались в театр. Он ни как не мог выбрать ремень. Должен сочетаться с носками и галстуком!
Кузя разнервничался. Выволок из шкафа всю дюжину ремней, разложил на диване в ряд с галстуками и носками. С сосредоточенностью Микеланджело тасовал их. Убирал вовсе и снова клал на место.
Нашёл подходящую комбинацию и уже хотел завопить от радости, как в дверь позвонили. Супруг пошёл открывать, а Кузя схватил два выбранных ремня и пошёл следом.

- Папуля, я всё понимаю, но время деньги. Цигель-цигель! Ты решил, каким ремнём будем…

Хотел сказать «подпоясывать твоё брюшко и пора бы уже в спортзал записаться», но остановился, не закончив фразу. В дверном проёме замерла упитанная девица с фингалом во всю щёку. Кузе вдруг захотелось с ней поговорить. Ни о чём. Просто поболтать, как с сестрой. Почему сестрой?
Девушку звали Страусиха. Забавно, ни один Кузя носитель странной клички.
Муж потом отчитывал за легкомысленный вид. Ведь Кузя осмелился показаться без рубашки. Что могут подумать?!
Всё равно. Они помирятся. Кузя привык.
Почти бежали, потому что сильно опаздывали. Но внимание Кузи привлекла приоткрытая дверь квартиры справа, а муж зашёлся гневной тирадой по поводу исцарапанной каким-то упырём свежевыкрашенной стены. За что платим?!  
Кузя смотрел на открытую дверь. Не про эту ли соседку спрашивала та странная девица? А, плевать! Опаздываем! Иди, грей машину, я сейчас. Мы живём как в лесу! Ничего не знаем о соседях. Вот у нас в провинции…
Кузя осторожно приоткрыл дверь.

- Есть кто живой?! Хозяйка! Аюшки!

Тишина и темнота. Кузя просочился внутрь. Наткнулся на что-то в прихожей, но не сдался. Побрёл вперёд.

- Э-эй! Я не вор, не бойтесь. У вас дверь…

- Ля-ля-ля! Ля-ля!

Тоненький детский голосок. Кузя достал мобильный и посветил на звук. Шкаф довольно большой и…до боли знакомый. Вот даже наклейка от жвачки с человеком пауком.

- Что за…

Рука непроизвольно потянулась к дверце. На полу среди обувных коробок сидел мальчик. Чернявый и глазастый. Он держал в пухлой ручонке статуэтку балерины и крутил вправо-влево.

- Ты кто? Где твоя мама? Что ты в темноте…

Кузя знал и кто этот мальчик, и где его мама, и почему он сидит в тёмном шкафу.

- Моя мама… Маму унесло смоляное чучелко. – Пробормотал мальчик и пустил балерину в путешествие по обувным коробкам. – Я жду папу. Он скоро придёт? Ведь когда он придёт, мы пойдём и спасём маму. Братец Лис плохой. И мы его победим. Сошьём из него шубу для мамы…

- …а братцу Кролику купим морковки. – Закончил собственную давно забытую фразу Кузнечик.

Это он сейчас сидел в том шкафу в темноте. Он, много-много лет назад. В тот день, когда смоляное чучелко забрало его маму.
Волосы на затылке встали дыбом, и захотелось обернуться, при этом одновременно бежать и спрятаться где-нибудь. Например, вот в этом уютном шкафу. Его так и нашли. Взрослого мужика, сидящего на корточках, покачивающегося взад вперёд и бормочущего: «Смоляное чучелко! Смоляное чучелко!».
Теперь он заперт в психушке, изображает из себя ненормального. А может быть снова самообман? И он всю жизнь играл роль нормального?

*

Пациент номер девять встал с обтянутого пружинящим материалом пола изолятора. Встряхнулся. Хватит отсиживаться. Пора. Порылся в кармане больничной пижамы и достал ключ. Открыл дверь изолятора и вышел в коридор.
Дежурная медсестра проводила его равнодушным взглядом, и уставился в бумаги. Девятый шёл к палате Кузнечика. Пора выпустить его из банки.