Страусиха

Вначале была боль. Осознание себя всегда начинается с боли. Новорождённый провозглашает криком собственное прибытие в мир. Это не крик радости. Это крик боли.
Потом был свет. Он толчками проник в полуоткрытый глаз. И катышек пыли, гонимый сквозняком по плитке пола. Мысль: «Пора делать уборку». Солёный привкус крови во рту. Язык скользнул по зубам. Все, кроме тех, что удалил доктор, на месте. Разбита губа. Ноет скула, грудь, правое колено и неестественно вывернутая правая рука.
Плотное тело пошевелилось, устраивая удобнее руку. Сколько оно было в отключке? Мозг, управляющие телом, не знал ответа. Он предательски уснул, когда от него требовалось бодрствовать. Отключился посреди коридора, когда тело следовало на кухню, желая глотка крепкого чая.

Страусиха отлепила щеку от холодной плитки. Оперлась локтями, приподняв немного торс. Нелепо отклячив зад, встала на колени и поползла. Комочек пыли достиг плинтуса и теперь дрожал, зацепившись за заусенец изношенного дерева.
Ползла вечность. Именно такое расстояние разделяло тело и диван. По жёсткому ковру. По давно не мытому паркету. Одна рука цепляется за покрывало дивана, вторая старается удержать тело в равновесии.
Больно. Всё ещё больно. И все ещё хочется спать. Обязательно заведёт собаку. Она будет лизать ей лицо, когда мозг отключится в следующий раз. Будет лаять, бегая вокруг. Может даже укусит за палец. Мозг не сможет противиться. Спать.
Страусиха отчётливо помнила, когда всё началось. В тот день умер отец. Она, в то счастливое время здоровая, двадцатилетняя студентка даже насморком не болела. Бегала под дождем без зонта и, вылив из туфель грязную воду, только подшучивала над превратностями стихии. Спортивная, похожая на крепкое молодое деревце, умная студентка училась на пятёрки, успевая проводить весёлые вечера в компании подруг по общежитию. В джазе только девушки. Никаких парней. Страусиха оправдывалась: «Мешают учёбе. Ищу своего единственного, а с кем попало, не хочется». Подруги только радовались. Высокая, стройная Страусиха им не конкурент.

При всей видимой отчуждённости она не была занудой. Наверное, поэтому Страусиху всё ещё звали на вечеринки. Она не знала, что держали пари на то, кто первым уломает.
А потом умер отец. Девушка красила губы, одновременно балансируя на одной ноге, обутой в красную босоножку на двенадцатисантиметровой шпильке. Мобильный валялся на кровати, накрытый подушкой. Тихая трель могла бы остаться незамеченной, если бы не соседка по комнате. Просунула коротко стриженую головку мальчика-сорванца в приоткрытую дверь и хрипловатым, совсем не шедшим к ее миловидной миниатюрности голосом, сказала:

- Мобилку не забудь.
Звонила мама. Страусиха нехотя нажала «ответ».

- Да, ма.

- Папа умер. Приезжай.

Мертвый голос ещё живой матери. А папы нет. И не будет больше уже никогда. Страусиха уронила мгновенно ослабевшую руку, но пальцы свело судорогой и телефон так, и остался в них.
Она спала три дня и пропустила похороны. Просыпалась только чтобы перекусить и снова засыпала без снов. Словно умирала. Только за секунду до отключки видела бродящие по комнате тени. Сгустки абсолютной тьмы. Краем сознания силилась убедить себя, что это всего лишь миражи. Просто девочки как всегда мотаются туда-сюда. Кому на лекции, кому на свидание…
Но что-то мешало поверить в простое, рациональное объяснение. Мозг твердил: «Тени реальны! Тени опасны! Беги!». Вместо того чтобы бежать, она падала во тьму. Сон без сновидений.
Именно тогда разгневанная мать назвала её Страусихой.

- Ты спрятала голову в песок, когда более всего я в тебе нуждалась! Не приезжай. Видеть тебя не могу. Ты так на него похожа! Сбегаешь, а я…

Она послушалась. Вот уже семь лет следует завету матери. Пытается проломить головой гранитную стену собственной болезни. Не для того, чтобы спрятаться. Чтобы проснуться.

*

Страусиха открыла глаза и уставилась на окно без занавесок. Там, над крышей соседнего дома висел надкусанный лунный блин. Его свет мешался с жёлтым искусственным сотен горящих глаз окон. Стена на их фоне казалась абсолютно чёрной. Страусиха автоматически отсчитала четыре окна сверху. Пять справа. Прищурилась.

Лучик, так звала Страусиха обитательницу ТОЙ САМОЙ квартиры, снова примостился на подоконнике. Хрупкая фигурка, облачённая в шортики и майку. Голые ноги согнуты в коленях. Ступни плотно прижаты к подоконнику. Она боится высоты, но всё равно сидит, курит, вдыхает прохладный вечерний воздух, ласкает короткие волосы тонкими пальчиками, теребит себя за ушко. Она никогда не носит украшений. Даже маленьких серебряных сережек, что подарил ей приятель на день рождения. Она положила их в ящик комода и забыла. Как забыла приятеля. Она никогда не зашторивает окон.
Страусиха знает. Она каждый вечер следит за соседкой в бинокль, а та прекрасно об этом зная, позирует. Знает? Может быть, догадывается? Страусихе хочется, чтобы догадывалась. Вот я! Посмотри на меня! Только не приближайся. Я не умею любить. Я не смогу стать частью тебя, солнечный, нежный Лучик…

Бинокль под рукой и Страусиха вновь любуется точёной фигуркой. Её собственная, когда-то спортивная и крепкая превратилась в нечто громоздкое, тяжеловесное. Лицо опухло от сна и постоянных падений на всё, что в момент приступа оказывалось в зоне досягаемости. Однажды она ударилась лбом о радиатор. Потом долго размышляла, что на самом деле её вырубило. Удар или приступ болезни. Не так много тем для размышлений.

Лучик сегодня отказывался сиять. О настроении красноречиво говорила стоявшая подле бутылка красного вина. И сигареты одна за другой без перерыва.

- Я здесь! Не грусти! Знаешь, а у меня вот лицо болит. И коленка. Я засыпаю на ходу и в любой момент могу просто убиться насмерть. Я не окончила институт, потому что…

Страусиха оборвала привычный монолог, который произносила каждый раз, наблюдая за Лучиком. Своеобразная беседа глухонемого со слепцом.

За спиной девушки в квадрате ярко освещённого оконного проёма возникла тень. Сгусток инфернальной черноты. Страусиха вздохнула. Предвестник приступа. Что-то часто.
Прошла секунда. Две. Сон не приходил. Лучик всё так же сидит на подоконнике, не замечая угрозы. Щелчком отправляет окурок в полет. Горящая точка, кружась, летит в пропасть. Хрупкая рука тянется к бутылке. Пальцы сжимают горло. Подносят к губам. Глоток.

Тень неподвижна. Она похожа на висящую тряпку. Бесформенная груда статичной пустоты.

- Обернись! – Срывая голос, кричит Страусиха. – ОБЕРНИСЬ!!!

И вдруг всё приходит в движение. Девушка, словно услышав крик, оборачивается. Тень рывком бросается вперед. Девушка отшатывается. Комично взбрыкивает ногами и падает назад. По всем законам она должна вывалиться из окна, но тень обволакивает хрупкое тело. Гасит единственный свет в непроглядной тьме Страусихиной жизни. Ком, похожий на свёрнутое одеяло, вылетает в пустоту и…исчезает.

Страусиха истошно кричит. Бинокль летит в угол комнаты. С треском ударяется о стену. Страусиха кричит, колотя кулаками по бедру, думая, что вот сейчас проснётся. Вот сейчас…

Во сне не бывает боли. Сейчас она есть. Где-то внутри. В сердце. Кричит.
Она виновата! Это она притащила своих монстров в реальный мир. Сны должны оставаться снами! Она спит. Или нет. Она видела, что кто-то был в квартире. И этот кто-то столкнул её. Сейчас там, на асфальте лежит труп.
Встала. На негнущихся ногах подошла к окну. Онемевшими пальцами нащупала ручку. Повернула. Пахнуло свежестью и дождём. Медленно перегнулась через подоконник. Ярко освещённый двор пуст. Кроме дремлющих авто никого. Страусиха зажмурилась. Должно быть на асфальте светлое пятно изломанного девичьего тела! Снова посмотрела. Ничего.
Дверной звонок залился истошной трелью. Забарабанили в дверь.

- Что случилось?! – Три мало знакомых, расплывчатых лица. – Вас убивают, что ли? Так орать в час ночи!

- Позвоните в… Позвоните куда-нибудь! Девушку из соседнего дома… Там что-то случилось. Я не могу пока понять, что, но она… Она пропала. Возможно, её похитили. Позвоните куда-нибудь!

Страусиха зябко обхватила плечи, стараясь сдержать стук зубов. Расплывчатые лица переглянулись, снисходительно кивая.

- Куда позвонить? Что за девушка? Ничего не понимаю!

- Позвоните в полицию, идиоты! Там человека убили, а вы…

- Вот теперь точняк позвоним. Наркоша, мля. – Выдало одно из лиц и быстро удалилось.

Видимо звонить.

Страусиха облегчённо выдохнула. Вот так лучше. Скоро всё прояснится.

*

Страусихе лишь однажды приходилось иметь дело с полицией. В тот день они с подругами гуляли в парке. В тёплый летний вечер хотелось романтики и пива. Если романтика, по крайней мере для Страусихи, была недостижимой мечтой, то пиво вполне доступный ресурс. Изрядно захмелевшие девчонки шумно выражали восторг, взобравшись с ногами на лавку.

- А ну слезли. – Равнодушный голос патрульного отвлёк от разговора.

Страусиха дерзко взглянула на полицейского и отвернулась.

- Я сказал слезла! Или хочешь в курятник? Я тебе насест обеспечу.

Девушки покорно переместились на бренную землю. Проводили тяжёлыми взглядами самоутвердившегося за счет молоденьких нарушительниц прыщавого патрульного  и поплелись домой. Настроение было безнадёжно испорчено.

На этот раз страж был крепко сложен, гладко выбрит и серьёзен. По-хозяйски расположился подле кухонного стола, широко разведя в стороны колени. Водрузил на столешницу коричневую папку. Раскрыл и принялся строчить.

- Фамилия, имя, отчество… Рассказывайте.

Уставился на Страусиху тяжёлым взглядом. Тёмные ресницы подрагивают, пряча черные зрачки. Словно дула, нацеленные Страусихе в лоб.

- Что случилось? Рассказывайте.

Голос ровный. Спокойный.

- Девушка… - Начала Страусиха и осекалась.

Она вдруг поняла, каким бредом должна сейчас звучать её история.

Девушка сидела на подоконнике. Курила. Внезапно за её спиной материализовалась тень. Тень? Какая тень? Да видите ли, товарищ или как вас там? Я иногда вижу тени, когда накатывают приступы. Приступы? Так ты психованная дура решила нам голову поморочить? Лечись!

Так должен был выглядеть разговор. Или очень похоже.

- Какая девушка? – Вскинул бровь полицейский.

Страусиха помассировала веки.

- Видите ли, моя соседка… М-м… Начну с начала.

- Да уж пожалуйста, с начала. Что принимаете?

- В смысле?

- Курите, колитесь, глотаете, нюхаете…

Бравый страж давно оценил расплывшийся на скуле живописный синяк. Безэмоциональную замедленную речь собеседницы. Запустение в квартире - красноречивее любых слов. Перед ним опустившаяся женщина средних лет. Не алкоголичка, так как специфического запаха нос натренированной ищейки не услышал. А вот все остальные симптомы полнейшей деградации на лице.

Страусиха должна была возмутиться, но силы окончательно покинули измученное тело. Она стекла по стене и, плюхнувшись на что-то твёрдое, теперь почти полулежала, протянув ноги под столом и упираясь пальцами в ножки табурета, на котором восседал полицейский.

- Я больна. У меня нарколепсия. – Тихо проговорила Страусиха.

- Так, а я о чём? – Невозмутимо парировал полицейский. – Все вы так говорите. Это болезнь! Мы не виноваты! А кто виноват? Общество!

Страусиха прикрыла глаза. Он что, решил ей лекцию прочитать?

- Это болезнь. – Повторила она тоном, который выбирают терпеливый бабушки, помогая бестолковому внуку с уроками. – Нарколепсия не имеет никакого отношения к наркотикам. Я без препаратов в любой момент могу словить такой кайф!
Мордой в стол.

Девушка почувствовала, что действительно скоро уснёт и заторопилась.

- Четыре окна сверху, пять справа. Квартира… Там девушка живёт. Просто проверьте! Что вам стоит проверить…

- Какая девушка? Что за окна?!

На этот раз полицейский утратил привычное равнодушие. Отложил ручку, отодвинул папку, в которую всё это время заносил показания.

- Дом напротив. – Цедила Страусиха, медленно вставая, и плетясь прочь из кухни. – Там… Пятое окно сверху. Четыре справа. Наоборот… Я наблюдаю в бинокль… За звёздами…

Вышла в коридор и полицейский последовал за ней.

- Вам плохо? Скорую может…

Это был не вопрос. Он словно сам для себя решал, стоит ли беспокоиться о наркоманке, несущей бред.

- Бинокль… Каждый вечер смотрю на звёзды… На луну… - Страусиха вползла в спальню. – Даже не знаю, как её зовут… Просто проверьте, что вам стоит? Я видела, как кто-то навредил девушке из той квартиры.

Упала на кровать, повернулась на бок и подтянула колени к животу.

- Что вам стоит? А потом мне расскажите, как там Лучик…

*

Разумеется, ни кто Страусихе ничего не сообщил. Она продолжала наблюдать в бинокль с надтреснутой от удара об стену линзой, но видела лишь безжизненные окна. Вечером свет не включали. Днём тоже было тихо. Ни разу не колыхнулась штора, не мигнул светлячок сигареты.

Происшествие изменило привычное течение жизни Страусихи. Она почти перестала спать. Первые два дня не заметила перемен, увлечённо наблюдала за окном странной квартиры. Усталости не было. Даже с приходом ночи.
Страусиха испугалась. Должна была радоваться, однако запаниковала.

Раньше стресс вызвал сонливость, граничащую с комой. Сейчас напротив. Бодрил до истерики. Наконец  девушка решилась. Выглянула в окно в последний раз. Сбросила домашний халат. С трудом влезла в джинсы, впихнув под ремень расплывающиеся бока. Набросила лёгкую куртку. Пальцами расчесала отросшие волосы торчавшие, как попало и, немного постояв  в прихожей, теребя в пальцах ключ, решительно провернула его в замке входной двери. Осторожно выглянула в подъезд. Голова кружилась. Колени дрожали.

Шагнула в подъезд и, зажмурившись, прикрыла за собой дверь. Запирать не стала, думая, что дойдёт до лифта и на этом путешествие закончится. Но войдя в лифт, осмелела, и нажал на кнопку первого этажа. Кабина вздрогнула и плавно поехала вниз.

Страусиха, тысячи раз наблюдавшая за домом напротив, покидавшая собственное убежище только в мечтах, впервые ступила на запретную территорию, проскользнув за худосочной старушкой, волочащей на розовом матерчатом поводке мелкую собачонку с мордочкой обиженно летучей мышки. Отчего-то Страусихе казалось, что мышка именно обиженная. Собачонка мгновенно навострила ушки и повела носом. Потом вдруг без предупреждения выдала серию дробных «аф-аф-аф-аф-хррр-аф-аф-аф». Старушка погладила питомца по тощей спинке и повернулась к Страусихе. Смерила девушку оценивающим взглядом. И сказала, обращаясь к собаке:

- Тише, Пантелеймоша. Знаю. Ты просто так лаять не станешь.

И, смерив девушку пронзительным взглядом, добавила с вызовом:

- Я её запомнила.

В нос ударил запах свежей краски. Недавно сделали ремонт. Панели ярко синие, побеленные стены, глянцевые перила, цветы на окнах… Такой контраст с её собственным подъездом, раскрашенным неумелым граффити на тему «любовь-одиночество-я крут-ты лох». Страусиха скользнула к лестнице. Заспешила наверх.

- Запомнила она. Сумасшедшая собачница. Небось, какашки в пакетик собирает и разглядывает потом каждую. А вот здесь у Пантелеймоши кашка. А вот косточка не переварилась. Ай-ай!

Бурчала себе под нос и поднималась выше, силясь определить номер любимой квартиры.
Тот самый этаж. Четыре двери. Когда Страусиха представляла себе героическую вылазку, она не оставила никакого определённого плана. Думала, что придёт и чудесным образом всё решится. Теперь же стояла с колотящимся от волнения и пробежки по лестнице сердцем, таращилась на безмолвные двери незнакомых квартир и чувствовала себя полной дурой.

- Сейчас позвоню в первую попавшуюся. Квартира Лучика справа. Значит по центру ближайшие соседи. – Уговаривала себя Страусиха. – Позвоню и что? Здрасьте, а вы случайно не знаете девушку, ту, которая… Такая она вся… Аншлаг обеспечен.

Девушка слышала, как прогрохотал лифт. Замер. Наступила тишина. Страусиха выровняла дыхание. Взглянула на свежеокрашенную стену. Достала ключи и с остервенением расцарапала глянцевитую синюю панель. Немного успокоившись, решительно шагнула вперёд, выставив указательный палец, словно копьё. Была, не была!

Открыли спустя три звонка. Страусиха даже отпрянула, поняв, что не успела заготовить речь. Что сказать? Что, мать твою, сказать?!

В дверном проёме стоял полнеющий мужик средних лет. Вместо вопроса мотнул головой. Девушка повторила жест. Мужик раздражённо вопросил:

- Вы кого? В смысле к кому?

- Я… Видите ли… Извините за вторжение, я… Вы знаете девушку из вашего подъезда? Такая миниатюрная, с короткой стрижкой.

Страусиха с надеждой уставилась на мужика.

- Чё?

- Я не поняла. Знаете или…

Мужик прищурил правый глаз.

- А вы? – Спросил подозрительно, тоном Бормана.

Страусиха сконфужено опустила глаза.

- Так что надо?

- Я хотела узнать… Видите ли, мы столкнулись в супермаркете. Я ваша соседка из дома напротив. – Сочиняла на ходу Страусиха. – И… В общем, я знаю, что она живёт в этом подъезде. Мы как-то разговорились…

- Ну? – Терял терпение мужик.

Страусиха сунула руку в карман куртки. Нащупала ключи.

- Вот! – Протянула мужику связку.

- И?

- Она обронила в магазине. Я пока сообразила, а она уже ушла… Я хотела узнать всё ли в порядке. Как она в квартиру-то попала… А, где она живет, не знаю. Обхожу все квартиры в подъезде…

- Папуля, я всё понимаю. Но время деньги. Цигель-цигель. Ты определился, каким ремнем будем… Здрассти!

В прихожую вывалился чернявый парень, голый по пояс. В обеих руках по кожаному ремню.

 Страусиха растерянно кивнула.

- Уйди! – Побагровел мужик и попытался заслонить собой дверной проём.

Чернявый равнодушно повёл плечами.

- Да брось. – Беззлобно ответствовал он, замурлыкал себе под нос нечто из зарубежной эстрады, и даже не подумал уходить.

Прислонился спиной к стене и с интересом посмотрел на пришелицу.

- Как зовут? – Обратился к Страусихе.

- Страусиха. – Растерялась девушка.

- О! – Обрадовался чернявый. – Зови меня Кузнечик!

- Залепись! – Разозлился мужик. – А я Иван. Иван Затевахин и с вами вновь передача «Диалоги о животных». Всё. Дамочка, я не знаю, с кем вы там разговорились. Мне плевать, чьи это ключи. Я не знаю здесь никого. Приятного вечера.

И захлопнул бесцеремонно дверь перед самым носом обалдевшей Страусихи.

- И вам того же… - Пробормотала девушка.

А из-за двери донеслось:

- Кузя! Что за фокусы?!

- Хм. Я же кузнечик. Существо безмозглое…

Дальше подслушивать не имело смысла. Страусиха стояла в растерянности.

*

- Какая же я дура! – Шёпотом кричала Страусиха. – Дура!

Развернулась к двери Лучика и сунула в замочную скважину собственный ключ. Никакого сопротивления. Сердце гулко забилось.

- Что?!

Рука повернула ключ в замке. Щелчок…

Раздался заливистый, дробный и такой знакомый лай. «Аф-аф-аф-аф-хррр-аф-аф-аф-аф!».

- Пантелеймоша! – Выдохнула Страусиха.

Собачка с мордочкой обиженной летучей мышки ринулась под ноги и принялась обнюхивать старые кроссовки.

- Здрассти. – Буркнула Страусиха, оборачиваясь и глядя в недовольное лицо старухи, высунувшей седую голову из двери слева. – Я…

«До чего же активные соседи!» - подумала девушка, с сожалением вытаскивая ключ из замка.

- Знаю. Ждала. Заходи.

Девушка напряглась и шагнула в квартиру. Что значит ждала? Старая ведьма.
Собачка рванула обратно и забегала по коридору. К счастью молча. Старуха щёлкнула выключателем. Тусклая лампа осветила вязанки сухой травы, висящие вдоль стен. Стопу книг, сваленных в углу. Никакой мебели, кроме напольной вешалки, с висящим на ней мужским кожаным плащом, похожим на черную тень, преследовавшую Страусиху. Девушка отшатнулась в ужасе.

Проследив за реакцией Страусихи, старуха буркнула:

- Мужа покойника. Проходи в гостиную.

Девушка проследовала за старухой в маленькую захламлённую комнатку. Здесь искусственно освещения не было. Только свет тусклой лампы из коридора, да серебристая дорожка луны, скользнула по подоконнику, стекая на вытертый, траченный молью ковёр.

- А…

- Глаза болят. – Буркнула старуха. – Садись. Чаю вот выпей.

Страусиха послушно уселась в кресло и тут же вскочила. Под задницей взвизгнул Пантелеймоша, успевший занять местечко потеплее.

- Иди сюда, хорошечка.– Засюсюкала старуха, усаживая обиженную мышку на колени.

Девушка всё же села в кресло и разглядела в полутьме журнальный столик. Большую чашку на кружевной салфетке, исходящую ароматным паром. Страусиха с подозрением заглянула внутрь. В темноте казалось, что в белый фарфор плеснули нефть.

- Брезгуешь? Травки там. Полезные. Не отравишься. Пей.

Девушка взяла горячую кружку обеими руками и отхлебнула.

- Вкусно.

- А то!

Пантелеймоша зорко следил за гостьей, сверкая бусинами глаз.

- Вы сказали, что знали о моём приходе. – Заговорила Страусиха, чувствуя, как растекается внутри горячая жидкость, согревает, расслабляет. – Вы ведьма?

- С чего бы? Детка, в моём возрасте одиночество - постоянный спутник. От скуки чего не сделаешь? Вот и подглядываю в глазок. Подслушиваю. Ты сама соседу сказала, что все квартиры в доме обходишь. Значит, и в мою заглянешь. - Старуха наклонилась вперед. – А мой сосед, кажется содомит! Но я в чужую жизнь не вмешиваюсь. Ты чаёк-то пей. А травки сушу. Сама собираю и сушу. Я – фитотерапевт. Не смейся! Тридцать пять лет отработала провизором. Теперь вот для себя и всех желающих составляю сборы. У тебя вот вид усталый. Тебе успокоиться нужно.

- Мне нужно найти ЕЁ. – Прошептала Страусиха. – Поговорить. А может она и не исчезала?

Старуха. Покачала головой.

- Знаю, что не меня искала. Найдёшь, если ищешь. Найдешь.

Девушка прикрыла глаза. Её гипнотизировал мрак, надтреснутый голос старухи, запах сухих трав и горячий чай.

- Я видела её. Каждый вечер наблюдала. Она… Я просто знаю, что видела. А теперь вот вы… Мой ключ открыл чужую дверь. Я ничего не могу понять… - Бормотала Страусиха. – Всё это реально! Но поверить не могу.

- А с чего ты взяла, что реально? – Хихикнула старуха. – Ты же спишь на ходу. Может и я сон? Или сон та девушка? Или ты сама сон!

Страусиха отхлебнула чаю. Спокойно сказала:

- Мне не снятся сны.

- Глупости! – Раздражённо фыркнула старуха. – То, что ты их не помнишь, не значит, что их нет. Ты сейчас не смотришь вон на ту тумбочку. Не видишь её. Может, и её нет?

Девушка медленно повернула голову, чувствуя, как сон сковывает тело. Тумбочка стояла в углу. На ней простенькая деревянная рамка с фотографией под стеклом. В темноте не видно, кто изображён на ней. Только темное пятно.

- Может быть, ты всё это время спала, и твоя реальная жизнь ещё не начиналась?

Взгляд Страусихи будто приковало к рамке. Вдруг ей показалось, что темный силуэт на фото пошевелился. Неуловимо. Так бывает, когда долго смотришь в одну точку, и изображение начинает дрожать.

- Карточка моего мужа. Он мне её оставил, перед тем как… Ушёл насовсем. – Проскрипела старуха. – Говорят, что фотография – застывшее время. Для него время застыло. Для меня почти истекло. Что ты думаешь о времени?

- Оно идёт. – Ответила Страусиха. – И уходит совсем…

- Да. Значит оно живое. И как всё живое, время иногда сходит с ума. Ты видишь?

- Вижу… - Прошептала Страусиха, засыпая.

- Вот, Пантелеймоша. И она тоже видит…

*

Страусиха красила губы, одновременно балансируя на одной ноге, обутой в красную босоножку на двенадцатисантиметровой шпильке. Мобильный валялся на кровати, накрытый подушкой. Тихая трель могла бы остаться незамеченной, если бы не соседка по комнате. Просунула стриженую головку мальчика-сорванца в приоткрытую дверь и хрипловатым, совсем не шедшим к ее миловидной миниатюрности голосом, сказала:

- Мобилку не забудь.
Страусиха кивнула и, как была, в одной босоножке заковыляла к кровати. Подняла подушку. Взяла телефон. На дисплее - «Мама».

- Ты готова? Кто там? - Миниатюрная соседка стояла за спиной, нетерпеливо сопя. – Курить хочу, аж ухи пухнут. Пошли уже.
Страусиха не ответила. Дождалась, пока стихнет трель мобильного и повернулась к девушке. Взглянула на её не накрашенное личико, похожее на хитрую мордашку котёнка. На тонкую шейку и острые ключицы. На маленькие упругие грудки, с торчащими сосками под тонкой белой футболкой и…притянув её к себе, жадно поцеловала.

Девушка оттолкнула Страусиху, тяжело дыша.

- Эй!

- Прости, Лучик! Бlя! – Выругалась Страусиха и приготовилась провалиться сквозь землю.

- Да ладно. – Хмыкнула девушка. – Просто ты целоваться совсем не умеешь. Язык зачем так глубоко совать. Я чуть не задохнулась. Показать, как нужно?

Приблизилась. Нежно обняла за талию. Встала на цыпочки. Прижалась твёрдыми сосками к Страусихиной мгновенно набухшей груди и коснулась измазанными в её помаде губами пылающей щеки. Было жарко, странно, страшно, восхитительно, непонятно…

Страусиха прикрыла глаза, отдавшись новым ощущениям, и вдруг мобильник противно пискнул, оповестив о сообщении. Открыла глаза и чуть не заорала, увидев черную тень, похожую на висящую тряпку. Выдохнула. Всего лишь забытое на дверце шкафа кем-то из девчонок вечернее платье.

- Забей. – Шептала Лучик, забираясь горячей ладошкой под короткую юбку Страусихи.

- Одним глазком.  – Простонала та, чувствуя вину, за пропущенный звонок от мамы.

С трудом отлепилась от подруги и схватила мобильник. Неизвестный абонент. На дисплее одно единственное слово: «ПРОСНИСЬ!».

Страусы не прячут голову в песок в момент опасности. Это миф. Ни одно животное от страха не повернётся задом и не замрёт. Так могут только люди. Страусы либо бьют со всей силы, либо убегают. Такова суть этих нелетающих птиц.
Значит, кличку нужно сменить.

Страусиха посмотрела в окно на искусственный пейзаж. Пластиковые деревья. Игрушечные машинки. Гуттаперчевые человечки бредут ломаными походками по пластилиновым тротуарам…

Она боялась взглянуть в лицо той, что дышала горячо ей в шею. Боялась, что увидит манекен. Тёплая рука ласкала, доводя тело до дрожи…

Страусиха проснётся. Когда-нибудь… Потом…
                                                                               



                                                                           НЕКОНЕЦ